Мои сны глазами очевидцев

Горлова Надежда

Мои сны глазами очевидцев

Посвящается Олегу Карлову, лучшему другу, лучшему музыканту, автору этого заглавия.

Я стала спать, когда мы расстались. Сон мой лучший любовник. Он побеждает страдание дня, правда, иногда заменяя его другим, но кошмар отвлекающее средство, горчичник для расстроенного мозга. Из панциря моего постельного белья я, как устрица из раковины, смотрю на громаду неба, которая стоит за окном, у меня в ногах. Синее небо белого дня, это воплощение жизни хочет выпить, вытянуть меня из моей постели. Но я закрываю глаза, и погружаюсь в те глубины, куда дневной свет проникает рассеянным и преломленным: он сломлен и обессилен.

Я никогда не высыпалась с тобой. Я высыпалась в сон как песок, когда здание моего дневного сознания рушилось от усталости. Без тебя я стала спать по тринадцать часов. Моя явь изменилась, изменились и мои сны. Вместо обычной околесицы мой мозг предложил целый мир, заменивший мне все прелести бодрствования. Сон удовлетворял мою потребность в страдании, подслащая пилюлю, на что ясное сознание не способно. Мир грез услужливо подавал мне образы смерти, красивые и причудливые, словно украденные из Музея снов. Что есть страдание, как не желание отомстить жизни, изменив ей со смертью? Мысль о смерти кружилась над моей головой как бабочка с крылом, похожим на крышку рояля, кружится над пальцем пианиста (или стеблем цветка?) Мысль распадалась на образы, как в калейдоскопе, и я не узнавала ее.

Сон 1

Притча о Султане, Который надеялся, и его Двенадцатилетней жене

У одного Султана был такой большой гарем, что многие жены, взятые в него детьми, умерли глубокими старухами, но так и не увидели своего господина. Одних любимых жен было несколько сотен. Они все время ссорились между собою, дрались, а то и убивали ту, которую господин посещал чаще других. И Султан решил составить и огласить список очередности, так, чтобы каждая жена знала день своего посещения, готовилась бы к нему, а ревности и вражды больше не было бы. Однако как составить список? Если начать его с самых красивых или самых любимых женщин - им не жить, начать его с женщин из самых знатных семей - передерутся их родственники-мужчины. И Султан призвал для совета своего Визиря. "О господин! - сказал Визирь, -справедливо будет, если ты составишь список женщин по датам их рождения. Начни с самых старших. Ты окажешь им заслуженную честь, ведь каждая жаждет поскорее увидеть своего господина. Закончи молодыми, ибо каждая хочет быть моложе других, поэтому ни одна не обидится на то, что ты поставил ее в конец списка. А ты всегда будешь знать, что следующую ночь проведешь с женщиной моложе, чем предыдущая" "Какую награду ты хочешь за этот мудрый совет?" - спросил Султан. "О господин! - отвечал Визирь. - Сегодня Аллах послал мне дочь. Младенец божественной красоты, а звездочеты говорят, что дочь моя вырастет красивейшей женщиной мусульманского мира. Если хочешь наградить меня, сделай мою дочь своей младшей женой. И в тот день, когда придет ее очередь, и ты посетишь ее, ей как раз исполнится двенадцать лет" Султан так и сделал. Первые пять лет он посещал своих старших жен, тоскуя о младших и мечтая о чудесной дочери Визиря. Девочку поселили в специальный покой, в который не заходил никто, кроме двух слепых и немых прислужниц. Их ослепили и вырезали им языки затем, чтобы они не развратили ребенка своими взглядами и болтовней. Слава о прекрасной жене Султана, дочери Визиря облетела весь Восток. Ее воспевали поэты. Султан пять лет томился с молодыми женами. Жизнь его проходила в ожидании чуда. Женщины перестали доставлять Султану наслаждение. Он грезил о дочери Визиря. Еще два года Султан провел среди самых юных жен, но и они не тешили его. Из комнаты дочери Визиря доносилось пение райских дев и разливались ароматы киннамона и корицы. И вот остались предпоследняя ночь и предпоследняя жена. Ей было тринадцать. Султан не обратил на нее внимания. Всю ночь он мерил шагами комнату, и сердце его колотилось от волнения - двенадцать лет ожиданий и надежд - и завтра он встретится с красивейшей женщиной Ислама. Сердцебиение не прошло и днем. Оно усиливалось с каждой минутой, и когда в урочный час Султан направился к дочери Визиря, в глазах у него было темно, а в ушах как море шумела кровь. Он упал на пороге ее комнаты и успел продиктовать верному Визирю последний приказ: все свое царство Султан завещал любимой двенадцатилетней жене. На следующий день Визирь объявил, что Аллах совершил чудо: сам архангел Джабраил живьем забрал госпожу на небо в лазурный чертог. А поскольку детей у госпожи не было, наследником престола оказался ее смиренный отец. Так Визирь стал Султаном. Его дочь умерла в трехдневном возрасте, и заветный покой двенадцать лет пустовал. Оказавшаяся младшей, тринадцатилетняя жена стала любимой супругой нового Султана. Она была признана красивейшей женщиной мира, и даже европейские монархи завидовали Султану.

Бодрствование 1.

Я никогда не любила твоей квартиры в рваной паутине теней от хрустальных светильников. Днем она кричит голосами улицы, постоянный прибой шоссе заставляет дребезжать оконные стекла, а по ночам ее (как растопыренные пальцы - чулок для штопки) распяливают фары редких машин. Их лучи сначала твердые и узкие, затем редеют, растягиваясь по комнате, и исчезают в углу, уходят, как и пришли, наискосок. Это мрачная квартира без лица, где мебель, точно такая же, как у соседей, стоит точно так же, как у соседей. Ночами кажется, что по комнатам кто-то ходит, потому что скрипы, шорохи сквозняка и шумы в трубах и вентиляции сливаются в образ присутствия кого-то такого же безликого, как и все вокруг. Я боялась ночей в твоей квартире. Твоя пятнистая, похожая на карту Луны, пахнущая потом спина не ограждала меня от ужасов в ночи. Я никогда не думала, что люблю тебя. Ты был вариацией моего страдания, ибо душа моя, видимо, плохо вошла в паз этого тела, или тело мое оказалось вроде ботинка с гвоздем, но вся моя жизнь - это сплошное не то и не так, и не могу я угнездиться в реальности.

В ранней юности я страдала от одиночества. Мне уже был 21 год, когда от одного только отчаянья я стала жить с Кем-то. Когда он был рядом, в моей жизни торчала заноза: хорошо, пускай золотая, но все-таки иголка вонзилась мне под кожу, и хотелось ее выдернуть. Человек, с которым я жила, просто заходил в комнату, и этого было достаточно для того, чтобы я возмутилась, ведь заходя, он по закону Архимеда вытеснял из комнаты часть моей свободы. Я ушла, и зализывала рану, потому что оказалось, что золотая иголка впилась слишком глубоко. Теперь я никогда не вспоминаю этого человека, как будто бы чем-то виновата перед ним.

Сон 2

Жопа мира

Я лежала в постели с мужчиной. В комнате было светло, спокойно и дремотно. В самом составе воздуха было счастье. Я сказала: "Не могу остаться с тобой, я должна спуститься в Жопу мира и выручить оттуда свою бабушку"

Я вышла на улицу и спросила у первой встречной старухи, "как попасть в Жопу мира" "Этот мир прогнил, - ответила она, - спрыгни откуда-нибудь, как будто хочешь избавиться от младенца, и провалишься в Жопу"

Я забралась в развалины сгоревшего дома. Пожар был давно, но там все еще пахло жжеными тряпками и головешками, сладкой сыростью и плесенью. Я поднялась по лестнице, трясущейся от кашля под моими ногами, на второй этаж и спрыгнула на доски, зияющие черными щелями с блестящей в них влагой, как будто в подполе было заколочено звездное небо.

Доски разошлись подо мной как пол ловушки, я словно катилась по наклонному лабиринту, обрушивая пыль, труху и ломая края почвы. Кирпичи каких-то фундаментов, задетые мной, рассыпались в прах, трубы подземных коммуникаций лопались, как грибы-дымовики. Задыхаясь от пыли, теряя сознание от удушья, я проваливалась все глубже и глубже в недра мира, и все, за что я, уже подчиняясь инстинкту, пыталась ухватиться, превращалось в прах на моих ладонях, смешивалось с моим потом и становилось грязью. Я уже не могла сжать пальцы в кулак, не вылепив что-нибудь из грязи.

Наконец я поняла, что уже не скатываюсь, а, скорее, просто тону. Я поплыла. Мою голову окутывал черный туман. Под ногами захлюпала жижа, и я выбралась на берег. Я оказалась в Долине говна. Там стоял бы жуткий смрад, если бы не холод. Желтоватая изморозь лежала на грядах испражнений как рваная марля. Выше нависали облака аммиака.

По Долине были раскиданы человеческие кости, напоминающие выброшенную домашнюю утварь. Я поняла, что отсюда не возвращаются, но не знала, почему.

Я брела по Долине. Мой взгляд привыкал к ней, а сознание адоптировало видимость. Вскоре мне стало казаться, что я просто на загородной свалке, холодным осенним вечером. Человеческие останки я перестала отличать от обычного мусора. Моя влажная, пропитанная грязью одежда заиндевела, покрыв меня хрустящими латами, словно сделанными из битого стекла. Постепенно я стала различать людей в лохмотьях, лежащих прямо на навозных кучах. Это были обыкновенные городские бомжи. Я узнавала их заплывшие красно-синие лица под слоем кала, словно под гримом. С одним из них я была знакома лично: он заходил ко мне за бутылками. Я спросила, как у него дела. "Как в Жопе" - ответил он. Я спросила, как называется то место, где мы сейчас находимся. "Город Иова". "А какие еще здесь есть города?" "Город больных, Город Неемана. Город старых, Город Симеона. Город беженцев, Город Моисея. Город скорбящих, Город Рахили. Город осужденных, Город Павла. Город страдальцев, Город Христа. Ну, а цыгане везде бродят" "А как пройти в Город старых? Я хочу найти свою бабушку и забрать ее отсюда" "А, забрать. Тем, кто живет здесь, нужно другое. Мы не можем жить в Верхнем мире, он отторгает нас, знаешь, как инородные ткани. Уж лучше сразу к Нему, в Новый Город. Те, кого возьмут" "А что же вам нужно?" "Нужно-то? Как тебе сказать, хозяйка. Ты всегда давала нам пустые бутылки. А теперь наполни-ка их" "Чем?" "Чем? Кровью, хозяйка. Мы питаемся только вашей кровью. Дай капельку, что тебе, жалко?" "Да нет, чуть-чуть не жалко. А как это сделать?" Бомж протянул мне осколок бутылочного стекла. Я расцарапала себе руку и подставила осколок. Бомж сложил руки ковшиком, боясь уронить драгоценные капли. Он слизал мою кровь с осколка, помедлил, набираясь решимости, и вдруг с животной жадностью приник губами к моей ране. Они бежали со всех сторон, и вцеплялись в меня, и мне не доставало моральных сил, чтобы пытаться вырваться, потому что это было так, будто бы дети хватались за меня, ища защиты. Нельзя сказать, что это не приятно, когда из тебя уходит кровь. Томно слабеешь, клонит в сон. Я лежала на навозной куче, уже не чувствуя своих пальцев, глядя на удивительно фиолетовые собственные ногти, и левая моя рука не знала, что делает правая. Некоторые из них повторяли, припадая к моей ране или отрываясь от нее: "Да не истощится рука дающего" Я поняла, почему отсюда никто не возвращается: сюда приходят только те, кто готовы жертвовать собой ради попавших сюда невольно. Среди них были не только бомжи: жители всех городов пришли за моей кровью. Привилегией, видимо, пользовались те, с кем я была когда-то знакома: одноногая девочка, молодой афганец на каталке, слепец, с которым я часто встречалась в метро, сосед-алкоголик, студент, которого я помогала госпитализировать, когда он сошел с ума. Какая-то женщина подобралась ко мне со специальной трубкой и пластиковым резервуаром, чтобы набрать крови для младенцев, проводящих свои дни в барокамерах. Младенцы подкосили меня. Когда к моей ране прикасались губы, и алчущие глаза сосущего смотрели на меня с благодарностью или вожделением, меня переполняла гордыня. Они словно вдували ее в меня взамен крови, но когда мою руку засаднило от резиновой трубки, я поняла, что для них я что-то вроде походной кухни Красного креста, и когда я умру от кровопотери, они разорвут мое тело как только что выброшенный мешок с мусором, пережуют мою плоть, насыщенную кровью, оближут кости и разойдутся, ворча: "Хорошо, но мало". Я оторвала свою голову от подушки из слежавшегося кала, и все поплыло у меня перед глазами. Я закричала, довольно слабо, как в детстве: "Бабушка! Бабушка!" И подъехала моя бабушка в инвалидном кресле. В том, что она была причесана, была исключительно моя заслуга. Но бабушка словно не узнала меня: полуслепая, она принялась своими пергаментными руками ощупывать мою руку в поисках ранки, и, найдя, придавила ее ногтем, похожим на рог, чтобы не потерять, не думая о том, что мне больно; потянулась к ней белесыми дрожащими губами. Я взяла ее за руку. "Бабушка, поехали к тебе в гости, в Город Симеона, а потом я заберу тебя с собой!" Старуха обрадовалась. "Внученька! И ты покормишь меня? Меня! Да?" В ее голосе был восторг. "Конечно, ба!" Я с трудом поднялась, цепляясь за коляску, и мы пошли. Они не смели остановить меня, но смотрели с ненавистью. Те, чья очередь почти подходила, плевали мне в спину и бросались снежками из подмороженного кала. Мне всегда было стыдно смотреть в глаза этим людям. Я стыдилась своих молодости, здоровья, благополучия. Я всегда предпочитала слепых: их лица не выражают недоброго права требовать. Но сейчас я сама ничем не отличалась от жертвы инсульта или истощения. Я крепко зажимала развороченную рану, и чем дальше мы уходили, тем меньше я привлекала внимания. Город старых оказался обыкновенным хосписом. На обыкновенном лифте мы поднялись на пятый этаж и проехали по больничному коридору. Из-за некоторых дверей были слышны стоны и старческий плач. Когда мы толкнули дверь, я ожидала увидеть внутренность больничной палаты, но увидела ту комнату собственной квартиры, в которой жила моя бабушка. Я поняла, что забрать мне ее из города Симеона некуда. "Ну, дай, дай же мне!" - потянулась бабушка к моей руке. "Подожди. Чем вас тут кормят? Когда обед?" Бабушка не отвечала. Она не сводила глаз с моей руки. Она тряслась, по лицу ее текли слезы. "Всегда ты меня обижаешь, всегда, - голос ее дрожал, как у оскорбленного ребенка. - Оставляешь меня одну, уходишь на сутки, и сейчас не кормишь. Я знаю, вещи мои тайком выбрасываешь, смерти моей не дождешься! Дай! Дай мне крови, пожалуйста!" Мне было не жалко крови для родной бабушки, но мне как-то не хотелось смириться с тем, что моя бабушка - вампир, так же, как не хотелось смириться с ее бессилием, старческим слабоумием, всем тем, что я считала ее капризами, и с чем считала своим долгом бороться ради ее же пользы. Начался обычный наш разговор. "Послушай, ба, успокойся и послушай меня: ну, зачем тебе кровь? Ты нормально питаешься. Скажи, что тебе приготовить?" "Крови, дай крови!" "Тебе вредно пить кровь! Ты хочешь совсем свалиться?" "Я умру без нее! Умру!" "Брось! Никто еще не умер без деликатесов! Возьми себя в руки. Ну!" Бабушка горько плакала. "Ба, успокойся, а то я уйду. Все, ухожу!" "Вот будешь ты такая старая, как я, вспомнишь меня тогда! И всю жизнь будешь вспоминать, как старуху обижала!" Я прошептала: "Пошла ты к черту!" и рванула дверь. Уже просыпаясь, я подумала, что поила своей кровью чужих людей и принципиально не дала ни капли родной бабушке.

