Млечный Путь № 4 2020

Наталья Бахтина
Космические истории

Жили-были три Иона: Ион Тихий, Ион Положительный и Ион Отрицательный. Знакомые называли их просто - Тихон, Катион1 и Анион2. Для краткости. Когда-то Анион попросил взаймы у Катиона один электрон. Дай мне, говорит, на некоторое время попользоваться твоим электрончиком. Заработаю скоро и отдам. С процентами. Тот и поверил.

Проходит неделя, другая. Не отдает Анион обратно электрон, и все тут. Привык он к нему, видите ли. Катион уж и так к нему подлетает, и эдак. Не хочет Анион с ним встречаться, всячески уклоняется от общения. Он вообще ни с кем не дружит, этот Анион. Среди других отрицательных ионов так и не прижился, не хотят они его в свою среду принимать. А он, чтобы не показывать, как ему обидно, начал говорить о подобных себе: "Какая отрицательная среда! Ни микросекунды не хочу находиться в этом отталкивающем обществе!". Так и летал сам по себе, по своей собственной траектории, в стороне от привычных трасс большинства частиц.

Решил Катион посоветоваться со своим старинным другом, Ионом Тихим. А тот переехал на новое место жительства, и адреса не оставил. Был на виду у многих, занимал высокую позицию, а тут вдруг раз - и сгинул. Удалился на покой. Друзьям перед исчезновением объяснил, что свое имя пора оправдывать, не зря же ему дано прозвище "Тихий". Его отговаривали: "Куда ты полетишь? Там ни друзей, ни знакомых. И вся культурная жизнь здесь, в нашем сгустке, происходит. Смотри, как частицы быстро летают, туда-сюда, туда-сюда. То и дело сталкиваются друг с другом, вступают в разные реакции. Здесь высокая температура и электрическое поле. А там что? Будешь один как перст".

Тихон уговорам не поддался. "Мне, - говорит, - хочется прийти в себя, сосредоточиться. Мое поле истончилось, поистрепалось. Каждый раз, когда пролетаю мимо какой-нибудь частицы, теряю часть энергии. Не успеваю восстанавливаться, потому что уединения нет. Пора подумать о смысле полетов".

Знакомые поудивлялись, покрутили осями у полюсов и отстали. И никто толком не мог объяснить Катиону, в какую кристаллическую решетку удалился Тихон. Но Катион не сдавался, и в конце концов поиски его увенчались успехом.

Тихон не удивился появлению Катиона.

- Что, брат, - спросил он, - процесс ионизации идет полным ходом? Вытесняют тебя залетные с родных траекторий? Поплакаться в мой электронный слой прилетел?

- Да нет, - признался Катион, - не за этим я к тебе пришел. Я к тебе за советом. Что делать - ума не приложу. Может быть, ты подскажешь?

И он поделился с Тихим своим несчастьем. Когда Катион кончил рассказывать, Тихон едва заметно усмехнулся.

- И что же ты хочешь, дружок? Чтобы я помог тебе вернуть твой электрон?

- Про тебя говорят, что ты мудрый: ничто тебя не волнует, в реакциях обмена не участвуешь, поддерживаешь свой запас энергии. Как тебе это удается, расскажи. Поучи уму-разуму!

- А все очень просто. Дело в том, что все заряженные частицы стремятся к одному из полюсов, положительному или отрицательному. И поэтому вблизи полюсов такая давка образуется! Как будто там глюонами намазано. Вот, например, у тебя не хватает электрона, и ты возбудился не на шутку. Не можешь смириться со своей потерей. Оно и понятно. Ведь тебе кажется, что все интересное происходит там, где тебя нет. А ст?ит тебе там появиться, уже и неинтересно. Вернее, не так интересно. Что касается электронов... Всех электронов на свете не соберешь, да и хватит ли у тебя энергии, чтобы их удержать?

- Но это же был мой родной электрон!

- Смирись. Я не призываю тебя отдать второй электрон, если у тебя стащили один - ни в коем разе! Но подумай: а так ли он уж тебе необходим? Ведь тебе без него легче, согласись. Путешествуешь без лишнего багажа. Так что мой тебе совет - будь выше мелких обид, а также крупных разочарований. Смени обстановку, побывай на разных уровнях, себя покажи, на другие частицы посмотри.

Катион последовал совету Тихона. Взлетел повыше, потом еще выше, и еще. И тут его неудержимо потянуло в новом, неведомом направлении. Незримая магнитная силовая линия приняла его и понесла вдаль. Куда? "Может быть, это и есть мой путь?" - подумал Катион, не пытаясь сопротивляться.

Головокружительная траектория вынесла его в верхние слои атмосферы, туда, где гулял на просторе солнечный ветер. Вокруг летали такие же, как он, положительно заряженные частицы. Катион понял, что намечается грандиозное празднество: все были весело возбуждены и рядились в разноцветные одежды, переливающиеся всеми цветами радуги. Катион почувствовал себя так, будто он долго блуждал вдалеке от родных мест и наконец вернулся домой. Он попал в единое поле любви и доброжелательности и качался на волнах радости и взаимопонимания. И тут произошло чудо - колебания частиц пришли в резонанс друг с другом. Под порывом солнечного ветра частицы преобразились, выровняли спины и начали водить хоровод. И тут такое началось! Настоящее цветовое шоу. Все были и зрителями, и участниками одновременно. Различные оттенки зеленого, красного, фиолетового цвета переплетались друг с другом, вспыхивали и угасали, чтобы тут же образовать причудливые арки, кольца и башни в другом месте.

- Что это? - спросил восхищенный Катион.

- Аврора Бореалис3! А на другом краю Земли сейчас тоже светопреставление - Аврора Аустралис4.

В следующее мгновение Катион очутился среди частиц, уносимых новым порывом солнечного ветра прочь от Земли. "Не бойся, - прошептала ему маленькая Корпускула, летевшая рядом. - Мы летим к другим планетам, там тоже нужны полярные сияния. Хочешь с нами?".

Набрав вторую космическую скорость, частицы, среди которых были и Катион с Корпускулой, устремились к Поясу астероидов. Там им придется поплутать среди многочисленных осколков и осколочков древней планеты, чтобы не выпасть вместе с космической пылью на малые и большие каменные поверхности. Впереди по курсу - Юпитер, царь-планета, полярные сияния над ней видны повсюду в Солнечной системе. Оттуда и до Сатурна недалеко. А ведь на Уране и Нептуне тоже есть магнитные поля, там тоже нужно устроить космическую феерию. Эти планеты так далеки от Солнца, что если над ними не зажечь полярные сияния, они останутся в первозданном космическом мраке и холоде.

Так и случилось, что наш герой, Катион, не жалея собственной энергии, с тех пор все летит и летит во Вселенной. Излучение сменяется поглощением, свет тьмой, ускорение замедлением, но сам полет продолжается. И пусть траектория его порой теряется в межзвездных облаках газа и пыли, он знает: в Галактике много планет, оторвавшихся от своих солнц, которые блуждают в одиночку без света и тепла. Он - и такие, как он - нужны этим планетам, чтобы зажечь над ними Полярные сияния. Далеко позади осталась Земля и Аврора Бореалис, его первое в жизни сияние. Много лет и парсек тому назад, но такое не забывается.

Как не прекращается космическая эстафета.

В далеком уголке космоса, за пределами Солнечной системы, жили-были кометы. Разных размеров, возраста и характера. Самые старые накопили за свою жизнь много космического мусора и таскали его за собой, а молодые еще не обзавелись барахлишком и поэтому весело и беспечно летали вокруг Солнца в поисках развлечений. Самым главным развлечением у комет было - подлететь поближе к Солнцу и искупаться в его лучах. Это приятно щекотало кометное ядро, а кроме того, представляло собой великолепное зрелище: у кометы вырастал хвост, величественный и красивый. Чем ближе подлетаешь к Солнцу, тем больше становится хвост. У молодых комет даже было такое состязание - у кого хвост вырастет больше. Старики предупреждали, что слишком близко к Солнцу подлетать нельзя: можно остаться без ядра и растаять совсем. Но разве когда-нибудь молодежь слушала старших?

Энке была совсем молодой кометой. Она родилась всего десять тысяч лет назад при извержении вулкана на Ио, спутнике Юпитера. Энке гордилась своим происхождением - ведь Ио самый близкий к Юпитеру спутник, а Юпитер - самая большая планета Солнечной системы. Когда настал черед Энке лететь к Солнцу, она сказала себе: "Я подлечу ближе всех, и у меня будет самый красивый хвост".

Сказано - сделано. Остались позади планеты-гиганты, пояс астероидов, который всегда приходится преодолевать с опаской: слишком большое население, и каждый норовит сбить с истинного пути. Вот и Марс, и Земля пройдены. Впереди - Меркурий. Там, говорят, очень жарко днем и холодно ночью, а день длится целый меркурианский год. Знающие кометы не советовали Энке в первый раз залетать дальше орбиты Меркурия.

Но Энке была слишком молода и неопытна. Иным кометам удавалось распустить по два хвоста. Почему бы и мне не попробовать? Так подумала Энке и бесстрашно устремилась вперед. Становилось все жарче и жарче. Лед не успевал превращаться в воду, вся комета покрылась испариной. Боковым зрением Энке увидела, что за ней тянется прозрачный шлейф, который становится все длиннее. Под напором солнечного ветра его сносило назад. Хвост, как парус, тормозил полет кометы.

В этот момент на Солнце произошел мощный взрыв. Гигантский огненный протуберанец взвился над Солнцем. Из-за своего хвоста Энке стала слишком медлительна. Протуберанец несется с огромной скоростью прямо на нее! Энке от страха зажмурилась и... успела проскочить в каких-то ста километрах от щупальца солнечного спрута. Но хвост, ее великолепный хвост! Он запутался в магнитных линиях, был в одно мгновение смят, разорван и унесен прочь. Чрезвычайно напуганная, но все-таки с чувством облегчения от того, что ей удалось избежать столкновения с протуберанцем, Энке поспешила прочь от Солнца. Ей было очень страшно. Не подлети она так близко к Солнцу, она бы и хвост сохранила, и протуберанец бы до нее не достал. Только сейчас Энке поняла, что храбрость - это вовсе не безрассудство. И во имя чего она так суетилась? Чтобы доказать всем остальным кометам, что у нее самый красивый хвост? Энке стало стыдно. Медленно подлетала она к облаку Оорта - любимому пристанищу всех комет. Но никто из взрослых не стал над ней насмехаться. Многие посочувствовали. А другие подумали: "Как она похожа на меня! Такая же быстрая и нетерпеливая. Ничего, зато теперь она сразу повзрослела".

Пройдут сотни тысяч лет, и Энке много раз облетит вокруг Солнца. Она научится соизмерять скорость полета с погодой на Солнце и не будет приближаться к нему, если заметит в магнитном поле подозрительное сгущение. А пока... Ну что ж, остается смахнуть с себя космическую пыль, напустить на себя невозмутимый вид, а еще лучше - постараться искренне порадоваться за другие кометы, те, чьи хвосты вызывают у всех невольный вздох восхищения перед красотой природы.

Все планеты были разные. Маленькие, как Меркурий или Плутон, и огромные планеты-гиганты, как Юпитер и Сатурн. Но все они вращались вокруг одной звезды, дарующей им свет, тепло, а некоторым - и жизнь.

Существа, живущие на планетах, тоже сильно отличались друг от друга. На огромных планетах ползали гигантские насекомые и едва поднимали голову, которая весила больше двухэтажного дома. На маленьких планетах легкокрылые обитатели весело парили в небе, любуясь природой с высоты стрекозиного, а некоторые - и птичьего полета.

Шло время. Столетия сменяли друг друга, плавно перетекая в тысячелетия, а для космоса это был один миг. Но вот из дальнего космоса в дружное семейство планет влетела чужестранка. Она была не маленькая и не большая, на ней не было обитателей. Откуда они могли взяться, если даже атмосферы на планете не было! Планета миллионы лет путешествовала одна в космосе, без попутчиков и близких небесных тел, и потеряла теплую воздушную оболочку, возможно, окружавшую ее когда-то. Она стремглав пролетела мимо планет-гигантов, увернувшись от их гравитационного поля, и устремилась вглубь планетной системы. Кто знает, может быть, эта планета истосковалась без тепла и света и захотела погреться в лучах центральной звезды под названием Солнце? Остальные планеты провожали ее любопытными, но слегка неодобрительными взглядами. "Ишь, разлеталась, - думали они про себя. - Нет, чтобы как все нормальные планеты - кружиться вокруг одной звезды и обзаводиться своими живыми существами. Она, видите ли, хочет свободного полета!"

В глубине души планеты-старожилки завидовали летевшей мимо них незнакомке. Хорошо, конечно, когда тебя окружают теплом и светом. Но животные, которые копошатся на поверхности, иногда бывают такие надоедливые! Взять хотя бы двуногих обитателей, поселившихся на третьей, считая от Солнца, планете. Они засорили свою родную планету, постоянно ссорятся и колошматят друг друга на чем свет стоит. Самое неприятное то, что эти бестолковые люди (как они себя называют) начали захламлять космос железяками. Космического мусора скопилось вокруг планеты так много, что планете стало трудно дышать. Мало этого, они начинают приглядываться к другим планетам!

Планета-путешественница между тем преодолела поле тяготения Юпитера. Впереди по курсу Фаэтон, Марс, а потом Земля, Венера и Меркурий. Куда она летела? Под знойные лучи Солнца? Или искала себе спутника жизни среди одной из внутренних планет? Все яснее становилось, что она летела прямо на Фаэтон и не собиралась сворачивать. Пора бы уже и притормозить, иначе можно врезаться в поверхность на большой скорости, а это очень опасно! Это просто катастрофа.

Так и случилось. В месте удара образовался гигантский разлом, от него полетели вверх песок, камни и целые скалы. Трещина расползалась все дальше, вот она дошла до центра планеты и расколола ее надвое. Да что там надвое! На много-много осколков, которые брызнули во все стороны, как разлетаются водяные струи, если по луже как следует топнуть ногой. Если бы на Фаэтоне был воздух, все живые существа оглохли бы разом от чудовищного грохота. Но там не было ни воздуха, ни живых существ. И к счастью, потому что планета погибала на глазах. Представьте, что у вас под ногами разверзлась земля и вы начали бесконечно долго падать в космическое пространство!

А безымянная планета, казалось, даже не почувствовала удара. Она продолжала полет как ни в чем не бывало. И даже не притормозила, чтобы оглянуться и посмотреть, что она натворила. Только изменила курс и полетела прочь от Солнца. Побоялась расплаты, скажете вы. А на самом деле на нее повлияло столкновение с Фаэтоном. То же самое происходит, когда два мяча сталкиваются в воздухе. Планеты - те же мячи, только, к сожалению, не резиновые. А Фаэтон, к тому же, оказался хрупким, как фарфоровая чашка. Когда ты ударяешь по мячу, он отскакивает от стенки и возвращается к тебе. Но с планетой будь, пожалуйста, осторожнее! Планета все-таки не игрушка, она требует к себе бережного отношения.

- Мама, мама, посмотри, что Мефис сделал! Он сломал мою игрушку!

Маленький мальчик подбежал к матери и уткнулся ей в колени, захлебываясь от рыданий. Мать обняла Алиса и оглянулась на игрушку, подаренную вчера сыну на день рождения. Игрушка называлась "Солнечная система" и выглядела как большой прозрачный шар, в котором вокруг Солнца кружились планеты, летали кометы и астероиды. Мать помнила, что когда она покупала подарок, планет было девять. Теперь их осталось только восемь. Она пригляделась внимательнее.

На месте пятой планеты летал большой рой осколков с рваными неровными краями.

- Что случилось, Алис?

- Это он, он! Он выстрелил в мою планету из рогатки! А я насыпал на ней такие высокие горы и вырастил такие красивые деревья! Это все пропало, пропало!

Мать с негодованием обернулась ко второму сыну.

- Мефис, что ты натворил? Зачем? Почему ты разрушил Фаэтон? Ведь это была такая красивая планета!

- А пусть он не задается! Я хотел ему помочь и поселил на его планете кузнечиков, чтобы они жили в замках и прыгали с деревьев прямо в озера. Алис насыпал на планету порошок, и все они умерли. Зачем нужна такая красивая планета, если на ней никто не живет?

Мать привлекла к себе и второго сына.

- Дорогой мой, я понимаю тебя. Но пойми и ты: нельзя разрушать то, что сделал кто-то другой. Если хочешь, как лучше, сделай себе планету и разводи на ней кого угодно. А теперь вам надо помириться. Нельзя ссориться, ведь вы братья. Каждый из вас сделал некрасивый поступок, это потому, что вы не договорились и не поняли друг друга. Подайте друг другу руки.

Мальчики подошли друг к другу и, не поднимая глаз, одновременно сказали:

- Прости, я больше не буду.

Это их рассмешило. Мать тоже улыбнулась. Она знала: научиться работать вместе - самое трудное в жизни. Много впереди обид и разочарований. Но какое удовольствие принесет ребятам совместное творчество, если удастся научить их терпению и взаимному уважению!

- А что делать с этой игрушкой? Выбросить? - Алис подошел к модели Солнечной системы. - Она теперь не похожа на нашу планетную систему. У нас девять планет, а здесь осталось только восемь.

- Зачем же выбрасывать? Отдай ее старшему брату, он как раз мастерит из космического лего "Млечный Путь".

- Ух ты! А что это такое?

- Это такая галактика, в которой много-много разных звезд и планетных систем. Там наверняка и для твоей Солнечной системы место найдется, хотя бы где-нибудь на задворках.

Так и поступили. А в самой Солнечной системе, кроме бедного разрушенного Фаэтона, никто не пострадал и не заметил аварии. Все так же крутятся планеты вокруг Солнца, а вокруг планет крутятся их спутники. Все так же летают по вытянутым орбитам кометы и падают на поверхности планет астероиды. И только фантазии о том, что они заслуживают большего, чем находиться на окраине Млечного Пути, иногда посещают жителей третьей от Солнца планеты. Тогда они поднимают глаза к небу, удивляются и мечтают о том, что когда-нибудь построят космический корабль, и он унесет их далеко-далеко, вон к той красивой красной звезде... Или к этой зеленой, или к той синей... Кто знает, может, это когда-нибудь на самом деле произойдет?

