Многотрудная, полная невзгод и опасностей жизнь Ивана Семёнова

САМЫЙ НЕСЧАСТНЫЙ ЧЕЛОВЕК НА СВЕТЕ

Иван Семёнов — несчастный, а может быть, самый несчастный человек на всём белом свете.

Почему?

Да потому, что, между нами говоря, Иван не любит учиться, и жизнь для него — сплошная мука.

Представьте себе крепкого, рослого мальчишку с наголо остриженной и такой огромной головой, что не всякая шапка на неё налезет.

И этот богатырь учится хуже всех в классе.

А, честно говоря, учится он хуже всех в школе.

Обидно?

Ещё как!

Кому обидно?

Да всему классу!

Да всей школе обидно!

А Ивану?

А ему хоть бы хны!

Вот так тип!

В прошлом году играл он в белого медведя, целый день на четвереньках ходил по снегу — заболел воспалением лёгких. А воспаление лёгких — тяжёлая болезнь.

Лежал Иван в постели еле живой и хриплым голосом распевал:

Долго лежал Иван. Похудел. И едва выпустили его на улицу, он давай кота Бандюгу ловить: хотел дрессировкой подзаняться. Бандюга от него стрелой, Иван за ним, поскользнулся — руку вывихнул и голову чуть не расколол.

Опять его в постель, опять он еле живой, опять хриплым голосом поёт, распевает:

Хитрый человек этот Иван Семёнов! Уж совсем поправился, а как врач придёт, Иван застонет, глаза закатит и не шевелится.

— Ничего не могу понять, — растерянно говорит врач, — совершенно здоровый мальчик, а стонет. И встать не может. Ну-ка, встанем!

Иван стонет, как раненый на войне, медленно опускает ноги с кровати, встаёт.

— Вот и молодец, — говорит врач. — Завтра можешь идти в школу.

Иван — хлоп на пол. Только голова состукала.

Его обратно в кровать.

А план у Ивана был простой — болеть как можно дольше. И всех бы он, Иван Семёнов, перехитрил, если бы не муха.

Муха, обыкновенная муха подвела Ивана.

Залетела она в комнату и давай жужжать. Потом давай Ивану на нос садиться. Он её гонял, гонял — никакого результата. Муха оказалась вредной, ехидной и ловкой.

Она жужжит.

Иван чуть не кричит.

Извела муха Ивана.

И спокойненько уселась на потолок.

«Подожди, — решил Иван, — сейчас я тебе напинаю».

Он подтащил стол, на стол поставил стул, взял полотенце, чтобы прихлопнуть муху, и — залез.

А муха улетела.

Иван от злости давай по потолку полотенцем хлопать!

Вспотел даже.

В это время в комнату вошёл врач. Ну и попало Ивану, невезучему человеку, так попало, что с тех пор он мух бьёт кулаком, да изо всех сил!

ОСТАВИЛИ ИВАНА во втором классе

НА ВТОРОЙ ГОД!

Все Ивана жалели.

А он?

А он хоть бы хны!

Ну не получается у него учёба! Вот сядет он уроки готовить, обмакнёт перо в чернила, вздохнёт — клякса.

Иван её промокашкой хлоп!

Клякса посветлеет, но станет ещё больше. Иван снова обмакнёт перо, снова вздохнёт и — снова клякса.

Смотрит он на кляксы и мечтает. Хорошо бы сделать так, чтобы голова отвинчивалась. Пришёл бы в класс, спокойненько сел бы на своё место, отвинтил бы свою собственную голову и спрятал бы её в парту.

Идёт урок. Ивана, конечно, не спрашивают: не может же человек без головы говорить! Ведь говорит-то он ртом, рот-то у него в голове, а голова — где? В парте!

Звонок на перемену. Иван привинчивает голову и носится по школе.

Звонок на урок. Иван голову — вжик! вжик! вжик! — и обратно в парту. Сидит. Красота!

