Млечный Путь № 1 2021

Николай Гриценко
Научная фантастика, коммунизм и постчеловечество Историко-литературный обзор

По большому счету всю социальную (и не только) фантастику можно грубо разделить по двум критериям: негативный и позитивный социальный образ, который рисуется в том или ином произведении. В последние десятилетия утвердилась явная диспропорция в пользу первого типа фантастики. Нередко непривлекательный социальный сценарий сочетается с научно-техническими достижениями, которые используются во вред большей части описанного общества.

Есть ли альтернатива антиутопическому киберпанку? Очевидно, да; связана она, прежде всего, с теми вариантами эгалитарного, позитивного будущего, в котором социально значимые технические новации или даже коренные трансформации человеческой природы будут принадлежать всем представителям рода человеческого, а не его противоборствующим фракциям.

Ниже будет представлен обзор фантастических идей, связанных с гипотетическим образом будущего человечества, которое изжило традиционный человеческий облик в результате внедрения передовых технологий: информатики, биотехнологии или медицины. Основные цели этих трансформаций - достижение иммортализма, панспермия, оптимизация своей природы под условия других планет или открытого космоса, достижения вселенского могущества и т.п. Будем рассматривать произведения русских и украинских авторов, формально отвечающие критериям коммунистической утопии, т.е. значительное место в которых будет посвящено описанию и функционированию социума, основанного на началах Свободы, Равенства и Братства.

Импульс появлению утопий дал революционный 1917 год. Все утопии 1920-х исполнены энтузиазмом и искренней верой в радикальные социальные перемены.

Одним из первых в России внедрение трансформации человеческой природы связывал с коммунистическими преобразованиями биокосмист Александр Ярославский. Названия произведений Ярославского говорят сами за себя: "Звёздный манифест", "На штурм вселенной", "Плевок в бесконечность", "Пролетарии - в небо". Но интерес в рассматриваемом контексте, прежде всего, представляет его "Поэма анабиоза" (1922). Автор утверждает право человека на бессмертие, разум которого должен разорвать оковы природной конечности:

Каждый живущий свят,

Если даже он глуп бесконечно, -

На жизнь выдает мандат -

Вольнолюбивая вечность.

Биокосмист видит спасение человечества в анабиозе ("завтра весь мир заморозят анабиоза войска"). Сон, в который будут погружены миллионы, не вечен - в то время, когда одни спят, другие (часть рабочих и инженеров) будут строить материальную базу коммунизма (анархо-коммунизма?). Ярославский не говорит о революциях и насилии, напротив, по замыслу автора, даже классовый враг может достичь бессмертия и жить в обществе коммунизма, когда он окажется в среде людей будущего, но уже без своих богатств, фабрик и пароходов, а как обычный член социума. Большинство индивидов при этом как бы "впрыгивают" в коммунизм, минуя всяческие переходные стадии.

Небольшие физиологические трансформации представлены в романе Якова Окунева "Грядущий мир" (1923). По сюжету романа интеллигент-доброволец Викентьев с помощью газовой камеры гения-профессора Морана оживает в 2123 году. Главный герой оказывается в мире своеобразного большевистского рая, мире коммунизма, как его представляли в послереволюционные годы. Мужчины и женщины в будущем Окунева визуально слабо различимы - на их телах отсутствует волосяной покров. Если же говорить о быте потомков, то одни идеи автора интересны (питание организма с помощью погружения в специальную жидкость), другие сегодня выглядят, мягко говоря, устаревшими (люди будущего откажутся от сна, увеличивая время для саморазвития; для этого достаточно принять радиоактивный душ, чтобы убить "вредные бактерии, которые вызывают сонливость").

Виктор Гончаров в вопросе уравнивания полов идет дальше. В романе "Межпланетный путешественник" (1924) главные герои странствуют между параллельными вселенными и, одновременно, совершают хронопрыжки, поскольку в каждой из вселенных свое время. Так, на Земле ╧2 прошло пять лет после событий на родной Земле ╧1, на Земле ╧3 - сто лет (эпоха социализма) и мир коммунизма на Земле ╧4 через 500000 лет. Все жители Земли ╧4 - гермафродиты, половое размножение осталось в анналах истории.

"Фантастический рассказ" (1925, по некоторым данным 1923) Ивана Сенченко - это первая украинская утопия (к тому же коммунистическая) и вообще первое украиноязычное научно-фантастическое произведение. Сюжетная линия непритязательна - литератор С. попадает во сне во времена Великих Коммун. Люди будущего поражают пришельца из прошлого взгромождением мышц. И, конечно же, в мире Великих Коммун уже давно побеждены болезни, разгадан секрет старения и бессмертия, хотя Высший совет Коммун выдает постановление, разрешающее умирать людям, которые не имеют больше сил к труду и творчеству...

Творчество Олеся Бердника - настоящая веха в истории развития украинской фантастики. Уже первые литературные опыты Бердника показали, что автор стремится развивать собственный стиль, формулировать свои идеи, а не плестись за идеологическими указками функционеров от литературы. Несмотря на то, что автор имел довольно сложные отношения с властью, страдал за свое творчество, его долго не печатали, он выступил пионером философской фантастики в Украине, дал путевку в литературную жизнь направлению, которое сейчас принято называть "технофэнтези", привнес в фантастику настоящую изысканность языка и поэтичность изложения.

Утопическая "космоопера" "Пути титанов" (1958) уже демонстрирует разрыв шаблонов советской фантастики. Постоянные космические перелеты, трансгуманизм, необычный национальный состав космических кораблей ярко выделяет этот роман из массы фантастической литературы, издававшейся в 1950-х. Относительно общественного устройства человечества ХХХ╤ века в конце произведения указано, что люди давно прошли путь общественного антагонизма. Основные проблемы развития цивилизации теперь связаны с освоением космического пространства и трансформацией собственной человеческой природы. Едва ли не основной лейтмотив произведения - осторожность во время продвижения по пути технологического прогресса.

Темы общественного прогресса и трансгуманизма переплетаются на страницах романа "Стрела времени" (1960). В романе описана цивилизация жителей далекой галактики, которые давно обогнали земное человечество в своем развитии. Интересна мысль Бердника о Великой Революции, но революции не социальной, а кардинальном изменении своей природной сущности. Подойдя к своеобразному барьеру роста в виде телесных ограничений, жители отдаленной планеты перестроили свои тела, отказались от потребления животной пищи. Впоследствии их наука решила проблему старения. Смерть осталась, однако каждый из обитателей диковинной цивилизации умирает только тогда, когда выполняет свое глобальное жизненное предназначение, пройдет свой путь бытия. Все это позволило преобразовать собственную телесную конституцию и колонизировать огромные космические пространства. Однако в конце книги эта цивилизация пришла к тому, что осознала ущербность бегства от природы, стала жить в гармонии с давно покинутой колыбелью. Родная планета снова стала заселяться разумными обитателями.

Роман "Дети Безграничности" (1964) во многом был переломным в творчестве Олеся Бердника. Здесь уже виден отход от описания технических устройств или космологических явлений, зато отстаивается позиция преимущества мысли над материей. Этот роман послужил своеобразным трамплином идей, развитых в более позднем "Звездном Корсаре" (1971). О коммунистическом мироустройстве говорится в двух местах романа. Так, во время воображаемого путешествия в будущее раскрывается картина эгалитарного строя потомков, который, однако, напоминает идеализированное, технически оснащенное традиционное украинское село. Основные философские образы романа - это категории Бесконечности и Единства. Бесконечность выступает одновременно и безграничием пространства-времени, и развитием эволюции, в том числе эволюции разума. Единство - общность всего материального (Вселенная как единое целое), единение людей, разумных существ Вселенной. В далеком будущем люди пройдут путь от единичности к Единству. Собственно, они уже не будут людьми в традиционном понимании. Это будет единая разумная Сущность, постигающая и творящая во вселенских масштабах. К этому моменту люди научатся создавать из газопылевых туманностей звезды, сеять жизнь, распространять идеи гуманизма среди разумов, стоящих на низших ступенях развития.

"Звездный корсар" - сложный, многоплановый роман, где причудливый сюжет сочетается с многочисленными аллегориями, обобщениями и нравственными императивами. Этот роман стал вершиной творчества Олеся Бердника. В нем Олесь Павлович, в основном, отходит от общественно-утопического дискурса, поэтому не будем вдаваться в подробный анализ данного интереснейшего и действительно эпохального произведения, выделим лишь некоторые утопические моменты, имеющиеся в романе.

В одном из разделов крупными мазками описывается коммунистическое будущее Земли XXI века. На всесоюзном (читай - всепланетном) референдуме положительно решается вопрос о колонизации экзопланет. Все человечество объединенное любовью (важное понятие в романе, даже космический корабль носит красноречивое название "Любовь"). Весь экипаж космического корабля - представители самых разных народов, настоящие универсальные люди будущего; каждый из космонавтов имеет несколько несвязанных специальностей.

Такие герои как Аэрас, Корсар, Космократоры выступают носителями уже даже не глобального коммунистического сознания, а идеи межзвездного трансгуманического единства. Сам Звездный корсар представляет собой своеобразную интерпретацию образа античного Прометея.

Свой вклад в проблему выхода за пределы человеческой природы сделал Георгий Гуревич (1917 - 1998), один из ведущих авторов послевоенной научной фантастики. Начиная со второй половины 1960-х, Гуревич переходит к гуманитарной фантастике, делая особый упор на психологию и социологию.

В романе "Мы - из Солнечной системы" (1965) поставлены проблемы клонирования, бессмертия (в произведении приоткрывается его перспектива), а также предела развития разума, человеческих возможностей и познания. В повести "Ордер на молодость" (1988), действие которой помещено в общий с предыдущим романом мир, бессмертие достигается посредством процедуры омоложения. Прожив 60 лет одной жизни, человек волен выбирать другую в своем обновленном, молодом теле, избегая ошибок прошлого.

Автор подводит к мысли, что даже обычный, на первый взгляд, человек, может быть полезен в общем деле. Ведь миссия главного героя в его последующей жизни будет посвящена Людям.

Человеческое общество не может существовать без противоречий. Но какого рода противоречия будут существовать в коммунистическом обществе, в котором уже давно преодолены все социальные разногласия? Возможные противоречия будущего бесклассового общества - между потребностью в творчестве, труде на благо человечества и индивидуальными склонностями, талантами, которые являются неодинаковыми от природы у разных людей. Кто-то стал талантливым художником, математиком, ремесленником, а кто-то просто... плывет по течению. А прогресс требует все новых и новых навыков и умений. Неординарных, не ограниченных тем, что дала человеку природа, генетика...

Постчеловек, каким он будет? В рассказе Гуревича "Итанты (Таланты по требованию)" (1986) описаны чудо-уколы, увеличивающие способность к обучению определенным видам деятельности. Любой может приобрести самые разнообразные таланты. Естественное неравенство (физики - лирики, эстеты - практики) выравнивается, притом не теряется человеческая индивидуальность. Гуревич, тонкий психолог (особенно ему удается передать детскую психологию), ярко описывает противоречия между консервативной человеческой природой, которая уже начинает отставать от своего времени, и ростками нового, постчеловеческого.

Социальный оптимизм, царивший в фантастике 1960-х, отходит на второй план, а потом и вообще сводится на нет в течение более поздних десятилетий. Стало понятно, что построить светлое будущее, по крайней мере, в рамках советской парадигмы, не удастся. Тем не менее, фантасты хоть и изредка, все же обращаются к жанру утопии, но строят ее уже не на советских традициях, пытаются привнести что-то новое в свои социально-фантастические конструкции.

