Моё пост-имаго

Часть I. Глава 1. Пассажир с поезда «Дурбурд».

Часть первая. Таинственное происшествие

Глава 1. Пассажир с поезда «Дурбурд».

Доктор Доу отчаянно не хотел этого делать, но в итоге все же надел шарф. Он потянул за неприметный шнурок, и шарф ожил-зашевелился: сам собой обернулся вокруг шеи и затянулся узлом.

Шарфы доктор не любил – было в них, по его мнению, что-то неизящное, неаккуратное. То же касалось и «Самозавязывающихся шарфов Хоффа». И хоть это новомодное изобретение считалось «выбором настоящего джентльмена», в понимании Натаниэля Френсиса Доу, своим легкомысленным видом оно не отличалось от старых, обычных, шарфов.

«Утешает, что это хотя бы ненадолго», – подумал доктор.

Надев цилиндр и перчатки, он придирчиво осмотрел себя в зеркале, которое висело на стене у вешалки.

«Безупречно. За исключением шарфа…»

Его взгляд упал на торчавшую из прорези погодного датчика «метеокарточку»:

«Внимание!

Объявлено Срочное Тревожное Предупреждение.

Близится туманный шквал».

Доктору мучительно захотелось остаться дома, в удобном кресле у камина, в компании тостов, кофе и романа «Семнадцать миль на запад в сторону вчера». Но у него было дело в городе. Дело, которое не отменить и не перенести.

Насилу отринув мысли о завтраке и книге, доктор взял саквояж и антитуманный зонтик, сообщил миссис Трикк, экономке, что скоро вернется, и, выйдя за дверь, нырнул во мглу Тремпл-Толл.

Саквояжный район Габена и в лучшее время не слыл приятным местом, а сейчас и вовсе представлял собой нечто крайне тоскливое.

На улице было серо, мерзко и слякотно. Туманное утро напоминало дурной полузабытый сон. Дома проглядывали лишь фрагментами: там – окно, здесь – водосток, еще где-то – почтовый ящик или труба паропровода. Неприятные личности ворочались во мгле, словно куколки бабочек в коконах. Порой появлялись, но тут же исчезали, будто их никогда и не было… будто они просто приснились…

Доктор раскрыл антитуманный зонтик и нажал на рычажок на ручке. Трехлопастной винт с шуршанием пришел в движение и завращался. По трубке, скрытой внутри ножки, на лопасти потек раствор «Дефогг», и туман на пару футов вокруг начал таять.

Подняв зонтик повыше, доктор пошагал по переулку.

Короткий путь до Чемоданной площади занял бы у него минут пятнадцать, но пролегал он через задворки Рынка-в-сером-колодце – скажем прямо, не слишком выдающиеся места. К тому же тамошняя публика знала «га-аспадина дохтора» в лицо и, очевидно, не упустила бы случая к нему пристать, словно голодная моль к только что повешенной в гардероб новенькой шубе. «Ой, у меня болит то!», «Ой, у меня свербит это!», «А рука должна так гнуться?», «А у меня нос отпал – это же не нормально, да?»

Чтобы избежать всех этих мелких, раздражающих глупостей, доктор и предпочел длинный путь.

Быстрым шагом преодолев переулок Трокар, он оказался на улочке Худых Ставен.

Мимо проехал паровой экипаж, хлопнула какая-то дверь, у стены дома шмыгнула здоровенная крыса с кошкой в зубах.

Прислонившись к фонарному столбу, прямо на грязном тротуаре сидел престранный тип в ветхом латаном-перелатаном мундире и шляпе-двууголке. У его ног бродила парочка ворон на тонких поводочках. Завидев доктора, черные птицы разразились карканьем, а тип прохрипел:

– Не найдется пары пенсов для старого ветерана? Враний полк, сэр, подайте…

Доктор Доу прошел мимо, не сдержав отвращения на лице. На месте этого человека он бы не разбрасывался подобными признаниями: Враний полк делал во время Старой войны ужасные, отвратительные вещи, и оставшиеся в живых солдаты, которые в нем когда-то служили, влачили свое ничтожное существование вполне заслуженно.

Вороны закаркали доктору вслед, но он даже не обернулся: пусть только тип в двууголке попробует натравить их на него – пожалеет, что его не прикончили на войне. Впрочем, тот, видимо, предпочел не связываться и подыскать себе другую жертву. Жертву короткой памяти…

Доктор Доу свернул на Фили. Обычно шумная улица сейчас словно вымерла: на дверях лавчонок и мастерских висели замки, окна домов не светились – с сообщением о грядущем шквале местные будто залегли в спячку.

Чем дальше доктор отходил от дома, тем сильнее портилось его настроение. И дело было не только в погоде. Натаниэль Доу относился к различного рода предчувствиям со снисхождением, но сейчас в его душе поселилась твердая убежденность, что грядет нечто крайне неприятное.

В Габене была примета, мол, встретить солдата из Враньего полка – не к добру.

Доктор Доу не верил ни в какие приметы, но мрачные мысли набросились на него всем скопом, словно стая бродячих собак, и он начал гадать, что сегодня может пойти не так. Все его предположения так или иначе сводились к туманному шквалу…

Из размышлений доктора вывел резкий пронзительный звонок, и из мглы выполз дряхлый, как само время, трамвай.

Натаниэль Доу остановился. Подумать только: он и не заметил, как вышел на Бремроук!

Ну а улица Бремроук не заметила его появления. Мимо шли прохожие, гудели экипажи и лязгали велоциклы, грохот, стук и скрежет заполонили собой все. Туман тут и там был подкрашен разноцветными облачками дыма от пипиреток, трубок и сигар.

«А это еще что за новости?» – подумал доктор.

У афишной тумбы на углу толпились люди.

Афиши сообщали, что сегодня, ровно в полночь, состоится премьера радиоспектакля «Таинственное Убийство», великолепной в своей жути аудиодрамы, которую, если верить заявлениям с плакатов, «вы так ждали».

Доктор Доу удивился, ведь он ничего не ждал. А вообще он считал себя человеком, которого невозможно завлечь на что бы то ни было громкими заявлениями с афиш, поскольку рассчитаны они сугубо на простаков. Но с другой стороны, что ему мешало обличить авторов афиш во вранье, ведь шансы того, что эта аудиодрама настолько великолепна, как о ней пишут, исчезающе малы.

Доктор Доу задумался: «В эту полночь у меня, вроде бы, нет никаких важных дел». И записал в свой мысленный блокнот: «Полночь. Кофе. “Таинственное Убийство”».

После чего, начисто позабыв о любых аудиодрамах, нырнул в уличную сутолоку.

На Бремроук было не протолкнуться. Дамы и господа спешили по своим делам, сжимая ручки антитуманных зонтиков и поводки с собачонками. Нервозность читалась и в движениях, и на лицах: туманный шквал все ближе и ближе – скоро мгла станет непроглядной, плотной, удушающей.

Доктор Доу был склонен разделить тревогу людей. Вспомнить только то, что творилось в городе во время прошлого туманного шквала. Хотя нет, лучше не вспоминать…

Преодолев два квартала и оставив за спиной Пуговичный пассаж, а с ним и «Меблированные комнаты Жубера», он наконец оказался на Чемоданной площади.

Здесь было еще многолюднее, чем на Бремроук, экипажи клаксонировали, стоя в заторе, громыхали механоиды.