Думал Иван, думал и придумал однажды замечательную штуку. Пришёл он как-то в школу, сел за парту и молчит. Минуту молчит, вторую молчит, третью…

Пять минут прошло, а он — молчит!

— Что с тобой? — спрашивают ребята. Иван отвечает:

— Ззззззззззззз… — и голова у него дёргается.

— Заболел? — спрашивают ребята. Иван кивает.

— Чем заболел?

Иван мелом на классной доске пишет:

Ребята ничего не понимают. Колька Веткин говорит:

— Да ты и не похож на зайца. Иван весь задрожал и:

— Ззззззззззззззз…

— Заикой он стал! — догадался Паша Воробьёв. — Заикой, а не зайкой.

Иван обрадованно закивал.

Как только в класс вошла Анна Антоновна, ребята загалдели:

— Семёнов болен!

— Он заикой стал!

— Говорить не может!

И всем классом, хором:

— Зззззззззззззззз…

— Тише, — сказала Анна Антоновна и вызвала Ивана к доске, и стала спрашивать.

А Иван отвечал так:

— Трр… бр… др… — и голова у него дёргалась.

— Молодец, — сказала Анна Антоновна, — правильно ответил. Ставлю тебе пять с плюсом.

— Пять с плюсом?! — радостно переспросил Иван, который ни разу в жизни и четвёрки-то не получал.

А ребята захохотали.

А громче всех Колька Веткин.

Вызвали отца Ивана в школу. Ох, и попало потом зайке-заике!

И сказал он друзьям:

— Хватит. Точка. Не могу больше так жить. Буду проситься на пенсию. Со здоровьем у меня из-за этой учёбы совсем плохо. Сегодня же напишу заявление.

— А куда, куда заявление? — с огромной завистью спросил Колька. — Отвечай давай, если совесть у тебя есть!

— Совесть у меня есть, не беспокойся, — со вздохом проговорил Иван. — Но не имею я права каждому рассказывать, куда заявление о пенсии писать буду.

От обиды и возмущения Колька весь задрожал и крикнул:

— Всегда ты такой! Собакой лаять научишь, ручки в пол втыкать научишь, а на пенсию один отправишься?!

— Ты соображай, — посоветовал Иван. — Если все на пенсию уйдут, кто же учиться будет? — И он ушёл, опустив свою большую голову.

Весь вечер трудился Иван над заявлением. Вот что у него получилось:

На конверте он написал:

Через день почтальон принёс письмо обратно и сказал Ивану:

— Нет такого адреса. И ошибок больно много. Рано тебе ещё жаловаться. И пенсию рано просить. Сначала школу окончи, поработай, потом жалуйся сколько тебе угодно.

Много разных историй с Иваном было, всех не расскажешь. Но вы уже, конечно, поняли, какой это несчастный человек.

И вот вам последний случай: надумали в шпионов играть. Ивану хотелось быть командиром советских разведчиков.

А что получилось?

КАК ВЫБИРАЛИ ШПИОНА

Никто не сомневался, что лучше всего шпионом выбрать первоклассника Алика Соловьёва. Его и поймать легко, и настукать ему в любой момент можно, если будет спорить. А если ещё учесть, что Алик никогда не ябедничает, то станет ясно: лучшего шпиона и не найти.

Правда, он трусоват. Играли как-то в американского лётчика-шпиона Пауэрса. Пауэрсом выбрали Алика. Посадили его на крышу сарая — будто на самолёте летит — и давай в него камнями (то есть ракетами) стрелять.

С двадцатого выстрела попали — шишка!

Хорошо, в общем, поиграли. А он обратно слезать боится. Орали на него, орали, снова ракеты запускали.

Пришёл милиционер Егорушкин. Полез за Аликом, да сам с крыши грохнулся.

Попало ребятам.

И всё-таки лучше шпиона, чем Алик, не найти.

Кстати, он никак не мог научиться правильно произносить слова с приставками «пре» и «пере». У него получалось:

— Я пер-прыгнул.

— Я пер-пугался.

— Я пер-бежал.