Глобальный эксперимент по возвращению к жизни всех, кто когда-либо жил на Земле, представлен в малоизвестной утопии Александра Гордеева "Не бойся темного сна..." (рук. 1992, изд. 2001). Главный герой повести - пожилой писатель, очнувшийся после "темного сна" в молодом теле в далеком будущем. Он - первая ласточка во всепланетном опыте потомков. Несложно догадаться, что автор развивает идеи, высказанные в "Философии общего дела" русского философа-космиста Николая Федорова. Согласно плану "восстановителей", предстоит воскресение не только предков, когда-либо живших, но и рождение всех возможных личностей, которые могли бы появиться на свет (миллионы потенциальных генетических комбинаций только от двух родителей!). Вся информация записывается в окружающей среде, ее надо только считывать, а это далекие потомки уже давно научились делать. У них существует колоссальный банк данных о веках минувшей истории вплоть до самого, на первый взгляд, незначительного события прошлого. Все достижения человечества, все изобретения и произведения искусства давно записаны в этой базе. Сами люди будущего, конечно же, бессмертны. Люди проживают несколько десятилетий, а потом "списывают" лишние годы, омолаживаясь подобно сценарию Гуревича. Даже произошедшие несчастные случаи со смертельным исходом - не беда, информация о человеке записывается, и личность может быть восстановлена, для индивидуума произошедшее будет казаться не более чем сном. Главной целью бессмертного человечества по концепции Гордеева является единение в единую космическую сущность.

Традиции Николая Федорова и Ивана Ефремова наследует утопическая дилогия украинского русскоязычного писателя Андрея Дмитрука. В романе "Смертеплаватели" (2008) далекие потомки, настоящие полубоги ХХХV века внедрили технологию, которая формирует на атомарном уровне не только материальные тела своих предков, но и возрождает их личности. В "Защите Эмбриона" (2018) множество возрожденных представителей самых разнообразных народов и эпох проходят своеобразный подготовительный период в своих "разверстках" - капсулах-имитациях своего времени и культурного типа. Возрожденные люди из прошлого должны адаптироваться к жизни в обществе, где переход из телесной в информационную форму является вопросом желания, где решается нетривиальная проблема спасения глобального Разума - построение эмбриона новой Вселенной.

Некоторые утопические произведения малой формы о будущем мире коммунизма можно найти в электронном альманахе коммунистической фантастики "Буйный бродяга". Рассматриваемой теме, в частности, посвящены два рассказа: "Прыжок к свободе" (2016) Александра Харченко и "Человек" (2018) Юрия Симоненко.

...Как оградить всех предков, живших в классовых обществах, от бремени социального разделения людей? И как при всем этом самим не стать жертвой "эффекта бабочки", этого рока, преследующего тех, кто надумал изменять прошлое? Что могут сделать сознательные и соответствующим образом подготовленные представители коммунистической эпохи, если их забросить в... самое начало времен? Что будут представлять собой люди и Вселенная в изменившемся настоящем? Харченко не только находит выход из той довольно сложной задачи, которую сам же себе и поставил, но еще и удивляет намного превзошедшим эту задачу результатом.

Авторское видение проблематики трансгуманизма, выросшего на почве коммунизма, представлено в рассказе "Человек". "Человек" - это не отдельный представитель Homo sapiens, а своеобразное облако, энергетический сгусток, бороздящий космические просторы, результат долгой эволюции земного разума. Все отдельные личности закономерно объединены в единую Сущность. В чем находит смысл своего существования подобная Субстанция, каковы цели ее бытия? Игры с громадными массами материи? Гравитационные трансформации? Обретение любых осязательных форм? Нет, все эти опостылевшие забавы одинокого ребенка, вышедшего в Безграничность, не приносят радости удовлетворения. И Всемогущий Разум тянется к другому разуму, пусть и стоящему на примитивной стадии развития...

Проблемы телесной и духовной трансформации коммунистического человечества будущего в истории развитии утопической фантастики имеют свои самобытные черты и характерные признаки. Многие произведения в этом жанре обладают схожими сюжетными линиями и идеями. В развитии коммунистической утопической фантастики были периоды взлетов и падений, популярности и забвения. Все эти перипетии определенным образом отражают те общественно-политические обстоятельства, в которых они создавались.

Остается надеяться, что рассматриваемую проблематику не будут обходить своим вниманием как писатели-фантасты, так и исследователи-фантастиковеды.

Юрий Низовцев
Стоит ли "лечиться" от глупости?

Глупость замечательно отличает человека от обезьяны.

Глупец знание игнорирует, хитрец его продает, умник не представляет, что с ним делать, мудрец - представляет, но не желает беспокоиться.

Благоразумие питает надежду на благоприятный исход даже тогда, когда он случится не может.

В армии уму-разуму учат не дураки, а прапорщики.

Генерал, как бы он ни был глуп, несет большую ответственность, чем полковник.

Если человек занят делом - мысль уходит от той занятости.

Дельфин, который умнее человека, предпочитает просто плавать.

Оригинальность во всём - средняя стадия идиотизма.

Человек способен превратиться в свинью, а свинья - даже не пытается.

Многие выдающиеся персоны удивлялись непреходящей людской глупости, и даже оставляли любопытные заметки, правда, не о себе, а о своих знакомых, и даже писали целые трактаты об этом известном феномене, который, всё же, непонятно для них откуда взялся - ведь у животных и растений глупость отсутствует.

Отсюда следует, что глупость - чисто человеческое свойство, и источник его - отнюдь не животный или растительный миры (фауна и флора).

Парадоксально, но все персоны, признанные великими, были вместе с тем порядочными глупцами.

Александр Македонский, несмотря на очевидную глупость этого предприятия, пытался завоевать весь мир, но, получив осечку в Индии, расстроился и скончался еще совсем молодым.

Наполеон, помятуя об участи знаменитого Александра, ограничился Европой, правда, слегка затронув Африку и Переднюю Азию. Но изменение количества не означает уменьшения глупости, и конец его был тоже безвременен и печален.

О недоработках Карла Маркса, которые невольно подтвердили Ленин и Сталин, не знает только ленивый или неграмотный. Их очевидная глупость, тем не менее, дала многим надежду, что также не указывает на ум этих многих. Однако надежда быстро сменилась разочарованием, но неизменная глупость толпы всё же никогда не изменит вере в лучшее будущее, которое на самом деле всегда остается за горизонтом.

Философы-ортодоксы, как правило, толкут воду в ступе, выдумывая всякие глупости, которые трудно проверить, вызывая к себе, тем не менее, уважение со стороны образованной, благоразумной, и, вследствие этого ограниченной, то есть глупой общественности, которая, естественно, с благоговением воспринимает их идеи, сводящиеся, по сути, к борьбе за всё хорошее против всего плохого.

Массы благоразумным советам ортодоксов не внемлют или просто их не замечают, инстинктивно чувствуя их глупость, но, тем не менее, в силу своей собственной глупости, всё же попадаются на удочку уже хитрых обманщиков-политиков, которые обещают кисельные берега в недалеком будущем, если немножко потерпеть и перебить противников, которых всегда можно найти.

Правда, кисель хлебают именно обманщики-политики, радуясь собственному отличию от широких и глупых масс трудящихся. Однако эти не менее глупые обманщики не понимают, что подобное хлебание есть одно из основных свойств обезьян. Поэтому как политики, так и все власть имущие мало чем отличаются от приматов, что, конечно, обидно для них, но факт.

Однако есть и люди благородные.

Вот Сократ - и вел себя правильно, и говорил часто верно, пытаясь сдвинуть сограждан в сторону правды и справедливости. Глупым, но хитрым согражданам это не понравилось, и они заставили его отравиться, чтобы не мешался под ногами. Увы, глупость Сократа состояла в том, что он перепутал себя с еще не дозревшим до него обществом.

История убедительно показала, что не только Сократ, но и прочие - явно благородные люди, видимо, по глупости, сильно заблуждались в результативном внедрении собственного благородства в массы, которые на их идеи, правда, откликались по-разному, но даже в лучшем случае понимали их сугубо превратно, и снова при удобной ситуации начинали воровать.

Все ученые мужи тоже не обладали и не обладают великим умом. Иначе они не пытались бы раскрыть тайны бытия рассмотрением, анализом и классификацией фактов, чем можно заниматься бесконечно без особого толку, поскольку за пределы ощущений и собственных мозгов им всё равно выйти не удастся. Но они верны в своем упорстве раскрыть тайну бытия именно по глупости, так как, во-первых, вера к науке отношения не имеет, а во-вторых, в запредельное им заглянуть не удастся, точно так же, как не удается, глядя на себя в зеркало, заглянуть на его оборотную сторону.

В противовес науке, попы с гордостью восклицают, что благодаря вере они и их паства каждый день в молениях умудряются заглянуть в потустороннее, именуя его Богом. На самом деле попы и себе, и всем остальным, в силу собственной глупости и невежества толпы, просто морочат головы, так как невыразимого, по их собственным словам, Бога ни увидеть, ни познать невозможно. Однако подобная глупость дает много полезного попам - власть над толпой и приятную мирскую жизнь на поборы с верующих, а толпе верующих существенно облегчает жизнь, позволяя временно удалиться от всех жизненных невзгод в виртуальный мир ангелов и архангелов.

Люди искусства всегда считались остальным населением глупцами именно в силу этого недостойного по мнению любого здравомыслящего человека занятия, которое, как правило, не давало хорошего заработка и всё время заставляло художников, ваятелей, поэтов и прочую публику артистического толка унижаться перед власть имущими, перебиваясь, тем не менее, за редким исключением, с хлеба на квас. Примерами этому могут служить Леонардо да Винчи и Микеланджело, всю жизнь пресмыкавшиеся перед тиранами, Михаил Ломоносов и Александр Пушкин, сочинявшие хвалебные оды царям, великолепные балерины и актрисы, вынужденные помимо основного занятия быть наложницами аристократов или богатых купцов. Этот перечень можно продолжать бесконечно. Поэтому глупость актеров и художников, идущих на подобные издержки собственного достоинства, очевидна, раз придумать ничего иного для себя не смогли.

О толпе обывателей и говорить нечего. Не зря их сравнивают с баранами по причине отсутствия самостоятельности и, стало быть, поддающимися увещеваниям любого сладкоречивого козла.

Однако глупость многогранна, и она, как видно из показанного выше, хотя и в разной степени, но, тем не менее, охватывает всё население.

В частности, есть очень позитивные глупцы, которые всю свою сознательную жизнь устремлены на изобретение "велосипеда". Большинство этих персон не обладает глубоким умом и широкими познаниями, но глупость их такова, что они всё равно устремлены на придумывание чего-то нового и необычного, терпя в этом перманентные неудачи, но не теряя оптимизма до самой смерти. Тем не менее, кое-кто из этих довольно широких творческих масс "выбивается в люди", придумывая действительно что-то полезное. Именно эта сравнительно немногочисленная когорта глупцов-изобретателей в итоге создала и продолжает двигать вперед нашу технологическую цивилизацию, придумав всё - от колеса до ракет и Интернета, от картин на стене до телевизионного экрана, от писания текстов на папирусе до электронных книжек и т. д.

То есть, в обществе имеются глупцы, всегда переполненные глубинным чувством неудовлетворенности по отношению к окружающей их среде, которое приходит к ним от низшего (животного) сознания в его стремлении к созданию больших удобств для существования. Однако это чувство сочетается с их достаточно высоким уровнем самосознания, неудовлетворенность которого недостаточным общественным комфортом, развитием науки и искусства, достигая высокой степени, требует распространить достижения цивилизации и культуры на всех.

Но доминирует при этом низшее (животное) сознание, поскольку активность этих индивидов проявляется большей частью инстинктивно, без особых размышлений, с минимумом разумности, давая, тем не менее, наиболее креативные персоны из всех живущих.

Обычная жизнь с каждодневной повторяющейся работой для них скучна и нелепа, как работа на конвейере по закручиванию гаек.

Правда, талантов среди них обнаруживается не так уж много, но это уж зависит не от образования и воспитания, а от размеров отдельных полей и подполей мозга, а также их сочетания - не слишком часто встречающегося, - благоприятного для тех или иных видов креативной деятельности.

Однако указанное сочетание обоих типов сознания у них, независимо от наличия талантов и способностей, неизменно влечет их к творческой деятельности.

Они всегда стараются творить, часто забывая про отдых.

