Млечный Путь, 21 век, No 2(43), 2023

Валерий Игоревич Алмазов, начальник Центра важных исследований

О таинственных пришельцах из космоса, посетивших нашу Землю с непонятными целями, Валерий Игоревич Алмазов узнал от одного знакомого члена-корреспондента Академии наук, которого (против воли, естественно) включили в состав межведомственной комиссии для проверки странных, почти фантастических известий, поступающих из маленького американского городка Хармонт, расположенного где-то на границе с Канадой. По правде говоря, эти сообщения называть известиями было бы неправильно, поскольку основную часть их составляли заметки из желтых, не заслуживающих доверия, газеток. Разумнее было бы не обращать на них внимания, но... оказалось, что американцы внезапно организовали секретный проект, якобы занимающийся этими якобы пришельцами, который финансировался Пентагоном. Было создано научно-исследовательское учреждение, ставшее частью седьмого подразделения DARPA. К работе были привлечены ученые с мировыми именами.

Было бы странно, если бы в России не создали организацию, подобную хармонтскому Институту внеземных культур. Любая активность американских научных структур, как бы глупо она ни выглядела, должна быть изучена - азы политической целесообразности. Нужно было реагировать. Проще всего было создать свой собственный Центр, главной целью которого стал бы анализ любой (даже самой безумной) информации, поступающей из Хармонта.

Член-корреспондент очень расстроился и едва ли не плакал, когда жаловался Алмазову на несправедливость судьбы. Он боялся, что руководить новым Центром поручат ему. А это значит, прощай самостоятельная научная работа. К тому же, он считал, что затея с Центром абсолютно бесперспективна, ну, какие инопланетяне, честное слово, и если он будет вынужден согласиться, знакомые будут издеваться над ним до самой старости. Наверняка и кличку придумают подходящую - лунатик, марсианин или еще обиднее - гуманоид.

Алмазов решил рискнуть и предложил свою кандидатуру. А что такое? В последние годы он проявил себя перспективным организатором, к тому же получил профильное образование и был хорошо знаком с научным содержанием предстоящих работ, связанных с изучением инопланетных биологических объектов.

И к немалому удивлению члена-корреспондента, кандидатуру Алмазова утвердили. Алмазов был на седьмом небе от радости. Это был проект, о котором можно было только мечтать: огромный, с хорошим названием (Центр особо важных исследований - звучит внушительно), щедро финансируемый, и при этом занимающийся бесполезным и бессмысленным делом, от которого никто никогда не будет ждать конкретных результатов. Алмазов, как он понял задачу, должен был организовать бюрократический рай, от него требовалось обеспечить выпуск некоторого количества квартальных отчетов и регулярно выпускать сборники научных статей на заданную тему - про инопланетян. С чем никаких проблем не предвиделось, как известно, ученые любят писать научные статьи. Если правильно подобрать людей, они сами найдут работу, которая их заинтересует. И будут заняты положенные по трудовому законодательству сорок часов в неделю. Их даже не нужно будет стимулировать, пожалуй, даже наоборот, не все статьи следует печатать, пусть стараются и соревнуются друг с другом.

Эта была работа, о которой он мечтал всю жизнь.

В детстве Алмазов любил слушать рассказы отца - крупного авиационного конструктора - о жизни и свершениях самоотверженных и трудолюбивых ученых. Отец мечтал, что сын, когда вырастит, станет одним из них и совершит хотя бы одно замечательное научное открытие, которое прославит их фамилию на десятки лет. Валера думал о другом, он быстро понял, что, несмотря на свой юный возраст, разбирается в реальной жизни лучше, чем все эти замечательные персонажи папиных историй. Он даже осмелился предположить, что мог бы дать многим из них практический совет, как правильно выстроить успешную научную карьеру и заработать при этом много денег.

После долгих раздумий он догадался, что в его верных, в общем-то, рассуждениях есть логическая ошибка. Если все-все научные сотрудники будут заниматься своими карьерами согласно его теории, то откуда у них возьмутся подчиненные, которые должны будут выполнять текущую работу? Да и денег в требуемом объеме на всех, конечно, не хватит.

Но это был ложный парадокс. Наоборот, в замысле юного Алмазова неожиданно обнаружились элементы высшей справедливости. Действительно, если абсолютно все сотрудники прилежно займутся своими карьерами, то в этом соревновании неизбежно победят самые достойные. Это сейчас талантливые ученые проигрывают умелым карьеристам, потому что не знакомы с теорией стремительного продвижения по служебной лестнице. А вот если все они будут обучены азам карьерного роста, случайные люди уже не смогут занимать руководящие посты и неминуемо пополнят ряды подчиненных, без которых, конечно, нельзя обойтись. Наукой высших достижений должны заниматься избранные, но она благосклонна не только к гениям, но и к людям скромных способностей. Работы на всех хватит. Любое научное открытие требует усилий многих людей, которые должны внести свой скромный вклад, добросовестно выполняя приказы более одаренных коллег.

В студенческие годы Алмазов усердно учился, выступал с докладами на семинарах и профильных молодежных конференциях, занимался нудной общественной работой, старался быть на виду у людей, от которых зависело его дальнейшее трудоустройство. И его заметили, внесли в реестр руководящего резерва. Он сумел воспользоваться представившимися возможностями наилучшим образом. Довольно быстро Алмазов доказал свою незаменимость при решении мелких бюрократических проблем, которые неминуемо возникают во время проведения любых научных исследований. Он старался быть полезным и не считал это зазорным. Это была работа, с которой он справлялся лучше других.

Наверное, именно его репутация и стала главной причиной его назначения начальником Центра особо важных исследований, а вовсе не протекция знакомого члена-корреспондента.

Первая информация о Чучемле

Алмазов не подозревал, что задержится на посту начальника Центра почти на пять лет. Он думал, что этот пост станет для него трамплином для будущей блестящей карьеры. В резюме это звучало бы прекрасно. Предыдущее место работы: начальник Центра особо важных исследований. Но время шло, он привык и обжился, его все устраивало. У него был почет, деньги и спокойная размеренная жизнь. Так что менять работу он не собирался. От добра добра не ищут.

Конечно, пришлось потрудиться. Мало кому известно, что организационная работа требует сосредоточенности и крепких нервов. Что ж, Алмазов блестяще справился с поставленными перед ним задачами. Можно было сказать, что Центр был создан благодаря его усилиям. Под его непосредственным руководством были определены основные направления научной работы:

- теоретическое (как оказалось, философская составляющая исследования возможного существования инопланетян развита слабо и нуждалась в тщательной разработке);

- практическое (был организован сбор информации о любых событиях, причины которых непонятны или неизвестны);

- технологическое (в специальных мастерских Центра пытаются воспроизвести так называемые инопланетные артефакты, известные по описаниям в журналах хармонтского Института внеземных культур). Впрочем, без особых успехов.

Кроме того, были организованы и укомплектованы опытными сотрудниками лаборатории по выбранным направлениям, утвержден руководящий состав и штатное расписание.

Алмазову было чем гордиться. Без лишней скромности он считал, что успешная работа Центра его заслуга.

И вдруг, когда можно было посчитать, что почти все важные проблемы были, наконец, решены, пришла беда, откуда не ждали. В ответ на письма с предложением сотрудничества, которые Алмазов раз в месяц отсылал в Пентагон (он считал, что это забавно), неожиданно пришел ответ. Американцы выразили свою полную готовность к плодотворной и взаимовыгодной совместной работе. В частности, деятели из хармонтского Института внеземных культур обещали ознакомить со своими исследовательскими материалами, а взамен просили, чтобы их специалистам разрешили посетить деревню Чучемля, расположенную в Ленинградской области, о которой Алмазов слышал в первый раз.

Алмазов вызвал референта Федотова и спросил, что тому известно о деревне Чучемля.

- Деревня как деревня. Числится в нашей картотеке под номером 5. Местный промышленник...

- Хорошо звучит: "местный промышленник". Прости, продолжай.

- Местный промышленник Васечкин построил себе в Чучемле трехэтажный особняк, он называл его дачей. И все бы ничего, но однажды утром постройка ушла под землю, провалилась. Представляете, приходит Васечкин на новостройку, а особняка нет! Что? Как? Бегал, руками размахивал, грозился ворам ноги оторвать. Но виновных так и не нашел.

- Так может быть и в самом деле стырили? Сейчас, знаешь, какие профессионалы появились! - сказал Алмазов задумчиво.

- Да нет. Через неделю домик обратно на поверхность вылезать стал, впрочем, не полностью, сейчас доступна только крыша с чердачным оконцем. Васечкин в здание влезать не стал, побоялся. Ограничился тем, что написал донос в полицию. Те, понятно, переслали его нам.

- Зачем?

- Чтобы мы признали факт провалившегося особняка необъясненным чудом и дали компетентное разъяснение.

- Подземная река внезапно подточила фундамент? - предположил Алмазов.

- Это было бы самым простым и удовлетворительным объяснением. Однако. Через два дня открытым оконцем на крыше дачи Васечкина воспользовался местный вор Михаэль Ширер, по паспорту Михаил Ширяев. Очень живучий человек оказался. Залезть-то он залез, а вот о том, как выбираться будет, не подумал. Потом уже, после того как ему ампутировали обе ноги, он рассказал, что воздушной волной (откуда она взялась, Ширер не знает) его отбросило к стене. И, вроде бы, ударился не сильно, но порвались обои, и из дыры полилась какая-то зеленая жидкость. Он отшатнулся и обеими ногами вляпался в неприятную на вид желеобразную массу, которую ранее не заметил. Закончилось все плохо. Ширер упал, потому что ноги его до щиколоток стали как бы резиновыми, перестали выдерживать его вес. Больно не было, только очень страшно. Ума хватило отползти подальше от зеленой лужицы. Потом, часа за три, ему все-таки удалось выбраться наружу. Врачи не смогли объяснить, что случилось с его ногами. Ни с чем подобным отечественная медицинская наука до сих пор не сталкивалась. А зараза тем временем прогрессировала. Пришлось обе ноги Ширеру ампутировать, чтобы зараза не распространялась. Приехали специалисты из столицы, попытались изучить злосчастные обрубки, но комментировать результаты своих трудов не стали. А еще Ширер притащил несколько странных предметов, явно изготовленных не на местных предприятиях, кем и с какой целью они были созданы, установить не удалось. Когда их показали Васечкину, он перекрестился и своей собственностью не признал. Никто в полицию по поводу пропажи этих предметов не обращался. Получается, что они, вроде бы, ничьи. Вот их и отдали на хранение в местную администрацию.

- И что нам делать? - спросил Алмазов.

- Выписывать командировочные и отправляться в путь. Не следует ждать приказа от руководства. Это тот самый редкий случай, когда нам следует проявить инициативу. В Чучемле творятся антинаучные чудеса. Приедем, осмотрим место происшествия своими глазами, попытаемся разобраться. Не сумеем, ничего страшного. Создадим комиссию. Привлечем молодых и талантливых, которым надоело бумажки перекладывать. Пусть займутся реальным делом. В конце концов, именно для этого и создавали наш Центр.

- Американцев будем приглашать?

- Потом. Сначала сами посмотрим, что там творится, в этой пресловутой деревне Чучемле. Нельзя исключать, что странные события, происходящие там, всего лишь видения, вызванные немереным потреблением алкоголя. Такой вариант нельзя отбрасывать. А если все правда, и речь идет о новой физике, нам придется засекретить любую информацию о Чучемле. Делиться с американцами нашими секретами, конечно, не хочется, но придется. Американцы могут быть очень даже полезны. Они своим "хармонтским феноменом" давно занимаются. И знают о таких вещах больше, чем мы.

Новая работа

Моя заявка на исследование объекта Ч, видимо, произвела впечатление, и начальник Центра особо важных исследований Валерий Игоревич Алмазов вызвал меня к себе в кабинет для личной беседы.

- Как вы думаете, хорошо ли, когда человеку говорят, что он не смог удивить? - вместо приветствия задумчиво спросил Алмазов.

- Плохо, - ответил я.

- Неправильно. Это говорит только о прозорливости начальника. И его способности правильно оценивать слабые и сильные стороны своего подчиненного.

- Может быть, никогда не думал об этом.

- И опять не удивили. Вы человек самолюбивый и преданный науке. До такой странной степени, что работа для вас часто оказывается важнее карьеры. Поэтому для таких, как вы, неспособность удивлять - проявление творческой слабости. Есть люди, которые стремятся быть лучшими при любых обстоятельствах, им крайне необходимо постоянно вызывать восхищение у всех подряд. А как добиться этого, если люди вокруг не желают восхищаться? Часто это становится главной причиной для психологической травмы.

- Это вы обо мне? - удивился я. - Все, о чем вы говорите, чаще встречается у артистов и писателей, а не у ученых. Я получаю удовольствие от работы и не участвую в художественной самодеятельности.

Происходящее действие мне не понравилось. Я не мог сообразить, чем может закончиться разговор, так странно начавшийся.

- Мы были правы, когда пригласили вас к нам в Центр. Нас устраивает ваше отношение к работе, - впрочем, улыбку Алмазова, которой он сопроводил свои слова, можно было посчитать саркастической.

- Спасибо!

- Следите ли вы за выпусками американского Бюллетеня Института внеземных культур? - неожиданно поинтересовался Алмазов.

- Это моя работа, - сказал я не очень уверенно, на миг показалось, что Алмазов сейчас потребует подробно рассказать о статьях из последнего Бюллетеня ИВК. Было неприятно, как будто я попал на экзамен, к сдаче которого не готовился. Интересно, дадут ли мне шанс пересдать? Или сразу отчислят?

- Американцы создали свой Институт специально для изучения странной истории, случившейся в маленьком городке Хармонт. Есть основания считать, что там совершил кратковременную посадку космический инопланетный звездолет. И оставил материальные следы пребывания. Они называют все, что там произошло и до сих пор происходит Посещением.

- Да. Читал, - сказал я грустно.

- Надо признать, - продолжал Алмазов, - что "хармонтский феномен" изрядно попортил кровь и нам. Мы привыкли говорить: случилось не объяснимое. Но это не точно. Нельзя исключать, что там не произошло ничего заслуживающего внимания. Но вдруг это всего лишь газетная утка? Фейк. Есть, впрочем, некоторые факты, которые заставляют относиться к так называемому "хармонтскому феномену" с максимальной серьезностью. Во-первых, американцы организовали свой Институт и привлекли к работе большое количество ученых с мировыми именами. Во-вторых, деятельность Института финансирует небезызвестная DARPA, организация тесно связанная с Пентагоном. В ответ, мы организовали Центр особо важных исследований - современное научное учреждение, вполне справляющееся с решением задач, стоящих перед ним.

- В Бюллетене ИВК печатается много теоретических статей, - сказал я. - Среди них попадаются интересные материалы. Но результатов конкретных исследований почти нет.

- Ничего странного в этом нет. Они не пропускают в открытый доступ важную информацию. Соблюдают секретность.

- Наверное, - согласился я.

- Панов, вы расстраиваетесь, что мы не привлекаем вас к важным исследованиям?

- Честно говоря, не очень, - признался я. - Наоборот, благодарен вам за то, что разрешили заняться проблемой панспермии. Важная тема.

- Да-да, конечно. Но сейчас нам не до панспермии. Вы мне понадобились для другой, более важной работы. Наконец-то вы сможете по-настоящему проявить себя.

Я окончательно загрустил. Понять, похвалит меня начальник или нет, было трудно. Его слова прозвучали не слишком обнадеживающе. Не удивился бы, если Алмазов попытался сослать меня в библиотеку читать периодику и сортировать научные публикации. Меня это ни в коем случае не устраивало, и я стал придумать вежливые слова для решительного отказа.

Но все обошлось. Алмазов нашел для меня совершенно неожиданное применение.

- Собираюсь использовать вас, Панов, с выгодой для Центра. Есть работа, с которой, как мне кажется, может справиться только такой ученый, как вы. "Романтический ученый" - так мы называем подобных вам работников. Вы явно засиделись на бумажной работе. Признайтесь, что вам очень хочется заняться исследованием чего-то по-настоящему важного, конкретного. Ваша идея об исследовании "объекта Ч" очень неплоха, но, увы, не своевременна. Рассчитываю, что потом, если справитесь с моим заданием, вы обязательно вернетесь к своему проекту. Обязательно его поддержу. Но пока есть тема интереснее.

Я догадался, что сейчас мне расскажут о чем-то таинственном, о чем остальным сотрудникам Центра без личного разрешения начальника знать до поры до времени не положено. И оказался прав. Алмазов рассказал о деревне Чучемля, в которой, по непроверенным слухам, происходят необъяснимые явления. Прямо сейчас, как говорят в режиме реального времени.

- Почему вы только сейчас рассказываете об этом? - удивился я.

- Так сложились обстоятельства. Мы получили депешу от наших американских коллег, которые утверждают, что в Ленинградской области, в деревне Чучемля, происходят события похожие на "хармонтский феномен". Не спрашивайте, как им удалось это установить. Все равно не расскажут. Американцы просят разрешить им осмотреть окрестности деревни, чтобы обнаружить и изучить еще одно возможное место Посещения.

- Ну и?

- Вы будете сопровождать меня. Понять, что они затевают, сможет только "романтический ученый". Они не смогут вас обмануть. Вы обязательно почувствуете малейшую фальшь в их замыслах.

И сразу все встало на свои места. Так вот для чего Алмазову понадобился "романтический ученый"! Кто-то должен заниматься скучными научными исследованиями и понимать их смысл. Руководитель Центра наконец-то додумался до этой очевидной мысли. Лучше поздно, чем никогда.

И я решил согласиться. Не потому, что поверил в реальное вторжение инопланетян в Ленинградской области. Вовсе нет. Во-первых, было интересно съездить в загадочную деревню и лично посмотреть, что там такого загадочного происходит. Во-вторых, я подумал, почему бы не использовать в качестве "объекта Ч" своего начальника Алмазова. Его способ мышления нельзя было назвать тривиальным, скорее, оригинальным, а это означало, что тщательное исследование его когнитивных способностей, может помочь в дальнейшем изучении инопланетного разума. А потом, отработав на Алмазове методику исследования, можно будет взяться и за Кирсанова. Так, постепенно, можно достичь хороших результатов.

Да, Алмазов был загадочным человеком и вполне перспективным объектом изучения. Я даже чуть-чуть расстроился, что не додумался до этого сразу.

Деревня Чучемля

Алмазов готов был Богу молиться, только чтобы в деревне Чучемля не были зафиксированы даже самые слабые намеки на проявление "новой физики". Это могло быть установлено случайно, по глупому недоразумению. Алмазова это не устраивало. Понятно почему. Это будет другая история, и заниматься ею будут другие люди. Говорить вторжение инопланетян вместо нежелательных слов "новая физика" предложил референт Федотов, чем еще раз доказал высокую профессиональную подготовку и умение не порождать на пустом месте нездоровые и вредные сенсации.

Однако происшествие в Чучемле оказалось сложнее и непонятнее, чем можно было посчитать, знакомясь с информационными листками в служебном кабинете. Для объяснения случившегося в маленькой деревне трудно было использовать как гипотезу о проявлении "новой физики", так и фантазию о внезапном вторжении инопланетян. Легче было поверить, что речь идет не о науке или научной фантастике, а, скорее, о славянском фэнтези. Ученым, если им придется изучать события в Чучемле, нужно будет беседовать с местными жителями не о чем-то реальном, а о проказах Бабы Яги или Кощея Бессмертного. А требовать этого от научных сотрудников Центра было бы странно.

Глава местной администрации по фамилии Мазин - человек с выпученными от ужаса глазами - был встревожен и даже не пытался скрыть это.

- Рассказывайте, что у вас тут происходит? - спросил Алмазов.

- У нас тут, это, нога растет сама по себе. Э-э, две ноги, если честно. Правая и левая, - сообщил он глухим безрадостным голосом.

- Не понимаю, - признался Алмазов.

Из бестолкового рассказа Главы администрации он понял, что главные неприятные события в Чучемле происходят в местной больнице.

- У нас в больнице нечисто, - рассказал Мазин. - Врачи пытаются уволиться, а ведь и так не все ставки специалистов заняты. Все дело в том, что отрезанные у Михаэля Ширера поврежденные ноги стали ускоренным темпом отрастать. Не у самого Ширера, что еще можно было бы как-то объяснить, а сами по себе. Я о других ногах, отрезанных. Как-то так получилось, что из каждого обрубка, как из зерна, вырастает новый Ширер. Два новых Ширера. Так что теперь у нас в деревне будет три хулигана и безобразника Ширера. Мы с одним-то не знали, что делать. А три - это просто катастрофа. Но вырастают новые Ширеры совсем не такие, как первый. Они словно бы резиновые. Ж.. попы резиновые у них уже практически отросли. Не знаю, как это можно объяснить с точки зрения современной науки, господа ученые.

- Неужели это правда? - удивился Алмазов. - Разве так бывает?

- А зачем мне сочинять! Это наша самая страшная правда! - сказал Мазин и перекрестился. - Я вот думаю, когда у них резиновые головы вырастут, они смогут говорить или только матюгаться будут?

- Наши ученые это установят, не сомневайтесь. Мы пригласим лучших специалистов.

- Это хорошо. Это будет полезно.

- Не волнуйтесь, все узнаем.

- Надо бы иностранных профессионалов пригласить, для верности, - сказал Мазин просительно. - Я слышал, что у них там, за границей, есть узкие специалисты, у которых есть практический опыт общения с зомби и прочей нечистью. Точнее, в кино видел.

- Валерий Игоревич, - сказал референт Федотов, - от американцев вчера письмо пришло, я еще не успел доложить, в нем рассказано про подобный феномен. Они их там у себя называют "ходячими мертвецами".

- И что, эти "ходячие мертвецы", умеют говорить по-человечески? - спросил Мазин

- Звуки произносят, но понять что-нибудь пока еще никому не удалось.

- Значит, только матюгаются, бедолаги, так и знал, - заключил Мазин обреченно.

Алмазову было жалко Мазина, но он лучше других понимал, что ничем помочь ему не может. Следовало, конечно, провести исследования отрезанных ног жулика, пострадавшего непонятно от чего. Но добиться для этой цели дополнительного финансирования будет очень трудно. Да и новые статьи в научных журналах вряд ли помогут Главе Чучемли побороть животный страх перед тремя Ширерами. Вот если бы стало известно и о других странных феноменах в Чучемле, тогда можно было бы заинтересовать Академию наук и организовать в деревне филиал Центра.

- Что-нибудь еще странное у вас происходит? - спросил Алмазов.

- Промышленник Васечкин, чей особняк недавно провалился, нанял людей, которые должны были достать из его дома ценные вещи. Надо признаться, что людей он собрал лихих, отчаянных. Но не сложилось у него ничего. Четыре человека, которых Васечкин отправил в особняк, сгинули сразу, в первый же день. В полиции отнеслись к происшествию легкомысленно, сказали: "Пропали без вести". Но некоторые вернулись и принесли не только личные вещи Васечкина, но и непонятные предметы, которые наша промышленность не выпускает.

- На них можно посмотреть? - спросил Алмазов.

- На старателей?

- На странные вещи.

- Конечно, посмотрите. Васечкину они не нужны. Старатели приносят их мне. А я в чулан складываю, - сказал Мазин скорбно.

- Старатели? - переспросил Алмазов.

- Да. Мы их так называем. Потому что они стараются копеечку себе на жизнь заработать, рискуя своей шкурой. Пропащие люди.

- Американцы называют их сталкерами, - добавил Федотов.

Алмазов тяжело вздохнул.

- Придется нам все-таки вызвать американских коллег и их супергероев, - сказал он. - Может быть, помогут нам разобраться с тремя Ширерами.

Валентин Пильман, Санкт-Петербург

Почти неделю провел доктор Валентин Пильман в Санкт-Петербурге, а дождь пролился на город только однажды - в первый день. Реакция русских на такое, казалось бы, рядовое событие удивила его в очередной раз. Кто-то говорил: "Достали эти дожди, сколько можно"! А в ответ слышали: "Ну, наконец-то, дождик! Город умылся, смыл накопившуюся за зиму грязь. И нам станет веселее". Пильману, с его отточенным аналитическим умом было сложно привыкнуть к тому, что столь разные оценки на самом деле не противоречат друг другу, а это означало, что в Санкт-Петербурге действует какая-то своя логика, странным образом отличная от привычной академической нормы. И разобраться в ее догматах, а тем более согласиться с ее существованием, было очень непросто. И уж совсем было трудно понять, как такие люди могут заниматься наукой.

И все-таки разумный человек, а доктор Пильман, считал себя таковым, обязан был попробовать найти рациональное зерно в особенностях мышления местных жителей. Итак, четыре дня, один из которых был дождливым. Получаем 0,25 дождя в сутки. Немного. Но в первый день дождь начинался и заканчивался восемь раз. В результате несложного вычисления получаем два дождя в сутки. В среднем. Много. И что интересно: оба выводы подтверждены наблюдениями.

Только теперь доктор Пильман понял, почему доктор Уильям Литман из Комиссии по изучению инопланетных технологий так настойчиво советовал ему заполучить в Институт хотя бы одного настоящего русского. Серьезное изучение возможного инопланетного присутствия (а может быть и вмешательства) требовало свежего взгляда и новых оригинальных идей. И, не исключено, что и нестандартной логики.

Согласиться с этим предложением было непросто. Иногда доктор Пильман жалел, что позволил втянуть себя в этот проект. Кто же спорит, перспективы карьерного роста были слишком очевидны и притягательны. Кстати, ожидания полностью оправдались. В конце концов, ради получения Нобелевской премии, которую обещают ему уже в этом году, можно было смириться с некоторыми незначительными интеллектуальными неудобствами.

Впрочем, начальник русских ученых, господин Алмазов, произвел самое благоприятное впечатление. Они мило болтали на английском языке, который Алмазов знал вполне прилично. Их мнения по поводу перспектив дальнейшего исследования вероятного Посещения во многом совпадали. Даже философские проблемы: что такое наука, ради чего стоит ею заниматься и как строить научную карьеру, они понимали практически одинаково. И в этом состояла главная проблема. Пильман понимал, что Алмазов думает так же, как и он. Но как для работы может пригодиться полная копия Пильмана? Достаточно и оригинала. Об этом нужно было подумать. Неужели Литман ошибся, и русские ученые ничем не отличаются от американских.

Интересно, что Мозес особого интереса к общению с Алмазовым не проявил. Кстати, оказалось, что он очень хорошо говорит по-русски. Это был неприятный сюрприз. Неужели у него русские корни?

- Скажите, Мозес, почему вы так мало общаетесь с Алмазовым? - спросил однажды Пильман. - Зачем вы отправились в такую даль, если не хотите говорить с русским начальником?

- Вы с Алмазовым как близнецы. От него я не услышу ничего нового. Уж лучше поговорю с вами, Пильман. А приехал я для того, чтобы увидеть своими глазами деревню Чучемлю. Я - деловой человек.

- Деревня.... Это, конечно. Вы и раньше так говорили. Что вы хотите там обнаружить? Артефакты аналогичные хармонтским?

- Да.

- Пожалуй, это будет забавно. Интересно, как они их называют? Наверняка придумали что-то заковыристое. У русских на удивление оригинальный язык. Вы, как я вижу, хорошо разбираетесь в его тонкостях.

- Хуже, чем хотелось бы.

- Зачем вы выучили русский язык, Мозес?

- Ничего личного, только бизнес.

- Какой бизнес может быть в деревне Чучемля?

- Вам пока рано это знать.

О борще

В России, оказывается, можно хорошо и вкусно поесть. Алмазов пригласил американцев в местный ресторан. Мозес отказался, сослался на неотложные дела. Пильман удивился, какие могут быть у Мозеса неотложные дела в Петербурге? Но уточнять не стал. Тайны бизнеса. Все равно не скажет. Однако выглядел его отказ невежливо.

Алмазов оказался интересным собеседником. Конечно, было понятно, что он как-то связан с разведкой или службой безопасности, как это называют сами русские. Пильман ждал, что уже после первой рюмки местной водки, Алмазов начнет вербовать его или выспрашивать о каких-нибудь важных секретах (о которых Пильман, по счастью, ничего не знал). Но разговор завязался отвлеченный, даже о "хармонтском феномене" почти не говорили. Алмазов рассказывал о каких-то знаменитых русских театрах оперы и балета, грозился достать билеты на ближайшую премьеру. Сравнивал их достижения и довольно посмеивался. Ему явно было приятно рассказывать, что один из театров превосходит своего соперника. Как будто речь шла о баскетболе. Пильман и раньше слышал, что русские уверены, будто богатые американцы обожают балет и убедить их в обратном невозможно. Потом Алмазов заговорил о писателях Америки, хорошо, видимо, известных в России, но о которых Пильман слышал впервые. А когда разговор зашел об американской фантастике, он окончательно заскучал.