Сергей Белокрыльцев
И СМЕРТЬ СМЕРТНА

Настоящее небо и настоящее солнце депрессивная осень залепила какой-то гнусной подделкой, сероватой яичницей с блеклым желтком. Как пить дать, из просроченного яйца. Вероятно, того самого, мирового, черт знает сколько пролежавшего бог знает где. Лучи солнца едва пробивали отвратительный, покрытый грязной пеленой желток, на который бы плюнул и таракан, готовый от голода сожрать собственный ус, будь в нем хоть немного витаминов. Таким вот безапелляционным образом осень готовила землю к предстоящему тесному соседству с зимой.

По яичнице бездомными привидениями плыли невзрачные тучи. По улицам городка Паткор шлялся зябкий ветер. Тысячами иголок терзал землю вредный дождь.

В столь погожий денек весьма бодрит понимание того, что это стартовый день твоего отпуска... первого отпуска за три года. Как справедливо заметил главный бухгалтер панаберской юридической фирмы "Кость в горле", чем реже отпускают на заслуженный отдых, тем меньше заботит происходящее за окнами.

С этим был полностью согласен смерть Товой, едва покинувший нагретую постель. Три года он ждал отпуска, три года планировал его, и никакой погоде не испоганить настроение! Смерть против погоды, а! Кто кого, а?

Умывшись, костлявый уселся перед трельяжем, сдвинул плоскую крышку фиолетового металлического пенала, обнажая разноцветные кружки макияжной пудры, серебристые кисточки с коричневым волосом, пузатый стержень губной помады, синеющий черно пузырек теней и квадратное четырехкамерное отделение с тонирующими кремами и взглянул на себя. Из зазеркалья мрачными глазницами, полными галактической скорби, взирал голый череп. Такое вот у Товой развлечение. Будучи в рабочем облике, он подкрашивал глазницы, обводил оскал, пудрил носовую кость, подрумянивал скулы, гримировал оставшуюся часть черепа. И на материал, надо сказать, не скупился.

Лицу, сложенному из костей, зияющих дыр и оскала, косметика вряд ли добавит привлекательности, а то еще и каштанов, так сказать, подкинет. Впрочем, Товой не для того красился. Его нравился сам образ черепа в щедрых и густых, но аккуратных мазках макияжа. Может быть, это было как-то связано с воспоминаниями о маме, кто его знает. Товой и ресницы с бровями приклеивал. Тут главное не перестараться и не забацать костяную физию слишком лицеподобной, поэтому обходилось без накладной кожи, силиконовых губ и вставных глаз.

У членов любой террористической организации эта устрашающая маска вызвала бы жгучую язву от не менее жгучей зависти. Как-то Товой приступил к работе, позабыв смыть косметику, и клиенту пришлось умереть чуточку раньше положенного. За такие дела на него составили акт с формулировкой "превышение должностных полномочий" (на Товой, а не клиента) и лишением премии за январь 2017-го, хотя умершему это никоим образом не повредило (преждевременная смерть, а не лишение Товой премии). Однако расстроился жнец мало, ибо тратил мало. И за триста пятьдесят лет смертства у него скопилась неприлично огромная сумма, ведь даже старому беззубому скелету в мешковатом потрепанном балахоне следует платить достойные деньги, если он справляется со своими обязанностями, тем паче втройне и сверхурочно. Конечно, всегда можно заняться благотворительностью, но в данном аспекте выглядело бы это весьма странно.

На завтрак Товой пожарил себе котлет. Для человека, имеющего о костлявом лишь стереотипные представления и уверенного в том, что он это она, даже если это он, абсурднее выглядит только смерть, подрабатывающий спасателем, сиделкой, няней или санитаром в "скорой помощи". Впрочем прагматик не увидел бы здесь и толики юмора. Но ничто человеческое смерти не чуждо. Он тоже не прочь с утра пораньше набить желудок горячими котлетончиками.

Распорядок сегодняшнего дня почти не отличался от планов на весь отпуск: чтение, игра на саксофоне и свидание с Модерой Мобо, мастерицей войны. С ней Товой не виделся около года. С таким навалом работы выспаться бы успеть...

Для счастья нужно очень, чертовски очень мало, но быть счастливым совершенно нет времени. Ежемесячно на Земле должно умирать примерно 4.500.000 человек, а смертей всего-то жалких семь тысяч, и эти жалкие семь тысяч убивают круглые сутки, высунув языки от усталости. На редкую смену выпадает дюжина переправ на тот свет. Обычно же их "с 20 до 30". После таких напрягов Товой едва дотаскивался до дома, принимал душ и, изначально заваленный работой, а потом ею разваленный, Товой заваливался спать. Общаться с другими смертями и вообще с кем-либо получалось изредка. Иногда его охватывала такая тоска, одиночество давило так остро, что единственное, чего он желал, так это побольше смертей, ну или сменщика. Участок Товой обслуживал один... за троих, так что его сон частенько прерывался. А ведь всегда находятся души, которые, оказавшись на том свете, строчат жалобы в заоблачные администрации, что смерть их встретила, дескать, как-то немногословно, как-то слишком уж сурово, и им, видите ли, с ее стороны хочется дружелюбия. Некоторые предлагают дарить вновь прибывшим на тот свет милые безделушки вроде поздравительных открыток с надписями типа "Наконец у меня появился шанс начать новую жизнь!". И всегда-то у них смерть женского рода, что выводит из себя смертей мужского рода, поэтому, когда вы умрете, никогда при виде приближающейся фигуры аскетической худобы в полинялом балахоне со значком косы из серой стали вместо бейджика, внушительно говорящей: "Я, смерть, и я пришел за тобой", повторяю, никогда не восклицайте: "Да ладно! А я думал, ты женщина!", если конечно не желаете ненароком затеряться между мирами.

В общем, паршивый труд. Даром что зарплата вполне себе, но черт бы побрал деньги, когда их некогда тратить, некому отдавать и никакой тебе личной жизни. Выспаться бы хоть раз. И, кстати, никакого тебе культурного развития. Смерть решила пройтись по музеям... очень смешно. Ха... ха. Какие там музеи, когда в любой момент кто-то может крякнуться, а ты заранее должен быть там. У курносых нет расписания, они всегда на работе. Вернее, график-то есть, но за вечной нехваткой смертей плавающий настолько, будто бултыхаешься в открытом море в трехбальный шторм. Короче, полный рот соленой воды, пена в глаза, сам на последнем издыхании и даже чашку кофе некогда выпить.

Участок Товой на время отпуска взяли под свои косы ближайшие смерти. Ему и самому по тем же причинам приходится обслуживать их участки. Отпуска, больничные, командировки, отгулы. Дополнительная нагрузка на дополнительную нагрузку дополнительной нагрузки с дополнительной нагрузкой, так как Товой и без того вкалывал за троих. Впору самому полоснуть себя лезвием по адамову яблоку. Но смерть не самоубийца. Убить родную мать или отца - это запросто, завсегда пожалуйста, это служебный долг, а себя - никак. В Высшем Университете Философии и Практики Смертства мозги промывают отменно. В ВУФиПС поступает один из десятков тысяч, а сдают выпускные 15-20 процентов. Стандартная ситуация, когда из массы в несколько миллионов абитуриентов сцеживается экстракт в полсотни тысяч студентов, из которых выпускные экзамены сдает всего пара десятков. Естественно, дипломированные слишком ценны для вольного полоскания себя по глотке разными острыми штуками, поэтому университетские психологи с каждым курсом закрепляют в студентах психологический блок, мешающий им причинить себе вред любыми способами.

В конце концов, Земля по индексу планет с разумными существами и так на 1001 месте, а в списке 1349 планет. Что будет, если даже смерти начнут вешаться, прыгать с моста, травиться и стреляться? Вот мастерам войн, болезней, голода, распрей, тем неплохо живется, они сеют, а самое тяжкое выпадает на долю костлявых, те жнут. Завязать войну просто, всегда найдется достаточно скотов, которые с удовольствием, по финансовым соображениям, разожгут ее горнило, а убить миллионы людей - вот работа, вот это труд.

Поев котлет и запив их жир горячий бутылкой пива, безмятежный и великолепно счастливый, с безмерной легкостью и свободой в каждом движении, Товой впорхнул в гостиную, завалился на диван и взял с журнального столика "Над пропастью ни ржи". В предвкушении двух блаженных часов, полных покоя и любимого занятия, он раскрыл книгу.

И тут же поморщился. Душа этого ублюдка Жробисы, подтерись ею дьявол, месяц валяется в кухонном столе, куда была с крайним омерзением брошена далеко за полночь после виртуозно насыщенного дня. Вспомнил-то о ней лишь когда сдавал дела старшей. И чуть опять не забыл. Если бы не отпуск, неизвестно, сколько бы Жробиса еще провалялся в столе. Пусть он и серийный маньяк-убийца, лишивший жизни 26 человек, в том числе и двух девочек, но души надо доставлять в срок, хотя, как по мнению Товой, некоторые души следовало предать забвению, а не фильтрации через ад. Возможно, это было бы куда более эффективным наказанием.

Сверхосторожный маньяк не следил и убивал в разных районах (Товой видел, как умирали три его жертвы). На его поимку полиции понадобилось четыре года. А Жробиса, просидев в одиночке месяц, возьми да и скончайся от сердечного приступа. 26 душ с нетерпением ожидают прибытия Жробисы в ад, а он лежит себе и лежит в неком столе. Совсем замотался Товой. Надо Модере отдать, пускай заскочит в анидис. А офисные ежи, колючие бюрократы, не могли уведомление отправить. Видать, и их грузят, как ломовых.

После короткой внутренней борьбы Смерть-Товой-профессионал нокаутировал Смерть-Товой-лентяя, не смотря на все попытки того отвлечь профи мыслями о маньяке. Победитель выдвинул столовый ящичек, взял налитую черным капсулу с маньячной душой Жробиса, сунул ее в боковой карман штанов, застегнул на молнию, вернулся в гостиную, снова плюхнулся на диван и в предвкушении полного теперь уже покоя раскрыл "Над пропастью ни ржи". Итак, впереди два часа увлекательного чтива (наконец-то он дочитает эту повесть!), около часа игры на саксофоне, а после раздается звонок в дверь, дверь открывается, и перед ним предстает столь желанная, столь вожделенная, столь восхитительная Модера... Ах, как же хорошо бывает на свете! Правда, редко. Слишком редко.

Смерть уже мысленно проигрывал партии саксофона к нескольким шлягерам столетней давности, как в дверь действительно позвонили. "Отлично, Модера освободилась пораньше и поспешила ко мне", - в предвкушении подумал Товой, взлетая с дивана как на крыльях, и на всякий случай обращаясь в человека.

Перед людьми, не собирающимися покидать грешную Землю, смерти могут представать только в таком виде, что лишает их профессиональных способностей (левитация, прохождение сквозь стены, телепортация, пугающие гримасы, крики, леденящее касание и пр.), какие, собственно, и изматывают физически и умственно. Ах да, работа с людьми, вернее, с их душами, тоже изматывает. Некоторые и на том свете умудряются доводить всех до белого каления.

Но нет, Модера не освободилась пораньше, а если и так, то направить свои стопы к Товой не спешила. За дверью вообще никого не было, кроме невероятно драного одноглазого кота, укрывшегося в собачьей конуре от разгулявшейся парочки, ветра, включившего третью передачу, и дождя, всерьез вознамерившегося обстрелять все доступные миллиметры все равно чего. Ветер, подвывая, срывал отяжелевшую и глянцевую от воды листву, а дождь тут же приколачивал листья к земле.

Несколько месяцев назад у Товой был пес. Пес умер, а будка осталась. У Товой было много псов. Он любил держать при себе собаку. Прогулки с ней помогали развеяться. И пора бы приобрести новую.

Кот уставился на костлявого, холодно сверкая из будки зеленым как семафором, глазом, словно в будку уходила железная дорога, по которой только что промчался поезд. Будь у котов полиция и скорая помощь, их мигалки горели бы исключительно желтым и зеленым, и флаг их страны был бы тех же цветов. Смерть посмотрел на кота. Кот мигнул. Товой почти услышал короткий сигнал, сердито возвещающий о том, что железнодорожный переезд открыт.

- Ты звонил? - сумрачно спросил жнец.

Кот продолжал молчаливое таращение из будочной темноты. Товой вспомнил свое зеркальное отражение.

- При Беличьем Орехе, - сказал он, - ты во двор и лапой не вставал. Подстилка не успела остыть, а ты уж на ней и на меня пялишься, будто это твоя конура, твой двор, твой дом и твой город. И всегда так было.

Сдвинув брови, смерть поглядел вправо-влево и сердито вопросил дождливо-ветреную пустоту:

- Жить надоело?

Ветер с захлебывающимся стенанием и надрывным свистом немилосердно закручивал воздух в воронки, а дождь лупил землю почем зря, выбивая из нее брызги и мокрые хлесткие звуки.

Что за кретины развлекаются в такую дождину?!

Почти одновременно с заданным вслух вопросом в доме оглушительно и страшно грохнуло, стеклянно, с нарастанием, прозвенело и в завершение густо и коротко хрустнуло. Выругавшись, Товой опрометью бросился на кухню, откуда и выскочила зверская компашка, судя по всему, подвыпивших звуков.

Кухонное окно, выходящее на задний двор, распахнули настежь, и ветер напропалую наполнял помещение осенней атмосферой, то есть сыростью, прелым запахом, листьями, холодом и вдобавок пропихивал своего приятеля дождя, вознамерившегося, видать, приготовить заливное из кухни.

Товой замер как вкопанный. Но не раскрытое нараспашку окно смутило его, и не опрокинутый сервант с разбившейся посудой, нет. Смутили его две девочки, брюнеточка и блондиночка лет двенадцати, одетых вполне по погоде и с вполне по злобному сморщенными рожицами, мокрыми от дождя. С потемневших пальто и волос, налипших на лбы, капала вода. Спустя несколько секунд, костлявый таки воспринял наличие девочек на его кухне как данность, а восприняв, сообразил, по какой причине они на его кухне наличествуют. Вероятно, их появление каким-то замысловатым образом связано с открытым окном и грязными пятнами на подоконнике... Дав практическое обоснование внезапным девочкам, курносый рявкнул:

- Вы зачем... Вы... вы кто такие?! - Рявкнуть получилось с третьей попытки, столь велико было изумление жнеца, а это дорогого стоит. Не у каждого, знаете ли, получится изумить смерть. Тут важно стечение обстоятельств, как-то: страшный шум и отпуск. Любой шум и внезапные появления людей на кухне сами по себе изумляют и нервируют, а в отпуск тем более и тем более в редкий отпуск.

- Мы маленькие беззащитные сироты, - с откровенной наглостью заявила беловолосая, - нам бы от непогоды укрыться, в горячей ванне умыться, поесть досыта да выспаться сладко.

- Мы шли всю ночь, - зло бросила черноволосая, сверкая чернющими как греховная тень глазюками.

- И все утро, - усугубила блондинка.

Глаза у нее были голубые, как и водится у блондинок.

- Мы очень голодны и очень устали!

К опытному смерти, пережившему поочередно не один десяток собак, хладнокровие вернулось быстро.

- Вы две маленькие идиотки, - бетонным, с нотками арматуры, голосом сообщил он. Стелили бы постели таким голосом, так все бы предпочитали спать на полу. - Крушение кухонь явно не поможет вам получить кусок хлеба и крышу над головой.

- А ты старый дурак, - неожиданно обозвала блондинка.

Товой, выпятив нижнюю челюсть, нехорошо ухмыльнулся.

- Отличный ход! Уж теперь я точно накормлю вас, налью вам ванну горячей воды и постелю пуховую постель с теплыми грелками и куклами в ситцевых платьицах. УМАТЫВАЙТЕ С ГЛАЗ ДОЛОЙ, МЕЛКИЕ ЗАСРАНКИ, ПОКА Я НЕ ВЫЗВАЛ ПОЛИЦИЮ!

Ему ну очень не хотелось возиться с ними. Скоро должна прийти любимая мастерица войны Модера, поэтому скорее бы вытурить этих дряней и обойтись без зеленых.

Лица девочек не дрогнули. Лица девочек переглянулись.

- Я же сказала тебе, что все взрослые плохие и после побега из детдома легче не станет, - с напором молодого насоса прошипела брюнетка. - Там нас хоть кормили

- Он расстроился из-за битой посуды, - высказала мысль блондинка, наступив носком заляпанного грязью ботинка на рассыпавшиеся по линолеуму осколки. И равнодушно добавила: - Простите, нам очень жаль.

Товой ощутил отголосок стыда, робкого как олененок, но обороты сбавил. В конце концов, перед ним дети.

- Ладно, крошки, я сорвался, - извинился он, все же догадавшись закрыть и подпереть окно кулинарной доской, так как запирающий язычок оказался выгнут. Выдавленные окном ветер и дождь сосредоточились на улицах. Все равно собирался менять окна... лет где-то сто двадцать... или сто тридцать. - Вы всего лишь две испуганные растерянные девочки, потому немного агрессивные, которые без всякого спроса влезают в дом, колотят посуду, опрокидывают мебель, а потом тебя же называют старым дураком. Да тут кто угодно вспылит! И как вы умудрились от... вскрыть окно?

- Вот этим, - напрямую сказала блондинка и вытащила из кармана стамеску, а из другого кармана вытащила молоток. - Я их сперла в приюте.

- Охренеть, - пробормотал Товой. - Что еще вы сперли? И какого черта вы опрокинули сервант?

- Чтобы привлечь тебя. Нам нужна помощь.

- Это вы звонили в дверь?

- Нет, - дуэтом ответили девочки.

"Врут, - подумал Товой, - но тогда они довольно шустрые или с ними якшается третья сиротинушка-взломщица, а то и четвертая где-то шляется... Что-то здесь не сходится".

- А не проще было позвонить?

- Мы очень стеснительные девочки, - с вызовом сказала блондинка.

- Как же, - сощурился Товой, - оно и видно. Взломали окно, влезли в чужой дом, обрушили сервант с посудой - куда уж скромнее.