Графоманы пишут, художники рисуют, скульпторы ваяют с разным успехом, композиторы смешивают звуки, добиваясь сколько-то интересного сочетания, изобретатели и новаторы всех видов создают новые устройства, программы, получая, правда, часто тот же велосипед, но все они и прочие творцы нового или необычного. несмотря по большей частью удручающие результаты своих творческих потуг, не желают приобщаться к обычному гражданскому "болоту", опьяненные явственным для них преобразованием мира и общества, тем более что сам цивилизационный уровень, действительно, и культурно, и технологически растет благодаря именно усилиям представителей именно их компании, а не кого-то еще.

Естественно, этим они горды, и если вдруг по независящим от них причинам их творческий запал изымается, то жизнь теряет всякий смысл.

Имеется также еще одна категория наиболее продвинутых в культурном отношении глупцов-гуманитариев, как правило, прекрасно образованных, сообразительных, довольно энергичных и поэтому прекрасно понимающих несправедливость общественных отношений, при которых большей частью сущие остолопы или кровожадные бандиты руководят всеми остальными.

Эти неформалы-интеллектуалы, преследуя в основном цели, противоположные целям представителей властной элиты, вынуждены апеллировать к народу, доказывая свою правоту и антинародность элиты-угнетателя, которая в свою очередь должна оправдываться и клеймить позором гнилых фантазеров-неформалов, умеющих только говорить, а не управлять и властвовать.

То есть под неформалами-интеллектуалами следует понимать неравнодушных людей умственного труда, интеллектуалов разного рода, а также сравнительно немногочисленных представителей остального населения, сумевших так или иначе подняться в своем самосознании до того уровня, который диктует им отвращение к аморальному и корыстному поведению властной элиты.

Эти люди питают надежду на переустройства общества в сторону гармонии, что означает по их соображениям достижение когда-то равенства, братства и вместе с тем свободы, не понимая, что свобода всегда противостоит равенству, справедливости, разрушая любую стабильность. Но эта надежда на гармоничное мироустройство не может исчезнуть в их благостном сознании никогда: они, как истинные гуманисты, не способны поверить, что ужасы нашего мира не могут перейти в благоденствие каждого человека и всего человечества в конце концов.

Иначе говоря. обезьянья сущность проявляется в них в такого рода умствовании, когда они не могут противостоять стремлению, построенному, как им кажется, на железной логике, основанной на непосредственном видении, представляющем им явную несоразмерность бытия, и они уверены, что исправление этой "неправильности" есть закон общественного развития, не понимая, что непосредственное видение, хотя бы и оформленное в законосообразную форму, не совпадает с истинным состоянием дел: в частности, благостная идея устранить вопиющее противоречие в обществе, сделав так, чтобы не было богатых и нищих, кажущаяся абсолютно верной, приводит к полному абсурду и катаклизмам разного рода при ее реализации, то есть все их усилия обращаются в прах, так как подобное реформирование никогда не удается - общество автоматически возвращается к прежнему - антагонистическому порядку.

Тем не менее, неформалы-интеллектуалы не успокаиваются, но их очевидная глупость, с другой стороны, оказывается позитивной, поддерживая постоянное напряжение в обществе, и выражая тем самым в открытой форме одну из движущих сил общественного развития.

Неформально-оппозиционная часть интеллектуалов, к которым можно отнести разнообразных образованных выходцев из народа в том или ином поколении, - активных, честных, искренне желающих блага народу, то есть с доминантой высшего сознания, - никогда не примыкали и не примкнут к лицемерной и корыстолюбивой управляющей элите государства.

Совершить подобное им не позволит уже достигнутый уровень высшего сознания, ставящий материальные блага на последнее место в ряду ценностей жизни. Поэтому они всегда будут разоблачать нечистоплотных, лицемерных и вороватых власть имущих, бороться за права и гражданские свободы трудящихся, как можно более широко привлекая их к этой борьбе.

Противостояние неформалов-интеллектуалов властной элите не дает обществу застыть, являясь отражением противостояния соответственно высшего и низшего типов сознания в каждом человеке.

Борьба между этими слоями общества при большей частью пассивном поведении остального населения происходит непрерывно с доминированием более энергичной управляющей элиты, провоцирующей ненависть к себе со стороны всех остальных, и тем самым образуя тот антагонизм, который не дает обществу остановиться в развитии.

В результате, народ волей-неволей вовлекается их энергией в поступательное движение, которое может быть и эволюционным при согласии властной элиты с неформальной оппозицией на те или иные компромиссы в интересах трудящихся масс, но может скачкообразно переходить в иное русло, если подобное согласие отсутствует, что в народном сознании отражается как явная несправедливость, трансформирующаяся в более или менее удачную попытку удаления правящей элиты от власти при наступлении подходящих условий.

На первый взгляд кажется, что уж эти неформалы-интеллектуалы точно самые умные. И это действительно так, но, увы, вместе с тем они фантастически глупы, поскольку главной в их сердцах и умах является на самом деле ничем не подкрепленная вера в создание путем всенародных усилий, якобы, в соответствии с открытыми - так же по глупости и недомыслию - ими же "законами" общественного развития, то есть чистейшей липой, абсолютной гармонии на планете - своего рода земного рая, где каждому воздастся по потребностям. Знать бы только границу этим потребностям?

Но рай никак не получается, внося в их сердца огорчение, но глупость неформалов-интеллектуалов не имеет границ, и они продолжают свое благородное дело, хотя наиболее энергичные из них, вроде Ленина и Мао-Цзедуна натворили, так и не получив искомого, много дел, уничтожив десятки миллионов людей, настроенных весьма скептически насчет внедряемых ими идей.

И всё же, надо как-то определиться со счастливым состоянием глупости, которое вместе с тем может принести много неприятностей, как это видно из вышеизложенного, кому угодно, невзирая на мощный интеллект или его отсутствие.

В сущности, глупость можно определить как неадекватную реакцию на происходящее вследствие ложно понятой или недопонятой человеком ситуации, что, понятно, может произойти с каждым, и которая может привести как к фатальным результатам для данного человека и его окружения, так и просто к насмешкам над болваном, творящим невесть что.

Проявляется глупость, по нашему мнению, в пограничном состоянии сознания, то есть в сравнительно узком поле - между инстинктивно-рефлекторным (животным) сознанием и самосознанием.

Самосознание - это свойство, имеющееся только у человека. Оно отличает любого человека - независимо от его интеллекта - от животных проектным мышлением, способным вырываться за пределы природной среды, вполне осознанно меняя ее и себя - и не только для утилитарных целей, тогда как животное сознание требует приятной пищи и стремится лишь к доминантности для приобретения наилучших условий для жизни и размножения, но только по стандартным калькам в форме инстинктов и рефлексов, и осознание себя как самоценных субъектов деятельности не появляется у животных даже тогда, когда реакция на происшедшее приводит их к травмам и прочим негативным последствиям, но принимается во внимание подсознательно, переходя в поколения с формированием дополнительных инстинктов и рефлексов.

Человек же, раз он имеет два состояния сознания, получает тем самым условное поле, пограничное между ними, в отличие от животных, хотя сознание неделимо, но, тем не менее, каждое их обоих отмеченных состояний сознания может проявляться в большей или меньшей степени - в разной мере влияя друг на друга. В этом, довольно "узком" поле, человек так же способен к приобретению идей и составлению проектов как продуктов самосознания, но, находясь под сильнейшим давлением животного сознания, он, подобно животным, подсознательно уверен в правильности своих действий и непосредственного видения, не понимая, что уже вышел из природной среды в иную, где, кроме тактики, требуется и стратегия с соответствующими оценками и, как минимум, аналитико-синтетическим мышлением, и где инстинкты и рефлексы (животный интеллект) перестают адекватно работать в соответствии с приходящими запросами в рамках искусственной сферы самосознания, отражающей моральные и культурные правила человеческого общежития, а не только природной среды.

Поэтому реакция человека, находящегося в подобном пограничном состоянии сознания, которое может быть как кратковременным, так и очень длительным, не предполагает, как правило, выверенных поступков в рамках культурной среды, в частности, тщательной аналитико-синтетических работы мозга либо вследствие недостатка времени на размышления, либо слабой сообразительности, либо невежественности, либо приверженности к негодным в данный момент традициям, либо под влиянием посторонних помех и т. д.

В результате отсутствия плана выверенных поступков в рамках культурной среды происходит их замещение поступками в соответствии с соображениями животного интеллекта по данному поводу, приводя человека к несоразмерным с культурной средой действиям, но вполне эффективным с позиции животного сознания, однако - неадекватным, то есть глупым с позиции стороннего наблюдателя этой же культурной среды. Хотя глупость свою иногда субъект действия понимает и старается замаскировать ее с разной долей успеха.

Кто-то может довольно часто выходить из этого полу-животного состояния тактических уловок и хитрых изворотов, но таких не слишком много. Большинство ограничивается рамками привычек и веры, пребывая в жизни- полусне на манер сомнамбулы, "консервируя" себя в непреходящей тупости и умственной лени, занимаясь каждый день примерно одним и тем же.

Хотя, в принципе, развитое самосознание дает возможность достаточно часто отстраняться от тупого, полу-животного существования; однако и животная сущность человека не дремлет, бросая даже самого умного и разборчивого, например, в объятия страсти и непредсказуемых поступков, глупее которых быть не может.

Об этом написаны тысячи романов. Местами очень интересно.

Так что если кто-то думает, что прогресс - сугубо дело умников, то он глубоко заблуждается, так как умники часто оказываются глупее всех остальных. Всё не так просто, поскольку глупость захватывает все слои общества и всех индивидов - вопрос только в степени и месте индивида.

Самые изощренные умники - как считается, в основном ученые мужи, - большей частью, всего лишь хитрые и достаточно образованные обманщики, которые по глупости своей ничего оригинального придумать не способны. Поэтому они только классифицируют и обрамляют придуманное и открытое другими - сравнительно недалекими людьми креативного толка, которые, не вдаваясь в глубокий анализ, в тысячный раз, после бесплодных бдений и многих ошибок, наконец, доходят до чего-то нового и ценного, которое тут же подхватывается академическими умниками, часто приписываясь им, и тиражируется для потребления массами в том или ином объеме.

Воистину, кажется, что массовая разнообразная глупость движет миром. Иначе не было бы отъема собственности, ведущего к войнам, раздорам, ссорам и тому подобным глупостям, требующим более совершенного оружия, солидной экономики, множества послушных солдат и т. п., то есть, как-никак, но развития технологий, что, в итоге, влечет и общий подъем хозяйства. Одним словом - всё для победы ради веселой и комфортной жизни. Мир просто не может устоять на месте под натиском перманентной глупости всей совокупности индивидов, которая, как можно видеть из истории, приводит к довольно интенсивному цивилизационному и культурному развитию.

Философы и социологи довольно неуклюже пытаются обосновать необходимость всех этих неприятностей - от войн до нищеты, которые ничего благостного непосредственно не приносят, но раз за разом повторяются. Они выдумывают всякие циклы, социально-экономические формации, законы общежития, моральные установки и прочее, в том числе предполагая значительную роль личности в истории.

Но какая тут может быть роль? При таких-то личностях и такой вот толпе может быть только история остолопов, которая прогрессирует и, возможно, сама удивляется происходящему на подобном идиотском фоне.

Однако надо быть справедливым.

Прогресс даже среди сообщества ленивых и злобных дураков, которых только обстоятельства заставляют зарабатывать на пропитание - иначе рвали бы бананы и фиги с веток - невозможно отрицать.

А это означает, что прогрессу глупость не помеха, а вот чрезмерный ум (и соответственно чрезмерная глупость, неизменно присущая этому уму) может наделать много больше неприятностей, вплоть до ликвидации почти всего населения ради интересного научного эксперимента.

Поэтому умников-экспериментаторов "природа" не плодит в большом количестве, и, к тому же, их действия со всем тщанием контролируют обычные дураки во власти - других там не бывает, которые не хотят лишаться добытого благополучия и власти ради каких-то экспериментов.

