Может, однажды (ЛП)

Глава 11

Сидни

О, Боже! Он снова это делает! Эту гипнотизирующую вещь.

Когда я впервые увидела его игру на гитаре, я даже не могла предположить, что он не слышит музыку, которую сам воспроизводит. Думала, что, возможно, он ставит гитару таким особым способом, чтобы струны находились под другим углом, но теперь я знаю, что он делает это для того, чтобы лучше чувствовать музыку.Не знаю почему, но от осознания этого, мне нравится смотреть на него еще больше.

Мне следовало бы работать над текстом, пока он играл, но я смотрела на него и видела, что он ни разу за всю длительность песни

не открыл глаза. Когда он закончил, я быстро опустила глаза в записную книжку, зная то, что он, когда откроет глаза, скорее всего, посмотрит на меня. Я притворилась, что пишу, и он, перевернув гитару и поставив ее в правильное положение, оперся о мой комод и начал играть песню снова.

Я сосредоточилась на лирике и задумалась над его словами. Ридж был прав. Я не думала о том, что ее будет петь парень. Я была озабочена выражением своих собственных, а не чужих, чувств на бумаге. Я закрываю глаза и пытаюсь представить, как поет эту песню Ридж.

Пыталась представить, на что это было похоже – быть честной перед собой о том, что я испытывала к нему, а затем использовать это для того, чтобы продвинуться в написании песни. Я открываю глаза и вычеркиваю первую строку песни, а затем начинаю переписывать весь первый стих.

Я думаю, что реальной причиной того, почему я не могла сегодня писать, было то, что в каждой строчке стиха речь шла только о Ридже, и я боялась, что Ридж сможет увидеть это. Он вытянул стихи из мусорного ведра и уже прочитал все. Тем не менее . . . он здесь, желая закончить песню. Я сосредотачиваюсь на втором куплете и пытаюсь следовать его совету.

Я продолжаю пересматривать всю страницу с текстом, вычеркивая старые строчки по ходу того, как Ридж играет песню и изменяю их на новые.

Страница становилась неаккуратной, и стало трудно читать, поэтому я решила отложить ее в сторону и переписать все в блокнот. Ридж перестал играть, пока я переносила весь текст на новую страницу. Когда я посмотрела на него, он указал на страницу, изъявляя свое желание прочитать то, что я написала. Я кивнула.

Он подошел к кровати и сел рядом со мной, наклонившись в мою сторону, чтобы увидеть то, что у меня было написано.

Я прекрасно осознавала, что он может увидеть в стихах то, что указывало на симпатию, причем в большей степени к нему, нежели к Хантеру. При мысли об этом, я не могла не нервничать. Он подтянул ноутбук поближе к себе, который по-прежнему оставался лежать у меня на коленях. Его плечо прижималось к моему, и его лицо было так близко, что он мог чувствовать своей щекой мое дыхание… ох, если бы я дышала! Я заставляла себя посмотреть на текст, который был переписан на листике, который лежал у меня на коленях.

Ридж поднимает ручку и помечает последнюю строку, потом наклоняет ко мне голову. Он указывает ручкой на себя и делает движение в воздухе, указывающее на то, что он хочет кое-что изменить.

Я киваю, переполненная страхом, что ему не нравится то, что я написала. Он нажимает ручкой на бумагу, рядом со строчкой, которую он зачеркнул. Он делает паузу на несколько секунд, прежде чем писать, и медленно поворачивается ко мне лицом снова. Его лицо выражает трепет, и мне любопытно, чем это было вызвано. Его глаза опускаются, медленно скользя по мне, пока его внимание вновь не возвращается на страницу. Он делает вдох, затем выдох, и начинает писать новый текст под старым.

Когда он закончил писать, его глаза обратились ко мне снова, и я не знаю, ждал ли он от меня, чтобы я ответила на то, что он только что написал. Я пыталась не позволить чувствам взять надо мной верх, ссылаясь на то, что в этих словах не было правды,но то, что он сказал мне в первую ночь мощно врезалось в мою память.