Алмазов не обращал внимания на реакцию своего собеседника, ему хотелось рассказать все, что он знал по этому вопросу. Видно было, что готовился. Наверное, хотел сделать Пильману приятное.

- Вспоминаю, как менялось с годами мое личное отношение к американской фантастике. По молодости я эти ваши космические оперы очень любил. Тексты ваших писателей были такими необычными, так отличались от наших образцов, даже самых лучших.

Пильман вымученно улыбнулся, деликатно прикрыв рот рукой. Фантастика интересовала еще меньше, чем балет.

- Литературные критики всегда указывали, что одна из самых понятных задач фантастики - описание новых миров, самым радикальным способом отличающихся от привычных. В американской фантастике мы встречаемся с мирами, которые русские писатели не способны придумать, потому что их фантазии ограничены реальными обстоятельствами. Нам, местным читателям, оставалось только вздыхать: "Везде жизнь. Неужели разумные существа способны так необычно воспринимать самые обычные вещи"? Американцы для нас всегда были настоящими инопланетянами. Это потом, с годами, я понял, что фантазии американцев еще сильнее привязаны к реальности, только к своей, американской.

- Русские воспринимают литературные произведения так, как им велят литературные критики? - спросил Пильман.

- Нет, - ответил Алмазов.

- Странно, а я слышал обратное.

- Вас обманули.

- Не буду спорить. А ведь я знаком с одним нашим фантастом. Энди Хикс. Слышали?

- Ух ты! Не только слышал, но и читал, - восхитился Алмазов. - Не могу сказать, что с удовольствием, но с интересом - точно. У него очень оригинальный взгляд на человечество. Он считает, что разумная жизнь - всего лишь иллюзорная фикция. Представляете, считает и свой труд пустой фантазией. Для писателей это большая редкость. Как правило, они считают себя гениями, а свои произведения шедеврами.

- Мне он ни о чем подобном не говорил, - удивился Пильман.

- У вас, конечно, есть книги с его автографами?

- Нет. А в этом есть какой-то смысл?

Алмазов тяжело вздохнул.

- Фантасты очень интересные люди. Они думают не так, как мы - ученые. К ним следует относиться с сочувствием. Я бы не стал их ругать.

- Да мне, собственно, нет до них дела. Это ведь не называется - "ругать"? - удивился Пильман.

- У нас фантасты делятся на две неравных части - продолжал Алмазов. - Первые - самая большая часть активных фантастов - откровенные и законченные эгоисты. Они считают, что мир должен вращаться вокруг них. В принципе, они люди безвредные и даже полезные. Вторая, малочисленная, но яркая часть - эгоцентристы. Эти считают, что окружающий мир - это они. Они не пишут, а поучают, создают инструкции, которым должны безоговорочно подчинять все люди без исключения. И сердятся, когда люди поступают вопреки их указаниям, по-своему, то есть неправильно. Для них нарушители объявленных правил кажутся нерадивыми учениками, не выучившими уроков. Двоечники и прогульщики, которых следует наказать и оставить без сладкого. Да, только две разновидности. Других писателей не бывает.

- У нас все проще, - сказал Пильман. - Наши писатели интересуются только деньгами, которые они получат за свои сочинения. Не получилось из них успешных брокеров, приходится зарабатывать на жизнь вот таким оригинальным способом.

- Иногда их идеи бывают пусть и неожиданными, но точными.

- Подтверждаю. Энди Хикс наговорил мне много полезного. Я приглашал его отправиться в Россию с нами, но он отказался. Неотложная работа, видите ли, у него. Языком болтать, не гири поднимать.

- Жаль, - сказал Алмазов. - Мы познакомили бы его с нашими фантастами. Интересно послушать, до чего бы они договорились.

- У вас всегда так долго приходится ждать выполнения заказа? Что-то я проголодался.

И в этот момент появился официант и поставил перед Пильманом тарелку с какой-то красной жидкостью.

- Что это? - спросил Пильман. - Суп?

- Борщ.

- Боржч?

- Борщ. Вы же просили заказать что-то местное.

К удивлению Пильмана, еда оказалась вкусной. Он подумал, что было бы чудесно научить Эрнеста готовить этот экзотический суп - боржч.

Мозес знакомится с Мазиным

Пока русский и американский начальники налаживали отношения в ресторане, Мозес искал людей, которые могли быть ему полезными. Это было не трудно. Прежде всего, он поговорил по телефону с Главой администрации Чучемли Мазиным. Его номер сообщили в американском консульстве. Мозесу удалось завязать разговор и выяснить кое-что интересное.

- Господин Мазин, я член американской делегации Питер Мозес. Мы официально приглашены руководством Академии наук для совместного расследования странных событий, которые происходят в вашей деревне. Знаете ли вы об этом?

- Наслышан. Не могу понять, что интересного вы хотите обнаружить в Чучемле?

- Дело в том, что у нас, в городке Хармонт, происходят похожие события. Мы готовы поделиться разработками с русскими учеными. Совместные исследования выгодны всем. Мы умеем быть благодарными.

- Вот в чем дело! А я думаю, зачем к нам американцы приезжают? А оказывается, по работе. Вы, наверное, ученые?

- Не все. Мы прибудем уже на днях. Но сначала я бы хотел обсудить ситуацию лично с вами.

- Я ничего не знаю.

- Разве в вашей деревне не происходят странные события?

- Это как посмотреть. Но должен признать, что у нас не все в порядке.

- А конкретнее?

- Чудеса случаются, объяснить их я не в состоянии. Обращался в Академию наук, но там мне не поверили. На мой призыв откликнулся только один человек. Но он фантаст. По фамилии Молниев. Слышали про такого?

- Нет. Но что конкретно у вас произошло?

- Не знаю, как и сказать. Настоящие чудеса трудно описать обычными словами. Я человек занятой, работы невпроворот, у меня нет времени заниматься решением кроссвордов и толкованием чудес. Приезжайте, и сами все увидите.

- Ваши жители находили какие-нибудь странные предметы?

- Да. Несколько штук. Я храню их в чулане. Наверное, вам их покажут, если попросите. Нам скрывать нечего. Если поможете нам разобраться, будем благодарны.

- Если смогу.

- А можно я вам свой вопрос задам? - спросил Мазин, неожиданно расхрабрившись.

- Да.

- Встречались ли вы с "ходячими мертвецами"?

- Слышал о них. Но меня они не интересуют. У вас в деревне действительно есть "ходячие мертвецы"?

- Не совсем. Пока только две ж.. попы с ногами. Я не шучу. На самом деле. Неприятная история.

- И что говорят ваши ученые?

- Ничего не говорят.

- Понял. Спасибо. До встречи, - сказал Мозес. - Если вам понадобится помощь, обращайтесь.

Ему не понравился разговор с Мазиным. Поездка в Россию оказалась более серьезным испытанием, чем можно было предположить. А это означает, что ему предстоит действовать жестко и беспощадно.

Удивительно было другое, американцы и русские - такие разные народы, но оказалось, у них было кое-что общее: и у тех, и у других были свои фантасты - странные мечтатели, сочинители и предсказатели, к которым никто не относится серьезно и к их словам не прислушивается.

Американцы в Чучемле

Моросил отвратительный мелкий дождик. Наверное, таким он бывает только в России. Американцам выдали легкие полиэтиленовые накидки яркого синего цвета. Мозес с неодобрением посматривал по сторонам из-под капюшона. От этих плащиков, если их можно так назвать, было мало толка. Мелкие капли впивались в лицо, и оно быстро стало липким и мокрым. А Пильман, напротив, чувствовал себя уверенно, всем видом показывая, что мелкие погодные неприятности не повлияют на его способность решать важные научные проблемы. Он был официальным лицом и старался, чтобы окружающие прониклись уважением к его должности.

Американскую делегацию встретили трое русских: Валерий Алмазов - директор Центра особо важных исследований, эта организация, видимо, выполняла те же функции, что и Институт внеземных культур в Хармонте, Кирилл Панов - человек, которого Алмазов посчитал самым профессиональным своим сотрудником, и Глава администрации Чучемли Александр Мазин.

- Мне уже сообщили, что у вас, в России, людей, которые на свой страх и риск приносят из Зоны чужие предметы, называют старателями, - обратился Пильман к Алмазову. - Нас интересуют эти предметы, которые эти бесстрашные люди смогли раздобыть с опасностью для жизни. Мы называем их артефактами. Сможем ли мы рассмотреть местные артефакты? Или, что было бы еще лучше, потрогать их?

- Это собственность Академии наук России, - сказал Алмазов сурово.

- Конечно, конечно. Мы уважаем и не оспариваем ваше законное право собственности и не собираемся присваивать принадлежащие вам артефакты. Но нам необходимо увидеть добытые вами чужие предметы, чтобы лично удостовериться, что они аналогичны артефактам, обнаруженным в Хармонте. Собственно, для этого мы и приехали.

- Я складываю их в чулан, чтобы не потерялись, - сказал Глава администрации Мазин.

- Я звонил вам вчера, - сказал Мозес. - Вы обещали показать нам чужие вещи.

- А-а, так это вы вчера звонили. Но мне показалось, что вы негр, вот и не признал сразу.

- Во мне ноль процентов негритянской крови. Это не хорошо и не плохо. Это факт.

- Ну и ладно, - добродушно сказал Мазин. - Тогда пойдем в чулан. Они у меня в мешках хранятся, так что пользу уже приносят - мышей отпугивают.

Пильману не понравилось, что Мозес предпринимает какие-то действия, не поставив в известность. Подобное поведение было недопустимо.

- Мозес, не забывайте, что глава нашей делегация я, это мне положено принимать решение о дальнейших действиях и передвижениях нашей команды, - сказал он раздраженно.

- Конечно, доктор Пильман. Жду вашего приказа, - сказал Мозес равнодушно.

- Сначала мы должны осмотреть провалившийся дом промышленника Васечкина. Он ведь провалился под землю, я правильно понял?

- Конечно, доктор Пильман. Вы правы.

Проклятый дождь не прекращался. Грунтовая дорога, по которой на Лендкрузере передвигалась делегация, окончательно размокла и покрылась глубокими лужами. Кое-где на обочинах было подозрительно сухо. Пильман догадался, что так в России выглядят гравиконцентраты. Русские умело объезжали их. Значит, уже на практике узнали, что это такое.

Над серым полем лениво кружилась стая черных птиц, словно что-то выискивали.

- Они кружат над провалившимся домом? - спросил Пильман.

- Нет. Что вы! - ответил Мазин. - Птицы и близко к особняку Васечкина не подлетают. В первый день много их туда засосало. Погибли несчастные создания. Теперь опасаются. Как-то рассказали друг другу о страшной опасности. На это их скудного разума хватило.

Вскоре показалась крыша особняка Васечкина. Внешне она ничем не отличалась от крыши провалившегося в Хармонте здания Института.

- А это значит, что мы имеем дело с событиями одного порядка, - сказал Пильман удовлетворенно.

Посещение чулана Мазина только подтвердило эту приятную новость, хранившиеся там находки были хорошо известными американцам "черными брызгами", "пустышками", "браслетами", и прочими безделушками, которых и в Хармонте было много.

Пильмана это более чем устраивало, хорошо, что в руки русских не попали новые, неизвестные артефакты, это заставило бы вести с ними долгие и бесперспективные переговоры. Он удостоверился, что изучать Посещение можно будет и дома, в Хармонте, не привлекая русских. Было бы хуже, если бы обнаружились какие-нибудь новые штучки, тогда пришлось бы в Хармонте принимать официальную делегацию русских. А так можно обойтись приглашением нескольких человек.

- Мы готовы выкупить у вас эти предметы за хорошие деньги, - сказал он добродушно.

- Они нам самим нужны для работы! - ответил Алмазов, моментально отреагировав на ключевое слово "купить".

- Мы пригласим ваших специалистов для работы в нашем Институте в Хармонте. Это позволит оперативно координировать научную работу, имеющее огромное значение не только для наших стран, но и для всего человечества. Мы станем Международным институтом внеземных культур. Вместе мы добьемся успеха!

Мозесу понравилось предложение Пильмана, он не ожидал, что тот сам догадается пригласить русских в Хармонт. Он с интересом посмотрел на Панова, тому явно понравилась перспектива всерьез заняться изучением внеземной культуры в крупном американском научно-исследовательском Институте.

Старатели

"Как хорошо, что я не должен терять время, занимаясь тупой и нудной административной работой", - подумал Мозес.

Он, почти с любовью, разглядывал румяного и довольного Пильмана, который идеально смотрелся в роли начальника.

Легкомысленная надежда, что Институт внеземных культур под началом Пильмана может быть полезным для его миссии, уже давно покинула Мозеса. Он понял, что его работу никто из институтских не сделает. Люди - они такие, ждать от них чудес не имеет смысла. Тем более, если речь идет о происшествии, природу которого они не понимают, и вряд ли когда-нибудь сумеют объяснить.

Пока Пильман обсуждал с русским начальником Алмазовым текущие научные проблемы, Мозес подмигнул Мазину и отозвал того в сторону.

- Я хотел бы поговорить с вашими старателями, вы можете организовать мне встречу?

- Собираетесь их нанять?

- Пока нет. Хочу познакомиться с ними, расспросить о приключениях в Зоне. Нельзя исключать, что они видели что-то важное и полезное для моего бизнеса.

- Обратитесь лучше к промышленнику Васечкину, старатели работают на него.

- Хорошо. Поехали.

- Прямо сейчас? - удивился Мазин. - А как же делегация? Начальство?

- Не будем им мешать. Посмотрите, как хорошо они общаются друг с другом.

Мазин хотел спросить разрешения у Алмазова, но тот был занят, рассказывал Пильману о самых важных публикациях своего Центра в журнале "Природа".

- Ладно, поехали в Управу. Попробуем договориться с Васечкиным.

Васечкин оказался покладистым мужиком и прислал двух своих старателей без лишних переговоров. Уже через полчаса оба прибыли в Управу. Мозес захотел поговорить с каждым из них отдельно.

Первый старатель сказал, что люди называют его "Корябедой", потому что знают его как честного человека, готового при необходимости рассказать все, что знает. Ну, за небольшую плату, конечно.

- Ябедой-корябедой? - уточнил Мазин.

- Нет, только "Корябедой".

- Вы бывали в особняке Васечкина после того, как он провалился под землю?

- Четыре раза.

- Запомнили, что там с вами происходило?

- Такое разве забудешь! Четверо наших сгинули под землей. Менты считают их пропавшими без вести. Но я-то знаю, что с ними произошло. Смерть они там приняли мучительную и неотвратимую, потому что особняк - место проклятое.

- Но вы продолжаете туда спускаться?

- Что тут поделаешь? - удивился Корябеда. - Работа у меня такая. Жить-то как-то надо. Кредиты оплачивать и на хлеб зарабатывать.

- Чужие предметы видели?

- Вообще-то нас наняли, чтобы мы ценные вещи хозяина вытаскивали. Но иногда находим и чужое барахлишко. Прихватываем, понятное дело, для порядка. Господину Васечкину они без надобности, приказывает, чтобы мы приносили их в Управу. Глава говорит, что они нужны для исследований, и что Академия обязательно за них заплатит. Потом, когда этих чужих предметов наберется достаточное количество, ученые разузнают про них все-все и сделают новые приборы, которые всех нас сделают счастливыми.

- Видели ли вы чужие предметы, которые не смогли вынести? Шар, например.

- Нет.

- Уверены?

- Я бы запомнил. Память у меня хорошая.

- Проникали ли вы в особняк самостоятельно?

- Нет, только по приказу господина Васечкина. Он сказал, что накажет любого, кто надумает крысятничать. Меня два раза предупреждать не нужно.

- Проникали ли вы в особняк не через крышу, а другим способом?

- А так можно? Никогда не слышал.

- Не врете?

- А даже если бы и знал, как это сделать, не пошел бы. Мне за такую самоволку никто не заплатит. А бесплатно жизнью своею рисковать - дураков нет.

- Вот вам пять тысяч рублей. Если принесете мне шар, получите еще десять таких бумажек. Понятно объясняю? Мне он нужен.

- Премного благодарен. За мной дело не станет, обязательно разыщу. Запомните, меня зовут "Корябеда"! Мне надо где-то расписаться?

- Нет. Успеха вам, Корябеда. Старайтесь. И до новой встречи. Но предупреждаю, не пытайтесь продать шар кому-нибудь другому. Это опасно. Умрете лютой смертью. Понятно? А сейчас позовите своего коллегу.

И от второго старателя, по кличке "Обормот", Мозес не узнал ничего нового. В Зоне тот бывал уже несколько раз. Чужие предметы выносил, все честно передал Мазину, но шара не видел. Без разрешения в особняк не проникал. Никогда не слышал, что в особняк можно попасть как-то иначе. Сам он проникал в особняк только через крышу. Пять тысяч взял, и обещал посодействовать с шаром. Если повезет. На предупреждение о лютой смерти, которая его настигнет, если он попробует продать шар кому-нибудь другому, отреагировал спокойно и с пониманием.

- Вам помогла встреча со старателями? - спросил Мазин, когда они остались вдвоем.

- Нет, - признался Мозес.

- Ненадежные ребята. Клички у них сомнительные. Хороших людей так не назовут.

- Обормот хуже, чем Корябеда?

- Нет. Один другого стоит. Особой разницы между ними нет. Оба - рожи протокольные. Не советую с ними связываться, все равно подведут, - признался Мазин. - Я хороших людей среди старателей не встречал.

- У меня нет выбора.

Мазин сочувственно пожал плечами.

- Хорошие люди в старатели не идут.

Путешествие фантаста Молниева

Мозесу показалось забавным, что человек из Чучемли искренне сочувствует ему. Среди людей попадаются странные экземпляры.

Мазин вдруг стал серьезным, как будто внезапно вспомнил что-то важное.

- Вам надо поговорить с одним человеком. Он больше всех знает про эти чудеса.

- Ученый? - спросил Мозес.

- Скорее наоборот.

- Это как?

- Он - фантаст. Я вам про него рассказывал по телефону.

Мозес не смог скрыть своего разочарования.

- Да. Припоминаю. Что-то такое вы мне говорили. Не думаю, что мне сможет помочь очередной выдумщик и фантазер из Чучемли.

- Молниев очень умный. Только он не местный. Приехал к нам недавно. Уже после того, как в Америке про Посещение заговорили.

- Вы знаете про Посещение?

- Дык, нам об этой заварухе Молниев и рассказал. Александр Владимирович. Подробно, будто сам там побывал. А еще сообщил, что и у нас в деревне что-то подобное происходит. Признаться, я не верил, что наши чудеса с американскими событиями связаны. Пока вы к нам не примчались, чтобы, значит, помощь нам оказать в расследовании, - сказал Мазин и рассмеялся, громко и с непонятным воодушевлением. - Хотите, верьте, хотите, нет, но Александр Владимирович предупреждал, что вы обязательно появитесь. Просил, чтобы мы вас не обижали и на вопросы отвечали честно, потому что это важно для науки.

- Интересный человек, считаете?

- Очень интересный. Я не всегда понимаю, что он говорит. Мне кажется, что он и сам не до конца понимает свои идеи. Однажды Молниев признался, что это для него не важно. Его, наоборот, радует, что умные люди находят в его словах что-то большее, чем то, что открылось ему. Он неоднократно заявлял, что высшая профессиональная доблесть настоящего фантаста в том и состоит, чтобы будить разум умных людей. Помогать им. Отыскивать идеи, которые без фантастического осмысления остаются невысказанными.

- В Америке тоже есть такие фантасты-романтики. Нельзя к ним относиться чересчур серьезно, но и игнорировать их идейки не следует. Я могу встретиться с Молниевым?

- Я спрошу у него. Уверен, что он согласится. Он любит поговорить, но не всегда. Когда он работает, то общаться с людьми отказывается.

И Молниев согласился.

Встретились они уже через час. Мозес не был уверен, что сможет использовать фантаста с выгодой. Вероятность этого была крайне мала. Однако время шло, и больше нельзя было отказываться даже от самого призрачного шанса. Неизвестно, что приведет его к успеху. В конце концов, это было неважно.

Люди, как правило, - странные и противоречивые существа. Следовало привыкнуть к тому, что их внешний вид не всегда соответствует их способностям. В частности, русский фантаст Молниев не производил впечатления умного человека. Мозес внимательно рассматривал этого литератора средних лет, сутулого, рыхлого, с небольшим животиком, выдающего в нем любителя пива и кабинетного работника, и с каждой минутой все меньше верил, что общение с ним может быть полезным. Неприглядный образ фантаста дополняли дешевые очки и свитер с оленями. Но нельзя было отрицать, что он мог уловить своим внутренним чутьем фантаста что-то необычное, раз бросил свою семью и ухоженную квартиру в Петербурге и перебрался в далекую деревню на постоянное место жительство. Нельзя было исключать, что этот человек действительно чувствует больше, чем говорит и понимает. Среди творческих людей такие особи время от времени встречаются.

Молниев поздоровался и сразу перешел к делу - заговорил неожиданно приятным баритоном. Он не сумел сообразить, что его пригласили, чтобы допросить. Для него приблудный американец был еще одним источником информации, только и всего.

- Удалось ли вам найти какие-нибудь отличия нашей Зоны от проявлений "хармонтского феномена"? - спросил Молниев.

- Нет, - честно признался Мозес.

- Я так и знал.

- Что еще вы знаете?

- Я побывал в Зоне. Один раз.

- Интересно. Расскажите подробнее. Вы ведь попали в особняк промышленника Васечкина по своей воле, без его разрешения?

Молниев растерялся. Ему не понравилось, что кто-то раскрыл его сокровенный секрет. Он хотел сначала напустить тумана и загадочности, поработать с намеками, как привык это делать в своих книгах. И то, что его замысел разгадали, обидело его, поскольку нарушило придуманную композицию разговора с американцем, которой он собирался придерживаться.

- Как вы догадались? Я никому не рассказывал о своем приключении.

- Есть события, которые очень трудно скрыть. Тем более, что с вами не произошло ничего необычного. И в Хармонте есть персонажи, организм которых позволяет совершать персональные проникновения. Я разговаривал с ними, допросил их, поэтому примерно представляю, что произошло. Сейчас поговорю с вами. Однако сомневаюсь, что услышу что-то новое. Попробуйте удивить меня.

- Я не помню, как это произошло.

- Очень плохо, - резко сказал Мозес. - Постарайтесь вспомнить. Это очень важно.

- Мне бы и самому хотелось. Хороший эпизод получился бы для новой книги. Но не складывается. Все как в тумане. Не могу сосредоточиться.

Мозес подошел к сидящему Молниеву и положил руку тому на голову. В пальцы его словно воткнулись тысячи маленьких иголок - это был хороший знак. Другой рукой он достал из кармана странный предмет, напоминающий губку.

- Успокойтесь. Сейчас у вас все получится. Вам следует расслабиться и не думать о глупостях, которые могут помешать сосредоточиться.

- Каких глупостях? - спросил Молниев и заснул.

- Что с ним? Ему плохо? Он умер? - с ужасом спросил Мазин.

- Вовсе нет. Не беспокойтесь. Его здоровью ничего не угрожает. Наоборот, его сознание раскрывается. Он видит мир по-другому, не так как вы, мистер Мазин. И это то, что нам нужно.

Прошло десять минут, Молниев вздрогнул (это больше было похоже на судорогу) и открыл глаза.

- Что со мной? - спросил он.

- Александр Владимирович, вы крепко спали, - сказал Мазин. - А сейчас проснулись.

Молниев держал в руках "пустышку".

- Зачем вы всунули мне в руки эту штуку?

Мозес отобрал от него "пустышку" и внимательно осмотрел ее. Вроде бы, русский артефакт ничем не отличался от хармонтского. Рассогласования потоков не произошло. Это была хорошая весть.

- Послушайте, Молниев, я отвечу на ваши вопросы, но сначала хотелось бы узнать, как вы провели последние десять минут?

Молниев уже пришел в себя, ему и самому хотелось рассказать о чудесном путешествии, которое он совершил. О таких событиях интересно читать в фантастических книжках, но переживать их в реальности нравится далеко не всем. Молниев был доволен. И теперь ему хотелось поделиться своими воспоминаниями, чтобы не забыть их. Он словно писал фантастическую повесть.

- Я закрыл глаза. Но оказалось, что это не мешает мне прекрасно видеть. Какая-то непонятная сила наполнила мой организм. Как будто каждая моя клеточка получала энергию извне. Это было непонятно и страшно, но очень приятно. Я сознавал, что смогу использовать эту чужую энергию только на благое дело. Никто не отдавал приказа, но и так было понятно, что мне надлежит сделать дальше. Я встал и пошел в дальний угол кабинета. Рядом с сейфом обнаружилась неказистая дверь.

- Эта наша кладовка. У нас там хранится архив муниципальной переписки.

- Я не знал, - сказал Молниев. - Меня туда почему-то потянуло.

- Дверь заперта.

- И этого я не знал. Дернул за ручку, дверца и открылась.

- Чудеса! - сказал Мазин.

- Оказалось, что я попал не в чулан, передо мной открылся огромный зал, напоминающий по убранству залы Екатерининского дворца в Царском Селе. Если вы там были, то поймете, о чем я: изысканная роскошь, предназначенная не для стороннего наблюдателя, а для живущей там царствующей особы. Я понимал, что никаких царей сейчас нет, но вспомнил, что в Чучемле есть один большой любитель аристократического образа жизни - промышленник Васечкин. А это значит, что я, каким-то невообразимым образом был переброшен в провалившийся под землю особняк. Фантастика, не правда ли? Как будто я, против своей воли, вдруг стал старателем.

- Дальше, - сказал Мозес. Его явно заинтересовал рассказ Молниева.

- Я долго рассматривал обстановку праздничного зала. У Васечкина есть желание подражать великим предкам, но не хватает вкуса. Все дело в том, что тонкий вкус на роскошь или заложен в человеке с детства, или воспитывается годами упорного труда под надзором умелых преподавателей. Самообразование, а это случай Васечкина, в таком деле, как правило, не помогает. Ему следовало прислушаться к профессионалу, но он посчитал, что справится сам. Но ошибся.

- Давайте вернемся к вашему приключению, - прервал его Мозес. - Меня интересуют чужие предметы, которые вы там обнаружили. Один из них вы принесли с собой.

- Да. Странная штука. Мне захотелось притащить только один красивый диск, но не получилось, он каким-то непостижимым образом оказался связанным со вторым, аналогичным. Я попытался отломать второй, несколько раз сильно ударил по нему ногой. Но у меня ничего не получилось. Я бы с удовольствием продолжил свои попытки отломать второй диск. Это весело. Иногда мне нравится совершать странные поступки. Но вы, наверное, не разрешите.

- Я обычно не поощряю бессмысленные попытки, обреченные на неудачу, - признался Мозес. - Это как раз такой случай.

- Не всегда действия человека должны подчиняться строгой логике, - возразил Молниев. - Беспорядочное стремление к получению обязательной выгоды - порочное качество, которое погубило большое количество талантливых людей. Это я вам как фантаст говорю. А мы, фантасты, в таких вещах разбираемся.

- Я запомню вашу парадоксальную теорию, - ухмыльнулся Мозес. - Мои жизненные принципы она вряд ли опровергнет, но пригодится в качестве анекдота, я буду ее пересказывать своим друзьям во время магнитных бурь.

- Не знал, что американцы способны на иронию. Не понял только, чем ее вызвал? - сказал Молниев, игривый комментарий Мозеса его обидел.

- Боже упаси! Какая ирония. Человек, который хотел разломать "пустышку" подручными средствами и, пиная ее собственными ногами, достоин восхищения. Из вас получился бы отличный ученый, но вы поступили мудрее, решив стать фантастом. Какое красивое парадоксальное решение вы предложили. Фантасты любят парадоксы, не правда ли?

- Вы называете эти связанные диски "пустышками"? Красиво.

- Давайте вернемся к обсуждению интересующего меня события, - сухо сказал Мозес. - Видели ли вы во время своего приключения другие чужие предметы?

- Нет, вроде бы.... Но я не разглядывал детали, - признался Молниев. - Меня больше заинтересовало фальшивое богатство обстановки усадьбы.