Бодрствование 2

В 23 я влюбилась. Я была счастлива только надеждами и ожиданиями. Я воображала себе такую близость, что начинала понимать, что значит "двое одна плоть" или "две души, как пламя двух свечей, слитое в одно". Но вместе с К я была еще несчастнее, чем в разлуке с ним. Никогда я не была так несчастна, как с любимым, потому что необыкновенное единение осталось в моей фантазии, и я ничего не могла поделать с отчужденностью. Быть рядом и врозь - как это хорошо с чужим, и как ужасно с родным человеком. Я рассталась с К потому, что была несчастлива с ним, и снова страдала от одиночества. А К...

Сон 3

Карл Славный

Мне снилось, что я читаю готскую летопись о каком-то никому не известном короле Карле. Желтая, ломкая, как засушенное крыло бабочки, бумага с оранжевыми буквами пахнет апельсиновой цедрой и пылью, как пахли книги, которые я читала в детстве. В детстве я читала старые, домашние и библиотечные книги, а сейчас читаю только новые, те, которые купила или получила в подарок. Во сне я тосковала по старым книгам. В детстве я ждала, что они откроют мне тайну, я причащалась чтению. Теперь я читаю книги с намерением тайну найти и изъять, как ученый, бескорыстный разоритель храма. Летопись была написана по-латыни, я читала и понимала все с гордым изумлением. Такое бывает, когда, только что научившись, едешь на велосипеде и не падаешь, преодолевая стойкое, опытным путем полученное впечатление об этом снаряде как об орудии пытки. Я читала по-латыни и не падала в непонимание. Были и миниатюры, в кирпичных тонах, - многофигурные сцены со смутным смыслом, и буквицы в заусеницах растительных закорючек. О Карле говорилось, что он был худшим королем из известных летописцу. "Он не обладал талантом ни политика, ни полководца, ни экономиста. В его правление королевство вестготов совершенно разорилось, обнищало, и было обложено непомерной данью. Народ взбунтовался, мятежники пленили короля к великой радости черни. Карла со связанными руками вывели на дворцовое крыльцо и с насмешкой спросили о последнем желании. Ветер наматывал длинные волосы вестготов на их обнаженные мечи. "Развяжите меня и дайте мне кинжал. Я сам лишу себя жизни" - таково было последнее желание Карла. Палачи сомневались. "Я никому не причиню вреда и не предприму попытку к бегству. Я вонжу кинжал себе в горло. Даю слово короля!" - сказал Карл. Его развязали. Зачинщик бунта отошел на почтительное расстояние и бросил под ноги Карлу кинжал. Его рука дрогнула, и кинжал запрыгал на каменных плитах как рыба, выброшенная из воды. Едва Карл успел поднять оружие, из внутренних покоев дворца появились роялисты. Они схватили растерявшихся мятежников. Их предводитель преклонил колена и подал Карлу корону вестготских королей. Ветер свистел в ее прорезях, изумруды моргали, как звезды в ветреную ночь. Карл принял корону. Он сказал: "Я дал слово короля и сдержу его. Отпустите их" Мятежники не успели смешаться с толпой. Король Карл вонзил кинжал себе в горло. Прозван он был Славным, и превознесен народом в песнях и легендах" Я вдруг понимаю, что речь шла о легендарном Карле Славном, представленном в средневековом фольклоре непобедимым воином, королем-волшебником, при котором страна процветала и народ благоденствовал. А он всего лишь сдержал слово короля.

Бодрствование 3

Когда-то ты много делал для меня. Внимание человека, которого я ничем не выделила, воспринималось мною только как попутное обстоятельство: вовремя подошедший транспорт, оказавшийся под рукой зонт. А ты, любящий, вдохновленный тем, что твои дары приемлются, все больше усердствовал в служении. В привычке, с которой я принимала твои услуги, ты видел признак сближения, но это было иллюзией, потому что я просто привыкла к удобству и уже не замечала его. Наконец, ты, как все любящие, начал требовать от меня ответных движений как очередного этапа сближения: ты шел по дороге беспрепятственно, дошел до ворот и стучал в них. Если любящего полюбили ворота распахиваются, а если, чаще всего, -- нет, то обманувшийся думает: "Я слабо постучал", и стучит все сильнее и сильнее. Реакция любимых бывает разной. Есть победители, которые видят, как идут к их воротам - и не препятствуют, чтобы упиться стуком, звуком их победы, и не отвечать. Есть невнимательные. Они ничего не видели и не замечали, и стук их пугает и заставляет обороняться. Есть неуверенные. Они винят себя в том, что проглядели путника или из-за нерешительности не остановили его вовремя. Они подают страннику милостыню дружбы или, скрепив сердце, пускают путника, а потом выгоняют его тем подлее, чем сами слабовольнее. Я отношусь к последним. Однако ты сам испугался собственного стука, и я не столько впустила тебя в собственную жизнь, сколько заточила тебя в ней.

Я не любила тебя, я жила с тобой от отчаянья. Временами твоя внешность вызывала у меня омерзение, судорога которого сменялась виной, жалостью, уничижительным умилением, а затем, последовательно, желанием. Ты оказался такой же, как и я. Твоя любовь ко мне, которую я поначалу сочла привлекательным для себя удобством, выродилась в отчуждение. Ты полюбил спать один, ты ел один, закрывая дверь на кухню, ты прятался от меня в собственной квартире, и я преследовала тебя только потому, что ты делал это явно. Я обнимала тебя потому, что видела - ты не хочешь объятий, и не думала, что буду так страдать после того, как уйду.

Сон 4

Битва ветров

Только ли в моих снах существует моя Родина? Мне снится поистине прекрасная местность, я могу начертить ее карту, а топонимы твердо закреплены за местами, - неужели не существующими на Земле? Ни в одном самом подробном атласе не могу я найти ни Курпинского леса, ни села Слонского...

Часто во сне я ищу Сурковский лог, знаю, что выйти к нему можно из Курпинского леса, но местность меняется у меня под ногами. Не успею я оглянуться, а все уже не так. Скульптор еще не вылепил моей Родины из этой земли, а я уже люблю ее, и прощаю ей бесформенность...

В этот раз я почти добралась до Сурковского лога, но снова была обманута. Вместо него я попала в другой, Шовский. Я пошла по руслу ручья. Он то разливался в ширину, то почти исчезал в траве, которая причмокивала и как губка пускала слюни под моей ногой. Рыжие пляжи сменялись острыми, словно обрубленными, берегами, или болотцами. Я перебиралась с одного берега на другой и вспугивала парочки крякв. Темная синева осколками тонула в воде, как бывает при солнечном небе и илистом дне. Однажды я поднялась на холм (когда-то он был берегом широкой и глубокой реки). Там шумели сосны, и не было ничего, кроме пустых полей и ветра.

Наконец лог влился в Курпинский лес. Ветер был сладким. Птица взлетела, и солнце прошло сквозь ее крылья, превратив перья в лучи. Я вспомнила (часто я вспоминаю во сне какие-нибудь странности), что все войны - от шума ветра в поле, он поет о набегах и победах, зовет вперед, а лесной ветер славит Бога. Оседлые и кочевники воспитаны разными ветрами. Движение ветра, путь которого преграждают деревья, кругообразно, такой ветер "возвращается на круги своя", и человек, подпадающий под действие его ритма, составляет представление об оседлости и сельскохозяйственном круге жизни. Звук полевого ветра - бесконечное стремление вперед, человек, подчиняющийся этому ритму, представляет жизнь как движение по прямой.

Я увидела гигантскую сеть, которая стояла, слегка колеблясь, на границе леса и поля. Начиналась битва двух ветров. От самого горизонта пошел все нарастающий свист. Облака вытянулись в стрелы и понеслись к лесу. Волна воздуха была такой сильной, что гребень ее искажал видимость, и поверхность поля словно бы морщилась, как море во время шторма. Я не сразу поняла, что темный лохматый вал, который катится по воздуху к лесу, состоит из жаворонков и сусликов, попавших в действие ветра. Волна ударилась в сеть, но не смела ее, а отпружинила, ветер с поля ослаб, вал из мелкой живности рассыпался и рассредоточился, вороша будто бы подкошенную траву. Сеть упруго колебалась, две воздушные массы пытались опрокинуть ее одна на другую. Лес шумел, клочья листьев забивали ячейки сети. Вдруг сеть подалась глубоко в поле. Мне показалось, что сам лес выбежал вперед: это сорванная листва рыбным косяком двинулась на сеть. Верещали клубы птиц, облака вертелись, будто две гигантские руки мыли в небе одна другую. Сеть порвалась, ее унесло в сторону, между двумя ветрами стояла живая стена всего, что было пленено ими: мелкого зверья, пернатых и зелени. Ветры ревели и выли, стена пищала. Конец поединка обозначила молния. Стена рассыпалась. Я проснулась от света, вспыхнувшего в окне напротив, удивляясь, что не слышу грома.

Бодрствование 4

Я скучаю только по твоему балкону. Когда, по ночам, темнота отторгала мое тело, и радиация страха проникала в душу, я выходила на балкон, в живую, уличную, воздушную ночь. Словно капли воды на странице книги, редкие пятна света из неспящих окон выделяли на черной плоской листве объемные бронзовые ветви. И моя тень была как гигантский пролом в лиственной скале. Я дышала этой ночью, а, значит, действовала, жила. На улице мрак никогда не бывает тусклым, он всегда блестит. Я видела кровь и лимфу огней, бриллиантовую мглу за деревьями, морщины старой городской воды в канале, и точно знала: я человек.

Балкон - лучшее в нашем романе, балкон, дающий выглянуть в жизнь не выйти в нее - гостю царя Аида.

В нашу последнюю встречу я хотела посмотреть на ночь с твоего балкона, но не застала ее. Я видела только сумерки на Прудах, когда шла к тебе, и такой же рассвет, когда ложилась.

Сон 5

Искусственное бессмертие

В каждой клетке есть ген смерти. Если его убить, клетка станет бессмертной. Один ученый научился убивать этот ген в некоторых клетках мозга, отвечающих за эмоциональное состояние организма. Подопытный умирал, но одна его клетка продолжала жить, сохраняя ту эмоцию, которая возникла у человека в последнюю секунду жизни. Ученый сделал бессмертными клетки многих людей. Научился определять их эмоциональное состояние. Одни клетки оказались в стойкой депрессии, другие - блаженствовали. Ученый проанализировал досье своих подопытных и с ужасом увидел, что постоянные мучения испытывают дети, невинные девушки и добрые католики. Блаженствуют же серийные убийцы, грабители и растлители малолетних. Глубоко задумавшийся ученый долго бродил по улицам, зашел в костел. Ему показалось, что на мраморном полу лежит новый витраж. Ученый подошел ближе - витраж стал короче, и чем ближе он подходил, тем короче и короче становилось отражение на зеркальном мраморе. Наконец осталась одна разноцветная полоса. Ее хотелось поднять с пола, как перо ангела или как закладку, выпавшую из Книги жизни. Ученый окинул взглядом пустой костел. Меж рядами скамеек стоял столп сияния. Казалось, что он плотнее мраморных, потому что они отражали свет, а он излучал. "Свет - это речь Бога", - подумал ученый. Тотчас он стал понимать язык света и услышал в лучах слова: "Не думай, что ты изобрел бессмертие. Его изобрел Я. Праведники страдают, потому что уповали на встречу со Мной после смерти, но ты не дал им умереть. Грешники же ликуют, потому что боялись кары, - и не воспоследовала. Ген смерти регенерируется, все умрут и получат то, что заслужили" Ученый ушел из костела в радости. На улице стояла осень, воздух сиял как слиток золота. Ученый уверовал.

Во сне мне предлагалось решить задачу - в какой именно момент произошло обращение ученого? Этот подход к проблеме мне казался слишком (хотя, возможно, оправданно?) католическим. Я настаивала на том, что это таинство, а таинство совершается не в момент времени, но в вечности...

Бодрствование 5.

Чтобы увидеть интересный сон и запомнить его, надо в период бодрствования вспомнить или сделать что-нибудь странное, уже наяву погрузиться в грезы, утопить в них реальность. Сегодня я хочу думать о солнце. Не надо бы спать на зорях. Восход и закат - единственные часы счастья. Сегодня солнце встало в 05. 06., завтра встанет на две минуты раньше, но я увижу его только через 38 минут. Сейчас сезон стрижей, они хрипло пищат за окнами. Временами я слышу, как ветер поет у них между перьями. Это похоже иногда на свист стрел, иногда на гудение струн. Но эти 38 минут, когда небо только светлеет... Оно так нехорошо синее. Мне так плохо в эти минуты, я как никогда одинока. Солнце в зените далеко от человека, оно расплавляется в небе, и невозможно взглянуть в его лицо. На зорях же оно смиряет себя до того, что позволяет видеть свое величие. Тогда оно напоминает о Боге.