"Это твои слова, Сидни. Слова, которые исходят от тебя".

Тогда он сказал мне, что тексты песен не могут лгать, потому что они исходят от человека, который их писал, откуда-то изнутри. Я смотрела вниз на страницу.

Истина написана, никогда не сказана,

О, Боже мой, я не могу. Я не просила этого.

Я не хочу.

Но это ведь такое прекрасное ощущение. Его слова заставляют меня чувствовать себя так хорошо, его близость заставляет меня чувствовать себя так хорошо, а его глаза, пытающиеся встретиться с моими, заставляют мое сердце колотиться, и я не могу отыскать причину, почему то, что делаю, может быть таким неправильным.

Я не являюсь плохим человеком.

И Ридж таковым не является.

Как могут два хороших человека с хорошими намерениями, и у которых появляются чувства, рожденные из всего самого хорошего, быть такими плохими?

Выражение Риджа становится все больше озабоченным, и он отводит от меня взгляд, чтобы взять свой телефон.

Ридж: Ты в порядке?

Ха. В порядке ли я? Еще бы! Только вот мои ладони потеют, а грудь вздымается, и я изо всех сил сжимаю листик бумаги, чтобы не натворить чего-то такого, за что я себя никогдане прощу.

Я киваю, затем легонько отодвигаю его в сторону, встаю и ухожу в ванную. Закрыв за собой дверь, прислоняюсь к ней и закрываю глаза, начинаю прокручивать мантру, которую я повторяюв своей голове уже несколько недель.

Мэгги , Мэгги , Мэгги , Мэгги , Мэгги.

Ридж

Через несколько минут, она, наконец, возвращается в свою комнату. Улыбнувшись мне, подходит к кровати и берет свой телефон.

Сидни: Извини. Мне показалось, что я заболела.

Я: Ты в порядке?

Сидни: Да. Просто нужна была вода. Мне нравится текст, Ридж. Он идеально подходит. Ну что, снова по нему пройдемся или будем уже на сегодня заканчивать?

Я действительно хотел еще поработать над текстом, но она выглядела уставшей. Я б все отдал, чтобы услышать как она поет, но не уверен, что это была сейчас хорошая идея. Я уже достаточно потрепал свою совесть, пока писал ту часть текста.Однако, осознавая тот факт, что из моих стихов было видно, что они были, скорее всего, о ней, не останавливали меня, так как единственное, на чем я был сосредоточен во время процесса написания было непосредственно само

написание лирики. Я не писал целые месяцы, и всего за несколько минут стало так, будто весь туман рассеялся и все мои слова потекли сами собой, без особых усилий. Я бы продолжал, если бы не почувствовал, что уже и так зашел слишком далеко.

Я: Думаю, на сегодня хватит. Я очень доволен, Сид.

Она улыбнулась, подняла мою гитару и направилась в мою комнату.

Следующие несколько минут, я добавлял к песни последний стих, записывал это все в музыкальную программу на своем ноутбуке, добавляя гитарные аккорды. Как только все было готово, я нажал «отправить», закрыл ноутбук и начал набирать сообщение Бреннану.

Я: Только что отослал тебе неотредактированный черновик с текстом. Я очень хочу, чтобы Сидни это послушала, так что, если у тебя будет на этой неделе время, сделай фонограмму и пришли ее мне.

Бреннан: Как раз сейчас его смотрю. Боюсь признаться, но, похоже, ты был прав на счет нее. Ее для нас сам Бог послал.

Я: Я тоже начинаю так думать.

Бреннан: Дайте мне один час. Я сейчас не слишком занят, поэтому посмотрю, что у нас может получиться.

Один час? Он отошлет сегодня вечером? Немедленно пишу Сидни сообщение.

Я: Постарайся не уснуть. У меня для тебя может быть маленький сюрприз сегодня.

