Мнимая власть безумия

Глава 2

– Юля, ты уверена, что Полина не поднималась в номер во время вашей встречи? – Александр Казаринов медленно пережевывал мясо из супа, мысленно находясь в своем кабинете в Следственном. Он все еще не мог принять, как так случилось, что он, опытный следователь, не смог извлечь из опроса свидетеля, то есть Полины Лафар, практически никакой полезной делу информации. Зато протокол получился на восемь страниц печатного текста.

Когда за бывшей одноклассницей его жены закрылась дверь, он еще несколько минут тупо рассматривал подпись женщины: понятны были только две заглавных буквы «П» и «Л», далее шла довольно длинная цепочка закорючек и кружочков. Заканчивалась подпись ровной чертой, которая полностью перечеркивала всю цепочку.

– Уверена, Казаринов, не включай майора хотя бы дома! Ты для этого заехал, меня допросить? Или чтобы тебя обедом накормили?

– И то и другое. Мутит твоя подруга, путается в показаниях. То замужем она за Лафаром, то нет. Фактически, теоретически, практически, из этого следует, а из этого нет… не протокол, а сплошные психологические выверты. На каждый вопрос – страница ответа, и ни черта не понятно.

– Узнаю Польку Радову, – хихикнула Юля. – Учителя ее к доске почти не вызывали, могла запутать так, что они радовались звонку на перемену. Не мы, ученики, а сам учитель!

– Верю. Давай вспоминай по времени. Во сколько Полина пришла в бар? Ты уже была там?

– Я села за столик в половине одиннадцатого.

– Почему так рано? Вроде вы договорились на одиннадцать?

– Пробок не было, до отеля добралась слишком быстро. Поля подошла в начале двенадцатого.

– А ушли вы в пять утра?

– Да. Я в самом начале выпила бокал мартини, потом перешла на кофе и минералку. Полина пила только слабые коктейли. Но много. Штук семь, не меньше.

– Она выходила из зала?

– Да, но вместе со мной. В дамскую комнату и в лобби. Была все время в поле моего зрения, Алик, не шей женщине дело! Не убивала Полька мужа, наоборот, берегла. Ей нужно было от него, чтобы он выполнил свою часть договора – материально обеспечил Соланж.

– Полина говорила о специальном счете…

– Да. Филипп собирался поместить на этот счет сумму от продажи картин дяди. И составить завещание в пользу Соланж. Правда, она намекнула, что все оказалось не так…

– А как?

– Не знаю, спроси сам.

– Ладно. Интересно, зачем ему завещание? Дочь и так является наследником первой очереди.

– Соланж – не единственный ребенок Филиппа. От первого брака у него еще одна дочь, Ирэн, ей сейчас двадцать восемь. Без завещания наследство будет разделено.

– Ясно. Полина утверждает, что муж собирался на пмж в Россию. С чего бы это?

– А что тут такого? Ты же знаешь, что у них там, на Западе, происходит! Филипп родился во Франции, воспитан был в традиционной семье, и не мальчик уже, ему сорок восемь. Он даже не возражал, когда Полька увезла Соланж из Франции, хотя, как утверждает она, безумно любил дочь. Я вижу по меньшей мере две причины, чтобы слинять из радужного царства Макрона – нежелание нормального мужика жить в петушином обществе и тоска по любимому чаду. Что не так-то?

– Допустим, все так. Что тебе рассказала Полина о своем муже? Чем занимался? Что за человек? Почему вдруг решила развестись с ним? Как нашли друг друга?

– Ого, сколько вопросов. Сам-то спрашивал? Понятно… Полька и тут напустила туману! Ну, а я тебе могу только вкратце передать ее версию. Филипп – художник, пейзажист. Судя по доходам, неплохой. Познакомились они с Полиной в Сочи летом, когда она окончила МГУ, то есть в две тысячи шестом. Сказала, что он первым подошел к ней, но я думаю, лукавит. Есть в ней такое умение – настойчиво привлечь внимание мужчины. Если, конечно, он ей вдруг стал интересен. Лафар неплохо говорит по-русски, но Полина как раз окончила иняз, заговорила с ним на его родном языке, мужик поплыл. Вроде бы даже у него случилась любовь с первого взгляда. Но после почти недели интенсивных ухаживаний Филипп, не прощаясь, уехал. Полька сочла их роман курортным, продолжения не ждала. Но через месяц он неожиданно прилетел в Москву и позвонил ей. Полина в гости его не пригласила, но согласилась на встречу на нейтральной территории, то есть в Москве. Мне она сказала, что поехала на встречу с ним из любопытства, она уже общалась с другим мужчиной, правда, как утверждает, без каких-либо обязательств. Пока ехала на поезде, чуть не вернулась домой с полдороги.