Сон 6

Дедушка Ананды

В этой деревне женихи и невесты ждут смерти своих стариков, потому что только в день погребения родственника одного из обрученных совершается свадебный обряд. И хоронят усопшего в супружеской спальне, чтобы не о любовных утехах, а о краткости земной жизни думали молодые на своем ложе. Они восходят на крышку деревянного саркофага, и запах первоначального тления смешивается с запахом первого семени. Во всей деревне только Ананда и Мадера желали своим старикам долгой жизни: их обручили в детстве, и с того самого дня они возненавидели друг друга. Встретив Мадеру, Ананда тотчас начинал бросаться в нее камнями и грязью, а Мадера протягивала бечеву на той тропинке, по которой Ананда бежал в школу. Люди, умеющие ненавидеть, способны и любить. И у Ананды, и у Мадеры были сердечные привязанности. Страстные и упрямые, оба они добились взаимности, и не старикам, а друг другу желали смерти. Умер дед Ананды. Больше всех оплакивал старика его внук, рыдая на груди у своей возлюбленной, под персиковым деревом. "Не убивайся так, - сказала Лакшми. - Я смелая, я спрячусь в гробнице с останками твоего достопочтенного деда, а когда Мадера возляжет, выскочу в его саване и напугаю ее. Трусиха умрет от страха, и ты снова будешь свободен!" Ананде понравилась эта идея. А в это время Радж утешал Мадеру под кипарисом: "Не горюй! Нет в деревне юноши, храбрее меня! Я проберусь в дом Ананды и спрячусь в гробнице его дедуни. Потом закричу, завою и выскочу, не дав женишку притронуться к тебе! Ананда трус - из него и дух вон!"

Настал день свадьбы. Дедушка Ананды уже побагровел, растрескался и потек, как перезрелый банан. Супружеская спальня источала знатную вонь. Трупные мухи покрывали ложе брачным покрывалом, а жемчужные черви вылезали из-под матраса.

Ночью, когда в доме еще не стихло свадебное пение самых старых старух, молодых втолкнули в зловонную спальню. "Эй, дедушка, как ты там?!" крикнул Ананда, несколько часов назад спрятавший в гроб храбрую Лакшми, облаченную в саван, который она сварила в благовониях, чтобы хоть как-то защититься от дедушкиного тлена. Но в ответ не раздалось ни звука. "Струсил Радж!" - подумала Мадера, и сердце ее сжала тоска. "Дедуля, тебе там не душно?" - Ананда испугался, не задохнулась ли Лакшми, и откинул шелковое покрывало, вспугнув рой насекомых. Мадера вскрикнула, Ананда схватился за грудь, - из-под матраса безжизненно свешивалась юная рука. Крышка гробницы была откинута, и печальная картина предстала молодым: мертвые Радж и Лакшми с безобразно искаженными лицами покоились, скрючившись, как змеи, на раздутом теле дедушки Ананды. Каждый из них так испугался ожившего мертвеца, что умер от страха. И увидели Ананда и Мадера, какие безобразные тела они любили, и горе охватило их, и спасительный плач овладел душами. Два месяца рыдали они над трупами, питаясь одними слезами, и скорбели, не сходя с места печали до тех пор, пока не ослеп, а Мадера не онемела. Тогда сошло на них просветление, и увело в горы, где стали они святыми супругами, поселившись среди красных обезьян, и люди воздвигли алтари Ананде и Мадере.

Бодрствование 6

Самое плохое воспоминание о тебе: однажды ты ездил в отпуск с другой женщиной. Ты смешно проговорился: сказал, что купил "билеты", а не "билет". Я спросила: "Удалось взять места рядом?" Ты ответил "Да", и отпираться было бесполезно.

Самое доброе: в смежной комнате спит твоя сестра. Жарко, мы словно слиплись, превратились в одного моллюска. Ты берешь со стула графин с водой, по бочку которого ползает полумесяц тусклого блеска, и пьешь. Маленькие капли падают мне на грудь. И еще ты стараешься, чтобы кровать не скрипела, и в другой комнате ничего не было слышно. Это было признаком семьи. В ту ночь у нас была семья.

Сон 7

Зеленый плащ

Во сне мне вспомнился К. Ранняя весна. Мы, и еще несколько наших знакомых идем от станции по путям, поскольку дорожка вдоль насыпи все еще обледенелая. Вода лежит на льду как стекло на амальгаме. Химическая свежесть хвойного воздуха, старые иглы на черненых сугробах, как будто сосны только что посетил парикмахер. К веселый, румяный, в своем светло-зеленом плаще. Мы идем то шагом японки, то шагом скорохода, смеемся, пахнут просмоленные шпалы, общая шутливая беседа. Вдруг, как это бывает во сне, я начинаю увязать в воздухе, словно в болоте. Я иду все медленнее, все с большим трудом, и нет сил открыть рта и сказать К: "Подожди". А он не смотрит на меня, уходит с нашими спутниками, смеется. Они все дальше, дальше, а я лежу на путях, на животе, и только взглядом провожаю зеленый плащ. Отчаянье сменяется яростью, ярость придает мне силы, я вскакиваю на четвереньки, вдруг понимаю, что могу не тратить силы на то, чтобы выпрямиться, и мой низкий старт оборачивается стремительным звериным бегом на четырех ногах. Как волк или собака я мчусь за зеленым плащом, чтобы прыгнуть на спину К и растерзать его. Убить его. Его! Я проснулась с гримасой звериного оскала на лице, даже уголки губ болели. Меня охватил ужас: я была готова разорвать человека, которого любила и люблю! Стало горячо коже за ушами. В том, что человек потеет, есть еще терапевтический смысл: капельки пота своим бегом всегда ласкают или утешают, успокаивают. Капельки пота - подушечки пальцев ангела.

Бодрствование 7

Я не люблю весенние сумерки, их химическую, адреналиновую, тревожную красоту. Как бы ни складывались обстоятельства, я не смогу быть счастлива, пока листья не позеленеют, салатовый же цвет тошнотворен. Весна заставляет человека желать, и не дает почувствовать удовлетворенности. Люди бродят по улицам, и ничего не находят, кроме тоски. Днем - едкое солнце, не тепло, но жарко в одежде, ощущаешь запах собственного пота. Обувь же тяжела или трет, потому что за зиму ноги занежились в толстых носках. Лето - вот условия для счастья, среда для него. Чаще всего, поместить в эту среду нечего, но даже и это не страшно летом.

В моей комнате, довольно далеко от меня, стоят ветки вербы в банке с водой. Но в комнате так пахнет мокрым деревом, что мне кажется: моя кожа превращается в кору... Запах весенней свежести непременно включает в себя запах гниения, равно как запах осенней свежести. Они разные: осенью гниют листья, трава, а весной - мокрое дерево...

Из глубины темноты раздается пение птиц. В нем, - гораздо громче и звонче и продолжительнее, - но все-таки слышится звук поцелуя. Сегодня я посмотрела на почки и поняла, что этой ночью появятся листья. Они уже не были похожи на девичьи соски.

Сон 8

Коран Гафиза

Мне приснился шейх Алишер, молодой человек в такой белой чалме, как будто его голова покрыта снегом, и зеленом халате. Он показал мне арабский Коран, написанный на лепестках розы и переплетенный шелком, и рассказал такую историю: "Я сказал ей: "Люблю" Она помолчала и ответила: "Пойдем, дам что" Я пошел за ней, красный, как пион. Она вынесла из своего шатра этот Коран и сказала, передавая его мне: "Некогда сей Аль-Коран принадлежал Гафизу. А мне подарил его Прекрасный Юсуф. Я сказала ему: "Люблю", и он ответил: "Пойдем, дам что-то" Я шла за ним, и была белее покрывала паломника. Он вынес мне этот Коран из своего дома и сказал: "Некогда этот список принадлежал Гафизу. Это самое дорогое, что у меня есть. Дороже него было только мое сердце, но его уже нет у меня: я отдал его твоей сестре, Золотой Аише. Пусть же этот Коран заменит тебе мою любовь" Так сказал мне Прекрасный Юсуф, а я говорю тебе, досточтимый Алишер: "Нет у меня ничего дороже этого Корана, и стоит он так же дорого, как и мое сердце, принадлежащее Прекрасному Юсуфу"

"О Аллах! - воскликнул шейх Алишер. - Этот список Корана еще возрос в цене, и стоит теперь дороже моего сердца - ведь он принадлежал Горькой Фаттьме... Но некому мне передать его... Никто не любит меня" Я сказала: "Мне грезы облегчают страдания. А тебе разве нет?" "Нет! - ответил шейх. Нельзя в мыслях и мечтах допускать близости с любимым. Не изменяй ему с его образом, это шайтан принимает его облик и приходит к тебе в мечтах. Ведь в жизни все будет по-другому, и не менее хорошо, но ты не обрадуешься, потому что это не будет похоже на то, что ты воображала. Если сохранишь целомудрие ума, каждое объятие в жизни будет чисто, как первое" Я спросила Алишера, что такое любовь на его взгляд. Он ответил: "Любовь - это способность воскресить любимого и воскреснуть по его зову. Если у гроба любимого ты не дерзаешь во всеуслышанье сказать: "Воскресни!", то чувство твое - не любовь, а желание любви, причем и слабое" Я сказала: "Ты мудр" "Если так скоро умру" - улыбнулся Алишер. "Почему?" "Когда встречаются двое и между ними возникает любовь, они не долго терпят препятствия со стороны супругов или суровых родителей, они убегают навстречу своему счастью. Так, когда встречаются душа и мудрость, они уходят из этого мира в мир лучший. Твое пробуждение будет моей смертью" "О нет!" "Не скорби. Длина моей жизни всего несколько минут, но я оставлю по себе больше, чем миллионы столетних старцев" "Так скажи мне еще что-нибудь" "Никогда не прекратятся войны на Земле. Однажды Плоть сказала Кинжалу: "Зачем ты преследуешь меня? Зачем хочешь оскверниться моей кровью, приближая свою ржавую старость? Войди в свои чистые сухие Ножны" "Ножны мои - моя жена, - ответил Кинжал. - А ты юная дева. Не могу я другим кинжалам и ножам уступить твою девственность. Войдут в тебя и кухонные ножи, но не брызнет кровь, потому что не брызжет из мертвой Плоти. Я Кинжал, а не нож кухарки, поэтому не войду в Ножны прежде, чем настигну тебя"

Я спросила Алишера, что надо для того, чтобы человек был счастлив. Алишер откликнулся: "У человека должен быть дом, в который он всегда может вернуться и жить в нем до самой смерти, но человек должен странствовать. Дома его должны ждать те, кого он любит, и кто любит его, но должен быть хотя бы один любящий и возлюбленный и у самой грани недостижимости. Не за гранью, а по эту ее сторону. И человек должен провести жизнь в странствии между всегда достижимыми любимыми и почти недостижимыми любимыми. А в странствиях человека должен сопровождать друг, потому что дружба - то единственное, что не приедается. А если человек еще и похоронил старых родителей, будучи в мире с ними, то он вообще блажен. И не важно, чем он занимался всю жизнь, и что оставил после себя. Но знай: земное счастье рекламный трюк ада"

Бодрствование 8

Вчера меня разбудило солнце. Под пение птиц за окном поднялся столп света и тепла, на вершине которого был золотой шар в молнийном блеске. Голуби танцевали перед ним на серебряных подоконниках, их крылья щелкали как синайские трещотки. Сегодня я завела будильник на 5.02. - абсолютный восход по астрономическому календарю - но у меня солнце появилось только в 5.40, в углу между скатами двух крыш. Сначала оттуда шел свет. Этот угол составляет 65 градусов, и в течение часа солнце катилось вверх по скату крыши. Это был час счастья и кипения радуг под ресницами.

Сон 9

Перстень самурая

Самурай умирал от ран. Близкие прощались с ним. Солнечные лучи проходили сквозь плетеную ширму и словно циновкой покрывали лицо больного. Его посетила и дама, которую он любил. Она только что плакала, но лицо ее и прическа уже были в порядке, а печаль выражали расширившиеся зрачки и растрепанная хризантема на платье, лепестки которой дама перебирала перед тем, как войти. Она вложила в руку самурая золотой перстень с острым рубином и хрипло прошептала: "Этот перстень - знак клятвы. Я клянусь, что если Вы умрете этой ночью, я последую за Вами" Дама выбежала из комнаты. Самурай хотел надеть перстень, но он не налез ему даже на мизинец. Тогда самурай крепко сжал его в кулаке, твердо решив бороться со смертью, чтобы спасти жизнь дамы. Он не давал себе расслабиться, сжимая кулак, и смерть не осмеливалась приблизиться. Однако силы самурая иссякали, ладонь его разжалась, и перстень покатился по плитам пола. От звона самурай очнулся и закричал слугам: "Перстень! Дайте мой перстень!" Утрата перстня до утраты жизни показалась ему страшной потерей. Он не захотел смириться с ней, и возмущение вызвало прилив сил. Слуга прихлопнул вертящийся перстень ладонью, будто бабочку, и подал его хозяину. Поймав свет от жаровни, рубин выпустил лучи, трепещущие и в самом деле, как крылья бабочки. Самурай снова сжал перстень в ладони. Близилось утро. Смерть, кажется, побеждала. У самурая начались судороги. От самых кончиков пальцев ног они поднимались до бедер, снова и снова. Вскоре судорога сковала и руку, сжимающую перстень. Пальцы впились в ладонь, а рубин как наконечник стрелы вошел в бугор под безымянным пальцем. Резкая боль остановила судорогу. "Что ж, и боль достойный противник" - подумал умирающий. Этой ночью прошел кризис, и самурай поправился. "Три вещи удерживают человека в жизни, -- сказал священник Тэннэн, -- долг перед ближними, страх потерять свое и желание победить. Если же этого нет, смерть предпочтительнее"

Бодрствование 9

Я стала записывать свои сны, и с удивлением поняла, что в часы, украденные у сна и отданные писанине, я не страдаю.

