Мнимая власть безумия

Глава 4

Кира Владимировна промаялась час с лишним, пытаясь занять себя домашними делами, но таковых практически не нашлось. Она привыкла поддерживать порядок: чашки-ложки мыла сразу же после употребления, кухонную столешницу протирала каждый раз, когда на нее попадала влага или просыпались крошки еды, пыль на мебели в комнатах ее не беспокоила – что толку сметать каждый день, если при открытых окнах серый слой появляется в течение нескольких минут. Но мыть полы Кира Владимировна себя буквально заставляла, стараясь оттянуть хотя бы на день-два очередное «свидание» с тряпкой и шваброй. Это занятие было нелюбимым с детства, с тех времен, когда она жила еще с мачехой, просто помешанной на чистоте.

Теперь, после возвращения из Франции, убиралась в квартире в основном дочь. Кире Владимировне оставляла лишь спальню, где самой трудоемкой работой было протереть влажной тряпочкой дюжину фарфоровых фигурок, расставленных на поверхности комода, да смести пыль с книг. Когда же Полина вновь вернулась к мужу, мыть полы стала Соланж, чем очень удивила Киру Владимировну: внучка оказалась совсем не избалованной, как думалось ей ранее. Более того, девушка охотно ходила в супермаркет за продуктами и умела готовить простые блюда, особенно любимую ею пасту с грибами и сыром. И это было очень вкусно!

Кира Владимировна, когда они остались вдвоем, внучку словно узнавала заново. Соланж по-русски говорила чисто, с мягким акцентом, всегда эмоционально помогая мимикой лица, словно боялась, что ее поймут неправильно. И признаться, это было так мило, что от улыбки не мог удержаться никто. Конфликтный сосед, с которым старались не сталкиваться жители подъезда, при встречах с Соланж останавливался, подтягивал обвисший живот и вежливо ей кивал. Была бы шляпа, снял бы непременно, как подумала однажды Кира Владимировна, наблюдая, как ее внучка в ответ приветливо прощебетала: «Бонжур, месье». И сорокалетний мужчина, застыв на месте с умильным выражением лица, еще долго смотрел ей вслед.

Кира Владимировна однажды отметила, что скандалов в их дворе с появлением Соланж стало меньше.

Можно ли было сказать, что раньше она любила внучку, которую знала только по еженедельным коротким беседам по скайпу? Наверное, нет. Соланж вызывала ее на разговор сама, так уж повелось, и всегда в одно и то же вечернее время. Больше говорила внучка, практически не интересуясь ни ее здоровьем, ни жизнью. Девочка торопилась рассказать новости, никогда не спрашивала совета и не просила о помощи. Редко Кире Владимировне удавалась вставить в монолог вопрос о Полине, на что Соланж отвечала каждый раз коротко: «Ça va» и продолжала говорить о своем. И что не нравилось Кире Владимировне категорически – слишком часто Соланж упоминала имя отца. В эти минуты Киру Владимировну накрывала обида за дочь, ведь матерью Полина была заботливой и любящей.

Правда, когда Соланж стала старше, в ее оценке действий Филиппа стали звучать нотки осуждения. Именно от внучки, а не от дочери Кира Владимировна узнала о страсти Лафара к игре в карты. Тогда она задала вопрос, не это ли явилось причиной развода родителей? Соланж не отрицала, но добавила, что «у отца закончилась любовь».

– Кира, он давно не любит ни меня, ни маму. Что-то сломалось в нем, или он заболел, – заметила она задумчиво.

– Влюбился? Может быть, другая женщина? – рискнула предположить Кира Владимировна.

– Если и есть женщина, то это – не любовь. Он мог бы быть с ней, мама его совсем не держит! Но он не хочет уходить из семьи! Но продолжает все время куда-то уезжать. Мама уверена, что это все же игровая зависимость. А игрок, он же как наркоман – не захочет, не вылечится. Значит, дальше будет только хуже. Нет, я считаю, что мама правильно решила, и мы уехали! – дала Соланж развернутый ответ на ее вопрос.

Кира Владимировна успокоилась, тем более, она видела, что внучка быстро адаптировалась к жизни в незнакомой ей стране. Более того, жить здесь ей нравится. И ей, бабушке, нравится больше такая Соланж, чем та, с которой она общалась только по скайпу.

«Если бы не ее сегодняшний фортель, я могла бы сказать, что Соланж – идеальна, – подумала Кира Владимировна. – Красотка. Умная и воспитанная. Да и еще и стойкая к соблазнам. С таким характером ей, возможно, нелегко среди нашей молодежи. Впрочем, справится ли она, станет известно, когда начнутся занятия в университете. И теперь нет и не будет рядом Филиппа с его пагубными привычками».