В результате, мир пока как-то существует, но на грани: последнее усилие глупости в лице умников-экспериментаторов, направленное на передачу почти всего управления и разнообразных видов организации в производстве и остальной хозяйственной деятельности искусственному интеллекту, может лишить работы всё население, и что оно тогда будет делать со всей своей глупостью в тотально свободное время? По всей очевидности, оно может лишиться от безделья последнего разума, если очередной зигзаг глупости не поможет выйти из такого пикового положения.

Но пока мир держится, и, весьма возможно потому, что болванов-консерваторов в нем достаточно.

Имеет также смысл для порядка в распределении остолопов выделить несколько их основных групп.

Скудоумие-тупость, как результат неразвитости тех или иных участков мозга, затрудняющее адекватную реакцию на происходящее, и тем самым ведущее к поступкам, несоразмерным с окружением, то есть глупым.

Скудоумие-невежественность, вызванная в основном тяжелыми условиями жизни и безысходностью, например, хроническая нищета, монотонная работа на выживание и т. п., не дающие человеку раскрыться.

Обывательская глупость.

Она захватывает многих сравнительно обеспеченных и сообразительных людей, полагающих самым важным в жизни благополучное существование, что банально, максимально просто, и не требует серьезной аналитико-синтетической работы мозга, оглупляя человека фактическим бездействием мозга. Такого рода глупость фактически лишает обывателей самостоятельности, делая их подверженными сторонним влияниям, в частности, различных религиозных конфессий и сект, а также политиков и прочих краснобаев, и тем самым лишает возможности полноценной, то есть творческой жизни, которая невозможна без риска, и требует максимальной раскрепощенности сознания, то есть свободы.

Глупость как сестра упрямства.

Этот род глупости опирается на традиции и консерватизм, фактически блокируя развитие. Однако он же препятствует чрезмерной цивилизационной изменчивости, не давая прогрессистам слишком далеко оторваться от масс. Подобного рода глупость присуща практически всем людям, особенно обывателям, за исключением творческих личностей, у которых упрямство, несмотря ни на что, ориентировано в противоположную сторону - на перманентный поиск нового с целью скорейшей замены им прежнего, что тоже глупо. Но одна глупость другую уравновешивает.

Глупость творческих личностей как оригиналов.

Эта глупость выражается также в том, что они только и делают, что всё время ошибаются, поскольку торопятся уловить неведомое, а знаний и опыта не хватает. И всё же иногда им везет (тогда они это называют интуицией, или прозрением). И они продолжают ошибаться и работать над ошибками, добиваясь, - но массово очень редко - таких результатов, которые всё же продвигают в культурном т технологическом отношении цивилизацию так или иначе, но вперед.

При всем этом действе, за редким исключением, глупец не замечает собственной глупости. И это вполне закономерно, раз он дурак.

Но - не все же болваны в чистом виде! Замечают собственную глупость некоторого рода паразиты, и пытаются ее сознательно замаскировать.

Глупость паразитическая.

Такие вот персоны представляют довольно-таки обширную группу самых хитрых глупцов - обманщиков-паразитов, составляя ряды мошенников, власть имущих, политиков, бизнесменов, банкиров и прочих жуликов. Они отлично осознают свою умственную ограниченность, то есть тупость, и крайнюю аморальность - наследство ленивых, но хитрых и изворотливых обезьян. Они, как и все паразиты, правда. с разным успехом, замещают собственную глупость высокоинтеллектуальными советниками и помощниками, а также собственной энергией, внимательностью и хитростью, то есть создавая превратное мнение о себе, а на самом деле пытаясь обмануть всех. В результате, они обеспечивают для себя и своего потомства весьма комфортную жизнь, несмотря на умственное и культурное убожество.

Так глупость в виде низкого интеллектуального уровня, а также недостаточности самосознания, выражающаяся в отсутствии чувства собственного достоинства, при высоком уровне доминантности, позволяющем вовремя оглядываться на себя и контролировать собственные недостатки, хорошо этим паразитам известные, сочетаясь с неплохим прагматическим (животным) разумом - хитростью, дает возможность им с успехом паразитировать на остальном населении.

Собственно, хитрость - их вторая натура. Пользуясь ею, они вполне успешно на общем фоне остального, в основном пассивного населения, могут обеспечить себе лучшую пищу, максимально возможный комфорт и наилучшие условия для размножения. Всё остальное их мало интересует - типичные полуживотные с человеческим обличьем: хитрые, коварные, но глупые, поскольку стремятся не к высотам культуры и человеческого духа, а к самому примитивному - в сущности, обезьяньей жизни, что не обеспечивает развития социума и тем самым - их самих. Хотя, возможно, им нравится быть полуприматами.

Для "управителей" и власть имущих хорошо только то, что приятно и полезно для них самих. Прочих они презирают, но считают нужными тварями, которых желательно использовать для поддержания собственного замечательного существования.

Однако осознание собственной изначальной тупости и животной сущности всегда тревожит их, тем более что конкуренты не зевают и им необходимо постоянно отстаивать, как это происходит и в животном мире, занятую нишу власти и привилегий.

Но хитрость и глупость не способны адекватно править миром, так же, впрочем, как и выдающийся ум, в силу собственной ограниченности как в восприятии сигналов, приходящих через ощущения, так и обработке поступающей в мозг информации.

Поэтому цивилизация развивается по объективным законам, основным из которых является борьба природного (животного) сознания со всем его эгоцентризмом, и самосознания, наиболее характерного своим альтруизмом.

Именно эти две ипостаси человеческого сознания в своей перманентной борьбе обеспечивают развитие человеческих сообществ, не давая им застыть в полной тупости, сытости, равнодушии и лени, против чего не возражает животное сознание, но только для себя любимого - в ущерб всем остальным, чего не терпит альтруистичное высшее сознание (самосознание), желающее справедливости для всех без изъятия.

Это желание всеобщей справедливости приятно почти всем, но, являясь обычной глупостью, приводит часто к печальным последствиям для народонаселения, но вместе с тем способствует общественному бурлению, не давая людскому роду остановиться в своем развитии.

Глупость как утопизм гуманистов-интеллектуалов.

Мечта самосознания с его альтруизмом в основе в лице его самых выдающихся представителей - от Платона и Кампанеллы до Ленина и Мао-Цзедуна, направлена, по сути, на уравнивание всей этой разнородной по своим способностям, интеллекту, интересам, характеру, уровню развития и образования рати. Понятно, что это даже теоретически невозможно, но хочется. И глупость этих выдающихся борцов за всеобщее счастье проявляется в форме стремления, как правило, насильно погрузить эту разношерстную толпу вместо привычных для нее раздоров в благостную гармонию для обретения всеми перманентного однородного счастья, которое в действительности никогда не настанет потому, что человек не лягушка, пригодная для жизни в застойном болоте, пусть даже из киселя.

Эти противоположные устремления обоих форм сознания не могут не породить ускоренного движения вперед человеческих сообществ в рамках цивилизации, но - до определенного предела, за которым ограничения человеческой психики по адекватному восприятию информации приводят к информационному коллапсу, после которого наступает новый виток аналогичного цивилизационного развития на обломках прежних достижений цивилизации, накрепко забытых.

Михаил КОПЕЛИОВИЧ
ЗАМЕТКИ О ПОЭЗИИ САРЫ ПОГРЕБ

В память об умершем в 1990 году Давиде Самойлове Сара Погреб (1921-2019; в дальнейшем СП) написала стихотворение "Авансцена. Но уже не роль...", где, с одной стороны, она с восторгом, приправленным горечью, отзывается о стихах любимого поэта, а с другой - о своих встречах с ним.

Д. Самойлов напутствовал двадцатью двумя строчками в прозе первую, изданную ещё в Москве поэтическую книгу СП - "Я домолчалась до стихов" (1990). Успел-таки! В своём напутствии он назвал СП поэтом свершившимся и нашёл, что "в её стихах нет колебаний вкуса, видимых на поверхности борений со словом. Всё строго и существенно. <...> У неё пристальное зрение художника и умение воплотить мысль и переживание в ритм стиха".

Иными словами, СП - поэт истинный. С чем, между прочим, согласны и такие зубры советского (российского) литературоведения, как Роман Тименчик (Израиль) и Евгений Витковский (Россия). Кроме того, покойная Дора Штурман, также российский литературовед и советолог, автор послесловия ко второй (уже израильской) книге СП - "Под оком небосвода" (1996) - определила стихи СП так: они "светятся <...> своим собственным неземным светом, который и называется талантом. Даром", а последний есть "суть, предопределяющая светимость Слова (так у автора послесловия - М.К.)". Это не значит, разумеется, что совершенство поэтического творчества СП ограничено сутью, как бы ни трактовать это понятие; у неё есть и отточенное мастерство, состоящее, как известно, не в том, чтобы непременно придумывать всякие украшательства, а в том, чтобы поставить на службу поэзии все органы чувств, присущие человеку.

У неё не только пристальное зрение художника, но и слух, и обоняние тоже, если угодно, "пристальные", умеющие ощущать все звуки и запахи окружающего мира. Кроме того, она человек, много на своём веку повидавший и прочитавший, получивший филологическое образование и писавший, помимо стихов, литературоведческие исследования.

Спонтанно сочинив очередное стихотворение, СП даёт ему "отлежаться", чтобы затем незамутнённым глазом критически рассмотреть его и, в случае необходимости, отредактировать: заменить какие-то слова, исключить целые строфы, кажущиеся лишними, искажающими мотив, а иной раз наоборот -трёхстрофье, скажем, превратить в семистрофье.

Всего у СП издано четыре книги стихов: помимо вышеназванных, "Ариэль" (Иерусалим-Москва, 2003) и "Рассвет и сумерки" (Нижний Новгород, 2012), в которых помещены стихи, почти исключительно лирические, в некоторых случаях циклы, включающие от двух до пяти отдельных стихотворений. Эпических произведений (поэм, тем более романов в стихах) она не писала.

Вышеизложенное - общий обзор сделанного СП в русской поэзии. Здесь можно только добавить, что суть её поэтического творчества, светимость её слова определяется любовью ко всему сущему.

СП распределяла свои стихотворения по тематическим разделам (во всех книгах). Названия разделов в смежных книгах иногда совпадают, а порой обновляются, чтобы точнее обозначить соответствие данного текста (цикла) мотивам и интонациям всего раздела. Так получилось, например, с циклом "Тёмный берег разлуки", который в книге "Ариэль" вошёл в раздел "Когда-то у него была война", а в последней - в другой раздел ("Одна или, Боже мой, двое"). При сопоставлении разделов - в "Ариэле" цикл прямо посвящён мужу, скорее его памяти - становится ясно, что "Тёмный берег разлуки" не о военном прошлом Михаила Ильича Погреб, провоевавшего чуть ли не всю войну 1941-1945 годов, раненногораненого и контуженного на этой войне, а о собственном сиротстве после его ухода из жизни (2000). Вообще же цикл этот, состоящий из пяти стихотворений, потрясает фронтальной интонацией, сочетающей неугасимую любовь с трезвым пониманием феномена последней разлуки. Процитирую несколько фрагментов из него:

.................................

.................................

...............................................

И концовка:

Вот эти: "слабый ветер ниоткуда"; "И на Шопена ни малейших шансов" (двойная аллитерация; кроме того, предыдущие строки информативны по части музыкальных предпочтений супругов) и такие выражения (нет, плачи!), как: "где местность та?" и тут же: "Ты не посмотришь на меня/ Уже нигде и никогда"; "Догоняю. Вижу со спины", - надрывают душу.

И, раз уж так получилось, что мотив вечной разлуки с самым близким поэту человеком обозначился у меня первым, приведу целиком двустишье, завершающее обе последние книги:

Мы были близко знакомы с автором этих строк. В наших с ней беседах не раз затрагивался вопрос о вере (неверии) в Бога. Да, собственно, и в посвящённом мне стихотворении ("Ни одной агоры, ни ничтожную самую малость...") СП дан прямой, без увиливаний, ответ на этот вопрос:

Впрочем, самое сильное в этом стихотворении - концовка. Поделюсь и ею:

Вот во что верует СП. В конце дороги она надеется увидеть не туннель с ярким светом впереди, а своё, и радостное, и горькое, детство на берегу Буга, в маленьком еврейском местечке. И сама дорога темным-темна, но "как будто светят свечи" - отсвет душ друзей.