Сон 10

Пан

Ранняя весна напоминает раннюю осень - зеленый цвет начинается с желтого, им же и заканчивается. Желтые цветы как первые желтые листья хромают в траве под ветром. Я хожу по саду в безумии, окруженная безумием, как цветущие деревья - ароматом. Это безумие - чувство свободы, красоты, Родины - и это есть чувство души, вышедшей из тела. Внезапно я испытываю ужас. Мне хочется бежать оттуда, бежать, ломая кусты, не разбирая дороги, бежать как испуганное животное. Но я сдерживаю себя. Именно этого ужаса я и искала, я знаю, что если не убежать, а, наоборот, пойти на ужас... Я иду. Пот щекочет мне щеки и спину, слух и зрение обострились. Вдруг - ветка дрогнула, это колебание перефокусировало мой взгляд, и я увидела Пана. Чем-то он напоминает мне К. Но Пана невозможно принять за человека: он зеленокожий, с древесными ногтями. Вместо волос - спутанная трава и цветы. Белые как лепестки яблони белки глаз, а зрачки напоминают пчел, севших на лепестки. Пан был обнажен. Его зеленый, слегка напряженный член напоминал свернутый трубочкой лопух. Никогда в жизни я не испытывала такого желания. Мы бросились навстречу друг другу, из его рта пахло муравейником, волосы -сырой травой, а кожа - цветущей яблоней. Но едва Пан коснулся моих чресел, член его опал, и Пан с тоскливым воплем растворился в саду, вернув элементы своего тела туда, откуда они были взяты. Только жухлый лопух рос у меня под ногами. Становилось холодно. Я подняла глаза, и увидела, что сад облетает. Я чувствовала, как мои волосы седеют, а кожа покрывается морщинами. Чувство отчаяния, прошедшей, навсегда прошедшей жизни охватило меня, и я даже не могла рыдать в бессильной ярости.

Бодрствование 10

Часто я выходила на балкон и смотрела на Пруды. Когда мы расстались, зелени еще не было, и я видела лавки. Его я сначала принимала за бомжа, но как-то заметила, что приходит этот человек всегда в одно и то же время - в 19 часов, садится на одну и ту же лавку, сначала непременно кормит голубей принесенным с собой хлебом, а потом пьет дешевое пиво и что-то пишет. От письма плечи и голова у него дрожат, как будто его сотрясают рыдания. На следующий день я посмотрела на него в бинокль. Он пробыл на Прудах около двадцати минут, повторил ритуал и ушел в свою обычную сторону, покачиваясь скорее от равнодушия к тому, как идти, чем от выпитого. Я разглядела его профиль. Это был коренастый раскосый человек лет тридцати, опустившийся временно или навсегда - от большого несчастья. Ежедневные действия человека говорили о том, что в сентиментальную развалину его превратила любовь. Очевидно, он заходил на Пруды, возвращаясь с работы, садился на ту лавочку, где некогда кормил голубей со своей возлюбленной, и сочинял стихи.

На следующий день я прошла мимо него, дождавшись, когда он разделается с голубями. Человек запрокидывал голову с прижатой к губам бутылкой как трубящий архангел. Он не видел меня. Я вернулась и села рядом с ним. "Соседняя лавка свободна" - сказал он отрывисто. "Я каждый день вижу вас с балкона. Вы скорбите. Я подумала, не могу ли я как-нибудь помочь вам?" "Вы проститутка?" - спросил он с ненавистью. Его глаза налились кровью. Я поняла, что возлюбленная не умерла, как мне казалось раньше, а изменила. "Нет, я не то имела в виду. Просто разговор. Извините" Я поднялась, зная, что он меня окликнет, так как ничего ему не нравится больше, чем мучить себя. "Постойте! Если хотите, я расскажу. Расскажу" И он заплакал, сложив лицо в маску Трагедии.

Сон 11

Античная драма

Каменная сцена, обсаженная миртом. Рабы наклоняют миртовые деревца, заслоняя ими что-то на сцене. Выходит Резонер на котурнах и объявляет: "Скитаются сиамские близнецы. Идет спор: два разных это человека или один дух в двух телах? Им предлагают пищу - они едят одно и то же; им нравится одна девушка, они почитают одних богов!"

Резонер ушел, и рабы отпустили миртовые деревья. Оказывается, за ними скрывались полукружие хора, Мудрец и Сиамские близнецы. Это настоящие близнецы, правая рука одного и левая другого плотно связаны, то же и ноги.

Мудрец: Умертвим одного, если и другой умрет, то один тут человек!

Близнецы: Нет! Нет! Увы! Увы! Не хочу умирать!

Хор: Хоть несчастье жизнь такая - все ж ему она мила!

Мудрец: Нет! Нет! Я хотел вас напугать. Вот - поешьте хлеба. (Дает каждому близнецу по куску)

Хор: С жадностью едят они, а уж слышали дыханье смерти!

Мудрец: Съели? Одного из вас я отравил.

Близнецы: 1-й: О! О! Я умираю! Меркнет свет, спасите! Жить хочу!

2-й: О! О! Он умирает! Горе! Горе! Лучше мне сойти в аид, только ты живи!

Хор: Увы! Увы! Несчастные! Не хотят они расстаться! Хочет жить из них один, а другой желает смерти, чтоб другого облегчить.

Мудрец: Ну, теперь тут нет сомненья: это двое, не один! Не отравливал я хлеба, посмотрите, сам я ем!

Приходит Афина и разделяет близнецов.

Это моя рука с ножницами вспарывает веревки. Со сценой древнего театра меня связывает только взгляд. Я отрываюсь от нее, поднимаю глаза - и все, только что виденное, улетает в тартарары небытия. Рядом ты, и я говорю тебе: "Они пара, связаны они, или нет. А мы - два одиноких человека. Связаны мы, или нет"

Ты отворачиваешься, и я чувствую, как меня затягивает в гидравлическую трубу небытия, я лечу, исчезая. Просыпаюсь.

Бодрствование 11

...Сказала тебе: "Я познакомилась с таким интересным человеком на Прудах. Давай пригласим его в гости" А ты, глядя в одну точку и медленно подбирая слова: "Первая минута его пребывания в моей квартире станет последней минутой твоего пребывания в ней". Ты был мне так отвратителен тогда, что мне стало стыдно своего отвращения, и я обняла тебя. Гладила по теплой голове, как собаку, думая совсем о другом.

Сон 12

Парад эмбрионов

Мне снился парад эмбрионов на Красной площади. Стройными рядами шли полки: сначала сформировавшиеся, готовые к рождению младенцы с пуповинами, намотанными на правую руку, за ними - восьмимесячные и так далее, девять полков. Одними из последних прыгали на своих хвостах хребтистые рыбки. Звучала песня на мотив вальса "Бостон": "Что жизнь есть сон, / Не знает он,/ Несчастный эмбрион. / Спит и не знает он, / Тогда как жизнь его есть сон, / Есть непрерывный сон". А я знала, что люди размножаются не половым путем, а каким-то другим способом. Зачатие же, беременность и рождение в муках - "проклятие Евы", - есть проблема паразитологии. Сперматозоиды - это личинки какого-то паразита. В теле женщины личинка растет, создавая человеческий зародыш как среду своего обитания. Человек появляется неестественным способом, то есть, делает то, что мы называем "рождается". Паразит, живущий в каждом рожденном человеке приносит ему большие неудобства в виде половых инстинктов и сопутствующих проблем. Само разделение людей на два пола - следствие воздействия паразита. Меня почему-то паразит покинул, я перестала чувствовать себя женщиной и оказалась просто человеком, изуродованным половыми признаками. К совокуплению я питала отвращение как к скотоложству, и не знала, заражусь ли я снова паразитом, если вступлю в связь. Проверить мне отчаянно не хотелось. На всех мужчин и женщин я смотрела, как на умалишенных, и с тоской думала: "Неужели я единственный здоровый человек на этой планете?" Я пыталась вспомнить или понять способ естественного, бесполого размножения людей, вспоминала о монастырских уставах, как мне казалось, в искаженном виде сохранивших память об этом, вспоминала начало книги "Бытия"... Персть земная, из которой сделан (взят?) Адам... Ева, "отпочкованная" от Адама... Черви... Я вдруг поняла, что человек и червь - одно. Черви - это настоящие человеческие младенцы, погибающие, не успев развиться в человека. Действительно, в человеческой культуре червь - значимое существо. Через понятие червя определяется отношение живого человека к Богу и отношение Бога к умершему. "Я царь - я раб - я червь - я Бог!" И в Библии, про Геенну Огненную: "Идеже червь не умирает". Мертвый взрослый кормит своим телом младенцев - вот зачем смерть. Внуки съедают дедушку и бабушку - вот почему старики так любят внуков.... Правда, я так и не выяснила, как я бы могла произвести на свет червя. Я только собралась накопать червей и заняться их воспитанием, но проснулась от острого приступа полового инстинкта.

Бодрствование 12

"Что мне делать с моей любовью, скажи, что мне делать с ней, если она не найдет выражения в семье? Я перечитал "Божественную Комедию", ища примера. Это круто. Несколько удивило то, что Беатриче обвиняет Данте в том, что он ей изменял, тогда, как он был женат, да и она была замужем"

Он был женат, и она была замужем. Он нашел в ней все, что искал в других женщинах: ум, красоту и доброту. С показал мне фотографию, которую носит в паспорте, у сердца. Некрасивая, тонкие и мелкие черты истерички. Рот, как шрам. Но, если судить по шее, у нее стройные ноги, плоский живот и идеальная грудь.

Он полюбил ее не сразу: любовь как взрывчатка на протяжении нескольких лет грамм за граммом закладывалась в его душу при каждой встрече, год от года, и, наконец, сердце детонировало. Утром С случайно встретил приятельницу, изредка приезжающую в Москву, а вечером посадил на поезд отвергнувшую его возлюбленную. С шел по перрону медленно, как раненый, нагнув голову и тяжело переставляя ноги, его слезы падали на асфальт, словно капли крови. С завалил возлюбленную письмами. Каждый день он отправлял по два письма: одно сочинял в обеденный перерыв, рассчитывая время так, чтобы успеть сбегать на угол и опустить его, второе - ночью, когда жена уже спала, опускал его утром. С перестал обедать, перешел на папиросы и "Жигулевское", собирая деньги на поездку к ней. Она читала письма вместе с мужем. Муж сначала смеялся, потом перестал. Она все поняла, позвонила С и попросила больше не писать ИМ. С долго слушал короткие гудки, пунктиром соединяющие его с ее городом. "Кто звонил?" - спросила жена. "Меня вызывают в командировку!" - крикнул С. Жена подумала, что он от этого в бешенстве.

Сон 13

Огонь и Огла

Это был Карфаген. Его осаждали. Боевые лошади под городскими стенами ревели как свиньи. Испарения живых и мертвых, разной степени разложения, тел туманом стояли в долине. Ручьи, втекающие в город, несли кровь. Горожане сжигали на домашних алтарях все, что годилось в жертву богу или могло быть взято врагом: золото, драгоценные паволоки, благовония, слоновую кость, багряницу, жемчуг. "Карфаген падет, когда воду будете жертвовать огню как единственное достояние свое, как единственный источник жизни своей!" - кричала старуха-пророчица в медную трубу, установленную на центральной площади. Голос ее, подобный бычьему мычанию, усиленный и искаженный, разносился по улицам. На террасу дворца вышла царица. Ветер шевелил пыль и обрывки гари на яшмовом полу. Женщину звали Огла, она видела четырехугольную палатку своего мужа на поле брани. Огла знала, что царь ранен и, обложенный свежим бараньим мясом, сырой запах крови которого уже не заглушает вони гниющей раны, а смешивается с ней, смотрит в прорези войлока на неспешную гибель своего войска. С высоты пятого дворцового этажа царице было прекрасно видно, что карфагеняне гибнут. Огла была тридцатилетней сутулой женщиной, худой и с ужасающей кожей - краска и воск испортили ее. Аллергия, экзема, волчанка - болезни знатных дам Карфагена. Огла увидела, что четверо офицеров вынесли из палатки ее мужа тело, завернутое в баранью шкуру, и побежали с ним к городской стене. Огла посмотрела на небо. Бог пронзил толщу небесную лучом и наколол на него глаз Оглы точно бабочку на булавку. Слеза испарилась. В царицу вошел огонь. Она сбежала в подвал и с ног до головы облилась вином, разбив несколько сосудов серебряной плеткой. Она щедро окропила и свою колесницу с четверкой коней. Конюху с верхнего яруса показалось, что царица осыпала лошадей рубинами. Огла направила хмельных, человеческим смехом хохочущих коней прямо на дворцовый алтарь и, горящая, выехала за городские ворота. Оба войска в благоговейном ужасе опустили мечи - огненная женщина на огненной колеснице вылетела из Карфагена и скакала прямо на нападавших. Безусловно, это была богиня. Враг бежал, карфагеняне гнали его до самых вод Агнефа, в которые низверглась божественная колесница. Только царь мог бы узнать в гневных кличах богини ночные крики своей жены. Он всегда говорил ей: "Ты кричишь так, будто тебе больно, у меня сердце кровью обливается". Но обескровленное тело царя уже вынесли из палатки.

Бодрствование 13

Мы встречались около недели. Я была зрителем, необходимым человеку истерического типа. С рыдал, тушил папиросы о собственную ладонь, в тех кафешках, куда я его приглашала, в его руках лопались бокалы.

Он взял три отгула и поехал в ее город. С приближался к ее дому, когда она выходила оттуда под руку с мужем. С утверждает, что если бы она прошла мимо, не взглянув на него, он умер бы от разрыва сердца. Но они подошли к нему, лучезарно улыбаясь. Они приняли его как гостя, и за столом С почувствовал себя униженным светской беседой жены и снисходительными подтруниваниями мужа, которого считал подлецом. С решил напиться и устроить драку. Драки он не помнит, - очнулся в постели, посреди ночи, голова болела, язык присыхал к нёбу. С запомнил запах чистого белья, запах чужого дома и струю воздуха теплой осени, лившуюся в форточку. Он лежал и принюхивался в темноте, стесняясь встать и отправиться на поиски воды.

И пришла она. По мере того, как она медленно раздевалась, усиливалось сияние ее наготы. С не догадывался, что у нее могут быть свои счеты с мужем. Он думал, что произошло чудо, и она полюбила его. Он думал, что они уедут вместе, но она вернулась в спальню к мужу, и запах прелюбодеяния до утра душил плачущего С.

Сон 14

Стихия Сильвия

История Сильвии приснилась мне в виде очередной серии фильма о жизни на Диком Западе.

