Часы показывали одиннадцать — время, когда начальник МУРа завершал в своем кабинете утренний «разбор полетов», и Турецкий, успевший проанализировать то, что ему рассказал Голованов, набрал номер его телефона.
— Доброе утро, Владимир Михайлович. Турецкий беспокоит.
— Какое там к черту доброе? — пробурчал в трубку Яковлев. — То одно не клеится, то другое не вяжется. Вот и приходится крутиться, как блохе на сковороде, не зная, с какой стороны тебя начнут поджаривать.
Он замолчал было, тяжело вздохнув, однако тут же, опережая сочувствие Турецкого, произнес:
— Ну, чего там у тебя? Колись. Опять какие-нибудь проблемы или, может, вышел на убийцу?
— Считай, что и то и другое, — хмыкнул Турецкий, уже привыкший к брюзжанию генерала.
— Даже так? — с ноткой недоверия в голосе протянул Яковлев. — В таком случае, ближе к теме.
— Но сначала просьба.
— Давай.
— Сорок дней назад или около того в одно из отделений милиции поступило заявление об исчезновении модели по имени Станислава, или же очень близкого к этому звучанию. По крайней мере, кто знал эту девушку, называли ее Стасей, и имеют все основания считать, что ее уже давно нет в живых.
— Так. И что требуется от меня?
— На этот раз немногое. Уточнить, что за отделение милиции приняло это заявление и кто заявитель.
— Модель, насколько я догадываюсь, манекенщица? — уточнил Яковлев.
— Она самая.
— В таком случае жди. Сам-то я сейчас в министерство уезжаю и когда вернусь неизвестно, так что тебе моя секретарша позвонит. — Хмыкнул в трубку и добавил с грустью в голосе: — Если, конечно, это заявление зафиксировали, а не выбросили в мусорную корзину.
— Спасибо, Михалыч. Век буду благодарен.
— На том свете угольками рассчитаемся.
К великому изумлению Турецкого, заявление Анны Кладовой, поступившее в отделение милиции Юго-Западного округа, в корзину не выбросили, и уже через час Александр Борисович записывал данные заявительницы. Адрес, городской телефон и мобильник. Поблагодарил секретаршу за оказанную услугу, пообещав килограмм «Мишек», Как только будет на Петровке, и тут же перезвонил Кладовой.
— Аня? Вас беспокоит некий Турецкий Александр Борисович. Не буду вдаваться в подробности, рассказывая, кто я и что я, все мои документы вы увидите при встрече, скажу сейчас одно. Я занимаюсь расследованием факта исчезновения вашей подруги Стаси Кукушкиной и мне непременно нужно встретиться с вами.
— Что… вы ее нашли, Стаську?
— Пока что нет, но если вы нам поможете, найдем.
— Хорошо, — без особого размышления, согласилась Анна. — Мне, наверное, надо будет куда-то подъехать?
— Возможно, но это чуть позже, в любое, удобное для вас время. А пока что я сам хотел бы подъехать к вам. Вы живете все в той же квартире, что жили со Стасей?
— Да, конечно. Хоть и дороговато для одной, но приходится выкручиваться.
— В таком случае, я подъеду к вам? Хотелось бы посмотреть, чем и как жила Стася. Надеюсь, ее вещи все еще на месте?
— Господи, да кому же я их отдам?
Когда Турецкий входил в подъезд девятиэтажного дома в «спальном» районе Москвы, он думал, что беседовать придется с угловатой девицей, еще не оперившейся после окончания школы, однако дверь открыла эффектная, уверенная в себе молодая женщина, в которой невозможно было признать вчерашнюю липецкую школьницу, решившуюся покорить Москву. И по тому, насколько естественно она двигалась по квартире, как качнула бедрами, приглашая его в комнату, Турецкий догадался, что здесь тоже не обошлось без «кузницы моделей», то есть детской школы при крупном доме моделей или столь же крупном модельном агентстве, что закончила, судя по всему, и исчезнувшая Стася Кукушкина. В таких школах преподаватели строят свою работу не столько на том, чтобы научить ребенка качать на подиуме бедрами, сколько оставаться естественными, красиво и органично при этом двигаясь. Они строят свою работу не столько на организации показов модной одежды, сколько на постановках шоу. В программу обучения входят дефиле, хореография с занятиями у станка и на пуантах, актерское мастерство. И как итог…
Мужчины любят женщин, умеющих подать себя. И если даже у такой модели не сложится вдруг с модельным бизнесом, при желании она всегда найдет приличного мужа.