- В следующий раз постарайтесь быть внимательнее. Нельзя исключать, что я допрошу вас еще раз.

- Вы думаете, что я когда-нибудь еще раз провалюсь в этот параллельный мир? - спросил Молниев. - И еще раз совершу поразительное перемещение в пространстве и во времени?

- Уверенно предсказать не могу. Но на всякий случай советую быть готовым.

Представить, что этому смешному фантасту могут быть доступны альтернативные входы в Зону, было сложно. Но однажды это ему уже удалось. И произошло это на глазах у Мозеса. Он давно запретил себе судить о людях по внешнему виду и, тем более, по словам, которые они произносят во время допроса, поскольку это абсолютно непродуктивно. Люди - загадочные существа. Это плохо, потому что предсказать их поступки очень трудно.

"Золотой шар"

Нельзя сказать, что Молниев вызывал у Мозеса хотя бы каплю симпатии. Скорее наоборот, пустых болтунов и фантазеров он не любил. В лучшем случае, пытался использовать в своих целях. Вот и Молниева можно было попробовать использовать с пользой. Должны же быть на Земле люди, которые способны приносить пользу? Таких кандидатов в Чучемле обнаружилось сразу два: фантаст и мечтатель Молниев и любитель наличных денег старатель Корябеда. Понятно, что старатель - человек ненадежный. Его услугами придется воспользоваться лишь в том случае, если фантаст опозорится. Идейные, если дело касается денег, обычно проигрывают в решительности жадинам и мошенникам.

Мозесу показалось, что будет правильно относиться к Молниеву как к идейному. Для такой породы людей была придумана особая легенда, романтическая.

- Во все времена, во всех уголках Земли, для любых людей - богатых и нищих, удачливых и простаков самым важным являлось непреодолимое стремление к личному счастью. Никто точно не знает, что это такое - счастье. Но людей это не останавливает. Первые попытки достичь счастья были довольно примитивны. Счастье связывали с обретением бессмертия и обладанием философским камнем, с помощью которого можно было без особых затрат превращать ртуть в чистейшее золото. Это была романтическая эпоха познания мира. А потом наступила эпоха индустриальная. Логичный переход - пытаться достигать исполнения своих мечтаний с помощью специально созданной техники.

- И однажды у технарей получилось, - пошутил Молниев.

Он подумал, что американец решил поделиться с ним отличным сюжетом для фантастического романа. Станем счастливыми с помощью маленькой технической штучки. Что-то вроде автономной волшебной палочки. Впрочем, об этом уже многие написали. И еще многие напишут, поскольку тема дешевого счастья неисчерпаема.

- Да, - с готовностью признался Мозес.

- На Земле?

- Странный вопрос. Впрочем, это не имеет значения. Важно понимать, что этот прибор - всего лишь прибор - ограниченного действия. Он помогает людям исполнять тайные желания. Какие? Самые сокровенные желания, о которых и сам человек может не догадываться.

- Это вряд ли, - с язвительной ухмылкой сказал Молниев. - Мечты человеческие, это каждый знает, за тысячелетия не изменились: долгая и здоровая молодость, бессмертие и много-много денег. Власть неограниченная, само собой. Некоторые интересуются творческими успехами и всенародной любовью. Но большинству эти духовные терзания без надобности.

- У каждого человека свое счастье, как мне кажется. Неповторимое, отличное от соседского. В этом и состоит главное достоинство прибора "золотой шар", - пояснил Мозес. - Он знает, что нужно просителю лучше, чем сам человек.

- А если кто-то захочет сделать счастливыми других людей? У него получится? Или ваш хваленый шар работает только с отдельными людьми?

- Я не знаю. Никогда об этом не думал. "Счастье всем даром" - довольно странный лозунг. К тому же я не знаю, работает ли "золотой шар" на самом деле. Я знаком только с мифом о нем. Впрочем, никогда не слышал жалоб на то, что желания не выполняются.

- Вы знакомы с людьми, которые использовали "золотой шар"? - поинтересовался Молниев.

- Нет. Но очень хотел бы встретиться с ними. Например, с вами, Молниев, после того, как вы его обнаружите и загадаете свое желание. Мне интересно будет узнать, работает ли шар и как действует на психику человека. А еще узнать, что такое - это пресловутое счастье? И можно ли вообще сделать людей счастливыми, так сказать, усилиями извне?

- Вы думаете, у меня есть шанс отыскать "золотой шар" - удивился Молниев?

- Ничуть не меньше, чем у любого другого человека, способного проникать в Зону альтернативным способом. Вас мало - таких счастливчиков. Кому повезет, не знаю. Но рано или поздно это произойдет.

- В Хармонте "золотой шар" уже нашли? - спросил Молниев.

- Насколько мне известно, нет, - признался Мозес. - Это трудное дело.

- Предположим, я обнаружу ваш "золотой шар", что мне нужно будет сделать дальше?

- Ничего. Принесите его мне.

- А вы мне дадите денег. Считаете, что это будет равноценный обмен?

- Я вам дам много денег. Но не это главное, я научу вас, как воспользоваться "золотым шаром" для своей пользы. Нужно прочитать забавный детский стишок, который знаю только я. Мне бы очень хотелось помочь вам обрести свое сокровенное счастье. И поверьте - у меня нет причин обманывать вас.

Мозес замолчал, ему показалось, что Молниев ему поверил. Про стишок он придумал в последний момент. Получилось удачно. Для фантаста такой сюжетный ход должен был показаться понятным и достоверным. Тонкий штришок, который добавляет рассказанной истории достоверности. Теперь поверит.

Ночной разговор

Поздно вечером в номер Кирилла Панова постучали. Он открыл. На пороге стоял незнакомый человек средних лет. Трезвый.

- Здравствуйте, Панов, - сказала он приветливо. - Хочу с вами познакомиться. Моя фамилия Молниев. Я - фантаст. Занимаюсь чудесами Чучемли. Слышали обо мне?

- Нет, - признался Панов.

- Странно, мне казалось, что Алмазов должен был вам обо мне рассказать.

- Почему?

- Я больше всех знаю обо всем таинственном, что происходит в Чучемле. Алмазову обязательно должны были рассказать обо мне. А он - вам.

- Почему? - еще раз спросил Панов.

- Потому что именно вы занимаетесь научным изучением Посещения, - сказал Молниев. - Алмазов слишком увлечен административными делами. Он должен был заставить вас проверять все, что я рассказываю о Зоне Чучемли. Я знаю много интересных и неожиданных фактов, которые помогут вам разработать адекватную теорию Посещения.

- Вы считаете, что во всем виноваты пришельцы?

- А вы не верите?

- Верить следует в Бога, - жестко сказал Панов. - Наука не может строиться на вере.

- Это вы хорошо сказали. Можно я запишу?

- Пожалуйста.

- Уже находка. Так что я правильно сделал, что к вам пришел.

- Хотите написать книгу?

- Да, - с вызовом сказал Молниев. - Это моя работа! И я, конечно, ее сделаю. Потому что умею.

- И все-таки. Зачем вы пришли?

- Хочу поговорить с вами, Панов. Я знаю слишком много разрозненных фактов о текущих событиях, но общая картина происшедшего в голове почему-то не складывается. Воображения не хватает. Мне хочется, чтобы вы вправили мне мозги. Указали на очевидные пробелы в моих представлениях. Вы не писатель, поэтому не знаете, как часто для того, чтобы текст получился, необходимо придумать неожиданный сюжетный ход. Книгу, в которой действие развивается предсказуемо и складывается из знакомых кубиков, читать неинтересно. Так же и с пресловутым Посещением, чтобы разобраться с тем, что на самом деле происходит в Чучемле, мы должны использовать неожиданные идеи. Понимаете?

- Не совсем, если честно. Вы считаете, что я знаком с абсолютно верной теорией Посещения и скрываю ее? Должен вас разочаровать, никакой "правильной" теории Посещения не существует.

- Это я знаю, - задумчиво сказал Молниев. - Так создайте ее! У вас обязательно получится.

- Хорошую работу вы мне предлагаете сделать. Как вы сказали: сложить из знакомых кубиков. Но не получается даже это. Кубики попались скользкие. Да и кубиками их называть язык не поворачивается.

- Не удивлен. А давайте посмотрим на ситуацию с другой стороны.

- Это с какой? - не понял Панов.

- С мистической, естественно, или, чтобы вам было понятнее, эзотерической.

- Смешно! Я в этом ничего не понимаю, - резко сказал Панов. - Вы сказали, что знаете о возможном Посещении больше всех. Что конкретно? Поделитесь.

Молниев тяжело вздохнул и подробно рассказал о своем разговоре с Мозесом. По его мнению, легенда о "золотом шаре" переворачивает всю историю Посещения с ног на голову.

- С головы на ноги, - поправил Панов.

- Нет, с ног на голову. Мне кажется, что только выход за пределы наших научных представлений может помочь решить эту проблему.

Панов отнесся к предложению Молниева как к не слишком умной придумке фантаста. Но так получилось, что ему лично пришлось столкнуться и с мистикой, и с "золотым шаром".

Конец феномена Чучемли

Пильман не верил, что русские смогут его удивить. Ему не нравилось, как в России было организовано изучение феномена Посещения. Ждать от них прорыва было глупо. И надо же! Это случилось! Они умудрились отыскать пресловутый "золотой шар" Мозеса. И сделал это Кирилл Панов, которого Мозес даже забыл включить в список потенциально полезных для проекта людей. Впрочем, он всегда говорил, что наука его не интересует совсем. А представить, что из Панова может получиться сталкер, способен только слабоумный.

Пильман узнал легенду о "золотом шаре" совершенно случайно. Неизвестно, чем руководствовался Мозес, но однажды он рассказал Пильману удивительную историю о таинственном "золотом шаре", который якобы способен сделать счастливым любого человека.

- Глупая идея, - сказал Пильман. - Наш Институт человеческим счастьем не занимается.

- Хочу похвастаться. В мою историю, сляпанную на коленке, поверил профессиональный русский фантаст.

- Достижение. Мне-то вы зачем все это рассказали? - удивился Пильман.

- Хочу попросить об одолжении. Если кто-нибудь из институтских лаборантов обнаружит "золотой шар", сразу несите ко мне. Я заплачу большие деньги. Кстати, если кто-нибудь из русских отыщет "шар", тоже неплохо. Вы, наверняка, уговорите их отдать его мне. За деньги, естественно. Очень большие деньги.

Пильман подумал, и легенда о бесплатном счастье ему понравилась, особенно в той части, которая касалась выплаты денег, очень больших денег. Он стал решать, кому из русских следует рассказать о "золотом шаре", и быстро понял, что с Алмазовым, говорить бесполезно, этот от легких денег, плывущих прямо в руки, ни за что не откажется, но толку от него ждать не стоит. Оставался Кирилл Панов. Этот человек к деньгам относился без фанатизма. И Пильман поспешил поделиться с ним столь светлой и благородной идеей привнесения счастья человечеству.

Реакция русского оказалась парадоксальной: он засомневался в пользе массовой раздачи бесплатного счастья. Довольно резко. Ссылался почему-то на второе начало термодинамики и какого-то древнего русского ученого Ломоносова. Несколько раз процитировал его изречение: "Если где-то у кого-то вдруг добавится, у другого обязательно что-то убудет".

- Нельзя к человеческому счастью применять сухие научные законы, - возразил Пильман.

- Можно, - ответил Панов. - Игра с нулевой суммой. Суммарное счастье человечества не изменится.

И это утверждение прозвучало очень внушительно. Пильман вынужден был признать, что Панов прав. Но только в том случае, если подсчитывать прибыль и убыток чересчур скрупулезно. Чего в обычной ситуации никто не делает. На практике счастливчик радуется и рассказывает всем, как ему повезло, а неудачник страдает молча. Так что собрать достаточную для анализа экспериментальную информацию очень сложно.

- Вы слишком строги к людям, - сказал Пильман. - Я приведу вам наглядный пример. Казино. Азартные игры. Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает. Но счастливы все, потому что их привело в это заведение общая страсть к игре. Проигрыш или выигрыш - часто не так уж и важны, люди получают яркие переживания, всплеск эмоций. А какие они у конкретных людей - положительные или отрицательные - это не важно. Азартная игра - сама по себе награда и кратчайший путь к обретению счастья. В конце концов, мы не можем решать за людей, что конкретно приносит им счастье. Не исключено, что страдания. Иногда мне кажется, что наше преувеличенное внимание к успеху порочно.

- А потом эти счастливые люди стреляются, вешаются или прыгают с моста в речку, - мрачно сказал Панов.

- Да. Такое случается, - вынужден был признать Пильман.

- Кстати, про пресловутый "золотой шар" мне вчера рассказал фантаст Молниев. Так что у меня было время обдумать последствия раздачи бесплатного счастья.

- Но теперь мы знаем, что делать, если "золотой шар" попадет в наши руки.

- Вот как?

- Мы отдадим его Мозесу. И получим за него большие деньги. И три человека станут счастливыми: мы и Мозес.

Этот абсолютно случайный и отвлеченный разговор имел неожиданное продолжение. Утром к Пильману в гостиницу пришел озадаченный Панов, что само по себе было удивительно. Их взаимоотношения не предполагали частных визитов.

- Наверное, я не имел права нарушать ваш покой, и мне не следовало беспокоить вас, не спросив разрешения. Но наш вчерашний разговор позволил мне нарушить правила. Произошло удивительное событие, мне кажется, я обязан рассказать вам о случившемся немедленно. Думаю, вас это должно заинтересовать.

Пильман был искренне удивлен. Незапланированный визит русского был нарушением протокола. Он не мог представить, что потрясающего могло произойти этой ночью с Пановым? Да еще столь сенсационное, что могло бы заинтересовать его, американского гражданина. Он приготовился услышать что-то по-настоящему важное. И не ошибся.

Панов был взволнован.

- Вечером я вернулся домой и сразу заснул. Мне снились сны: яркие и неотличимые от реальности. Но это единственное, что я помню. Не могу вспомнить ничего конкретного, осталось только ощущение прикосновения к чуду. Как будто кто-то, имеющий на это право, мне это разрешил. Понимаете?

- Нет.

- Я не могу объяснить понятнее.

- Это очень интересно. Все?

- Нет, проснувшись, я обнаружил у себя в руке вот этот артефакт.

Панов вытащил из сумки "золотой шар". На самом деле, он был не золотой, скорее медный, красноватый, совершенно гладкий, но не блестящий. Шар выглядел слишком обычно. Поверить в то, что это волшебный прибор, исполняющий потаенные желания людей, было очень трудно. Поверить в такое могли только самые преданные любители фантастики.

- Думаете, это тот самый "золотой шар", о котором рассказывал Мозес? - спросил Пильман. - Какой-то он чересчур обычный.

- Давайте спросим у Мозеса, - предложил Панов. - А деньги поделим пополам.

Пильману понравилось предложение о справедливой дележке денежной премии. Он был уверен, что Мозес обязательно заплатит. Этот парень относился к деньгам без должного уважения. Иногда казалось, что они для него мусор. Пильман подумал, что и сам бы с удовольствием не считал деньги, и обязательно, когда у него скопится много денег, будет относиться к ним равнодушно и без лишнего трепета.

Он был уверен, что Мозес обязательно позволит исследовать "золотой шар" в институтских лабораториях, если в этом появится необходимость. Но это потребуется только в том случае, если у "золотого шара" проявятся оригинальные физические свойства, а не разговоры о пресловутом счастье. С эзотерикой Пильман связываться не желал. Смешивать серьезные научные исследования с мистикой, сновидениями и потусторонними сущностями было бы с его стороны большой глупостью.

Впрочем, разве постоянные разговоры о пришельцах и Посещении не отдают волшебством и мистикой? Одним безумным фактом меньше, одним больше. В конце концов, альтернативные проникновения в Зону ничем не отличаются от активных сновидений. И то и другое - чудеса, объяснить которые наука пока не может. Наука чудесами не занимается.

В первый раз Пильман был рад, что рядом с ним оказался Мозес, на которого можно было свалить мистические гипотезы, и спасти свою репутацию, если кто-то из серьезных ученых потребует объяснений. Сам Пильман в мистических теориях не нуждался, он верил, что рациональное объяснение обязательно будет найдено. Рано или поздно. Вот когда ему нужно будет решительно напомнить о своем существовании, а пока - важно следить за собственным реноме и не болтать лишнего, что может быть использовано против него.

Мозес увидел "золотой шар" и прослезился. Пильман в первый раз видел его по-настоящему счастливым. Мозес схватил "шар", прижал его к груди и выслушал сбивчивые разъяснения Панова, не скрывая восхищения. По крайней мере, Пильман всегда думал, что так должно выглядеть восхищение. Впрочем, когда речь заходила о Мозесе, ошибиться в оценке чувств было нетрудно.

- Вы меня порадовали и удивили, Панов, - сказал Мозес.

Он поднял "Золотой шар" высоко над головой, а потом неожиданно поцеловал его несколько раз и стал осторожно поглаживать, будто и в самом деле хотел стать счастливым. После чего прочитал стихотворение:

- Быстрее, джентльмены, прикоснитесь к "золотому шару", пусть ваши сокровенные мечты сбудутся, - сказал Мозес торжественно.

Ученые, с сомнение посмотрели друг на друга, но все-таки до шара дотронулись. Кто его знает, может быть, и в самом деле...

- Отлично, дорогой Пильман, поздравляю вас от всей души. Теперь ничто не помешает нам вернуться в Хармонт победителями.

Пильман подумал, что он никогда не привыкнет к выходкам Мозеса. Наверное, правильно было бы напомнить о причитающихся им, с Пановым, больших деньгах, но решил, что сейчас не время, глупо было бы портить минуту торжества Мозеса напоминанием о своей неутоленной жадности. Всему свое время.

Зоны Чучемли не стало

Утром мир в деревне Чучемля стал другим. Никто не смог сказать, что произошло: случилось очередное чудо или вдруг внезапно вновь заработало второе начало термодинамики. На этот раз к Пильману заявился Алмазов. Эти русские почему-то постоянно нарушают правила приличия, которые в Америке выполняют даже нищие: нельзя нарушать покой людей, не предупредив их заранее о своем визите. Какие бы серьезные основания для этого не находились. Вчера Панов притащил "золотой шар", сегодня Алмазов сообщил, что на его глазах провалившийся под землю особняк промышленника Васечкина выперло обратно. И теперь он стоит, как будто никакой катастрофы с ним не произошло, только краска на фасаде немного облезла. Неужели для русских это веская причина для того, чтобы побеспокоить главу американской делегации? Они не понимают, что после их визитов даже самый спокойный американец начнет относиться к русским хуже. Россия изрядно надоела Пильману. Слишком много сенсаций, происходящих в одной деревне, говорит об общей нестабильности жизни. Впрочем, проблемы русских его не интересовали. Он подумал о том, как воспримет очередное происшествие Мозес. Наверное, ему не понравится, что Зона в Чучемле самоликвидировалась.

К его удивлению, Мозес был в прекрасном настроении. Он весь светился от счастья. Будто русские преподнесли прекрасный подарок, которого он домогался долгие годы, но получил только сейчас.

- Вы ждали, что в Чучемле произойдет подобное? - раздраженно спросил Пильман.

- Да, - коротко ответил Мозес.

Пильману это "да" не понравилось. Он и раньше предполагал, что не понимает, какую игру ведет Мозес. Ему хотелось получить развернутый ответ. Ждал - не ждал, готовился к этому - не готовился, способствовал - не способствовал, не проделал ли этот фокус самолично? Какие чувства испытывает? Считает ли, что подобное однажды произойдет и в Хармонте? Какие последствия может иметь самоликвидация для разработки новых технологий? Но Мозес обсуждать все эти важные вопросы с Пильманом не захотел.

- Нам следует вернуться в Хармонт? - спросил Пильман. Он уже ничего не понимал. И, самое главное, разбираться в психологии Мозеса он не хотел.

- Да, - сказал Мозес. - Наша комиссия свою роль выполнила. Здесь нам больше делать нечего.

- Хорошо - сказал Пильман. - Вернемся в Хармонт и проведем сравнение артефактов из двух Зон на хорошей аппаратуре.

- Вряд ли у вас это получится, - усмехнулся Мозес. - Никаких артефактов из Зоны Чучемли больше не существует. Я проверил.

- Ерунда, - возразил Пильман. - Русские подарили мне отличный экземпляр "пустышки". А у их мэра, Мазина, в кладовке собраны десятки образцов. Будем работать с ними.

- Попробуйте, конечно, если сможете.

Пильман выругался про себя и пошел проверять, цела ли "пустышка", которую он аккуратно упаковал в специальный металлический ящик. К его возмущению, "пустышки" там не было.

- Это ваша работа, Мозес? - спросил он сурово.

- Если вы считаете, что я залез в ваш ящик и выкрал ваше имущество, то это не так. Я даже не буду считать это оскорблением, настолько глупо это звучит.

- Мазин обязательно отдаст нам несколько своих артефактов. Сейчас схожу к нему.

- Бессмысленная затея, - сказал Мозес с сочувствием, почти ласково. - Если Зона перестала существовать, то и в кладовке Мазина артефактов, связанных с ее существованием больше не сохранилось.

- Что же мне делать?

- Пригласите поработать в вашем Институте Кирилла Панова. Это будет самым разумным поступком с вашей стороны.

- У меня своих гениев девать некуда.

- Вы не понимаете, Пильман. Панов обязательно должен работать в вашем Институте, - сказал Мозес твердо, словно отдал приказ. - Я готов оплатить его пребывание в Хармонте

- Но почему?

- Потому что он нам нужен. А еще захватите русского фантаста Молниева. Пусть поговорит о своих фантазиях с нашим Энди Хиксом. А мы послушаем.

Валентин Пильман действует

Многолетняя практика позволяла Пильману без особого труда изображать доброго и сострадательного человека, почти ангелочка. Только маленькие бесцветные глазки предательски выдавали в нем жесткого и лишенного сантиментов человека. Впрочем, люди обычно быстро догадывались о его беспощадности уже после первых произнесенных им слов. Глаза разглядывать для этого не приходилось, достаточно услышать его властный голос и вникнуть в смысл произносимых приказов.

Алмазов представил, какого бы ему пришлось, если, не дай Бог, он был бы подчиненным Пильмана. И вот он начинает уговаривать его поступить по-человечески и справедливо, а потом произносит традиционное, веками испробованное: "Войдите в мое положение". Даже думать о такой попытке было глупо. Ответ понятен: "Делайте, что вам говорят, и ваша нерасторопность, скорее всего, будет прощена".

- До поры до времени наше сотрудничество с Академией наук на территории России будет прекращено. Зона в Чучемле исчерпала себя. Но мы оставляем за собой право привлекать ваших сотрудников для консультации, если в этом будет необходимость.

Алмазов с трудом сдержался, чтобы не ответить грубостью на очевидное хамство американца. В конце концов, кем он себя воображает? Более вежливый ответ не пришел в голову. Самым разумным было промолчать. Чтобы в последствии исключить неверную трактовку его слов. Было бы неразумно, устраивать склоку и портить отношения на пустом месте.

- Работа в Институте внеземных культур имеет международное значение, Россия не может остаться в стороне, - сказал Пильман, как приказал.

- Мы заинтересованы в сотрудничестве с вашим Институтом, - признал Алмазов.

- Хорошо, что мы поняли друг друга, - сказал Пильман, он расценил ответ Алмазова как полное согласие и проявление подчинения.

Алмазову не понравилась кровожадная ухмылка Пильмана. От такой улыбки и у здорового человека дыхание перехватит, а Алмазов чувствовал себя плохо, простудился, наверное, во время прогулки под дождем. Приходилось внимательно контролировать себя, чтобы не чихнуть лишний раз.

- А кстати, - продолжил Пильман почти ласково. - Есть ли у вас в штате сотрудники, которые, как это по-русски, "много о себе понимают"?

- Только один. Так что не беспокойтесь, это не помешает нашему плодотворному сотрудничеству.

- Кто такой?

- Кирилл Панов, - сказал Алмазов, - наш старший научный сотрудник, он подавал большие надежды, но совершенно не способен участвовать в коллективной работе. У него, видите ли, свои научные интересы.

- Какие интересы, если не секрет?

- Он занимается пространством и временем. Почему-то по отдельности.

- Это как?

- Я не вникал. Эта работа не вписывается в наш план. Запретить не могу, за эту работу он денег не просит. А со своими обязанностями справляется.

- Панов, - задумчиво произнес Пильман. - Парень, который добыл из Зоны Чучемли "золотой шар"? Кстати. Не тот ли это Кирилл Панов, который буянил на международной конференции по квантовой гравитации и чуть не сорвал ее, затеяв безумную дискуссию на пустом месте?

- Это он мог. Так-то он тихий, но до тех пор, пока при нем не произносят ключевые слова "время" или "пространство". Только я бы не стал употреблять термин "безумная" к его теории. Наоборот, она тщательно обдумана и подкреплена множеством непротиворечивых и подтвержденных в ходе экспериментов фактов. Скорее, это вызов согласованному мнению, принятому научной общественностью. Не исключаю, что он сознательно идет на конфликт, но не потому, что стремится заработать авторитет спорщика. Панов действительно считает, что вправе выдвигать любые теории, если они явно не противоречат экспериментам.

Пильман задумался, ему на мгновение показалось, что затея с приглашением Панова, слишком примитивна, чтобы от нее можно было ждать пользы. Неужели Мозес, наконец-то, ошибся? В первый раз. Впрочем, он сам неоднократно говорил, что его цели отличаются от задач, стоящих перед Институтом.

- Вы дали Панову отрицательную характеристику, но привезли его с собой в Чучемлю. Почему?

- Существует обычная современная наука. А есть еще романтическая. В Чучемле мы столкнулись с необычным явлением, для объяснения которого следует использовать не традиционные подходы. Феномен должен быть изучен различными способами, какими бы спорными они не казались. Необычное познается необычным. Не уверен, что Панов придумает "окончательное" объяснение "хармонтскому феномену", но попробовать стоило.

- Понимаю. Забавно. Я думал, что романтики в науке давно перевелись. Сейчас непротиворечивые теории, не одобренные научным содружеством, оплачиваются крайне плохо, - сказал Пильман. - Актуальный рынок идей способны возбудить только яркие образы, не имеющие ничего общего с нашей скучной реальностью. Если ваш Панов этого не понимает, договориться с ним будет трудно.

- Конечно, конечно. Договориться с Пановым трудно при любом раскладе. Должен сразу предупредить, что использовать его в темную - затея безнадежная. Когда речь заходит о науке, он становится до омерзения серьезным и, что еще неприятнее, абсолютно честным. Ему недоступны обычные общечеловеческие стандарты вежливости и уважения к чужим заслугам и чинам. Если ему кажется, что человек завирается, он так и говорит: "Околесица". Это его любимое слово для описания современного состояния науки. У него нет должного почтения даже к лауреатам Нобелевской премии. Даже их мнения он подвергает сомнениям.

Пильман непроизвольно вздрогнул. С некоторого времени он не любил, когда к Нобелевским лауреатам относятся без должного почтения. Наверное, все дело было в том, что он уже считал себя одним из них. Нил Кларк сказал, что это уже решенное дело.

- Иногда такие выкрутасы полезны. Это качество можно попытаться использовать в мирных целях, - сказал он, заставив себя улыбнуться.

Алмазов удрученно развел руками.

- Попытайтесь. Мне так и не удалось придумать, как этого добиться.

- Всегда полезно иметь под руками честного человека. Он должен указывать на то, что нам нужно еще подработать в наших правильных представлениях, - пошутил Пильман.

- Наверное, это действительно так. Спорить не буду, я и сам пытался его использовать как поставщика проверочных теорий, но трудно общаться с человеком, который не решает поставленную перед ним задачу, а ищет истину. Надеюсь, вы понимаете разницу.

- В общих чертах, - задумчиво сказал Пильман. - Вы меня заинтересовали этим вашим Пановым. И правильно сделали, что рассказали о нем правду. Сейчас такие ребята большая редкость. Но у нас выработан определенный алгоритм работы с подобными деятелями.

- Я не рассказал и о десятой части его чудачеств.

- Это не важно. Если сделка состоится, на счет вашей лаборатории будут перечислены большие деньги. Не забуду и вас лично.

- У нас есть и другие достойные люди.

- Пока мы заинтересованы только в Панове.

