– Ты меня не увидишь… ты меня не увидишь… – Кей закрывала ладонями глаза лежавшему на кровати мужчине и весело хохотала. Он пытался скинуть ее с себя, но она сопротивлялась…
– Кей, – ласковым и все еще полусонным голосом говорил он, – хватит, дай на тебя посмотреть и спокойно полежать, – он, наконец, скинул ее и, схватив за талию, поцеловал в затылок.
– Ты самый скучный человек во вселенной! Угораздило же в тебя влюбиться, лучше бы нашла себе музыканта или какого-нибудь байкера. Нет, лучше художника. А… – и она залилась смехом… – Я тебе сейчас кое-что покажу, ну пусти.
И, ласково чмокнув его запястье, Кей спрыгнула с кровати и выбежала из комнаты. Уже через секунду она вновь оказалась на прежнем месте, но теперь ее руки прятались за спиной, а губы рисовали загадочную улыбку.
– Угадай, что у меня?
Взгляд мужчины находился в каком-то нежном опьянении, он смотрел на свою «любимую девочку» (Кей была намного моложе) и бесконечно радовался ее шутливому расположению духа и таинственным гримасам. Он, казалось, немного забылся в своем любовании и продолжал улыбаться, не отвечая на вопрос.
– Ну, что ты не отгадываешь, Марк, так не честно… – она сделала насупленный вид, и тут же захохотала, – Ах, я опять забыла, что ты – зануда…
Она не успела осознать, как он дернул ее за локоть, и она оказалась в его объятьях… Ее тайна открылась… Портрет уже был в его руках. Он хохотал, а она обиженно щебетала…
– Марк, так нечестно, ты… ты…
Он поднес к ее губам палец и, произнеся “тссс”, начал внимательно рассматривать портрет. Марк молчал, казалось, его что-то озадачило, улыбка исчезла с его губ, и теперь на них лежала какая-то сжатая проблема.
Кей сидела по-турецки на кровати и, теребя свою длинную сережку в ухе, наблюдала за его странной реакцией. Наконец, это молчание начинало ее тревожить, и она, пытаясь придать голосу шутливую ноту, произнесла:
– Этот портрет, случайно, не превратил тебя в рыбу? Ты что молчишь?
Марк не отрывал взгляд от картины. Совсем не в тон Кей, он спросил сухим жестким голосом:
– Откуда это?
Кей удивилась такому повороту событий, ей вдруг стало страшно. Она подумала: а вдруг его что-то оскорбило, или, возможно, он просто приревновал? Кей мягко и одновременно виновато ответила:
– Пока ты спал, я решила прогуляться по Парижу, и вот… Попросила написать свой портрет первого попавшегося мне художника…
– Что это был за художник? – все так же сухо проговорил Марк, не глядя на Кей.
– Откуда я знаю? Да что за ерунда? Марк, ты меня пугаешь, что такого ты там увидел, к чему эти странные вопросы?
– Мне странно, что какой-то «первый попавшийся художник», которого ты видишь впервые, смог увидеть тебя так, как вижу тебя я, но спустя почти три года… – он запнулся, – если даже не лучше… Кей, ты здесь голая, ты понимаешь? Я тебе так скажу, у меня двоякое чувство… Я одновременно восхищаюсь этим портретом и ненавижу человека, который может знать и видеть то, что принадлежит мне. Этот портрет, будто похитил часть тебя. Одна только мысль, что кто-то дотронулся до сокровенного, рождает во мне какую-то непонятную тревогу. Не знаю… Скажи, ты правда видела его только раз? – и он пристально посмотрел в ее напряженные глаза. Марк знал, что она не обманет, он знал движение каждого мускула ее лица, он выучил наизусть все фальшивые ноты голоса.
– Что ты, милый, – и Кей бросилась к нему на шею, – дурачок, как ты мог подумать!
Марк верил, но почему-то этот утренний инцидент оставил в его мыслях странный привкус, от которого он не мог избавиться весь последующий день.
Он знал, что Кей говорит правду, но на его настроение уже упала грустная тень. Марк не мог смириться с мыслью, что кто-то пролез внутрь его самого дорогого существа на свете, а тем самым проник в него: Кей была его воздухом и кровью. Марк не представлял своей жизни без неё, он знал, что случись что-нибудь с Кей, он перестанет быть, все станет для него бесцветным и пасмурным, как сегодняшнее парижское небо.