- Это от страха и неуверенности в себе, - пояснила брюнетка. - От безысходности и отчаяния.

- Мы на грани психического срыва, - почти по слогам выговорила блондинка. - Нам пришлось туго.

"Как-то странно они разговаривают, - подумал Товой. - Может, папаша держал их лет десять взаперти, а они вырвались на волю, предварительно раздробив его голову в кашу таким вот молоточком".

За спиной Товой деликатно кашлянули. Жнец обернулся.

- Э, дверь была открыта, мы услышали голоса, - пояснил один из двух полицейских, что стояли в гостиной. Жнеца и их разделял короткий коридор. И без того темно-елового цвета форма полицейских потемнела от влаги еще больше, как и одежда девочек. - Приносим свои извинения, если напугали вас... О, у вас все в порядке?

Говоривший был высок, чернобров, скуласт, вытянут на лицо, худощав и имел лет пятьдесят на вид. Его напарника отличало коренастое телосложение, округлая усатая физиономия и нос, который мог полноценно заменить альпийский крюк.

- Отпуск задается с самого начала, - пробормотал жнец и обратился к вновь прибывшим. - Ничего криминального. Это кот, скотина, спинку почесал.

- Старший сержант Освалейчец, а это сержант Сусолин, - сказал высокий, показывая удостоверение в красной "корке", со светло-синими страницами, на одной из которых была фотография чернобрового с печатью, а на другой несколько граф, заполненных синими чернилами, и тоже печать. - Вы Буд Ктоний?

- Ну да.

- Видите ли в чем дело, ваша соседка Хонорея Гонококк обвиняет вас...

- В убийстве? - не удержался Товой.

Нервы жнеца неумолимо стягивались в тугие узлы. Первый же день отпуска давал стремительные трещины по всему корпусу.

- Вы кого-то убили? - быстро спросил старший сержант Освалейчец.

- Нет, - так же быстро ответил Товой. - Никогда никого не убивал.

- Гонококк обвиняет вас в краже двух кур. Ее кур.

- Что?! Что за чушь! Зачем мне красть у Хонореи кур?! - Для Товой это было слишком. Мало ему двух сирот, разгромивших кухню, так еще и это нелепое, идиотское обвинение! А ведь в участке он проторчит неизвестно сколько, и тогда... прощай, Модера! Снова они смогут увидеться лишь через четыре дня - у Модеры не менее плотный график. Прибавлять к году разлуки четыре дня, когда любимая почти в объятиях - бесчеловечно! Или... бессмертно?

- Успокойтесь, уважаемый Буд. - Полицейский мирно выставил перед собой руки ладонями вперед. - Уважаемая Хонорей по зрению недалеко ушла от своих кур и вполне могла ошибиться. Нам бы очень не хотелось заводить дело из-за пустяка, - ими и так все столы завалены, - но вам надо проехать с нами, чтобы уважаемая Хонорей могла определиться наверняка, вы или не вы украли у нее кур. Если она опознает вас, возместите ей стоимость украденной птицы, и дело с концом, а не опознает, так мы вас тут же отпустим.

- Даже если эта слепая ведьма и опознает меня, черт с ней, я заплачу за вора, лишь бы отвязаться от нее... Ну надо же, меня обвиняют в краже куриц!

- Тогда одевайтесь.

- Сколько это займет по времени?

- Минут двадцать, не больше.

Смерть прошел в гостиную, взял со стола мобильник и позвонил Модере. С виду обычный смартфон, но по нему можно дозвониться до жителя любой планеты любой вселенной. По крайне мере, так сказали Товой на складе снабжения.

- Привет, тощенький, - промурлыкала мастерица. - Грандиознейшая битва вот-вот завершится. Покажу видос - масштабнейшая мясорубка! Полсотни тысяч мертвяков! Смотреть - одно удовольствие. Не война, скажу тебе, мой милый, а произведение искусства!

Похоже, местные смерти сдохнут вместе с полсотней тысяч живых, убивая этих живых.

- Привет, дорогая. У меня кое-что стряслось. Надеюсь разобраться к твоему приезду, но если меня не будет, звякни, лады?

- Ничего серьезного?

- Пустяки, ловля мух.

- Тогда удачной стрельбы по мушкам. Увидимся, костлявенький.

Товой нажал кнопку сброса и уставился на полицейских. Проклятье, а что с этими делать?! Не хотелось доверять юным бандиткам, начавшим знакомство с домом со взлома окна и расквашивания серванта с посудой. Выставить их к такой-то матери?

Пока он гадал, бандитки незаметно обошли его с двух сторон, причем у каждой в руке имелось по молотку, чем они не преминули воспользоваться, нанеся отличные удары по голеням Товой. Жнец вскрикнул и повалился ничком. Упершись в пол локтем, он обхватил голени и скорчился от пронзительной боли. Собравшись с духом, выгнул шею и вернул зеленых в поле зрения, которые из вертикальных полицейских стали горизонтальными полицейскими, и заорал:

- Черт вас подери, две маленькие засранки избивают меня молотками, а вы стоите, рты разинув, или вы чисто куриная полиция?! Сделайте что-нибудь!

- Хорошо, - сказал старший сержант Освалейчец и застрелил Товой из пистолета.

Немного полежав на кровати привязанным конечностями к ее спинкам, курносый почувствовал, что ощущение полной одеревенелости тела испаряется в воздух.

- Мырэкрым! - промычал он.

- Действие парализатора слабеет, - с легким удивлением отметил "старший сержант" Освалейчец.

Он и "сержант" Сусолин стояли справа и слева от кровати, словно кроватные стражи, вооруженные пистолетами, и разглядывали распластанного Товой.

"Час от часу не легче", - подумал костлявый.

- Тебе понравилось представление моих племянниц? - поинтересовался Освалейчец. - Славные девчата. Но они уже ушли, у них скоро тренировка. Не волнуйся, я передам им твое восхищение.

"Ну и семейка!" - ужаснулся Товой.

- А нам предстоит серьезный разговор, уважаемая смерть... или... правильней "уважаемый"?

Товой, вспомнив одноглазого кота, промолчал. Мудрый кот.

- Надежный источник поведал, что живым ты можешь предстать только человеком, лишившись всех своих сверхъестественных способностей. И еще, ты не можешь причинить живым никакого вреда, чей срок еще не подошел к концу.

- Что?! О чем вы? Я смерть?! Ничего не понимаю! Чушь, какая-то чушь! - испуганно залепетал Товой.

- Зато мы все понимаем и обо всем прекрасно осведомлены. Твое настоящее имя Товой, и тебе больше трехсот лет.

Смерть мысленно выругался. Беда, когда смертные суются в запредельные для них сферы. Люди должны сомневаться, в этом смысл их существования, а они же просто обожают размышлять о том, что их, по сути, не касается. Но именно сейчас Товой волновало то, что он сам сейчас в облике человека, и эти два кретина могут преспокойно пристрелить его, а ему так хочется дожить до четырехсот лет и жить дальше!

- Ладно, ладно! - отчаянно вскричал Товой. - Допустим, вы правы, что вам нужно?

- Год назад похитили, изнасиловали и зверски замучили Пош Фландру, девушку двадцати одного года.

Освалейчец замолчал, провоцируя смерть на правильный ответ. Смерть не спровоцировался. Торопить события жнецу совсем не хотелось. Он все лучше и лучше понимал котов, в особенности драных и одноглазых. Тут либо продержаться до прихода Модеры, чтобы любимая как следует наподдала этим придуркам, либо как-то выкручиваться самому.

- Я хочу знать, кто ее убил, - прозрачно намекнул Освалейчец.

- А я здесь при чем? - совершенно искренне вскричал Товой.

- Как при чем? - так же искренне вскричал Освалейчец. - Ты же смерть, ты знаешь, кто кого убил.

Самая распространенная ошибка. Большинство людей уверены в том, что смерть - это либо нечто туманное и расплывчатое, либо вполне конкретное в единственном экземпляре, а спроси, откуда у них такая уверенность, большинство из этого большинства пожмет плечами и скажет: "А откуда мне знать, я что, смерть?". И доказывать, что смертей достаточно для заселения поселка городского типа, занятие так себе. Говорить, что даже если бы он и знал убийцу или мог узнать убийцу, назвать его имя все равно помешает университетский психоблок, тоже без толку.

- Ладно, я смерть, - осторожно начал Товой. - Я не могу применить свои сверхспособности и не могу причинить вам вред, так, может, развяжете меня? Не очень удобное положение.

- Зато с тобою в таком положении очень удобно разговаривать нам.

- И сами посудите, если бы я знал всех убийц, откуда браться нераскрытым убийствам? Смысл тогда убивать?

- Вы ребята независимые и налогов не платите, - темновато произнес Освалейчец. - Меня интересует только убийца Фландры.

- Я не знаю его, - честно сказал Товой.

Тогда Освалейчец обратился к Сусолину:

- Почеши ему ножку, - попросил он своего напарника.

Сусолин "почесал" ногу жнеца, прострелив ее. Пуля кусачим и злым насекомым вгрызлась курносому в ляжку. Товой вскрикнул и рефлекторно дернулся. Цепочки наручников натянулись, и браслеты лязгнули о столбики кроватных спинок.

- Сукины дети! - заорал жнец. - Не знаю я, кто ее убил, не знаю! Как вам еще сказать?!

И тут же схлопотал по зубам от Сусолина. Квартиру по копилочному встряхнуло. Кровь из лопнувшей губы окропила подбородок.

- Говори по существу, - посоветовал "сержант".

- Понимаешь, Товой, в чем загвоздка, - медленно, почти по слогам, сказал Освалейчец, - Пош моя дочь. И чтобы узнать имя ублюдка, погубившего ее, я готов прикончить саму смерть. Ты не представляешь, чего мне стоило выйти на тебя. Ты моя единственная зацепка, и я выжму из тебя все соки, переломаю тебе все кости, заживо сдеру с тебя кожу, но имя убийцы ты мне выдашь. И не угрожай, не надо. Живые не под вашей властью. Я, как видишь, умирать не собираюсь, а вот ты... Хм, насчет тебя не знаю. Одной смертью больше, одной меньше...

И про это прознал урод. И какой урод ему проболтался? И ради чего? В сверхъестественных сферах с такими ломателями судеб расправляются быстро.

- Ее убил Жробица? - настаивал Освалейчец. - По новостям передавали, что он порешил в этом районе троих.

- Это тот мужик, которого поймали за несколько убийств? - Товой сыграл в дурачка. Тянул время как мог.

- Несколько?! - взревел Освалейчец, схватил дубинку, висевшую у пояса, и со всей дури врезал ею по здоровой ляжке смерти. Товой охнул. Растягивая время таким образом, он неминуемо приближает собственную смерть, долгую и мучительную. - Несколько?! Да он наверняка укокошил кучу народа, пока эти аутисты из так называемой полиции соображали что к чему! Он убил мою дочь? Он?! Говори!

От воплей Освалейчец захрипел и засипел, как загнанный паровоз. Лицо потемнело пурпуром. Глаза, стянутые в сетки кровяных сосудов, едва не выпрыгивали из глазниц накаченными шариками и стальными стрелами вперивались в Товой, будто это он убил Фландру.

- Успокойся, - бросил немногословный Сусолин.

Тип явно скучал.

Освалейчец несколько раз глубоко вздохнул, облизал влажные ярко-красные губы и повторил вопрос:

- Ее убил Жробица?

- А если он, что с того?

- О, тогда я постараюсь, чтобы его жизнь в тюрьме стала адом, - с хриплым придыханием прошептал Освалейчец, едва не пуская слюни от вожделения.

Вот здесь-то они и прокололись. Жробице в тюрьму уже никак не загреметь, и по поводу ада Освалейчец волнуется зря. Мимолетно, едва осознав мысль, Товой отметил, как липнет к коже пропитавшаяся кровью штанина. На фоне простреленной ноги это ощущение действительно было совсем неважным, казалось бы... Товой внезапно осенило. Рискованно, но никаких "но".

- Так Пош твоя дочь? Эта всему району известная потаскуха - твоя дочь? Тогда она получила по заслугам. Нечего шляться по ночам в юбке по жопу, - хладнокровно заявил он и противно рассмеялся прямо в перекошенное темно-пурпурное лицо Освалейчецу, которое на миг приобрело весьма озадаченное выражение, но тут же вернулось к привычному перекосу.

- Чокнулся, - вывел Сусолин. - Он точно смерть?

"Старший сержант" замахнулся. Товой, будто защищаясь, подвернул ногу коленом внутрь. Удар сочной глухоты традиционно пришелся по многострадальному бедру. Видать, у Освалейчеца свои счеты с ляжками. Товой скривился. Поехавший с катушек батя должен попасть, должен. Вспыхнувший в избитой ноге черный огонь боли распалил горнило злости.

- Спроси в школе, где она училась! - заорал Товой. - Она и учителями не брезговала! С девятого класса не брезговала!

- Заткни свою вонючую пасть, недоносок! Не смей так говорить о моей дочери! - верещал Освалейчец, вознамерившись сделать из ноги жнеца отбивную. Ляжка онемела, Товой едва елозил ногой по простыне, подставляя ее под освалейчецев кулак.

Тоненько, едва слышно треснула капсула. Товой и не знал, что лопнувшее стекло может звучать так удивительно приятно. Припечатанный дубинкой Освалейчеца к бедру, разбитый сосудик игольчато проткнул кожу осколками стекла.

- Хочешь узнать, убил Жробица твою дочь или нет?! - завопил Товой. - Вот сам у него и спроси, тупая гнида!

Из кармана смерти, сквозь материю штанов, тяжело заструился плотный столбик черного дыма. Настолько плотного, что хотелось растянуть его резинкой.

- Это еще что? - с опасением пробормотал Сусолин, отступая назад.

Освалейчец, дыша как марафонец на втором гряду марафоне, свирепо таращился на поднимавшуюся субстанцию. Дым вознесся к потолку и скрутился в шар, исходящий клубами кудрей и буграми. Он увеличивался и изменялся, пока не сформировался в человеческое подобие. Вместо глаз у призрака полыхали сгустки пламени, обладающего холодной синевой льда. Вместо рта чернел прогал, в котором сахарно-белым сверкало мелкое и рассыпчатое. Остальное постоянно смещалось; разваливалось, образовывая дыры, просветы, рваные края, и вновь слеплялось. По полтергейсту частыми кудлатыми волнами проходил дым, будто его окружало некое поле.

- Ты хотел знать, я ли убил твою дочь? - сардонически воскликнул дух Жробицы. - О, как она рыдала перед смертью, как умоляла отпустить! А какие ожоги оставляла на ее милом теле раскаленная подкова. Счастье так и липло к ней! ХА-ХА-ХА! Тебе показывали ее тело для опознания? Только вот опознавать там было нечего! ХА-ХА-ХА! Ну, ничего, сейчас я устрою тебе встречу с дочуркой, папочка! Больше вы никогда не расстанетесь, обещаю!

Опомнившись, Освалейчец и Сусолин на втором "ха-ха-ха" открыли по Жробице огонь, но пули пронзали фигуру из дыма без всякого для нее вреда и с большей охотой дырявили стену. Когда в ствол запрыгнул последний патрон, расчетливый Сусолин навел пистолет на Товой. Пуля острейшим гвоздем пробила ребра жнеца. Горло костлявого словно шибером перекрыли, дыхание забилось в спазмах. В глазах померкло. Товой бессильно, будто потеряв всякую надежду, подергал занарученными руками.

Сусолин выхватил из кармана обойму, но перезарядить не успел. Дух Жробицы подхватил его и завопившего Освалейчеца за шкирки, пронес через комнату. Своим живым грузом он с дребезгом вынес окно и вместе с несчастными пленниками исчез в завесе не на шутку разбушевавшегося дождя. Товой показалось, что на прощание призрак подмигнул ему.

"А ведь она была почти в объятиях", - подумалось жнецу. Еще ему подумалось, что он умирает.

***

Ветер с дождем окончательно выдохлись, когда фиолетовый будто краснокочанная капуста спортивный автомобиль Модеры Модо остановился возле дома Товой. Мастерица войны находилась в превосходнейшем настроении. За полгода Аплицанской войны погиб миллион солдат и два миллиона мирного населения. А планировалось всего-то двумя сотнями тысяч меньше - премия за точность, однако. В отличие от возлюбленного Модера к деньгам испытывала особую любовь, так как имела слабость к множеству вещей и увлечений, очень дорогих вещей и увлечений.

- Ох ты, бедный котяра, спрятался от ненастья в будке урода Ореха. Так, не шипи... дай тебя рассмотреть, красавчик. Ну не смотри на меня с такой неприязнью, милый. И где ты потерял глаз, усатый? Говоришь, с моста уронил?

Модера обожала представителей кошачьего племени, а вот собак не терпела, считая их громоздкими, тупыми, слюнявыми, излишне преданными и слишком живыми и волосатыми подобиями мебели или еще чего-нибудь неодушевленного.

- Ну, иди, иди ко мне. Хочешь, познакомлю тебя со смертью?

Недоверчиво мякнув, одноглазый кот высунулся из конуры и тут же оказался на руках мастерицы. Подцепить паразитов Мадера не боялась. У мастеров свои привилегии.

С котом на руках Модера прошествовала к крыльцу и кончиком фиолетового ногтя указательного пальца нажала на красную кнопку звонка.

Никто не ответил. Нетерпеливо постучав коготками по двери, Модера достала из кармана пальто смартфон и позвонила Товой. И тут никакого ответа.

Модера нахмурилась. Она очень не любила, когда что-то шло не по намеченному. Впрочем, недолго думая, извлекла из сумочки ключ и, открыв замок, вошла.

Окно выглядело так, словно в него метеоритом влетел упитанный теленок. На кровати разорванные наручники, на одеяле кровь. Стена похожа на решето. Воздух, несмотря на проветривание, пропитан пороховой гарью. Смартфон жнеца лежит на столике рядом с какой-то книжкой и... резиновой дубинкой? Зачем Товою понадобилась резиновая дубинка?!

Кажется, мухи попались боевые.

- Тови? - окликнула Модера.

- О, вот и моя военная любовь! - обрадовался смерть, появляясь из ванной голым по пояс и вытираясь на ходу полотенцем. - Ужасно скучал по тебе.