Продать Панова

Случаются изредка тяжелые дни, когда Алмазову приходится вести глупые и бессмысленные разговоры о предназначении человека и о роли ученого в прогрессе человечества. По счастью, людей, для которых познание окружающего мира - личная потребность, немного. За долгие годы руководством Центра Алмазов всего несколько раз встречал таких увлеченных особ. Он уважал их выбор, энтузиазм и решительность, с которой они пытались претворить свои идеалы в жизнь. Но не любил. По складу характера он не был романтиком, так что розовые мечты, если они, время от времени, и появлялись у него или сотрудников, никогда не могли заставить его забыть о необходимости в срок выполнять утвержденный распорядителями грантов квартальный план. Деньги - дело серьезное, когда речь заходит о них, становится не до размышлений о вечном и бесценном.

Алмазов поморщился. Вроде бы простая и понятная ситуация, но сейчас ему предстояло втолковать эти очевидные истины самому тупому, когда речь заходила о деньгах, сотруднику своего Центра. Кирилл Панов - временами казался сущим ребенком, если, конечно, с ним говорили не о квантовой механике или о многомерном мире, в котором все мы, якобы, живем.

Сегодня с Пановым нужно будет говорить о деньгах. И для того, чтобы достичь успеха, нужно сделать все возможное, чтобы ему не удалось вставить хотя бы слово о науке. Если Панов вспомнит о своей теории времени, говорить с ним о деньгах будет бесполезно.

С Пановым нужно всегда быть начеку. Он способен заболтать любого, самого серьезного человека. А из этого следует простой вывод - любые его попытки огрызаться должны быть пресечены.

Алмазов догадывался, что Панову с детства твердили: "Хорошим быть хорошо, плохим быть плохо". А он, по простоте своей искренне в это поверил. И потому старался соответствовать, если получалось. Не всегда его попытки люди воспринимали с благодарностью. Потом он узнал, что многие поступают по-другому, в первую очередь заботятся о своей собственной пользе. Панов удивился, но это поразительное открытие не заставило его измениться. Такая уж натура. Было замечено, что с людьми, которых поймали на подтасовке данных, он больше не общался.

Центр Алмазова стала идеальным местом работы для особой касты научных сотрудников, которые готовы добросовестно выполнять порученное им дело, не претендуя на "великие" открытия. Панов был другим. И это, кроме очевидного дискомфорта, иногда приносило пользу. Вот как сейчас, если удастся продать его американцам, можно будет заработать хорошие деньги и репутацию в международном научном сообществе.

Осталось уговорить самого Панова. Важно правильно построить разговор. Предложить что-то притягательное, от чего Панов не сможет отказаться. Сейчас даже дети знают притчу о морковке на удочке, с помощью которой можно заставить ослика идти в нужном направлении и совершать необходимую работу. Знают все, и все же этот метод по-прежнему замечательно работает. Такова природа людей. А значит, получится и с Пановым, каким бы "романтическим ученым" он ни был.

В это время Панов думал не о деньгах, а о более прозаических вещах - о науке.

Он с неудовольствием отметил, что поездку в Чучемлю провалил, не смог собрать полезного материала, да и теорий новых не придумал. Вся эта странная история осталась для него загадкой. Но он быстро успокоился, поскольку идея изучать "объект Ч" оказалась актуальной. Теперь он мог изучать поведение своего начальника с пользой для дела. Ему было любопытно посмотреть, что Центр, а точнее Алмазов, собирается предпринять после событий в Чучемле. Необходимо было решить сложную интеллектуальную задачу, о которой было известно лишь то, что решить ее можно было несколькими способами, впрочем, у нее вообще могло не быть рационального решения.

Трудно изучать феномен, который не только перестал существовать, но и уничтожил все до единого следы своих проявлений в прошлом. Вот такая неудача: приехали американцы, чтобы исследовать нашу, российскую Зону, а она взяла и самоликвидировалась. Испарилась. Как сон, как утренний туман.

Алмазов мог отказаться от попытки анализа событий, случившихся в Чучемле, но, тем самым, он признал бы не только собственную некомпетентность, но и, более того, бессмысленность существования Центра. Наступил тот редкий момент, когда каждое слово начальника имело определяющее значение для дальнейшей судьбы Центра.

Панов понимал, что разговора с начальником не избежать. Понятно было, что тот будет резок и, может быть, жесток. К этому следовало подготовиться. Только не ясно было, как это сделать.

Кирилл Панов, старший научный сотрудник

Как правило, я предпочитаю вести себя спокойно и вежливо. Это не трудно. Не помню, чтобы когда-нибудь капризничал и требовал к себе какого-либо особого отношения. Однако в последнее время поведение Валерия Игоревича Алмазова - моего начальника и директора Центра особо важных исследований стало раздражать. Знакомые сотрудники наперебой убеждали, что Алмазов профессионально разбирается в психологии своих подчиненных. И всегда, в любой ситуации, принимает наилучшее административное решение. В том смысле, что лучшего начальника и желать нельзя. Может быть и так, спорить не буду. Но то, что при каждой встрече он называет меня "романтическим ученым", показалось мне странным. Боюсь, что им овладела какая-то навязчивая идея. Интересно, какие тонкости моей скромной натуры он распознал, что позволило сделать такой удивительный вывод? Сомневаюсь, что это похвала или комплемент. Скорее, понимание того, что я чужой в их замечательной компании.

- А в чем, собственно, дело? - сознаюсь, довольно непочтительно спросил я после очередного упоминания о моей романтической сущности. - Что-то случилось?

- Ничего чрезвычайного, если не считать нашего общего печального конфуза в Чучемле. Просто нашлась минутка объективно оценить ваши профессиональные возможности, Панов, и сделать выводы.

- Ну и?

- Вы мне напоминаете кошку.

- Не понял, - признался я.

Начальник мой сначала романтиком называл, а теперь и вовсе животным. Странно все это.

- Кошки, как известно, всегда падают на лапы. С какой высоты их не сбросишь. А вы - "романтические ученые" - в какую бы ситуацию не попали, всегда пытаетесь что-нибудь изучить и понять. Вам бы держаться от непонятных артефактов подальше или прятаться от них, как подобает охваченным ужасом, но нет, вы обязательно затеваете новое исследование, каким бы бессмысленным оно не казалось нормальным людям. Принято считать, что это своеобразная профессиональная деформация, но, кажется, дело сложнее. У таких упорных ребят, как вы, романтическое отношение к науке воспитывается еще в детстве. И не приходит вам в голову, что от "открытий", к которым вы стремитесь, может случиться большая беда. Пусть не беда, а личные неприятности: неужели не понимаете, что ваше упорство приведет лишь к тому, что вы загубите карьеру, потеряете работу, лишитесь денег и не сможете завести нормальную семью. Любой вменяемый человек постарался бы избежать подобных итогов своей дурацкой деятельности. Но только не "романтические ученые". Их такие глупости, как правило, не интересуют, поскольку они живут в своем придуманном мире.

- Никогда ни о чем подобном не думал. Вы считаете, что я один из них? И что мне прикажите делать?

- Не знаю!

- А как вы собираетесь поступить со мной после такого разоблачения?

- Продам организации, заинтересованной в вашей работе. За деньги. Как продают футболистов. Кстати, предлагают три миллиона. Выгодная сделка.

- Разве так можно?

- Ну и вопросик! Можно ли? Нужно. Будет хоть какая польза от вашего брата "романтического ученого".

- Три миллиона - мне?

Алмазов не сдержался и расхохотался.

- Нет, конечно. Центру. Купим новое оборудование, выпишем научные журналы, отремонтируем, наконец, помещение. Кое-кому премию выпишем. За очевидные заслуги. Выгодное это дело - торговля мозгами. Хорошо, что до сих пор находятся люди, которым денег не жалко. Даже удивительно, что еще не всех романтиков, вроде вас, продали.

- А что получу я?

- У вас появится возможность работать по своему усмотрению и довольно большие деньги, если сравнивать с нынешней зарплатой в Центре. Я видел ваш контракт. Там еще и бонусы предусмотрены, за каждое открытие, которое вы сделаете. Вы же собираетесь открытия делать? Будете довольны.

- И кто же мой покупатель?

- Наш знакомый американец. Директор Института внеземных культур Пильман. Серьезная персона. Почему он возжелал пригласить вас в Хармонт, я не знаю. И знать не хочу. Чужая душа - потемки. Для него эти три миллиона - плюнуть и забыть. А для нас это хороший приработок.

- Что я должен буду делать?

- Будете изучать "хармонтский феномен". Чем вам предложат заниматься конкретно, я не знаю. Пильман обязательно обсудит детали с вами лично. Лишнего говорить не буду, но не думаю, что Пильман был со мной откровенен. Кажется, у него на вас большие планы. Смотрите, не возгордитесь.

- Я?

- Не бойтесь. Никто не собирается вас обижать. Будете работать в свое удовольствие. Я вам даже немного завидую. Вы же интересуетесь пространством-временем? Вот и продолжите свои занятия.

- Отдельно пространством. Отдельно временем, - напомнил я.

- Да-да, я помню. Современная наука отрицает такой подход.

- И что? Я привык различать два этих понятия. Это легко показать...

- Не сейчас. Потом расскажите своему новому работодателю. Если, конечно, он захочет вас выслушать. Теперь это его работа - руководить вашей научной деятельностью.

- Я смогу сам решать, чем заниматься?

- Это как сумеете договориться. Вы, Панов, человек нагловатый. В хорошем смысле этого слова, конечно. Так что, думаю, договоритесь. Не знаю почему, но в высших научных кругах наглость ценится.

Грустные мысли о себе

Все. Разговор был закончен. Сомневаюсь, что Алмазов мог еще что-то добавить. В свое время он сдал ЕГЭ по физике на сто баллов. Это стало самым значительным его достижением в жизни. Мне иногда кажется, что на что-то большее Алмазов боялся посягать. А если добавить, что он до дрожи в печени боялся вмешиваться в дела серьезных людей (в переводе на научный язык - опасался узнать лишнее, что не положено было ему знать по должности), то не приносящие ему пользу сведения отскакивали от него как мячик от стенки.

Его не переделаешь. Впрочем, такую задачу я перед собой не ставил и не поставлю. Интересно другое. Почему меня не любят люди? Что во мне не так? Я никого не предавал, не обманывал, приходил на помощь, когда это требовалось, и не приставал к людям с советами, когда меня об этом не просили. Так я привык поступать. Конечно, иногда я бываю резок и излишне ироничен. Странно, на какие невинные шутки часто обижаются люди. Понимаю, что мое чувство юмора значительно отличается от стандартного. Но /идеальных людей не бывает. Неужели этот небольшой недостаток так важен? Но только ли это делает меня чужим?

А еще, наверное, я слишком много работаю. Не умею отдыхать и развлекаться. Не разбираюсь в современном искусстве, не смотрю модные кинофильмы, не читаю книжные новинки, от современной музыки меня не тошнит только потому, что я не могу поверить в то, что взрослые люди слушают это на полном серьезе, в театр не хожу. Многие меня поэтому считают ограниченным. Я соглашаюсь, мне нравится быть ограниченным.

Работа.... Но дело в том, что и наукой я занимаюсь "неправильно", не так как в настоящее время положено. Кем положено? Почему я должен подчиняться правилам, которые не я придумал? Мне интересно выяснить, что такое пространство, и что такое время. И чем они отличаются друг от друга. Уверен, что сейчас нет более важной и актуальной проблемы. Только разобравшись с этими понятиями (заметьте, я не говорю явлениями), можно будет сделать новый шаг в познании нашего мира. Для меня это принципиально. Но, оказалось, что это еще один повод считать меня чудаком.

Ну ладно, Алмазов. Он давно сделал свой выбор, его не переделаешь. Кроме интереса к науке его позицию к новым направлениям исследований определяет чувство целесообразности. Для него научная иерархия - это объективная реальность, обсуждать которую может только слабоумный. Наука для него - это деятельность, на проведение которой выдают гранты и включают в планы серьезных научных учреждений. Он искренне верит, что время одиночек в науке прошло. Хочешь стать ученым, примкни к какой-нибудь коллаборации, любая научная статья должна иметь не менее десяти соавторов. В противном случае, познание, по его мнению, тотчас превращается в кустарный промысел. А заниматься кустарщиной для него позорно.

Я - не человек системы. А это приговор.

Перебираюсь в Хармонт

Честно говоря, предложение американцев показалось мне привлекательным. Хотелось самому посмотреть, что там происходит в хармонтской Зоне. Не сомневаюсь, что в Институте внеземных культур нет недостатка в самой современной аппаратуре, что позволит провести сложные исследования обнаруженных артефактов. Для начала хотелось бы убедиться, что "хармонтский феномен" и в самом деле вызван Посещением инопланетян. Все, что мне известно о происшествии в Чучемле, не позволяет сделать такой вывод с абсолютной уверенностью. Пока это всего лишь самое простое предположение, которое приходит в голову.

Можно сколько угодно рассуждать о таинственном чужом разуме, но никто пришельцев не видел. Все, что нам известно, всего лишь вторичные признаки, чудеса, которые легче всего объяснить Посещением пресловутых инопланетян.

Изучая артефакты, можно сделать правдоподобные предположения о размерах и даже внешнем виде чужаков. Но меня интересует совсем другое: неизвестные пока новые законы природы, новая наука, в конце концов. У современных ученых появилась уникальная возможность поступить необычным образом: до сих пор сначала устанавливались законы природы, а потом на их основе создавались технологии. И вот мы попали в странную, единственную в своем роде ситуацию, когда в наши руки попали фантастические технологии, которые используют неизвестные нам законы природы. Наша задача прямо противоположна обычной: раскурочив артефакты и догадавшись, как они работают, самим "открыть" законы природы, о которых мы пока даже не догадывались. Методом благородного тыка.

В последний момент выяснилось, что в Хармонт вместе со мной отправится фантаст Молниев.

- Доктору Пильману понадобился помощник русский фантаст? Разве в Америке мало своих фантастов? - удивился я.

Алмазов погрустнел.

- Как бы вам объяснить попроще. Перед хармонтским Институтом, и перед нашим Центром стоят не только научные цели, но и другие - социальные.

- Не понял.

- Доктор Пильман - а я должен заявить, что он очень компетентный человек - рассказал мне о том, что в штат Института внеземных культур был зачислен местный фантаст, - сказал Алмазов. - Я, совсем как вы сейчас, не сразу понял, зачем американцам понадобился писатель-фантаст. Доктор Пильман пояснил, что его руководство позаботилось о том, чтобы нанять известного литератора, задача которого, познакомившись с материалами исследований и научными трудами Института, написать серию книг о "хармонтском феномене". Правдивую, но доступную рядовому читателю. Сами понимаете, что это дело не простое, здесь нужен профессионал, способный из разрозненных фактов составить непротиворечивую и внятную версию пока еще странных и не до конца объясненных событий.

- С американцами понятно - им нужна шумная рекламная кампания, но зачем вам понадобился фантаст в Хармонте?

- Нам нужен свой человек, который будет способен обсуждать с Энди Хиксом - это американский фантаст, которого нанял Пильман - его литературную версию событий в Хармонте. Энди Хикс. Слышали о таком, может быть, читали его сочинения?

- Не приходилось.

- Еще прочитаете, - сказал Алмазов твердо.

- Фантаст будет мне мешать.

- Вот это вы напрасно. Что-то мне подсказывает, что Молниев будет вам полезен. Его способность выдумывать необычные теории обязательно пригодится.

- Да я и сам люблю пофантазировать, - пошутил я.

- Постарайтесь относиться к нему без предубеждения.

- С этим я справлюсь.

Молниев и эзотеризм

Молниев? Пусть будет Молниев. В принципе, я не против общения с этим человеком. В Чучемле мы неплохо поговорили с ним о Посещении и сошлись на том, что чисто научными методами загадку "хармонтского феномена" решить не удастся. Конечно, не со всеми его заявлениями я тогда согласился, но разговор получился интересным. Он напомнил о задушевных беседах с Кирсановым в студенческие годы. Оказывается, мне до сих пор не хватает наших отвлеченных, околонаучных разговоров. Истина не должна быть скучной. Все время быть серьезным у меня не получается. Иногда хочется быть легкомысленным. Уверен, что с фантастом я найду общие темы для обсуждения. Любой человек может быть полезным, когда нужно понять странное. Толчком к появлению ярких идей может стать самая безумная словесная чепуха. Важно, чтобы Молниев не оказался излишне назойливым и самовлюбленным человеком. Будет грустно, если я, вместо того, чтобы работать, буду вынужден выслушивать бессмысленный и надоедливый монолог болтливого дилетанта.

Этого можно будет избежать, если я научусь резко прерывать разговоры, которые мне не интересны. Нужно иногда быть жестким. Что ж, научусь.

Как в свое время остроумно сказал Молниев: "золотой шар" поможет нам перевернуть ситуацию с ног на голову". Он считал, что следует посмотреть на проблему под новым углом. Но я не могу отмахнуться от очевидных фактов, которые наблюдал собственными глазами и не сумел объяснить с точки зрения современной науки. Например, каким известным науке физическим законам подчинился провалившийся под землю дом, что заставило его передумать и внезапно, словно по чьей-то команде, вернуло в первоначальное положение?

Нет ответа. Нельзя исключать, что, исследуя феномен "золотого шара", нам удастся выйти на новую физику, открыть неведомые пока законы природы. Но сначала неплохо было бы установить, что делает артефакт "золотого шара" необычным явлением?

И вот тут я по-настоящему загрустил. Почему я считаю, что "золотой шар" обладает какими-то необычными свойствами? Согласиться с тем, что он приносит людям счастье, я не могу. Это даже звучит смешно. Есть ли вообще что-то необычное связанное с ним? Не знаю. У меня нет информации. А вдруг этот "золотой шар" не имеет никакого отношения к "хармонтскому феномену"? О том, что он важен для понимания Посещения, я знаю только со слов странного американца Мозеса. Лично я ничего удивительного, связанного с "золотым шаром", не наблюдал. Я даже не уверен, что он золотой. Столько раз говорил, что ученый не должен ничего принимать на веру, а сам... поверил.

Как только попаду в Хармонт, обязательно потребую от Мозеса разрешения изучить этот пресловутый "золотой шар". Наверняка, он заплатил Алмазову хорошие деньги и вывезет его в Америку. Сделаю рентген и определю удельный вес. А его способность приносить людям счастье пусть исследует Пильман.

Философский самолет

Поговорить с Молниевым до отлета мне не удалось. Встретились только в самолете. Я его не сразу узнал. Мне почему-то казалось, что он весельчак и болтун, таким он запомнился по встрече в Чучемле. На этот раз он больше походил на угрюмого самовлюбленного аристократа, с презрением и укором поглядывающего на надоедливых простолюдинов. Мне пришлось смириться с тем, что ученая степень и большая сумма долларов, выплаченных за мою особу, не выделили меня из толпы прочих.

- Не любите ученых, гражданин фантаст? - спросил я на всякий случай.

- Э-э, простите, не понял, вы о чем?

Он как будто очнулся! Редко приходится разговаривать с человеком, так глубоко погруженным в свои мысли.

- Простите, Панов, вы ведь Панов, я правильно запомнил? Мы вместе летим в Хармонт. Правильно? - спросил Молниев нормальным голосом.

- Надеюсь.

- Вы подумали, что я сошел с ума? Нет, - Молниев довольно рассмеялся. - Просто я немного задумался. Сейчас работаю над новой книгой. Не все получается, а я в таких случаях пытаюсь вставить самого себя в сюжет. Проще говоря, пытаюсь понять, как бы я повел себя на месте моего героя - крайне неприятной личности, если честно.

- Не понимаю, - признался я. - Но впечатлен.

Самолет взлетел. Мы сидели рядом и молчали. Как воспитанный человек, я боялся помешать писателю творить. Может быть, ему хорошо думалось под шум моторов.

Прошел час, и Молниев заговорил первым:

- Странные вы люди - ученые!

- Мы? - удивился я. - Все?

- Конечно! Вы слишком заняты поиском решений конкретных задач. Но делаете вид, что не помните, как возник тот способ познания, который называете наукой. Если бы помнили, вам было бы легче приблизиться к истине.

- Поясните, - попросил я.

- Я думал, что это знают все. Наука, точнее научный способ познания - бэконовская методология - есть прямая наследница древней магии. Именно магия подготовила почву для возникновения современной науки.

- Да, скорее всего именно так все и было, - ответил я вежливо. - Сначала астрология, потом астрофизика. Сначала алхимия, потом химия.

- Примерно. Не папа с мамой, но тетя с дядей - точно.

- Но зачем это знать? Магия и наука давно разошлись. Они занимаются изучением слишком разных явлений. Их парадигмы не совпадают. Они друг другу не помощники, но и не враги, поскольку их интересы не пересекаются и не вступают в противоречие.

- Да - согласился Молниев. - Но только до тех пор, пока не сталкиваются с явлением, которое не вписывается ни в парадигму науки, ни в парадигму магии. А это значит, что вы - ученые - должны будете использовать другой, непривычный язык для описания события. Точнее, вы должны будете согласиться с тем, что для лучшего понимания изучаемого явления вам придется рассматривать чуждые вам представления, например, магические. Или, если сказать еще проще: вы должны будете согласиться с тем, что ваши подходы не полны, и что какие-то магические проявления вполне могут быть полезными для вас.

- Если вы говорите о том, что наука может однажды столкнуться с кажущимся нарушением принципа причинности, то мы, ученые, давно к этому готовы. Не удивлюсь, если существуют какие-то неизвестные нам причинно-следственные связи, о существовании которых мы пока не знаем, а проявления их не понимаем и потому не можем учесть.

- Послушай, Кирилл, я не могу обсуждать с тобой такие тонкие философии, обращаясь на "вы". Называй меня просто Саша. Так нам будет проще понять друг друга.

- Хорошо, Саша. Добавлю только, что, конечно, мы можем чего-то не понимать. Но одно мы знаем точно: у любого следствия обязательно есть своя причина. И наша задача установить ее.

- Нет, Кирилл, - радостно воскликнул Молниев. - Ты заблуждаешься, твоя задача вовсе не объяснить случай нарушения закона причинности. А наоборот, доказать, что никакой первоначальной причины не было.

- Ты о "хармонтском феномене"?

- Да. О возможном Посещении. Частенько замечаю, что стоит вам, ученым, придумать название чему-то непонятному, и сразу вам легче дышать становится. Есть название - и вроде бы вы уже все объяснили. Например, придумали слово Посещение. И уже многое вам стало понятнее, точнее, ваши мозги успокоились и стали все подряд подгонять под удобную схему, которую это слово задало. Значит, прилетели, значит, инопланетяне, значит, чужие, значит, разум.... А на самом деле, возможно, что это леший чихнул.

Молниев довольно заулыбался. Видно было, что ему очень понравилась последняя фраза. Наверное, вставит в свой новый текст.

- Фантасты - это сила! - признал я. - Но я не фантаст и не могу безответственно жонглировать идеями, лишенными физического смысла.

- В этом, господа ученые, ваше слабое место.

- Или сильное. Это же диалектика.

- И все-таки подумай о событии без причины.

- Обязательно. Но как-нибудь потом.

Первые дни в Хармонте

И вот мы с Молниевым, наконец, прибыли в Хармонт. Без приключений.

К моему глубокому удовольствию, бытовые проблемы разрешились сами собой без лишних хлопот и трепки нервов. Нас поселили в местной гостинице, специально построенной для комфортного проживания специалистов высокого ранга, командированных в Институт внеземных культур. Наше проживание было полностью оплачено принимающей стороной. Впервые за долгие годы я был освобожден от необходимости заботиться о питании, уборке помещений, стирке и покупке хозяйственных предметов.

Молниева поселили в соседнем номере. Но он почему-то загрустил.

- Когда меня накрывает беспросветная тоска, мне приходится начинать работать, - пожаловался он. - И с каждым годом это случается все чаще.

- А у меня наоборот, когда я устаю работать, мне приходится развлекаться, - пошутил я.

- Не знал, что ученые бывают такие потешные.

- Ты - фантаст, тебе не нужно знать, ты должен уметь придумывать.

- Это меня и расстраивает больше всего, - признался Молниев. - Мне предстоит совсем скоро встретиться с американцем Энди Хиксом. А вдруг окажется, что он умеет придумывать лучше меня? Как это пережить? Я не сам опозорюсь, я подведу страну.

- Постарайся. И у тебя получится.

- Увы и ах, когда я должен соревноваться с кем-то в умении придумывать, у меня моментально отрубается соображалка. Мне напрягаться вредно. У меня слишком тонко организованная психика.

- Воспользуйся прежними наработками. Свои лучшие экспромты следует готовить заранее.

- Добровольно пустить соперника в свой творческий огород? Нет, спасибо. Я еще в своем уме. Знаешь, сколько стоит новый, не использованный еще сюжет?

- Нет.

- Вот и я не знаю.

- Разве на оригинальные сюжеты писателям выдают патенты? - удивился я.

- По счастью пока нет. Иначе бы с литературой было окончательно покончено.

Я сочувственно покивал. Мне показалось, что Молниев немного преувеличивает значение новых идей для развития современной фантастической литературы, но спорить, естественно, не стал - специалисту виднее.

- Разреши мне иногда приходить к тебе по вечерам, естественно, когда ты будешь свободен. Будем болтать на разные интересные нам обоим темы? Вдруг случайно поможем друг другу - я подскажу какую-нибудь умную научную идею, а ты - интересный сюжетный ход. Понимаю, что это звучит неправдоподобно, но в жизни всякое случается.

Я и сам хотел предложить ему что-то подобное, но был рад, что это Молниев обратился ко мне с такой просьбой. Получается, что теперь я, если понадобится, смогу в свою очередь потребовать у него что-то нужное. Долг, как известно, платежом красен. Приятный бонус. Но ответил сдержано и сухо:

- Исключать не стал бы. Особенно, если окажется, что проблему не удастся решить чисто научными способами. Так что домового буду ловить с твоей помощью.

- Неужели ты это понял? - сказал Молниев и довольно расхохотался, как будто отгадал в спортлото четыре номера.

Ресторан "Боржч"

Вопрос с питанием разрешился самым неожиданным образом. Молниев уже посетил гостиничный буфет и остался недоволен скудостью меню. Даже немного расстроился, как оказалось, едок он был привередливый и прожорливый. Неожиданную помощь оказал профессор Пильман, он пригласил нас отобедать в местный ресторан под красивым названием "Очарованный кварк".

Довольно быстро я удостоверился, что достаточно хорошо владею английским языком, чтобы вести с профессором разговоры, как на отвлеченные, так и на научные темы.

- Хорошее заведение, - сказал Пильман. - Наши приглашенные ученые предпочитают питаться именно здесь. Хорошее обслуживание, качественное питание, приемлемые цены. Вам, впрочем, о ценах беспокоиться не следует - у вас, как и у вашего соотечественника фантаста, абонементы, питание в "Очарованном кварке" оплачивается Институтом. Выпивка, само собой, за ваш счет. Мы выкладываем деньги только за еду.

Доктор Пильман сделал заказ и, добродушно посмотрев на меня, спросил:

- Нравится ли вам у нас в Хармонте?

- Мы только приехали, пока еще не осмотрелись. Достопримечательностей пока не видели.

- Ох уж эти мне русские! Ну, какие могут быть достопримечательности в Хармонте! Впрочем, наш главный городской банк был основан в 1868 году. И за это время его грабили 23 раза. Замечательное достижение. Тоже своего рода достопримечательность.

- Неужели это правда?

- Конечно, стану я врать по пустякам!

- Тогда я, пожалуй, буду держаться от вашего банка подальше.

Доктор Пильман с удовольствием рассмеялся.

- Люблю людей с хорошим чувством юмора.

Мы заговорили о каких-то пустяках. Доктор Пильман поинтересовался, чем я собираюсь заниматься по вечерам после работы. Я ответил, что в Петербурге часто ходил с друзьями в концертные залы, на выставки или в гости. Но чаще проводил свободное время дома, смотрел фильмы или читал книги.

В это время официант принес заказы. К своему удивлению, я обнаружил, что кормить нас собираются каким-то красным супом, удивительно напоминающим по внешнему виду борщ.

- Боржч! - торжественно объявил доктор Пильман и, схватив ложку, принялся с энтузиазмом поедать содержимое тарелки.

Я попробовал и остался доволен. Приготовлено было вполне качественно.

- Удивлены?

- Более чем. Не знал, что в Америке умеют готовить настоящий борщ. На самом деле это не так просто.