Род Сильвии Кин прибыл из Ирландии. Сильвия решила беречь руки и устроилась барменшей в салун. Когда она брала с полки бутылку виски, то представляла, что держит в руках слиток золота, а глядя на жилистую струю напитка, врастающую в стакан, воображала себя плавильщицей металла. За стойкой сидел дед Сильвии с потертым кольтом и брал на мушку всех, кого обслуживала его внучка. Грудь Сильвии вздыхала и покачивалась за синей шелковой стенкой ее платья. Сильвия была из тех, кто из разряда детей переходит сразу в разряд женщин. У нее были глаза с очерком жемчуженосной ракушки. И губы как дольки красного мандарина. И родинка у основания груди. И потная толпа ухажеров, воняющих кожей, спиртом и нагретым металлом. Сильвии нравился один. Казалось, что вместо глаз у него пули, а штаны вот-вот лопнут в области гульфика. Однажды он расплатился с Сильвией запиской, накарябанной на долларовой бумажке. По почерку и орфографии Сильвия поняла, что Ковбой малограмотен. Но она пошла на свидание. Она вылезла в окно и побежала на огороды, задыхаясь от жесткой свежести запаха травы и росы. Луна маячила в лаковых задниках ее туфелек. В первое свидание Ковбой не удостоил Сильвию беседы. Он схватил ее сзади и повалил на грядки латука. В дальнейшем Сильвия не скрывала своих чувств. Она устраивала сцены ревности в общественных местах. Она закатывала пощечины девкам из публички. Она прилюдно бросалась Ковбою на грудь и всем рассказывала о том, что шьет приданое. Ковбой решил жениться на блондинке из протестантской семьи, с головкой гладкой, как луковица. Когда Ковбой и Луковица объявили о своей помолвке, Сильвию заперли в доме. Сильвия этого не заметила - она и не собиралась выходить. Сильвия кое-что придумала. Она собрала свою волю в кулак и до самой свадьбы Ковбоя и Луковицы вела себя прилично. Поздравила невесту, подарила ей букетик полевых цветов, и все такое. На свадьбу был приглашен весь Таунвиль. Столы поставили в платановой роще, чтобы гулять днем и не страдать от жары - это была идея Сильвии. Сильвия помогала сопернице готовиться к свадьбе, выбрала место в роще, куда лучше посадить молодых. Ей бы очень хотелось повеселиться на бракосочетании Луковицы и Ковбоя, но, к сожалению - мигрень, от которой Сильвия буквально на дерево лезет. Сильвия объявила, что останется в постели. Ее не трогали, ей обещали принести кусочек свадебного торта. Пока все были в церкви, Сильвия в синем платье забралась на верхушку того самого платана, под которым суждено было сидеть молодоженам. В шипении ветра небесного ей слышалась ее судьба. Сильвия выйдет за золотоискателя и уедет с ним на прииски. Сначала она будет кухарить для старателей, потом ее муж найдет золото. Сильвия сбежит с тем, кто убьет ее мужа, потом с тем, кто убьет его, с тем, кто того, и с тем, кто этого. С кем-нибудь она доберется до Большого Города... Сильвия верила, что так оно и будет, но все это показалось ей таким пустяком по сравнению с великой природой, ее ветром, землей, водой, древами и травами. Стихия вошла в Сильвию тысячей живых духов. Сильвия никогда раньше не чувствовала себя такой живой. Но жизнь знает, к чему стремится, и Сильвия без малейших колебаний исполнила свой план. Она спрыгнула с платана и упала прямо на пиршественный стол, пред очи молодых. Она сломала шею и билась в предсмертных конвульсиях среди разбитой посуды. Свадебный сливочный торт разлетелся в клочья. Кровь Сильвии смешивалась на скатерти с разлитым вином. В глазах у нее застыли широкие пыльные улицы и дома, на крышах которых лежали облака. Луковица упала в обморок и не видела, как Ковбоя стошнило. Свадьба была расстроена. Ковбой бросил молодую жену и уехал на прииски. Таунвиль был переименован в Сильвия-Сити, за последующие пятьдесят лет разросся и стал Большим Городом, который презрела летящая с дерева Сильвия.

Бодрствование 14

Утром она проводила его на поезд, а муж не вышел проститься. День был почти летний, жухлые листья наводили на мысль о засухе. Она сказала, что приедет, что надо ждать, и ни в коем случае не писать, не приезжать самому.

С был обескуражен. Он боялся ослушаться, боялся, что она обманет. Он пил и не расставался с телефоном, ожидая звонка с вокзала. Она приехала раз, и второй, и третий. Он встречал ее и сажал на поезд, более - ничего. Дарил цветы и надеялся. Краснел, целуя в щеку, и как о мечте вспоминал о той ночи. Так было полгода. Жена ушла от С к сослуживцу. Он остался один, тосковал по возлюбленной и по ребенку, спивался. Любовь стала для него культом. С увеличивал и обрамлял фотокарточки любимой, развешивая их по всей запущенной квартире, купил и повесил на стену карту ее города. Он ел то, что когда-то ел с ней, ходил там, где когда-то ходил с ней, стал поклонником того певца, одну песенку которого она как-то одобрила. Он покупал новую одежду, но ходил в обносках, чтобы предстать нарядным перед возлюбленной. Если она долго не приезжала, С встречал все поезда, на которых она могла приехать. С считал себя очень занятым и очень несчастным человеком, тогда как все это время был счастливым бездельником. Я не знала, встретила ли я единственного на земле мужчину, посвятившего жизнь любви, или эгоиста, спрятавшего под красивой маской свое инфантильное нежелание участвовать в делах этого мира.

В ее отношениях с мужем наступил очередной кризис, и она приехала. Весь апрель С был счастлив. Они целовались на улице, как подростки. Кормили голубей у Прудов, и голуби вспрыгивали им на руки и клювами щипали ладони, чего никогда больше у С не бывало. Она научила его таким вещам, о которых с женой он даже заговаривать не смел. Они мыли и целовали друг другу ноги. Ей нравилось, чтобы он привязывал ее к кровати, и так любил.

Приехал муж и увез ее. Конечно, она этого ждала, но для С это было неожиданностью. Он нашел записку и убранную квартиру без женских вещей. Квартиру, из которой убрали счастье. Некоторое время он преследовал их. Жил как бомж в их подъезде, пряча за пазухой нож с выкидным лезвием. С хотел, чтобы муж возлюбленной ударил его ножом и сел в тюрьму. Муж опасался, что С зарежет его или его жену. Все закончилось арестом С. Мать вызволила его и определила в клинику. Там С отучили желать смерти себе или кому бы то ни было. С тех пор он вот уже почти год ходит на Пруды, кормит голубей и пишет стихи. Я попросила показать - что там у него на мятых листочках, перепачканных сигаретным пеплом. "Не при людях" - сказал С. И я пригласила его к тебе. Он успел показать только одно стихотворение - "Симон Киринеянин" Вот оно.

Звездной иглою глаз мой маня

В чаще сияя

Чаша сия

Смертно страшила меня.

Думал я о Небесном Отце

Когда рядом дышали спящие пары

От напряжения на моем лице

Лопались капилляры.

Но за деревьями чаша одна

Зев раззевала

Мне показала:

Мусор стоит у луженого дна.

Как я просил просил Судию

Чашу другую...

Из нержавеющей кружки я пью

Воду сырую.

Ты мне не дал моего креста

Но возвращаясь к своей лачуге

Все же сорву мозоли от плуга

Крест понеся Твоего Христа.

Меня удивили изысканность формы и то, что стихи не о любви к женщине. "Я люблю ее как Бога" - сказал С. "Я не хочу, чтобы мои стихи, посвященные ей, читали своим телкам всякие козлы. Пусть лучше верующие читают их Богу. Не важно, какие слова и о чем они. Это то чувство, которое я испытываю по отношению к ней"

И в замочной скважине загремел ключ. С втянул голову в плечи и закружил по комнате.

Мы расстались из-за С. Он предложил мне по-дружески переехать к нему, но я предпочла вернуться к себе. Я всегда смогу найти его на Прудах, если захочу.

Сон 15

Кедрон в Париже

Мне приснилась парижская улица, парижская ночь, - ведь никто никогда не спутает парижскую ночь с римской или мадридской, - прошел дождь, и мокрый мрак истекал кровью светофоров, поворотников и тормозных огней. Но во сне моем это был Кедрон, полный жертвенной крови, и я должна была перейти его, перейти улицу, лавируя между машинами, остановившимися на красный свет. Но я боялась перейти, ведь за Кедроном - Гефсимания. В моей голове прозвучали слова Бога: "Не желай и не жалей того, что не в твоей судьбе. Твоя судьба - Моя Рука" Я проснулась в благоговейном ужасе, впервые, может быть, испытав его на самом деле. Как описать это чувство? Страх без протеста? Протест без гнева? "Да минует Меня чаша сия, но да будет на все воля Твоя"

Бодрствование 15

Я тоже рассказывала С о любви. О любви к К, а не к тебе, конечно. Он был очень красив. Его лицо, подернутое морщинами, и глаза с вишневыми радужками принимали такое множество выражений, что могли передать не только чувство, но и мысль. Я никогда не встречала другого человека с такой богатой мимикой. Плавный голос К немного потрескивал, как старая пластинка, и обволакивал слушателя. На его лекциях впадали в транс и словно видели то, о чем он рассказывал. Думаю, не только я, но и многие другие девушки грезили не о том, о чем говорил профессор. Его глаза блеском соперничали с толстым обручальным кольцом, когда К подносил руку к лицу. Я не пропускала его лекций. Приносила журнал и садилась в первый ряд. Многие были влюблены в историка древних литератур, но я одна - откровенно. Он играл со мной, то лекцию напролет не сводя с меня глаз, то намеренно пряча взгляд, и я боковым зрением ловила молнии его зрачков, ускользающих от моих.

Сон 16

Ограниченность богов

К читает лекцию. Я слышу его голос и вижу то, о чем он рассказывает. Он говорит о богах древнегреческого пантеона. "Они обладали физическими возможностями, превосходящими человеческие, но это делало их в психологическом и интеллектуальном плане гораздо беднее и неразвитее людей. Зачем развивать интеллект, если всего можно достичь силой? Благие по природе, они подчас очень скверно поступали с людьми просто потому, что не понимали многих вещей. Смерть, боль, страдания понятны во всем трагизме только перед осознанием конечности земной жизни. Чувства конечности и ограниченности у них не было совершенно. Чувства не было - а конечность и ограниченность были. За многие века боги уничтожили все растения, из которых получали амброзию и нектар, и вымерли, этого не сознавая. Голод и смерть они воспринимали как нечто временное, преходящее, как тяжелую зиму, и до последнего так и не забили тревогу. Боги среди прочего не знали, что такое "если", и потому не владели формальной логикой. Аристотель превзошел их бесконечно. А для них не было условности, ведь в вечности когда-нибудь будет всё. Иллюстрация этому - эпизод мифа о Дионисе. Он сделал предложение смертной деве. Она ответила: "Да, если отец разрешит". "А что значит "если"? Когда-нибудь обязательно разрешит" - отвечал Дионис. Дева не смогла объяснить, и бог овладел ею тотчас же"

Мне представилась такая картина: боги умирают от голода на Олимпе. Отощавшая Афродита не может поднять руку, отягощенную золотым браслетом. Ника сложила поблекшие крылья. Афина рыдает над неподъемным шлемом, Арес над мечом, Гефест - над молотом, Зевс над скипетром, Артемида над колчаном, Аполлон над кифарой, а Дионис над кубком. Все вещи богов стали слишком тяжелы для них. Нет сил ни слететь, ни пешком спуститься с Олимпа. Одна Деметра, привыкшая страдать по полгода, стойко переносит кризис. Она поддерживает огонь в очаге. Боги спят или плачут. Эрот стал рахитом. Слабые нимфы, наяды и сатиры уже вымерли, отравив трупным ядом источники и луга, отчего вымирают и простые греки. Вещи богов пережили богов и достались в наследство людям. Древние римляне под новыми именами почитали лары умерших богов.

Бодрствование 16

Я нашла его водительские права на дорожке, только что протоптанной дворником в свежем снегу. Это было утро перед экзаменом. В коридорах университета было темно, а за окнами кафедры светало. Синее давило на глаза, и в пещерах мозга ворочался сон. К сидел с книгой на кожаном диване и водил ею, как зеркалом, пытаясь поймать страницей мерцающий свет снега на подоконнике. Я поздоровалась, он кивнул, не отрываясь от своего занятия. "Вот ваши права. Вы их потеряли" "Правда? Спасибо! А где мое счастье? Вот права, а где счастье?" "Может быть, оно тоже здесь" "Ты уверена?" "Главное, чтобы вы были уверены" К взглянул на меня изумленно. Я поцеловала его. Он сказал: "Такая наглая", -- обнимая меня.

Я думала, что скоро мы будем вместе, исходя из того, что облако вожделения снизошло на нас. Мы молча обедали в университетской столовой, с трудом глотая и чувствуя ожог сквозь обувь, если случайно соприкасались под столом ногами; шептались в библиотеке; гладя друг друга по рукам, листали фолианты; мы целовались на кафедре и в автомобиле и все время говорили о том, что скоро мы поедем куда-нибудь вместе.... Ко мне он ехать отказывался, - у меня еще была жива бабушка. "Ну, куда же я тебя приглашу? Куда же? Ведь у меня дома жена..." - говорил К, облизывая мои губы. У него вполне хватило бы средств на то, чтобы снять квартиру, но его устраивал флирт. К нравилась моя страстная неудовлетворенность, и он боялся, что мне окажется мало того, что он может мне предложить.

Весной мы стали ходить в университетский сад. Запахи и лепестки пролетали мимо нас. Однажды мы легли в траву, качнув куст шиповника. Мы стряхнули с него ливень света, и волосы К заблестели. Куст распрямился, тень вернулась на свое место, но блеск не исчез, - так я впервые заметила его седину. 52 - не так уж и много.

"Тогда вы занимались любовью, так я понимаю?" - сердито спросил С. "Да" "И он оказался..." "Нет. Все было хорошо. Мы вместе ездили в Красновидово"

Сон 17

Соломинка

Зима, мы идем с К по обледенелой улице. От холода болит позвоночник. Низкие черные деревья голыми ветками царапают мне шею. Костистый лед под ногами. Но настроение у меня приподнятое, потому что я с К, и мы говорим о чем-то приятном. Порыв ледяного ветра обжигает, но приносит запахи весеннего сада. Ветер не прекращается, вместе со снегом он несет нам в лица белые и розовые лепестки и какой-то растительный пух, мягкий, как пудра. Ветер не ослабевает, но становится все теплее и мягче. Я щурюсь, и раскрываю глаза, только когда ветер уже не заламывает мне ресницы, а ласкает мое лицо. Я вижу, что мы пришли в весенний сад. Деревья в цвету, вьются тонкие нити запаха, я вижу, как нарциссы, тюльпаны и ирисы прорастают на клумбе. Они заставляют шевелиться влажную черную почву, напоминающую бархат, потом из нее появляются молочные ростки, похожие на согнутые в суставе локти и колени, они распрямляются и тотчас зацветают, стряхивая черную рыхлую землю, как мы с К несколько минут назад стряхивали снег. Отчетливые, различимые ароматы. Я осязаю лепестки, боюсь испачкать лицо пыльцой. К говорит: "Сегодня Рождество. Ветер из Вифлеема принес весну" И я вижу запутавшуюся в ветвях благоуханной яблони соломинку. Я понимаю, что это соломинка из того вертепа, в котором родился Спаситель, и просыпаюсь в слезах счастья. Вспоминаю, что К умер.