Сидни: А… ну, хорошо!

•••

Через сорок пять минут я получаю по электронной почте письмо от Бреннана с вложением, в котором написано «

неотредактированная звукозапись «Может, однажды». Я открываю ее на своем телефоне, нахожу набор наушников в кухонном ящике, и направляюсь в комнату Сидни. Она открывает дверь и впускает меня к себе. Я подхожу, чтобы сесть на ее кровати и показываю ей на место возле себя. Она хотя и смотрит на меня вопросительно, но все же подходит к кровати. Я вручаю ей наушники и предлагаю ей подушку, чтобы она могла прилечь. Она продолжает смотреть на меня с опаской, словно я собираюсь сыграть с ней злую шутку.

Я опускаюсь возле нее, оперевшись на локоть, затем нажимаю «воспроизвести», кладу трубку между нами и наблюдаю за ней.

Через несколько секунд она поворачиваются ко мне лицом, произнося губами "О, Боже" с таким видом, будто я только что подарил ей весь мир целиком.

Это такое чертовски потрясающее чувство.

Она улыбается и закрывает рот рукой, так как по ее щекам начинают катиться слезы. Затем она поднимает свое лицо к потолку, вероятно, смущаясь своих эмоций. Но она не должна смущаться. Это как раз то, что я надеялся увидеть.

Я по-прежнему продолжаю на нее смотреть во время того, как она слушала, и я замечаю, что ее лицо выражает разные эмоции. Она то улыбается, то вздыхает, то закрывает глаза. Когда песня закончилась, она посмотрела на меня и произнесла, "Снова".

Я улыбаюсь и нажимаю воспроизведение песни снова. Я опять наблюдаю за ней, за тем, как ее двигаются ее губы, и я понимаю, что она подпевает в такт песни. Моя улыбка смывается внезапным порывом эмоций, которые я никак не ожидал.

Ревность.

Никогда раньше в своей жизни на протяжении долгих лет обитания в мире тишины, я не хотел настолько сильно услышать что-либо так, как я хотел услышать, как она сейчас поет. Я настолько сильно хочу это услышать, что это вызывает у меня практически физическую боль. Ощущаю, будто стенки моей груди сжимаются прямо к моему сердцу, и я даже не замечаю, как моя рука перемещается к ее груди, а она, вздрогнув, поворачивается в мою сторону. Я отрицательно качаю головой, давая ей понять, чтобы она не останавливалась. Она еле заметно кивнула, но биение ее сердца, которое я ощущал рукой, с каждой секундой возрастало. Я мог чувствовать вибрацию ее голоса, но ткань между моей ладонью и ее кожей препятствовали тому, чтобы я смог чувствовать все так, как я хотел. Я провел своей рукой вверх, пока не достиг ее горловой впадинки, а потом продолжал скользить еще дальше до тех пор, пока мои пальцы и ладони не стали находиться на одном уровне с ее шеей. Я резко приблизился к ней так, что моя грудь оперлась о ее бок, а неудержимая потребность ее слышать взяла надо мной верх, и я уже не думал о том, где проходят невидимые границы дозволенного.

Вибрация ее голоса остановилась, и я почувствовал как она сделала глоток и посмотрела на меня с точно такими эмоциями, которые отражались в песне.

Говорят, что это неправильно, но, дружище, как раз это и было правильным.

Нет способа, чтобы описать, что я чувствовал. Я знаю, что сам факт того, что я думал о ней и чувствовал к ней, было неправильным, и я отбивался от мыслей, которые говорили мне, что все было как раз

правильным, изо всех сил.

Она больше не пела. Моя рука все еще находилась на ее шее, ее лицо было наклонено к моему. Я скользил рукой немного выше, пока не достиг ее подбородка. Я беру шнур с наушниками и снимаю с нее ушей. Я скольжу рукой немного выше, еле касаясь ее подбородка, потом нежно завожу руку за ее шею. Мои ладони так прекрасно соответствовали ее изгибам, будто были созданы для того, чтобы ее держать в своих объятиях.