- Мне передал рецепт этого замечательного блюда ваш начальник господин Алмазов. А я научил Эрнеста. Сам удивлен, как хорошо у него получилось. Не отличишь от русского варианта. Кстати, Эрнест был потрясен, когда попробовал это блюдо в первый раз. Он даже решил переименовать свой ресторан. Теперь он называется "Боржч", - заявил доктор Пильман. - В честь русских, которые отныне будут работать в нашем Институте. То есть в честь вас, господин Панов, и в честь вашего соотечественника, господина Молниева.

- Борщ, - поправил я. - Произносится борщ.

- Нет, заведение называется "Боржч"! Так написано на вывеске, разве вы не заметили?

- Не обратил внимания.

- Каждый вечер в "Боржче" собираются самые интересные люди города и почти все ученые Института. Можно считать это заведение стало нашим своеобразным клубом. Здесь бывает очень интересно. Присоединяйтесь. Вам нужно познакомиться с коллегами в непринужденной обстановке.

Я кивнул, неформальное общение - это хорошо. Однако я был удивлен. Мне было бы спокойнее, если бы Пильман после нескольких ободряющих фраз потребовал от меня служебного рвения и продуктивной работы. Это было бы понятно - он заплатил за меня большие деньги, заранее обустроил мой быт, сделал все возможное, чтобы ничто не отвлекало меня от занятий наукой. Но он не сказал ни слова о предстоящей работе, отделался общими фразами. Мне показалось, что ему, как и Алмазову, в нашем родном петербуржском Центре особо важных исследований, нет никакого дела до того, чем я займусь. Ничего страшного, конечно, не очень-то и хотелось докладывать. Но только непонятно, зачем он притащил меня в Хармонт? Какая ему от меня польза?

"Пустышка"

Мне выдали пропуск для входа в Институт. И как теоретику выделили отдельный кабинет. Надо отметить, что очень хороший. Особенно мне понравился большой письменный стол и удобное кресло - мечта человека, привыкшего работать с бумагами. Вспомогательные устройства были хороши - мощный компьютер, цветной лазерный принтер, сканер, ксерокс и устройство для уничтожения использованных бумаг. Может быть, были и другие полезные устройства, но я не обратил внимания. На одной стене висела школьная доска, на которой удобно было мелом записывать формулы и важные мысли, нуждающиеся в последующем подробном рассмотрении. На других стенах красивые картинки, но их, пожалуй, придется заменить.

На следующий день я познакомился с начальником лаборатории спектрального анализа профессором Марком Уильямсом. Точнее, он сам пришел ко мне знакомиться, у меня сложилось впечатление, что он был уверен, что я прямо с порога начну пачками выдавать гениальные идеи и потрясающие откровения. Я даже немного застеснялся.

- Вы зря рассчитываете, что я способен сейчас сказать что-нибудь умное, - признался я. - Я прежде не думал о Посещении, даже не уверен, был ли "хармонтский феномен" Посещением или чем-то другим.

- Вы - русские смелые ребята. Мало кто из моих коллег признался бы в своем незнании.

- Но я хочу узнать. У меня постоянные проблемы с чувством любопытства.

- Это еще более удивительно. Стремление к чистому знанию сейчас большая редкость.

Мы замолчали. Я не знал, что у него спросить. Потому что пока не решил, чем мне следует заняться в Хармонте в первую очередь.

Профессор Уильямс догадался и сказал:

- Лично я занимаюсь "пустышками".

- Вам удалось выяснить, из какого вещества они изготовлены?

- Нет. Не уверен, что это металл или полимер. Кстати, это доказывает, что объект создан искусственно, волей чужого разума.

- Почему вы так решили?

- Очень тщательная обработка.

- Галька на морском берегу тоже гладкая. Но для объяснения ее формы мы не ссылаемся на чужой разум, - возразил я.

- Галька? Да, я понимаю, о чем вы говорите. Галька - камень, отшлифованный волнами за сотни лет. Алгоритм ее появления понятен. Но в нашем случае, "пустышка" - это не камень. И нам не известно, как что-то однажды стало "пустышкой".

- Есть только один способ доказать искусственность "пустышки". Разъединить диски.

- Можно я напишу об этом статью? - с трогательной застенчивостью спросил Уильямс.

- Конечно.

- Я сошлюсь на вас.

- Хорошо.

Профессор Уильямс ушел воодушевленным. Я помог ему решить, какими экспериментами с "пустышками" следует заняться в первую очередь. Был доволен и я - в первый же день помог местному профессору, не зря приехал. Хотя с трудом верилось, что наши земные ученые способны разъединить диски "пустышки". Но попытаться стоило. Это занятие было не хуже других. Прекрасная имитация полезной деятельности.

О десертных вилках

Мне выдали из спецфонда настоящую "пустышку". Наконец-то удалось разглядеть этот известный артефакт внимательно. В Чучемле я видел "пустышку" только один раз, издали, когда Мазин показывал свои экспонаты из мешка Пильману. Конечно, мне хотелось потрогать ее, но не успел. Зона в Чучемле самоликвидировалась.

Признаться, "пустышка" действительно удивительный предмет. Любой человек, впервые столкнувшийся с "пустышкой" испытывает при этом чувство абсолютной растерянности, потому что таких предметов на Земле быть не должно. И я не был исключением. Современная физика не допускает существования ничего подобного. Диски были приятны на ощупь, и сама их фантастическая связка впечатляла потрясающей простотой.

Я был уверен, что объяснить феномен "пустышки" с помощью известных нам законов природы невозможно. Но, чтобы установить другие, последующие (?), надо будет поработать. И я буду рад, если у профессора Уильямса и в самом деле, что-нибудь получится.

Вечером я вернулся в гостиницу. В вестибюле сидел Молниев и с явным интересом читал местную газету, наверняка, какой-нибудь желтый листок, в котором на простом английском языке рассказывали о рептилоидах, вампирах, зомби, заколдованных принцессах и коварных инопланетянах. Фантаст в поисках новых впечатлений. Забавно. Увидев меня, Молниев решительно отбросил газету.

- Давно жду. Где тебя носит?

- Я приехал в Хармонт работать.

- И чем ты занимался сегодня, если не секрет? Если мне захочется поработать, обязательно вставлю твой рассказ в свою книгу.

- Рассматривал "пустышку".

- И что ты о ней думаешь?

- Она красивая. Хотел сказать функциональная, но не могу, поскольку не знаю, для чего она создана.

- "Пустышка" была для чего-то создана?

- Не могу подтвердить или опровергнуть. Не знаю. Это надо доказать. Самый простой способ - использовать ее по назначению. Вот когда профессор Уильямс выяснит, для чего ее сделали, тогда и поговорим.

- Но должны же быть какие-то явные признаки того, что "пустышки" были созданы искусственно? Например, тщательность изготовления. Или своеобразная красота дизайна.

Пришлось пересказать Молниеву часть нашей беседы с профессором Уильямсом, в которой мы с ним обсуждали искусно отполированную волнами прибрежную гальку. Для чего чужой разум не потребовался.

Молниев с сомнением покачал головой.

- Это плохо. Для того, чтобы доказать естественное происхождение "пустышек" необходимо будет придумать новую физику.

- Скорее всего.

- А может быть, новое представление о пространстве-времени.

Я разозлился. Мне пришлось так долго, с такими душевными мучениями привыкать к тому, что на время командировки в Хармонт мне придется забыть о своей главной работе, попытке создать приемлемую теорию пространства и времени. И когда это практически удалось, появляется фантаст, который сообщает мне, что "хармонтский феномен" можно будет объяснить, если удастся разобраться с понятиями пространства и времени. Здрасте, приехали.

Поистине - я оказался пресловутым сапожником без сапог. Молниев не заметил, что обидел меня. У фантастов, видимо, не принято обращать внимания на чувства других людей.

- Я, конечно, понимаю, что вам, ученым, не следует до поры до времени привлекать к объяснению "пустышек" фантазии о параллельных мирах и новых измерениях, - сказал Молниев почти застенчиво. - Всегда нужно помнить о скальпеле Оккамы, и лишние сущности без надобности не привлекать. Но я - фантаст, мне можно почти все.

Внезапно мне в голову пришло красивое и простое объяснение существованию соединенных невидимой силой дисков. Может быть, со временем я расскажу Молниеву о том, как, обменявшись с ним несколькими фразами, я разгадал тайну "пустышек". В истинности своей теории я не сомневался. Но пока о его роли я решил умолчать, чтобы фантаст не зазнался.

- Иногда без новых сущностей нельзя обойтись. Кстати, Оккама не был ученым. Если мы допускаем, что пространство многомерно и не ограничивается тремя измерениями, объяснить странные свойства "пустышек" очень легко. Для простоты рассмотрим двумерное пространство, существующее в привычном и понятном для нас трехмерном мире. Двумерные существа ничего не знают о третьем измерении. И не могут покинуть свой плоский мир. Мы находимся в таком же положении относительно четырехмерного мира. Сейчас нам важно понять, что двумерные существа с энтузиазмом ползают по своему плоскому миру и вполне довольны своим существованием. Для трехмерного существа их мир всего лишь листок бумаги. Давай возьмем листок и проткнем его десертной серебряной вилкой с двумя зубьями. Для плоских ученых два кружка серебра будут таинственным образом связаны друг с другом. Перемещая один из них, плоские ученые будут перемещать другой, при этом они не смогут установить никакой физической связи между ними. Как и мы не можем это сделать с изучаемыми нами дисками "пустышек".

- Красиво, - признал Молниев.

- Это самое простое объяснение, которое можно придумать. Даже Оккам не подкопается.

- Надо будет записать, - сказал Молниев. - Иначе не запомню.

- Мне рассказывали, что фантасты любят сочинять всякие истории с пространствами с числом измерений большим трех.

- Это очень плодотворная идея. Позволяет оторваться от изображения привычного мира. Фантастов привлекают идеи, нарушающие школьную физику, и позволяющие упрощать построение сюжета. Например, мгновенное перемещение обеспечивает нуль-транспортировка. А она возможна, если удается "выйти" в подпространство или в пространство с большей размерностью.

- Нуль-транспортировка. Это я запомню. Знаешь ли, "черные брызги" намекают на что-то подобное.

- Рад, что смог помочь, - сказал Молниев.

- Спасибо. Обязательно воспользуюсь, - ответил я.

Работа началась

Первую неделю в Хармонте я провел в своем кабинете за чтением свежих номеров "Бюллетеня Института внеземных культур". Это было по-настоящему сказочное время полнейшей свободы. Я мог заниматься чем угодно. Например, если бы захотел, то мог весь день играть в компьютерные игры или читать фантастические книги. И никому не было до этого дела. И я бы так и поступал, однако изучать материалы исследований "хартмонского феномена" мне было интереснее. К нам, в Центр, поступали далеко на все тома "Бюллетеня ИВК". И теперь я получил возможность основательно пополнить свои знания. Не могу сказать, что я пропустил что-то важное. С теориями по-прежнему было плоховато, но мне сначала хотелось разобраться с тем, как в Институте собираются раскрыть тайну Посещения? Какие темы сотрудники считают приоритетными. Для этого достаточно было внимательно прочитать заголовки опубликованных в бюллетене статей. Наверняка, должны быть и закрытые отчеты с грифом "для служебного пользования" или "совершенно секретно", но, понятно, к ним я получу доступ не сразу, только когда заслужу особое отношение, и Пильман сочтет меня достойным.

Впрочем, я считал, что общее представление о том, чем занимаются сотрудники Института, можно достаточно точно составить и по открытым публикациям. Но ничего не получилось. Легче было поверить в то, что десять лабораторий Института занимаются изучением десяти различных, не связанных друг с другом задач. Посещение было одно, значит, частные исследования должны были дополнять друг друга. Но нет, создавалось впечатление, что чужими работами здесь интересоваться не принято. Нельзя исключать, что они принципиально не читают статьи своих коллег - так часто бывает. Но почему доктор Пильман не собрал вместе этих замечательных ученых и не объяснил, что они занимаются одним делом, и должны в своей работе учитывать достижения соседних лабораторий. В конце концов, это его профессиональная обязанность - координировать отдельные исследования и вырабатывать общую концепцию.

Я не выдержал и рассмеялся. Это действительно было очень смешно. Неужели я и в самом деле веду себя как "романтический ученый", и Алмазов прав, когда обвинял меня в подобном непрактичном подходе к научному ремеслу. Может быть, может быть.

По крайней мере, теперь я представлял, как следует организовать дальнейшую работу: начну с хорошей идеи о многомерной природе "пустышек", и буду потихоньку добавлять к этой основе результаты исследований других ученых. А это значит, что без правдоподобной теории пространства и времени обойтись я не смогу. Удачно получилось. Хорошо, что пригодятся мои старые теоретические наработки.

Вечер пятницы в "Боржче"

И вот первая рабочая неделя в Хармонте закончилась. Мне было любопытно узнать, как развлекаются обитатели Хармонта. Естественно, вечером я отправился в ресторан "Боржч", как рекомендовал доктор Пильман. На других посмотреть и себя показать.

Наверное, я выбрал неудачное время, поскольку в зале собрались не слишком приятные на вид люди, они без остановки пили виски и довольно громко выясняли отношения на повышенных тонах. Хорошо, что до драки дело не доходило. Я устроился в уголке, заказал форель и бокал белого вина.

Шум не мешал мне думать. Скорее наоборот, было приятно находиться среди обычных людей. Пусть чужих, шумных и потенциально опасных, но живых. После недели напряженной работы с научными текстами в душном кабинете оказаться среди далеких от науки местных жителей было поистине сказочным подарком и лучшим отдыхом.

Я вслушивался в многоголосый ресторанный шум и понимал только отдельные выкрики, что правильно, поскольку не мне они предназначались.

Знакомых сотрудников Института я не заметил, поэтому удивился, когда ко мне подошел человек и вежливо поздоровался.

- Мистер Панов? Разрешите представиться. Джеймс Каттерфилд, врач. Наши ребята иногда называют меня мясником, но тут бы я поспорил, конечности я ампутирую не часто. Только когда в этом есть необходимость.

Я кивнул, хотя понял только то, что человека зовут Джеймсом, и он врач.

- Рад познакомиться с вами лично, - продолжал Каттерфилд. - до сих пор был знаком только с вашими публикациями. Ну и много интересного о вас рассказывал мой хозяин.

- Хозяин? Кто обо мне может знать в Америке? Доктор Пильман?

Врач от неожиданности рассмеялся.

- Неужели вы забыли о Питере Мозесе? Странно. Обычно, люди, с которыми он встречался, запоминают его надолго. Легче забыть о докторе Пильмане.

- Да. Я встречался с мистером Мозесом в Чучемле. Никогда бы не подумал, что он помнит обо мне.

- Да. Это большая загадка. Вообще-то, хозяин наукой не интересуется. А вы, насколько понял, познакомившись с вашим досье, ничем кроме научной работы в своей жизни не занимались.

- Мое досье? - удивился я.

- Фирма "Престиж", где я имею честь трудиться, организация серьезная. Учет людей, заинтересовавших хозяина, у нас поставлен очень хорошо. Как правило, это действительно заслуживающие внимания люди.

- Не знаю, чем провинился? - пошутил я.

- Это была шутка? - спросил доктор Каттерфилд. - Меня предупреждали, что русские любят глупо шутить, особенно, во время серьезного разговора.

Я кивнул. Не люблю, когда мой сарказм принимают за глупую шутку.

- Простите, я не знал, что наш разговор настолько серьезен. Предупреждать нужно.

- Успели познакомиться с местными парнями?

- Нет, - признался я.

- Разве сталкеры еще не пытались рассказать о своих подвигах, чтобы заставить вас оплатить их выпивку?

- Нет. Разве сталкеров интересуют фундаментальные научные исследования?

Каттерфилд оживился. Наверное, стал привыкать к русскому чувству юмора.

- Это вы верно подметили, книг они не читают, а комиксами брезгуют, - он наклонился ко мне и шепотом, словно боялся, что нас подслушают, сказал: - ходят слухи среди ребят, что вы нашли в своей России "золотой шар". Это правда?

- Об этом вам рассказал Питер Мозес?

- Нет.

- Значит, это не моя тайна.

- Понимаю. Не буду настаивать на искреннем ответе. Даже если бы вы и в самом деле обнаружили "золотой шар", все равно бы не рассказали, как вам это удалось. Но хотя бы намекните, существует ли он?

Каттерфилд закрыл глаза, словно боялся услышать страшное признание, которое изменит судьбу мира.

- Спросите у Питера Мозеса.

- Он не расскажет.

- Простите, мистер Каттерфилд, я не поинтересовался целью вашего визита. Чем могу помочь?

- Джеймс. Для вас я просто Джеймс.

- Прекрасно. А я - Кирилл. И все-таки, чем могу помочь?

- Пока не знаю. Хозяин послал меня узнать, все ли у вас в порядке? Нет ли бытовых проблем? Он считает себя обязанным обеспечить ваше безбедное существование в нашем замечательном городке.

- Пока не на что жаловаться.

- Если возникнут проблемы, обращайтесь, помогу, - Каттерфилд протянул мне свою визитку.

- Спасибо. Вы, Джеймс, как я понял, местный врач. Приходилось ли вам лечить сталкеров?

- Это основная моя работа.

- Можно ли считать их проблемы со здоровьем обычными человеческими болезнями?

- В каком-то смысле, поскольку они остаются людьми. Впрочем, они не заразны, и их нельзя вылечить. Все, что я могу - облегчить их страдания. Этого достаточно, чтобы объявить их болезни результатом Посещения.

- Правильно ли я понял, что внеземных микробов или вирусов вы не обнаружили.

- Верно.

- Тогда еще вопрос. Сталкивались ли вы с "ходячими мертвецами"?

- Жуткое зрелище. Не приведи господь встретить их ночью! Слышали о таком явлении как иррациональный страх? Это тот самый случай.

- Кто они?

- Правильнее было бы спросить: что они собой представляют? Ответ не слишком информативный: это результат неконтролируемой регенерации отрезанных конечностей сталкеров, поврежденных в Зоне. Что-то - этот фактор пока мной не установлен - бессмысленно использует человеческую ДНК с непонятной целью. Неудачно. "Ходячие мертвецы" не могут быть названы живыми существами. Скорее, это куклы или муляжи. Словно кто-то создает макет человека.

- Кто занимается их изучением?

- Только я.

- Расскажите мне о результатах ваших исследований, Джеймс?

- Конечно, Кирилл. Как только удастся установить что-нибудь важное.

Интересно, хоть кто-то в этом хваленном Хармонте знает что-то наверняка? Доктор Каттерфилд утверждает, что "ходячих мертвецов" нельзя считать живыми, но, однако, они двигаются и издают громкие звуки. Неужели и их существование можно объяснить с помощью многомерности пространства?

Что такое "ходячие мертвецы"?

Джеймс Каттерфилд оказался обязательным человеком и уже через два дня прислал мне подробную справку, в которой доходчиво объяснил, почему "ходячих мертвецов" нельзя считать живыми существами. Самое главное - они не обладают ни одним качеством, отличающим живое от неживого. Живые существа должны быть сложно устроены, получать энергию из окружающей среды и использовать ее для своей пользы, они способны к развитию, умело приспосабливаются к изменениям окружающей среды, реагируют на внешние раздражители, ну и конечно, размножаются. "Ходячие мертвецы" ничего подобного не умели.

Так вот:

1. "Ходячие мертвецы" устроены абсолютно просто, на самом деле - это одна молекула, напоминающая своим внешним видом человека;

2. Никакой внешней энергии они не потребляют, еда им не нужна, они спокойно обходятся без солнечных лучей, не удалось зафиксировать ни одной химической реакции, которая бы обеспечивала их энергией;

3. Регенерацию объекта нельзя назвать развитием, это больше похоже на надувание шарика, был маленьким, стал большим.

4. "Ходячие мертвецы" не приспосабливаются к изменению окружающей среды, скорее, игнорируют ее присутствие, температура их постоянна - двадцать четыре градуса по Цельсию. Их помещали в холодильник, поджаривали на сковородке, как грешников в аду - результат один: их температура не менялась ни на десятую градуса, при этом они не получали ни обморожения, ни ожогов;

5. Они не размножаются, даже не отпочковывают своих детенышей, которых пока никто не обнаружил, известен только один способ появления "ходячих мертвецов": из ампутированных конечностей сталкеров появляется их точная копия из непонятного вещества, напоминающего по свойствам резину или каучук.

Как объединить в рамках одной теории такие разные свойства, я не знал. Попытался, конечно, сформулировать подходящее объяснение, рассматривая Посещение как естественный процесс в многомерном мире, но ничего разумного не придумал.

Скорее наоборот, "ходячих мертвецов" легче всего было объяснить, согласившись с тем, что Посещение все-таки связано с пришельцами из четвертого измерения. Предположим, что их корабль был оснащен медицинским устройством для регенерации пострадавших в авариях членов экипажа. Устройство забыли выключить, и оно занялось спасением отрезанных конечностей сталкеров. Если бы трехмерные существа взялись восстанавливать пострадавшее двумерное существо, у них бы получилось что-то подобное фотографии, которую признать живой невозможно. Вот и четырехмерные пришельцы были бы вынуждены довольствоваться столь же невразумительным и печальным результатом.

Пришлось согласиться с тем, что пока я не придумаю подходящую теорию естественного появления "ходячих мертвецов", мне придется считать Посещение контактом с чужой цивилизацией.

Новый лаборант

В понедельник утром мое одиночество было нарушено. Перед закрытой дверью в мой кабинет, прислонившись к стенке, стоял стройный красивый парень с сильными руками и неожиданно жестким взглядом. Подумал, что он ошибся кабинетом, но ему был нужен именно я.

- Здравствуйте, мистер Панов, - сказал парень. - Вы точны. Всегда уважал пунктуальных людей. У меня такой пунктик. Наверное, я очень легкомысленный человек, но считаю, что пунктуальным людям можно доверять.

- Кто вы? - спросил я.

- Я - Рэдрик Шухарт, ваш новый лаборант.

- Разве мне положен лаборант?

- Это вопрос не ко мне. Сказали, что буду работать с русским, значит, так тому и быть.

- Но я теоретик.

- И что с того? Перенести что-нибудь или посуду помыть - работа для честного человека всегда найдется. Это я про себя.

- Не могу придумать, что бы вам поручить. Посидите пока в кресле для гостей. А я потом спрошу у доктора Пильмана, как мне следует вас использовать.

- А меня не старина Пильман прислал.

- А кто?

- Питер Мозес.

- Вот как? Может быть, он намекнул, зачем вы мне можете понадобиться?

- Сказал. Я должен вам, мистер Панов, из Зоны хабар таскать. По вашему заказу. Если, конечно, возникнет такая необходимость. У меня это хорошо получается.

- Сталкер, что ли?

- Вовсе нет. Я в их профсоюз не вступал. Спасибо, не надо. Одиночка.

- Понимаю. Талантливый индивидуалист. Впрочем, это не мое дело. Давайте так договоримся, если мне что-нибудь понадобится, я попрошу мне помочь. Хорошо? А пока свободны, сидеть рядом со мной не обязательно. Передавайте привет, мистеру Мозесу.

- Меня всегда можно найти в "Боржче", мистер Панов.

- Зови меня просто Кириллом, от твоего "мистера" у меня развивается комплекс неполноценности.

- Заметано. Я же говорил, что пунктуальным людям можно доверять. Мы с тобой, Кирилл, сработаемся. Для тебя я просто Рэд.

- Скажи мне, Рэд, почему Питер Мозес проявляет ко мне такое внимание? Кто он такой?

- Есть вещи, о которых лучше не знать. У ученых ведь есть вопросы, которые боязно задавать?

- Не должно быть.

- Но они есть.

- Если я хочу задать вопрос, то делаю это.

- Похвально, - сказал Шухарт. - Но опасно. Можно перейти черту и вляпаться в неприятную историю.

- Неужели задавать вопросы намного опаснее, чем путешествовать по Зоне?

- Зона - это моя работа. Там выживает только тот, кто умеет рисковать.

- Наука - это моя работа. Когда я задаю вопрос, то о риске не думаю. Надо спешить задать вопрос первым, чтобы меня не опередили.

- Звучит разумно.

- Знаешь, Рэд, мне кажется, что мы подружимся.

- У меня нет друзей. Но если ты, Кирилл, станешь первым, я возражать не буду.

- Все в наших силах.

Разговоры

Было в моем новом лаборанте Рэдрике Шухарте что-то притягательное. Мне показалось, что и я ему понравился. Иногда между суровыми мужчинами возникает, если не дружба, то не поддающееся объяснению доверие. А то, что мы оба - суровые мужчины, очевидно. Я - нелюдимый теоретик, далекий от светской жизни и популярных человеческих развлечений. Мое привычное место - за письменным столом и компьютером. И Шухарт явный мизантроп, волк-одиночка, который органически не способен к коллективному труду. Для него идеальная работа - попасть в группу из двух человек. Вторым должен быть начальник, который бы его устраивал.

Я его устраивал: говорил вежливо, не выставлял себя перед подчиненным командиром, не требовал немедленно взять в руки ведро, швабру и качественно отмыть пол. Кстати, надо будет обязательно попросить его это проделать. Чистота работе не помеха.

Мы сработались. Шухарт оказался исполнительным и полезным человеком. Его всегда можно было послать в архив за нужными материалами. Или, что еще ценнее, в соседнюю лабораторию за результатами последних экспериментов. Исполнять эти поручения Рэдрик любил больше всего. Ругаться и нагонять страху на сотрудников конкурентов у него получалось просто виртуозно. Часто он приносил даже больше, чем я его просил. И иногда это оказывалась очень полезная информация.

В принципе, я не требовал, чтобы он находился в лаборатории все положенное по договору рабочее время. Он приходил, когда хотел, и мог часами сидеть за своим столом, с детским любопытством наблюдая за тем, как я читаю статьи или пишу свою. Удивительно, но он каким-то необъяснимым образом догадывался, когда у меня переставала работать голова, и требовался небольшой перерыв.

И тогда он без предупреждения начинал задавать свои коварные вопросы, наверное, хотел вывести меня на чистую воду и доказать, что я ничего не понимаю в Посещении, хотя мне и выделили отдельный кабинет и назначили начальником. Шухарт без должного почтения относился к научной работе и не верил, что институтские умники сумеют разобраться с "хармонтским феноменом". Его вопросы часто были наивными и безграмотными, но я не всегда мог на них ответить. Это было очень полезно. Смена занятия для головного мозга - лучший отдых.

Я всегда радовался, когда Шухарт говорил: "Ага! Понял". Для меня это была маленькая победа. Если смог убедить кого-то, значит, разобрался сам.

Когда же мои ответы его не устраивали, он рассказывал очередную забавную историю, которых у него за недолгую, в общем-то, жизнь набралось огромное количество.

Для него я был лучшим собеседником: потому что недостаточно хорошо знал уличный английский сленг, чтобы понимать смысл некоторых идиоматических выражений и их эмоциональный смысл. Я был русским, а потому бесконечно далеким для жителей Хармонта человеком, к тому же, я умел сочувствовать и не задавал лишних вопросов.

Однажды он задал вопрос обо мне. Это было почетно, обычно мизантропы не интересуются другими людьми.

- Хочу понять, чем ты занимаешься за своим столом целыми днями? Твое рабочее время оплачивается из бюджета страны, то есть из налогов, которые платит наше население, а значит, и я тоже.

- Я намерен разгадать тайну "пустышек", которые в таких больших количествах притаскивают из Зоны твои друзья сталкеры. Конечно, с твоей помощью.

- Ты хочешь узнать тайну. А для этого "пустышку" нужно "раскурочить". Оторвать один диск от другого, потравить кислотами, расплющить под прессом, расплавить в печи?

- Приблизительно, - ответил я. - Недавно мне пришла в голову удачная мысль о том, что свойства "пустышек" можно легко объяснить, если рассматривать их как многомерные объекты, четырехмерные или даже пятимерные. Кажется, это очень удачная догадка. Если мне удастся это доказать, то появится надежда не только продвинуться в понимании мира, в котором мы живем, но и позволит создать новую физику и, следовательно, новые технологии.

Он усмехнулся.

- Слишком заумно для меня. Но если ты, в самом деле, понимаешь то, о чем говоришь, я рад, что работаю в Институте.

Мне нравится, когда Рэд начинает задавать свои детские вопросы. Всегда считал, что научное любопытство позволяет раскрыть в человеке лучшие стороны. Кажется, Шухарту действительно интересно понять, что меня заставляет днями напролет возиться с "пустышками" без каких-нибудь ощутимых результатов.