Бодрствование 17

Мы провели вместе три недели, а нам не надо было этого делать. Я ждала сплошного счастья и любования друг другом, а поняла только, что мой возлюбленный - немолодой человек, страдающий хронической усталостью. К целыми днями лежал в нашей комнате, читал газеты и спал. Его дыхание сливалось с ветром за окнами, а тени тюлевых занавесок пульсировали на его лице как тени волн на дне. К вечеру он собирался с силами, долго приводил себя в порядок, томно напевая, и шел гулять с коллегами. Он заигрывал с дамами, высоко молодо смеялся и рассматривал вино на свет перед тем, как выпить. К возвращался, и шаркал по номеру шлепанцами, сопя и постанывая. Под глазами у него были сиреневые круги. К засыпал сразу, всхрапывал и скрежетал зубами во сне. Иногда по утрам мы занимались любовью. Мне казалось, что он делает это только ради меня, а ему бы хватило нежности. Просто лежать рядом, ловить губами волоски на руке, превращать палец в кокон шелкопряда, наматывая на него прядь. Если бы на протяжении пяти месяцев я не представляла себе совсем другое, как я была бы счастлива...

Я защитилась, и с тех пор видела его только однажды. Это была случайная встреча на улице. Седой сутулый человек с портфелем козырнул мне с четной стороны. Я улыбнулась ему и прошла мимо, поедая велюровую мякоть банана с трупными пятнами на кожуре.

Сон 18

Помада Мальтуса

Мне снилось, что английский экономист Тобиас Мальтус изобрел некое средство "для предотвращения перенаселения миров", которое, если нанести его на слизистую оболочку рта, переводит человека в иную реальность. По мере того, как действие снадобья пропадает, действительность становится все тусклее и безрадостнее, а если человек применит средство еще раз, то снова перенесется в другой мир. Так мне объяснил продавец. Это было в Лондоне, в антикварной лавочке, где продавались шагреневая кожа, портрет Дориана Грея, бутылка из-под ямайского рома, в которой сидел демон, исполняющий желания, обезьянья лапка и другие безделушки. Все там стоило очень дешево, и называлась лавчонка "Разочарования". Это была помада в металлическом футляре в виде кузнечика. Меня разыскивал Интерпол. Я купила помаду и тотчас воспользовалась ею перед пыльным зеркалом в медной раме, на дне которого жили привидения.

Я оказалась в самом прекрасном месте на Земле, к которому так долго шла в своих снах.

Только губы пощипывает от помады Мальтуса. Я сижу на холме в Сурковском логу. Соседние холмы в сизой дымке, насекомые осваивают мои туфли, пауки приплели ногу к сухому стеблю. В ушах звенит от разнообразных трелей. Сурковский лог - это ландшафт действительно счастливого сна огромное обозримое пространство, единицами измерения которого являются взгляды - и можно мерить, как попало, без кадроискателя, потому что все, куда ни кинешь взгляд, совершенно. Хочется обежать весь лог, но, во-первых, обозримость оказывается ложной - каждые два холма расходятся, обнажая долину, и, если углубиться, так закружит, что среди множества покатых дорог, ручьев и зеленых холмов с песчаными проблесками и то еловыми, то березовыми лесками на макушках, не найдешь своих, - все будут казаться своими или чужими, как заладит (это тоже черта сна). И передвигаться в логу совсем не легко - все время в гору или по бугристому склону, а если по ложбинке дна - то по мягким кочкам, которые коровы сбили из ручья как из молока масло.

Вот где, не умея летать, чувствуешь себя калекой. Однако я умею. Надо облететь все холмы, дублируя рельеф, пусть трава поцарапает грудь и шею. Я буду лететь, задирая подбородок, как плохой пловец, и рулить вытянутыми вперед кистями рук. Однако мне так саднит губы, что хочется срочно найти воду. Вот в одном месте сверкнула вода, но в нее попрыгали невидимые лягушки, - я прочитала это по движению травы. Я лечу дальше, я еще плохо умею это делать, и боюсь подниматься высоко, как плохой пловец боится заплыть далеко от берега. Просияла в траве семья жемчужных бледных поганок. Множество больших, каких-то балетных грибов тоже появляются в сказочных снах. В месте, недоступном коровам, я нашла крошечную заводь. Она была так прозрачна, что сначала мне показалось - мелкая сухая листва невесомо лежит на воздухе. Мне приходится пить через полую травинку, потому что на губах моих - моя Родина, едкая мазь, от которой уже кровоточит моя кожа.

Из лога я вышла в село Слонское. Пыль на дороге была белой, как мел. В селе я нашла свой дом, такой же белый, как дорога. На его металлической крыше лежало солнце. В саду припекало, а в доме была прохлада. Я вошла в дом, открыла окно, и ветки садовых деревьев протянули в комнату свои руки, увешенные плодами. На железной кровати спал помолодевший К, но я не могла поцеловать его безобразными губами.

Человеческое счастье длится неделю - это крайний его срок. Шесть дней ты познаешь его совершенно, на седьмой наслаждаешься его полнотой. Так было и у меня. Неделю мы гуляли в Курпинском лесу, по тем местам, которые я так хорошо изучила в прошлых снах, летали над Сурковским логом, разговаривали, читали, занимались любовью. На восьмой день действие помады Мальтуса стало ослабевать. Мой мир рушился на моих глазах так же, как трескались мои губы. Мы разучились летать, в доме появились трещины, а на лице К - морщины. На десятый день мы не смогли дойти до лога, - так далеко он оказался, а на двенадцатый - пробраться в лес, так зарос он крапивой и чертополохом. Дом разрушался, сад засыхал, К старел. Портилась погода, а у К - характер. Он глупел, дряхлел и пилил меня, говорил, что губы у меня гниют и воняют. На шестнадцатый день за окнами лил холодный ливень, в доме пахло сыростью и гнилью, как в старом подвале, К обмочил постель. Вместо того, чтобы помочь старику, я намазала губы помадой Мальтуса. Я должна была это сделать на восьмой день, как только заметила первую морщину, первый седой волос К, первый жухлый лист за окном, но я слишком любила. К, Родину? Или себя? Я оказалась на берегу моря, сияющего как бертолетова соль, жемчужный песок затопил мои ботинки. С губами все было в порядке, их только немного пощипывало. Я поняла, что превращаюсь в Агасфера, потому что отныне буду заботиться только о собственных губах, пока не кончится помада в футляре в виде кузнечика.

Бодрствование 18

Ты позвонил мне и спросил, не собираюсь ли я к тебе в гости. Я ответила, что нет, и повесила трубку. У человека всего две руки, чтобы держать в них какие-нибудь человеческие игрушки, тогда как остальные спрятаны в шкафу. Всего два полушария мозга, чтобы держать в них другие, более изощренные игрушки. А где, в каком шкафу хранится все остальное? И какой взрослый открывает шкаф и подает мне то, или другое, чтобы я не плакала, надоевшую игрушку бросив? Несколько дней назад я так тосковала по тебе.... Тосковала, чтобы не скучать, ведь душа моя не привыкла быть без занятия, в отличие от праздного тела. И вот погремушка тоски по тебе брошена, и мне достали с верхней полочки другого, давно умершего любовника, и я поняла, что совсем не забыла его, а, соскучившись, полюбила еще больше...

Сон 19

Радио миров

Во сне у меня было радио миров. На средних волнах ловились времена этого мира, на длинных - загробного, на коротких была Премудрость Божия, копилка всего, что еще только будет сотворено, но Богу, естественно, известно, это как бы Его воображение. На ультракоротких - сама вечность. Но вечность ловить было нельзя, - это означало бы безвозвратный переход в сверхплотность, что-то вроде попадания в черную дыру. Красная кнопка переключения на УКВ была опечатана сургучной пломбой. На всех станциях Софии звучала музыка, что в моем понимании как-то соответствовало волновой теории мира. А я хотела услышать голос К. Если не в прошлом, на средних волнах, то уж на том свете. Но оказалось, что поймать недавнее прошлое не так-то просто. Я вспотела, микроскопическими движениями подкручивая колесико. Все напрасно: писк динозавров или шум мирового океана было поймать гораздо легче, чем последние века. Треск пожара Москвы в 1812 году и мат, перемежающийся руганью по-французски, были самыми современными из услышанных мною звуков. Хорошо ловилось будущее: реклама на евроязыке, отдаленно напоминающем английский, и репортаж из Африки, оставшейся без электричества накануне Ледникового периода. Я нажала кнопку. На длинных волнах стояла тишина. Я усилила звук до предела. Загробные радиостанции молчали. Однако моя собака начала выть. Я поняла, что просто не слышу, и, хотя могу с помощью этого приемника составить представление о прошлом и будущем Вселенной, но не могу, не могу ничего узнать о своем прошлом и будущем. Ни о родных, ни о любимых, ни о себе. Я почувствовала себя потерявшимся ребенком, который вроде недалеко ушел от дома, а уже не знает, куда идти, и боится, что никогда не вернется к своей маме, к своим игрушкам, в свою комнату. Я обняла собаку, заплакала и проснулась. Собака действительно выла во сне, подергиваясь и заворачивая веки, оголяя розоватые белки.

Бодрствование 19

Ты снова позвонил и пригласил "на блинчики". Мама научила тебя делать блинчики с разными начинками, и вот уже много лет ты кормишь ими женщин. Однако меня это не заинтересовало. Весь день я играла образом К: рассматривала фотографии, перечитывала конспекты его лекций. Я совершенно точно помнила, что общаясь с ним, не испытывала счастья, но вспоминая события тех лет, я стала думать, что все-таки была счастлива, просто не замечала этого. И последняя мысль наполнила меня грустным счастьем.

Сон 20

Жгуты из савана

Это был редкий случай: я даже не догадывалась, что сплю, хотя обычно во сне я знаю, что нахожусь в другом мире, или, по крайней мере, сознаю, что со мной происходит что-то необычное. А тут - ничего, даже подозрения не закрались.

"Ты умрешь на закате того самого дня,

На рассвете которого не станет меня"

Эти слова действительно приснились К в Красновидово. Он не относил их ни ко мне, ни к себе, просто дивился играм подсознания и на разные лады мурлыкал зловещий стишок себе под нос, пока брился.

Этой ночью его голос, как никогда печальный и усталый, произнес эту фразу в моей голове, и я оказалась на закате того самого дня, в своей квартире. К действительно умер на рассвете, в реанимации. Когда начнется Всеобщее воскресение, какой-нибудь оператор снимет реанимационное кино. Мне позвонили из университета в полдень. Я оторвалась от стирки, записала координаты морга, куда должна была придти на панихиду, подождала, пока высохнут слезы, и продолжила стирать. Стишок я не вспоминала, и закат того дня не помню. Его словно не было в действительности, его словно вырезали и перенесли через несколько лет в сегодняшний сон, вместе со стишком, который, возможно, К и произнес когда-то печально, а я не слышала. Услышала только во сне. Меня охватили тоска, нежелание оставаться в этом мире без К и чувство долга. Я как будто обязана была умереть на этом закате. Я открыла входную дверь, чтобы облегчить кому-нибудь неприятный труд, села в ванну в шортах и футболке, чтобы выглядеть перед живыми хотя бы относительно прилично, и опасной бритвой вскрыла себе вены в локтевых сгибах и поджилках. Из ванны я видела окно, что в реальности невозможно. Цвет воды приближался к цвету закатного неба. Поначалу язычки крови завивались растительным узором в голубоватой от отсветов кафеля воде, а потом она стала розовой, алой, и легкий запах хлорки сменился легким запахом железа. Один оттенок красного наслаивался на другой, я считала их, и не знала их имен, и слабела, и раны приятно саднило.... И вдруг в вишневой (она стала такой, потому что за окном стемнело) воде отразилось лицо. И дыры были вместо радужек. Я подумала, что так у всех мертвых, но тотчас поняла: радужки есть, вишневые радужки. Я с трудом повернула тяжелую голову. К стоял в саване. Он гневно выдернул пробку из ванны и разорвал ткань на груди. Жгутами из савана он перетянул мои руки и ноги. Его пальцы были холодны и прозрачны, как лед. Он сжимал мои раны не для того, чтобы согреть, а для того, чтобы охладить. Я подумала, что такое сильное кровотечение может остановить только мертвый. У меня не было сил, чтобы сказать ему что-нибудь. Мысленно я просила его поцеловать меня и смотрела на его темные губы. В жизни такого цвета бывает только сирень. К перенес меня на постель, уложил и сел рядом. Он него шел холод. Капли воды, скатившиеся на пол с моих волос, затянулись коростой льда. Я подумала: "Может быть, я умерла, и мы всегда будем вместе", и улыбнулась, засыпая. Когда я проснулась, мне было холодно - ночью прошел дождь, а окно оставалось распахнутым. К не было. Я вскочила, вспомнив, что у меня открыта входная дверь, и обнаружила, что я не в шортах, а в ночной рубашке, и волосы у меня совершенно сухие. И нет ни жгутов, ни порезов.

Бодрствование 20

Я задумалась над своим поведением за последний месяц. Сплю, предаюсь воспоминаниям, записываю сны, и что придет в голову. Если ничего не приходит, описываю природные явления. На рассвете смотрю на солнце, отчего уже болят глаза. Я словно хочу сойти с ума, жду, когда перестану замечать грань между сном и явью, фантазией и бредом. И чем это я отличаюсь от С, от безделья играющего в любовь.... Я знала, что ты дома, и решила пойти к тебе. Под твоим балконом стоял С и плакал. Увидев меня, он бросился мне на шею. Плач усилился. От С сильно пахло одеколоном, и я не знала, на каком выводе остановиться: то ли он пил его, и это пьяные слезы, то ли он собрался на свидание, но оно отменилось, и он плачет от огорчения. "Это ты... Я люблю... Госсподи... Он не дал... не дал мне... твой телефон. Ты к нему... К нему идешь!!" -- перешел С к гневу, отталкивая меня. Я сказала спокойно: "Я иду к тебе. Шла на Пруды, но увидела тебя издалека на этой стороне" "Ко мне... Госссподи... Я не поверил.... Прости..." - опять заплакал С. Конечно, он был пьян. Мы сели на лавочку, и С объяснил, что любит и ее, и меня, но я ему сейчас нужнее. Я - земная женщина. Она божество. Он ходил к тебе и требовал номер моего телефона. Еще и ревность заставила тебя мне звонить. Я почувствовала себя уставшей как от грез, так и от реальности. Оставался только один способ отделаться от земной любви С - как-нибудь сильно его обидеть. Я сказала, что она никогда не любила его - просто то мстила мужу, то отдыхала от него. Да и он не любил ее и не любит - все это поза, игра, и любовь к себе в позе, и попытка бездельника бежать от жизни. Да и я никого никогда не любила, просто всегда разрывалась между поиском развлечения и поиском комфорта. У С один воспаленный глаз стал больше другого, как бывает, когда на затухающие рыдания накладывается новый повод зарыдать. А я встала и пошла домой.