В другом месте этих заметок я ещё коснусь этой трудной темы...

СП не однажды сетовала (в наших с ней беседах) на то, что её лучшие друзья - поэты Давид Самойлов и Юрий Левитанский - всегда в своих стихах были очень далеки от еврейской темы. (В мемуарах Д.Самойлов обратился к ней, но таким вот образом: евреям-россиянам, желающим сохранить свою национальную идентификацию, следует репатриироваться в Израиль, тогда как евреи, решившиеся остаться в России, должны согласиться на второстепенные роли, чтобы не затмевать представителей коренной национальности. Не берусь оценивать подобные постулаты с точки зрения простой житейской морали.) И очень уважала Бориса Слуцкого, из больших русских поэтов практически единственного еврея, который от этой темы никогда не уходил, хотя соответствующие стихотворения не могли попасть в печать в годы его жизни - он умер в 1986 году.

Сама СП, с самого начала воскресения в её душе тяги к сочинению стихов, от еврейских мотивов не только не уходила, но часто выдвигала их на авансцену своего поэтического творчества. Конечно, все её публикации, в том числе первая книга стихов, находили своё место в печати уже в годы гласности. (Напоминаю: её первая книга вышла в 1990-м.) Но стихи писались раньше, иной раз - много раньше.

Помните Буг из концовки стихотворения "Ни одной агоры..."? - это видЕние, а вот воспоминание:

А ещё: "Был хутор на Волыни...", и Голта с Юзефполем, и... "Девочка Аврума". (Отец СП, рано умерший; она ведь по отчеству Абрамовна; но, несмотря на то, что она на шестнадцать лет старше меня, с первой встречи просила обходиться без отчества.) В стихотворении же "Судьба припасла мне заброшенный парк...", в первый раз вошедшем в книгу "Под оком небосвода", а затем "перекочевавшем" в обе последние книги, встречаем: "А если еврейский случится погром,/ За нас заступиться попробует гром..."

Самый интересный случай - стихотворение "Я прощаюсь со слякотью..." Полагаю, позволительно утверждать, что тут речь может идти о двух стихотворениях (так нередко бывало у позднего Осипа Мандельштама), - настолько различны редакции в первой, ещё российской, книге и в остальных (израильских). Первые две строфы (а всего их три) и композиция одни и те же. Различие - в последней. Приведу оба варианта. Первый:

Кто такие Шафаревич и Куняев? Информирую молодёжь, с этими именами незнакомую. Игорь Шафаревич - математик, член-корреспондент АН СССР, но также и автор антисемитской книги "Русофобия". Станислав Куняев писал юдофобские стишки и одно время был главным редактором журнала "Наш современник", антисемитского во времена гласности.

А теперь второй вариант:

В первой версии - обида, растерянность (даже рощица "растерянно светит"), но и уверенность, что "серебро нашей речи" (русского поэтического языка) мы, евреи, увезём с собой - никто не помешает нам его "укрыть. И потом завещать". Вот только кому? Детям и внукам, родившимся в Израиле, которые, как правило, этой частью завещания пренебрегут?..

А в новой редакции - совершенно иной мотив, иная интонация - ликующая, ощущение, что столице Израиля - древнему Иерусалиму изначально подарен сияющий свет над ним. Не в смысле погоды, конечно. Этот свет - Божественный!

В своём предисловии к первой книге СП Д.Самойлов предположил, в связи с её стихами о войне, что "ещё, наверное, не дописана последняя строчка в литературной истории военного поколения". Я думаю, что к поэтам этого поколения СП причислить нельзя. Она рвалась принять участие в той войне:

В следующей строфе она называет себя третьей лишней и объясняет, почему: "Ведь у меня туберкулёз". В этом замечательном стихотворении мотив, связанный с войной, как бы раздваивается: с одной стороны, "идёт поверка: все ли тут?", с другой - СП переживает из-за того, что она в этой группе мужчин - только провожающая.

Потрясает концовка стихотворения:

Тут мне видится отсылка к Д.Самойлову, к его "Сороковым, роковым..." (1961), где "извещенья похоронные,/ и перестуки эшелонные". Но антиномия "эшелоны-поезда" - её, СП, точная находка.

В книге "Ариэль" стихотворение входит в раздел "Когда-то у него была война" (у него - Миши, Михаила Ильича - её мужа). Тут есть и другие превосходные тексты, например, "Фотография:

Если вчитаться в это стихотворение, в его реалии (снегопад, городской сад в больших сугробах) и вслушаться в интонацию ("Нас шестеро. Глаза у нас блестят,/ Мы все в снегу, искрится он и тает. <...> А как свежи от снега наши лица"), поймём, что оно скорее мирное, чем предвоенное. И только концовочные строки напоминают, что войны ещё нет. Но она приближается, и вот она уже здесь.

Они - это "первые мальчики свои". Слава Богу, Миша вернулся с войны. Инвалидом, но вернулся. "И заносит снежок костыли" ("Ещё война").

И, наконец, "Диагноз". Миша уже не военнослужащий, а "домашний".

Помню, кто-то из присутствовавших на одном из вечеров СП, услыхав эту концовку, возмутился вслух. Мол, при чём тут чаёк? - Да ещё, если мне не изменяет память, признав, что внешне рифма "эпопей-попей" хороша, по сути она притянута за уши. На мой же взгляд, она прекрасна во всех отношениях, ибо легко, почти весело снижает пафос предыдущих строк. Можно себе представить, как восторженно она на него смотрела, - ведь всё-таки живой!

СП, по своему мироощущению и в силу спонтанности "прихода" подавляющего большинства её стихотворений - лирик. А лирик, если он настоящий, обладает способностью завораживать читателя. Хорошо, конечно, когда поэт сыплет афоризмами, лучшие из них идут в народ; однако не стеснённая никакими рамками, свободно льющаяся лирическая речь перетекает из души поэта, источника его лирических излияний, в душу читателя и мощно воздействует на неё, душу, - порой даже обжигает. Как сказал другой великий лирик (правда, не о поэте, а о музыканте): "А душа, уж это точно, ежели обожжена,/ справедливей, милосерднее и праведней она". Потом-то, конечно, это проходит, но что остаётся, так это тяга к перечитыванию потрясших стихотворений, к заучиванию их наизусть.

О чём бы СП ни писала: о природе, о жизни, о смерти как её, жизни, неотменимой части, о людях, о стихах - везде это чувствуешь. И вот почему, в одной из своих статей о стихах СП я предложил классификацию лириков (конечно, как всякая классификация, довольно грубую) на виртуозов и "собеседников сердца" (выражение Николая Заболоцкого)). К виртуозам можно отнести раннего Николая Гумилёва с его африканской экзотикой и позднего Андрея Вознесенского с его "изопами". СП - истинный собеседник сердца. Моего - уж точно.

Вот первые два катрена из стихотворения "Рассвет и сумерки", посвящённого Д.Самойлову и послужившего запевом к последней книге СП:

Здесь нет никакого искусственного, пусть и виртуозного, украшательства. Всё естественно, природно. В красоте самого стихотворения тоже нет избытка.

Тут в самый раз вспомнить о двух родинах СП и родных людях там и здесь, которым она посвящала свои стихи.

В этом стихотворении автор сам выступает в роли читателя, и то, о чём я говорил чуть выше, вместилось в четыре строки. Добавлю ещё две: "Меж всяких фраз запомнились одни,/ Вошли в меня частицей мирозданья". Вот вам ещё и подтверждение стиха Леси Украинки (Ларисы Петровны Косач-Квитки): "Чтоб говорить могли душа с душою, должны сначала души породниться".

Но, утверждая спонтанность лирики СП, я вовсе не хочу сказать, что её лирика проста, как телеграфный столб. Нет, она сложна, как живое и растущее дерево. У СП много оригинальных уподоблений: "холмы, точно мамонтов стадо"; "благословляю речку Буг,/ Текла в еврейской части света" (гипербола, в которой малая родина поэта названа частью света). А самарийские холмы "раскосы и смУглы,/ Как скулы японца". И "виноградник совсем как тетрадный листок,/ Что исписан убористо наискосок,/ Точно письма твои...". СП и сама наблюдает это в собственных стихах: "Мне от сходств и подобий спасения нет". Ей не чужды и диссонансные рифмы: "кажется-кожица", "облаком-яблока".

... А что "душа впитала, как песок"? Раньше всего любовь. В стихах, в том числе израильских, нередки объяснения в любви к России: "Мне в ночи Россия снится..." ("В ариэльском дворике"). И снова: "А Россия во мгле. Но Россия осколком во мне (какой образ "Россия осколком"! - М.К.)./ Мы бываем вдвоём,/ И она мне приснилась" ("Пробудиться, когда темнота..."). Однако перед этими стихами - двустрочье: "Наконец я на этой земле. Я в еврейской стране,/ Чтобы всё, что случится, со мною случилось".

А что и кого она любила в России?

Хутор на Волыни, где "был большущий сад", а вокруг светлые просторы. "Стихи и явленья природы", что "остаются порой навсегда". "Гроза над Ай-Петри". Приведу концовку этого стихотворения:

Каково здесь уподобление!

"Медицина лирики высокой". Друг юности - знаменитый шахматист Исаак Болеславский, в память которого сочинено стихотворение "Никак я не могу оплакать друга..."; он, "будто камень в воду, канул в ночь" (тут ещё и внутренняя рифма: "канул-камень"). И, конечно, Зиновий Гердт, по просьбе СП передавший папку с её стихами Д.Самойлову и ставший другом на всю оставшуюся жизнь: и он, и его жена Татьяна Правдина, издавшая книгу "Рассвет и сумерки". В этой книге "Зяме и Тане" посвящён целый раздел, носящий пафосное название: "За всех твержу ему: люблю". Здесь найдено место и для дивного стихотворения "Выметает время дочиста...", напрямую не связанного с Гердтами...

Помните - у Б.Пастернака (цикл "Волны", 1936-1939): "... всё кругом одевший лес", который "что-то знал и сообщал"? Сравните это с "рощей, исподволь заученной,/ Как кусок из Пастернака". Итак, у одного поэта лес как человек, у другого - роща, как кусок из Пастернака.

О поэзии как иррациональном феномене и "медицине лирики высокой" СП писала много и по большей части оригинально. В книге "Рассвет и сумерки" стихи о стихах выделены в отдельный раздел - "И всё кругом - стихи, стихи", а в предыдущей ("Ариэль") осанна поэзии сформулирована ещё ярче: "И уткнусь я в поэзию лбом". (В первой книге СП первый раздел - "Хлеб души" - в основном о том же.)

Вот стихотворение, которое вошло во все книги (в том числе и в "Под оком небосвода"), посвящённое Марии Петровых, поскольку это она требовала от будущих поэтов не впадать в стихотворство, не домолчавшись до стихов. Так вот, начальная строфа "объясняющего" текста СП начинается строкой: "Я домолчалась до стихов". А третья строфа включает стих: "И всё кругом - стихи, стихи". СП делится с читателями самой основой своего "я": она "... так истово молчала,/ Как если бы пообещала/ Пропеть всю жизнь свою без слов". Но в конце концов не выдержала - без слов! "И грустный этот вокализ/ Я пела чисто, не врала". Подтверждаю: никогда не врала!

Есть ещё стихотворение "Когда становилось мне плохо..." СП опять-таки признаётся, во-первых, в том, что "жёсткою хваткой эпоха/ За горло хватала меня..." (вот она на длительное время и перестала петь свой грустный вокализ), во-вторых же, когда "гнилью тянуло не зря,/ - Бегом. К Пастернаку. К Марине,/ Как к пробке от нашатыря". Потому что названным поэтам, а также и следующим за ними по времени Галичу и Окуджаве присущ "свежести дух неразменный". Она говорит о своих вкусах без стесненья (добавим сюда Самойлова и Левитанского).