В тумане виднелись очертания причаленного дирижабля, но «Фоннир» там стоит или же «Бреннелинг», никак не удавалось разглядеть. Впрочем, для довольно внушительной толпы у трапа, какой именно дирижабль не отправится сегодня в Старый центр, значения не имело. Служащие причальной службы сообщали возмущенным людям с чемоданами, что все полеты над Габеном отменены из-за непогоды, и советовали воспользоваться кэбом, паротрамваем или омнибусом. За что в ответ получали совет провалиться пропадом.

«Хорошо, что мне сегодня не нужно никуда лететь», – подумал доктор Доу.

Подойдя ко входу в здание вокзала, он достал жилетные часы. Без пяти восемь. Идеально!

Скрипучий во всех суставах, как старая пружинная кровать, латунный автоматон в темно-зеленой форме Паровозного ведомства открыл перед доктором двери и с почтением отошел в сторону.

Стоило Натаниэлю Доу сделать шаг в зал ожидания, как его тут же оккупировали чистильщики башмаков («Бриллиантовый блеск ваших туфель!»), продавцы газет («Свежая “Сплетня”!») и прочие раздражающие личности, которых, как он считал, стоило рассадить бы по спичечным коробкам и выпускать наружу лишь в случае крайней необходимости.

Отмахнувшись от приставал, доктор выключил зонтик и, дождавшись, когда винты докрутятся, быстро сложил его. А затем погрузился в мышиный цирк Габенского вокзала.

Что-то невнятно бормотали рупоры оповещения, чуть более разборчиво звучала музыка из рогов граммофонов, жужжала толпа.

Для убежденного мизантропа Натаниэля Доу здесь было слишком много людей – прибывших, отправляющихся, блуждающих без определенного дела. Последние так и вовсе, в понимании доктора, являлись худшими представителями рода человеческого, и он каждому с удовольствием нашел бы чем заняться.

В толпе шныряли профессиональные, и не очень, нищие, промышляли воришки. Несмотря на то, что в зале ожидания располагался полицейский пост, местные ловкачи мастерски управлялись с рассеянными бедолагами, которые ни на что, кроме собственного билета, вокзальных часов и табличек с названиями перронов, не обращали внимания.

И словно в подтверждение этому, в начале перрона, над которым висела вывеска «Платформа Корябб», неожиданно раздалось гневное:

– Мерзавцы! Целый ящик умыкнули! А вам и дела нет, зеленая вы жаба!

Скандалил лысый и невероятно носатый господин в полосатом черно-сером пальто. Кипя от негодования, он размахивал цилиндром и тыкал пальцем в стоявшие рядом деревянные ящики, сплошь покрытые трафаретными надписями: «Хрупко!», «Очень хрупко!», «Невероятно хрупко!», «Не трясти, не дышать!»

Служащий Паровозного ведомства в темно-зеленой форме и фуражке, с невероятным утомлением на лице выслушивал жалобы и оскорбления хозяина ящиков и отвечал размеренно, растягивая слова, как резиновые конфеты «Лизетто»:

– Сэр, Паровозное ведомство не в ответе за…

Носатый ничего не хотел слушать:

– Это ваша вина! – вопил он. – Проклятый Габен! У вас из-под носа умыкнули целый ящик невообразимо ценного груза! Вы себе даже не представляете, какие я понес потери!

Тут служащий неподдельно заинтересовался. Сняв с пояса планшетку на цепочке, он перевернул на ней несколько листков и нашел в списке разгневанного пассажира.

– Согласно декларации, это какие-то куклы и…

– Это не просто куклы! – запротестовал носатый, важно вскинув вверх указательный палец. – Это новая коллекция фарфоровых кукол «Миранда. Коллекция для послушных девочек». А воры…

Служащий Паровозного ведомства с трудом сдержал улыбку:

– Что ж, смею полагать, они будут очень разочарованы.

Доктор Доу был склонен согласиться. Он во всех красках представил себе недоуменные лица этих типов, когда они вскроют похищенный ящик и обнаружат там кукол. Для послушных девочек.

Оставив спорщиков за спиной, доктор Доу ступил на перрон. И тут он увидел «Дурбурд», последний поезд, прибывший в город перед туманным шквалом.

В лучшие времена бордовый, а ныне бурый локомотив отчаянно не походил на те прекрасные модели, которые продавались в лавках игрушек. Кривобокие трубы, черные от копоти окна, название на боку едва угадывается из-за ржавчины. Неприятный и вызывающий горький привкус во рту одним своим видом, он напоминал прокуренного насквозь дедушку, сваленного на постель любимого внука алкогольным обмороком.

Сразу за локомотивом и угольным тендером шла пара багажных кофр-вагонов с откидывающимися на петлях боковыми стенками и складными крышами-гармошками.

Разгрузка багажа уже началась: крыши были сложены, а стенки откинуты, открывая взору чемоданы и футляры, сумки и свертки, коробки и мешки. Рядом, на перроне, стояли два багажных перегружателя с дюжиной многосуставчатых механических конечностей, оканчивающихся кистями рук в белых перчатках. Вот только почему-то руки эти были опущены, кожаные кресла механиков пустовали, а крепежные ремни сиротливо висели.

То, что перегружатели никто не обслуживал, вновь пробудило у доктора затихшее было по дороге нехорошее предчувствие.

Платформа «Корябб» меж тем, казалось, жила своей привычной жизнью. Тут и там сновали автоматоны-носильщики, толкая перед собой багажные тележки. Пассажиры покидали вагоны с угрюмыми, недовольными лицами – еще бы: кто будет рад тому, что он сходит в Габене. Все как обычно… Ничего странного не…

– Разрешите, сэр! – раздалось за спиной, и доктор, вздрогнув, повернул голову. Мимо промчались два станционных служащих во главе со старшим перронщиком.

Доктор Доу не любил спешку и считал, что куда бы то ни было спешат люди, которые не умеют распределять свое время, засиживаются до последней минуты, а потом стараются нагнать то, что от них давно ускользнуло. И лишь официальным лицам при исполнении он мог сделать небольшую поблажку.

Но сейчас именно вид этих самых лиц – взволнованных и хмурых – подтвердил его опасения: «Что-то случилось…»

Ускорив шаг, Натаниэль Доу двинулся следом. С виду он был предельно спокоен, но с каждым оставленным позади вагоном дурное предчувствие в нем крепло все сильнее.

Еще издали доктор увидел столпотворение. Люди сгрудились у вагона «№ 9, второй класс». Натаниэль Доу похолодел: именно этот вагон ему и был нужен.

И пассажиры, и служащие вокзала стояли по пояс в клубах пара и заглядывали в занавешенные иллюминаторы. Люди в толпе шумели и толкались, топтались друг у друга по обуви и тянули шеи.

Доктор Доу ненавидел зевак. И тех, кто просто зевает, и тех, кто праздно толпится – для него они все были недоумками и бездельниками. Сам он никогда не зевал и не бездельничал. К тому же, по его мнению, чаще всего вместе людей собирало то, что явно не стоило того, чтобы глазеть на это даже поодиночке.

Где-то в глубине людского сборища раздался громкий пронзительный звук – как будто заплакал младенец. Очень назойливый младенец. Доктор Доу придерживался мнения, что если ты – несмышленый ребенок, это не является оправданием, чтобы нарушать общественный покой.