Сон 21

Самый большой алмаз в мире никто не видел

Мне снилось, что я листаю рекламный проспект и вижу фотографию круглый золотой футляр, в который запаян самый большой алмаз в мире. Под фотографией написано, что сейчас владельцем алмаза является Билл Гейтс. Он продал все свое имущество и купил этот алмаз, а через некоторое время перепродаст какому-то шейху, уже на несколько долларов дороже. Я вспоминаю историю, связанную с этим камнем. В IX веке одного суфия спросили: "Как можно любить Бога, если Его никто не видел? И как ради Него, неведомого, можно чем-то пожертвовать?" В качестве ответа суфий запаял самый большой алмаз в золото и пустил его в оборот. Алмаз никто не видел - но все хотят обладать этой диковиной и перекупают ее друг у друга, жертвуя все большими деньгами. В алмаз, как в Бога, надо верить - никто не позволит вскрыть футляр, ведь владеть им некоторое время считается величайшей честью на Земле. Все, кто когда-нибудь обладал этим камнем, вписываются в Книгу Алмаза. В проспекте приводится расхожее доказательство существования камня под золотом: суфий был боголюбив, и не мог за образ Божий выдать, что попало. Но я полагаю, что в футляре какая-нибудь дрянь, ведь это не Бог, а Маммона, бог богатых, не образ Божий, а противопоставление Ему. Я думаю, что суфий посмеялся над маловерами.

Бодрствование 21

Сон об алмазе навел меня на мысль сочинить рассказ. Я потратила на это несколько дней - и не страдала, и не чувствовала себя бездельницей. С был несколько оправдан в моих глазах - ведь он сочинял стихи. Запаянный алмаз показался мне образом девочки-христианки, которую я знала, когда мне было 13-14 лет. За эти несколько дней я забыла и К, и С, и тебя. Инну достали мне с верхней полки моей памяти. И я накинула ей лет 15, и добавила ей брата, и массу всего, закутала куколку памяти в тряпицы вымысла.

Я ходила смотреть, как она ходит в церковь. Как безмятежно достает из сумки платочек, как цепко, борясь с ветром, облепляет им круглую головку, и медленно, как будто ей и в этом мешает ветер, кланяется расписным воротам. Она ничем не отличалась от других дачных девочек. Мы встречались на улицах поселка, девочки с бадминтоном и велосипедами, слушали музыку, смеялись и болтали, а я не сводила с Инны завороженных глаз, не понимая, что заставляет ее так отличаться от нас, в то же время ничем не отличаясь. Для меня и сейчас нет большей загадки, чем человек верующий. Человек, стянувший свое сознание обручем, сказавший "да" всему, что вошло в круг, и "нет" всему остальному. Обруч веры - оковы или корона, венец избрания? Уютная нора или добровольная темница? Внутри Инны была тайна, и глаза мои ощупывали живую шкатулочку, и не находили тайной пружины. Ничей облик за всю мою жизнь я не помню так отчетливо, как Иннин. Я помню все ее платья, заколки и колечки. Все ракурсы ее четырнадцатилетнего тела, все повышения и понижения голоса. И ранку на колене после велосипедного падения. Кровь, проступившая сквозь кожу, блестела так, словно роились зернышки в малиновом варенье. Инна ревела, а я зализывала ранку: соль, томат и жидкое железо. И насморк помню. Розовые, в паутинке заветренной кожи крылья носа и жемчужину в пещере ноздри. Мои дачные дни были подчинены расписанию Инны. Она за молоком, она за хлебом, она на речку, она с подружкой гулять по аллеям, и я, и я, и я.... На дачу я ехала как на охоту. Как обученная собака я застывала при виде Инны: присутствие тайны сковывало мои члены, и ветром оглаживало мою кожу. Иногда я заходила в церковь, зная, что сейчас меня выгонят за голую голову и короткий сарафан, и как сквозь толщу воды смотрела сквозь полумрак, лоскутный свет свечей и курево смолы на ракушку с жемчужиной, на Инну. Она внимала. Ее спина была неподвижна, была стеной, и стена сгибалась в глубоком поклоне. Потом Инна перестала ездить на дачу. Как невыносимо пусто было там тем летом! Словно бы засуха погнала меня дальше за водой Божией. В других местах предстояло мне искать любовь.

Сон 22

Он найдет веру на Земле.

Читаю в газете статью под названием "Мы и Бог". "Ученые из Всемирной Ассоциации Научных Исследований окончательно доказали существование Бога. В результате лазерного зондирования внутренней структуры Вселенной и белковых образований на Земле были обнаружены следы резца и циркуля, а также отпечатки пальцев божественного происхождения. В то же время ученые Соединенных Штатов Западного Полушария закончили испытания сверхмощных приборов боговидения нового поколения, с помощью которых можно видеть Славу Божию, ангелов и святых, а из обсерватории в Иерусалиме и Престол Божий. Миллионы знающих паломников со всего света съезжаются в Иерусалим, чтобы увидеть в теоскоп Отца, восседающего на херувимах, Сына, сидящего одесную Отца, и Духа Святого в виде голубя витающего над Ними. Поскольку храмы повсеместно признаны местами наибольшего божественного благоприятствования, для того, чтобы обеспечить боговидение всем прихожанам, требуются гораздо менее чувствительные приборы. Проблема упирается в финансы, но думается, она будет решена уже в этом году, поскольку многочисленные благотворительные организации, желающие разместить свои логотипы на алтарных вратах, уже сейчас жестко конкурируют между собой и не поскупятся на соответствующее храмовое оборудование. Святейший Папаарх Всея Вселенной Билл I, выступая на заседании Всемирного Церковного Союза в Гонконге, высказался за компьютеризацию Таинств. "В нашу первоочередную задачу входит уничтожение границы между так называемыми воцерковленными знающими и так называемым миром, -- заявил Святейший. - Исповедаться с помощью компьютера можно не только в храме, но и у себя дома. Виртуальный священник гораздо точнее определит степень Вашей готовности к принятию Святых Христовых Тайн, оценив Ваше покаяние по 10-балльной шкале Моисея, и, если мгновенный тест пота с ладони Вашей правой руки покажет, что Вы достаточно постились, Вы получите герметичный пакетик с сухим Концентратом Причастия, соответствующий современным гигиеническим нормам. Вам достаточно разбавить Содержимое пакетика водой и соединиться со Христом" - сказал Билл I в своем обращении к знающим всего мира. На улицах гигаполиса появились рекламные щиты с надписями, близкими сердцу любого знающего: "ЦБ внутри нас", "Слава О и С и СД!" В Московском планетарии на детских сеансах боговидения школьники младших классов могут познакомиться с Богородицей и Ее Примерным Сыном, со святыми, ангелами-хранителями и другими полюбившимися им героями детских теовизионных молитв. Символ Знания, недавно разработанный и утвержденный отцами ВЦС на Нью-йоркском соборе, уже получил широкое распространение во всем мире. Однако не исключено, что скоро отцам придется снова дополнить и переработать Символ Знания, в виду научных достижений английского ученого Адама Ньюмена, последнего лауреата Нобелевской премии в области физики. Ему удалось с помощью спектрального анализа раскрыть Тайны Троицы и Боговоплощения; также близится к завершению работа над генератором Святого Духа, которая успешно ведется группой канадских ученых. Сразу после этого канадцы приступят к опытам по трансплантации Святого Духа во влагалище недефлорированной женщины, что, в случае успеха, поможет завести ребенка многим убежденным феминисткам. Итак, человечество вступило в эру богопознания. Казалось бы, невежество и суеверия навсегда остались позади. Однако на территории Европы действует и завлекает в свои сети незрелые умы секта так называемых "Спасающихся". Наш корреспондент по благословению метролегата Московского Азиза II побеседовал с одним из сектантов.

-- Скажите, Иоанн, от кого или от чего вы спасаетесь, когда человечество наконец-то соединилось с Богом, когда человеку наконец-то открылась полнота знания, а, значит, и благодати?

-- Спасаемся от неверия.

-- Хм! Не кажется ли Вам странным спасаться от неверия, когда слепая вера наконец-то сменилась ясным, всем доступным научным знанием?

-- Знание надмевает. Человек верою спасен будет.

-- И во что же Вы, позвольте спросить, веруете?

-- Верую, что нет Бога!

Мировое правительство во главе с Помазанником Федерации принимает экстренные меры по борьбе с деструктивной сектой"

Я проснулась и поняла, что я не знаю, знаю я, или верую. Верю, что верую.

Бодрствование 22

В сущности, я обманула себя, написав, что я стала встречаться с Кем-то от отчаяния. Я приняла один из вариантов упорядоченного прошлого, но оно не уложилось в схему, и в рассказе братом Инны, в жизни у которой не было брата, оказался Кто-то, Макс, моя страсть. Я жила этой страстью пять лет. Каждая наша встреча кончалась ссорой. Разногласия начались сразу, с первого разговора, с разговора о месте женщины. Макс потрясал христианской брошюрой в трещинах церковно-славянской вязи. Женщина должна сидеть дома, как в темнице, рожать, кормить и воспитывать. Муж - начальник женщины, и потому она не должна работать - у нее не должно быть двух начальников. "У женщины в подсознании, что муж и начальник - одно есть! - перефразировал Евангелие Макс, - иначе, почему все они любовницы своих боссов?" Идеи Домостроя его очень увлекали. Я считала его непроходимым дураком и очень хотела. У Макса был талант подавлять. Точкой приложения страстности своей натуры он сделал Россию. Макс любил корни, истоки и народ. Если бы ему хватило оригинальности, он отбросил бы наносное, заморское православие и обратился бы к исконному язычеству. Но Макс не знал Велеса, Ладу и Лелю. Вера и суеверия русского народа для него не различались. Макс почитал гражданина Греции Николу Угодничка и на Пасху носил на кладбище красные яйца. Родина есть одновременно утроба и кладбище, форма жизни, соединяющая в себе две формы небытия. Любовь именно к этой, граничащей с двух сторон с небытием, форме жизни обычно соединяется с ненавистью к другим формам, от небытия более удаленным. Безудержный патриотизм есть страх перед жизнью и страх перед чужими, желание держаться за флаг как за мамкину юбку. Он свойственен инфантильным людям, которые, как правило, плохо ориентируются в практической жизни, за родовые свои интересы постоять не могут, и потому постоянно обижены на иноземцев, да и на соотечественников, которые просто занимаются своими делами, не мамки-родины ради, а для себя и своих, как все взрослые. Макс был вечным ребенком России, и ненавидел меня за вышеизложенную хулу. Он искренне удивлялся, почему девушка с такими взглядами не только не стрижется, но и заплетает волосы в косу. Встречаясь в университете, мы спорили, но мало и плохо: мешало волнение, мысли путались, тайком мы стирали локтями следы от потных ладоней. Но как же мы спорили мысленно! Пять студенческих лет моей ментальной жизни были годами страстных, сублимационных споров с Максом. Иногда мы не здоровались потому, что по дороге в университет, в метро, поссорились друг с другом в собственном воображении. Потом опоминались, и любое его или мое слово оказывалось сорванным тормозом. Горячность препятствует стройному ходу мыслей, мы оба сбивались с логики, никогда не достигая в действительности той остроумной верности, которая была присуща нашим воображаемым аргументам. Мы злились на себя, на несовершенство воплощения слов, но вспышки злости слепили оппонента. Выглядело так, что мы терпеть друг друга не можем, и потому цапаемся. На самом деле, мы хотели друг друга, но сами себе в этом не признавались, поскольку физическое влечение к идеологическому противнику выходило за рамки наших юношеских представлений о взаимоотношениях полов. В нашем последнем споре я говорила, что понятие Родины перестает быть привязанным к земле, поскольку земля перестает быть честью народа и становится товаром народа, и присутствовать на ней временно или относительно постоянно может кто угодно, тогда как исконный насельник и \ или хозяин может находиться где угодно также. Земля приравнивается к городским квартирам, которые мы сдаем, разрешая арендаторам переоборудовать их по своему усмотрению. Наследники арбатских квартир живут в Кузьминках, а иностранцы видят из окон Кремль, это нормально. И в Вологодской области появятся голландские фермы, и зазвучат голландский и английский языки, и это нормально. Родина - это другое. Она на небесах для одних и в воображении, сведенном в сердце, для других. Вот сны мои о моей Родине, о любимых, но существующих ли на Земле местах? В России ли они? Может быть, в Канаде, в частном владении, или это те ландшафты, которые в туманной дымке проплывают на облаках? Родина - наш язык. То, что скажем мы по-русски и от лица России, и есть Россия. "Продалась.... продалась... сколько тебе заплатили?" - шипел Макс, корча страдательные рожи. Мы не знали, что через день окажемся в одной постели.

Сон 23

Призрак любимой женщины

Мне часто снятся сады, как ипостась моей Родины. В них превращается Курпинский лес, они опоясывают Слонское. Сады рождают представления о космосе, особенно весенние, в Млечном пути цветения, с кометами и метеорами бутонов, со звездными россыпями черемухи и сирени, с фантастическими полетами насекомых. Часто в сонном видении я, летая по саду, оказываюсь в звездном небе, а выбранная мною звезда, приближаясь, оказывается цветком. В садах я встречаю любимых, и усопших, за деревьями, под дождем облетающих лепестков. Сад - это природа, дух в которую вложил человек, сад смотрит глазами садовника, доброго или корыстного Адама, который единственный изо всех смертных продолжает выполнять прямое указание Божие.

