Я ничего не говорю. Бывают ситуации, когда молчание – единственная реакция, на которую способен человек. Я остаюсь сидеть на корточках перед обезглавленным трупом. У меня возникает смутное ощущение, что мои мозги начинают размягчаться.
Как в кино! Сейчас включится свет, и можно будет поесть мороженица и карамелек.
Я бывал в разных ситуациях, но признаюсь, что самые сильные эмоции получил именно в этот раз.
Я, делая выдох, способный перегнать яхту через Атлантику, встаю и закуриваю сигарету.
Около часа назад я оставил Хелену в скромной меблирашке в костюме Евы с ее донжуаном, который был в костюме Адама. Они собирались поиграть в зверя с двумя спинами. Я поехал глотнуть несколько рюмашек и поглазеть на красоток с перышками... Таинственный звонок... Я мчусь в Лувесьенн и нахожу труп Хелены.
От такого кто хочешь свихнется! Наконец я понимаю одно: до сих пор я был игрушкой в руках банды, вертевшей мною, как слуховым аппаратом. Я люблю играть в пинг-понг, но при условии, что не буду шариком.
Я оказался перед странной головоломкой, которую должен разгадать, если хочу сохранить свою репутацию. Мне кажется, что задача, за которую я собираюсь взяться, будет трудной; легче найти иголку в стоге сена.
В глубине коридора есть окно с выбитыми стеклами. Я подхожу к нему глотнуть влажного воздуха этой чертовой осенней ночи. Прохлада производит на меня благотворное действие. Думаю, будь у меня под рукой бутылка рома, я бы снова стал годным к большим делам.
В ожидании случая, пока найду пузырек, я решаю подвести итог.
Дело обстоит так. Один старый английский профессор, вместо того чтобы играть в шахматы, придумывает вместе с нашими учеными новую ракету, чтобы было веселее вести следующую войну.
Наши службы перехвата обнаруживают утечку информации и сообщают в Секретную службу. Секретная служба, то есть босс и я, решаем «поработать» с секретаршей.
Теперь посмотрим на актеров драмы.
1. Папаша Стивенс, которого я видел только мельком.
2. Хелена, которую я пас пару часов, пока она шлялась по кабакам и бардакам.
Попутно следует отметить два подозрительных момента, касающихся ее: она вошла в ресторан, откуда выходил курчавый с глазами слепого, и говорила о грибе.
Готов поставить коробку из-под обуви против коробки передач, что речь шла о баре «Гриб».
3. Случайно встреченный мною Фердинанд, которому щедро заплатили за открывание сейфа, откуда он ничего не должен был брать. Я ему советую выполнить эту работу; он меня слушается, и ему перерезают горло.
4. Его предполагаемый убийца – мужчина в коричневом пальто со взглядом слепого, задержавший меня в дверях ресторана, куда зашла малышка Хелена.
5. Партнер девицы – красавец блондин, повезший ее, что стало у них уже традицией, во дворец мамаши Бордельер.
Наконец, 6. Таинственный незнакомец, позвонивший мне в «Гриб». Возможно, он и курчавый – одно лицо.
Так, это все. Хотя нет, я забыл важный персонаж: дом, где сейчас нахожусь. Зачем эту девицу привезли убить именно в «Вязы»? Эта хибара должна кому-то принадлежать!
Зачем сюда послали меня? Это занимает меня сильнее всего. Если от изложенного выше у вас еще не началась мигрень, постарайтесь проследить за моим новым рассуждением: тип, звонивший мне, знал, что здесь совершается преступление. Оно совершалось как раз в тот момент, когда он звонил; чисто физически невозможно, чтобы оно произошло до или После. В этой истории самое странное – быстрота, с какой разворачиваются события. Прямо как в кино, повторяю. Клевый фильм о Франкенштейне с участием знаменитого комика Сан-Антонио!
Тип, звонивший мне, должен был находиться в нескольких метрах от меня, раз знал, что я сижу в баре.
И в то же время он знал о происходящем убийстве! Значит, ему было заранее известно, что оно произойдет, но он не пытался его предотвратить, позвонив мне раньше. Однако он хотел, чтобы я об этом узнал?
Почему? Почему?! Почему?!!
Это слово заполняет мой череп с грохотом водопада.
Я чувствую, что сейчас найду, пойму...
Еще раз: все происходит быстро, очень быстро. Меня посылают сюда... Так! Меня направляют сюда не для того, чтобы проинформировать, а чтобы удалить. Им требовалось меня нейтрализовать на некоторое время. Значит, мое место не здесь...
Я затягиваю пояс плаща и иду к машине.
В нашей работе нельзя себя жалеть. Один мой коллега потерял в стычке правую руку. Ему приделали искусственную, и он продолжал работать. Правда, половину рабочего времени он ловил протез, который постоянно отцеплялся.
Если вы думаете, что я толкаю вам фуфло, давайте сюда вашу записную книжку, я запишу его адрес. Спросите у него сами.