Однажды он прямо спросил меня об этом:

- Вот смотри, я или другой сталкер сходил в Зону и, рискуя своей жизнью, притащил оттуда "пустышку". За свой труд я получаю большие деньги. Все честно: принес "пустышку" - получи деньги, не принес - нет и денег. А вы, ученые, потом поджариваете ее в микроволновке, облучаете своими непонятными лучами и получаете деньги за то, что нажимаете кнопку "вкл". Но отличить "пустышку", побывавшую в микроволновке, от той, что там не побывала, нельзя. За что же вам платят деньги? А еще бывает так, что вам и вовсе лень что-то проделывать с "пустышками", вы просто смотрите на них часами, а потом пишите об этом статьи.

- Рано или поздно мы поймем, как они устроены, и этот вклад в науку обязательно окупится.

- Да. Я слышал об этом. И когда вам станет все понятно, будет вам честь и хвала, и вся мировая наука аж содрогнется от удовольствия. Но пока, как я понимаю, до этого еще очень далеко.

- Нельзя пройти трудный путь, не сделав первого шага. Любое открытие требует напряженного труда. Часто так получается, что мы трагически заблуждаемся и выбираем ошибочный путь. Многим кажется, что наш труд оказался напрасным, но это, конечно, не так. В науке отрицательный результат, все рано результат. Мы узнаем, что попали в тупик, и впоследствии обойдем его. По-другому нельзя. Понимаешь?

- Трудно что-то делать, когда не видишь результатов своего труда.

- Иногда приходится ждать результата всю жизнь. Иногда результат получают уже после смерти ученого. Но от этого его работа не становится менее значимой. Такую судьбу мы себе выбрали.

Шухарт задумался, для него мои слова звучали странно, глупо и неубедительно. Он пристально смотрел на меня, стараясь понять, не пытаюсь ли я обмануть его или высмеять. И когда убедился, что я говорю то, что и в самом деле думаю, успокоился и задал следующий вопрос.

Семинар

Профессор Робертсон неожиданно пригласил меня на свой семинар. Было приятно, - оказывается, в Институте были наслышаны о моем приезде, - сомневаюсь, впрочем, что профессор рассчитывал, что мое присутствие принесет какую-то пользу при обсуждении особенностей спектра радиоизлучения "газированной глины" - такова была тема семинара. Честно говоря, я только после приглашения узнал, что "газированная глина" излучает в радиодиапазоне. Почему, кстати? Было бы интересно и полезно выяснить механизм излучения. Но, скорее всего, все проще - институтское научное сообщество просто пожелало познакомиться с русским парнем, которого начальники специально пригласили на работу для непонятных целей. Я был человеком-загадкой, которую многие хотели бы разгадать.

О радиоизлучении "газированной глины" в Бюллетенях Института внеземных культур ничего не сообщалось. Это подтверждало мою догадку о том, что кроме открытых публикаций существуют и закрытые отчеты. Для служебного пользования. Получается, что отныне я буду допущен к институтским секретам. Это хорошо. Для того, чтобы разобраться в феномене Посещения, хотелось бы владеть полной информацией.

На семинар пришли сразу несколько крупных ученых и начальников лабораторий. Мне были известны их имена, я читал их публикации, но лично познакомился с ними только сейчас. Меня представил доктор Уильямс, который после содержательного разговора о свойствах "пустышек", относился ко мне с трогательным вниманием. Наверное, ожидал, что при каждой встрече с ним я буду выдвигать новые и красивые идеи. Я, в принципе, был не против. Но хорошие идеи на грядках не произрастают, чтобы они появлялись, нужно много знать и напряженно работать, в том числе посещать подобные семинары.

Профессор Робертсон сидел молча, только задумчиво кивал в ответ на приветствия коллег. И со мной поздоровался, но чисто автоматически, наверное, не понял, что я тот самый русский, которого пригласил. Он был сосредоточен. Можно было не сомневаться, что разговор на семинаре предстоит серьезный. Впрочем, может быть, я заблуждался, в конце концов, это был мой первый семинар в Институте.

- Пожалуй, начнем, - сказал Робертсон. - Простите меня, господа, я волнуюсь, информация, с которой я хочу вас познакомить, слишком важна, потрясающа и требует серьезного обсуждения. Опоздавшие господа нас простят.

Он кратко, на мой взгляд, чересчур кратко рассказал о том, что группой, которой он руководит, зафиксировано слабое, но нерегулярное радиоизлучение неясной природы. Предварительное сообщение о том, что источником излучения может быть "газированная глина", не подтвердилось. Но местоположение излучения было определено с достаточной точностью. Это помещение лаборатории No 1522, расположенной, как казалось, на обследованной территории Зоны.

- Очевидно, что для всеобъемлющего изучения этого неожиданного феномена необходимо отправить в Зону не сталкеров, а научную экспедицию, состоящую из ученых и компетентных специалистов. Наши посланцы должны понимать, что они делают и обладать надлежащей квалификацией, - закончил Робертсон и с надеждой посмотрел в зал, словно надеялся, что кто-нибудь прямо сейчас запишется в добровольцы.

Его поддержал только доцент Мэрфи:

- Правильно! Мы должны найти источник, - сказал он с неожиданным энтузиазмом.

- Откуда в вас этот горячий юношеских задор, доцент Мэрфи? - спросил доктор Уильямс. - Прежде чем отправлять экспедицию, хотелось бы лучше понять, что мы собираемся искать. Каков характер сигнала? Несет ли он информацию? Есть ли основания считать этот сигнал искусственным? Может ли он быть естественным? Пока нам это неизвестно.

- Сколько вопросов! Но сами вы, доктор Уильямс, как я понимаю, в Зону идти не собираетесь, предпочитаете работать с бумагами? - съязвил Мэрфи.

- Для начала было бы неплохо узнать побольше об этом радиоизлучении. Мое решение будет основываться на установленных фактах, - сказал доктор Уильямс, явно теряя терпение.

- Все, что я могу пока рассказать, мы регистрируем узко направленные радиоимпульсы длительностью около десятой доли секунды на длине волны в 21 сантиметр. Появление их хаотично, установить закономерности в появлении импульсов не удается, - сказал Робертсон. - Но работа продолжается.

- Можно ознакомиться с рабочими материалами? - спросил доктор Уильямс.

- Я охотно предоставлю их вам.

- И мне, пожалуйста, - сказал Мэрфи.

- И вам, доцент Мэрфи. Конечно.

Я рассчитывал, что обсуждение таинственных сигналов продолжится, но о них больше не говорили.

И в этом был свой смысл - обсуждать их можно было только, когда будет обнаружен источник. Правда, длина волны радиосигнала - 21 сантиметр - показалась мне подозрительно знакомой. Это была широко известная волна излучения запрещенной линии нейтрального атомарного водорода. У ученых, занятых поисками жизни в космосе, существует стойкое представление о том, что внеземные цивилизации должны использовать эту волну для связи между собой. И вот - пожалуйста, наглядное подтверждение.

Если такой сигнал действительно передается, можно предположить, что он кем-то принимается. А это станет прямым доказательством, что Посещение осуществлено разумными существами. Значит, искать следует не источник, а передатчик.

С другой стороны, очень странно выбирать именно эту длину волны для передачи служебной информации, которая не предназначена для чужих ушей. Словно инопланетяне подслушали заумные разговоры землян, узнали, что те собираются искать братьев по разуму, перехватывая сообщения на этой волне, и решили помочь им прослушать собственные информационные потоки.

Разумнее предположить, что передатчики, с помощью которых инопланетяне ведут между собой переговоры, должны были бы использовать для связи совсем другую волну. Это, кстати, позволяет найти удовлетворительный ответ на вопрос: почему мы пока не слышим переговоры продвинутых внеземных цивилизаций? Мы просто не знаем, на какой волне их следует искать.

Разговоры с Шухартом

Утром Шухарт уселся за свой стол и, как обычно, уставился на меня, словно хотел разглядеть во мне что-то важное лично для себя. Рано или поздно он поймет, что я не волшебник. Не исключаю, что ему после этого станет проще жить - избавившись от одной пустой надежды, он найдет другую, которая поможет ему устроить свою жизнь разумнее. Не знаю, как американцам, но русским без смысла жить трудно. Жаль, что не могу подсказать Рэду что-нибудь подходящее, это так не работает. Человек должен стараться отыскать свой смысл самостоятельно, без посторонних подсказок.

- У тебя проблемы, Кирилл? - неожиданно спросил Шухарт. - Какой-то ты сегодня особенно напряженный. Квадратное уравнение решить не можешь?

- С теорией у меня все в порядке, но пора подумать и о практике.

- О какой практике? - заинтересовался Шухарт.

Мне показалось, что я его удивил.

Странно, что он не слышал от своих друзей сталкеров о таинственных радиосигналах. Я думал, что информация о Зоне в их сообществе распространяется мгновенно. Это залог их выживания. Какие бы личные конфликты между ними не возникали, полезная информация о Зоне должна распространяться мгновенно и в полном объеме. Это самый простой способ выжить. А чувство самосохранения у стакеров должно быть развито на уровне инстинктов. И вдруг - ничего о радиосигналах. Интересный факт.

- О какой практике? - еще раз спросил Шухарт.

Пришлось рассказать ему о семинаре Робертсона. Естественно, кратенько, без научных терминов и формул. В конце концов, он мой лаборант.

- Ну? Что тут непонятного? Инопланетяне посылают в пространство сигнал о помощи. Вызывают ремонтную бригаду. Любой бы на их месте так поступил. Поставили автоматический маячок и ждут эвакуации.

- Ты думаешь, что Посещение устроили настоящие инопланетяне? И получается, что они до сих пор живы? Прячутся в Зоне, боятся показаться людям на глаза.

- До сих пор не думал ни о чем подобном. Но сигналы... Сигналы все меняют. Получается, что я был не прав. Прячутся, говоришь? Странно, я ничего не слышал о сигналах.

- Вот именно, странно. А это значит, что необходимо отыскать источник сигнала, радиопередатчик или что-то естественное, испускающее радиоволны. Может быть, и самих инопланетян обнаружим. Хочу сделать это сам. Глупо отказываться от такой возможности.

- Собрался в Зону?

- Да.

- Ну и дурак. Назад живым не вернешься, в лучшем случае превратишься в "ходячего мертвеца". А они, как известно, статей не пишут.

- Нет, не дурак. Я подготовлюсь. Ты меня научишь, как правильно вести себя в Зоне. Я быстро учусь.

- Беда с вами, теоретиками. Поведению в Зоне нельзя научиться. Если тебе от природы дано, - ты выживешь, нет - никакие лекции не помогут.

- И как это узнать?

- Никак, - грубо ответил Шухарт.

- Значит, пойду без твоих лекций.

- Послушай, Питер Мозес устроил меня на работу твоим лаборантом именно для того, чтобы я ходил в Зону вместо тебя. Сбегаю быстренько и принесу тебе твой передатчик. Сиди в своем удобном кресле и изучай его, сколько хочешь.

- Ерунда. А если передатчик весит целую тонну? Или намертво прикреплен к полу? С ним придется работать прямо на месте. Нет, я там должен быть обязательно.

Шухарт задумался. Он хотел возразить, но вынужден был признать, что я прав.

- Хорошо, - сказал он и тяжело вздохнул. - Пойдем вместе. Но запомни одно. Будешь выполнять мои приказы беспрекословно. Понял? Промедлишь, получишь в лоб. Для просветления в мозгах. Заранее предупреждаю, чтобы потом не кричал и не возмущался.

- Конечно, Рэд, - обрадовался я. - Не сомневайся, все твои приказы выполню. Я знаю, кто в Зоне должен быть главным. Ты, главное, приказать не забудь.

Взволнованный Молниев

Заявить о том, что я лично отправлюсь в Зону искать таинственный радиопередатчик, было просто. Раз - и сказал. Я не чувствовал себя героем, потому что речь шла о добросовестном выполнении своей работы. Конечно, это было правильное решение. Есть вещи, которые нужно делать самому, чтобы не искать потом виновных, если что-то пойдет не так, как следует.

Но когда я остался один, пришло время волноваться. Мой первый поход в Зону стал казаться опасной затеей. Я попытался убедить себя, что это был не страх, но это был именно страх. Вполне вероятно, что в Зоне мне сначала предстоит испытать чудовищную боль, а потом бесславно умереть. Такую перспективу нельзя было назвать излишне оптимистичной. Но, к сожалению, отказаться от похода за радиопередатчиком я уже не мог. А это значит, я должен успокоиться. Самый простой способ избавиться от ненужного и вредного в данном случае приступа страха - представить, что предстоящее мне мероприятие ничем не отличается от визита к зубному врачу. А что? Там я тоже могу умереть. Такие случаи известны, но люди, зная об этом, все равно отправляются в стоматологические поликлиники. Вот и мне придется смириться с тем, что поиски радиоприемника не безопасны для моей жизни. Как и полеты на самолетах и путешествия на океанских лайнерах.

Мне предстояли тягостные размышления о внезапно сделавшейся хлипкой личной безопасности и неприятной вероятности погибнуть. Отныне и навсегда любопытство стало для меня смертельно опасным развлечением. Но что тут поделаешь, если я не смогу отделаться от желания узнавать новое. Как в случае с радиопередатчиком в Зоне. Наверное, это ужасно глупо, но я был готов рискнуть. И волновало меня не то, что я рискую своей жизнью, а то, что не вижу в этом ничего странного. Я отправлюсь в Зону обязательно, даже если мне откажутся помогать Шухарт и другие сталкеры. Просто пойду один. Почему? Почему для меня так мало значит чувство самосохранения? Вот о чем мне следовало думать.

Но... пришел фантаст Молниев и глупо сказал:

- Мы все умрем.

Я сначала не понял. Почему-то подумал: неужели он решил составить мне компанию и отправиться со мной на поиски радиопередатчика. Но нет, он не был любителем опасных приключений.

- Прости, я задумался, и не сразу расслышал твое заявление. Кстати, это был вопрос или утверждение? - спросил я.

- Если ты ответишь, значит, это будет вопрос. Если не ответишь - получится утверждение.

- Попробую переспросить. Почему ты вдруг решил, что мы должны умереть? Кстати, кто эти таинственные "мы"?

Молниев подпрыгнул от возбуждения.

- Вот что меня больше всего поражает в вас, ученых, так это то, что вы узнаете самую важную информацию последними. Разве ты не слышал, что существа, связанные с Посещением, включили радиопередатчик и посылают на свою базу сигналы бедствия?

- Господи! Меня уже фантасты учат жизни! Как ты узнал о сигналах из Зоны?

- У меня свои информаторы.

- Не ломайся. Это может быть важно.

- Мне рассказал Энди Хикс.

- А это кто такой?

- Я рассказывал. Но ты, по своему обыкновению, пропустил мимо ушей. Энди Хикс - фантаст, которого Институт нанял для написания истории "хармонтского феномена".

- Вспомнил. Вы, значит, встретились?

- Да. Энди оказался хорошим парнем, талантливым. И меня хвалит за острый ум, что приятно.

- Это он сказал, что мы все умрем?

Молниев с удивлением посмотрел на меня.

- Нет. Мы вместе с ним пришли к такому выводу, потому что это самый правдоподобный сценарий. Не помню, говорил ли тебе, но все, что происходит с людьми, может быть описано с помощью известных сюжетов. Их немного, все они связаны с человеческими страстями: любовью, жадностью, местью, любопытством и тому подобными проявлениями эмоций.... Каждый из сюжетов разыгрывается довольно однотипно, алгоритмы известны и тривиальны. Увы. Поведение людей, за очень редким исключением, весьма предсказуемо. Разнообразия жизни придает лишь то, что мы непредсказуемо соединяем различные поступки из стандартного набора, и называем это почему-то свободой выбора. Мы наглым образом льстим себе. Понимаешь, мы все - всего лишь персонажи давно отработанных сценариев.

- Все это очень интересно, но вернемся к смерти всех-всех. Почему вы, господа фантасты, так решили? Что за сценарий вы для всех нас выбрали? Есть ли возможность его избежать?

- Это как повезет. Возможны два сценария появления радиосигналов. Первый - корабль пришельцев потерпел аварию, и оставшиеся в живых вызывают команду спасателей, которые должны эвакуировать их на базу. В этом случае, наверное, нас оставят в покое. Но мы можем только догадываться, к каким последствиям приведет эвакуация, выдержит ли ее наш земной шар? Второй - никакой аварии не было, сигнал включился после того, как доставленная в Зону научная аппаратура закончила тестирование земных условий, и наша планета была признана годной для колонизации. В этом случае, наша судьба незавидна. Наша биосфера будет уничтожена. Как ненужная, лишняя или вредная. Выбирай сценарий, который тебе больше нравится.

- Мне не нравятся оба.

- Понимаю. Но могу успокоить. Я сказал - выбор, но это всего лишь пустые слова, которые произносят, чтобы поддержать разговор, когда говорить не о чем. На события в Хармонте мы, земляне, повлиять не можем. Нам никто не расскажет, в каком конкретно сценарии мы обнаружили Посещение, и какие беды оно нам принесло и еще принесет. Мы можем только догадываться о смысле происходящего, фиксируя текущие события, которые разворачиваются на наших глазах. Ваши замечательные ученые из Института занимаются именно этим. Наблюдают и ведут подробный дневник событий. Спасибо им большое - хорошее дело. Жаль, что они не делали этого с первого дня Посещения.

- Но теперь у нас есть ты, Молниев, и твой американский партнер. Вы нам поможете придумать новые, неизвестные пока сценарии.

- Да. Это наша работа. Мы справимся, - с гордостью сказал Молниев. - Напишем книгу, а вы будете читать.

Шухарт как учитель

Удивительно, но сообщение профессора Робертсона о таинственном радиосигнале из Зоны заметного ажиотажа в Институте не вызвало. Подозреваю, что и семинар профессор провел только для того, чтобы застолбить за собой тему. Не удивительно, что желающих вмешиваться в его работу не нашлось. Вопросы приоритета - дело темное, грозящее смертельными обидами и судебными разбирательствами.

Впрочем, комментировать личные взаимоотношения сотрудников Института я не собирался. Не мое это дело. Наверное, мне следовало рассказать доктору Пильману и профессору Уильямсу о том, какой неприятный вывод о замыслах возможных пришельцев сделали приглашенные фантасты, но передумал. Я не считаю, что американские ученые глупее нас, доморощенных мыслителей, так что наверняка они смогли сделать правильные выводы и без подсказки. Решил, что расскажу им все только после того, как обнаружу радиопередатчик.

А вот с этим возникли проблемы. Рэдрик Шухарт на настоятельные просьбы отправиться, наконец, вместе со мной в Зону, отвечал резко, иногда грубо. По его словам, я пока еще не готов к подобным прогулкам.

- Тренируй меня, проведи разъяснительные занятия, подготовь к ужасам, с которыми предстоит встретиться в Зоне. Неужели это так сложно?

- Да. Это непросто.

- Но ты даже и не пытаешься!

Шухарт не сдержался и заржал, потом попытался сосредоточиться и выглядеть серьезным, как это подобает взрослым людям, которым предстоит объяснить малым детям элементарные вещи, однако получалось это у него плоховато.

- Вы, господа ученые и теоретики, слишком далеки от реальной жизни, существуете в мире своих искусственных формул и идей. Иногда даже не верится, что вы еще живы. Как вы собираетесь разобраться с загадками Зоны, непонятно. Зона обычно таких деятелей наказывает.

- Здоровая критика, во многом я ее разделяю, - сказал я, мне понравилось, что Шухарт сам заговорил о Зоне. - Но ты не объяснил, почему не готовишь меня к походу в Зону? Ты думаешь, что я передумаю? И не надейся. С тобой или без тебя, но я туда отправлюсь.

- Человека к Зоне нельзя подготовить, - сказал Шухарт тоскливо. - Он может подготовиться только сам. Точнее, это Зона решает, принять человека или нет. На каждого она действует по-своему. Ты живешь в Хармонте. А это значит, что Зона тебя исследует гораздо тщательнее, чем ты Зону. Однажды ты узнаешь, согласна ли Зона принять тебя. Ты поймешь, когда это произойдет. Вот тогда и решим, когда отправимся на поиски твоего радиопередатчика. Понятно?

- Нет.

- Что нет? Ты ничего не понял. Вспоминай чаще мои слова, может быть, что-нибудь со временем уразумеешь. Главное, чтобы поздно не было.

Полезное чтение

Месяц шел за месяцем. Понимание того, что Зона меня приняла, так и не пришло. Шухарту нравилось наблюдать за моими душевными терзаниями - поскольку желание отправиться в Зону за радиопередатчиком за время ожидания у меня только крепло. Его забавляло, что я так и не решился отправиться в Зону самостоятельно.

- Давай считать, что Зона не против моего визита. Ты можешь начинать готовить меня к походу, - однажды сказал я, когда ехидная ухмылка Шухарта показалась мне особенно циничной.

- Конечно, - с готовностью ответил Шухарт. - Начни делать утреннюю зарядку: отжимание, бег на месте, велотренажер, поднимай гири или гантели. Когда почувствуешь, что ноги и руки твои готовы к серьезным испытаниям, скажи мне. Это будет первая подсказка, что наступило время заняться твоей головой. Ты, с моей помощью, конечно, попытаешься выбить всю научную дурь, которая там скопилась в огромных количествах. От тебя потребуется совершить подвиг! После чего заполним твою голову простыми инстинктами самосохранения и внимания. Тебе понравится.

Я выполнил требование Шухарта, подкачал мышцы и привел в норму дыхалку, но когда я рассказал ему об этом, он ехидно спросил:

- Подтянись десять раз на турнике. Сможешь?

- Да, - соврал я.

- Хорошо. Сейчас подтянешься при мне.

- Ладно, пойду еще потренируюсь. Но нам нужно торопиться, время не ждет.

- Не беспокойся, я побывал в лаборатории No 1522, и никакого передатчика не обнаружил.

- В этом нет ничего удивительного. Потому что его поисками должен заниматься специалист.

- Зона настойчиво затягивает тебя, новичок, в свои сети. Берегись. Я знал ребят, у которых вдруг возникало непреодолимое желание побыстрее оказаться в Зоне. Ничего хорошего из этого не получалось. Не хочу, чтобы ты разделил их печальную судьбу.

- Но мне надо. Это моя работа.

- Обязательно сходишь, если я посчитаю, что ты готов, и Зона тебя примет.

Я интеллигентно выругался и занялся привычным делом: чтением последнего бюллетеня Института. К моей то ли радости, то ли удивлению, я обнаружил там статью доцента Мэрфи о таинственных радиосигналах из Зоны. У него получился весомый научный трактат с графиками, таблицами и формулами. Как положено. Я был вынужден признать, что Мэрфи удалось сделать огромный скачок в изучении "хармонтского феномена".

Если отбросить обязательную в подобных публикациях наукообразную воду и бессмысленные формулы, то в остатке окажется потрясающее открытие: радиосигнал, посылаемый в пространство из Зоны, повторялся через неравные промежутки времени.

Получается, что это было сообщение. От кого-то кому-то. Зачем-то. А это значит, что "хармонтский феномен" отныне следует называть "хармонским инцидентом". Совсем нехорошо. Я вспомнил о двух возможных сюжетах Молниева и еще раз понял, что не хочу, чтобы исполнился любой из них. Но это был тот случай, когда от моего хотения действительно ничего не зависело, как и говорил Молниев. Смысл имело не то, что мы, люди, желаем и на что рассчитываем, а то, как мы должны реагировать на резкое изменение нашего положения в Галактике, но об этом в Институте не думают, поскольку человечество ни с чем подобным до сих пор не сталкивалось.

Для того, чтобы продолжить собственные исследования многомерного мира, а в необходимости этого я уже не сомневался, необходимо было получить дополнительную информацию. Я договорился о встрече с доцентом Мэрфи и попытался осторожно расспросить его о характере сигналов и о том, как он их интерпретирует. Мне хотелось услышать от него другое объяснение, третье, хотя бы немного оптимистическое, отличное от катастрофических домыслов Молниева.

Толстый и гордый Мэрфи весь светился от счастья, ему повезло сделать выдающееся открытие, и теперь он собирался использовать свой успех с наибольшей выгодой для себя и своей семьи.

- Ваши радиосигналы действительно повторяются? - спросил я.

- Да, - с готовностью подтвердил Мэрфи. - Могу предъявить дневник наблюдений.

- Не нужно. Я вам верю.

- А почему вы назвали радиосигналы из Зоны "моими"? На что вы намекаете?

- Я их так назвал, потому что это вы их открыли, - объяснил я.

- Открыл их профессор Робертсон, я всего лишь установил, что сигналы повторяются время от времени.

Понятно, что я недостаточно хорошо знаю английский язык, поэтому не всегда понимаю реакцию американцев на самые простые и дежурные слова. Иногда с учеными из хармонтского Института надлежит говорить осторожно, как с малыми детьми. На всякий случай, я добавил, чтобы Мэрфи не обиделся окончательно:

- Я только подтвердил, что обнаружение нерегулярно повторяющихся сигналов из Зоны - великое открытие, которое сделали именно вы.

- Это действительно так, - удовлетворенно сказал Мэрфи. - Спасибо за комплимент.

Пришла моя очередь удивляться. Неужели он и в самом деле считал, что открытие стало бы менее значимым, если бы его сделал кто-то другой?

- Что вы думаете об этих сигналах?

- Ничего не думаю, - ответил Мэрфи.

- Почему? - не сдержался я. - У вас есть занятия интереснее?

Ответ Мэрфи показался мне излишне парадоксальным. Скорее всего, мы действительно не поняли друг друга. Хотелось бы, чтобы мой английский был лучше.

- Я буду говорить только после того, когда выясню, какая информация содержится в этих сообщениях, - сказал Мэрфи торжественно.

- Каким образом?

- Я нанял на полставки аналитика из ЦРУ. Он специалист по расшифровке загадочных текстов. От него полезная информация не ускользнет.

Мне осталось только задумчиво кивнуть. С аналитиком из ЦРУ Мэрфи хорошо придумал. Но я был рад, что исследование таинственного сигнала зашло так далеко - до расшифровки. Правда, поверить в то, что црушник способен понять сообщение инопланетян, я не мог. Они ведь имеют дело с человечкими шифровками. Но мало ли чудес происходит в хармонтской Зоне?

В поисках инопланетян

Во вторник меня вызвал к себе доктор Пильман. Его интересовало мое мнение о сигналах, исследованных Мэрфи. Я честно признался, что пока не готов обсуждать этот вопрос, поскольку о сигналах мне известно только то, что Мэрфи сообщил в статье. О заумных рассуждениях фантастов о тайных замыслах пришельцев фактами я рассказывать не стал. Мало ли что в голову фантастам придет. Не уверен, что именно я должен рассказывать об этом директору Института внеземных культур.

- Мое начальство считает, что пора Институту дать прямой ответ на вопрос о природе Посещения, - сказал доктор Пильман с явной грустью. - Работа доцента Мэрфи позволяет признать верной гипотезу о визите на Землю представителей развитой внеземной цивилизации. Это очень важный и доказанный факт.

Мне было интересно узнать подробнее о начальниках Пильмана, но я и без подсказки понял, что это негодный образчик нездорового любопытства. Пришлось мне отделаться пустой дежурной фразой:

- Неужели все-таки инопланетяне?

- Зафиксированные Мэрфи сигналы доказывают это неопровержимо. Естественное объяснение придумать очень трудно. И главное - теперь ненужно.

- Как вы думаете, это была авария или подготовка к колонизации? - спросил я.

- Нет. Все гораздо проще и красивее, - сказал доктор Пильман. - Представьте себе группу неорганизованных туристов, которые устроили пикник на обочине дороги. Небольшой привал.

- Вы считаете, что никаких практических намерений у участников Посещения не было? - переспросил я с сомнением.

Мой вопрос доктору Пильману явно не понравился, почему - вопрос интересный, ответа на который я никогда не получу. Тем более, что он промолчал, только нахмурился и раздраженно посмотрел на меня, как на человека, в очередной раз грубо нарушившего правила хорошего поведения. У меня хватило ума не спорить. Не время. Продолжу разговор, когда раздобуду передатчик, вещающий из Зоны, и у меня появятся веские основания, чтобы самому выбрать наиболее вероятный сценарий.

- Видите ли, Панов, для успешного поступательного развития науки нужно уметь принимать правильные решения. До сих пор не рекомендовалось использовать инопланетян для объяснения "хармонтского феномена", но ситуация изменилась. Сейчас мое начальство считает, что разумнее придерживаться именно этой гипотезы. Мне и моему Институту поручили найти как можно больше доказательств предположению о пикнике космических туристов.