Значит, можно было считать, что Алик говорит на иностранном языке.

Всем было ясно, кто и на этот раз будет шпионом. Однако для видимости решили проголосовать и до того разорались, что Алик крикнул:

— Пер-катите!

Минутку помолчали и опять разорались.

Потом началась драка.

Драка началась из-за того, что Иван обозвал Кольку килькой.

— Какая такая килька? — обиженно спросил Колька.

— Маринованная, — ответил Иван, — или в собственном соусе. Ноль руб пятьдесят коп банка.

— Это я-то килька? — И Колька без лишних разговоров дал Ивану пинка. — Видал кильку?

Кто-то за кого-то заступился, и возник бой.

Главное в драке — не закрывать глаза.

А один друг Ивана — Паша Воробьёв — всегда закрывал глаза и стоял в центре боя, вытянув руки по швам. Ну и доставалось же ему!

Иван любил драться. Он вам не будет разбирать, кто свой, а кто чужой. Ему важно именно драться — машет он руками, а то и ногами во все стороны и даже бодается. И очень часто случалось, что он помогал противнику выиграть сражение, так как бил своих.

На этот раз всё произошло немножко наоборот. Не забудьте, что в данной драке совершенно невозможно было разобраться, кому кого надо бить. Но каждый решил: не беда, начнётся бой — видно будет, кто свои, кто враги.

Паша глаза по привычке закрыл, но руки его заработали сами собой.

Свой первый в жизни удар Паша нанёс своему другу — Ивану.

Иван от неожиданности рот раскрыл. А Паша ведь не видит, кого бьёт, и опять — раз ему в то же самое место, то есть в лоб.

Тут Иван до того растерялся, что закричал:

— Своих бьёшь!

А Паша ни остановиться, ни открыть глаза не может: страшно.

Тогда Иван тоже глаза закрыл. Что тут получилось, никакими словами не передать!

Ребята так устали, что драка кончилась сама собой. Все сели. Говорить никто не мог: кто язык прикусил, у кого губа распухла. И никто не может вспомнить, из-за чего друг друга молотили.

Вдруг откуда ни возьмись — учительница.

— Что у вас здесь происходило? — спросила она. Алик Соловьёв махнул рукой:

— Пер-дрались все.

А вы знаете, что когда нужно срочно определить виновника драки, им всегда оказывается тот, кому больше всех досталось. А на сей раз больше всех досталось Ивану.

— Семёнов, после уроков зайдёшь в учительскую, — сказала Анна Антоновна и ушла.

— Так тебе и надо, — сказал Колька, — не будешь человека килькой обзывать. Да ещё ноль руб пятьдесят коп банка.

Иван хотел ответить, но Колька закричал что было силы:

— Кто за то, чтобы Ивана шпионом выбрать, поднимите ноги!

А в это время — звонок.

Ребята все — бух на спину и ногами задрыгали. Это у них называлось голосованием.

Так Ивана выбрали шпионом.

Алик Соловьёв сказал:

— Пер-касно.

ТЯЖЁЛЫЙ РАЗГОВОР

После уроков Иван проговорил мрачно:

— Прощайте, товарищи.

Все молчали, опустив головы: человека в учительскую вызывают — не маленькие, понимаем что к чему.

— Ябедничать я, конечно, не буду, — продолжал Иван, — но учтите, что страдаю я из-за Кольки.

— Вот это я понимаю! — воскликнул Колька (так он говорил, когда чего-нибудь не понимал). — Он один раз из-за меня пострадать не может. А сколько раз я из-за тебя мучился! А? Кто в прошлом году в коридоре во время уроков лаял?

— Иван! — хором ответили ребята.

— А кому попало?

— Тебе.

— Мне! — и Колька ударил себя в грудь. — А кто придумал ручки в пол втыкать?

— Иван!

— А кому попало?

— Тебе!

— Мне! — и Колька так ударил себя в грудь, что ойкнул.