Пройдя в комнату, где из всей мебели было только два стареньких дивана, телевизор, выцветший платяной шкаф, журнальный столик да единственное, столь же потерто-древнее, как и шкаф, кресло подле него, Турецкий не мог не спросить: «Почем нынче подобные хоромы?»
— Двадцать, — вздохнула Аня.
— Тысяч, естественно?
— Да, конечно. Причем, нам со Стаськой еще повезло с хозяевами. Такие же квартиры уже по двадцать пять сдают и больше.
— Круто! — посочувствовал Александр Борисович. — Это сколько же надо получать, чтобы проплачивать подобное жилье?
Аня только плечами пожала на это и тут же предложила чаю.
— Не откажусь, — согласился Турецкий. — Тем более, что у меня скопилась куча вопросов, а вам, насколько я догадываюсь, есть что рассказать про Стасю. Кстати, вы наверное были подругами?
— Да как вам сказать?.. — задумалась Аня. — Не очень-то подругами — у Стаськи была очень высокая планка дружбы, но вдвоем в одной квартире уживались.
В ее голосе зазвучала откровенная грусть, и Турецкий не мог не спросить:
— Вы познакомились уже здесь, в Москве?
— Отчего же в Москве? — поджала губки Аня. — Мы обе липецкие, из одного детдома. Да и школу одну закончили, при липецком доме моделей.
Александр Борисович согласно кивнул. Это объясняло в какой-то мере ее настойчивость в поиске подруги. Связи детдомовских девчонок более прочные, нежели обычных школьниц, и Аню Кладову могли спросить за Стасю. Куда, мол, та могла подеваться, и почему не забила во все колокола, когда девушка вдруг исчезла, словно испарилась?
Видимо, заранее приготовившись к приходу следователя, Аня загодя заварила чай, принесла из кухни чашки с блюдцами и тарелочку с печеньем.
— Угощайтесь. Стаська тоже любила чай вечерами дуть. Мы иногда чуть ли не по чайнику с ней выпивали.
— Спасибо, — поблагодарил Турецкий. — В таком случае, за мной должок. В следующий раз обязательно с тортом приду. Кстати, вы какой торт любите?
— Всякий и разный, лишь бы не очень калорийный. — Она обреченно вздохнула и вдруг засмеялась каким-то, еще совершенно детским смехом. — Стаська как-то раз с очень больших денег тортище огромный купила, бисквитный, а нам нельзя-я-я. Так вот мы сидели с ней у этого торта, по крошечному кусочку отщипывали, лишь бы его вкусом насладиться, и мечтали о том, что как только уйдем из модельного бизнеса, первое, что сделаем, приедем в Липецк, закатимся с машиной самых вкусных тортов в детский дом и будем пировать там, пока все не насытятся. Смешно? — уже без улыбки на лице, спросила Аня.
— Не очень.
— Пожалуй, — согласилась с Турецким Аня. — Но именно в этом была Стаська. Стремилась к чему-то идеально светлому и красивому, не забывая при этом детский дом. И когда вдруг появлялись большие деньги…
Аня замолчала и, виновато улыбнувшись, отерла ладошкой скатившуюся по щеке слезинку. Судя по всему, она уже давно похоронила свою подругу.
— Кукушкина — это настоящая фамилия Стаси? — спросил Турецкий. — Я имею в виду, это фамилия ее родителей?
— Каких там родителей! — отмахнулась Аня. — Ее, как и меня тоже, подбросили к порогу нашего детдома. Прямо новорожденными. И это просто везуха какая-то, что мы обе сразу не загнулись. Вот и дали одной чисто детдомовскую фамилию — Кукушкина, а мне, словно в насмешку над жизнью, — Кладова, мол, клад нашли.
Прихлебнув из чашечки глоток чая, Аня вздохнула и на ее лице застыла виноватая улыбка.
— Хотя, если честно говорить, это ее Кладовой должны были записать, а меня Кукушкиной. Она столько денег на детдом перевела, да и вещами тоже помогала…
— И часто она приносила большие деньги? — заинтересовался Турецкий.
Аня утвердительно кивнула.
— В общем-то, да. Хотя в то же время… Что такое большие деньги? Это для нас они были большими, а для тех моделей, которые украшают обложки журналов, это так… на карманные расходы.