Он заключил мастерицу в объятия и запечатлел на ее губах страстный поцелуй. Кот придушено мяукнул.

- Ох! Кота не придави. - Модера слегка отстранилась и демонстративно оглядела гостиную, изогнув левую бровь. - Смотрю, ты несколько увлекся мухами.

Кот цапнул продолжавшего напирать костлявого.

- Ай! - Смерть трепетно отскочил от любимой и прижал ладонь к поцарапанному боку. - Это же одноглазый ублюдок из будки!

- Именно он и вовсе не ублюдок. Так откуда все эти... изменения в гостиной?

- Кто-то из наших сдал меня двоим кретинам. Дочь одного из них, судя по всему, стала жертвой маньяка, но точно неизвестно, да мне и без разницы. Вообще все началось с двух весьма угрюмых девочек, влезших ко мне в окно и разбивших сервант с посудой. Закончили девочки тем, что окучили мои голени молотками. И были таковы.

- Какие невоспитанные девочки, - хмыкнула Модера. - Ты в порядке?

- Угу. В последний момент сумел обратиться в смерть. Те двое отныне мертвы. Один из них, избивая меня вот этой самой дубинкой, - скоты пристегнули меня к кровати наручниками, - разбил капсулу с душой того самого маньяка, которого и подозревал в убийстве дочери. Им было нужно подтверждение от меня. В общем, ничего нового. Очередные ломатели судеб. Освободившийся маньяк поднял смертных на пару километров над землей и отпустил. Если их отыщут, то в виде растрепавшихся просроченных рулетов. Заодно поболтал с подоспевшим коллегой, вместе с ним мы изловили дух Жробицы и по новой запечатали в капсулу. Коллега обещал закинуть ее в распределитель. - Товой сел на край постели и тяжко вздохнул: - Прощай отпуск, теперь Управление покоя не даст. Мало того, продержал душу месяц, так еще эта душа оказалась на воле и убила двух живых, смерть которых в планах не значилась.

- А девочки?

- А девочки свалили.

Жнец выругался. Модера села рядом с ним и взлохматила жнецу волосы.

- Не расстраивайся, Тови, всякое бывает. Постараюсь помочь тебе, поболтаю кое с кем из Управления, может, замнут дело. Смертей-то нехватка какая, да и стаж у тебя больше трехсот лет. Но девочек пробить.

- У многих больше десяти тысяч, - буркнул курносый и добавил: - Прибить их надо.

Кот спрыгнул с колен мастерицы и ушел исследовать кухню.

Звонок входной двери звякнул дважды.

- Кому-то еще не терпится узнать, кого убил Жробица? - проворчал Товой. - Кстати, представь себе, эта дрянь чуть не сдохла повторно, теперь уже от смеха. Сначала я не мог понять, в чем дело, а когда глянул в зеркало, понял, что снова забыл смыть косметику с черепа. Маньяк есть маньяк, чертов извращенец. Всем страшно, а ему смешно.

- А мне нравится твой извращенный грим.

Звонок настырно звякнул еще несколько раз.

Товой открыл дверь. На пороге в темно-зеленой своей форме с медью пуговиц и знаков отличий, в зеленых касках с черными ремешками стояли двое полицейских. Правые руки в белых перчатках одинаково покоились ладонями на коричневых кобурах.

- Добрый день, - взял под козырек один из полицейских. - К нам поступило сообщение от вашей соседки Хонореи Гонококк, она слышала крики, доносящиеся из вашего дома, непонятный шум и, с ее слов, "дикий, безумный, маньяческий хохот". У вас все в порядке?

- Вы как всегда вовремя, - устало улыбнулся Товой. - Надеюсь, все ее курицы целы.

Леонид Ашкинази
Рассказ патриарха

Патриарх не спеша прошел по аудитории, дошел до доски, вытащил стул из-за стола, поставил его рядом со столом и сел. Он делал так довольно редко и как-то спросил свою подругу, когда именно он это делает. Его подруга уже не была к тому моменту студенткой - она вела собственные исследования, но любила посещать его лекции и даже задавала вопросы, радуя студентов. На его же вопрос она ответила мгновенно: "Это совсем просто, ты так делаешь, когда хочешь подчеркнуть близость. Отсутствие дистанции". Он заглянул внутрь себя и понял, что она права.

Итак, он устроился, обвел глазами аудиторию... Здесь были студенты как минимум из десятка разных цивилизаций с почти такого же количества планетных систем. Почти - потому что хоть и редко, но бывают случаи, когда в одной системе, но на разных планетах возникают две цивилизации, иногда даже не подозревающие о существовании друг друга; как, например, на Канопус-II и XII, вон они. Еще реже бывает, что две высокоразвитые цивилизации обитают на одной планете...

- Мы встречаемся в этом семестре последний раз. Послезавтра вы покинете Универполис и отправитесь на практику. То есть полетите в составе разных экспедиций, будете проводить исследования. Программы ваших полетов вы все уже знаете, все вопросы решены и согласованы.

Патриарх сделал паузу, давая слушателям возможность что-то сказать, возразить, выразить отношение. Но все сидели (то есть сидели не все, к некоторым это понятие применить было бы затруднительно) тихо, а точнее - молча. Ибо некоторые если бы и отреагировали, то не в том диапазоне, в котором их услышал бы лектор. Впрочем, автоматические переводчики справились бы. С передачей текста они справлялись всегда.

- Когда вы вернетесь из экспедиций, у вас впереди будет еще один учебный год, и может быть, кого-то из вас я еще и увижу на занятиях. А кого-то нет - наборы курсов на последнем году у вас будут более индивидуализированные, чем сейчас. Впрочем, я всегда доступен для моих студентов - если я не в экспедиции и если не сплю.

Студенты поняли, что это была шутка - понятие юмора существует у всех высокоразвитых, - и отреагировали соответственно: кто-то улыбнулся, кто-то засмеялся. В зависимости от норм и традиций видов и культур, которые они представляли. А также от их понимания о том, как надо себя вести в мультицивилизационной и, естественно, мультикультурной среде.

- Я рассказал вам много такого, что вы могли узнать из публикаций исследователей, из обзоров, из учебников и прочих источников информации. Ценность преподавания, как вы понимаете, состоит не только в этом. Она состоит в сообщении вам информации, либо вообще не попавшей в информационные массивы, либо расположенной в них так, что никакая поисковая система не выведет вас на нее. Поскольку ни у вас, ни у этой системы нет тех ассоциаций, тех предметных связей, которые есть у преподавателя. Или которые, тем более, возникают у него именно в момент общения с вами. А это бывает часто.

Пауза.

- Сегодня я расскажу вам нечто такое, что явно не вошло в учебники, да и в отчетах это отыскать непросто. Дело в том, что как бы много мы ни знали, всегда остается то, чего мы не знаем. Один из великих исследователей прошлого, Станислав Лем... с изначальной Земли... сказал фразу, которая стала весьма популярной - "среди звезд нас ждет неведомое". Но это только начало вопроса... Среди этого неведомого есть то, что становится "ведомым"... ну, сначала становится частью науки как данные, а потом получает свое объяснение... увязывается с другими данными, становится частью каких-то моделей, частью своей науки, частью науки вообще... А есть вещи, которые прямо в момент наблюдения... или даже через какое-то время не только не получают своего места в модели мира, но и переходят - в сознании исследователей, в сознании людей, причастных к проблеме, в категорию... в такую категорию... что-то типа "ну, в этом мы не разберемся". Это психология, точнее - социальная психология.

Когда это происходит... то есть когда для большинства вопрос переходит в категорию неразрешимых, иногда находится кто-то, кто кладет многие годы жизни на этот вопрос. Но, как правило, вопрос для всех становится табуированным. О нем не пишут и редко заговаривают, хотя помнят. Я говорю вам об этом для того, чтобы вы, встретившись среди звезд и планет с чем-то подобным... вели себя спокойно и разумно... Не суетились... Я расскажу вам о трех ситуациях.

Пауза.

- Первый случай произошел... то есть впервые произошел... довольно давно. Как писали исследователи древности Стругацкие... Я вот лучше просто процитирую... "На некоторых направлениях в космосе, если включить бортовой приемник на автонастройку, то рано или поздно он настроится на странную передачу. Раздается голос, спокойный и равнодушный, и повторяет он одну и ту же фразу на рыбьем языке. Много лет его ловят, и много лет он повторяет одно и то же. Я слышал это, и многие слышали, но немногие рассказывают. Это не очень приятно вспоминать". Позже было обнаружено несколько частот с подобным передачами. Все передачи циклические, цикл разный. Объем информации разный, по оценкам - от десяти килобайт до нескольких сотен. Спектральный анализ всегда дает возможность выделить форманты, и получается примерно такой объем.

Кто-то из студентов не выдерживает:

- Расшифровано?

- Нет. Попыток было много, литература на этот счет существует. Принято называть сам этот феномен "Голос пустоты". С физикой явления тоже непонятно. Если вы как-нибудь на досуге этим заинтересуетесь, не приставайте сразу к окружающим, хорошо? Сначала прочитайте то, что уже написано. Есть приличные обзоры проблемы.

Пауза.

- А что такое "рыбий язык"?

- Выражение тех времен. Считалось, что у рыб, водных животных, нет средств коммуникации. Выражение "рыбий язык" означало - совершенно непонятный.

Пауза.

- Вторая история... ну, я ее участник. На одной из планет, где работала наша экспедиция, я там был вторым пилотом и ксенопсихологом, у нас сложились вполне приятельские отношения с местной верхушкой. Мы бы назвали их жрецами, они именовали себя "современными учителями". Необычное самоназвание, да? Они считали, что являются наследниками и продолжателями неких учителей древности, которые всему научили народы этого мира. Вполне себе благополучная цивилизация, по обычной классификации - биолого-технологическая, на главной последовательности, и класс, как тогда определили, Б4/Т3. Наш прилет восприняли спокойно и с интересом. И как-то раз, когда мы три месяца там проработали, описание планеты и жизни составили и уже собирались отбыть, один из местной верхушки, вроде бы самый главный, что-то вроде "гаттаух-окамбомон"...

Короткая пауза. Краем глаза патриарх отмечает, кто дернулся, подавляя смешок...

... так вот, приглашает он меня, причем именно меня одного, посмотреть некое интересное место. В такой ситуации следует не задавать вопросы, а сдержанно поблагодарить за оказанное доверие. Ну, это вы все знаете, мы вас учили. Предупреждает, что туда почти два часа лета, так что часов на пять горючего, ну и все, что вам нужно на это время, следует взять, и я, говорит, немного еды для себя возьму... Там будет возможность перекусить, посидеть спокойно... Я, говорит, с вами все время рядом буду.

Предупреждаю коллег, что иду прогуляться с местным боссом, делаю флаеру по-быстрому диагностику, кое-что пополняю, на себя тоже нацепляю, помните - "вы будете при оружии для поднятия авторитета, но пускать его в ход вам не разрешается ни при каких обстоятельствах"?

Опять короткая пауза. Патриарх отмечает, кто узнал цитату...

- Летим, по дороге обсуждаем историю цивилизации на этой планете и на других. Этот гаттаух - кладезь информации. Надеюсь, он это же думает обо мне. Мы почти на месте - говорит он, - не приземляйтесь, пока я не скажу. Хорошо. Смотрю вниз - о! Посреди леса (как, интересно, он понимал, где именно летим?) - огромная поляна, круг метров 300 в диаметре, не меньше, ровный, но не совсем, а посреди что-то странное. Только я наладился разглядеть, как он говорит: приземлитесь вот там, на самом краю (показывает, где) и поближе к деревьям. Поближе так поближе, флаер и в колодец опуститься может. Садимся, выходим. Оказывается, поляна не плоская, вся она окружена валом высотой метр и шириной этак три, очень аккуратно утрамбованным, а кое-где вообще выложенным плиткой. В сечении треугольник, вершина приплюснута. Мы там наверху, говорит, посидим, я вам кое-что расскажу. Там и поесть будет можно спокойно. Да, и бинокль с собой возьмите (наверное, на всякий случай сказал - знает же, что я всегда его с собой ношу). Берет с собой еду, ну и я беру. Местную еду есть можно, но своя привычнее, а вот соки из местных фруктов очень хороши. Поднимаемся, садимся.

И рассказывает он мне, что это такое место, как оно возникло, никто не знает, а было оно, судя и по письменной, и по устной истории, всегда. И в месте этом размер вещей изменяется. То есть, если кто-то или что-то с ограждения спустится и больше трех ваших метров к центру пройдет, оно уменьшаться начнет. И живое, и неживое? - спрашиваю. - Да. - А ему будет казаться, что все увеличивается? - С этим, - говорит, - проблемы. Поначалу - да, будет, а про потом мы мало что знаем. - Почему? - спрашиваю я. - Потому, - отвечает он, - что неживое оттуда вытащить не удается, а живое то ли не может выйти, то ли не хочет. Я бинокль с пояса снимаю, глазами разрешения спрашиваю. В такой ситуации это всегда делать надо, это вы все знаете, мы вас учили.

Смотрю я и делается мне странно... сначала там ровное место идет, потом какая-то растительность появляется, трава, кусты, потом деревья... поля... явно посадки, аккуратно так и... и домики... что-то вроде... то ли животные, то ли... да, люди. Бинокль у меня до двести со стабилизацией и автофокусом, и вижу я дома, а в центре - город. Город! И какие-то поодаль механизмы, и что-то движется.

Кладу бинокль на колени, а мой спутник мне фляжку с местным пойлом своей четырехпалой с двумя отставленными узкой морщинистой ладошкой протягивает. И говорит - это не сок, осторожнее. М-да. Хорошо, что турбулентности в атмосфере нет, и автопилот на флаере.

Спрашиваю: а про это все знают? - Конечно, такое же спрятать невозможно. Кстати, на планете это не единственное такое место. - Диаметрально? - спрашиваю. Он радуется пониманию: Да, естественно. Как раз посреди южного континента. Я у них два раза бывал, один раз еще в молодости, до приема в Учителя, второй раз несколько лет назад. Очень все похоже. - И многие туда (жест в сторону круга) уходят? - спрашиваю. - Нет, не более двух-трех процентов в каждом поколении. Возрастная зависимость интересная - первый пик в молодости, это понятно, а потом уже в преклонных летах... когда активная часть жизни прожита, друзья этот мир покинули, а чего-то интересного еще хочется. Так что ни на нашу, ни на их (жест в сторону круга) демографию это не влияет. - А какую-то связь с ними установить не пробовали? - спрашиваю. - Это вы с нашими учеными поговорите, они вам все расскажут. Насколько я знаю, пытались, но безуспешно. У них там своя жизнь, мы им не слишком интересны. Тем более... Тем более, - говорю я, - что они-то про нас все знают, это для нас они - загадка.

Доели, допили, поразглядывали в мой бинокль тот мир, вернулись к флаеру и отправились обратно. Вот такая история со мной однажды приключилась. Если вы как-нибудь на досуге этим заинтересуетесь, не приставайте сразу к окружающим, хорошо? Сначала прочитайте то, что уже написано. Есть приличные обзоры проблемы. Но ученые - ни наши, ни другие, мы с разными советовались - так ничего внятного по этому поводу не сказали.

Пауза.

Кто-то из студентов: вы, кажется, сказали "три ситуации"? Патриарх: да, я сказал "три ситуации"... но третьей я не был свидетелем, так, слышал разговоры в среде ксенобиологов и вообще тех, кто другие цивилизации изучает... если, конечно, по отчетам поискать... Патриарх явно колеблется, но отступать некуда: он сказал "три", и его аудитория - он гордится ею - не отпустит его так... и он решается.

- Говорят, что на какой-то планете есть похожая ситуация, но не с пространством, а со временем. Тоже две диаметрально расположенные области.

Пауза. Аудитория замерла и явно ждет продолжения.

- Однако поле временной аномалии там с другой сигнатурой - в одной зоне ускорение, а в противоположной - замедление.

Вот теперь аудитория ошарашено молчит. Темпоральное поле с такой сигнатурой - это невозможно. Это все знают, их всех так учили.

Патриарх бодрым шагом пересекает аудиторию и поднимается на небольшое возвышение. Оно называется "кафедра". Универполис консервативен, хотя некоторые слушатели удобно располагаются на специально оборудованном потолке и по отношению к ним эта кафедра... да и профессор... впрочем, студенты крупнейшего в этом рукаве галактики образовательного центра толерантны. Заметим, что сам курс толерантности начинается с рассмотрения понятия толерантности к толерантности и к ее отсутствию. Ну, это материал для постоянных шуток... студентов, но иногда и преподавателей.

- Ваш постоянный преподаватель вводного курса ксенопсихологии два часа назад срочно отбыл в небольшую командировку, наверное, дней на десять. Так что три ближайшие лекции вам прочитают другие преподаватели, скорее всего это буду я, но учебная администрация пока не решила вопрос. Во всяком случае, сегодня я... Узнал я о том, что увижусь с вами, два часа назад, так что на вашу программу я взглянуть успел... но для знакомства мне хочется...

Аудитория заулыбалась, кто реально, кто символически. Патриарха знали все - кто-то у него учился, кто-то по слухам и легендам.

- Одна из важных ксенопсихологических тем - коммуникация, которая делится на намеренную и спонтанную, осознанную и неосознанную и так далее. Классификация и структура коммуникаций - это у вас уже было. Этот курс у вас читают даже три раза - в ознакомительном блоке, при поступлении, в основной части, сейчас, и третий раз - после первой специализации. А иногда еще и после второй специализации. В той части, которая посвящена сознательной коммуникации, есть подраздел - коммуникация обоюдная. То есть когда мы что-то говорим, предполагая получить ответ. Тут важно именно это предположение, а не факт получения, ответ может быть получен, а может и нет, это дальнейшее... бинарное дерево.