- И вы отправите в Зону людей, чтобы они отыскали инопланетный радиопередатчик?

- А зачем? Инопланетян на Земле больше нет. Иначе мы бы давно обнаружили следы их жизнедеятельности. Любое разумное существо должно потреблять энергию, преобразовывать ее для своей пользы, созидать что-то искусственное и оставлять после себя горы мусора и прочих отходов своей жизнедеятельности.

- Но знакомство с внеземными технологиями...

- Ерунда. Источником излучения может оказаться "ведьмин пудинг", "комариная плешь" или "пустышка". Мы никогда не сможем понять принцип их действия. Так что и стараться нет нужды.

Я спорить не стал. Может быть потом, когда я буду знать больше, разговор придется продолжить.

Новые идеи Молниева

Вечером я рассказал Молниеву о своей встрече с Пильманом. Для меня самым удивительным в этой истории было то, что Пильман неожиданно смирился с космической версией "хармонтского феномена". Долгие годы Пильман относился к подобной возможности более чем скептически, и вдруг резко изменил позицию, забыв о своих обоснованных возражениях. Честно говоря, мне показалось, что нерегулярных сигналов Мэрфи маловато для столь важных выводов.

- И что Институт собирается предпринять? - спросил Молниев.

- Ничего, - признался я и рассказал ему о новой концепции "хармонтского феномена" как пикника на обочине космической трассы. Не без ехидства заметив, что такой сценарий фантастам в голову не пришел. А это означает, что ученые не такие уж простаки, как считают фантасты, и способны придумывать оригинальные сюжеты не хуже профессиональных сочинителей.

- Не верю я в сюжет с космическим пикником, - сказал Молниев. - Требуется слишком много допущений, чтобы этот сценарий оказался правдой. К тому же, кое-что до сих пор остается необъясненным.

- Например? - спросил я.

- Почему в Чучемле возникла вторая Зона? Ева Пильман утверждает, что они связаны друг с другом на макроквантовом уровне.

- Квантовые эффекты в макромире? - удивился я.

- Мы, фантасты, давно об этом говорим. Конечно, они существуют. Беда в том, что человеческие органы чувств не способны их фиксировать. Это как радиоволны - люди используют специальные приборы, чтобы их обнаружить. У нас нет приборов, с помощью которых мы могли бы наблюдать квантовые эффекты в макромире. Но когда-нибудь они появятся. И внезапно окажется, что мы очень мало знали о мире, в котором живем. Не исключаю, что в этом истинном мире не понадобится придумывать мифических инопланетян и приписывать им страсть к пространственным перемещениям, чтобы объяснить "хармонтский феномен".

- Для меня квантовая теория в макромире столь же маловероятна и недоказуема, как и теория пикника доктора Пильмана, - сказал я с раздражением.

Как объяснить Молниеву, что я не могу всерьез оперировать сразу несколькими теориями, в которые не верю, пока не получу подтверждения. В данном случае, мне нужен был радиопередатчик или другой выявленный источник радиоволн, который я бы обнаружил в Зоне. Пильман предположил, что это может быть "ведьмин пудинг" или другая жидкость, которой полно в Зоне. Жидкий радиопередатчик - это интересно. Но в таком случае появляется возможность объяснить сигналы естественными причинами. Но это, конечно, в свою очередь требует проверки.

- Но есть еще один факт, который ты упускаешь, - сказал Молниев. - Ваш радиосигнал слишком слаб, чтобы можно было бы считать его отправленным к космическим объектам.

- И что?

- Скорее всего, он предназначен для пришельцев, которые в настоящее время все еще находятся в Хармонте. Или для сотрудников Института, чтобы помочь им, наконец, разобраться с "хармонтским феноменом". То есть, это своеобразная подсказка.

- Но зачем?

- А зачем было Посещение?

- Не знаю.

- Правильно. Вот и на твой вопрос я отвечаю так же: "Не знаю".

- И что же нам делать?

- Вот на этот вопрос я отвечу. Ты должен раздобыть пресловутый передатчик. А я буду искать инопланетян, которые притворяются людьми здесь, в Хармонте.

- Чушь, - не удержался я.

- Вовсе нет. У Энди Хикса есть повесть, в которой он доходчиво объяснил, что искать инопланетян разумнее всего на Земле. Например, в таких местах как Хармонт. Даже если окажется, что "хармонтский феномен" не их рук дело, они все равно объявятся поблизости. Потому что любопытства еще никто не отменял, и им обязательно захочется разузнать, что это тут происходит без их ведома? Разум - это ведь любопытство, не правда ли?

- Разоблачить спрятавшихся инопланетян будет очень трудно, - посочувствовал я.

- Не труднее, чем обнаружить источник сигналов в Зоне.

Я кивнул. Что-то я потерял в последнее время желание спорить. И это плохо. Старею. А может быть, повзрослел и считаю, что для спора нужны веские доводы.

В гостях у Питера Мозеса

Мне нужно было в Зону. Я уже понял, что кроме меня никто источник радиоизлучения в Зоне искать не будет. Почему, кстати? Но как заставить Шухарта взять меня с собой в Зону, я не знал. Единственное, что я придумал: следовало накричать на него, а если откажется, стукнуть по голове логарифмической линейкой. С другой стороны я понимал, что отправляться в Зону без опытного сталкера глупо. Мне нужен был умелый проводник.

Я сидел и сосредоточенно подыскивал убедительные слова, которые должны были соблазнить Шухарта, когда ко мне пришел доктор Пильман и попросил (ничего себе!) меня съездить в офис фирмы "Престиж" к Питеру Мозесу. Для важного разговора.

- Он ваш родственник? - вырвалось у меня.

- Почему родственник? - удивился Пильман.

- Простите. Не обращайте внимания. Это была глупая русская шутка.

Пильман не любил русских шуток, потому что не понимал их. Но я ведь извинился.

- Отправитесь немедленно, Пирер Мозес ждет вас. Он прислал за вами мясника Каттерфилда. Так что поездка будет приятной и безопасной.

Надо полагать, это был пример американского юмора. Такой же недоступный для меня, как и русский юмор для Пильмана.

Неожиданный интерес к моей скромной персоне мне не понравился. С другой стороны, поговорить можно, но сомневаюсь, что я знаю какой-нибудь важный для Мозеса секрет.

Доктор Каттерфилд обрадовался, когда увидел меня, и принялся рассматривать, как будто я был его любимым пациентом с запущенной болезнью.

- Зачем я вам понадобился? - спросил я.

- Хотим узнать, что вы за человек.

- Мне предстоит экзамен?

- Нет. Я хочу получить вашу свежую энцефалограмму. Этого будет вполне достаточно, чтобы удовлетворить мое любопытство.

Про любопытство мне рассказывать не надо, это я понимаю. Самому было интересно поговорить с Питером Мозесом. До сих пор не могу забыть, как он обрадовался, когда я притащил ему (откуда, спрашивается, до сих пор не знаю) "золотой шар". Хотелось бы когда-нибудь узнать, что же там, в Чучемле, произошло. Но думаю, что Мозес не поможет разобраться с этой историей. Не удивлюсь, если он и сам ничего не знает. Он много раз говорил, что не ученый и теориями не занимается. Интересно, помог ли ему "золотой шар" получить выгоду?

Мозес действительно ждал меня. Мне даже показалось, что он обрадовался тому, что я пришел.

- Хорошо, что вы приехали, - сказал он с явной симпатией. - Сначала пройдите обследование с доктором Каттерфилдом, а потом мы с вами поговорим об интересующем нас обоих явлении.

Пусть так. Почему бы и нет.

- Вы хотите узнать, получится ли из меня сталкер? - спросил я.

- В какой-то мере. Очень маленькой. То, что вы не годитесь в сталкеры, я знаю и без обследования.

- Но зачем тогда...

- Вы человек, который обнаружил в Чучемле "золотой шар". А потому должны отличаться от других людей. Хочу знать, почему вы другой.

- Хотите сказать, что узнаете по энцефалограмме моего мозга? - удивился я.

- Да.

- Потом поделитесь результатами?

- Обязательно. Но не могу сказать, что скажу правду. Боюсь, что правда не принесет и мне, и вам выгоды, - усмехнулся Мозес.

- Почему?

- Многие знания - многие печали.

Я с сомнением пожал плечами.

- Лишних знаний не бывает.

Мозес рассмеялся.

- Когда я был маленьким, я тоже так думал. С вами, Панов, интересно разговаривать. Сходите к Каттерфилду и возвращайтесь. Когда освободитесь, мы продолжим.

Доктор Каттерфилд снял мою энцефалограмму и долго рассматривал ее, недовольно цокая языком.

- Все в порядке? - спросил я.

- Нет, - ответил Каттерфилд.

- Но я буду жить?

- Будете.

- Счастливо?

- Не могу этого исключить.

- Тогда я пойду. Мистер Мозес меня ждет.

- Я пойду вместе с вами.

Было бы странно, если бы я был против.

- Все в порядке? - спросил Мозес, когда мы вошли в его кабинет.

- Нет, - ответил Каттерфилд озабоченно. - У Панова нет Т-зубца.

- Подумаешь, новость. Это было и без ваших замеров понятно. Посмотрите на его вялую мускулатуру и слабые ножки.

- Но тогда я не понимаю, зачем он вам понадобился? Какой от него толк?

- Он еще нас удивит, поверьте моей интуиции, - сказал Мозес, не терпящим возражений голосом. - Главное, мы не должны ему мешать. Из него не получится сталкер, но утверждать, что для этого человека это очень полезное качество, я бы не стал.

- Вам виднее, хозяин.

- Да. Это так.

Неожиданный Мозес

Итак, я узнал, что у меня нет Т-зубца. Каттерфилд посчитал, что это плохо, а Мозес - что нормально. Насколько я понял - это врожденное качество, и уколами или приемом таблеток его не разовьешь. Если есть Т-зубец, то он есть, если нет - то его нет. И с этим следует смириться. И продолжать жить дальше. Тем более, что я не знаю, что это такое, и зачем он нужен человеку.

- На чем мы остановились? - спросил Мозес. - Ах да, вы не верите, что многие знания приводят ко многим печалям.

- Было бы странно, если бы я считал по-другому. Мое дело - поставлять человечеству новые знания. И мне грустно, когда я не справляюсь со своей работой. Знания не имеют отношения к нравственности, моральная оценка научных открытий возникает, только когда их применяют на практике. Я, например, считаю себя плохим человеком, когда перестаю поставлять людям новые знания.

- Всегда находятся люди, которые применяют их во зло человечеству.

- Высшая безнравственность - отсутствие знаний. Сказано: "не ведают, что творят".

- Не буду спорить, поскольку не знаток тонкостей человеческой нравственности, - сказал Мозес. - Но некоторые желания и поступки людей меня удивляют. Например, зачем вы собираетесь отправиться в Зону? Я послал вам в помощь опытного и умелого человека Шухарта. Что не так?

Я искренне удивился, откуда Мозес знает о моем желании обнаружить передатчик, но потом вспомнил, что уже давно рассказываю о своем намерении всем подряд: Уильямсу, Робертсону, Шухарту, Пильману... Кто-то из них мог доложить об этом Мозесу.

- Но почему вас это волнует? - удивился я.

- Для моего бизнеса крайне важно, чтобы вы, Панов, добились прогресса в изучении "хармонтского феномена". У вас есть для этого хорошие шансы. Вместо этого, вы собираетесь рисковать своей жизнью ради исследования какого-то сомнительного и лишенного смысла явления. Шухарт пытается вас отговорить, но пока, как я понял, безуспешно.

- Надеюсь, что я быстрее уговарю его отправиться в Зону со мной. Я настойчивый.

Я рассказал Мозесу о повторяющемся радиосигнале, излучаемом неизвестным источником, расположенным в Зоне. Нельзя исключать, что источник этого сигнала - радиопередатчик инопланетян. Получаем факт настолько грандиозный, что его значимость нельзя переоценить. Появилась возможность установить непосредственный контакт с представителями внеземной цивилизации. Это же фантастика! Нельзя упускать такой шанс.

- А по-моему это собачья чушь! - сказал Мозес неожиданно.

- Вот схожу в Зону и лично установлю, чушь это или нет, - обиделся я.

- Я не смогу вас отговорить?

- Нет.

- Хорошо, я скажу Рэдрику Шухарту, чтобы отвел вас в Зону и вернул обратно, по возможности живым.

- Спасибо. Я постараюсь быть осторожным.

- Чушь собачь! Но, как я понял, легче исполнить вашу прихоть, чем уговорить отказаться от дурацкой затеи, - сказал Мазес.

- Я должен попробовать. Вдруг получится. Кстати, что такое Т-зубец?

- Фактор, с помощью которого можно определять способность людей посещать Зону. Есть Т-зубец - из тебя получится сталкер, нет - лучше в Зону не соваться. Правда, и с Т-зубцом все равно мрут, но меньше.

- Плохо, что его у меня нет?

- На вашу способность заниматься наукой это не повлияет.

- Вы меня успокоили.

И все-таки радиопередатчик

Утром, когда я пришел на работу, оказалось, что там меня уже поджидает сердитый Рэдрик Шухарт. Увидев меня, он покрутил пальцем возле виска. Международный жест, оценивающий интеллектуальное развитие глупого человека.

- Я обидел тебя или сделал что-то неправильное? - поинтересовался я.

- Твоя настойчивость раздражает.

- Ты о чем?

- Питер Мозес поручил мне отвести тебя в Зону.

- Ну и как? Отведешь?

- Если умрешь, я виноватым себя считать не буду.

- Правильно. Виноватым тебя будет считать Питер Мозес, - пошутил я.

Шухарту было меня жалко. Он не верил, что поход в Зону окончится для меня благополучно.

- Ты же поможешь мне выжить, Рэд? - решил я его поддержать.

Конечно, Шухарт тщательно проинструктировал меня. Для начала нарисовал на листке бумаги подробный план предстоящего путешествия. И расписал каждый шаг, каждый поворот головы, каждую необходимую паузу, каждое движение, которые мне придется совершить в Зоне. Его инструкцию я честно выучил наизусть и обещал беспрекословно выполнять.

Не могу понять, почему он так волновался за меня. Лаборатория No 1522 было самым известным помещением провалившегося здания Института. Ее посетили уже десятки сталкеров. В последнее время все проникновения были успешными. Люди гибли только в первые дни, когда сталкеры еще плохо представляли, с чем им придется столкнуться. А потом был получен бесценный опыт, что помогло свести людские потери к минимуму. Если вести себя осмотрительно, то поход к лаборатории No 1522 можно считать практически безопасным. Нужно только четко выполнять инструкции. А поскольку я обещал Шухарту, что буду мгновенно, без раздумий, выполнять его приказы, то поход в Зону должен был стать для меня чем-то вроде посещения пятничного "Боржча".

И вот наступил день, когда Шухарт сказал:

- Завтра мы отправимся в Зону. Если передумал - скажи прямо. Никто тебя не обвинит в трусости, потому что никто не хочет, чтобы ты туда отправился.

- Я договорился с Питером Мозесом.

- Нет. Хозяин назвал тебя чертовым придурком и пообещал оторвать мне голову, если с тобой что-нибудь случится.

- Но ведь со мной ничего не случится?

Шухарт тяжело вздохнул, на меня он не смотрел.

- Зона не место для прогулок. Никто не даст гарантии, что ты там выживешь. Ты слишком хлипкий и наглый. Из тебя сталкер не получится.

- Не придумывай, - сказал я примирительно. - Мы быстренько сбегаем, отыщем передатчик и вернемся. Как на склад с накладной.

Шухарт еще раз покрутил пальцем у виска. И я в первый раз подумал, что он прав.

Мне рассказывали, что поход в Зону можно сравнить с прыжком с парашютом. Можно сколько угодно мысленно готовиться к страху, который обязательно тебя настигнет, как только ты подойдешь к открытому люку и увидишь землю, которая выглядит с борта самолета беспощадной и чужой, но это всего лишь придуманный, "теоретический" страх. Как говорят опытные люди, настоящий страх настигает парашютиста, желающего совершить второй прыжок. Потому что он уже не думает, а знает, каково это оказаться в пустом пространстве и лишиться опоры под ногами. Наверняка, и сталкеры, отправляясь во второй поход, трясутся от страха по-настоящему - они-то уже знают, что за их жизнь в Зоне не дают и медного гроша.

Но я решил быть самым умным. В первый раз соберу в кучку свою силу воли, и буду повторять про себя: будь что будет. Может быть, и пронесет. А во второй не пойду, даже если уговаривать будут. Но кому я в Зоне нужен, без Т-зубца и со слабой мускулатурой?

Ночью спал плохо. Утром меня немного потряхивало, в страхе, который я назвал "теоретическим", тоже ничего хорошего не было.

Утром Шухарту мой внешний вид не понравился.

- Что-то ты зеленый, парень. Может, не пойдешь? Давай, я один сбегаю и принесу тебе твой передатчик.

- Исключено. Я готов. Инструкцию выучил.

- Сказал бы я тебе пару теплых, но уже поздно. С упрямым ослом спорить глупо.

- Обещай, что вытащишь меня, даже если я погибну. Не хочу становиться "ходячим мертвецом".

- Разве можно такие слова перед походом в Зону говорить? - разозлился Шухарт. - Правильно хозяин сказал, что ты чертов придурок.

- И все-таки обещай.

- Ладно. Запомнил. Но до этого дело не дойдет.

Дальнейшее я помню плохо. Все мое внимание было занято выполнением полученных от Шухарта инструкций, на другое я был не способен, даже по сторонам, вроде бы, не смотрел.

А потом меня накрыло. Внезапно, без предупреждения. Как парашютист, выпрыгнувший из люка самолета, я оказался в пустом пространстве, потеряв опору под ногами. Я испугался, но как оказалось, поспешил. Пустое пространство вокруг меня стало наполняться какой-то гадкой субстанцией. Воздух вокруг стал непостижимым образом сгущаться, стал неприятно липким и вонючим, мне показалось, что мои башмаки прилипли к полу. Но самое ужасное, что он проникал ко мне в нос и глаза. Это было уже не страшно, а тошнотворно.

Я хотел рассказать об этом Шухарту, попросить совета, но слова мои затвердели, обратились в камни, отделить их от моей гортани было неимоверно трудно. Затхлый запах дурманил сознание, а за спиной, как будто кто-то истощенно вздыхал. Жуть!

Хотелось все бросить, и быстрее вырваться из Зоны в привычный мир, но и с этим возникли проблемы. Такое бывает в сновидениях, когда попадаешь там в тяжелое положение, хочется убежать, а не получается, на руках и на ногах словно гири подвешены.

- Расслабься, парень, мы на месте.

Действительно, на двери перед нами было от руки написано: "1522".

Я ожесточенно помотал головой, чтобы сбросить ненужное оцепенение. Теперь было не до страхов, нужно было работать. Я достал детектор излучений и тщательно исследовал каждый уголок лаборатории. Никакого радиосигнала, ни сильного, ни слабого мне обнаружить не удалось.

- Ну и зачем мы сюда приперлись? - спросил Шухарт с иронией. - Ты доволен? Удовлетворил свое дурацкое любопытство?

Сдаваться мне не хотелось, я внимательно осмотрел каждый предмет, который мог бы излучать радиоволны, но не преуспел и в этом.

- Мы можем возвращаться?

Я кивнул. Любой другой ответ только бы подтвердил мою дурость.

Не помню, как мы выбрались из Зоны на зеленую травку.

- Я не нашел передатчика, - сказал я, мне хотелось, чтобы Шухарт меня пожалел.

- Ну, почему вы, умники, не слушаете знающих людей? Во второй раз я тебя в Зону не возьму, - сказал он грубо. - Даже не уговаривай.

- Да я и сам не пойду. Попробовал и ладно.

- Вот что, парень, лети стрелой в гостиницу, прими душ, переоденься. А потом сразу в "Боржч". Закажи бутылку виски и ни с кем не делись драгоценной влагой, сам оприходуй. Можешь не сомневаться, ты сейчас в таком состоянии, когда спиртное пойдет тебе на пользу. Не сомневайся, обязательно сработает. Может быть, Зона тебя и отпустит. Утром проснешься, как нормальный человек, перебравший вечером лишнего.

Я кивнул. Почему-то мне захотелось исполнить его приказ немедленно и беспрекословно.

Молниев о запутанной фантастической эзотерике

Сначала все шло по плану: я принял душ, переоделся, мне стало легче, но до "Борща" добраться не успел. По дороге меня перехватил Молниев.

- Я слышал, что ты собрался в Зону? В поисках передатчика. Кстати, хорошее название для романа.

- Нет. Не собираюсь, я только что вернулся из Зоны.

- Ух ты! Нашел вражеский передатчик?

- Нет.

- Прощай, красивый и пошлый сюжет о безжалостных инопланетянах, желающих завоевать Землю.

Он довольно рассмеялся и похлопал в ладоши.

- Не скрою, рад. Боялся, что "хармонтский феномен" будет объяснен так банально.

Мне хотелось объяснить Молниеву, что реальность не обязана подчиняться выдуманным правилам построения сюжетов, которые заменяют фантастам повседневную жизнь, но понял, что это бессмысленно. Он все равно не поверит.

- Рано или поздно, мы все равно узнаем правду, - сказал я примирительно.

- Что-то я сомневаюсь.

- Почему?

- Все вы, современные ученые, слишком увлечены поисками рационального знания, чтобы понять истинную природу мира. Вы не можете признать, что вокруг вас могут встречаться иррациональные проявления, для которых ваши причинно-следственные связи ничего не значат. Так вы воспитаны, и тут ничего не поделаешь. Вы все равно останетесь учеными.

- Правда, в волшебную палочку я не верю.

- Это понятно, - сказал Молниев раздраженно. - Но в Хармонте люди встретились с явлениями, которые не имеют простого рационального объяснения. Вы способны это признать?

- Обязательно. Если это будет подтверждено опытным путем.

- Скучно с вами, фанатиками. Неужели непонятно, что у науки нет аппарата, который бы позволил объяснять чудеса?

- А что такое чудо?

- Нарушение по воле всемогущего Бога естественного хода вещей.

- Нет необходимости вводить и учитывать фактор, который по определению не может быть исследован. Ваши фантазии приведут нас в тупик.

- Религиозные фанатики явно терпимее вас, ученых. Однажды какой-то Папа Римский, номера не помню, решил проверить твердость веры своей паствы и задал простой вопрос: "Если завтра, к примеру, прибудет экспедиция с Марса, придут к нам, и один из них скажет: "Я хочу креститься!" Как с ним следует поступить?". А потом сам и ответил: "Конечно, инопланетян следует принять и обращаться с ними, как с равными. Христиане никогда не должны закрывать дверь перед желающими креститься".

- И что из этой притчи следует? - спросил я.

- Больше всего на свете ученые желают убедиться в том, что их привычные научные взгляды совпадают с представлениями выдуманных марсиан. Что, какими бы продвинутыми не были пришельцы, их возможности не должны противоречить законам природы, которые мы земляне установили или только собираемся установить. Мы разрешаем инопланетянам только что-то добавлять или уточнять к нашим взглядам.

- Прежде чем выяснять с пришельцами такие тонкие вопросы, неплохо было бы их поймать и установить контакт. Нельзя договориться с кем бы то ни было, если он ничего не говорит в ответ, - я постарался вернуть Молниева на грешную землю из мира фантазий.

- Это явно не наш случай. Артефакты, оставленные пришельцами - это и есть их ответ. Мы пытаемся понять явление Посещения с помощью установленных законов природы. А они подтверждают или опровергают наши попытки своими артефактами. Пусть молчаливый и косвенный, но диалог уже идет. Аналогией "крещения" стало бы разумное объяснение чудес "хармонского феномена" в терминах нашей науки. Таким образом, мы смогли бы ввести наших неуловимых инопланетян в круг наших понятий. То есть "крестить".

- Но признай, что у вас пока это не получается.

- Да, пока мы не можем этого сделать, - признал я. - Мы не способны даже решить, с разумным явлением мы имеем дело или естественным. Не хватает ума. Я рассчитывал, что смогу обнаружить чужой передатчик. Это был бы самый разумный и простой способ установить контакт. Но - ничего не вышло. Нет там передатчика. И это очень обидно.

- Вот я и говорю, - не унимался Молниев, - если ваша наука не способна даже на такое решение, не пора ли начать применять методы исследований, отличные от естественнонаучных: магию, эзотерику или другие сверхъестественные подходы?

Вот, когда я окончательно понял, что мне нужно как можно скорее очутиться в "Боржче" и принять пару стаканов виски без закуски. После Зоны участвовать в философских диспутах у меня не было сил.

- Наверное, ты прав, дружище. Только я заниматься этим не буду. Пусть кто-нибудь другой. Я желаю ему успеха. Кстати, попробуй сам. У тебя получится. Напиши книгу про пришельцев призраков, она будет иметь успех у читателей.

- Не попробуешь, даже если окончательно убедишься, что твой труд бессмысленный?

- Когда пойму это, тогда и поговорим. Но ключевое слово здесь - "пойму".

Молниев замолчал, наверное, попытался отыскать в моих словах признаки того, что его слова произвели должное впечатление, и он заставил меня поверить в магию и эзотерику. Но довольно быстро понял, что сбить меня с толку у него не получилось.

Я тотчас воспользовался заминкой, тепло попрощался с фантастом, и стремглав бросился в "Боржч". Лечиться.

В "Боржче"

Народу в зале было немного. Я подошел к стойке бара. Эрнест посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. За последние годы он научился безошибочно узнавать сталкеров, только что вернувшихся из Зоны. Глаза, наверное, у них тускнеют как-то по-особенному или, наоборот, сверкают неестественно. А удивился он тому, что я - теоретик из Института рискнул своей жизнью и побывал в Зоне по собственной инициативе. Но долгое общение со сталкерами научили его тому, что есть вещи, которыми ему интересоваться не положено. Он молча налил мне порцию виски и пододвинул миску с орешками. Эрнест лучше других знал, что нужно сталкеру в первую очередь.

- Погоди, Эрни, - сказал внезапно невесть откуда появившийся Шухарт. - Тащи целую бутылку и стакан побольше, русскому твои рюмочки без надобности. И запиши на мой счет.

Эрнест довольно кивнул. Хороший клиент - хорошая новость.

Я был рад тому, что Шухарт не бросил меня. Пить в одиночку было тоскливо. Не могу сказать, что мне нужен был собеседник, но то, что рядом сидел человек, который знал, что пью я не со скуки, а потому что у меня есть веская причина, чтобы поправить здоровье, для которого виски - самое лучшее лекарство.

И вот я сделал хороший глоток, рассчитывая, что туман в моей голове исчезнет, и я смогу опять здраво мыслить. А подумать мне было о чем. Неудача с поиском передатчика практически разрушила стройную теорию инопланетного вмешательства в наши земные дела. И теперь нужно было начинать сначала, придумывать что-то другое.

Шухарт плеснул мне в стакан следующую порцию виски. Я послушно выпил. Неужели мне и в самом деле придется заниматься эзотерикой и мистикой? А что тут возразишь? Если не останется другого выхода, стану метафизиком. Задачку все равно придется решать.

- Некоторые люди не понимают разницы между параллельными мирами и высшими измерениями, - сказал я. - Все параллельные миры - привычные для нас трехмерные вселенные. А четырехмерный мир от нашего отличается принципиально. В нем действуют совсем другие законы природы. Если удастся доказать, что "хармонтский феномен" есть проявление многомерности мира, многое станет понятнее. То есть все еще больше запутается, но мы поймем, что нам придется о своих законах забыть и устанавливать законы четырехмерного мира, что согласись очень любопытно. Захватывающе интересно. О, нам повезло, что мы можем заниматься этим не теоретически, а исследуя конкретные проявления новой физики. Не новой физики в том смысле, в котором мы привыкли использовать эти слова. А другой физики, не имеющей к нашей Вселенной никакого отношения. Понятно?

- Нет, - признался Шухарт. - Но ты говори, может, тебе и полегчает.

- Мы попали в трудную ситуацию. Честно говоря, мы не знаем, что такое пространство и что такое время в нашем трехмерном мире. А в четырехмерном это вообще невообразимо. Мне кажется, что у нас даже нет таких слов, чтобы описать эти понятия. Но нужно это сделать. И мы это сделаем.

- Нет, Кирилл, так дело не пойдет. Такие разговоры тебе не помогут. Выброси из головы все эти глупости.

- Это не глупости.