Из толпы, волоча здоровенный кофр, выбрался какой-то джентльмен в котелке, обмотавшийся шарфом по самые глаза, чтобы защититься от пара и станционной вони. Пассажир не заметил подошедшего доктора и наступил тому на ногу.

– Про-простите, – глухо проговорил человек с кофром, – я не хотел.

Доктор Доу уже собирался посоветовать этому неуклюжему господину хорошие глазные капли, как тут в толпе кто-то спросил:

– Что там стряслось? Вам видно?

На что ему ответили:

– Говорят, кого-то укачало.

– Да. До смерти, – добавил еще один зевака.

Кто-то умер…

Доктор Доу сжал зубы и принялся протискиваться через толпу.

– Пропустите! Пропустите меня! Я доктор!

Изрядно помятый и истыканный локтями, он все же попал в вагон.

Любопытствующие стояли и здесь, заполняя собой все узкое пространство обитого темным деревом прохода. Тускло горели газовые рожки светильников в простенках между дверями купе, что-то невнятно шипел вещатель под потолком. В вагоне было неимоверно душно и жарко, ко всему в толпе курили, а кто-то надрывно чахоточно кашлял.

– Да пр-р-ропустите вы! – прорычал доктор, пробираясь все глубже в вагон.

Кто-то ткнул его в бок, кто-то потянул за лацкан пальто, еще кто-то выдохнул ему прямо в лицо облако зловонного дыма от папиретки. Доктора посетило острое желание достать из саквояжа ланцет и проложить себе путь с его помощью, как вдруг его взгляд неожиданно наткнулся на знакомый каштановый затылок.

– Джаспер! – позвал доктор Доу, и к нему повернулось удивленное узкое и очень бледное лицо.

Обернувшийся мальчик был настолько лохмат, что казалось, будто у него нет ни бровей, ни ушей. Густые волосы, вроде как расчесанные, а вроде как и нет – это с какой стороны посмотреть, закрывали половину его лица, оставляя на виду лишь один большой карий глаз, тонкие губы и нос торчком.

На Джаспере был узенький черный костюмчик, он даже галстук повязал – мальчик явно расстарался, пытаясь привести себя в приличный вид перед встречей с доктором Доу. Что ж, вышло у него не очень: по мнению последнего, выглядел он, как бродяга, которому сообщили, что через полчаса ему предстоит предстать перед судьей. Но чего еще ждать от мальчишки…

Доктор нисколько не удивился тому, что Джаспер оказался в самом сердце этой толчеи: его двенадцатилетний племянник был существом раздражающе любопытным и утомительно прытким – отучить его совать всюду свой нос не смог даже Натаниэль Френсис Доу.

– О, дядюшка! – воскликнул Джаспер. – Пропустите! Мой дядюшка доктор! Пропустите его!

Служащие Паровозного ведомства дали доктору Доу дорогу, и стоило ему протиснуться к племяннику, как он тут же увидел, что стало причиной столпотворения.

В обшитом вишневой кожей купе на одном из сидений лежал человек. На пол капала кровь, рука, откинутая в сторону, застыла в судороге. Лицо человека пересекала длинная багровеющая рана, вид которой тут же вызвал у доктора легкое покалывание профессионального интереса.

Большой иллюминатор был задернут тяжелой бордовой шторой, обе газовые лампы светились едва ли не на пределе своих фитилей.

В купе находились господин начальник станции, старший проводник поезда «Дурбурд» и проводник вагона № 9. Начальник станции, коренастый усатый мужчина в мундире и фуражке, отодвинул проводника и уступил место доктору Доу.

– Доктор, прошу вас.

Натаниэль Доу поглядел на племянника.

– Джаспер, с тобой все в порядке?

– Конечно, дядюшка! Тут такое происходит…

Доктор прищурился, изучая живое взбудораженное лицо мальчика. Так и не обнаружив во взгляде Джаспера никаких следов мнимых несчастий, он повернулся к начальнику станции и сказал:

– Боюсь, мои услуги здесь не пригодятся. Этому джентльмену нужен патологоанатом, и…

– Господин доктор, – взволнованно перебил начальник станции. – Близится туманный шквал, и еще неизвестно, как скоро кто-то появится. Вы, в свою очередь, уже здесь, а я как официальный представитель Паровозного ведомства прошу вас помочь мне разобраться в этой… ситуации.

– Конечно, мой дядюшка вам поможет, сэр! – радостно сообщил Джаспер. – Ведь так, дядюшка?

Доктор Доу нахмурился. Он отчаянно не хотел впутываться во все это, но Джаспер с его длинным языком и назойливой невыносимостью, кажется, не оставил ему выбора. А ведь он уверил миссис Трикк в том, что скоро вернется. Она очень огорчится, если они не успеют к чаю.

– Я могу рассчитывать на полную свободу действий? – спросил Натаниэль Доу.

– Разумеется!

– Что ж, тогда я бы попросил вас очистить вагон от зевак и поставить у подножки ваших людей, сэр. Помимо этого, я хотел бы, чтобы все присутствующие, кроме, разумеется, вас, покинули купе. Здесь невыносимо шумно, нестерпимо людно и невероятно тесно.

Сказав это, доктор вручил племяннику зонт и, поставив саквояж на откидной столик, снял свои черные кожаные перчатки.

– Конечно-конечно! – засуетился начальник станции и повернулся к высокому паровознику, стоявшему у дверей купе: – Паркер, разберитесь! Очистить вагон!

Доктор Доу словно поднял иглу с граммофонной пластинки, отключив у себя в голове негодующие и протестующие возгласы изгоняемых любопытствующих, и, надев белые рабочие перчатки, склонился над телом.

Принадлежало оно мужчине сорока-сорока пяти лет. Скругленное лицо правильной формы обрамляли светлые волосы, спутанные и залитые кровью. У покойного были бакенбарды и кустистые брови. Нос, рот и глаза почти полностью отсутствовали, стертые раной.

Доктор достал из саквояжа линеечку и замерил края раны (длина – пять с половиной дюймов, ширина – чуть больше полутора). После чего разжег небольшую лампу и через увеличительное стекло взглянул на рану поближе.

Края были рваными, в самых глубоких местах даже белел череп. Судя по резким отрывистым волокнам, складывалось ощущение, что нанесли ее чем-то, напоминающим… наждачную бумагу. При этом на краях раны обнаружилось кое-что весьма странное…

Доктор взял пинцет и переместил «странное» в крошечную скляночку для образцов.

Убрав склянку в саквояж, Натаниэль Доу поджал губы: он не понимал, что оставило такие повреждения.

Доктор осмотрел тело покойника. Мужчина был одет в коричневый твидовый костюм-тройку неплохого качества, но, видно, не новый: манжеты потертые, на локтях заплаты. Помимо раны на лице, других повреждений на теле не обнаружилось…

Пока доктор проводил осмотр, служащие Паровозного ведомства обсуждали мертвеца и обстоятельства происшествия.

– Согласно билету, – сообщил проводник, заглядывая в купе из прохода, – пассажира зовут Реджинальд М. Руффус. Сел на поезд он в порту Керруотер, заказывал чай и много-много сахара – я едва ли не весь запас рафинада на этого сладкоежку истратил…

– Кто-то еще ехал в этом купе? – спросил начальник станции.

– Нет, сэр. Только мистер Руффус.

– Так что здесь произошло?

– Не знаю, сэр. Никто ничего не видел и не слышал.