— Сравнил, — презрительно сказал Иван. — Подумаешь, собакой лаял. А тут — драка. Теперь меня как миленького из школы выгонят! — весело закончил он.

— Куда же ты тогда денешься? — спросил Паша.

— Не бойся, не пропаду. В милицию, например, устроюсь. Палку в руки и — пошёл! Раз — грузовик стоп, два…

— Иди-ка лучше в учительскую, — перебил Колька, — там тебе раз-два и стоп.

Ушёл Иван, а ребята загалдели: что делать, если его из школы выгонят?

Иван, подходя к учительской, думал: «Несчастный я человек. Дрались все, отвечать мне. Будет она меня мучить. Говорить начнёт. Мол, драться нельзя. Мол, выгнать тебя надо из школы. И ведь что обидно: не выгонят!»

Четыре раза подряд вздохнув, Иван вошёл в учительскую.

— Жаль мне тебя, — сказала Анна Антоновна, — живёшь ты плохо. Да?

— Плохо. — Иван опять вздохнул. — Не жизнь, а учёба. Мне бы только со школой разделаться, а там я… — Глаза его заблестели. — Да я сразу знаменитым человеком стану!

— Нет, не станешь ты знаменитым человеком, — сказала Анна Антоновна, — ты ведь знаменитый лодырь.

— Ну и что? Я ведь сейчас лодырь, а потом — нет.

— Потом поздно будет. Надо теперь же за ум браться. Жаль, жаль мне тебя, — повторила Анна Антоновна. — Плохо ты живёшь, неинтересно. Подумай над этим. Обязательно подумай. Можешь идти.

— Как?! — поразился Иван. — А насчёт драки?

— Сами разберётесь. Иди и даже не надейся, что будешь знаменитым человеком. Если, конечно, не исправишься. Никогда лодыри не становились знаменитыми людьми.

— А я буду, — упрямо проговорил Иван. — Да вы знаете, кем я буду? Лунатиком! Первым лунатиком! — И сразу успокоился.

Анна Антоновна рассмеялась.

— Кем? Кем? — сквозь смех переспросила она.

— Лунатиком, — с гордостью ответил Иван. — На Луну полечу. Здоровых ведь будут подбирать.

— Так ведь… так ведь… — смех мешал Анне Антоновне говорить. — Лунатиком!.. Ох… ведь лунатик… это болезнь такая… Кто ею болеет, того и называют лунатиком.

— Да ну? — удивился Иван, но, человек упрямый, добавил твёрдо: — Так я лунатик и есть. Давным-давно болею.

Вышел он из учительской, плечами пожал. Стало ему непонятно отчего грустно.

— Ну? — спросили ребята. — Здорово попало?

— В том-то и дело, что не попало, — ответил Иван. — Но разговор был тяжёлый.

— Тяжёлый? — спросили ребята. — Это как?

— А вот так. Лучше и не спрашивайте. И жизнь у меня тяжёлая, и даже разговоры у меня тяжёлые. Не то что у вас. И ещё она сказала, что я не лодырь, а просто несчастный человек.

— Врёшь!

— Не верите, не надо. И ещё она сказала: будешь ты, Иван Семёнов, знаменитым человеком.

— Да врёшь! — возмутился Паша. — Ты же двоечник!

— Ну и что? Она сказала, что все знаменитые люди в детстве были двоечниками.

— А это видал? — спросил Колька, показывая Ивану три пальца, сложенные, сами понимаете, в одну фигуру, названия которой я что-то не припомню.

Иван сжал кулаки.

— Пер-катите! — крикнул Алик. — А то опять пер-дерётесь!

— Тем более, — грозно проговорил Иван, — что я, к вашему сведению, лунатик.

— А это ещё что такое? — с удивлением спросили ребята.

— Болезнь, — важно объяснил Иван. — Страшной силы болезнь. Просто не знаю, что и делать. — И, взглянув на ошеломлённых приятелей, сказал: — Играть начнём в двенадцать часов ноль-ноль минут. Ещё пожалеете, что меня шпионом выбрали!