Я влезаю в мою колымагу, включаю зажигание, дергаю стартер. Он начинает работать, но машина не трогается с места.
Я выхожу, заглядываю под капот и вижу, что провод от распределителя к катушке зажигания перерезан.
Просто, но достаточно, чтобы полностью вывести машину из строя.
Я хотел поиграть в ангела-хранителя, а сел в лужу... Я чувствую вокруг себя чье-то враждебное присутствие, как путешественник в WЁну.
Если бы я имел дело с честными противниками! Я обещаю себе заставить их работать остаток жизни на лекарства, если мне снова засветит счастливая звезда.
К счастью, у меня есть моток изоленты. Мне требуется не очень много времени, чтобы привести «остин» в рабочее состояние. Опять-таки к счастью, у этой машины есть скрытые достоинства! С риском во что-нибудь врезаться я несусь в Париж со скоростью реактивного самолета.
Спорю, вы себя спрашиваете, куда я несусь. А куда бы на моем месте неслись вы? В киношку или к телке, которая клянется, что наглотается гарденалу, если вы сыграете на два метра в землю?
Лично я возвращаюсь к источнику, как угри, собирающиеся окочуриться... Источник – это хижина дяди Стивенса и его ракеты...
С самого начала моего расследования – а оно, замечу я вам, началось всего несколько часов назад – я еще не побеседовал со старым ученым. Я хотел выполнить директивы большого патрона, и, как бывает всякий раз, когда я не руководствуюсь исключительно своими собственными импульсами, ничего не получилось.
Когда я выезжаю на улицу Гамбетта, где-то в Булони часы бьют одиннадцать.
На этот раз не может быть и речи играть в прятки, и я ставлю мою тачку прямо перед домом шестьдесят четыре. Фасад темен. У старого инглиша рано ложатся баиньки.
Нажимаю на кнопку звонка. Внутри дома раздается тоненькое дребезжание.
Жду. Никакого движения, никакого света.
Не собираются же они повторить шутку «Заколдованный дом»?!
Снова жму на звонок, потом считаю до двенадцати. Я всегда считаю, когда хочу обмануть свою нервозность, но в этот раз раздражен так, что до шестидесяти не досчитываю.
Я беру свою отмычку, запатентованную Жюлем Большие Лапы и усовершенствованную Сан-Антонио. Эта игрушка дает мне возможность разговаривать со всеми замками. Открываю ворота... В четыре прыжка пробегаю посыпанную гравием дорожку... Дверь дома оказывается такой же сговорчивой.
– Есть тут кто? – ору я.
Это мой крик в ночи.
Слышу позади себя звук шагов. На крыльце выделяются две тени. Пара. В женщине я узнаю служанку, относившую в конце дня письмо. Мужчина, очевидно, лакей. Они совершенно одеты и выглядят просто обалдевшими, найдя меня здесь.
– Что вам угодно? – спрашивает меня мужчина. Он смотрит по сторонам и, не дождавшись моего ответа, задает второй вопрос:
– Вам открыл Бертран?
– Нет, я сам, – спокойно отвечаю я. – В этом доме все спят... Полагаю, Бертран – это сторож?
– Да.
Он направляется в глубь холла.
– Мы вернулись из кино, – объясняет он. – У нас сегодня выходной...
Я иду за ним. Горничная тоже. Мы идем по дому гуськом, как три утки.
– Где спит Бертран? – спрашиваю я.
– На раскладушке, в кабинете месье.
– Может, он вышел?
– Бертран никогда не выходит по вечерам!
– А босс?
– Господин профессор?
– Да.
– Сегодня вечером он лег рано. В последнее время он очень у стает...
Мы входим в кабинет. Там действительно стоит раскладушка, а на ней дрыхнет Бертран. Это усатый здоровяк, который храпит, как «Констелласьон». Я его трясу, но это все равно что будить столб высоковольтной линии.
Я замечаю возле кровати бутылочку.
– Ваш Бертран надрался! – говорю я паре.
– Он? Не может быть! Он выпивает немного во время болезни, но пьяным я его никогда не видел, – сообщает мужчина.
Я открываю пузырек, подношу к носу и, кроме запаха виноградной водки, чувствую сладковатый запах.
– Его усыпили, – объясняю я. – Где спальня профессора?
– Сюда! – икает горничная, чей испуг усиливается. На этот раз мы бежим. Комната профессора пуста.
Кровать разобрана. Один стул опрокинут, на подушке несколько капель крови.
– Его здесь нет, – замечает слуга, который явно силен в дедукции.
Действительно, изобретателя ракет и след простыл.
– Он вышел, – недоверчиво бормочет служанка.
– Думаю, его скорее похитили, – говорю я ей. Лакей смотрит на меня отсутствующим взглядом.
– Похитили? – блеет он.
– Разуй глазки, малыш!
– Да, – соглашается он, – этот беспорядок...
– Правильно, беспорядок, но не только... Я указываю на роскошную вставную челюсть, плавающую в стакане воды.
– Человек, выходящий прогуляться, не оставляет дома свой прибор для раскалывания орехов.