Смертью зятя Кира Владимировна была скорее удивлена, чем расстроена. С избранником дочери за время их брака она встречалась четыре раза, его мать и брата видела только однажды – на свадьбе. А познакомившись, сделала однозначный вывод – мадам Лафар совершенно равнодушно относится к своему первенцу Филиппу и не скрывает, что обожает и гордится только младшим сыном Арманом. Хотя Филипп был и красивее, и талантливее брата, а тот обладал отталкивающей внешностью и был не высок ростом. К тому же, со слов Полины, Арман был непроходимо глуп: ему не удалось даже сдать национальный экзамен в коллеже.

Кира Владимировна, знакомясь с ним, не смогла скрыть удивления – зная, что Арману двадцать четыре, посчитала, что перед ней подросток. И только лишь когда тот улыбнулся, при этом посмотрев на нее холодно, на лице проявились мимические морщины и обозначились мешки под нижними веками. Бледная кожа сморщилась, выдавая возраст и образ жизни.

Кира Владимировна тут же отошла от пары мать и сын, бегло отметив, что те очень похожи. В свою очередь Филипп, видимо, унаследовал внешность отца, которого, на удивление, среди присутствующих на торжестве почему-то не было. Задавая вопрос о старшем Лафаре Полине, Кира Владимировна надеялась, что та удовлетворит ее любопытство с легкостью – это же так естественно, расспросить будущего мужа о родителях.

Но дочь равнодушно бросила:

– Понятия не имею, где он и что с ним. Возможно, его уже нет в живых. Впрочем, если тебе любопытно, я потом как-нибудь расспрошу Филиппа. Знаю, что отца ему заменил мамин брат Николя Бонье. Он художник и галерист. Вот о нем мой муж говорит с восторгом.

«Интересно, почему же тогда и дядюшка не посетил свадьбу любимого племянника?» – подумала тогда Кира Владимировна, прикинув расстояние от Парижа до Милана, где в пригороде, в небольшом частном отеле было организовано свадебное пиршество.

Вопрос ее так и остался без ответа…

Кира Владимировна подумала, что сейчас ей не помешало бы с кем-то поделиться навалившимися проблемами. И первой, о ком вспомнила, стала Елена Борская. Ей не хватало подруги, Кира не забывала о ней все долгие годы их взаимной отстраненности. И хотя они после случайной встречи в театре уже почти год как общаются, дружбой обмен вежливыми звонками пару раз в неделю назвать трудно. Прежняя легкость отношений так и не вернулась, а настороженность осталась. Они с Еленой словно боялись поверить в то, что могут вновь доверять друг другу.

Последний раз три дня назад звонила подруге она сама, по негласно заведенному порядку следующий звонок должна сделать Елена, но Кира Владимировна решила, что сейчас как раз тот случай, когда позвонить Борской она может без удара по собственному самолюбию. Ведь дело, пусть и косвенно, касается и дочери Елены тоже.

Кира Владимировна вдруг вспомнила, что забыла поинтересоваться у Полины, с каких пор они с Юлей вновь общаются. Так уж случилось, что и пути их с Еленой дочерей тоже давно разошлись.

– Алиса, позвони Елене Борской, – попросила она, но рука невольно потянулась к очкам – вдруг да ошибется Алиса и наберет не тот номер. Но в телефоне после сигналов вызова прозвучал знакомый голос. Кира Владимировна включила громкую связь.

– Лена, здравствуй, – все же волнуясь, произнесла она.

– Здравствуй, Кира. Что-то случилось? – прозвучало удивленное в ответ.

«А просто так я позвонить не могу?» – кольнула обида, но Кира Владимировна продолжила:

– Да, случилась беда. Нет, скорее проблема. Даже две, – вспомнила она и о пьяной Соланж. – Ты можешь ко мне приехать?

– Через полчаса буду, – не спрашивая о подробностях, ответила Елена Борская, и в трубке раздались короткие гудки.

Майор Казаринов считал, что его карьера не задалась, точнее, он оказался не карьеристом, а простым служакой без амбиций. Его устраивали нынешнее звание, должность следователя и зарплата.

Работа не то чтобы нравилась, но и каторгой не казалась. «Интересных» преступлений расследовать пришлось ровно столько, чтобы не заскучать. Пожалуй, в их списке не было дел с маньяками, да и слава богу – что хорошего допрашивать нелюдей, забравших десятки жизней ради удовлетворения своих желаний. Или, как пытаются объяснить психологи, виноваты не сами убийцы, а их детские травмы. Казаринов считал, что это бред, да и о самих таких специалистах думал однозначно – как о слегка свихнувшихся на почве общения с… психами.