Препод ждет, пока аудитория поулыбается и расслабится, и продолжает:

- В большинстве языков для этого есть выражение "задать вопрос". Обратите внимание, не "поставить вопрос" и не "сформулировать вопрос". А именно задать. (пауза) Так вот, в некоторых случаях некоторые вопросы задавать, как иногда говорят, нельзя. Что значит "нельзя"? (патриарх замолкает; те из студентов, кто его знает, понимают - он или борется с желанием отклониться в сторону, или вспоминает цитату; в данном случае и то, и это - патриарх вспомнил цитату из Стругацких, но решил не отклоняться). Скажем так... реакция на вопрос, немедленная или отложенная, прямая или косвенная... может быть не прямой (смешки в аудитории). То есть вместо ответа вы получаете... или просто не получаете ответа, или получаете что-то, кроме ответа... (пауза). В большинстве исследованных социумов вселенной есть некий выделенный и хорошо известный круг вопросов, которые считается неправильным задавать, причем обычно это круг сильно дифференцирован. Как правило, он шире для незнакомых персон, уже для знакомых, еще уже для родственников. Иногда в обществе есть выделенные группы или персоны, для которых этот круг уже или, наоборот, шире - второе встречается реже. Кстати, представителям иных цивилизаций иногда позволяется задавать вопросы, которые считаются неприличными среди своих, - чужим прощается незнание условностей. Но это не всегда так, и вообще, с этим надо быть крайне осторожным. (пауза)

Вообще вам надо понимать и всегда помнить, что ответ на вопрос может быть более чем неожиданным. Я приведу один пример из моей последней экспедиции. Предупреждаю сразу, что вопрос был задан и ответ получен при последней беседе с местными мудрецами, когда корабль уже разогревал двигатели (некоторые студенты - кто знает манеру патриарха щеголять архаизмами - улыбаются), так что я и сам не знаю ответа на следующий очевидный вопрос. Я его не счел правильным в заключительной беседе вообще задавать. Но я предполагаю туда вернуться... (пауза)

Дело в том, что на этой планете очень плохо обращаются с молодежью. То есть ее, независимо от пола, там, кстати, два пола, самая распространенная ситуация... так вот, там молодых подвергают физическому насилию, причиняют боль. Эта традиция, похоже, очень старая... причем начинается это насилие при достижении совершеннолетия, как, кстати, у многих ранних социумов, но не прекращается по прохождении некоторых испытаний, как обычно, а длится почти всю жизнь, медленно уменьшаясь. То есть искусственно создана ситуация, когда у каждого индивида жизнь со временем улучшается.

Аудитория слушает, мягко говоря, ошарашено.

- Я, естественно, сколь мог почтительно поинтересовался, каким высоким целям служит эта система. На что мудрецы тут же ответили, что представители их цивилизации с помощью сравнительно несложных приспособлений, что это было обнаружено весьма давно... могут перемещаться назад, в прошлое. И если бы этой системы не было, то...

Патриарх замолкает и ждет реакции студентов. Некоторые уже все поняли, но, по-видимому, боятся проявить непочтительность. Наконец, кто-то из середины аудитории решается:

- Если бы сзади не было хуже, они бы все сбежали в прошлое?!

Патриарх доволен. Потому что именно такой ответ дали ему на этой планете.

Вежливо удивившись, что он сам не понимает таких простых вещей.

З.Р., подсказавшей идею.

Одно из любимых занятий студентов Универполиса - крупнейшего университетского центра в этом рукаве галактики - объяснять друг другу, что означает на их языке тот или иной сигнал - вспышка света, иное электромагнитное излучение, звук, движение, запах или вообще выделение какого-либо вещества. Или отсутствие оного. То есть чего-либо из перечисленного или не перечисленного. Насчет отсутствия - как вы думает, чем еще занимается кафедра Философии? Трактует отсутствие, и вполне успешно - не менее пяти диссертаций в сезон защищается. Вообще считается, что это занятие - объяснять друг другу, что означает - имеет большой педагогический и профессиональный потенциал и даже кинетику, ведь многие студенты кончают по кафедрам ксенопсихологии, ксенолингвистики, ксенополитики, ксенодружбы и ксеносекса. Это, конечно, ксеноюмор. Но попробуйте-ка без применения ксеносекса объяснить восемнадцатищупаль-

цевой и, что гораздо важнее, трехклювой студентке, что такое "глумливо ухмыляясь".

Студенты знают, что, когда патриарх входит в аудиторию, глумливо ухмыляясь (разница между улыбаясь и ухмыляясь - это очень отдельная тема, как-нибудь обсудим...), значит он, идя по коридору, только что придумал, что сейчас поведает слушателям. И это что-то будет не вполне по программе, но зато будет. И остановив свою быстролетящую (а других студентов здесь и нет) мысль в этом месте фразы, студенты начинают глумливо. Серьезна, как всегда в аудитории только его подруга - вон она, на своем месте, в первом ряду. Только непонятно, это первая или клон - их трудно различить, не проще, чем трехклювому разницу между улыбаясь и тем, что вы сейчас. Как он их тиранит на экзаменах, все знают. Бедные девочки... но мы понимаем, что они в нем нашли. Если вы меня понимаете...

Патриарх не занимает место на кафедре, а ставит стул посреди сцены и, проверив рукой, стоит ли стул там, где он его поставил, опускается на него. Со зрением у него по понятиям его вида и подвида все неплохо, просто тот, кто излазил вдоль и поперек Рукав Ориона, делается осторожен и насторожен. На многих планетах не только стулья, но и столы вполне способны на ухмылку вместо ксеносекса - взять и выскользнуть из-под величаво опускающегося зада. А что до Персея и Стрельца, сейчас не будем, а то пропустим начало лекции...

- Слои, или, правильнее сказать, блоки мышления, это логическое мышление, интуитивное, эмоциональное и еще несколько этого уровня классификации. Про все это у вас был целый курс, кто его добросовестно прослушал, семинары вдумчиво вкурил, лабы досконально отработал, контрольные конвенционно сделал и так далее... те вполне могут сами тут нам всем лекцию устроить.

Пауза. Подруга морщится, она не любит, когда патриарх бравирует устаревшим молодежным сленгом. Студенты тем временем опасливо коммуницируют, с патриарха станет такое устроить, это да... но сегодня он, вроде бы, благодушен.

- Вы, наверное, можете не только перечислить все блоки и слои по разным теориям, рассказать об их взаимодействии и так далее. Не менее важно вот что... это, конечно, не педагогично, но я вам скажу - хорошо бы вам свое личное мнение иметь, исследователь должен быть немного субъективен...

Патриарх смотрит на свою подругу, но в ответ - ни тени улыбки. Она полагает, что лекция - не место и не время для такого интима. Клона бы добавила - это место и время для другого интима. Клона - так он ее иногда называет. Она смеется... она заметно другая, как и положено хорошему клону.

- Обычно на планетах есть много видов живого, наделенных в разной степени блоками, слоями, типами мышления. Причем обычно более поздние виды наделены большим количеством типов, или они у них более сложно взаимодействуют. Бывают ситуации, когда это не так, когда происходит инволюция. Более поздний и на каком-то интервале более сложный вид, который уже создал более сложное общество и более развитую цивилизацию, начинает деградировать, упрощаться, какое-то время мечется, не понимая, что с ним происходит, а потом угасает, точнее возвращается в предыдущее состояние. При этом, естественно, упрощается и структура мышления, пропадает рефлексия, рассоединяются слои, а некоторые из них исчезают вообще.

- Можно вопрос? (Второй ряд, справа. А, это он, часто задает хорошие вопросы. Патриарх кивает) То есть пропадает логическое мышление и остаются одни эмоции, или наоборот?

- Может быть и так, и этак, и еще несколькими способами - например, если у вида есть пять типов мышления, то одиночное отключение уже может быть пяти видов. А это самый простой случай, сами понимаете.

- А всего тридцать, если хоть один должен остаться, да? (а это она, как обычно...)

- Да, конечно. Но это на этапе распада, таких случаев много, смотрите отчеты об экспедициях, есть и обзорные работы... Но есть - их совсем немного, известно, кажется, всего четыре случая, когда отключение не связано с инволюцией. Правда, некоторые исследователи считают, что это предвестник... но пока это только гипотеза. Так вот, недавно как раз экспедиция, в которой я был, обнаружила еще одну цивилизацию, в которой у высшего вида много поколений назад отключился эмоциональный канал. Почему это произошло, не ясно - или какие-то глобальные биохимические эксперименты, то ли влияние пропаганды.

- То есть как?! (кто-то из третьего ряда)

- У них какое-то время было тоталитарное общество. С единой тотальной системой информации.

Пауза. Аудитория ошеломленно молчит.

- И они нашли забавное решение. Сажают в клетки некоторых животных, имеющихся на планете, естественно, наиболее биологически близких, устраивают им эмоциональную жизнь, причем во всем диапазоне - от обжорства до смерти от голода, от счастливой влюбленности и любви до отвержения и ухода к другому на глазах у первого, от крайнего восторга победы над соперником до крайнего унижения и так далее.

- От животного восторга до животного ужаса... (опять она, надо бы нахмуриться)

- Да. А потом берут у них немного крови и впрыскивают себе.

Пауза.

- Соответствующие вещества они выделить не сумели, может там молекулы-сигнализаторы чуть ли не поштучно... Но говорят, что работает. Да я и сам видел их вызванный восторг. Очень натурально. И говорят, что ни привыкания, ни абстиненции.

Пауза.

- А нам они сказали - вы-де половину Галактики облетели, планет видели тысячи, разумных существ и цивилизаций - сотни. Приключений у вас было, наверное, немеряно? Ведь правда? У вас это все, наверное, в крови?..

В аудитории тяжелая пауза. Подруга патриарха, которая сидит на своем месте в первом ряду, зачарованно смотрит на него и начинает медленно открывать рот...

Патриарх неторопливо закатывает рукав на левой руке и величаво показывает на уже совершенно невидимую точку напротив вены. У профессиональных исследователей организм усовершенствован так, что травмы кожного покрова исчезают вообще за секунды. А они летели неделю...

Михаил Гельфанд
Смертный

Когда я встречал мать последний раз, она еще была человеком.

Ну, почти.

Это так случилось. Бабушка утром за завтраком сказала:

- У тебя через четыре дня день рождения, серьезная дата, что ты хочешь в подарок?

В подарок? Гм... В подарок...

Не, живем мы не плохо.

Картошка есть всегда, каша. Сало. Я многое починить могу, дед научил, сало соседи приносят. Мельницу, небольшую, еще дед с Куставом поставили. Им все хуторяне помогали. Мука не проблема.

Хлеб ржаной почти всегда, разве летом иногда кончается...

Ну летом... рыбалка, грибы, потом и ягоды... Летом трудно оголодать.

Молоко, масло, сметана - это все тетя Женя приносит... Яйца куриные. Овощи с огорода... Фрукты из сада. Осенью овец стрижем... Охота.

Живем вполне.

Но найти в нашем доме что-то новое, в подарок...

Не знаю...

И вдруг я как брякну:

- Мать хочу повидать.

Бабушка долго молчала.

- А дойдешь?

Почему нет?

Собрался я быстро. Ничего лишнего. Маленький, зато непромокаемый, рюкзак. Еда на шесть дней. Но если экономить - на девять.

Сухая одежда. Портянки. Носки три пары. Бабушка связала.

Фляга с водой, на дне которой болтается крошечная серебряная монетка с дельфином. Дед нашел ее в юности, где-то возле Херсонеса. Просто гулял и нашел. Дождем наверное вымыло из почвы. И всю жизнь хранил как талисман.

Дедов револьвер в удобной мягкой кобуре, штук двадцать патронов, все, сколько было, и короткий нож. Все металлическое тщательно смазано. Сапоги на двойной подошве.

Мне одна соседка подарила, обувь шить умеет. Ну, и не только... Она меня всему научила.

Тяжелые сапоги, но крепкие, и воду не пропускают...

Идти надо сначала три дня вдоль железной дороги.

Ее там давно нет.

Шпалы все на строительство-ремонт растащили. И рельсы в большинстве тоже. Но насыпь осталась. И дорога вдоль нее. Во многих местах щебенка еще лежит.

Идти надо ночью. Ночью людей в лесу встретить можно редко. Хороших - никогда! Нечего им там делать, ночью в лесу.

Осторожно. Как дед учил.

Не торопясь и прислушиваясь. Ночью мало что видно. Только-только на дерево или куст не наскочить. Зато, когда долго слушаешь, все обычные звуки замечать перестаешь. А необычный звук означает опасность. Тут уж замри. Не шевелись. Дыши даже бесшумно. Зверь уйдет. Звери осенью сытые, неопасные. Человек себя выдаст...

Спать днем.

В длинный непромокаемый плащ завернуться, но так, чтобы лицо сразу освободить и револьвер достать.

Под голову ничего не класть. Если спать чутко, человека обутого можно услышать. И времени достаточно, чтобы оружие достать.

Мы с дедом много раз на охоту ходили, и он меня учил.

Так что получается, у меня это все само собой. Не думая.

Думал я о матери.

Пытался представить, как это будет.

Под утро, когда выберешься на высокое место для ночлега, смотришь вверх.

Небо ночью темное и немыслимо глубокое. Звезд бесчисленное множество. Потом выходит Луна, яркий серпик. На самом деле спутник Земли, каменный шар огромный. И неподалеку красная звездочка - Марс. Тоже планета, как и наша Земля. Хотя и меньше, и холоднее. И воздуха там почти нет.

Когда мы с дедом на охоту ходили, он мне рассказывал.

Звезды, огромные огненные шары, многие больше нашего Солнца, которое тоже огромный огненный шар.

Наша Земля - спутник Солнца. Есть спутники и у других звезд.

Специальностью деда был поиск планет у других звезд. Его во всем мире знали, потому что предложил он новый метод обработки данных, получаемых с телескопов, выведенных в космос. Статья у него была в журнале "Нейчур" и медаль какого-то общества космических исследований...

Космические исследования.

Ракеты летали к Марсу, другим планетам, дальним огромным, кометам и астероидам. Спутники Земли, которым и счет был уже потерян. Самые разные.Такие даже спутники, через которые в любой момент можно с другим континентом поговорить. Откуда угодно.

Бабушке когда-то карту цветную принесли. Нашли где-то. Она нам, детям, объясняла. Мы живем на континенте Евразия. А есть еще другие континенты. До них много, много тысяч километров.

Но долететь можно было за один день.

А для нас вот семьдесят километров это далеко.

Наука.

Университеты. Физика, химия, биология. Медицина, которая иногда даже мертвого могла оживить... Научные журналы, из которых "Нейчур" самый уважаемый в мире.

Все это кончилось. Было и кончилось для нашего вида. Который сам себя называл Хомо сапиенс сапиенс, человек разумный, разумный!

Кончилось...

Бабушка говорила, что я чудом родился. Не было ведь никого, ни врачей, ни акушерок, даже женщин опытных. Ей пришлось роды принимать вместе с тетей Женей. Первый раз в жизни. Была правда книга, учебник по акушерству для медучилищ, с оторванной обложкой и без половины страниц. Но там во многих местах прямо написано "немедленно пригласить врача". Откуда пригласить?! Врачей-акушеров может и в мире ни одного не осталось.

Счастье еще, что роды были нормальные.

Повезло.

Роды - это вообще опасная штука. Их бабушка с тетей Женей принимают, опыт у них уже большой, но все-таки женщины иногда умирают...

Вот Шурочкина мать от родов умерла.

Помню, бабушка утром пришла бледная. Целый день плакала.

Шурочку хотела к нам забрать. Но ведь грудью надо кормить. Отдала одной женщине, с хутора, которая родила недавно. Теперь эта женщина ребенка отдавать не хочет. Полюбила... С бабушкой договорилась, что Шурочка будет у нас, как у настоящей бабушки, гостить. И ее сестра молочная тоже...

Мы рады.

Шурочкина мать, тетя Лена, была красивая, молодая, энергичная. Все у нее получалось. Пела, танцевала и вот...

Как только женщины решаются детей рожать!?

Бабушка говорит:

- Это было всегда. Женщины рисковали, страдали, умирали. Но детей рожали...

Иначе нас бы не было.

Дети маленькие особенно часто умирают. Жалко очень.

Дед объяснял - естественный отбор. Раньше были врачи, лекарства, устройства специальные детей выхаживать.

Теперь жестоко. Можешь выжить - живи...

Я здоровым родился. Почти ничем не болел в жизни. Повезло!

Третий раз!

Первый раз повезло, когда мать с дедом и бабушкой во время эпидемий спаслась.

Она в Голландии жила, забеременела. Бабушка говорила, она не собиралась, все время откладывала, но... с молодыми женщинами так бывает. Забеременела и приехала к родителям рожать. А тут...

Она почти все время в интернете сидела и сразу поняла.

Четко скомандовала. Собраться и бежать. Теплую одежду, оружие и продукты. И все. Магазинов несколько нашла в интернете, с удобной стоянкой. Чтоб не заходить. Маски, многослойные, марлевые надеть. Но они возможно и не помогают...

Но может и помогли.

Спаслись.

Мы когда с дедом ходили, он мне все время рассказывал.

Он говорил:

Книг у нас очень мало. (Хотя у нас целый шкаф, ни у кого столько нет. Но все равно мало.) И он не хочет, чтобы я остался невежей.

Особенно много он мне рассказывал в последнюю зиму.

Он ослабел уже. Почти из дома не выходил. Погуляет немного и назад. И все время рассказывал. Я за ним ухаживал.

А потом однажды ночью... Умер. Бабушка проснулась, а его нет...

Не-е-ет!

Теперь я на охоту хожу с Куставом. Кустав хуторянин из ближних. Он с дедом всегда дружил. Еще до всего, вместе охотились. На охоту ходим с арбалетами. Три штуки дед сделал, я ему помогал. Один для Кустава. Труднее всего было металлическую полосу из рессоры вырезать и обработать. У нас ползимы ушло. Но арбалеты на славу. Можно и оленя, и лося, медведя даже уложить. Если правильно попасть. И тренироваться в стрельбе можно хоть каждый день. Болт, это так арбалетная стрела называется, никуда не девается. И новый всегда можно сделать.

Кустав. Мужик он уже немолодой, но очень крепкий. "Серьезный человек, трудолюбивый." - говорит бабушка. Жен у него две, и еще женщина в поселке, которой он помогает по хозяйству. Вспахать. Проборонить. Скосить. Соответственно детей множество. Усадьба большая. Домов жилых два. Конюшня, коровник, ну и прочее все. Даже пасека. Поля, луга.