Отсюда уже один шаг до посвящённого Гердту стихотворения, запевом которого служит ушедшее в народ, точнее в ту его часть, которая интересуется стихами, двустишье: "Есть медицина лирики высокой./ Идёт спасать - ты только позови". Это объяснение в любви к высокой лирике и её творцам и сотоварищам (таким, как Гердт). Это к ним обращена ключевая строка стихотворения: "Мне кажется, мы составляем братство". Это не потому, что СП тянется в рост большим русским поэтам. Ей не нужно тянуться. Она и так среди них. Она знает: "Поэзия. Сама душа России". И остро ощущает необходимость

Разные поэты - репатрианты из СССР по-разному интегрировались а израильскую жизнь. Были такие, кто сравнительно долго привыкал - как поэт - к здешней реальности, совсем не похожей на ситуацию в покинутой стране, пережившей затухание свободомыслия и экономический облом. СП сразу приняла Израиль - опять же как поэт, то есть продолжила сочинять стихи.

Мы помним, какими стихами она прощалась с Россией, вернее с Советским Союзом, в редакции первой книги - в том стихотворении бушевал гнев. А вот как "здоровалась" со страной евреев.

То есть "скорости вращения" (несуетности) "осей" поэта и планеты совпали. Правда, и в этом стихотворении добрым словом вспомнена Россия и друзья, которые там остались: "А над вами снег кружится/ И в душе моей не тает". В другом раннеизраильском стихотворении читаем:

Это "стекло" послужило для СП тем самым магическим кристаллом, сквозь который Пушкин прозревал даль свободного романа. Эпика, как и в России, осталась для неё чуждой. Но лирические излияния шли потоком. Иной раз она полемизировала сама с собой. Как, например, в стихотворении "Я начинаю с откоса, с обрыва..." С одной стороны, поэт любуется природой Израиля, с другой - грустит по российским черёмухе и жасмину. В одной строфе: "Я отвалила родимую глыбу" и "Выбрала небо синего цвета". И далее: "Что ещё выбрала, твёрдо не знаю./ Сердце - открыто. Как рана сквозная".

И снова: "Испоконность оливковых рощ/ И бездонность небесных высот!"

Удивиться - уже полюбить.

Но! "Но забыть (ту страну. - М.К.)? Не успею забыть". Это удивительная формулировка - "не успею забыть". Значит, не хватит оставшегося времени жизни. Если рана сквозная, на её лечение требуется много месяцев, а то и лет. Да, по правде говоря, это и радует поэта: она и не хочет забывать родные места, в которых прожила семьдесят лет.

И последняя цитата из фактически сложившегося цикла: радость пополам с горестной неизгладимой памятью:

(Мне в первые месяцы пребывания в стране тоже было знакомо это чувство.)

Книга "Ариэль" была подписана к печати 8 августа 2003 года, а спустя год, 26 августа 2004-го СП прислала мне автографы нескольких новых стихотворений, как сказано в сопроводительном письме, "с горячей сковородки". И добавила: "Я ещё не знаю, годятся ли сколько-нибудь для презента". (Потом-то они вошли в книгу "Рассвет и сумерки", в несколько иной редакции, с небольшими исправлениями, существенными дополнениями и, главное, без пунктуации. Позже СП сказала мне: "Это такая свобода! Ведь стихи приходят лишь с интонационными паузами, а все эти запятые, тире и многоточия появляются только на письме и требуют некоторых сознательных усилий. Ломаешь голову, где тот или иной знак препинания уместней". И это говорит бывший преподаватель русского языка и литературы! - значит, вольный поэт в нём победил знатока своего предмета. А привычней всё-таки и удобней для чтения - со знаками.)

Итак, привожу полностью начало первого стихотворения из присланной мне подборки:

А что происходит со стихотворением в книге "Рассвет и сумерки"? Во-первых, две с половиной строфы "размножились" до семистрофья. Во-вторых, рукописная редакция завершается двустишьем, а книжная - шестистишьем. В третьих, расширенное стихотворение стало начальным в цикле "Вот история какая" (интонационный парафраз С.Маршака). И в-четвёртых, напоминание (самой себе?), как уезжали в эвакуацию и о своём туберкулёзе, который, в конце концов, пощадил бывшего и будущего поэта. (Сара Погреб прожила долго: умерла на 99-м году жизни.)

Дам небольшую цитату, чтобы показать, как этот текст выглядит в книжной версии:

Следующее стихотворение из подборки - "Припомнишь - будто тронешь снова..." Количество строф то же, что и в книге. Пунктуация обычная. Но им открывается цикл "Про это" (у Маяковского, как известно, это название поэмы про любовь - у СП размышления о жизни и смерти). Есть разночтения: во втором катрене, вместо "Где дали без конца и края,/ А за грядой - гряда... гряда" (так в книге), - "Где синь библейская такая,/ А за грядой ещё гряда" (это в подборке). Я, конечно, не знаю, чем вызвана подобная замена, но предпочитаю именно этот, более ранний вариант. Тем более что он связан с последующими двумя строфами, одинаковыми в обеих редакциях:

Повторю (здесь это уместно) две строки из стихотворения "Ни одной агоры...": "Бог? Я верую в нечто за гранью последней, за краем -/ Ну, без ада, конечно, без сладкого этого рая..." Почему так? А потому, что СП (не она одна) неоднократно испытывала такое чувство, будто Кто-то ей стихи диктует.

В книжный цикл вошли также стихотворения "И если я сейчас умру..." и "Сколько лет, сколько зим..." В последнем - дифирамб как раз знакам препинания:: "Нет у жизни конца - многоточие звёзд.../ Восклицательный знак кипариса!"

А третье стихотворение из присланных мне в 2004 году автографов - "Слова то слеплены, то спаяны...", - посвящено чуду вдохновения, но не объясняет это чудо, а лишь задаётся вопросами:

Это стихотворение, насколько мне известно, не опубликовано. Когда в мае 2007 года СП ещё раз мне его прислала, оно тоже оказалось обновлённым. В слове "суфлёр" "с" переправлено на "С" (то есть на этот вопрос вроде бы получен ответ). Да и стихи из "каких-то нечаянных" превратились в "прекрасных и нечаянных". Наконец, взамен "Мы ищем чуду объяснения...", в новой редакции "Издревле ищем объяснения..."

Вот что такое шлифовка стихов: заменяются лишь отдельные слова и даже буквы, а разработка мотива совершенствуется.

Хочу ещё раз пройтись по страницам последней книги СП "Рассвет и сумерки", чтобы постараться глубже войти в природу её лирики, в чудо её стихотворства. Начну, пожалуй, со стихотворения, одноимённого с названием самой книги. Процитирую только его третий, концовочный катрен:

Второе "пора", думаю, не содержит каких-то скрытых смыслов. Моё толкование поддерживает и слово "подозренье". Подозрение - это ещё не осуждение. Это не более чем "может быть". Если бы под стихотворением стояла дата (а их нет нигде у СП), нетрудно было бы подсчитать, сколько она прожила после этого подозрения. Но, даже взяв за основу год выхода обсуждаемой книги (2012), СП прожила после этого ещё семь лет. (Сколько из них она была в форме, тоже вопрос, остающийся без ответа.) Так или иначе, мы имеем дело с кратким обзором сделанного поэтом в Израиле. Остаётся понять, что такое первое "пора". Моё предположение состоит в том, что по мерке сшита не только пора - вот эта, израильская, - но и то, что за "отчётный период" сделано самим поэтом. А сделано много.

Среди прочего мне приятно отметить, что, родившись в Днепропетровске (ныне Днепр), СП некоторое время жила и в моём родном Харькове; следовательно, мы с нею были не только современниками, но и одно время земляками, хотя, может быть, в эту пору она ещё (и уже!) не писала стихи. А также мне импонирует то, что промежуточный по возрасту между мною и СП Борис Чичибабин (смею назвать его своим старшим другом) тоже почти всю жизнь обретался в Харькове. (А родился он в Кременчуге в 1923 году и тоже в январе: 9-го, а СП - 1-го, то есть был моложе её всего на два года.). Часть своей жизни он жил на той же Рымарской улице, которую СП упоминает в одном из своих стихотворений, сочинённых ещё в покойном СССР (см. выше).

И тогда же СП было сочинено великолепное стихотворение "А я - из отрочества. И из строк..." (оба вошли ещё в первую книгу): концовочное семистрочье я не в силах не привести в этой итоговой статье о поэзии СП (начальный катрен приведён выше):

Последние две строки содержат парадокс. Правда, все психологи, все исследователи детской одарённости тоже твердят об этом. Они говорят о Божьей искре, присущей большинству здоровых от рождения детей, а потом сказывается влияние среды и вообще разных обстоятельств жизни, резко снижающих потенциал одарённости, иногда и умерщвляющих его. Но поэту свойственная замеченная когда-то Юрием Тыняновым "теснота стихового ряда": вместо всяких, часто и весьма убедительных, рассуждений - богатый смыслом парадокс, выраженный в противопоставлении: "в эскизе гений" и сколько бы ни вырастал, до отрока-гения (себя же) не дорастает.

В один из дней 2010 года СП прочитала мне по телефону своё новое стихотворение, которое тоже потрясло меня, при своём сверхлаконизме (в нём всего восемь строк), богатством заключённого в нём смысла. Стихотворение написано после смерти мужа, и хотя прямого посвящения там нет, но, по сути, оно именно ему, покойному, и адресовано. Несмотря на краткость, я не стану приводить оба катрена. Достаточно одного - концовочного.

Последние два стиха я запомнил с голоса автора, и вот что мне пришло в голову. Что значит Бог не дал поверить? Это же оксюморон! С одной стороны, Бог не дал, то есть Бог признаётся действующим лицом. Иными словами, я готова поверить в Бога, но не в Его милосердие. Однако, если Бог лишается этого Своего атрибута (Всемилостивый), Он, в глазах поэта, превращается в нечто иное. Короче: не верю в Бога, коль скоро он не способен вновь соединить две родные души по истечении их земной жизни.

Но я отвлёкся. Продолжу анонсированную "пробежку" по книге "Рассвет и сумерки". Дальше о войне (см. выше). Стихи о литературе - "Нет, этот мальчик не умеет..."

Снова авторский шедевр. Тут и точное наблюдение: все знают, что одни и те же великие лирические стихи воспринимаются по-разному, в зависимости от давления внешних обстоятельств и внутреннего самочувствия. "У природы нет плохой погоды" (Эльдар Рязанов) - объективно рассуждая, конечно, верно (правда, ураганы, торнадо...), но человек - существо сложное и даже вёдро способен воспринимать хуже, чем дождь. С другой стороны, подлинная лирика не отдалена от своего времени, и в ХХ веке стихи, даже написанные в традиционной классической манере, звучат не так, как звучали бы в ХIХ-м.

А в стихотворении "Самаре-речке - ну, приток Днепра..." завершающая строфа - ещё одно подтверждение только что высказанного постулата.

Далее совет себе самой: "держись!/ За мощь стволов, за стебелёк - за жизнь". Жизнь - всего лишь стебелёк, как человек - только мыслящий тростник; с этим, в соответствующем контексте, невозможно поспорить. "Доверься ей. Не отводи глаза./ Совет ветвей проголосует "за"". Тут особенно ощущается перекличка с ранним Пастернаком, но и этот исполин поэзии проголосовал бы за всё то, что сказано в стихотворении СП о литературе.

Стихотворения, связанные с именем великой Марины Цветаевой. Их несколько, но они разбросаны по разным разделам книги. Её имя упоминается даже в тексте, посвящённом не ей, а знаменитому шахматисту, гроссмейстеру Исааку (в более ранней редакции - Изе) Болеславскому, с которым СП дружила в молодости. Первый раздел "Глаза прикрою - как вчера" завершает стихотворение "Когда становилось мне плохо...", посвящённое близкой приятельнице и сокурснице по алма-атинскому университету Доре Штурман. В нём находим строки об ужасном времени, когда

И ещё к Галичу и к Окуджаве.