— Да, конечно, — согласился с ней Турецкий, думая о том, что по данным налоговиков, зарплата моделей самых престижных московских агентов, с которой они платят налоги, колеблется от шестисот рублей до пяти тысяч в месяц. То есть, крохи по нынешним меркам. И в то же время эти же агентства размещаются в отдельных зданиях в самом центре города, где цены на недвижимость просто аховые. От двух тысяч долларов при аренде, и до десяти тысяч при покупке. Стася работала на модельное агентство госпожи Глушко, в общем-то, довольно средненькое по шкале столичных агентств, к тому же сама Валентина Ивановна не отличалась особой щедростью, и чтобы при подобном раскладе у восемнадцатилетней провинциалки не переводились вполне приличные деньги…
Это была информация для размышления.
— Аня, вы позволите мне называть вас на «ты»? — попросил Александр Борисович. — Только не подумайте, что это фамильярность, просто так удобней будет. И мне, и вам, насколько я догадываюсь.
— Да, конечно. Я уж и сама хотела вам об этом сказать.
— В таком случае, вопрос. Ты тоже работаешь на «Приму»?
— Нет, боже упаси! — передернула плечиками Аня.
— Что так? — удивился Александр Борисович. — Сама ведь сказала, что в «Приме» деньги и прочее.
— Зато хозяйка стерва! И даже Стаська, на что уж терпеливой была, порывалась от нее уйти, да только та уговаривала ее всякий раз, обещая золотые горы.
Она замолчала и негромко добавила:
— К тому же я уже закрепилась в доме моделей у Зайцева и искать от добра добро…
Хозяйка стерва, и в то же время Кукушкина продолжала работать на ее агентство…
Почему? Деньги? Или еще что-то?
«Судя по всему, — размышлял Турецкий, — у Стаси появился богатый поклонник, возможно, даже любовник, который и спонсировал ее деньгами. Возможно такое? Вполне. Тем более, что многие модельные агентства специализируются именно на сводничестве, точнее говоря, на продаже своих моделей богатенькой клиентуре, за счет чего и существуют, проплачивая сумасшедшие деньги за аренду помещений под свои офисы. Более всего в таких агентствах котируются молоденькие провинциалки, и Кукушкина, как никто другой, подходила для этой цели. Мало того, что провинциалка, так вдобавок ко всему и круглая сирота, выросшая в липецком детдоме.
Откусив кусочек печенья и запив его глотком чая, Александр Борисович поставил чашечку на стол и более чем внимательно посмотрел на Аню.
— Вы хотите что-то спросить? — с детской непосредственностью произнесла она.
— Да.
— Так в чем дело, спрашивайте.
— У вас были доверительные отношения со Стасей?
— Конечно! Иначе мы не смогли бы жить вместе.
— Да, конечно. Но, в таком случае, вы должны были бы знать… у нее был любовник? Я имею в виду не парня, с которым она бы встречалась, а именно любовника. Возможно, весьма богатого человека.
Аня, как на полоумного, смотрела на Турецкого.
— Господи, да о чем вы говорите? — возмутилась она. — Какой любовник?! Стаська была белой вороной среди нас, совершенно чистой девчонкой… Она даже по-настоящему ни в кого никогда не влюблялась, и когда уже по-настоящему вошла в модельный бизнес, где через постель приходит половина успеха, ее кое-кто просто за дуру считал.
— В таком случае, откуда у нее такие деньги? Насколько мне известно, на подиуме много не заработаешь, а любовника, который бы ее содержал, у нее не было.
Аня полоснула по лицу Турецкого испытующевопросительным взглядом.
— Вы думаете, что гибель Стаськи…
— Пока что ее исчезновение.
— Да, конечно, исчезновение, но…
— Аня! — повысил голос Александр Борисович.
Она сморгнула, и Турецкий вдруг увидел, что перед ним сидит еще совершенный ребенок, семнадцатилетняя девчонка, которая чего-то боится, чего-то недоговаривает.
— Тебе что, угрожали? Заставили молчать? — догадался Александр Борисович.
Она угрюмо кивнула.
— Но кто? Когда?
И снова стремительный взгляд скользнул по лицу Турецкого, на этот раз какой-то беспомощный, просящий защиты.
— Ну же, Аня!
— Я не знаю, кто, но это было еще в самом начале, когда исчезла Стаська, и я сначала позвонила в ее агентство, а потом написала заявление в милицию.