– Как всегда, – раздраженно произнес начальник станции. – Где носит этих полицейских?

– Их уже позвали, сэр…

Доктор слушал вполуха. Его заинтересовал исходящий от мертвеца запах… странный запах, обладающий явно лекарственной основой, – вероятно, какая-то мазь.

Он развязал галстук-бабочку покойного, расстегнул пару верхних пуговиц рубашки. На шее обнаружилась едва заметная сиреневатая сыпь – запах шел от нее: судя по всему, этот Реджинальд М. Руффус чем-то ее смазывал.

Доктор Доу принялся обыскивать карманы пиджака покойного в поисках тюбика мази, но нашел лишь носовой платок и пачку жевательного табака «Хюмм». При этом он нащупал завалившийся за подкладку какой-то предмет цилиндрической формы (слишком большой, как для тюбика).

– Кто обнаружил тело? – спросил доктор.

– Я, сэр. – Проводник дрожащей рукой промокнул пот на лбу платком. – Я шел по вагону, сообщая пассажирам, что мы прибыли. Как всегда, согласно инструкции, напоминал, чтобы не забывали вещи и оставляли чаевые. Дверь купе была приоткрыта, и я увидел его руку… Я решил, что эта рука выглядит очень подозрительно. Она торчала и не шевелилась. Тогда я открыл дверь и увидел… увидел…

– Держите себя в руках, Хемфри, – велел начальник станции.

– Когда вы видели этого человека живым в последний раз? – спросил доктор.

Проводник задумался.

– За десять минут до прибытия. Зашел сообщить ему, что мы вот-вот будем на месте. Он выглядел нетерпеливым… и был жив.

Доктор вывернул карман пиджака покойного, пытаясь достать непонятный цилиндрический предмет, но дыры так и не нашел – очевидно, тот не завалился, а был намеренно вшит под подкладку. Натаниэль Доу потянулся к своему саквояжу за ланцетом, но тут его взгляд упал на пустующее сидение напротив.

Доктор нахмурился.

– Сэр, вы не могли бы отойти в сторону? – обратился он к начальнику станции, и тот отступил к двери купе. – Что это тут такое?

Кожаная спинка сидения была вспорота. Длинная кривая прореха начиналась почти у самого окна, доходила примерно до середины сидения, обрывалась на два-три фута, после чего начиналась снова и тянулась до дверей. Как будто что-то вонзилось в кожу, прошло сверху по какой-то преграде, после чего вернулось на прежний маршрут.

– Поразительно! – Начальник станции недоуменно распахнул рот.

– Сэр, вы не присядете вот сюда? – Доктор указал на место посередине, между двумя разрезанными участками, и начальник станции исполнил его просьбу.

Доктор Доу кивнул: и пусть вокзальный служащий занимал чуть больше места, чем требовалось, было ясно, что именно стало преградой для чьего-то немыслимого удара.

– Кто-то здесь был! Кто-то еще! – воскликнул Джаспер, любопытные глаза которого мелькали то тут, то там; неугомонный мальчишка выглядывал из-под рук и из-за спин служащих ведомства, тянул шею и вставал на цыпочки, пытаясь увидеть как можно больше.

Мальчик был прав, вот только, судя по всему, в купе кое-чего не хватало. Второго трупа.

Доктор Доу уже собирался озвучить свое предположение, как тут вдруг заметил что-то на полу. Наклонившись, он подсветил находку лампой.

Вдоль сиденья была рассыпана… зола?

Натаниэль Доу взял щепотку черной пыли, растер между пальцами. Бросил взгляд на газовые рожки – все верно, золе здесь взяться было неоткуда.

Достав из кармашка саквояжа небольшой конвертик, доктор насыпал в него щепотку черной пыли.

– Ваше мнение, доктор? – спросил начальник станции, по-прежнему сидевший на месте неизвестного участника жуткого происшествия.

– Слишком шумно, – раздраженно бросил доктор Доу.

– А по поводу покойника?

Доктор покачал головой и прищурился.

– Я сейчас скажу то, с чего начинаются многие мрачные истории: я никогда прежде не видел таких ран… и не представляю, чем она была нанесена…

– Может, топором? – затаив дыхание от восторга, предположил Джаспер – для него все происходящее было чем-то сродни театральному представлению.

– Точно не топором, – сказал доктор. – Я не могу определить орудие прямо здесь, нужно изучить все подробнее. К тому же этот шум очень отвлекает…

На перроне что-то происходило. У вагона раздались крики, кто-то басил, что-то требовал, велел всем и каждому убираться вон и щедро сыпал угрозами.

– Кажется, наша славная полиция прибыла, – заметил доктор.

И верно: в вагон, а затем и в купе, тяжело ступая, вошли двое констеблей в темно-синей форме, высоких шлемах и с дубинками на поясе. Один был толстым увальнем с глазами навыкат, а другой – настоящим громилой с квадратной челюстью и мелкими, как пуговички-пенни, глазками.

– Что здесь творится? – рявкнул толстяк. – Требую ответа!

– Найден человек, сэр, – сообщил начальник станции, мгновенно оказавшись на ногах. – Мертвым. К счастью, тут поблизости оказался доктор и…

– К чьему это счастью? – гаркнул полицейский с квадратной челюстью. – Покойника? Хе-хе-хе!

Служащие Паровозного ведомства кто побелел, кто покраснел еще сильнее. Полицейских боялись. Начальник станции неуверенно обратился к Натаниэлю Доу.

– Господин доктор, позвольте представить, это вокзальные констебли, господа Бэнкс и Хоппер.

– Доктор Доу, – представился доктор.

– Это место преступления, – сообщил Бэнкс.

– Убийства, – добавил Хоппер.

– Предположительно, господа, – уточнил доктор. Он был человеком педантичным и дотошным до мозга костей, и неточность – почти во всех ее проявлениях – вызывала у него зубную боль.

– Предположительно? – хмыкнул толстяк Бэнкс. – Да вы только поглядите на это кровавое месиво! Или вы думаете, что это несчастный случай? Или – что этот красавчик сам себе пол-лица сбрил?

– Да уж, – расхохотался громила Хоппер. – Мертвячник взял и распанахал себе рожу. А вы точно доктор? Всамделишный?

Натаниэль Доу поднял бровь. Он окончательно все для себя решил по поводу двух этих личностей: как можно всерьез относиться к человеку, употребляющему слово «всамделишный»? Даже отцеженное лично ему оскорбление, в сравнении с этим, отошло на второй план.

Констебль Бэнкс скривился и непохоже спародировал доктора:

– Самоубийца в поезде! – заголосил он на весь вагон. – Самоубийца в поезде! Свежие новости!

По толпе на перроне тут же пошел слух о самоубийце, что лишь усугубило раздражение доктора Доу: он терпеть не мог заблуждения, искажение фактов и невежество. Оба констебля явно были склонны ко всему вышеперечисленному.

И тут произошло то, чего никто не ожидал: побагровевший от возмущения Джаспер ткнул пальцем в спину констебля Бэнкса.

– Эй вы! Не смейте так непочтительно говорить с дядюшкой, глупые полицейские!

В купе повисла тишина. Служащие ведомства выпучили глаза – на лицах у паровозников было четко и ясно написано: «Ой! Что сейчас начнется!»

