1971

Ей-богу, об этом можно бы написать целый роман. Она была моя лучшая подруга. Мы придумывали самые безумные затеи, даже и опасные, вот только последнее несчастье не мы придумали. Началось это, когда повсюду открывались дискотеки и я, которая предпочла бы ходить в концерты и всласть использовала театральный абонемент своей матери, уже начавшей в то время прихварывать, уговорила Уши хоть один раз вместе со мной поглядеть и на что-то другое. Только одним глазком глянуть, сказали мы себе, после чего застряли в первой же дискотеке.

Уши и в самом деле приятно выглядела — кудрявые, рыжеватые, как у лисички, волосы, а на носу веснушки. А какой она была в разговоре! Чуть дерзко, но всегда остроумно. Можно просто позавидовать, как она крутила голову парням, не соглашаясь, впрочем, ни на что серьезное. Сама я казалась себе рядом с Уши тяжеловесом, который придает значение каждому своему слову.

И все же как у меня гудела голова от всей этой музыки — «Hold that train…» — само собой, Боб Дилан. Но и Сантана. И «Дип пёрпль». А больше всего нам нравилась группа «Пинк Флойд». Ах, как нас заводили слова «Мать атомного сердца…» А вот Уши, та предпочитала группу «Степной волк» «Рожденные дикими быть…» Тут она прямо из себя выходила. А у меня такое самозабвение никогда не получалось.

Нет, ничего особенно серьезного не было, ну там сигарета с какой-нибудь травкой, ну еще одна, а больше ничего. О настоящей угрозе здесь и речи не могло быть. Да и то сказать, кто тогда не курил? У меня порог сопротивления был и без того слишком высоким, мне в самом непродолжительном времени предстояло сдавать экзамен на стюардессу, причем я уже работала на внутренних линиях, так что для дискотек почти не оставалось времени. Поэтому я слегка потеряла Уши из виду, о чем, конечно, очень жалела, но это было неизбежно, тем более, что с августа семидесятого я все чаще летала Британскими авиалиниями в Лондон, и все реже показывалась в Штутгарте, где меня, поскольку моя мать и на самом деле все слабела, ожидали совсем другие дела и проблемы, тем более, что мой отец… Впрочем, не будем об этом.

Во всяком случае, за время моего отсутствия Уши явно перешла к более тяжелым наркотикам. Дерьмо из Непала, может быть. А потом она вдруг села на иглу, впрыскивала себе героин. Я слишком поздно, причем лишь от ее родителей, очень скромных и милых людей, обо всем узнала. Но совсем ужасным стало ее состояние, когда она забеременела, не зная даже, от кого. Тут уж смело можно сказать: для нее это было великое несчастье, потому что она еще не завершила профессиональное обучение в школе переводчиков, хотя предпочла бы стать стюардессой, как и я. «Побывать всюду, повидать свет!» Это дитя явно не имело ни малейшего представления о моей нелегкой работе, особенно во время дальних перелетов. Но все равно Уши была моя лучшая подруга, и поэтому я ее подбадривала: «Может, у тебя еще получится, ты ведь совсем молодая…»

А тут случилось это самое. Хотя сама Уши собиралась выносить ребенка, потом уже, из-за героина, она решила, что надо делать аборт, бегала от одного врача к другому и, конечно, без толку. Когда я хотела ей помочь, переправить ее в Лондон, потому что там до третьего месяца можно сделать кое-что за тысячу, а если поздней, то дороже, я же знала от сослуживицы разные адреса, например, Nursing home на Кросс Роад, причем я сказала ей, что возьму на себя расходы по перелету в оба конца плюс обычные расходы в Лондоне и ночлег, она и соглашалась, она и не соглашалась, и вообще иметь с ней дело становилось все труднее, что, конечно, зависело не от меня.

Где-то в Швабском Альбе, у одного из этих коновалов — это была даже супружеская пара, причем у него был стеклянный глаз — ей сделали аборт. Все это, надо полагать, было чудовищно, мыльный раствор впрыснули гигантским шприцем прямо в шейку матки. Все произошло очень быстро. Сразу, после того, как отошел плод, все было вылито в унитаз, а потом просто-напросто спустили воду. Говорят, это был мальчик.