— И что?
— Да, в общем-то, ничего особенного, просто мне позвонили по телефону и предупредили, что если я не хочу остаться уродом, и чтобы мне не облили лицо кислотой… в общем, чтобы я не совала свой нос куда не положено и забыла про Стаську. Она, мол, уехала в другую страну, живет с богатым человеком и очень счастлива.
— И?..
— Я испугалась, — призналась Аня. — И я уже знала, что ни в какую другую страну Стаська не уехала, не могла уехать.
— Почему?
— Ну, во-первых, надо было знать Стаську, а во-вторых… В общем, она никогда не расставалась с серебряным крестиком, который был у нее на шее, когда ее нашли на пороге детдома, и снимала его только в тех случаях, оставляя дома, когда уезжала на подиум.
— И он сейчас здесь? У вас?
Аня кивнула.
— А этот телефонный звонок… мужчина звонил или женщина?
— Мужчина. Причем голос какой-то очень грубый и как бы картавый немного.
— Ты могла бы его узнать?
— Господи, конечно!
— И все-таки, — вернулся к своему вопросу Турецкий. — У нее мог появиться любовник или хотя бы поклонник, который добивался ее расположения?
— Да, — кивком подтвердила Аня. — Правда, не любовник в том смысле, в каком это принято говорить, а какой-то очень влиятельный поклонник, который буквально изводил ее своими приглашениями, и Стаська, чтобы хоть как-то избавиться от него, вынуждена была принимать то эти деньги, то дорогие подарки, которыми он буквально заваливал ее. А один раз даже предложил купить ей квартиру с машиной в придачу, но Стаська сказала, что не готова сейчас к такому подарку.
— Короче говоря, отвертелась?
— Да.
— А она не говорила, что это за поклонник, где он ее увидел, и прочее такое?
— Увидел он ее на подиуме и, видать, влюбился раз и навсегда, Стаська хоть и не отличалась особой красотой, но в ней было что-то такое, такой шарм, что мужчины и особенно те, кому за сорок, тут же западали на нее.
Аня замолчала, нахмурив лобик.
— А вот насчет всего остального… Она ведь к тому же скрытная была, не очень-то свои тайны разбалтывала. Я только и знаю то, что этот ее поклонник каким-то очень влиятельным человеком был, к тому же очень богатым и буквально с ума сходил, когда по нескольку дней кряду не видел Стаську.
— Это она так говорила?
— Да. И еще говорила, что он достал ее своими подарками и деньгами.
— То есть, приставаниями?
— Да, пожалуй. Она даже как-то хотела в Липецк вернуться, лишь бы избавиться от него, но потом раздумала.
— Решила, что он достанет ее и там?
— Наверное.
Это уже был хоть и призрачный, но все-таки след.
— Аня, дорогая, — теперь в голосе Турецкого преобладали просящие нотки, припомни, пожалуйста, может все-таки она хоть имя его назвала?
— Вроде бы как Серафим, или что-то в этом роде, — не очень уверенно сказала Аня. — Она как-то приехала домой, взвинченная вся такая, сбросила туфли у порога и говорит: «Представляешь, Анютка, я — Станислава, а он Серафим. Вот хохма была бы».
— А этот человек, назовем его Серафимом, он звонил когда-нибудь Стасе?
— Да, конечно, но чаще всего по мобильнику. И только когда он был выключен или батарейки там сели, по городскому телефону.
— А после того, как исчезла Стася?
— Не знаю, — пожала плечами Аня. — Мобильник-то при ней остался.
— Я имею в виду городской телефон.
И вновь пожатие плечами, на этот раз неуверенное.
— Точно, конечно, сказать не могу, но… но вроде бы нет.
Пытаясь выжать из Ани максимум информации, Турецкий задал еще с десяток вопросов, однако, понимая, что ничего существенного уже добиться не сможет, попросил разрешения покопаться в личных вещах Стаси, в надежде, что хоть что-нибудь сможет навести его на след убийцы, и когда прощался, хлопнул себя ладонью по лбу:
— Господи, чуть не забыл! У Стаси были какие-нибудь яркие приметы, которые помогли бы в ее поиске?
— Так я же дала вам ее фотографию.
Александр Борисович вынужден был развести руками.
— Девочка ты моя дорогая, по фотографии не всегда можно опознать человека, а вот по его особым приметам, — шрамам, татуировкам, родинкам и прочему…