Бэнкс и Хоппер с треском и хрустом нахмурили брови, а затем… расхохотались: вагон наполнился гортанным ухающим смехом обоих полицейских.

– Что за наглый босяк! Нет, ну ты видал, Хоппер?

– Да, Бэнкс! Это просто нечто!

Джаспер выглядел таким злым, что, казалось, еще чуть-чуть, и он набросится на громадных полицейских со своими крошечными кулачками.

– Доктор, я советую вам утихомирить вашего щенка, – отсмеявшись, сказал Бэнкс, – а то мы на цепь его посадим и наденем на него намордник.

– Да! – добавил Хоппер, уперев руки в бока. – Маленький намордник для маленького щенка! У нас их полным-полно, намордников-то!

Натаниэль Доу кипел от ярости, но все же внешне сохранял самообладание, не желая терять лицо в присутствии этих двух невежд. Он поспешил напомнить констеблям о причине своего пребывания здесь:

– Меня попросили осмотреть тело. Быть может, вы все же обратите внимание на покойного?

– Мы и сами разберемся, – ответил Бэнкс. – Благодарим покойно… тьфу – покорно… но мы знаем, как расследовать такие вот дела.

Хоппер добавил:

– Да, мы осведомлены о процедуре!

– Правда? – прищурился доктор. – И что вы станете делать?

– Мы отправим мертвяка в полицейский морх.

– Да, бандеролью с подписью «С любовью от Хоппера и Бэнкса», и коронер все сам сделает. Он скажет, куда идти, кого бить дубинкой и кого тянуть за шиворот по лужам до самого Дома-с-синей-крышей.

Хоть Натаниэль Доу и представлял, как делаются дела на Полицейской площади, но слова Бэнкса и Хоппера поразили его до глубины души. И даже не то самое «морх» через «х». С подобным непрофессионализмом от городских служащих он давно не сталкивался. Эти же, с позволения сказать, полицейские выглядели и вели себя как настоящие злыдни из Фли или откуда-то из трущоб у канала.

– То есть вы это называете «процедурой»?

– Разумеется. И вы сейчас портите нам нашу процедуру.

Доктор на мгновение закрыл глаза и замер.

– Он что, заснул? – недоуменно спросил Бэнкс.

– Нет, – негодующе ответил Джаспер. – Он всегда так делает, когда рядом невежды. Набирается терпения.

Какими бы недалекими ни были эти констебли, они тут же поняли, что речь о них. Хоппер скрипнул своей квадратной челюстью, а Бэнкс сморщил распухший нос.

– Доктор, вам пора, – заявил толстяк, очевидно, еле себя сдерживая, чтобы не разобраться с наглецом прямо сейчас. По констеблю Бэнксу было видно, что ему не дает наброситься на Натаниэля Доу лишь потаенный, вышедший прямиком из детства, страх перед докторами. Перед докторами и их черными саквояжами. – Советую немедленно удалиться. Это полицейское дело. А не докторское.

– Да, в этом городе еще полно убийств, которые можно неверно обозвать самоубийствами, – добавил Хоппер, удивленный внезапно пробудившейся покладистости напарника. – Идите портите процедуру кому-нибудь другому – Тромперу, или Гуну, или еще кому…

Доктор поглядел на начальника станции, на проводника и прочих служащих Паровозного ведомства, но те отводили глаза – никто не решался спорить с представителями синемундирной габенской полиции.

– Что ж, – сказал он, сложил инструменты в саквояж, нарочито медленно сменил перчатки, после чего двинулся к выходу из купе.

– Пойдем, Джаспер.

Джаспер напоследок одарил констеблей грозным взглядом и, посчитав, что его явно недостаточно, показал им кулак. Хмурый Бэнкс, утратив последние признаки благодушия, шагнул было в его сторону, но мальчик ринулся прочь и, обогнав дядюшку, выскользнул из вагона.

Натаниэль Доу, раздраженный и распаленный глубоко внутри, но снаружи являющий неизменное хладнокровие, медленно пошагал по проходу. Ощущая на себе голодные, алчущие сведений взгляды зевак, он спустился на перрон и двинулся через толпу.

Сверкнула белая магниевая вспышка. Среди любопытствующих стоял обладатель курносого носа, клетчатой бабочки и причудливых очков с вмонтированным в оправу фотографическим аппаратом.

Это был Бенни Трилби, вечно ошивающийся в районе Чемоданной площади репортер из газеты «Сплетня», известный фантазер, опытный пугатель общественности и мастер перевирать факты – один из самых ценных кадров редакции.

Отметив тонкую ехидную улыбочку Бенни Трилби, доктор Доу внутренне поморщился. Он уже предвкушал сегодняшние заголовки «Сплетни»: какая-то чушь несусветная, ни капли правды, зато множество восклицательных знаков.

В том, что Трилби все переиначит, сомневаться не приходилось. Скорее всего, в свежем номере будет что-то вроде: «НЕЗАДАЧЛИВЫЙ ДОКТОР ОБЪЯВИЛ ОЧЕВИДНОЕ УБИЙСТВО НЕЛЕПЫМ САМОУБИЙСТВОМ!», «СКОЛЬКО СТОИТ БИЛЕТ, ЕСЛИ ТЫ – МЕРТВЕЦ?!» и даже «ГЕНИИ ПОЛИЦЕЙСКОЙ СЛУЖБЫ БЭНКС И ХОППЕР В ДЕЛЕ! ПРЕСТУПНИКАМ НЕ СКРЫТЬСЯ!»

Почему доктор Доу был так уверен, что ни Бенни Трилби, ни прочие газетчики из «Сплетни» ни за что не напечатают правду? Просто он знал, что для такой правды требуются чернила, которые в редакции давно закончились. Чернила марки «Беспросветность без прикрас».

Если бы вдруг во всей редакции «Сплетни» нашлась хотя бы одна честная пишущая машинка, заметка, выпущенная из-под ее валика, гласила бы:

«Человек, найденный мертвым в поезде, стал всего лишь очередной жертвой этого города. Жертвой, до которой, в общем-то, никому нет дела».

***

Кофейный варитель «Хноппиш» шипел. В какой-то момент клепаная бронзовая махина, напоминающая толстяка на трех коротких ножках, запыхтела и затряслась. Из тонких, как сигары, труб повалил пар, а на датчике степени готовности ячейка «Немного подождать» сменилась на ячейку «Приятного кофепития». Несколько раз что-то щелкнуло, после чего котелок внутри брюха варителя перевернулся и вылил свежесваренный кофе в чашку. Механическая рука «Хноппиша» на разложившейся гармошке вытащила чашку и зависла в ожидании, когда же хозяин соизволит ее принять.

– Хм… – раздалось из-за газеты, следом оттуда же выбралась уже рука человеческая: длинные тонкие пальцы нащупали ручку и взяли чашку.

В гостиной дома № 7 в переулке Трокар всегда жил тягучий душистый запах кофе. Им пропитались кремовые обои с коричневым цветочным узором, обитые полосатой тканью кресла, шторы на окне и даже люди, которые здесь присутствовали. Сильнее всего этот запах ощущался в районе девяти часов утра, в обед и ближе к полуночи.

Напольные часы в углу как раз отбили девять ударов, и только тогда Натаниэль Френсис Доу, доктор частной практики, заботливый дядюшка и мизантроп до корней волос, позволил себе отпить из чашки кофе с корицей.