Человек он очень хороший. Когда прошлой зимой бабушка заболела, каждый день на санях приезжал. Гостинцы привозил. Бульон какой-то особый. Меня научил лечебный массаж ей делать, чтоб мокрота отходила.

По-моему они с бабушкой...

Только это меня не касается, даже думать не хочу. Если бабушке хорошо...

Деда я больше всех на свете любил. Но ему теперь все равно.

Хороший человек Кустав, и охотник хороший, но очень уж молчаливый. Только и говорит. "Стоп, повернули, тихо, осторожно".

И то больше не говорит, а знаками показывает.

В прошлый раз, когда мы с дедом тут были, мать к нам выходила.

Она была в какой-то удивительной одежде, вся закрытая блестящей тканью, в перчатках. На голове прозрачное, круглое... В скафандре и шлеме, так дед потом объяснил.

Но разговаривать шлем не мешал.

Она взяла меня за руку, перчаткой, но перчатка была очень тонкая и теплая. И долго разговаривала с дедом. О чем, я не понял. Почти все время говорили совершенно непонятно.

(Потом дед мне объяснил, что на другом языке. Я до этого и не знал, что языки разные бывают. Были? Разные языки и разные народы, которые на них говорят.)

Мать говорила в основном с дедом, но смотрела на меня. А когда мы уже уходили, заплакала.

Теперь все было по-другому.

Часть стены поднялась вверх. И голос женский.

- Входите. Вас ждут.

За стеной решетка, огромная. Метров десять на двадцать. Красивая очень, вся в узорах. И в ней один только проход, овальной формы и высоко от земли, ноги надо задирать.

Я, когда проходил, по лицу что-то незаметное мазнуло, так бывает, когда в лесу на паутину наткнешься.

А дальше...

За стеной ночь, а тут солнце. Ясный полдень.

Пол из белых камней, совсем белых, полированных, будто даже полупрозрачных, с узорами вырезанными. Сложными такими, кривыми значками, связанными друг с другом.

Потом я узнал, что это арабские письмена. И там, на полу, записана вся история с самого начала 21 века.

Случайно.

Искусственный интеллект (что это такое, мне дед рассказывал, но я не очень понял), которому поручили принять меры, чтобы кто-то, гуляя, не поскользнулся, счел, что арабские письмена подходят. А как он выбрал текст, никто не знает.

Сбоку деревья посажены в несколько рядов. Не очень высокие, с густыми кронами. Листьев на них нет, только цветы, огромные. Красные и голубые. Как это может быть - дерево без листьев, этого и бабушка не знает.

Дальше площадь. Большая, овальная, вымощена камнем коричневым, шестиугольным. Вокруг деревья, но другие, необхватные, высоченные, метров наверное тридцать. Кора серая с зелеными пятнами, листья большие, больше ладони, резные. Видно по всему, что старые деревья. Как такие деревья могли вырасти, когда успели?

На площади фонтаны, множество. Я никогда фонтана не видел, но сразу понял. Струи воды, то выше, то ниже. Вода брызжет, сверкает. Радуги. И статуи стоят. Расставлены редко, некоторые из белого полированного камня, некоторые из бронзы, кажется, что в беспорядке. Но на самом деле весьма продуманно.

В какую сторону ни посмотри, взгляд сам собой приходит в центр.

Там, на высоком постаменте, юноша из белого камня. Высокий, метров пять. Нагой, могучий. Голова гордо поднята, слегка повернута. Стоит спокойно, уверенно, свободно что-то держит на плече, что, я не понял. Спокоен, но видно, что готов сражаться.

Так я стоял, открыв рот, и не заметил, откуда они появились, мать и еще одна женщина.

Они были босые и вобще-то голые. Только маленькие трусы, у одной красные, у другой черные. И все.

Кожа загорелая слегка, вроде светлого меда, гладкая, нежная. Тело мускулистое, ничего лишнего, Стройное. Груди небольшие, упругие, соски на ходу слегка подпрыгивают...

Мужчин у нас очень не хватает. А я высокий, крепкий, многие женщины, кто помоложе, засматриваются. Так что нельзя сказать, что я женской наготы не видел. Видел. Но чтобы так вот, при ярком солнце, всем напоказ...

Издалека они были очень похожи. Только по волосам можно различить.

Волосы длинные, как грива за спиной, перехвачены узкой лентой, красивые, блестят на солнце. У матери рыжие, у той, второй, черные...

Лица, конечно, разные. Но очень молодые, кажется, что немного старше меня.

- Сашенька! - мать говорит. - Много раз хотела тебя позвать, но боялась, один не доберешься.

Сашенька...

Пошли, сядем.

Там недалеко скамейки расставлены, возле фонтана, тоже из камня.

Сели. Мать молчит. За руку меня взяла и смотрит.

И та, вторая, черноволосая тоже меня рассматривает. Но по-другому. С желанием.

Но не так, как наши женщины, нежно.

Хищно так смотрит, словно на добычу.

Матери это не понравилось.

- Принеси мне экспедиционную укладку!

И глазами сверкнула.

Той видно, что не хочется уходить. Но промолчала. Повернулась и пошла.

Походка у нее... Никогда такого не видел. Плавно идет, как плывет. И слегка бедрами покачивает. Так, чуть-чуть совсем, но глаза оторвать трудно.

Мать на меня грустно смотрит.

- Вырос. Взрослый уже. Все-таки я постараюсь тебя забрать. Только когда?

- Я бабушку не брошу.

Мать вздохнула.

- Тогда и поговорим.

Тут она меня обняла и прижала к себе, и мне тоже так захотелось прижаться. Как к бабушке в детстве...

Ну ладно.

Пришел мужчина. Высокий такой, метра два, широкоплечий, в этой одежде странной, скафандре.

Шлем такой прозрачный, что почти незаметно. Только солнечные блики видны.

Принес матери сумку большую, черную с желтым верхом. Поставил возле нас на скамейку.

Сам уселся недалеко. На другую скамейку.

Я спрашиваю:

- А как это, кругом ночь, а у вас тут день?

- Посмотри вверх. Видишь, на юге, точки, очень яркие, смотреть невозможно. Это суточные спутники, они всегда над одной точкой экватора висят, на них... Ты понимаешь, о чем я говорю?

- Да. Дед рассказывал.

- На спутниках зеркала установлены. Всю ночь отражают солнечные лучи. Направлены точно на нас, там компьютеры, постоянно элиминируют отклонения.

Только очень короткое время, когда все спутники в тени планеты, тут у нас тоже темнота.

Компьютеры я понял, а "элиминируют"... Ну, у бабушки спрошу.

Мать встала, рукой сверху провела, и сумка распласталась перед ней, сама собой, длинная стала, больше метра.

Потом занялась чем-то совсем непонятным, достала оттуда тонкую блестящую пластинку, положила на ладонь, смотрит на нее и пальцем по ней водит.

Минуту, две... я стал по сторонам смотреть.

Глаза сами собой на центральную скульптуру попали.

Мать заметила, объясняет:

- Это Давид. Был такой великий художник, гениальный, Микельанджело. Изваял скульптуру. Шедевр. Очень давно. Много столетий назад. Он, Давид, раньше во Флоренции стоял, город был такой. И очень много другой красоты. Картины, мозаики, статуи. Теперь там пусто. Людей нет, дома разваливаются. Мы многое попрятали, может еще понадобится. Ну и жалко же. Красота такая пропадает.

Кое-что сюда привезли. Из других мест тоже...

Она достала из сумки какую-то штуку, не знаю, как описать, будто револьвер маленький, а вокруг толстого короткого ствола куча разных фигурных стекляшек торчит, одна зеленым светится. Что-то с этой штукой поделала, быстро так, я и не рассмотрел, и сунула палец куда-то внутрь сумки.

Потом взяла меня за руку, повернула ее тыльной стороной к себе, штуку эту подняла и конец ствола приложила к коже. Укололо слегка. Почти незаметно. И сразу начала это место пальцем тереть. Я только хотел спросить, но вдруг голова закружилась и я как будто заснул.

Но сразу проснулся.

Ничего не изменилось.

Мужчина сидит как сидел, смотрит куда-то вдаль.

Мать меня за руку держит, в глаза заглядывает.

Кивнула удовлетворенно.

Я хотел что-то сказать. Но чувствую, говорить не могу. Но скоро и это прошло.

Хотел встать.

Мать удержала.

- Тебе опасно здесь долго находиться. Вот Тео. Он тебя домой отвезет.

Но пару минут еще посиди, пожалуйста.

- Что это было?

- Я тебе когда-нибудь объясню. Но это долго, сложно, сейчас времени нет. Но это для тебя. Нужно было сделать.

Я встал со скамейки. Ничего. Стою нормально. Мужчина подошел, руку протянул.

- Тео.

- Александр.

Рука у него мягкая, кожа тонкая на ладони, как у матери, мозолей нет, но очень сильная. Я слабее намного.

- Придешь домой, поспи как можно дольше. Пока спится.

Мать говорит и на меня смотрит. Грустно. Думал, заплачет. Но нет, не заплакала...

Пришли к воротам.

Там уже стоит шар прозрачный на квадратной площадке из металла. В площадке несколько труб коротких торчат, и в них пропеллеры медленно вращаются.

Я смотрю на Тео. Человек как человек. Одетый. Крепкий очень. Плечи такие, что почти квадратный. Лицо обычное. Молодой. Но не так, как мать, лет тридцать.

- Ты тоже бессмертный?

- Бессмертный? Я? А... - Он плечами пожал. - Нет. Служу я у них. Они такие, очень нежные, а иногда нужно и грязную работу делать.

А то, что Катя тебя попросила отвезти? Я ей всегда рад помочь. Садись.

Тут только я заметил, что он, когда говорит, рта не открывает. А слова от основания шеи доносятся. Там кружок такой зеленый. Но слышно хорошо.

Шар прозрачный, почти весь, вверх поднялся и назад. Внутри два кресла.

Я сел, он тоже сел. Шар закрылся бесшумно, и мы.... полетели. Сначала прямо вверх, потом вперед.

Внизу тьма. Как раз новолуние. Кругом звезды.

И звезды сверкают и медленно так, почти незаметно, по небу ползут.

- Сюда смотри. - Тео обвел рукой большой круг по стеклу, которое перед моими глазами.

И все стало видно. Как днем. Но чуть-чуть зеленое. Река извивается. Мы над рекой летим. Заводи. Камыши. Пляжи песчаные. Луга. На лугу у реки олени пасутся. На нас не смотрят. Я вообще не знаю, могут ли они в небо смотреть. Им наверное и не надо.

Леса вокруг. Кое-где дома у реки. Крыши у большинства проваленные. Люди жили.

И тут все, полет закончился.

Спустилась машина на площадку у реки.

Тео говорит:

- Ближе подлетать опасно. В машине... Неважно...

Тут мы легко дойдем. Километров семь, не больше. Ты, наверное, ходить приучен.

Пошли мы. Я спрашиваю

- Ты у них давно?

- Я десять лет, до всего, в фирме работал, начальником службы безопасности. А до этого в разведке служил. Надоело там. Рядом люди нормальные, работают, думают, а выше посмотришь - политиканы. Тем на все наплевать. Тьфу!

Помню, как Катя пришла. Я ее на экскурсию водил, по фирме.

- Сколько же тебе лет?

- Мне шестьдесят четыре.

Выгляжу хорошо? Да, выгляжу на тридцать. У меня все органы работают идеально. И согласованы между собой гармонично. Все, как у молодого. Катя это сделала, и каждый месяц проверяет. Говорит, если все будет в порядке, я еще лет семьдесят проживу и чувствовать буду себя нормально. Я доволен.

А бессмертие... тысячи лет. Нет, это не для меня...

Вдруг остановился.

- Стой.

И руку поднял.

Из кармана пластинку достал, как у матери. Смотрит. Пальцем водит.

Я только-только спросить хотел, но он пластинку спрятал.

- Пошли.

Мы пошли - и сразу почти из-за деревьев трое вышли.

Мы идем, внимания не обращаем.

Метров на десять уже подошли. Вижу, эти с моста... Тут только сообразил я, мы же по реке выше поселка опустились.

Нехорошо.

У нас немного выше поселка мост есть. Так себе мост, деревянный, но прочный еще. Главное опоры камнями обложены. От ледохода.

Года три назад на нем хозяева внезапно объявились. Трое мужчин приблудились, откуда неизвестно, и стали плату за проезд брать. Летом, конечно. Зимой мало кто ездит, и без груза. А летом часто. Груженные. Вот они и собирают. У наших хуторян конечно не берут. Попробовали бы!

Но тут многие ездят. И дают. Связываться не хотят. Мужики вооруженные, возможно нетрезвые... Пальнут картечью...

В общем, им хватает.

Дом брошенный восстановили. Большой. Неподалеку стоял. Огород все-таки развели. Но поля не пашут. Лень.

И без того на весь год самогона хватает. Женщины там некоторые появляются.

Которым мужчин совсем уж не досталось.

Теперь вот на подвиги потянуло. С самогона. И у всех троих ружья за плечами. Ну, пока за плечами, ладно.

Я кобуру расстегнул, рука на рукояти револьвера, и иду за Тео. Не отстаю. Я ведь долго тренировался. Револьвер могу на хлопок в ладоши достать. Как ковбои. Мне дед рассказывал.

Хоть, если честно, убивать людей еще не приходилось.

Но все же вокруг убивают... Обычное дело.

Тут один из этих остановился посреди тропинки и громко так говорит, с наглецой:

- Кто это тут ходит без нашего разрешения?

Сам ногу выставил, плечи развернул. Себе наверное кажется сильным и храбрым. А все вокруг так, мелкота.

Орел.

Только морда отекшая.

Тео тоже остановился и отвечает, спокойно так:

- Проваливайте. - И потом, чуть громче. - С дороги!

И я почти слышу, как ворочаются в поврежденных дрянной сивухой головах, смутные мысли.

Может, все и обошлось бы. Но тот, что в середине, вдруг как заорет:

- Это кто это мне будет указывать, где мне стоять!

И хвать двустволку с плеча. Но снять ее не успел.

Я револьвер достал, курком щелкнул большим пальцем, но даже еще навести на него не успел.

Тео кажется не пошевелился...

И смотрю, у того, что за ружье хватался, головы нету. Совсем! Стоит безголовый труп, и кровь хлещет.

Я застыл.

Эти шарахнулись.

Тео снова негромко:

- Проваливайте. И падаль заберите. Голову завтра найдете!

Они труп схватили и потащили. В кусты. К реке.

Тео двинулся вперед. Только лужу крови обошел.

Тут я револьвер наконец спрятал. И за ним.

Некоторое время мы молча шли. Потом я говорю, чтобы что-то сказать.

(Что об оторванной голове спрашивать не надо, это я понимал.)

- Расскажи про моего отца.

Тео снова заговорил.

- Катя, она очень талантливая. Очень.

Дирк, босс наш, сотрудников сам подбирал. Только лучших. Он и сам большим ученым был.

И говорил всегда: "У нас случайных людей быть не может! Мы, команда формулы один, это гонка на предельной скорости. Одна ошибка - и ты в кювете! И эту гонку мы обязаны выиграть... О-бя-за-ны!"

Отца твоего хорошо помню, Квирина, мы его все Рин называли..

Парень красивый, умный, талантливый, веселый, а с женщинами не везло. Все какие-то мымры, злобные, корыстные.

Он богатым человеком был. Одна только квартира на целый этаж с видом на парк...

Я, когда Катю увидал.

Красавица, умница, добрая, сразу видно.

Я в людях разбираюсь, пятнадцать лет в разведке.

Я тогда еще подумал: "Вот бы эта женщина на нашего Рина внимание обратила!".

А через два дня вижу, они уже в кафетерии вместе за столиком сидят, смеются.

Ну, думаю, повезло парню.

Они очень славно между собой жили. Это сразу видно. В любви и радости. Жалко, недолго.

Когда это все началось, отец твой вакцину взял и отправился жену спасать. Что ж, так каждый бы поступил.

Не дошел. Убили видно. Жаль.

Говорил я ему, будь осторожнее. Объяснял. Но своего ума не вложишь. Может, если бы я пошел... Может, дошел бы. Но Дирк меня бы не отпустил. Мы с Дирком вдвоем прятались. И без меня его бы, конечно, убили. Не мог я его бросить.

Обложили нас. Они думали, что все, вот-вот ликвидируют...

И тогда мы выпустили смерть.

Дирк приказал! Я... согласился.

Он ее давно готовил, но... Делать оружие - это одно, а убивать, убивать - другое, совсем.

А так убивать...

Он потом, когда горячка прошла, с собой покончил, не выдержал... Возле порта сплошные кости. Людей и крыс. Крыс эта штука тоже убивала... Но медленнее.

Покончил, да, а может и не так все было... Сам я там не был.

Он неожиданно остановился, посмотрел на меня, внимательно так, и замолчал.

С минуту стояли мы молча.

Потом двинулся вперед и снова заговорил.

- Мы думали, Катя погибла.

Но потом, когда все наладилось, через три года я решил попробовать.

И сразу нашел. Опыт у меня большой.

И совсем рядом.

Она не хотела родителей оставлять, но они сказали: "Иди. Потом сына заберешь."

Тебя невозможно было...

Модифицировать можно только взрослый, полностью созревший организм. Иначе жуткая смерть. А жить без модификации у нас там нельзя. Совершенно иная микрофлора. Птицы, животные, если забредут, почти сразу умирают.

Мне Катя тоже модифицировала, но только иммунную систему...

Ну вот, мы пришли!

Да, пришли. Вон поселок наш. В окне у бабушки огонек свечи. Беспокоится за меня. Заснуть не может.

Очень много мне хотелось расспросить.

Про отца, которого я совсем не знал. Про мать... Про нынешнюю ее жизнь.

Но почему-то я знал, что Тео отвечать не будет. Может уже и теперь жалеет, что разговорился...

- Зайдешь может быть? Бабушка вон не спит еще.

- Катина мама? - Он улыбнулся. - Замечательная женщина. Нельзя мне. Я тут постою.

Ты, когда от меня подальше отойдешь... На тебе оболочка сверхтонкая, бактерицидная. Ты ее порви. Вон, ножом. Вот так. ? Поскреб пальцем по животу.- Она сама собой распадется. За минуту.