Вот что подействовало на Уши куда сильней, чем всякий там героин. Скорее нужно исходить из того, что девушку доконал сразу и героин, от которого она не могла избавиться, и ужасный визит к этим живодерам. И однако же она храбро пыталась противостоять случившемуся. Но совсем избавиться от зависимости она не смогла, до тех пор, пока мне не удалось наконец, раздобыть для нее за городом, неподалеку от Бо-дензее, адрес Паритетного благотворительного союза. Терапевтическая деревня, а верней сказать, большая крестьянская усадьба, где группа очень симпатичных антропософов поставила себе целью создать своего рода практическую терапию и где пытались методами Рудольфа Штейнера, в числе прочего на основе лечебной ритмики, биологически-динамического овощеводства и соответствующего животноводства снять с иглы первую группу наркотически зависимых.

Туда я и устроила Уши. И ей там понравилось. Она снова начала немножко смеяться и вообще ожила, хотя на этом крестьянском дворе были свои трудности, пусть и другого рода. Коровы вечно вырывались из хлева. Растаптывали все на своем пути. А уж туалет! Не хватало самого необходимого, потому что штутгартский ландтаг наотрез отказал в дотациях. Да и вообще многое шло наперекосяк, особенно во время групповых собеседований. Но Уши это не смущало. Она только смеялась. Даже когда сгорело главное здание лечебницы, потому что, как выяснилось уже позднее, мыши выстроили гнездо и при этом навалили соломы на закрытую печную трубу и сперва там все тлело, а потом загорелось по-настоящему, она все равно никуда не уехала, помогала оборудовать временные прибежища в амбаре, и все действительно шло хорошо, до тех пор, пока, да, до тех пор, пока один из этих иллюстрированных журналов не вздумал крупными буквами напечатать на обложке: «Мы делали аборт».

К сожалению, именно я в день посещений принесла ей этот номер журнала с богато проиллюстрированным репортажем и шикарно оформленной обложкой. Я думала, ей пойдет на пользу, если сотни женщин, среди них много известных, можно будет опознать на карточках паспортного формата: Сабина Синьен, Роми Шнейдер, Сента Бергер и так далее, сплошь звезды кино, которые у нас в авиации всегда проходят по списку VIP. Конечно же, прокуратура должна была приступить к расследованию, потому что это было наказуемо. Она и приступила. Хотя признавшимся женщинам ничего не сделали. Слишком они были знаменитые. Так оно всегда и бывает. Но мою Уши потрясла подобная храбрость, она хотела принять участие и послала в адрес редакции свою историю с приложением фотокарточки. И сразу же пришел отказ. Ее подробное описание — героин плюс коновалы — это уж слишком. Опубликовать такой экстремальный случай значило бы повредить доброму делу. Разве что когда-нибудь попозже. Ведь борьба против параграфа 218 еще далеко не закончена.

Уму непостижимо. Такой равнодушный бюрократизм! Для Уши это было чересчур. Через несколько дней после полученного из редакции отказа она исчезла. Мы искали повсюду. Ее родители и я. Всякий раз, когда мои служебные обязанности мне это позволяли, я искала. Я прочесала все дискотеки. Уши нигде не было. А когда ее наконец обнаружили на штутгартском вокзале, она лежала в дамском туалете. Обычная сверхдоза, «золотая доза», как это называется у них.

Разумеется, я до сих пор горько себя упрекаю. Ведь она была моя лучшая подруга. Мне следовало крепко взять ее за руку, полететь с ней в Лондон, сдать на Кросс Роад, заплатить вперед, потом забрать ее оттуда, принять, поддержать морально, ведь я правильно говорю, Уши? Наша дочка вообще-то должна была называться Урсула, но мой муж, человек, исполненный понимания и трогательно заботящийся о нашем ребенке, потому что я до сих пор летаю с «Бритиш Эйрлайнс», сказал, что будет лучше всего, если я просто напишу про Уши…

Загрузка...