А в третьем разделе - "И всё кругом - стихи, стихи" - помещены два стихотворения подряд (не объединены в цикл), прямо обращённые к памяти о Марине: "В безвоздушном пространстве плохо мне..." и "Её рифмы". В первом:

Великолепно!

А в "Её рифмах" речь идёт не о рифмах Марины, а о собственных рифах, из-за которых "Так холодно бывает...", в сравнении с тем, что пришлось перенести одному из величайших русских поэтов ХХ века.

Тавтологичность здесь усиливает впечатление, а кажется, так всё просто...

Ещё о времени. На сей раз - о совсем ином.

Известно всем: и так бывает. Но можно ли лучше об этом сказать?..

Стихотворение "Живописцу" несёт в себе два мотива: благодарность творцу, писавшему свои полотна так, "Чтоб через миллионы лет/ Взглянули мы - и были счастливы", и совет себе и другим творцам: "Учись у Бога и пиши./ И в подмастерья не спеши (даже не в мастера! - М.К.):/ Не шутки - подмастерье гения".

"Зимние яблоки. Не скороспелые..." - шесть строк. А выражено многое. Яблоки здесь - пример для подражания; они всё пережили: и грозу, и немилосердное солнце, и осеннюю непогоду, когда "Ветки сгибались, и листья ржавели", но вопреки всем природным неприятностям (а подумаешь, так и человеческим хищным повадкам) продолжили зреть. "Яблоки зрели. Яблоки зрели".

"О, это сопряженье линий..." - одно из стихотворений, открывающих раздел "Из Ариэля в Иерусалим".

Всё-таки Бог лепил! А ведь в другом месте СП называла себя басурманкой - в отличие от своих деда и сына, которые узрели Бога (см. выше).

И цикл "Корни" - очень еврейские стихи, посвящённые сыну. Вспоминаются автору и дед Мойше, и отец, и мама, и ... речка Буг. Об этой речке СП говорит так, как может только она: "Текла в еврейской части света".

И такое же еврейское - стихотворение "Как моя мама молилась", в котором даже две строки на идише (русскими буквами, разумеется). Произносит их бабка Доба - от этого имени, должно быть, произошла фамилия Добин. (Человека с этой фамилией - Ефима Добина, известного в своё время критика, литературоведа (в частности ахматоведа) и киноведа - я близко знал в Ленинграде. В Израиле часто публиковал свои стихи другой Добин - Владимир. К сожалению, оба давно нас покинули.)

... Вы помните слово "гнев" из стихотворения "Когда становилось мне плохо..." и эти строки в нём: "...времени облик угрюмый/ От гнева светлел и любви" (см. выше)? Лирик до мозга костей, СП писала в Израиле и так называемые (автором названные!) "прокламации". Сколько всего их было, не знаю, не спросил у поэта. Но две опубликованы: не только в последней, но и в предпоследней книге ("Ариэль"). Вот строки из этого диптиха:

Кажется, здесь гнев уже не светлеет...

В рассматриваемом разделе есть два лирических шедевра. Первый - "Просыпаюсь от щебета. Древа рассветного чудо..." (посвящён Зинаиде Палвановой, тоже сильному поэту; слава Богу, она жива и в отличной творческой форме). Стихотворение содержательно очень глубокое и интонационно весьма оптимистичное. Как нередко бывает у СП, оно лаконично и афористично. Приведу несколько строк из этого стихотворения:

А второй текст завершает раздел "Из Ариэля в Иерусалим". Его запев связан с Цветаевой: "Ты помнишь у Марины куст?.." Кроме того, в нём опять появляются еврейские реалии и имена: пылающая синагога в Юзефполе, в которой заживо сгорел дядя автора - Исрул. Вот его (стихотворения) концовочный катрен:

Здесь - конечно, в Израиле, в своём любимом Ариэле, которому она даже посвятила гимн. Так и вышло: она умерла в Ариэле, в котором прожила около тридцати лет. Слава Богу, СП не пришлось, как Марине, возвращаться в Россию, где спустя два года та в тяжёлой депрессии покончила с собой.

Как видим, все стихи СП (даже гневные) - о любви. О любви к детству, к еврейской среде, где оно прошло, к природе (сперва русской, потом израильской), к еврейской стране, которую она с первого дня приняла как родную.

Поэзию Александра Блока специалисты подразделяли на периоды, которым соответствовали его книги стихов. К примеру, первая была певческой и мистической, а во второй "небесный ангел" спустился на грешную землю и увидел творящиеся здесь безобразия и несправедливости. Поэзию СП распределить по периодам подобным образом не удастся. Недаром она самые для неё важные (так сказать, заветные) стихотворения и циклы переносила из книги книгу, тем самым подтверждая их близкое родство. Исходя из этого, я и постарался анализировать её поэтическое творчество, вместившееся всего в четыре сравнительно небольших по объёму книги, но эта "квадрига" тяжелей и художественно состоятельнее, чем сотни книг и многотомных собраний сочинений многих русских советских стихотворцев.

Павел Амнуэль
"Поэзия и Истина суть одно..."

Знаете ли вы, кто первым предположил, что в атомах заключена огромная энергия, и, если ее "освободить", произойдет взрыв немыслимой мощности? Ожидаемый ответ: о возможности высвобождения атомной энергии физики заговорили в 1939 году после того, как было открыта возможность деления ядер урана.

Однако еще в 1908 году русский писатель Александр Богданов опубликовал роман "Красная звезда", где описал космический корабль марсиан "этеронеф", двигатели которого использовали энергию атомов. А Герберт Уэллс в 1913 году опубликовал роман "Освобожденный мир", где впервые описал будущую атомную войну.

Но это - художественная литература, фантастика. Богданов и Уэллс все правильно описали, так все потом и произошло, даже год запуска первой атомной электростанции Уэллс назвал: 1954. Тем не менее, вовсе не Богданов и Уэллс считаются открывателями атомной энергии, а ученые, которые с этой энергией начали работать.

Наверно, это правильно. И, наверно, правильно считают, что на простой, казалось бы, вопрос "Почему ночью небо темное?" ученые ответили только в начале ХХ века. Хотя на самом деле точный и правильный ответ дал не ученый, а поэт и писатель Эдгар Аллан По, опубликовавший в 1848 году поэму в прозе "Эврика".

Однако по порядку. Вопрос: почему ночью темно? Казалось бы, что тут непонятного. Днем светит солнце - потому и светло. Ночью солнца нет, только звезды да луна - потому и темно. На самом деле здесь кроется удивительная загадка, над которой ломали головы лучшие мыслители прошлого.

Ученые тех времен были людьми верующими. Верили, что мироздание сотворил Бог, и Вселенная, созданная им, - бесконечна. Идея бесконечности Вселенной породила "парадокс ночного неба". Его еще называют "фотометрическим парадоксом" и парадоксом Ольберса - в честь астронома Генриха Вильгельма Ольберса (1758 - 1840), который привлек к этому парадоксу всеобщее внимание.

Гораздо раньше Ольберса над "проблемой ночного неба" задумывались Иоганн Кеплер (1571 - 1630), Эдмунд Галлей (1656 - 1742), а первым ее сформулировал в 1744 году швейцарский астроном Жан-Филипп Луи де Шезо (1718 - 1751).

Если Вселенная беспредельна, то в какую часть неба вы бы ни посмотрели, обязательно увидите звезды, разбросанные там и сям. Чем дальше звезда, тем слабее ее свет. Но ведь, если звезды равномерно заполняют всю бесконечную Вселенную, число звезд бесконечно увеличивается! Значит, темноты не может быть в принципе - днем и ночью небесная сфера должна светиться, по крайней мере, так же ярко, как Солнце!

Однако ночью все-таки темно. Почему?

Ольберс считал, что очень далекие звезды не видны, потому что их свет поглощается облаками космической пыли. Английский астроном и математик Джон Гершель (1792 - 1871) в 1848 году (именно в год выхода поэмы Эдгара По!) написал, что объяснение Ольберса неправильно. Ведь пыль, поглощающая свет звезды, должна нагреваться и сама будет светиться так же ярко, как расположенные за пылевым облаком звезды.

Сам Гершель все в том же 1848 году придумал другое объяснение. По его мнению, бесконечная Вселенная имеет иерархическую структуру - каждая материальная система входит в систему более высокого уровня, и потому средняя плотность излучателей света по мере роста масштабов стремится к нулю. Но и это предположение неверно! Структура Вселенной (правда, это стало ясно только в ХХ веке) не иерархична - в среднем Вселенная однородна и изотропна.

Считается, что парадокс Ольберса правильно объяснил в 1861 году немецкий астроном Иоганн Генрих фон Медлер (1794 - 1874). Правда, Медлер дал лишь качественное объяснение, а математически парадокс Ольберса был разрешен сорок лет спустя, и сделал это знаменитый физик Уильям Томсон (лорд Кельвин, 1824 - 1907).

Так считается - только потому, что Медлер был профессиональным ученым, а Эдгар Аллан По, человек, давший правильное объяснение парадокса на 13 лет раньше Медлера, - "всего лишь" поэт, писатель, мыслитель...

Имя Эдгара По в памяти читателей связано с замечательными детективными рассказами "Убийство на улице Морг" и "Потерянное письмо". Эдгар По - автор первых классических детективов, первых произведений жанра хоррор, приключенческих и исторических рассказов. А его стихотворения! Помните "Ворона"?

Авторитет писателя и поэта Эдгара По сомнений не вызывает. Но многие ли знают, что По был еще и выдающимся философом? Человек, написавший "Потерянное письмо" и "Золотого жука", должен был мыслить нестандартно - Эдгар По таким и был. При иных обстоятельствах он мог стать выдающимся изобретателем или ученым.

В 1848 году Эдгар По опубликовал философскую поэму в прозе "Эврика"1

1 Цитаты из "Эврики" даны в переводе замечательного русского поэта Константина Бальмонта (1867 - 1942), сумевшего передать всю романтическую суть поэмы.

. По был человеком своего времени и не сомневался в божественном происхождении Вселенной. В начале поэмы он пишет: "Я вознамерился говорить о Физической, Метафизической и Математической - о Вещественной и Духовной Вселенной: о ее Сущности, ее Происхождении, ее Сотворении, ее Настоящем Состоянии, и Участи ее".

Далее По уточняет: "Под словом "Вселенная", везде, где оно употребляется в этом очерке без означающей оговорки, я разумею наикрайне постижимую протяженность пространства со всем духовным и вещественным, что может быть воображено существующим в объеме этой протяженности. Говоря же о том, что обычно разумеется под словом "Вселенная", я буду ограничительно означать: "Вселенная звезд", "звездная Вселенная"".

По понимал, что бесконечность Вселенной непредставима для ограниченного человеческого ума. Бесконечность - лишь стремление, возможная попытка осознать невозможное.

"Начнем же сразу с этого самого простого из слов - "Бесконечность". Это слово, так же как слова "Бог", "дух", и некоторые другие выражения, коих равнозначащие существуют на всех языках, отнюдь не есть выражение какой-нибудь мысли, а лишь некое усилие, устремленное к ней. Оно есть замена возможной попытки невозможного понятия...

...Теперь будет понятно, что, употребляя слова "Бесконечность Пространства", я не призываю читателя принять невозможное представление о какой-нибудь абсолютной Бесконечности. Я просто говорю о предельно постижимом протяжении "пространства", о теневой и колеблющейся области, то сжимающейся, то возрастающей в соответствии с колеблющейся энергией воображения".

Что же такое для Эдгара По Вселенная? Это максимально представимое пространство, о котором он пишет как о сфере, центр которой везде, а окружность нигде.

Примерно так же наша Вселенная описывается общей теорией относительности: - в нашем четырехмерном пространстве-времени галактики удаляются друг от друга, и на вопрос: где же центр, от чего конкретно удаляются галактики, физики отвечают в точности так, как Эдгар По почти двести лет назад.