Помолчал.

- Может, встретимся... Да.

И протянул мне руку. Я ее пожал.

Назавтра проснулся поздно, как никогда. Кажется, даже уже вечерело.

Раньше, днем, просыпался несколько раз. Что-то снилось, наверное. Но в памяти не осталось. Последний сон запомнил хорошо.

Снилось...

То, что раньше было. Давно.

Дед был еще очень крепок тогда и спал чутко. Когда в поселке забрехали собаки и соседки одна, потом вторая, стали стучать молотком в толстые доски, сигнал тревоги, он встал, взял ружье, звякнуло слегка, и почти бесшумно поднялся на чердак.

Бабушка схватила меня, маленького, с кровати, положила на матрац под стенку, подальше от окна. Сама легла рядом, чтобы прикрыть своим телом.

Пули, картечь, кто его знает...

На чердаке у деда была оборудована настоящая огневая позиция, мешки с песком, бойницы, прикрытые толстыми досками.

Бандитов четверо, они приехали на трех санях, наверное, для добычи, и двое уже ломились в соседний дом.

Двое других стояли у саней с автоматами в руках. Было пасмурно, и падал легкий снег, но в ночной прицел они были отлично видны. Удобная мишень для сверхмощного ружья. Дед выстрелил дважды и оба раза попал.

Калибр ружья был такой, что останавливал буйвола. Куда ни попади человеку, в грудь или живот, даже в бедро - верная смерть. Грохот в доме ужасный, словно что-то взрывалось, но я не заплакал. Только плотнее прижался к бабушке.

Ружье подарил коллега, и два револьвера Кольт "Анаконда", под такой же патрон 44 магнум.

Коллега был племенной вождь и по совместительству профессор университета в Африке. Каждый год он приглашал деда охотиться на крупную дичь, а перед охотой тренировал в стрельбе. Теперь это очень пригодилось.

Убитые отрывались от снега и пролетали пару метров, прежде чем упасть. Дед открыл вторую амбразуру.

Бандиты, пытавшиеся выломать толстые ставни, которыми было закрыто окно первого этажа, опомнились и бросились за угол дома.

Дед стрелял им вслед. Одного он убил, но один успел спрятаться.

Это ему не помогло.

Тетя Женя, она жила с дочкой на краю поселка, у самой ограды, пристрелила его из своей мелкокалиберной винтовки.

- Все в порядке, - крикнула она в рупор. - Готов.

- Не выходи. - крикнул дед. - Утром посмотрим.

Высокий, широкоплечий, с винтовкой на сгибе левой руки, он спустился по лестнице. В доме остро пахло сгоревшим порохом.

- Ложись с Сашенькой. - cказала бабушка. - Я побуду наверху. Все равно теперь не засну.

Я проснулся.

Как всегда, когда вспоминал деда, слезы сами собой выступили на глазах.

И сразу же снова заснул

Утром жители поселка, в основном женщины, собрались посмотреть. Хуторяне окрестные тоже подтянулись. Меня бабушка хотела не пустить. На мертвяков смотреть, чего интересного? Но я упросил.

Трофеи были неплохие.

Лошади, целых шесть, рослые, сытые. АК 5.45 три штуки и к ним патронов больше сотни. Пистолет Макарова и две обоймы, одна, правда, неполная. Валенки хорошие. Одежда хорошая, меховая, сильно попорченная, правда. Пуля крупнокалиберная с близкого расстояния человека пробивала насквозь, а на выходе делала огромную дыру. Но если отстирать, зашить. В обуви, одежде зимней, нужда была большая, шкуры выделывать тогда еще не умели.

Из убитых один оказался женщиной. Пистолет ей принадлежал. Дед, услышав об этом, поморщился. Но промолчал. Потом сказал.

- С трофеями после решим, по справедливости. Оружие я пока к себе заберу.

Ему никто не возразил, но и расходиться никто не торопился.

Мужчины сидели на бревнах, лежавших у изгороди. Они все были с ножами у пояса, с ружьями, хотя стрелять было явно не в кого.

На женщин, которых было много больше, несколько подчеркнуто не обращали внимания.

Дед такую ситуацию называл вече, а бабушка - тинг.

Она была учителем истории. Дед говорил, что знала она много разного, такого, что раньше казалось давним прошлым.

Подошла тетя Женя с большим ведром, полным парного молока. Оделяла всех желающих.

Но пили только дети и некоторые женщины.

Тогда у одной только тети Жени корова были. Даже две. Она в этом хорошо понимала. Быка подманила.

Неожиданно тетя Женя заговорила:

- Есть одно селение. Я слышала. Те разбоем живут. Грабят. Мужчин убивают, женщин заставляют на себя работать. Женщин в повиновении легче держать. А как некоторые помрут - новых рабынь ищут.

- Я тоже слышал. - Сказал кто-то из хуторян.

- Подумать надо. - Сказал еще кто-то.

Дед посматривал на бабушку.

- Думай не думай. - Бабушка объясняла громко и четко. - Мы их отбили, но они опять вернутся. С большими силами. Или в других местах по округе разбойничать поедут. А потом, как усилятся, сюда вернутся. Всех, кого не убьют, в рабство обратят.

Бабушка потом, когда я уже подрос, рассказывала , что хуторяне думали недолго.

Собрали всех, кто умел обращаться с оружием, некоторых женщин тоже.

Даже и командир нашелся. На Украине воевал.

Деда, правда, не взяли. Оставили поселок защищать, с тетей Женей. Сюда всех женщин и детей собрали.

Поселок работорговцев взяли штурмом. Рабынь освободили. Пограбили. Но немного. Некоторых женщин, из рабовладельцев, молодых и красивых забрали. Детей тоже пришлось забрать.

Всех остальных женщин и мужчин, кто при штурме уцелел, и подростков, рабыни поубивали. Измывались долго.

Теперь, что с ними, неизвестно. Живут как-то.

Бабушка покачала головой.

- Нет страшнее, когда рабы бунтуют...

- А зачем они женщину с собой брали? - Спросил я.

- Наверное мужчин не хватило. Мужчин ведь мало осталось.

Мужчин на самом деле осталось мало.Во время эпидемии умирали все. Все, кто заболел. Но мужчины заболевали все же чаще, чем женщины. Женщин больше осталось в живых.

Потом было еще хуже.

Многие мужчины свихнулись от безнаказанности. Грабили, убивали, насиловали. Ну и их убивали тоже. Мужчин оставалось все меньше и меньше. Сейчас - меньше раза в три. Но постепенно подрастают дети, рожденные уже после, и все приходит в норму...

Но полностью не выровняется.

Объясняла бабушка.

- В диких племенах мужчин всегда не хватает. Междуусобицы постоянные. И за оружие легко хватаются. Оружие у каждого, а мозги не у всех.

- Мы разве дикое племя? - Удивился я.

- Дичаем постепенно...

Проснулся окончательно, а все равно чувствовал себя как-то странно, даже головой потряс.

Вчерашнее осталось в памяти, но казалось сном.

Встал, пошел умываться.

Воды в кадушке осталось на дне.

Бабушке, тяжело уже было к колодцу ходить.

Принес два ведра и там же, у колодца, облился холоднющей водой.

Полегчало.

- Выспался. - Бабушка как всегда что-то вязала. - Ну, иди покушаем.

Овсянка. Как всегда. Бабушка ее вкусно готовит.

Но каждый день.

Я молча привычно глотал кашу, почти не чувствуя вкуса.

Бабушка тоже ела молча.

- Они очень мало спят. И почти не едят. - Сообщил я.

- Ну да, ну да, другой биологический вид. Когда начнешь редактировать геном, уже трудно остановиться. Трудно. Да и непонятно зачем.

Бабушка отставила тарелку и смотрела мимо меня.

- Ты понимаешь, что такое геном?

- Дед мне объяснял. ДНК. Цепочка из нуклеотидов, в которой я... человек записан. Очень длинная. Состоит из генов. Такая цепочка из кусочков. На каждом кусочке записано что-то важное и...

- Ну да, ну да. - Бабушка тяжело вздохнула. - Но только это не цепочка отдельных генов. Это система... Одни гены управляют другими. И находятся под управлением третьих. Все взаимосвязано. - Она задумалась. - Это как роман. Вот ты читал "Войну и мир" (Огромная скучная книга. Непонятно о чем и о ком. Но бабушка заставила прочесть, и по каждой главе задавала вопросы! Бабушка меня очень любила, как я теперь понимаю. Любила и баловала. Но умела быть непреклонной: "Я так хочу и совершенно не о чем спорить!" Но редко.)

- Ты читал "Войну и мир". И вот представь себе, что князь Андрей тебе мешает. И ты его редактируешь. Выбрасываешь из романа. Он тебе мешает жить вечно.... Ну, это мы так говорим - вечно. Вечного ничего не бывает. Вообще. Но до тысячи лет, да... Или немного меньше. А потом еще что-то придумать. Наука на месте не стоит. И так вот еще и еще. Пока не надоест!

И вот. Ты выбросил князя. Но тогда... Что там делает его колоритный отец, старый князь Болконский? С кем дружит Пьер? Танцует Наташа? За кем умирающим она ухаживает? Кто бежит со знаменем под Аустерлицем?... Все же разваливается! Тебе надо вставить нового князя. Комплекс генов, который и жизнь продлить не помешает и систему восстановит.

Ну а тогда... тогда почему бы еще что-то полезное не добавить? Усовершенствовать обмен веществ, иммунную систему, память... Умнее стать, наконец...

Но, правда, умнее стать пока не удалось. Четыре года назад еще не удалось... А может, теперь уже и...

- Они убили миллионы людей.

- Миллиарды.

- Что?

- Миллиарды. Миллиарды людей убили!

Было восемь с половиной миллиардов на земле, а осталось... не знаю, сколько. Несколько миллионов, я думаю. Хотя это очень приблизительно.

Исследовательский центр, в котором работали твои родители, был формально независимой фирмой. Но деньги давали крупнейшие корпорации и фонды. Результаты у них получались выдающиеся. Таких они себе биологов подобрали. Лучших из лучших.

Но главное, чем они занимались в глубокой тайне, было бессмертие. Продлить видовую продолжительность жизни. Раз в десять для начала. И не каким-нибудь потомкам, а себе. И молодость продлить.

Этим многие занимались. Понятно, что молча. Никто ничего не публиковал. Но у них был коллектив. Выдающиеся ученые и очень молодые. Это особенно важно. Смелые и без всяких стереотипов в голове, которые с годами сами собой накапливаются.

Катерина, когда уезжала, уже с животом, вот таким, она думала, что остался еще год. Максимум полтора.

Но им повезло. Закономерно. Копаешь шахту год, два, три... а потом раз - пещера. И не счесть в ней алмазов, под ногами валяются.

И они сразу рискнули экспериментировать на людях. На себе. И все получилось!

Тоже повезло! Могли ведь что-то недорассчитать.

Но повезло.

Все получилось.

И тут.

Ты должен понять. Люди, которые давали деньги на исследования. Большие деньги. Они тоже не глупые были. И у них были, конечно, шпионы в фирме. И они примерно понимали, о чем идет речь.

А это могущество. Сказочное могущество. Абсолютная власть. Так они думали.

От бессмертия, от практически вечной молодости, для себя, детей не откажется никто. И они всем будут приказывать.

Но директор центра, Дирк, лучше понимал. Те были юристы, финансисты, а он биолог, и мыслил как биолог.

Потому что в истории это уже было. Два вида разумных существ. А земля, между прочим, одна. Второй нет. Мы, люди - кроманьонцы, и люди же, но неандертальцы. Очень близкие виды, дети вполне нормальные получались. Разница, видимо, в одном только была. Мы умели говорить. Умнее, следовательно, были.

И мы охотились на конкурентов. Ловили, убивали и ели.

Молодых здоровых женщин оставляли себе, иногда. Поэтому у нас есть небольшая примесь неандертальских генов.

Я представил себе все это. Долго переваривал. Повернулся к окну. За окном уже сгущалась медленная темнота. Затапливала мир. Темнота, и дождь начался. Осень.

- Почему два вида? Они там не люди?

Бабушка покачала головой.

- Нет.

Дирк все предвидел, почти все. Когда дело шло к финишу, места подготовил, куда спрятаться. Для себя и доверенных сотрудников. Наличность. И посоветовал всем бежать. Каждому отдельно сказал, куда. И сам... В конце концов многие выжили. Почти все.

Эпидемии он готовил раньше. Бактерии сконструировал. Просчитал методы ввода бактерий в экосистемы. Распространение, сначала с авиарейсами, в основном. Потом воздушно-капельная инфекция.

Не очень хорошо просчитал. Ведь он не решался работать ни с суперкомпьютером, ни с облаком.

На коленке, на персоналке, которая даже в сеть не была включена. И посоветоваться не с кем.

Доверял полностью только немногим, Катерине например, а ее впутывать не хотел. Когда все началось, ее муж поехал нас предупредить. Чтобы спрятались. И привить.Когда уж роды пройдут. Беременную жену прививать он, конечно, не хотел. Опасно. И по сети связываться опасно.

Не дошел. Убили, наверное.

Но и Дирк колебался, медлил.

Уж когда совсем приперло...

Он так рассчитывал, что эпидемии будут в основном южнее 45 параллели.

Но рассчитал плохо.

- Почему?

- Ну, я же тебе объясняла...

- Нет! Почему он считал, что на юге людей можно убивать.

- А это...

Бабушка встала, прошлась по комнате и долго стояла возле окна.

- Понимаешь, в древние времена кроманьонцы, это мы, убивали неандертальцев не потому, что настроение было плохое.

Людям не хватало еды, они всегда были голодные, они жили охотой, а охотничьи угодья, которые им были нужны, были те же, на которые претендовали неандертальцы.

- Но их же очень мало было! Ты мне когда-то говорила. На всей Земле может миллион...

- Но и места для охоты требовалось на каждого много квадратных километров...

Бабушка развела руками.

- Но... но...

- У меня в голове это тоже не укладывается. - Бабушка покачала головой. - Но так оно было.

А в нашем веке пошло еще хуже. Когда людей на планете перевалило за восемь миллиардов, и каждый год добавлялось еще девяносто миллионов, или восемьдесят! На юге. На севере население уменьшалось.

Когда людей стало так много, биосфера погибала просто на глазах. Вырубили тропические леса. Нарушился климат. Выловили рыбу в океанах и морях. Превращали реки в сточные канавы, наполненные удобрениями, земли в пустыни. Не со зла. Потому, что еды не хватало. Люди вынуждены были есть и оставляли за собой пустыню. Как саранча. Стая саранчи, когда все сожрет, поднимается на крыло и летит, новое место обгладывать. А людям куда лететь?

На другую планету?

- Поэтому их надо было уничтожить?! Миллиарды.

- Сашенька, что ты хочешь, чтобы я сказала?! Я же человек, я не могу сказать "да"?! И подумать не могу!

Но Дирк. Он уже чувствовал себя представителем нового вида.

Но и он долго колебался. Но когда перед ним встал вопрос: погибнуть или...

Он выбрал "или"....

- Ты хочешь, чтобы я тоже перестал быть человеком?

Бабушка неожиданно заплакала.

Она не плакала с тех пор, как умер дед.

И я тоже.

Стоял над могилой, обняв бабушку, а слезы лились сами собой.

И бабушка рыдала. Рыдала и прижималась ко мне.

С тех пор уж три года прошло, и ни разу!

Бабушка беспомощно всхлипывала, слезы текли по лицу и она их не вытирала.

- Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Чтобы ты жил долгой счастливой жизнью, среди разумных существ. Читал, думал, исследовал. Продолжил наш род. Выходя из дома, не брал с собой револьвер...

У них там будущее. Познание. Власть над природой.

А у нас кровь, кровь и грязь, и смерть.

Кровь, грязь и смерть.

Рыдания душили ее.

Я вскочил, бабушку к себе прижал...

Что сказать, я не знал.

Наталья Резанова
Наместница Победителя

В последние месяцы, когда начались эти кинжальные боли в подреберье, она говорила себе, что не следует больше ездить одной, вообще следует меньше выезжать... что она уже давно не та, которая дни и ночи проводила в седле, неустанно следуя за Победителем.... Давным-давно, несчетное количество лет назад. И эта мысль сменялась другой : "Когда я буду умирать, необходимо..." И, размышляя о том, что необходимо будет сделать, и о чем позаботиться, она забывала о первоначальном решении не ездить одной.

Сейчас же боль неожиданно так ударила ее, что туманное "когда я буду умирать" разом приблизилось и приобрело ясные очертания. Наместнице не привыкать было получать раны от огня и железа, но никогда прежде ей не было так худо. Та боль приходила извне, наместница была к ней готова, и зачастую нанесший удар его не переживал. Эта боль возникла сама. Собственное тело предало ее, и это было худшим из предательств. Наместница упала лицом на гриву вороного, высокая лука седла резко впилась ей в живот, и она конвульсивно сжала коленями конские бока. Вороной взвился на дыбы, и у нее впервые с семилетнего возраста не хватило сил сдержать коня. Но в семь лет, падая на землю, она мгновенно вскакивала на ноги. Теперь ее тело утратило былую гибкость. И она не смогла не то, что встать - пошевелиться. А к боли, мгновение назад казавшейся невыносимой, прибавилась новая. Старые кости не выдержали удара, от которого в прежние времена остались бы разве что синяки. У нее были сломаны ребра, и даже, кажется, в двух местах.

С мучительным трудом ей удалось развернуть голову. Щеку царапнул корень, выступавший из земли. Вороного нигде не было видно. Должно быть, одурев от внезапной свободы, ускакал в лес. А может, просто испугался - ей ли не знать, как пугливы порой оказываются боевые кони.

Она упала на опушке. По правую руку от нее, за мелким ручьем, начиналась гряда холмов. На пологом склоне одного из них паслись овцы. И столь мирная картина должна была стать последним, что предстояло увидеть наместнице в этой жизни. Насмешка судьбы. Ей следовало умереть от меча, как подобает гвардейцам Победителя... а она не может даже вытащить клинок из ножен, впившихся в бок, чтобы, по обычаю вскрыть себе горло или пронзить сердце... это сердце давно следовало пронзить, пока оно не износилось вконец!