Насладившись любимым напитком, он выглянул из-за газеты и пытливо уставился на племянника: пьет ли тот свой сиреневый чай?

Чай этот представлял собой особое лекарственное средство, которое дядюшка самолично смешал и заварил для Джаспера – оно должно было вернуть его к жизни после долгой поездки и всего с ней связанного. Доктор глядел на чашку, стоящую у руки племянника, как кот, выжидающий, когда же мышка высунет голову из норки и потянется к кусочку сыра. Но мышка была слишком занята своими делами.

Джаспер сидел за столом для чаепитий и перебирал стопку журналов «Роман-с-продолжением», которые дядюшка выписывал специально для него. Публиковавшийся в них роман-фельетон всякий раз обрывался на самом неожиданном и интересном месте – по мнению Натаниэля Доу, ход примитивный и дешевый, да и в целом он считал это чтиво крайне наивным. По большей части в «Романе-с-продолжением» описывались приключения, не имеющие ничего общего с реальностью, а еще он содержал множество неточностей и допущений. Доктор Доу ни за что бы не признался, что, несмотря на все это, он и сам с нетерпением ждет каждого нового выпуска.

Пока Джаспер отсутствовал, этих выпусков накопилось почти два десятка, и сейчас мальчик искал тот, на котором остановился перед отъездом. Джаспер просто жить не мог без бумажных приключений и за время каникул он очень скучал по своему любимому герою.

– Мистер Суон побывал в Микении! – воскликнул он, листая один из номеров журнала. – Сколько же я всего пропустил! Я остановился на том, как субмарина «Летиция» дала течь после схватки с гигантской акулой!

– Глупые, смехотворные выдумки. Неужели, кроме тебя, это кто-то читает? – проворчал Натаниэль Доу, сам при этом вспоминая волнительный момент, когда обезьяны в джунглях Микении прямо из-под носа мистера Суона похитили алмаз Гвенуи, за которым тот охотился.

Джаспер усмехнулся. Он-то знал, как обстоят дела на самом деле: нельзя было не заметить едва различимые складочки на страницах, где были загнуты уголки, а еще затерявшиеся в корешках пылинки вишневого цвета – пепел от дядюшкиных папиреток.

– Да уж, – сказал мальчик. – Это все выдумки – не то, что происшествие в поезде!

Доктор Доу опустил газету, поглядел на племянника с сомнением и недовольно покачал головой. В отличие от Джаспера, сегодняшнее происшествие в поезде не показалось ему ни захватывающим, ни невероятным. Мрачным – бесспорно, непонятным – этого не отнять, но никакой прелести он в нем не видел. Ну а Джаспер… он был Джаспером, и этим все сказано.

Если бы доктору потребовалось кратко описать племянника, он бы использовал для этого лишь четыре слова: «сумбур», «суматоха» и «имбирное печенье». Последнее – из-за неуемной страсти мальчишки к этому кондитерскому изделию. К примеру, прямо сейчас тот уплетал уже, наверное, пятнадцатое по счету печенье «Твитти» и останавливаться на достигнутом явно не собирался.

Доктор Доу вернулся к статье, которую читал:

– Бенни Трилби разошелся не на шутку, – сообщил он. – «КРОВАВОЕ УБИЙСТВО В ПОЕЗДЕ!» – заголовок явно не для третьей страницы. Судя по всему, этот пронырливый тип пытается перебраться на передовицу в следующих номерах и подвинуть новости о туманном шквале. Он даже расстарался и придумал животрепещущие подзаголовки: «В город прибыл убийца!», «Кто станет следующей жертвой?!», «Тремпл-Толл в страхе ожидает продолжения кровавых событий!»

– «Сплетня» никогда не заслуживала доверия, – сказала миссис Трикк, появившись из дверей кухни с подносом в руках. – Давно стоило отказаться от подписки!

Экономка была невысокого роста, щупленькая и сухонькая, но характер ее походил на натянутую пружину мышеловки. Всем цветам в одежде миссис Трикк предпочитала серый и его оттенки, так что издали могло показаться, будто она с ног до головы покрыта пылью, а ее собранные в тугой пучок седые волосы лишь усугубляли впечатление.

– «Сплетня» сплетничает, – выдал Джаспер с набитым ртом.

Миссис Трикк выразительно поглядела на мальчика, и он вдруг понял, что не влезшее печенье по-прежнему торчит у него изо рта. Джаспер быстренько затолкнул его поглубже и испуганно уставился на экономку: эта женщина была приверженкой строгих правил касательно сладкого перед едой, но сейчас, впервые на памяти Джаспера, она отчего-то не хмурилась и не ворчала из-за того, что он, мол, перебьет себе аппетит.

К удивлению мальчика, экономка открыла новую пачку «Твитти» и, высыпав печенье в вазу, поставила ее перед ним на стол. Позволительно кивнула и спросила:

– Как прошли каникулы у мадам Доу?

– Очень и очень скучно. – Не веря своему счастью, Джаспер осторожно взял имбирный кругляш. – В доме у бабушки все до невозможности занудные. Но зато я увидел море.

Миссис Трикк не была эмоциональной особой, но сейчас она глядела на Джаспера со слезами на глазах. Он уезжал совсем ненадолго, а она вела себя так, словно больше не надеялась его увидеть.

– У нас ведь тоже есть море…

– У бабушки – нормальное море, – уточнил мальчик. – Там совсем нет пыли…

Пыльное море, на берегу которого раскинулся Габен, не случайно получило свое название. Оно напоминало старый чердак, на который сотни лет не ступала нога человека. Воды там было совсем не видать – она скрывалась под сплошным ковром пыли.

– Вы так исхудали за каникулы, мастер Джаспер, – заметила экономка. – А эта бледность! Она мне не нравится. Бабушка будто морила вас голодом и держала в подвале!

За время отсутствия Джаспер действительно почти превратился в тень, способную пролезть под дверью, а его кожа выглядела так, словно он был чем-то перманентно испуган. Доктор надеялся, что сиреневый чай поможет, в частности, и от этого тоже.

– Ну, куда уж стряпне бабушкиного повара до ваших тостов с желудевым джемом, миссис Трикк, – сказал Джаспер, чем вызвал умильную улыбку пожилой экономки.

Миссис Трикк взяла поднос и направилась в кухню. На пороге обернулась и проговорила странным дрожащим голосом:

– Я так боялась, что вы… не вернетесь к нам. Но доктор сказал… он сделал все, чтобы…

– Миссис Трикк! – прервал ее доктор Доу. – У вас там ничего не подгорает на кухне?!

Экономка кивнула, поспешно отвернулась и скрылась за дверью.

– Что это с ней? – Джаспер недоуменно поглядел на дядюшку.

Со стороны могло показаться, будто доктор Доу не слушал разговор племянника и экономки, но в действительности он то и дело бросал на мальчика испытующие взгляды поверх газеты. Доктор волновался о самочувствии Джаспера, о том, как сказалась на нем поездка. И переживал он не зря, учитывая зрелище, которому тот стал свидетелем: страшно изуродованные жертвы убийств в купе поездов – не то, что должны видеть дети.

Джаспер между тем вел себя, как всегда, непринужденно и беззаботно, – он совершенно не понимал, зачем ему впадать в какое-то уныние. Племянник доктора Доу просто не умел этого делать. Ничто, казалось, не могло омрачитьего жизни, кроме тех редких моментов, когда заходила речь о его родителях. Но о них в этом доме почти никогда не говорили.