– Но не вернулась же! – с неожиданной горячностью прокомментировал Саша и поймал удивленный взгляд жены. – Это я к тому, что не доехала бы, не стала бы подозреваемой в убийстве мужа-француза.

Казаринов попытался оправдаться, но вышло еще хуже. Он понял, какую выдал чушь, когда Юля вдруг встала из-за стола и отошла к окну.

Он был виноват перед ней. Сто раз виноват за ту нечаянную интрижку, когда его вдруг потянуло к этой странной женщине, так не похожей на саму Юлю. Жена была страстной, резкой и не боялась брать инициативу на себя. Он подчинялся, поначалу охотно, но со временем все больше уставая от ее напора.

Аделина же была застенчива и мнительна. И потрясающе красива, словно восточная принцесса. Встречаясь, они бродили по парку, он много говорил, как будто раньше и рассказать о себе было некому. Льстило, как девушка смотрит на него, не скрывая обожания. Он любил ее смущать комплиментами, а потом нежно гладить по порозовевшим щекам. Ловить взгляд черных глаз, смотреть требовательно, пока в них не покажется влага. А потом целовать долго, обнимая за тонкую талию, пока Аделина не расслабится полностью, уже сама отвечая на поцелуй.

Он переспал с ней только один раз, выкроив в рабочем графике три часа времени. А на следующий день она уволилась из аптеки, где работала провизором. Он и познакомился с ней, покупая пастилки от кашля…

Каким образом об этом романе стало известно жене, Казаринов не знает до сих пор. Скандала, даже мелкой ссоры, не было. Юля просто уехала в родной город на Волге к матери и гостившим в то время у бабушки их детям. Он много работал. Об Аделине не вспоминал совсем. И уже через две недели, не выдержав, вылетел к семье.

Он думал, будет вечно благодарен теще, Елене Родионовне Борской, за то, что помогла ему вернуть семью. За время вынужденного одиночества он понял, что ничего в своей жизни менять не хочет. Его коллеги бросали жен, или жены уходили от них. Некоторые, почувствовав свободу, прыгали из койки в койку. Казаринов не хотел такой… неопределенности. Он хотел работать и приходить домой к детям. Пусть даже порой все общение с ними сводилось к банальным вопросам «как ты? и «что нового?». Он представить не мог, что идет в какой-то чужой дом, к женщине, с которой едва знаком. И там, в этом доме, никто не спросит: «Пап, как ты?».

Казаринов не переступил себя, рванув за женой, он тогда знал, что вернуть семью должен.

Юля встретила его неожиданно мирно. И Саша сразу понял, что с ней хорошо поговорила мать. Он задал жене только один вопрос, трусливо переложив на нее решение своей судьбы:

– Ты считаешь, у нас есть шанс?

– Да, есть. Мы с тобой друзья, Казаринов. У нас общие дети. Это что-то большее, нежели мелкая интрижка с сестрой гастарбайтера, не так ли? Кстати, скажи спасибо, что сородичи ее просто вывезли из страны, а не зарезали вас обоих! – дала она понять о степени своей осведомленности. – Кстати, виноватый муж – щедрый муж, запомни! – Добавила она вроде бы шутливо.

Саша тогда поторопился согласиться. Но очень скоро понял, что быть постоянно виноватым – каторга. Нет, жена ни разу не упрекнула, не вспомнила, не было ни намеков, ни шуток по поводу его похода налево. Но эта напряженно застывшая спина при упоминании любого женского имени…

Казаринов понимал, что сейчас выдал себя. Одним лишь страстным восклицанием и дальнейшей попыткой объяснить свои эмоции. Лучше бы уж молчал…

Да, Саша заболел Полиной Лафар в первые секунды встречи. А как еще назвать то лихорадочное состояние, в которое впал, едва переступив порог гостиничного номера? Он даже не посмотрел на кровать, где лежало окровавленное тело ее мужа. Казаринов зацепил взглядом застывшее в маске отчаяния лицо красивой женщины и не смог отвернуться сразу. А нужно было бы! Тогда он не заметил бы эту немую мольбу, сменившую отчаяние. Мольбу, обращенную к нему, майору Казаринову.

Он глубоко вздохнул, быстро выдохнул и слегка надтреснутым голосом задал вопрос:

– Что здесь произошло?

На что в ответ получил уже холодный взгляд и кивок в сторону кровати.

Казаринов ни на миг не подумал, что Полина могла убить мужа. И зачем сейчас пытается «шить женщине дело», как выразилась жена, объяснить не мог. Но у него появилось настойчивое желание – узнать все, чем жила и дышала до встречи с ним Полина Радова-Лафар.