Я осторожно потянул ее к себе, а она, в свою очередь, слегка повернул свое тело в мою сторону. Наши грудные клетки прижались друг к другу, и это создало такую мощную силу, что каждая частичка меня хотела во что бы то ни стало прижиматься к каждой частичке нее.

Она достигает руками моей шей и проводит ладонью по моим волосам. Находясь к ней так близко, это вызывало ощущение, будто бы мы с ней создали какое-то свое собственное неповторимое пространство, и ничего извне не могло в него проникнуть, ровно как и ничего из нашего мира не стремилось во вне.

Я чувствую своими губами ее дыхание, и, хотя я не могу его слышать, мне кажется, что это похоже на биение сердца. Я прижимаю ее лоб к моему, и чувствую, звук, который исходит у меня из груди. Этот звук заставил ее рот слегка открыться, что побудило меня немедленно подхватить это и прислонить мои губы к ее в надежде на облегчение, в котором я так нуждался.

Облегчением я называю то, что наши губы встретились. Это было похоже на то, как будто каждое ранее сдерживаемое чувство, каждая неудовлетворенная эмоция вышла наружу, и будто бы я впервые начал свободно дышать.

Ее пальцы продолжали теребить мои волосы, а моя хватка еще больше прижимала ее к себе. Она позволила моему языку проскользнуть внутрь и встретиться с ее. Она была теплая и мягкая, и вибрации ее стонов проникали прямо в меня.

Мои губы мягко примкнули к ее губам, а потом мы их разнимаем и повторяем все снова и снова, все с большей страстью и меньшей нерешимостью. Ее руки опускаются вниз по моей спине, а моя рука скользит по ее талии. Отчаяние и скорость, с которой мы исполняли этот поцелуй, будто бы говорил о том, что мы оба хотели взять от друг друга как можно больше, пока этот момент не закончился.

Потому что мы оба знали, что все должно было закончиться.

Я плотно беру ее за талию, и мое сердце начинает рваться на две части, половина которого остается там, где она всегда была, с Мэгги, а другая половина тянется к девушке, что рядом со мной.

Ничто в моей жизни не приносило столько наслаждения и боли одновременно.

Я отрываю свой ​​рот от ее, и мы оба пытаемся схватить глоток воздуха, так как объятия, в которых мы находились, были очень сильными. Я больше не пытаюсь воссоединиться с ее губами, так как начинаю бороться с мыслями о том, какую половину своего сердца я хочу сохранить.

Я прижимаюсь своим лбом к ее, и не отрывая глаз, совершаю быструю последовательность вдохов и выдохов. Она больше не пытается меня поцеловать, но и я чувствую, как сменяют друг друга ее движения– мольба о том, чтобы дышать, и попытки сдерживать слезы.

Ее глаза плотно сомкнуты, слезы начинают катиться по щекам. Она отворачивает лицо и прикрывает рот рукой, пытаясь от меня отвернуться и лечь на бок. Я отжимаясь на руках, пытаюсь встать, встаю и смотрю вниз на то, что я с ней сделал.

Я сделал то, что обещал ей никогда не делать.

Я только что сделал из нее Тори.

Я хмурюсь и склоняю свою голову к ее, прижимаясь губами к ее уху. Я нахожу ее руку и тянусь, чтобы достать ручку, которая лежала рядом, на тумбочке. Я поворачиваю ее руку и прижимаю кончик ручки к ее ладони.

"Мне очень жаль".

Затем я целую ее ладонь, сползаю с кровати и отхожу от нее. Она открывает глаза и смотрит на свою руку. Затем сжимает свою руку в плотный кулак и прислоняет к своей груди, потом начинает рыдать в подушку. Я беру свою гитару, свой телефон и свой позор… и оставляю ее в полном одиночестве.