- Не буду спорить. Я говорю, что сейчас это тебе не полезно. Знаешь ли ты какую-нибудь русскую песню? Спой.

Идея показалась мне интересной.

- Красиво, - признал Шухарт. - О чем песня?

Само собой, я спел песню группы "Колибри" по-русски. И попробовал пересказать ее содержание Шухарту.

- Человек продвигается по глубокой луже. Каждый его шаг вызывает многочисленные брызги. Он изучает их, как умеет: оценивает красоту разлетающейся грязи и смотрит, как изменяется их свечением со временем. Почему так происходит, он не знает, для него это чудо. Но ему очень-очень нравится его занятие. И хотя особых результатов достичь не удается, он будет продолжать, потому что хочет.

- Русские сочинили песню о Посещении? - удивился Шухарт.

- Нет.

- Но очень похоже.

- Зачем нужна песня, если она не помогает жить? - сказал я с пониманием.

Честно говоря, я раньше не замечал, что песня так точно описывает мою работу в Институте. Наверное, поэтому она мне так всегда нравилась.

Мы еще долго о чем-то беседовали. Точнее, говорил только я. Не смог удержаться и подробно рассказал о своих планах. "Пустышка" явно четырехмерный объект. А это значит, что я должен научиться отличать трехмерные объекты от четырехмерных. Понятно, что их присутствие должно нарушать физические законы нашего мира. В Хармонте таких объектов должно быть много. Вот и надо сосредоточиться на изучении нарушения причинности и начал термодинамики. И еще много чего интересного рассказал... Шухарт был прав, спиртное действительно оказалось отличным лекарством и помогло успокоиться и отделаться от навязчивого ощущения Зоны.

Но вот бутылка опустела, песня была спета, планы работы озвучены, пора было отправляться в гостиницу. Я даже поднялся, но в зал вошел доцент Мэрфи и, увидев меня, замахал рукой. То ли хотел поприветствовать, то ли побить.

- Мистер Панов! Хочу сказать вам кое-что, - крикнул Мэрфи.

Пить я уже не мог. Но о чем еще мог со мной говорить доцент Мэрфи в "Боржче"? Нет, погодите! Это я должен ему многое сказать. О том, что нельзя писать научные статьи, используя непроверенные данные. Я не счел зазорным проверить их, не так уж это было и трудно. И что же я узнал? Нет в лаборатории No 1522 никаких передатчиков. Это я установил самостоятельно, и никто отныне не смеет при мне говорить о передатчиках и радиосигналах таинственных инопланетян. Потому что их там нет. Я проверил.

Но несчастный Мэрфи еще не знал о том, что его данные не подтвердились, и потому выглядел этаким победителем - гордым и самовлюбленным. Нехорошо, наверное, разочаровывать его, но придется. Я не скажу - никто не скажет. Но как ученый Мэрфи должен быть мне благодарен. Потому что для нас, ученых, главное - стремиться к истине. Ну, пусть не к истине, а к правде. Настоящий ученый должен быть кристально честным, потому что наука не терпит обмана...

- Хорошо, что я встретил вас здесь, в "Боржче", мистер Панов. Будет приятно, если вы разделите со мной минуты моего успеха.

- Что случилось? - спросил я растерянно, наверное, я что-то пропустил.

- Наконец-то, мне улыбнулась удача, - торжественно сказал Мэрфи. - Сегодня я получил официальное уведомление о том, что Отдел планетарных наук Американского астрономического общества присудил мне Премию Джерарда Койпера за выдающиеся достижения в области планетологии.

- Поздравляю! - сказал я. - Обязательно сообщите, какая ваша работа была так высоко отмечена, хочу ознакомиться.

- Так высоко была отмечена моя статья об открытии непериодических радиосигналов из хармонтской зоны на волне в 21 сантиметр.

- Но подождите, Мэрфи, - не сдержался я. - Пока не получено достоверное доказательство инопланетной природы этих радиосигналов, говорить об открытии рано. Нужна независимая проверка.

Мэрфи обиделся.

- В комиссии Премии заседают заслуженные люди, которые тщательно проверили полученные мной данные и признали их заслуживающими внимания.

- Однако никакого радиопередатчика в лаборатории No 1522 нет.

- А вы откуда знаете?

- Я там был.

Мэрфи был потрясен. Мне показалось, что на какое-то время он растерялся. Но быстро взял себя в руки.

- Когда вы там были?

- Сегодня. Два часа тому назад.

- А тогда все понятно, - засмеялся Мэрфи. - Прежде чем отправляться в Зону, вам необходимо было со мной поговорить. Сигналы регистрируются не всегда. Через определенное время. Скажем, следующий радиосигнал мы ожидаем примерно через три-четыре часа. Приглашаю вас принять участие в его регистрации. Придете?

- Конечно. Но не один. Шухарт, пойдешь с нами?

- Нет, - твердо ответил Шухарт. - Я буду занят.

- Отложи свои дела, Рэд, - попросил я. - Проверка научного наблюдения - дело серьезное.

- Справитесь без меня.

- Как хочешь. Мое дело, предложить. Будет интересно. И познавательно.

- Сомневаюсь, - ответил Шухарт.

На следующий день

Утром я долго не мог проснуться, и до своего кабинета добрался только к обеду. Хорошо, что в Институте всем глубоко наплевать на то, когда я прихожу на работу. Думаю, что если вообще перестану появляться на своем рабочем месте, никто и не заметит.

Шухарта не было. И это было хорошо. Мне нужно было обдумать результаты вчерашней регистрации сигналов из Зоны. Как раз в то время, которое предсказал Мэрфи. Я при этом присутствовал, так что отрицать их реальность не было смысла. Меня пока не интересовала информация, которую мог содержать этот сигнал. Но понять, как генерируется сигнал без материального передатчика, было бы интересно.

Если считать реальной радиопередачу, которую мы вчера прослушали вместе с Мэрфи, то следующим шагом станет признание существования внеземного разума. И нам, землянам, придется смириться с тем очевидным фактом, что предполагаемые инопланетяне не только значительно превосходят нас в техническом отношении, но и, как бы это выразиться понятнее, в размерном отношении. Эти существа должны быть как минимум четырехмерными, раз уж они используют четырехмерные артефакты. Пока трудно загадывать, захотят ли столь могущественные существа общаться с нами. Но разве мы способны понять и оценить выгоду, которая могла бы их привлечь?

Вероятно, для нас, землян, было бы спокойнее, если бы они не заметили нашего существования и прошли мимо, или, что еще лучше, остались равнодушными, обнаружив нашу цивилизацию, как мы остаемся равнодушными, обходя стороной большой муравейник.

Но зачем думать о событиях, повлиять на которые мы не в состоянии? Заметят, - мы поговорим с ними, не заметят, - займемся своими делами, радуясь, что одной трудной проблемой стало меньше.

Способен ли четырехмерный объект стать источником радиоизлучения? Ответа я не знал. Но, скорее всего, - нет. Если бы излучение из четырехмерного мира доходило до нашего трехмерного, мы бы уже давно захлебнулись от его обилия. Но я уже стал привыкать к пониманию того, что в измерениях большей размерности законы природы должны значительно отличаться от наших, трехмерных. А может быть, и не значительно. Но все равно очень трудно понять, зачем четырехмерникам понадобилось опускаться в наш ограниченный мир?

Скорее всего, чтобы это понять, нужно провести целый ряд экспериментов с четырехмерными объектами. И в Институте это можно сделать, если считать таковыми добытые сталкерами артефакты из Зоны. Например, я считаю весьма перспективными для таких исследований использовать "черные брызги". Эти загадочные штуки наверняка имеют выход в четвертое измерение.

Как все быстро изменилось. Сколько десятилетий нам придется изучать "хармонтский феномен", прежде чем мы начнем хоть что-то понимать?

Но труд не пропадет даром. Каждое новое открытие или удачная догадка наверняка приведут нас к знаниям и умениям, о которых мы сейчас даже подумать не в состоянии. Только мечтаем или предвкушаем. А вот мне хотелось бы жить в мире, где реализована нуль-транспортировка. Многие путают нуль-транспортировку с телепортацией. На самом деле, это не совсем верно, потому что нуль-транспортировка - это одновременно и телепортация, и машина времени, и мультипликатор.

Как же мне повезло, что я попал сначала в Центр особо важных исследований, а потом в Институт внеземных культур. У меня появилась возможность заниматься наукой и технологиями далекого будущего.

И, слава Богу, что я не один такой. Совместными усилиями мы сумеем понять, что такое "хармонтский феномен". И это станет настоящим прорывом в наших представлениях о среде нашего обитания, а некоторые из нас наверняка сумеют использовать полученные знания для пользы человечества.

Мои приятные размышления были внезапно прерваны. Невесть откуда появился Шухарт. Он был в прекрасном настроении.

- Мечтаешь о светлом будущем? - спросил он. - А вот некоторые работают за тебя.

- Кто же эти святые люди? - спросил я.

- Я, конечно, кто же еще!

Он достал из своего рюкзачка какую-то металлическую коробку и бросил ее мне на стол.

- Что это?

- Тот самый пресловутый радиопередатчик, который ты не сумел отыскать в Зоне.

Я всегда думал, что меня очень трудно чем-то удивить. Но, как оказалось, я был слишком высокого о себе мнения. На некоторое время я потерял способность хоть что-то понимать.

- Где ты его взял? - спросил я, успокоившись.

- Отобрал у одного нехорошего человека. Он не хотел отдавать, пришлось его ударить по голове лопатой.

- Человека? Ты уверен, что это был человек? - я с ужасом подумал, что Шухарт мог ударить лопатой по башке инопланетянина, и теперь нам прилетит ответка. И наша цивилизация бесславно закончит существование из-за дурацкого передатчика.

Он задумался.

- Человек. Вообще-то он Стервятник. Мы привыкли его так называть, а он откликается. Стервятник Барбридж. Слышал, наверное? Кровь у него из ран течет красная. Значит, человек.

- Он сталкер?

- Один из первых.

- Ну, а он где нашел передатчик? Спросил его?

- А как же. Только он его не находил, с собой принес. Передатчик ему вручил деятель из нашего замечательного Института. И показал, как эта штука работает, что нужно нажимать и когда.

- Из Института? - переспросил я, потому что уже ничего не понимал.

- Ты его, наверное, знаешь. Его фамилия Мэрфи.

- Не верю!

- Ты хочешь обидеть меня? Зачем я буду врать? - разозлился Шухарт

- Это тебе сам Стервятник Барбридж рассказал про Мэрфи?

- Да. Я же говорил, что мне пришлось его ударить. А он удара не держит.

Я рассвирепел, у меня даже давление поднялось. Как можно строить какие-нибудь теории и изучать явления, описанные, кстати, в официальном Бюллетене Института, которые являются нагло сфабрикованной фальшивкой? Можно ли теперь верить другим публикациям ученых из Института?

Я немедленно позвонил Мэрфи. Сначала он никак не мог понять, чего я от него добиваюсь. Потом стал рассказывать, что его мысленный (?!) эксперимент прекрасно показал, что инопланетяне вполне могут воспользоваться, в случае необходимости, радиосвязью для передачи друг другу срочной информации, а также для контактов с землянами. Для этого вполне подходит волна длиной 21 сантиметр. Его, Мэрфи, эксперимент есть всего лишь приглашение инопланетянам установить с землянами контакт. Теперь они знают, какой способ общения предпочитают земляне. Очередь за ними. Лично он, доцент Мэрфи, теперь с нетерпением ждет ответного сообщения.

- Но послушайте, Мэрфи, в вашей статье черным по белому сообщается о том, что вами был зафиксирован радиосигнал неизвестной природы. Это прямая ложь и обман мирового научного сообщества.

- Даже не понимаю, о чем вы? На что вы намекаете? Как эксперимент может быть обманом?

- Я не намекаю, а прямо говорю: вы фальсифицируете данные. Это преступление против науки.

- Ерунда. Моя статья принесла науке больше пользы, чем вся ваша сомнительная деятельность за двадцать лет. Не знаю, что вы у себя в России называете наукой. Здесь у нас свои порядки.

- Но вы получили за свою ложь серьезную научную премию.

- А вот с этого и начинайте. Все ваши глупые обвинения объясняются просто - вы мне завидуете. Вы премию не получите никогда.

Он довольно засмеялся и прекратил разговор.

Разговор с Валентином Пильманом

Не люблю наглецов и мошенников. Однако не следует забывать, что я в Институте чужой, более того, русский. То, что я считаю Мэрфи ничтожеством и подлецом, ничего не меняет. Как говорится, в чужой монастырь со своим уставом соваться не следует.

- И что теперь прикажите делать? - спросил я у самого себя, но ответил Шухарт. Наверное, я задал свой вопрос вслух.

- Следует действовать по инструкции, - сказал он сурово, но потом все-таки заржал.

- По какой инструкции? - спросил я раздраженно.

- По любой. У тебя, я подозреваю, их штук десять. Для внутреннего пользования. Выбери ту, которая больше нравится, и действуй.

Не понял, о чем он говорит. Мою работу в Хармонте никто не ограничивал, неприемлемых требований не выдвигал. Более того, часто создавалось впечатление, что мои исследования никого не интересуют. Правда, статьи мои читали. На семинарах упоминали. "Как недавно установлено доктором Пановым...". И все это было очень мило. До поры до времени. Но сегодня я поймал доцента Мэрфи на подлоге. Оставаться в Хармонте я больше не имел права. Надо следить за своим реноме.

Наступил момент, когда нужно было принять решение, и я медлить не собирался. Немедленно отправился к директору почтенного Института внеземных культур доктору Пильману, посчитал, что обязан лично объяснить причины своего увольнения.

Пильман принял меня радушно, не догадывался, что я собираюсь закатить ему скандал.

- Проходите, Панов, должен сказать, что мы довольны вашей работой.

Я не был расположен вести светскую беседу, поэтому без предисловия рассказал о гнусной афере Мэрфи. Надо сказать, что я не использовал нецензурных выражений, и не опустился до прямых оскорблений, хотя высказался неодобрительно и закончил тем, что собираюсь уволиться и вернуться на Родину, поскольку оставаться в Хармонте считаю для себя оскорбительным. Неужели я и в самом деле "романтический ученый по поределению Алмазова?

Пильман искренне удивился.

- Дорогой, господин Панов, не ожидал, что вы так близко к сердцу примете сомнительный, но рядовой поступок нашего сотрудника. Конечно, мы не одобряем столь опрометчивое поведение. Доценту Мэрфи будет указано, что впредь подобные действия недопустимы. Но вы должны понимать, что им, конечно, руководили самые похвальные мотивы, неправильно понятые, но это другое. Вам, наверное, известно, что работы нашего Института, финансируются правительством Соединенных Штатов. Не буду подробно рассказывать об особенностях подобного функционирования. Вам же эти тонкости неинтересны. Но система прекрасно выстроена и эффективно работает. Менять в ней что-либо было бы опрометчиво. И не в нашей компетенции.

Я кивнул.

- Но должен отметить, что финансовое положения Института напрямую связано с результатами нашей работы. Большое значение имеют не только научные достижения, но, в первую очередь, открытия, которые могут быть признаны сенсационными. Ничего плохого в этом нет. Почему результаты наших исследований не могут быть сенсационными? В конце концов, мы здесь занимаемся специальными вопросами, которые не могут рассматриваться как обычные. Нет ничего удивительного в том, что от нас требуют необычных результатов. Вы понимаете?

Я кивнул.

- В конце концов, доцент Мэрфи не сделал ничего предосудительного. Можно рассматривать его действия, как признание того, что он является ярым сторонником гипотезы, в рамках которой считается, что "хармонтский феномен" вызван мусором, который оставили на нашей планете инопланетяне. Я специально употребил слово "гипотеза", чтобы показать вам - утверждение Мэрфи не окончательное, и может быть пересмотрено в любой момент в ходе дальнейших исследований.

- Чушь какая-то - не выдержал я. - Подтасовка фактов не может быть оправдана.

- Но почему же подтасовка? Вы не хуже меня знаете, что гипотеза о Посещении нашей планеты пришельцами, имеет много сторонников. Вероятность, что она верна, никак не меньше 50%.

- Ага. Или были, или не были.

- Любые действия, которые способны помочь нам сделать правильный выбор, должны приветствоваться. Вот так я расцениваю действия Мэрфи. И присуждение ему авторитетной научной премии, только подтверждают мои слова.

- Но его статья лжива.

- Мы не должны обсуждать суждение профессионалов. Но со своей стороны я поддерживаю решение комиссии. Такие лауреаты как Мэрфи укрепляют репутацию премии. Специалисты будут еще долго говорить, что они заглянули в будущее. Дело верное. Рано или поздно такие сигналы будут обязательно зафиксированы. Заслуга Мэрфи в том, что он обратил внимание на возможность обнаружения таких сигналов. Как бы спешно смоделировал событие. Вы же не станете протестовать против математического моделирования?

- Не готов спорить с вами. Только работать в вашем Институте больше не желаю.

- Дорогой мистер Панов, надеюсь, вы понимаете, что я обязательно получу Нобелевку, а вы - нет? - спросил доктор Пильман неожиданно.

Вопрос показался странным, не связанным с нашим разговором. Не могу сказать, что тайная кухня присуждения Стокгольмской премии когда-либо меня интересовала.

- Вы возглавляете Институт, который многое сделал для изучения "хармонтского феномена". Благодаря вам, уже сейчас можно сказать, что наше знание о Мироздании значительно расширилось.

- Вовсе нет. Вы изучаете свойства пространства и времени, до которых людям вообще и членам комиссии по присуждению премии в частности нет никакого дела. А я обещаю человечеству долгожданный контакт с чужим разумом. Почувствуйте разницу. Вы, кстати, видели мое интервью на канале.... Забыл его название, но это неважно. Наука - массам, так сказать. Меня часто приглашают в околонаучные шоу для ведения заумных разговоров. Для создания подходящей атмосферы, как мне объяснили. Я лишь упомянул о работе Мэрфи, только упомянул, и это принесло мне больше известности и славы, чем любая из моих научных статей.

- Я читал некоторые из них - сказал я вежливо. - Ваши работы заслуживают самой лучшей оценки. Мне кажется, вы близки к разгадке тайны Посещения. Гипотеза о путешественниках во времени...

- Нет-нет. Все гораздо проще. Я думаю о практической пользе, которую инопланетные штучки обязательно принесут людям, о неминуемом техническом прогрессе, связанном с ними, а вы, Панов, только о поднадоевшем всем познании и отвлеченных философиях.

- Еще одно основание покинуть ваш Институт. Мы друг другу не подходим.

- Смешной вы человек, Кирилл Панов, - сказал доктор Валентин Пильман и состроил, как ему показалось, доброжелательную ухмылку. Это чтобы я не обиделся, так далеко он заходить не собирался.

Рано или поздно это должно было случиться. Я должен был пробить его удивительную начальственную броню. Это была даже не самоуверенность, а маниакальная убежденность в собственной избранности. Он впервые назвал меня "смешным", таким образом нарушил важное правило, согласно которому начальник не должен демонстрировать подчиненному свои чувства. Но не сдержался, а это показало, что он прекрасно понимает гнусность поступка Мэрфи, но обстоятельства (надежда на щедрое финансирование и расчеты на успешность дальнейшей карьеры) заставили его быть предельно циничным.

- Да, я - смешной. Давайте вместе посмеемся, только я все равно увольняюсь.

- Простите, но решение о вашем увольнении я не могу принять самостоятельно.

- Конечно, потому что это мое право, - улыбнулся я.

- Нет, нам надо получить согласие еще кое-кого.

Чудо Питера Мозеса

- Кто же этот тайный хозяин моей судьбы? - спросил я и приготовился услышать неизвестное мне имя.

- Ваш давний знакомый. Питер Мозес.

Никогда бы не подумал, честно говоря. Пильману удалось меня удивить.

- Я сам недавно об этом узнал, - сказал Пильман задумчиво. - Вам, наверное, рассказывали о том страшном дне, когда новое здание Института внезапно ушло под землю во время церемонии открытия. Собственно, так образовалась Зона. Для меня это был полный крах надежд, крах предполагаемой успешной карьеры. Я преждевременно размечтался, и был повержен в прах вместе со зданием Института. Это был тяжелый день, я ждал, что меня выгонят взашей, как нагадившего песика. Но меня оставили. Как потом я узнал, по прямому приказу Мозеса. Не знаю, кто он такой, и почему обладает такой несуразной властью, но советник президента по науке Нил Кларк лично заверил, что Институтом по-прежнему буду руководить я. А Нилу Кларку приказал Мозес. Понимаете?

- Нет, - признался я.

- Я тоже. Но я не хочу знать правду. Вопрос не моей компетенции. Но когда в Чучемле Питер Мозес приказал мне привезти вас в Хармонт, я сопротивляться не стал. Выполнил. Вы оказались хорошим человеком, у меня с вами не было проблем. До сегодняшнего дня. Пока вы не решили покинуть Институт по какому-то смехотворному поводу. Кто-то там неправильно написал статью. Смешно. Панов, 90% статей, изданных в нашем Институте абсолютная чушь, высосанная из пальца. И меня это устраивает. Это не повод распускать Институт.

- Не неправильную статью, а фальсифицированную. Неужели вы не видите разницы.

- Мне наплевать, - сказал Пильман раздраженно. - Интересно другое. Как на ваше увольнение посмотрит Мозес? Разобьет мне голову или просто уволит с волчьим билетом.

- Мне-то откуда знать? Давайте, спросим у него.

- Уже звоню.

Питер Мозес появился в кабинете доктора Пильмана удивительно быстро, будто ждал в коридоре вызова.

Он кивнул Пильману, пожал мне руку.

- Молодой человек, решил уволиться и вернуться в Россию. Ему не понравилось в нашем Институте.

- Не ожидал такой бурной реакции, Панов, - сказал Мозес спокойно. - Мне казалось, что вас интересует исключительно собственная работа. Я думал, что вы - прагматик, нужную информацию используете, не нужную отбрасываете.

- Я не могу печатать свои работы в одном Бюллетене с доцентом Мэрфи. Это оскорбительно.

- Не печатайте. У вас есть такое право.

- Я очень боюсь, что результаты моей работы будут сознательно искажены и использованы недобросовестно, для доказательства чуждых мне идей. Как только что признался доктор Пильман, в Хармонте это обычная практика.

- Пильман, неужели такое возможно? - ехидно спросил Мозес.

- У нашего молодого коллеги мания величия.

- Ладно. Об этом потом. Скажите, Панов, вы ведь побывали в Зоне? И как вам там?

- Отвратительно. Больше не хочу.

- Хороший ответ, правильный. А сейчас, Пильман, уступите Панову свое кресло. На время, не беспокойтесь. А вы, Панов, устраивайтесь удобнее, сейчас вы заснете на десять минут, после чего мы продолжим наш разговор. Смена впечатлений пойдет вам не пользу.

- Не умею засыпать по приказу, - предупредил я.

- Сейчас у вас получится. Поверьте мне. Это очень хорошо, что вы побывали в Зоне и выжили. Получилось очень хорошо. Шансы на успех повысились.

- Какой успех? - спросил я.

- Мой, естественно. Постарайтесь успокоиться, просто закройте глаза.

Я подчинился. Понравится это Мозесу или нет, это роли не играло. Я все равно в Хармонте не останусь. Тоже мне - хозяин. Но я испытывал к Мозесу непонятную симпатию. Не знаю почему. Вот и решил сделать Мозесу напоследок что-то приятное,. Посплю в его присутствии. Вдруг после этого ему будет легче смириться с моим отбытием.

- Не получается заснуть, - признался я.

- Десять минут уже прошли, - сказал Мозес. - Вы, Панов, молодец. Я в вас верил. И победил.

- И что теперь?

- Посмотрите, не появилось ли у вас что-нибудь новенькое за эти прекрасные десять минут?

К своему удивлению, я обнаружил в своем кармане "золотой шар". Абсолютную копию чучемлевского.

- Прекрасно, - сказал Мозес. - Передайте его мне. Давайте, давайте.

Голос у него был торжественный, словно только что исполнилось самое заветное его желание. Я вспомнил, что, по словам Мозеса, "золотой шар" исполняет именно такие желания - заветные. Было интересно, у Мозеса желание уже исполнилось, или он еще только собирается загадать? Вот будет смешно, если он воспользуется силой "золотого шара" и оставит меня в Институте. Впрочем, это вряд ли. Мое заветное желание - как можно скорее покинуть этот научный притон.

Мозес поднял "Золотой шар" высоко над головой, а потом неожиданно поцеловал его несколько раз. После чего прочитал стихотворение:

- Поспешите, джентльмены, у вас еще остался шанс прикоснуться к "Золотому шару". Я не против того, чтобы ваши сокровенные мечты сбылись, - сказал Мозес торжественно.

Во второй раз, после Чучемли, и Пильман, и я на такую ерунду не поддались.

- А хотите, джентльмены, я расскажу вам тайну "хармонтского феномена"?

- Да, - сказал Пильман.

- Нет, - сказал я. - Хочу сам разгадать ее.

Мозес засмеялся.

- И все-таки, я вам расскажу. Вы, Панов, выслушаете меня, а потом проверите, правду ли я рассказал. Пильману придется поверить мне на слово.

Я вспомнил, чем закончился в Чучемле контакт Мозеса с "золотым шаром". Зона обнулилась. Будет жаль, если и в Хармонте история с Посещением закончится столь же безнадежно.

Рассказ Мозеса был коротким, но содержательным. Цивилизация, к которой он принадлежит (все-таки без инопланетян не обошлось) значительно продвинулась в познании мира и научилась использовать для своих нужд нуль-транспортировку. Нельзя сказать, что они стали четырехмерными сущностями. Нет, они так и остались прежними трехмерными существами. Но кое-какими возможностями четвертого измерения они пользоваться научились. Перемещения в пространстве и времени, вечные двигатели, удобные в домашнем использовании мультипликаторы. Все прекрасно, но всегда находятся неумехи, которые нажимают не те кнопки, а потом удивляются, почему техника не работает.

Собственно, так и произошло, малолетний балбес-практикант нажал запрещенную комбинацию кнопок при установке подаренного ему отцом "золотого шара" и вместо мгновенного перемещения в Театр оперы и балета, где его ожидала невеста, остался дома. А в путешествие по Вселенной отправились неисправные "золотые шары", а точнее, мультипликаторы с ближайшей свалки. Два из них попали на Землю и вместо полезных предметов стали усердно воспроизводить находящийся рядом с ними мусор. Строго говоря, они могли работать целую вечность, поскольку получали энергию от вечного двигателя. Питера Мозеса - работника службы технического обслуживания послали на Землю исправить досадную неисправность, поскольку длительная работа "золотых шаров" довольно быстро сделала бы жизнь на Земле невозможной. Она бы вся стала опасной Зоной, заполненной инопланетным мусором.

Сам Мозес не мог обнаружить "золотые шары", для него попадание в Зону было смертельно - квантовые эффекты разрушили бы его биоскафандр. А вот некоторые люди могли выжить в Зоне (особенно те, у кого в энцефалограмме обнаруживался Т-зубец). Но как показала практика, "золотые шары" они найти не могли, не позволяла ограниченность человеческого восприятия. Мозесу пришлось искать человека, способного попадать в Зону во время сновидений. И ему повезло - он встретил меня. Требовалось время, чтобы подготовить меня к опасному виртуальному путешествию. Но это было уже делом техники. Оказывается, меня надо было только как следует разозлить.

И когда я притащил ему "золотые шары", он отключил их, и для землян Посещение закончилось. Как мне это удалось, не знаю, а Мозес объяснять не стал, сказал только, что мы все равно не поймем.

- Спасибо, ребята, у меня останутся о вас самые приятные воспоминания. У землян большое будущее. Всего вам доброго! Прощайте!

- Мы расскажем про вас всю правду, Мозес. Лично я молчать не собираюсь, - сказал я.

- Во-первых, всей правды вы никогда не узнаете. Во-вторых, вам никто не поверит, примут за сумасшедших, - сказал Мозес, взмахнул рукой и исчез.

- Надо было его поймать и допросить с пристрастием. Хотелось бы узнать о нуль-транспортировке подробнее, - сказал я, рассматривая пустое место, где только что находился инопланетянин, обладающий огромными и полезными знаниями о фантастических технологиях.

- Пустые хлопоты, - сказал Пильман. - Нам до него не дотянуться. А если и поймаем, он нам все равно ничего не расскажет.

Я укоризненно посмотрел на Пильмана. Ученые так рассуждать не имеют права.