В этом сне я была мужчиной. Майская ночь, облитые цветами и лунным светом деревья. Я подумал: "Дерево в цвету как призрак любимой женщины" Художественный образ есть красивая неточность, но во сне любой возникший троп тотчас перестает быть тропом, ассоциация трансформирует предмет. Над снами работают руки скульптора, ведь если нам кажется, что вышедший из рук мастера кусок глины похож на фигурку человека, то это и есть собственно фигурка, а не кусок глины. Так дерево оказалось призраком. Иногда ветер, обдув цветущее дерево, овеяв его сорванными лепестками, на секунду придает ему другую форму, чаще веретена или паруса. А тут, словно с помощью хитро закрученного вихря, дерево обрело очертания женской фигуры, одежды и волосы ее словно трепетали на ветру, на самом же деле они и были ветром. У призрака не было лица, только сквожение ветвей под лепестками, и узнать женщину мне предстояло только по ее реакции на ветер. Лепестковый призрак был прообразом, болванкой, по нему создавалась форма ветра, которой предстояло, сжав, сдавив мою любимую, сделать ее подобной этому призраку. Тиски ветра исчезнут, оковы его падут, и признаки призрака растворятся в штиле. Поэтому надо смотреть на женщин на ветру, чтобы найти единственную. Ветры и женщины закрутились у меня в голове: эта стоит на палубе, и ее жемчужный воротник напоминает чайку, крыльями обвившую шею в пупырышках холода. Эта бежит к вертолету, и на голове у нее кавардак, бунт каштановых волос. Эта тоже бежит - за зонтиком, пожелавшим превратиться в шелковое колесо с бамбуковой осью, а юбка всеми полотняными силами тянет ее в другую сторону. Эта сушит волосы после бассейна, поворачивает голову под феном, демонстрируя все ракурсы своего лица, в необычных становится вдруг неузнаваемой на долю секунды, знакомой, опять чужой, но другой, женщина в метаморфозах. Эта достает из сумки шелковый платок и связывает им ветер, обвязывает ветер вокруг головы, прячет его вместе с прядями под гладь ткани.... И это она. И это Инна. Я просыпаюсь, еще считая себя мужчиной, и я счастлив (а) в миг пробуждения: теперь я могу жениться на ней, потому что узнал ее в цветочном призраке! Понимаю, кто я, и счастье портится. Так лопается и расплывается цветными волокнами переводная картинка, опущенная в слишком горячую воду. Я не видела Инну пятнадцать лет, и пятнадцать лет не вспоминала о ней.

Бодрствование 23

Общежитские пьянки к тому приводят. Темная прокуренная комната, одеяло, пахнущее всевозможной сыростью от детской мочи до пролитой водки, царство кроватного скрипа и анонимное тело рядом, в поту и похмельной дрожи. И висит в воздухе интрига: чья душа в этом теле. Мы из жалости друг к другу (в таком-то теле, с такой-то мускулатурой, с такими-то губами - и глупая такая душа) перестали спорить, как перестаешь ругать собаку, хотя и уверен, что она так ничего и не поняла, когда замечаешь приниженность и тоскливость в ее глазах. Мы вообще перестали пользоваться словами с тех пор, как я переехала к Максу. Он превратил меня в глину и, обнимая его, я знала, что размазываюсь, и он вылепит из меня какой угодно сосуд и наполнит его собой. Раньше я думала, что вот, никогда не узнаю, что испытывает мужчина во время любви. Теперь я поняла, что это женщина не испытывает ничего. Она становится частью тела мужчины и испытывает то, что испытывает он. Женщины нет и не должно быть во время любви, только один, усовершенствованный мужчина, а женщина - только его совершенство, вложенная на место отнятая кость. Я знала его мысли во время любви, его ощущения. Своих у меня не было. Однако мы не все время были мужчиной и женщиной. Иногда мы были просто людьми, и каждый боролся за первенство с подобным себе. Многовато два человека в одной квартире.

Сон 24

Ветки и ты

Наконец-то мне приснился ты. Ты поправился, загорел, колесики твоих радужек стали еще более голубыми, а линия пополневших губ - сонной. Волнуясь, ты рассказал мне притчу, которая, на твой взгляд, должна была "многое объяснить мне в наших отношениях".

Один человек пошел в лес за хворостом. Он собирал ветки, а они говорили: "Как он заботится о нас! Нам тут холодно и мокро, а он несет нас в свой сухой теплый дом. Как он любит нас!" Человек положил ветки возле камина и стал бросать их в топку. Ветки говорили: "Ничего, что некоторые из нас гибнут, ведь все-таки человек старается для веток - хочет, чтобы нам было еще теплее" Наконец осталась одна ветка. Она сказала: "Все это человек сделал ради меня! Он нашел меня, принес в свой дом, высушил и обогрел. Чем же я, неблагодарная, могу отплатить ему? Да я готова умереть ради своего благодетеля. Он обогрел меня - теперь моя очередь!" И сама прыгнула в топку.

Тут я по-другому взглянула на твой загар, на твою разморенность. Ты определенно был готов броситься в камин.

Бодрствование 24

Я скажу тебе: "Есть решимость труса: ни за что не прыгнуть с вышки, с которой все прыгают, несмотря ни на какие насмешки, ни на какие издевательства. Ты вполне обладаешь этой решимостью. Ты, может быть, так же, как и я, боишься ответственности, и когда тебе кажется, что она надвигается, как туча, чтобы на годы зарядить над тобой холодным дождем долга, ты решительно и позорно спасаешься бегством. Затем, когда опасность миновала, снова подбираешься к ней, подкрадываешься, готовый все бросить, броситься бежать, потому что пауком карабкаться на вышку, с которой ты никогда не прыгнешь, это и есть для тебя - жить. Ты ухаживал за мной как лакей, стараясь быть полезным и точным, а когда я поселилась у тебя в лакейской, ты стал разрушать всякую видимость семьи, забиваясь в углы, как паутиной заплетая их своей, углами распоротой, тенью. А я охотилась на тебя. И вот мы спустились к самому началу. И ты опять звонишь каждый день и приглашаешь в свою квартиру. Я буду там в гостях, все амбиции хозяйки за этот месяц утеряны, а ты будешь прислуживать, готовый проводить посетительницу или служить ей до утра. Ты будешь застенчиво хмыкать в усики, если я похвалю твою стряпню, или не заметишь, что не похвалила, и странно будет вспомнить, как месяц назад мы ругались из-за денег, и как помидоры в холодильнике лежали двумя грядами: твои и мои. В какую мелочность ты пускался из страха быть пойманным женщиной! И это, конечно, была не скупость: это был эквивалент вздрагиваниям при малейшем шорохе"

Сон 25

Монах и Добрый Будда

Монах отправился в горы Тибета, чтобы поклониться нерукотворной статуе Доброго Будды. Много веков назад базальтовая скала треснула и раскололась, как кокон, обнажив среди обломков породы двадцатиметровую статую из розовой яшмы. Будда был словно живой, с такой доброй улыбкой, что никто без слез умиления не мог взирать на его лик. Чтобы лицезрение Будды было возможно, отшельники соорудили рядом подъемник из буйволиных кож. В то время как сто паломников с его помощью поднималось к самому лику Будды, а сто просветленных опускалось на землю, один блаженнейший в течение десяти секунд созерцал лицо Доброты. Он видел поры на яшмовой коже, морщинки у полупрозрачных губ и полуприкрытых глаз. Казалось, что под яшмой телесного цвета струится кровь. Монах проделал долгий путь, словно цветами украшая его делами доброты и милосердия. Его преследовала богиня смерти, ненавистная Кали, и он по полночи отгонял ее медитацией и молитвой. Зато, когда тварь отползала, монах видел своего Будду во снах, и каждый раз просыпался от слез. Наконец монах достиг расколотой скалы. Ее обломки в закатном свете казались обрывками потемневших пергаментных свитков. Будда возвышался среди камней как огромное розовое облако: так плавны и прозрачны были линии статуи. Монах, оглядев устройство гигантского подъемника, стал молиться о том, чтобы что-нибудь испортилось, когда он будет на вершине, и чтобы он остался лицом к лицу с Буддой хотя бы на одну секунду дольше, чем все остальные, даже, если за этим последует его гибель. И молитва монаха была услышана: в тот самый момент, когда он застыл перед священным ликом, приводной ремень оборвался, и двести человек, сто паломников и сто просветленных, рухнули с высоты на рваные края скал. А монах стоял на буйволиной коже, наползшей на уступ, десять секунд, двадцать, шестьдесят, час, два часа, и не слышал стонов умирающих. Он очнулся сутки спустя, только когда его ноги подкосились от утомления, и он соскользнул на другой уступ, ниже. С большим трудом, в кровь сотря кожу на руках и ногах, монах спустился вниз. Он увидел на камнях трупы с распоротыми животами, покрытые живой парчой мух. Погибли и отшельники, приводившие в движение подъемник: камни, обрушившиеся от сотрясения скалы, покрыли их. Скорбя, монах пошел прочь, не смея поднять взгляд на Будду. И везде он находил изувеченные трупы, ручьи крови, тучи мух и зловоние смерти. Каждая хижина, каждый дом развалились, каждая колесница, каждая повозка опрокинулись и рассыпались, каждая скала, каждый покров, каждое дерево рухнули. Сходни обвалились, лодки перевернулись, мосты затонули. Мир убил людей, как люди убивали мух, всем, что ни попадало под руку: мухобойкой, туфлей, веером или свитком. Монах один остался на Земле, бродил и стенал, подобно тому, как кружит и зудит последняя осенняя муха. Когда слезы застелили ему глаза так, что он не мог видеть ничего, кроме отражения своих ресниц, его ресницы раздвинула богиня Кали и сказала, гримасничая в выгнутом зеркале слезы, что некогда Земля треснула как яйцо, и из нее вылупилась статуя Доброго Будды. Отшельники Тибета скрепили рассыпающуюся скорлупу ремнями из буйволиной кожи, служившими также подъемником, а теперь, когда скрепы лопнули, весь мир треснул и развалился. "Ты один живой человек на Земле, где теперь торжествую я, черная" - сказала богиня, и как в омут нырнула в зрачок монаха. Монах впал в отчаяние: ведь это его молитва погубила род людской. Он поспешил обратно к своему Будде, чтобы молить его о прощении, ибо благочестие обернулось злодеянием. Он достиг статуи в рассветный час, и увидел, как солнце поднимается из-за облаков смрадных испарений, достигает головы Будды и словно проходит сквозь нее, обретая черты прекрасного лица. Монах пал ниц, и услышал глас солнцеглавого Будды: "На протяжении многих веков люди просили меня сотворить добро, желая увидеть, как отразится моя улыбка в водах майи, согревая их. В водах, которые есть слезы. Но ты был первым, чье желание оказалось действительно благочестивым: ты захотел созерцать саму улыбку Добра, и она высушила слезы майи. Колесница Сансары разрушена! Стань Буддой Разрушения и войди в Нирвану" "Нет, - ответил монах. - Я хочу остаться с людьми, пусть даже и с мертвыми. А потому не буду больше служить Добру. Я буду служить ненавистной мне Кали, потому что она последняя, кто не оставил людей" Будда смолк, а монах отправился искать уступ и лопату, чтобы до своей смерти хоронить мертвецов.

Бодрствование 25

И вот мы сидим с тобой за столом и пьем чай. Тени на стене пародируют нас, а часы - наши сердца. Я отвыкла, а ты соскучился. Однако я уже сказала тебе все, что о тебе думаю. Теперь говоришь ты. Волнуешься, кончик твоего носа подрагивает, как будто твоя мышиная душа выглянула и принюхивается. Ты говоришь: "Если я говорю, что у меня нет проблем и страхов, то значит, так оно и есть. Ты можешь считать иначе, но твое мнение столь же субъективно, как и мое. И даже более субъективно, ибо это мнение другого человека. Я себя знаю лучше, чем кто бы то ни было. Может быть, с точки зрения большинства ты права (поскольку сама к нему принадлежишь), но в вопросах меньшинства (то есть в моих вопросах) ты, извини, некомпетентна, ибо эту проблему надо знать и ощущать изнутри. На свете достаточно людей, которые в той или иной форме разделяют мои взгляды на сей предмет, но ты по праву "представителя большинства" смотришь на них чуть свысока и считаешь, что они рано или поздно обречены стать такими же правильными, как ты. А у них свой мир, свои идеалы и свои цели. Я тоже из них. Я не люблю, когда мне ставят психологические диагнозы, если я об этом не просил. И общаться в стилистике "ты прячешь голову в песок", "твоя проблема", "твой подсознательный страх" я не люблю. Разве ты психолог? Подобные слова, произнесенные не-профессионалом, я всегда расценивал как клевету. И буду так расценивать их впредь. Еще я не люблю, когда человек, общающийся со мной, видит во мне носителя множества проблем и мне об этом говорит (даже из самых благородных побуждений). От постоянных разговоров и намеков на пресловутые "проблемы" я могу взорваться. Пусть мои "проблемы" (как ты это называешь), а точнее, индивидуальные черты личности (как называю это я) навсегда останутся при мне. Свой мир я буду защищать до конца, независимо от того, кто на него покушается. Моя гармония во мне, и я ее ощущаю каждую секунду. Все твои комментарии бьют мимо цели, потому что ты - это не я. Я счастливейший человек на свете. И все общечеловеческие законы, о которых ты упоминаешь (ссылаясь на мнение какого-то мифического "большинства"), для меня - звук пустой. У меня свой закон, своя нравственная Конституция. Это не эгоизм, это просто мир закрытой души. Тебе не проникнуть внутрь, и не убедить меня, чтобы я сам изменил свой мир. Мой мир абсолютно органичен и естественен для меня. Я хочу всегда жить так, как я живу сейчас, и я добьюсь своего. Ничто никогда ни при каких условиях меня не изменит. Пожалуйста, оставь мою душу в покое"

Вот как. Я впервые набралась смелости и сказала то, что думаю, и тем самым покусилась на твою свободу. Разве я не покушалась на нее раньше, когда безмолвно жила в твоей квартире? Ты терпел. Ну что ж, от любого действия есть дорога назад, но от слова - нет. Обратная сторона Луны твоя душа. Прощай. А я узнала чувство свободы: внутри меня надувается воздушный шар, и я сейчас взлечу с этим шаром внутри. А ты, чего бы ты сам ни хотел, - котенок, который просился на улицу ночью, в дождь, мяукая перед дверью. Я тебя выпустила, как бы уважая твою свободу, а на самом деле мне надоело мяуканье. Теперь ты будешь дрожать от холода и одиночества по ту сторону двери.