Александр гордился своим здоровым телом и духом, благодарил за это родителей – столичных хирургов и тетку Раису – доктора из сибирской таежной глубинки. Пожалуй, ее даже больше – профессиональный цинизм и любовь к людям в ней сочетались идеально, врачевала она «от бога», не брезгуя лечением подножными травами и танцами местных шаманов.

Саша однажды попытался посмеяться над ней, мол, зачем медицинский оканчивала, лучше б на бубне научилась играть, как эти шарлатаны.

– Пусть пляшут и воют, лишь бы сработало для больного как плацебо. А я в это время ему медикаментозно помогу. Вот так, общими усилиями, и вернем к жизни, – не обижалась она, глядя на него серьезно. – Саня, запомни – чтобы вытащить человека с полдороги на тот свет, любые методы хороши. Хоть человеческие, хоть ведьминские. Когда нужно, молитву прочту, а иногда только заговоренные травки помогают. И не смейся, все это – вековой опыт. Глупо не пользоваться.

Саша многому у нее научился, когда проводил каникулы в ее избе-пятистенке в таежном поселке Радужное. И самую мудрую мысль тетушка ему буквально внушила: к людям нужно относиться с любовью.

– Человек – самое совершенное Божье создание, венец Творения. Только представь, сколько Господь в него вложил, какими наделил способностями. И главная из них – любовь. Чтобы помочь больному, нужно его полюбить. В широком смысле слова. Иначе твоя помощь получится временной или даже напрасной. Да и не только к профессии врача это относится, запомни! Кем бы ты ни стал в будущем, – повторяла она ему.

Саша знал, что та с одинаковым рвением врачует и главу поселковой администрации, и деревенского дурачка Василия. Пожалуй, тетушкиной любви последнему доставалось даже больше…

Он не врач, но работает с людьми. Преступника, как ни старайся, полюбить не получается. Но к тем, кто потерял близких, Саша старался относиться если не с любовью, так с пониманием.

А Полину, Казаринов был уверен, он полюбил. И у его любви к ней не какой-то там широкий смысл, а вполне конкретный.

«Разведусь с женой, не я первый. Тетя Рая сейчас меня не осудила бы: в ее понятии семья – это любовь мужчины и женщины. А уж потом – дом, дети, деньги. Разлюбил – прощайся. А я и не любил Юлю никогда, за что был осужден тетушкой – она даже на свадьбу не прилетела! И домой не тянет с первых дней после свадьбы, как она и предсказала. Потому что и свадьба случилась под напором Юли. Нет, это я виноват – поддался шантажу ее отца», – подумал Саша.

А переспал-то он с ней один раз! Откуда он мог знать, что эта активная в постели девица – школьница? В бар несовершеннолетних не пускают, так он наивно полагал. Оказалось, в барах этих школьниц – каждая вторая! Он и забыл бы об этой ночи, но напомнил Борский.

«Женись на моей дочери – или сядешь за развратные действия с несовершеннолетней!» – пригрозил тот. И так все быстро закрутилось…

Казаринов в который раз погрузился в навязчивые воспоминания, хотя должен был бы думать о нераскрытом убийстве иностранного гражданина Филиппа Лафара.

Он сидел за столом в своем кабинете. Для обеденного времени за дверью было необычно тихо, только изредка стучали по паркетному полу женские каблучки. Но Казаринов так и не смог сосредоточиться на деле, все чаще замечая, что думает только о Полине.

«Полюбил женщину – найди убийцу ее мужа!» – насмешливо приказал он себе.

А преступник оказался весьма продуманным. Потому что в десять пятьдесят произошло кратковременное отключение электроэнергии, что явно было его рук делом, произошел сбой программы в серверной, то есть отключились от питания видеокамеры на всех трех этажах отеля. Пока то да се, пока вызвали спеца, пока тот запустил программу, прошло сорок минут. Запись возобновилась в одиннадцать тридцать.

Мало того что проследить передвижения кого-либо нет возможности, не найдено и следов присутствия постороннего человека в номере четы Лафар. Только отпечатки пострадавшего, горничной и Полины.

И еще. После одиннадцати на двери уже висела табличка «Не беспокоить». Ее видели и горничная, и мужчина из номера напротив. Когда ее повесили и кто? Не Полина. Лафар мог после ухода жены, потому что явно ждал кого-то. Успел договориться на игру? Ждал партнера? Или даже нескольких? А что, возможно – у него в запасе было как минимум часа два, пока жена будет общаться с подругой. Ну не любовницу же он рискнул принять! Это уже за гранью, вот так, под носом у жены. Хотя если они в процессе развода… тогда почему заселились в один номер? Да еще и с супружеской кроватью!» – вдруг ревниво подумал Александр.