– Это все из-за близости туманного шквала, – сказал доктор. – Все на нервах. Миссис Трикк немного расчувствовалась, потому что рада твоему возвращению.

Джаспер понял, что дядюшка чего-то недоговаривает: то, как миссис Трикк смотрела на него, ее поведение и необычная забота – все это было ей совершенно не свойственно. А что уж говорить о печенье вместо завтрака.

– Туманный шквал свел нашу экономку с ума и сделал из нее неэкономку, – усмехнулся мальчик. – Она же открыла тайные запасы «Твитти», к которым никогда меня не подпускала!

Джаспер кивнул на дядюшкину газету:

– Так что там пишут? Про нашего мертвеца. Тебя упоминают? А там есть про меня?

Доктор вздохнул и прочитал вслух:

– «Утро перед туманным шквалом ознаменовалось для Габена еще одной жертвой. В прибывшем в город восьмичасовом утреннем поезде “Дурбурд” был найден некий господин с разрезанным лицом. Как стало известно редакции, покойный, Реджинальд М. Руффус, был профессором и ученым, состоявшим в ГНОПМ. Нашим дорогим читателям будет любопытно узнать, что профессор, вне всяких сомнений, был убит. Расследованием занялись лучшие представители Дома-с-синей-крышей: констебли Грубберт Бэнкс и Хмырр Хоппер…»

– Лучшие представители, – проворчал Джаспер.

Доктор покачал головой.

– Полагаю, мистер Трилби здесь говорит в так называемом саркастическом ключе. Он их высмеивает.

– Хм. – Только и произнес Джаспер, засовывая в рот еще одно печенье – он не помнил, были ли «Твитти» и прежде такими вкусными – у бабушки они совершенно не водились. – А что такое ГНОПМ?

– Габенское научное общество Пыльного моря.

– А, всякие важные старикашки с раздутыми, как шары, головами?

– Почему раздутыми? – не понял доктор. – Какое-то опухание?

– Дядюшка! – рассмеялся Джаспер. – Ты такой шутник. Просто они же все очень умные, вот у них головы и распухают из-за мозгов.

– Сомнительно с медицинской точки зрения.

Джаспер на это ничего не ответил. Он знал, что с медицинской точки зрения у дядюшки ампутировано чувство юмора.

– А что еще там есть, в этой статье?

– Мистер Трилби пишет, что на данный момент следствие склоняется к мысли о серийном убийце…

– Серийном убийце! – восторженно прошептал Джаспер, и доктор наделил его снисходительным взглядом.

– Разумеется, чтобы речь шла о серийном убийце, должны быть и другие жертвы, но о таковых пока нигде не сообщалось. Так что, вероятно, это очередное заблуждение наших горячо уважаемых господ Грубберта Бэнкса и Хмырра Хоппера.

Опустив взгляд в газету, Натаниэль Доу продолжил чтение:

– «Тело профессора Руффуса отправлено в городской морг, в то время как проводивший осмотр на месте преступления некий доктор, оставшийся неизвестным, ничем не смог помочь полиции. Более того! Почтенные констебли сообщили, что этот доктор едва не испортил все расследование. Бэнкс и Хоппер между тем уверяют общественность, что справятся сами – без участия всяческих шарлатанов и сующих нос в полицейские дела зевак».

Последнее так поразило доктора Доу, что он едва не выронил газету. Его! Сравнили с зевакой! Хуже оскорбления в свой адрес он и представить не мог.

Джаспер вдруг запустил всю пятерню в волосы и принялся чесаться, словно там что-то поселилось.

– Я его видел, – сказал он. – Этого профессора Руффуса. Всю дорогу он то и дело высовывался из купе и спрашивал у проводника, когда мы уже доедем.

– Он куда-то торопился?

– Не знаю. – Джаспер все чесался, не обращая внимания на многозначительный взгляд дядюшки. – Скорее, нервничал, не мог усидеть на месте.

– Что ж, знай он, чем обернется его прибытие, вряд ли так уж спешил бы в Габен. – Доктор не выдержал: – Джаспер, если ты продолжишь это делать, я буду вынужден отправить тебя к цирюльнику. Это совершенно невыносимое зрелище!

Джаспер прекратил чесаться.

– Он казался вполне дружелюбным, – задумчиво сказал мальчик. – Этот профессор. Только немного растерянным. Вполне себе приятный мистер. Как ты думаешь, что произошло в том купе?

– Ну, я не могу знать, Джаспер. Не хочу соревноваться с мистером Трилби в голословности и выдвигать ничем не подкрепленные, пустопорожние идеи.

– Дядюшка! – усмехнулся Джаспер. – Не будь занудой. Я уверен, ты уже сотню версий придумал.

Доктор Доу вздохнул, сложил газету и сказал:

– Очевидно, это не самоубийство, ведь где тогда орудие, которым нанесена рана? Версия с несчастным случаем также отпадает…

– Конечно! Конечно же, его убили! Это и так всем понятно! – нетерпеливо перебил доктора племянник.

– Все произошло за тот короткий промежуток времени между тем, когда проводник заходил в купе сообщить, что до прибытия осталось десять минут, и моментом, когда вагон начал пустеть. Я не знаю, убил ли профессора кто-то из пассажиров, или же к нему подсели уже здесь, в Габене, но с уверенностью могу сказать, что полиции следовало бы искать неизвестного, который был с профессором в купе.

– Человека с сиденья напротив, – вставил Джаспер.

– Верно. По всем признакам этот неизвестный также должен был стать жертвой нападения. Вот только второго тела мы не обнаружили.

– Да! Его ведь тоже должно было порезать!

– Несомненно. – Доктор кивнул. – А между тем все, что было обнаружено в купе, практически не помогает выстроить картину произошедшего и вызывает одни вопросы. Что это за черная пыль, которую я нашел под сиденьем? Что за сыпь была у профессора? Что это за предмет, вшитый под подкладку его пиджака? И еще эта рана… – Натаниэль Доу возмущенно зашуршал газетой. – «Проводивший осмотр доктор ничем не смог помочь полиции…» Ну разумеется, ведь тогда я действительно не знал, чем рану нанесли!

Джаспер решил, что ослышался.

– Не знал?

– Сейчас я тоже не уверен на все сто процентов, но кое-какие предположения сделать все же осмелился бы. Меня беспокоит одна деталь…

– Какая?! Какая деталь?

– Вот эта.

Доктор извлек из кармана сюртука небольшую прозрачную скляночку. Спрыгнув со стула, Джаспер подошел к дядюшке и взял баночку.

– Но тут же ничего нет!

– На самом дне, – подсказал доктор, и только после этого Джаспер разглядел тоненький полупрозрачный волосок… или нет… что-то жидкое?

– Слюна, – пояснил Натаниэль Доу.

– Слюна?

– Я нашел ее в ране. И это дает мне возможность предположить, что…

– Профессора кто-то облизал? – пораженно проговорил Джаспер.

Доктор поморщился от подобной формулировки и уточнил:

– Вернее, лизнул… один раз.

– То есть рану оставил чей-то язык? Что же это за… – он замолчал.

Доктор кивнул: что бы ни лизнуло бедного профессора Руффуса, это было нечто большое, сильное и весьма кровожадное.

– «Невероятная тварь, доселе невиданная природой…» – прошептал Джаспер.