Возможно, непредставимость бесконечности и навела Эдгара По на мысль о расположении "туманностей": "Тогда в поддержание того, что упомянутые видения суть действительные туманности, мы утверждаем их сравнительную близость для нашей точки зрения. Итак, их состояния, как мы их видим сейчас, должны быть отнесены ко времени, гораздо менее отдаленному, чем то, к которому мы относим ныне наблюдаемые состояния по крайней мере большинства звезд".

Туманности, наблюдаемые на небе, в свою очередь, навели Эдгара По на следующую мысль, шаг к ответу на вопрос: "Почему ночью темно?": "Мы достигли теперь той точки, откуда мы созерцаем Вселенную как сферическое пространство, усеянное, неравно, гроздьями".

И вот идея, вполне современная. Эдгар По утверждает, что и Млечный Путь - такая же "звездная туманность", как множество других туманных пятен. В этом утверждении содержится даже не одна, а две новые идеи. Первая: видимые туманности на самом деле содержат звезды, которые неразличимы просто из-за огромного расстояния. Вторая идея: "из этих звездотуманностей одна есть верховнейшей завлекательности для человечества. Я разумею Светомлечность, или Млечный Путь".

И далее:

"У нас нет основания предполагать, что Млечный Путь в действительности более пространен, чем самая малая из этих звездотуманностей. Огромные превосходства его объема суть лишь видимые превосходства, происходящие от нашего положения относительно него - то есть от нашего положения в его середине. Сколь бы странным ни показалось первоначально это утверждение для тех, кто не посвящен в звездоведение, однако сам звездовед не колеблется в утверждении, что мы находимся в середине этого несметного воинства звезд - солнц, многочастных целых, - каковые образуют Светомлечность".

Тут-то Эдгар По и приходит к идее о ночном светящемся небе:

"Если бы непрерывность звезд была бесконечна, тогда бы заднее поле неба являло нам единообразную светящесть, подобную исходящей от Млечного Пути, - ибо безусловно не было бы точки, на всем этом заднем поле, где не существовало бы звезды".

Это известная тогда формулировка фотометрического парадокса. Однако Эдгар По первым - на десятилетия раньше профессиональных астрономов и физиков - дал парадоксу точное объяснение. Для этого нужно было обладать немалым воображением и научным мужеством: По заявил, что Вселенная вовсе не бесконечна! Вселенная - множество "островов", подобных нашему Млечному Пути. Таких островов много, но не бесконечно много. И потому вовсе не в каждой точке неба можно увидеть звезды или, тем более, звездный остров. Потому-то и небо ночью темное.

Вот что пишет По:

"Мы понимаем тогда обостровление нашей Вселенной. Мы постигаем отъединение этого - всего того, что ухватываем мы нашими чувствами. Мы знаем, что существует некая гроздь гроздей - сборище, вокруг которого, со всех сторон, простираются безызмерные дебри Пространства, всякому человеческому восприятию недостижимые. Но, так как на пределах этой Вселенной Звезд мы вынуждены приостановиться, за отсутствием дальнейшего свидетельства наших чувств, справедливо ли заключать, что, в действительности, нет вещественной точки за той, которой доселе дозволено нам было досягнуть? Имеем ли мы или не имеем сходное право заключить, что эта ощутимая Вселенная - что эта гроздь гроздей - есть лишь одна из некоторого ряда гроздьев гроздей, остальные из которых незримы за расстоянием - незримы, ибо рассеяние их света столь чрезмерно, раньше чем он нас достигнет, что уже более не производит он на нашу сетчатку световпечатления, или же оттуда нет вовсе такого истечения как свет в этих несказанно дальних мирах, или, наконец, наименьшее промежуточное расстояние столь обширно, что электрические вести их присутствия в Пространстве еще не смогли - через истекающие мириады лет - пройти это расстояние?"

Это ли не точное описание нашей Вселенной, состоящей из множества (но не бесконечного множества!) звездных островов ("гроздей")? Это ли не точное описание нашей Вселенной, которая, по современным представлениям, расширилась в ходе инфляции до расстояния 46 миллиардов световых лет, и свет от дальних границ просто еще не дошел до Земли?

"Всякое наблюдение небосвода, - пишет По, - опровергает понятие абсолютной бесконечности звездной Вселенной".

И чтобы не было никаких сомнений в написанном, По добавляет:

"При обстоятельствах невозможных, каковые мы пытались допустить лишь во имя доказательства, не было бы ни сцепления Вещества, ни звезд, ни миров - ничего, кроме бессменно атомистической и несообразной Вселенной. На самом деле, как бы мы ни взглянули, самая мысль о беспредельности Вещества не только неприемлема, но невозможна и нелепа".

Эдгар По, напоминаю, писал это тогда, когда общим мнением, против которого никто не смел возражать, было именно мнение о "беспредельности Вещества".

Уже одно только утверждение о конечности Звездной Вселенной и объяснение давнего парадокса могло обессмертить имя Эдгара По. Но автор "Эврики" не останавливается в своих рассуждениях.

Итак, существует КОНЕЧНАЯ Вселенная, состоящая из множества звездных островов. Но, если Вселенная конечна, значит, за ее пределами могут существовать другие вселенные, не так ли? Вселенные, свет которых мы не видим, потому что этот свет распространяется с КОНЕЧНОЙ скоростью и до нас просто еще не дошел.

Слово Эдгару По:

"Да позволено мне будет заявить лишь то, что, как отдельная личность, я чувствую себя побужденным воображать - не осмеливаясь назвать это иначе, - что действительно существует некая беспредельная последовательность Вселенных (курсив мой - П.А.), более или менее подобных той, о которой мы имеем осведомленность, - той, о которой одной будем мы когда-нибудь иметь осведомленность, по крайней мере до возврата нашей собственной отдельной Вселенной в Единство. Если такие гроздья гроздей существуют, однако, - а они существуют - слишком явно, что, не имея доли в нашем происхождении, они не имеют доли в наших законах. Ни они не притягивают нас, ни мы их. Их вещество - их дух; не наш - они не то, что получает какую-либо часть в нашей Вселенной. Они не могли бы впечатлевать наши чувства или наши души. Между ними и нами - рассматривая все на мгновение, совокупно - нет влияний взаимных. Каждая существует отдельно и независимо на лоне своего собственного и особого Бога".

Прекрасное поэтическое описание того, что физики сегодня называют "лоскутной вселенной". Лоскутная вселенная - один из типов многомирия. Его существование неизбежно следует из предположения о том, что мироздание бесконечно в пространстве-времени. Однако то, что мы называем Вселенной, - ограниченная область мироздания, доступная нашим наблюдениям. По различным оценкам, число элементарных частиц в доступной нам части мироздания (Вселенной), достигает от 1080 до 10120. Точное число оценить трудно, но оно и не имеет принципиального значения. Важно, что число это, хотя и чрезвычайно велико, но конечно. Следовательно, в бесконечном мироздании должно существовать бесконечное же число различных вселенных, отделенных друг от друга конечным или бесконечным пространством-временем. Бесконечное трехмерное мироздание можно свести к двумерному описанию, и тогда оно станет похоже на бесконечных размеров ковер, состоящий из бесконечного же числа лоскутов конечного размера. Лоскуты-вселенные могут быть различны, но есть и бесконечное число таких, какие полностью тождественны тому лоскуту, той Вселенной, в которой живем мы. В бесконечном количестве таких миров бесконечное число читателей читают точно такую же статью, как сейчас вы, и делают свои выводы из прочитанного. Но другое бесконечно большое число читателей в других лоскутных вселенных никогда не слышали об Эдгаре По, поскольку он или не писал поэму в прозе "Эврика", или просто не существовал в данном мире, а в другом бесконечном числе лоскутных миров не существует и планеты Земля, и Галактики "Млечный Путь".

Все эти вселенные отдельны и независимы. Они не притягивают нас, а мы - их. Там другое вещество, другие законы природы, другой дух...

Все так, как пишет своим возвышенным стилем Эдгар По.

Кто и когда открыл многомировую природу мироздания? Это достаточно очевидно: Эдгар По в 1848 году. За полтора столетия до того, как современные физики приняли идею многомирия. И описал По многомирие вовсе не туманными и многозначными фразами, которые можно интерпретировать как угодно, а ясно и четко, хотя и возвышенно-поэтически.

Но если Вселенная конечна в пространстве, то и во времени она может быть также конечна! Сейчас, зная уравнения Эйнштейна, решения Фридмана, зная, что Вселенная может пульсировать, расширяться и сжиматься, физики принимают такую возможность, обсуждают варианты конечной во времени Вселенной.

Эдгар По более чем полтора века назад так описал расширение и последующее сжатие Вселенной:

"Чтобы Вселенная могла длиться в течение летосчисления, вообще соразмерного с величием составных ее вещественных частей и с высоким величеством духовных ее замыслов, было необходимо, чтобы изначальное рассеяние атомов было сделано на такую непостижимую распространенность, только бы не быть бесконечным. Требовалось, чтобы звезды могли собраться в зримость из незримой туманности, перейти от туманности к скреплению - и потом поседеть, давая рождение и смерть несказанно многочисленным и сложным различностям жизненного развития; требовалось, чтобы звезды... имели время целиком выполнить все эти Божественные замыслы - в течение круга времен, в каковой все свершает свой возврат в Единство с быстротой собирательной в обратном отношении к квадратам расстояний, на грани которых лежит неизбежный Конец".

Естественно, Эдгар По писал о Божественном замысле. Вера в Создателя ни в коей мере не умаляет и не меняет ни единого слова, написанного Эдгаром По о происхождении и эволюции мироздания. В Единого Бога По верил и писал:

"Я уверен в невозвратимо прошлом Событии, что Все и Все, и Все Мысли о Всем и Всех, с их несказанной Множественностью Отношения, возникли сразу в бытие из первоначального и безотносительного Единого".

Теперь замените Единого на два слова: "ложный вакуум", и вы получите описание Большого Взрыва.

А вот, что писал По о цикличной Вселенной. Сказав "А" (об ограниченности Вселенной) и сказав "Б" (о множественности вселенных), Эдгар По сказал и о том, что мироздание ограничено во времени. Он не остановился в своих размышлениях, он пошел дальше.

"Но должны ли мы здесь остановиться? Нет. Во Всемирном сцеплении и растворении могут возникнуть, как это легко нам понять, некие новые и, быть может, совершенно отличествующие ряды условий - другое мироздание и излучение... Ведя наше воображение этим всепревозмогающим законом законов, законом периодичности, не оправданы ли мы..., допуская верование, что поступательные развития, которые мы здесь дерзали созерцать, будут возобновляться и впредь, и впредь, и впредь; что новая Вселенная возрастет в бытие и потом погрузится в ничто?.."

Идея циклической Вселенной, выраженная ясно и однозначно.

Заканчивается поэтический гимн научному познанию мира таким выводом: "Поэзия и Истина суть одно... Совершенное согласование не может быть ничем иным, как абсолютной истиной... Человек не может долго или сильно заблуждаться, если он позволяет себе руководиться своим поэтическим чутьем..."

Итак: "Поэзия и Истина суть одно..."

Поэтическое чутье - суть то, что ученые называют интуицией.

И - завершающий аккорд: "Божеское Сердце - что есть оно? Оно наше собственное".

Приоритет научных открытий (можно назвать их интуитивным поэтическим прозрением), сделанных на самом деле Эдгаром По, принадлежит, разумеется, ученым. Объяснение фотометрического парадокса - Иоганну Медлеру. Идея расширения Вселенной - Александру Фридману и Жоржу Леметру. Идея многомирия - Хью Эверетту, Андрею Линде и творцам струнных теорий.

Идея использования энергии атома - вовсе не Александру Богданову (1908), а Энрико Ферми и Лизе Мейтнер. И виртуальную реальность придумали в восьмидесятых годах, а не в 1963 (Станислав Лем, "Сумма технологий"). Наверно, это правильно. Ведь науку делают ученые, а фантасты только фантазируют, иногда (таково общее мнение) случайно попадая в яблочко.

А "Эврика" Эдгара Аллана По? Всего лишь поэтическая фантазия? А может, продуманная мощным аналитическим умом научная концепция?