Да, мысль о том, что между Полиной и ее мужем все еще были отношения, кольнула ощутимо неприятно. А из опроса женщины он так и не понял, что их связывало на момент смерти Лафара. Только ли сделка, о которой тоже весьма путано сообщила жена убитого? Странная сделка. Невыполнение условия договора мужем могло стать мотивом для его убийства? Полиной – нет, ей невыгодно. А кому выгодна смерть француза?

«Знать бы еще, почему Лафар решил обделить свою старшую дочь? И не узнала ли та об этом? Ночью прилетает его мать с младшим сыном, надеюсь, они расскажут правду. А пока, если убийца не жена, то человек-невидимка. Так и доложим начальству: мол, нацепил преступник волшебный костюмчик…» – размышлял Казаринов.

Может быть, не стоит упираться в версию наследства, все проще – у убийцы сдали нервы. Столько ударов нанесено, и лишь один – смертельный. В пользу Полины говорит отсутствие мотива и наличие алиби. Которое невольно обеспечила ей его, Казаринова, жена. Хлипкое алиби, потому что точное время, когда Полина пришла в бар, не смогли назвать ни она, ни Юля. Возможно, что между убийством и появлением Полины в баре прошло полчаса. За это время женщина могла убить мужа и спуститься на первый этаж в бар к Юле. А та на часы, конечно, не смотрела, только на подругу.

И еще одна мысль не давала ему покоя – с чего бы Полине после стольких лет забвения вдруг звонить бывшей подруге и назначать встречу в отеле именно на этот час? Довольно поздний, кстати. Не для создания ли алиби? А с мотивом может все оказаться в порядке – нужно выяснить, что за мутная история с наследством дядюшки.

Саша не мог представить Полину убийцей, значит, он должен костьми лечь, но доказать, что у нее не было ни мотива, ни возможности убить мужа.

Казаринов открыл протокол опроса Полины Радовой-Лафар.

«Господи, что тут она нагородила! Попробуем выделить только факты, – решил он. – Первый: по ее утверждению, она вышла из номера без десяти минут одиннадцать. Факт номер два: Полина утверждает, что направилась прямиком к двери на лестничную площадку. Собственно, почему не поехала на лифте? А в туфлях на каблуках по лестнице потопала? Ладно, нужно найти причину, почему проигнорировала лифт. Возможно, банально боится замкнутого пространства. Выход на первый этаж с лестницы просматривается от стойки администрации, но оба портье, Дарья и Тимур, в это время были заняты оформлением гостей и Полину не заметили. Зато когда она входила в бар, на нее обратил внимание бармен, но тот на часы не посмотрел и сразу же отвлекся на свои прямые обязанности. В баре было многолюдно, почти все столики заняты, оба официанта сновали туда-сюда, практически не глядя на тех, кого обслуживают. То есть на подруг практически никто внимания не обращал. Но с половины двенадцатого уже работала камера над входом, запись была хотя и четкой, но ничего полезного для следствия извлечь не удалось – ели-пили, один раз подруги вышли вместе в дамскую комнату, второй раз – из бара в лобби. Там Полина устроилась на диване, Юля подошла к парню-портье. О чем говорили, не понять: камера без звука. Разговор длился пару минут. Потом подруги вернулись в бар.

Народ менялся, и только часам к трем ночи занятыми оставались лишь четыре столика. За одним до закрытия бара и просидели Юля с Полиной.

«Что моей жене нужно было от администратора?» – задался вопросом Казаринов и набрал номер жены.

– Юль, проясни ситуацию. Да, жизненно важно, – с невольным раздражением заметил он, услышав от нее насмешливое: «Вопрос жизни и смерти?» – Зачем ты ночью подходила к портье? Номер хотела взять… а мальчик Тимур сообщил, что свободных нет. Я понял, спасибо. Да, это все. Пока.

«Вопрос закрыт, любопытство удовлетворено, поехали дальше», – подумал Казаринов.

Лафар, по мнению эксперта, был убит в промежуток с одиннадцати до половины первого. То есть кто-то наверняка знал, что жены в это время в номере не будет. И кто же? Только жена и тот, кому он сам сообщил об этом. Да, косвенно притянуть Полину Лафар к убийству мужа было бы возможно, если бы не еще одно «но»: где и когда женщина успела смыть кровь и переодеться? Буквально за считаные минуты? Если душ в номер чист…

Казаринов вынужден был признать, что даже схема преступления пока никак не складывается. Возможно, не хватает опроса свидетелей, то есть гостиничного персонала. Этим с утра занимался опер отдела старший лейтенант Трушин. А у Казаринова перед глазами только протокол опроса женщины, к которой он уже неравно дышит. А поэтому готов оправдать. И вопросы, которые его интересуют, не относятся непосредственно к расследованию преступления…