Эту фразу он вычитал на афише заезжей кунсткамеры, посетившей однажды Тремпл-Толл. На деле там не оказалось ни одной настоящей твари, а в стеклянных ящиках с бальзамирующим раствором находились люди, странные и изуродованные. Джаспер тогда был очень разочарован: он решил, что его подло обманули. И вот теперь заманивающая зрителей фраза с афиши всплыла в его памяти сама собой.

Доктор Доу пожал плечами. Он был приверженцем научного метода, считал фантазию издержкой воспаленного разума и во что-либо фантастическое не верил. Он считал, что все на свете можно объяснить, применяя сугубо логику и последовательный подход. Кроме, разве что, некоторых женских причесок – объяснить их была не в состоянии даже логическая машина его разума.

Джаспер же был взбудоражен намного сильнее обычного. То, что убило профессора из поезда, завладело мыслями мальчика целиком и полностью. Он так и представлял себе огромного монстра со щупальцами, здоровенной клыкастой пастью и длинным языком. А еще у монстра, вне всяких сомнений, должно было быть множество глаз.

– Но как так вышло, что этого монстра никто не видел?

– Не имею ни малейшего понятия, – ответил доктор.

– И он сейчас где-то в городе?

– Вероятно.

– Конечно же, эти дуболомы Бэнкс и Хоппер не найдут его…

– Думаю, не найдут. Скорее всего, они о нем даже не догадываются.

– Нужно что-то сделать!

Доктор от удивления даже поднял брови.

– Нам?

– Ну да! – Джаспер вернулся к столу, забрался на стул и взял из вазы печенюху «Твитти». – Дядюшка, как ты не понимаешь? Они вообще не станут искать это существо! Они не догадаются, что кто-то до смерти лизнул бедного профессора!

Доктор промолчал.

– А монстр… – продолжил племянник, – Он где-то там – бродит сейчас по городу в тумане… А вдруг он нападет на кого-то еще?

– Этого исключать никак нельзя.

– Мы должны отыскать его поскорее!

Доктор Доу пристально поглядел на племянника.

Несмотря на то, что Джаспер был намного умнее сверстников (сказывалось воспитание Натаниэля Френсиса Доу), как и прочим детям, ему были присущи сугубо детские качества: нетерпение, непоседливость и склонность к необдуманным поступкам.

Доктор пытался изжить из Джаспера эти, по его мнению, недостойные юного джентльмена порывы, но чем больше он пытался сделать Джаспера своей уменьшенной копией, тот, будто назло ему, становился лишь все более не похож на любимого дядюшку.

– Дядюшка? – сказал мальчик, вырвав доктора из размышлений.

– Мы не станем искать никаких монстров и расследовать смерть этого профессора.

– Но почему?!

То, с какой искренней горячностью Джаспер сейчас глядел на дядюшку, в теории могло бы тронуть дядюшкино сердце, имейся оно, разумеется, в наличии и будь он, Натаниэль Френсис Доу, настолько беспечен, чтобы пускаться в какие-то авантюры.

– Это не наше дело, Джаспер, – твердо сказал доктор. – Мы – не полицейские. Даже не частные сыщики.

– Но ты бы знал, с чего начать, если бы мы вдруг решили разгадать эту тайну? – прищурившись, спросил Джаспер.

– Я даже не хочу думать в этом направлении.

– Дядюшка!

– Ну, допустим, – утомленно проговорил доктор Доу.

– И куда бы ты отправился первым делом?

Доктор задумался.

– Я хотел бы узнать больше об этом профессоре.

Глаза Джаспера загорелись, словно лампочки в голове автоматона.

– Научное общество?

Доктор Доу кивнул.

– Я бы отправился прямиком туда.

– Эх, как жаль, что мы не можем этого сделать, – с наигранным огорчением проговорил мальчик. – Эти Бэнкс и Хоппер ни за что не позволили бы нам «портить им процедуру». Особенно после того, что они о тебе наговорили…

Джаспер Доу был опытным манипулятором, когда это касалось дядюшки. Он знал, за какие ниточки дергать и на что надавить, чтобы дядюшка отреагировал тем или иным образом. И вот сейчас тот ожидаемо вспылил.

– Эти невежды в глупых шлемах мне не указ! – воскликнул он и взял чашку. Отпил немного и поморщился: кофе успел остыть. Джаспер молчал, выжидая. – Я в любой момент могу написать самому комиссару Тремпл-Толл!

– Зачем? – удивился племянник.

– Чтобы он выдал мне официальное разрешение «влезать в дела полиции». Или как там это у них называется?! И мне, знаешь ли, даже не пришлось бы его уговаривать, ведь он прекрасно помнит, кто поставил ему механическое сердце вместо старого, продырявленного!

Джаспер видел, что дядюшка завелся, а именно этого он и добивался. Нужно было повернуть ключик еще пару раз…

– Только представь, как бы эти дуболомы огорчились, – сказал мальчик, – если бы тебе выдали такое официальное разрешение. Они бы точно лопнули от злости.

– Как минимум самодовольства у них точно поубавилось бы, – согласился дядюшка.

– Знаешь, что самое обидное? – спросил Джаспер. – Ты нашел столько всего важного в том купе, и все это просто пропадет. Разрез на сидении, черная пыль, слюна в ране, сыпь. И еще тот непонятный предмет, вшитый под подкладку пиджака профессора Руффуса.

Доктор молчал. С каждым словом Джаспера его лицо становилось все белее, а мальчик продолжал:

– Интересно, что это за предмет. Наверное, что-то очень важное, раз его спрятали под подкладкой. Эх, как жаль, что нам никак не узнать, что же это такое…

Доктор Доу застыл, глядя прямо перед собой.

Джаспер понял, что пришло время для козыря:

– Ты ведь не хотел встревать во все это – ты так и сказал тому паровознику с усами. Но все же решил помочь. И как Бэнкс с Хоппером отблагодарили тебя?

– Они меня выгнали из вагона! – в ярости прошептал доктор. – И назвали «зевакой»!

– Да, это очень несправедливо, – кивнул Джаспер и пристально поглядел на дядюшку из-под лезущих на глаза волос. – Ты хотел как лучше, а в этой газете все врут! Ну, про тебя. Это самое мерзкое… Хотя на месте Бэнкса и Хоппера ты бы в два счета все выяснил. Если бы ты поймал монстра, тогда бы они поняли, что ты… – он на мгновение замолчал, – никакой не шарлатан из статьи Бенни Трилби. И не зевака. Кстати, а что делает зеваку зевакой?

– Зевака просто смотрит. Из праздного любопытства.

– И что он делает?

Натаниэль Френсис Доу дернул щекой и поднялся на ноги.

– Ничего.

Он выглядел таким негодующим, что казалось, от кипящей внутри него ярости сейчас вся гостиная заполыхает – так вывести его из себя мог лишь Джаспер.

– Ты куда? – спросил племянник, когда дядюшка, не прибавив ни слова, направился в прихожую.

– Разве не ясно?! – раздраженно ответил доктор Доу. – Отправлю письмо господину комиссару Тремпл-Толл! Нужно узнать, что произошло в том купе, и отыскать это существо, пока оно еще кого-то не убило.

Доктор скрылся в прихожей, и до мальчика донеслось:

– Мы еще посмотрим, кто здесь шарлатан!

Джаспер хмыкнул и засунул в рот очередное печенье.