Что сетовать... никогда не стоит думать о том, чего не сделано, но лишь о том, что нужно сделать. Сейчас ей предстояло позаботиться о смерти... нужно только немного набраться сил... и не откладывать.

Как бы ни была она сосредоточена на мысли о последнем ударе, давняя привычка замечать все происходящее в поле зрения заставила ее обратить внимание на то, что овцы на склоне расступаются. Расталкивая их посохом, вниз шел человек. Пастух. Один из местных. То-то будет ему развлечение...

Здешние жители. Пастухи, землепашцы, мирные люди. Они не восставали, как жители других завоеванных краев. Даже странно. Впрочем, она немало приложила стараний, чтоб они не восставали. Установила умеренные подати, не мешала обычаям этих людей, выучила их язык, чтоб разбирать судебные дела. Но они никогда не занимали ее больше, чем овцы - этого самого пастуха.

Он был уже рядом с ней - среднего роста, коренастый, совсем седой. И рассматривал ее, как показалось наместнице, с любопытством. Знал ли он, кто она? В любом случае он видел, что она принадлежала к завоевателям. Это было унизительно. Но, будучи женщиной, наместница, несмотря на свое высокое положение, умела несравнимо лучше терпеть боль и переживать унижения, чем большинство мужчин. И она не стала проклинать судьбу, бросившую ее простертой к ногам простолюдина, но вновь думала, как использовать создавшееся положение по своему умыслу.

- Тебе плохо, - услышала она. Это был не вопрос. И голос спокоен. Тем лучше.

- Я умираю, - сказала наместница. - Добей меня.

- Что?

Очевидно, она не так хорошо владела местной речью. Как предполагала.

- Достань меч из ножен и убей меня, - она старалась говорить как можно отчетливей.

- Нет, - решительно сказал он. Немного помедлил и добавил. - Не могу. Лучше я позову на помощь.

Какая помощь? Но, даже если бы у нее были силы на злость, она давно запретила себе срываться в разговорах с нижестоящими. К тому же, как бы низко он не стоял, она сейчас лежала еще ниже.

- Тогда достань меч и дай мне, - медленно и ровно, чтобы е напугать его, сказала она.

- Зачем?

О, как непонятливы эти селяне!

- Я убью себя сама.

- Нет, - упорно повторил он. - Этого нельзя.

Она не понимала причин его упрямства. Должно быть, какой-то их местный обычай запрещает самоубийство. Она слышала о подобном. Глупость и врварство. Но наместница никогда не спорила с религиозными обычаями.

- Я все равно умру, - сказала она, - какая разница?

Его белые брови съехались к переносице. Он явно обдумывал, как поступить. Наконец нагнулся, стараясь не причинить ей лишней боли , вытянул клинок из ножен, но вместо того, чтобы честно вложить меч ей в руку, или, что еще лучше, полоснуть по горлу наместницы, внезапно отодвинулся и вонзил меч в землю - на таком расстоянии, чтобы она не могла дотянуться. И, прежде чем она успела что-то вымолвить, произнес с той же непонятной решимостью.

- Нет. Я не дам тебе убить тебя. Тут есть ваша застава... не так далеко. Я пойду туда. Ты только продержись.

А он прав, что не хочет помочь ей уйти, внезапно осознала наместница. Он не солдат, принесший присягу. Ему не поверят, что он исполнял ее приказ, потому что он не обязан этого делать. И тогда его казнят. Простолюдинов в ее правление казнили редко, но такое бывало, и он наверняка знает, что его ждет.

- Хорошо, - с трудом проговорила она. - Иди за помощью. А я постараюсь дотянуть до ее прихода.

И прикрыла веки. Слышно было, как зашуршала трава - пастух отошел. Надо было сказать, чтобы поискал вороного. Или нет. Даже если найдет, едва ли справится.

Она не знала, сколько прошло времени, но день все еще длился. Наместница разлепила глаза, чтобы определить, насколько передвинулось солнце, и вновь увидела человека на гребне холма. Сердце, которое, казалось бы, успокоилось и лишь глухо ныло, стиснуло, как в тисках, и наместница едва не задохнулась. Она не позволяла себе поверить, что этот человек обманул ее пустой надеждой на спасение, и все же яд надежды проник в ее душу. Но пастух никуда не ушел. Он сидел на пригорке и не двигался. Смотрел на нее внимательно, она уже помнила это сосредоточенно- любопытствующее выражение.

Как права она была , не доверяя местным жителям! Пусть они были тихи и мирны, пусть не восставали и не бунтовали, но все они были такими, как этот пастух - не решались убить, хотя бы направить руку с оружием, но ждали, пока враг умрет сам, чтобы как можно дольше наслаждаться зрелищем агонии.

Забытая со времен юности ярость застлала сознание, и наместница закричала. Она выкрикивала самые грузные, самые грязные солдатские ругательства, не заметив, что перешла на родной язык. Однако лицо пастуха оставалось по-прежнему невозмутимым. Он наблюдал.

Понемногу она справилась с собой. Пусть порадуется - это хороший признак. Кто радуется, тот теряет осторожность. Он ждет ее смерти и уверен, что дождется. Но когда-то он должен подойти и удостовериться, что она умерла. Пора перестать орать и дергаться. Война и правление обучили ее притворству. И выжидать она умеет не хуже него.

Время тянулось долго, мучительно долго, порой наместнице казалось, что она соскальзывает за грань сознания, но теперь у нее была цель, и она не просто умирала - она лежала в засаде. Таилась. Ждала.

И дождалась. Шагов на сей раз она не услышала, переживая очередной приступ, и лишь когда он наклонился, осознала : враг рядом. А она так и не дотянулась до меча... но этого и не нужно. В свое время направленным движением двух пальцев она пробивала противнику трахею. И пальцы ее с тех пор нежнее не стали. Но теперь она опасалась, что не сумеет ударить точно. Ненавистное лицо раздваивалось в ее глазах. Значит, нужно было выбрать мгновение, когда он не успеет отклониться.

Но он отклонился, не дотронувшись до нее. Потом и вовсе отступил, а лицо продолжавшее нависать над ней, было чужим и незнакомым. Он снова сумел обмануть ее! Наместница застонала от злобы... но чьи-то руки приподняли ее за плечи, а другие поднесли к губам флягу с обжигающим питьем. И она впервые осознала то, чего не желала замечать, видя лишь горло человека, который не был ее противником. Вокруг стояли ее люди.

В зелье наверняка было подмешано сильное снотворное, потому что в себя она пришла уже в носилках. И снотворное все еще действовало, потому что благодушие не оставляло ее. Даже лубки не раздражали, напоминая о доспехах.

Доспехах! Она едва не усмехнулась, но сдержалась, понимая, как отзовется этот смех в сломанных ребрах. Нашла, о чем вспоминать... именно сейчас, когда она едет, лежа в конных носилках, как и подобает старой женщине.

Осмотревшись, она заметила, что пастух шагает возле носилок, опираясь на посох. Он тоже увидел, что она больше не спит, и повернулся к ней.

- У меня в глазах двоится, - хрипло спросила она (связки сели то ли от ругательств, то ли лекарства), - или вас и в самом деле двое?

- Это мой брат. Он глухонемой. Я его оставил посторожить, присмотреть за тобой, а то мало ли что, волки или бродяги...

Вот как. Глухонемой. Потому он и не слышал ее проклятий.

Пастух продолжал болтать, но в полудремотном состоянии это раздражало не больше, чем тряска носилок.

- Видишь, как хорошо, что я не дал тебе убить себя. Убивать нельзя. Даже зверей не следует убивать без крайней нужды, - доносилось до нее, - а людей тем более. Ты знаешь сама, ведь и ты никого не убиваешь.

- Я многих убила, - машинально возразила она. - На войне.

- Я там не был.

Она по опыту знала этот категоричный тон: " где я не был, того не видел, чего не видел, того не существует".

- Не надо наговаривать на себя,- продолжал он. - Ты добра.

Она не сочла нужным прерывать его. Если нравится считать ее доброй, пусть.

- Когда ты поправишься, то поймешь, что была неправа, когда хотела умереть. У тебя будет время подумать, покуда болеешь. Это важно - время. Я почему пастухом стал - не пахарем или кузнецом, - есть время подумать, пока с овцами ходишь...

Забавно, что пастух рассуждает о подобных материях. Конечно, правильно, что он не убил ее. У нее будет время подумать, только подразумевала она под этим совсем иное. Нужно отдать соответствующие распоряжения, утвердить в правах наследования заместителя, до той поры, пока Победитель не пришлет нового наместника или наместницу, иначе может начаться смута.

...Вот оно что, - наместница ухватилась за ускользающую мысль. Новый наместник. Вот настоящая причина, побудившая пастуха привести помощь. Старуха добра, к ней привыкли, а если она умрет, неизвестно, кого пришлют ей взамен. Лучше оставить все, как есть.

Что ж, это она могла понять, в отличие от рассуждений о добре и зле. В любом случае, пастух поступил правильно. Он не воин, так ведь и она теперь всего лишь наместница, и глупо требовать себе смерти, на которую имеет право юная воительница, следующая за боевой колесницей Победителя.

Все женщины личной гвардии по закону считались женами Победителя, независимо от того, бросил ли он хоть взгляд в их сторону. Таков был их статус и после того, как они по выслуге получали - если получали - должность в системе управления. И, как бы ни складывалась их жизнь, выходить замуж ни за кого другого они не имели права. В сущности, они были обручены с властью. И, согласившись с этим, наместница должна была принять и последствия. Сражения остались другим, ее доля - рутинные труды, и нечего прикидываться той, кем перестала быть. Даже перед смертью. Перед смертью - особо.

Носилки раскачивались, действие лекарства постепенно проходило, и наместница терпеливо готовилась к возвращению боли. Она по-прежнему не сомневалась, что умрет, но догадывалась, что произойдет это не так скоро. Дни, может быть, недели... Сколько дел! А она так давно не получала известий из метрополии. И не знала даже, жив ли ее Победитель, или кто-то другой принял это имя. Почему-то она не задумывалась об этом. Если жив, то теперь он дряхлый старик, много старше ее, и того старика, что идет подле ее носилок. Беспокоит ли его недостаток времени, чтобы думать?

Занятно - который раз она одобряет образ мыслей и действия этого пастуха, и одновременно признает, что сама бы так не поступила и не помыслила. Но это не имеет значения. Как ни отличны причины, она права, и прав пастух. Прав ли Победитель, наместница не знала.

Александра Сорока
Сердечный патруль

- Тише, тише! У нас в рядах пополнение.

- Желторотик. - тихо пронеслось по рядам и зашуршали в воздухе сдавленные смешки.

- Тихо, я сказал! - Иваныч резко прервал команду и продолжил, - Новичок, значит. Прибыл к нам из самой Академии, так сказать, свежий взгляд на установившийся уклад. Хех. - Смешок Иваныча заставил ребят ухмыльнутся. Начальник положил руку на плечо молодого дарования, передавая ему слово.

- Добрый день, - Мишка слегка застенчиво улыбнулся, - Меня зовут Миша и я рад со всеми познакомится. Отныне я буду доблестно нести вахту вместе с вами в самом ответственном органе нашего организма - "Сердечном патруле". Клянусь быть смелым и отважным перед лицом опасностей и быстрым словно стрела в минуты отчаяния.

- Пора бы уже давно переделать нашу клятву, - шепнул Наумыч на ухо соседу.

- Кто сказал?! - Начальник стрельнул глазами по рядам и прищурился, словно мысленно пытаясь понять на месте ли его яичко.

Аромат свежей крови и алые узорчатые выступы будоражили нервы. Первый день работы и его сразу определили в Сердечную мышцу. Мишка и правда удачливый парень. Еще на первом курсе в Академии М. он с первой сессии стал лучшим за последние пять курсов и стремительно набирал обороты, мечтая только об одной цели - попасть сюда, в царство настоящих приключений. Остальные хотели получить должность в мозговом центре или в крайнем случае в Управлении нервной системой, но Миша по рассказам деда знал, что самое лучшее место в этом мире именно здесь, в центре всего организма. Ему приставили наставника в лице все того же Наумыча, как самого опытного инструктора.

- Значит, слушай меня, пацан и будешь жив, понял?

- Понял. - неуверенно кивнул Мишка.

- Значит, тут у нас насосы, ну это понятно, это еще в школе проходят.

Они двигались медленно по гладким и дочиста очищенным коридорам. Справа и слева стены были полупрозрачные, и можно было увидеть, как циркулирует кровь по венам, иногда скачками, иногда ровной рекой течет, а иногда почти замирает на месте. Возле одного из увеличений венных протоков Мишка и остановился, заворожено наблюдая за течением самой жизни.

- Эй! Профессор! - Наумыч дернул мальца за плечо, - здесь тебе не Легкие, здесь работать надо. Слышь?

- Значит, слушай дальше. Тут у нас самый проблемный участок, запоминай.

- Я запишу. - В руках у новичка мгновенно возникло перо и лист бумаги.

- Хм. Профессор. Ну пиши. Значит, тут у нас самый проблемный участок, тридцать два би. Пишешь? Ага. Значит, нужно дежурить круглосуточно, его постоянно прорывает.

- Почему прорывает?

- Потому что швы еще не затянулись. От на мою голову прислали, академики хр... - Наумыч чертыхнулся в сторону, но тут же вернулся к науке.

В отсеке тридцать два би со всех сторон зияли черные отверстия. Все стены, пол и даже потолок куда хватало видимости был устлан зияющими черными дырами, словно армия кротов прошлась недавно по мягкой породе и вырыла бесчисленное количество маленьких туннелей. Присмотревшись поближе, Миша понял, что это скорее не дыры, а продолговатые черные грубые нити, что казалось прошивали одна другую насквозь. Швы, догадался он. Таких огромных швов и в таком количестве он никогда не видел.

- А что здесь произошло? - перо в воздухе описывало медленный круг по отсеку.

- Муж изменил?

- Да вы что? - ужаснулся Миша.

- Да, - папироса сама выскочила из нагрудного кармана Наумыча и потянулась ко рту, - два года назад случилась авария. Наших сто двадцать три полегло. Еле тогда залатали дыру. Думали, не выживет.

Огонек невесело зажегся, добавив кроваво яркие краски к печальному зрелищу.

- И часто такое бывает?

- Ну как часто. Значит, бывает разное. Вон видишь рубец, почти сросшийся со стенкой того отсека? Ага. Это первая любовь была - легкая наивная, оттого не сильно опасная. Быстро залатали и поехали дальше. А вон видишь на полу шрам видно? Это было лет десять назад - жених свадьбу отменил. Ага. Там почти никто не пострадал, но тоже сильный прорыв был.

- Ого. У вас тут не соскучишься.

- А ты думал, малец. Тут тебе не за партой учебники штудировать, тут жизнь спасать нужно, понимаешь? И ведь каждый день следить за ними нужно, чтобы швы не порвались, не перетерлись. подтягивать где нужно, полировать где надо. работы хватает. Ничего, ты быстро втянешься. Тут тебе науку Наумыч покажет....

Миша не слушал дальше, он думал о сложности и огромной ответственности его новой работы. И правда, это вам не сигналы контролировать в мозговом центре, и не воздух перегонять, тут жизнь.

Два месяца прошли незаметно. Наумыч оказался прекрасным наставником, хоть и несколько матершинник. Но эту его слабость Миша ему прощал, за опыт и доброе отношение к себе. Все шло гладко и сладко. Кровь весело текла по венам, пульс барабанил в рабочем порядке. Только однажды, на Мишкиной вахте, когда ей подарили давно желанного котенка подруги, пульс сошел с ума. Он даже чуть желтую кнопку экстренной эвакуации не нажал, но обошлось. Оказалось, приступ радости и пульс зашкалил до предела.

- Наумыч?

- Профессор, я вас внимательно слушаю, - кличка таки приклеилась с самого первого дня.

- А я слышал от одного преподавателя, что есть какое-то средство, которое все раны и рубцы может заживить в один присест, и чтоб без швов. Это правда?

- Ох уж этот молодняк, - крякнул Наумыч и зашипел папиросой, - вечно вы эту байку на хвосте из своей Академии приносите. Нет такого средства. Миф это.

- Так уж и миф? Не бывает дыма без огня.

- Не бывает, это верно. - Наумыч задумался на минуту, затянулся покрепче и выдохнул огромное сизое облако дыма прямо в потолок под верхние каналы.

- Ну, слышал я о таком. Правда сам не видел. А я человек пожилой, многое повидавший и скажу тебе одно. Дыма без огня то не бывает, а средство это - чистая туфта. Понимаешь?

- Наумыч... - за спиной у наставника медленно зашевелились стенки отсека.

- А я говорю не бывает. Про чудо-швы слышал, да что слышал, я их накладывал. Так то наука. Понимаешь? Наука.

- Наумыч! - Мишка повысил голос, но старик разошелся не на шутку.

Все вокруг словно поплыло и задвигалось, гипнотизируя и сбивая с толку. Миша поморгал глазами, но видение не исчезло.

- Я эти швы три часа накладывал, и все равно они только на десять процентов прочнее оказались. Ученые, мать их...

Старый рубец на полу вдруг исчез, какой-то шрам на стене тоже. Каждый когда-либо сделанный и не заживший прорыв на глазах восстанавливался сам.

- Наумыч!

- Да что?

- Смотри!

Папироса упала на пол и тут же исчезла в новеньких складках.

- Не может быть... - пробормотал Наумыч и со всех ног кинулся к самому опасному отсеку сердечной мышцы.

Там, словно по волшебству, медленно и очень аккуратно затягивались все черные раны, швы уходили внутрь и рассасывались на глазах. Ребята тут и там стояли в недоумении и глазели на происходящее. Старые черные, темные и бурые прорези, швы, рубцы и порезы заживали, затягивались молодой и нежной кожей. Алели свежевыращенные насосы и вены. Бурлящая в них кровь словно стала светится изнутри еле ощутимым для зрения но таким приятным светом.

- Что это, - оцепеневший Мишка на подкашивающихся ногах подошел к Наумычу.

Наумыч широко улыбнулся и ответил.

- Это твое средство, малец. Это - любовь, настоящая любовь.