Казаринов больше не хотел жить в виноватом браке «с другом Юлькой», он желал другую женщину. На одну роль – любимой, обласканной, завоеванной им.

– Да, Полька умеет убить любого мужика одним выстрелом. Так было всегда, – с горькой усмешкой произнесла жена, поворачиваясь к нему. – Вот и ты попался. Что ж, выкручивайся сам как хочешь. Мне, честно, тебя жаль, Казаринов. Страстишка пройдет, останется тупая боль потери на долгие годы. Это я тебе говорю словами одного такого несчастного – нашего одноклассника, страдающего по ней до сих пор. Ты его знаешь, он был на свадьбе – Костя Дубинин. Думаю, и Филипп Лафар просто не смог отпустить Польку, согласился на эмоциях на развод, а позже очухался. Вот и придумал это наследство для Соланж. К сердцу и душе женщины, Казаринов, легче всего подобраться через ее детей. Не знал? Я с тобой осталась, потому что мама напомнила, что ты отец для Моти с Никой отменный. Чудесный ты отец, таких почти не бывает. Но дети выросли…

– Они навсегда останутся для нас детьми, – перебил Саша, не понимая, куда она клонит. Не нравился ему этот разговор, ох, не нравился.

– Да, конечно. Даже, если мы разбежимся. Не прощу я тебе, Казаринов, больше ни одной женщины. Тем более Полины. Но не обольщайся! Не тебя боюсь потерять, а подругу. Мы и так с ней слишком долго не общались.

– Кстати, а почему ее не было на нашей свадьбе?

– Тебя это не касается! – отрезала Юля, а Казаринов удивился, уловив злость в голосе жены.

– Ладно, как скажешь, – заметил он равнодушно. – Вернемся к Филиппу Лафару. Значит, он после месяца молчания прилетел в Россию просить руки Полины?

– Да. Они встретились, и она ответила ему согласием практически сразу.

– Почему? Не раздумывала, они же были мало знакомы!

– Наверное, он был убедителен, – усмехнулась Юля. – На самом деле, я думаю, Полька сама влюбилась. Еще там, в Сочи. Но признаться в этом выше ее сил. Нет, я не так выразилась. Выше гордости и самолюбия. Ее можно понять, Лафар красив как бог, она показала мне его фотографию. Если бы не его страсть к картам…

– Так он – игрок?!

– Радова и об этом умолчала? – рассмеялась Юля.

– Она упоминала о том, что он играет, но прозвучало так, что это традиционная игра с друзьями по субботам в клубе.

– Ну да… и по средам, и по пятницам. Больной он игрок! Со всеми вытекающими. С выигрышами и долгами. Поэтому Полина и подала на развод. Как бы он ее ни любил, карты он любил больше. Еще вопросы?

– Нет. Версия карточного долга очень интересная… Спасибо, Юля. – Казаринов отодвинул пустую тарелку, залпом выпил остывший чай и, на бегу хрустя вафлей, метнулся в прихожую.

Традиционно стукнувшись бедром об обувную тумбу, Саша чертыхнулся и вдруг застыл на месте. Он обвел взглядом тесное помещение, задержался на деревянной полке для шляп. Заметив, как облупился лак на рейках, покачал головой.

«Это убожество еще дед вешал… и дурацкая зеленая ковровая дорожка родом из моего детства. Я что, так ничего и не поменял в дедовой квартире, пока мы здесь живем?! Нет, ремонт же делали, я помню, перед рождением Вероники. А… тогда на мебель не хватило, отложили покупки на потом. Нике – семнадцать… Эти обои клеили семнадцать лет назад!» – он приложил ладонь к стене и тут же понял, что ошибся – последний раз в прихожей ремонт делал еще дед.

Казаринов рванул на себя входную дверь и выбежал на лестничную площадку. Ему стало вдруг душно от стыда за себя. «Друг» Юлька ни разу не упрекнула его за эту… нищету! А он в своем эгоизме думал, что ее все устраивает. Да и не думал он об этом! Работал…

Саша сел за руль и не сразу завел двигатель.

«Зато машины меняем чуть не каждый год. А без колес сейчас как? Никак!» – оправдал он себя и посмотрел налево – рядом с его «Ауди» был припаркован «Дэу Матиз» жены. Он присмотрелся – стекло правой фары было разбито.

«Когда это Юлька успела вписаться? И не сказала ничего…» – удивился Казаринов: даже о мелких повреждениях и поломках жена всегда докладывала ему сразу.

«Дом – это мое, дорогой муж, не лезь даже, а вот наши авто – твоя головная боль!» – заявила она однажды, определяя сферу ответственности каждого.