Молчание во благо. 1 том

Глава 1 Пролог

Мир изогнутых истин, затерянных среди тёмных вод бесконечного знания. Воздух здесь густ, словно мёд, пропитан шёпотом чуждых голосов, что нашёптывают древние тайны, которые смертный разум не в силах постичь. Огромные колонны из живого камня извиваются, как гигантские щупальца, переплетаясь между бесконечными полками, набитыми книгами, свитками и кодексами, чьи страницы скручиваются в спирали и шевелятся, будто дышат.

Мрак здесь не просто тьма — это ощущение тяжести, нависшей над каждым клочком пространства, будто сам воздух здесь наполнен глазницами, невидимыми, но всевидящими. И если войти в него без факела или магического фонаря, он тебя пожрёт.

Среди этого хаоса, над бездонной пропастью из теней и пергамента, левитировала фигура. Чемпион самого хозяина этого великого плана, Обливиона. Хотя он привык называть себя узником.

Его тело было словно подвешено за невидимые нити. Он казался неподвижен, заключён в стазис. Но разум — он оставался живым. Он пробирался сквозь узоры безвременья, скользил по трещинам в тканях пространства, чувствовал, как чуждая энергия этого места пыталась проникнуть глубже, вплестись в самую суть его «я», растворить границы между ним и безликой пустотой.

Но он плёл защиту вокруг головы, тонкую, но прочную, как нити паутины, сплетённой древними заклинателями. Энергия, закручиваясь, образовывала невидимый кокон, не давая словам и идеям из окружающих книг проникнуть в его разум. Он знал, как это происходит. Видел не раз — слишком часто, чтобы забыть. Люди, что жадно глотали знание, не замечая, как оно превращается в яд, размывая границы их собственного «я», оставляя за собой пустые оболочки с глазами, полными иллюзий чужих мыслей.

Пока его пальцы едва ощутимо двигались в ритме защитного плетения, сознание упрямо возвращалось к одному и тому же дню. Тот момент был врезан в память, словно шрам, который не затянуть ни временем, ни волей.

— «Сколько я уже здесь?» — произнёс он исключительно в своих мыслях, но его сердце трепетало от возбуждения. Великий план, в который он вложил кучу времени, постаравшись вложить в него тот же опыт, что имеется у Хермеуса Моры, вот-вот будет завершён. — «Пять тысяч лет? Может, больше? Может, меньше?»

Лучшая игрушка Хермеуса Моры, и, конечно, у этого была причина.

Мирак.

Первый драконорождённый, некогда бросивший вызов хозяевам всех людей — Драконам.

— «Тц,» — висящий в воздухе мужчина, на лице которого была странная маска, сжал свои руки так, что суставы хрустнули, разрывая тишину вокруг. Он корил себя за юношескую глупость. Да, юношескую. Ирония этого слова отзывалась горечью на грани смеха.

Когда-то, в ином мире, в ином времени, он считался мудрецом. Настоящим. Тем, кто мог сокрушить Архимага, не полагаясь на силу Туума, а лишь на остроту своих заклинаний и глубину познаний. Он стоял на вершине знаний, глядя сверху вниз на тех, кто ещё только начинал свой путь, полагая, что видит дальше и знает больше.

Но теперь человеческие года казались ему всего лишь мигом. Пыльным вздохом на ветру вечности. Что значат десятилетия смертных перед бесконечным течением времени, с которым он теперь был связан?

Тогда, когда он ещё был свободен, его имя неслось по миру, и каждый дракон знал: Мирак — могущественный, но неподконтрольный жрец. Способный пожирать бессмертные души драконов. Но Алдуин не терпел непокорных. Он отправил за ним лучших из своих жрецов, чтобы раздавить мятежника.

Смертельный поединок развернулся среди застывших снегов Солстхейма. Ветер завывал, заваливал следы павших, но не мог заглушить грохот их битвы. Жрец, слуга Алдуина, носил имя Валок. Ему не нужны были лишние слова. Сломить, уничтожить, стереть Мирака — таков был его приказ.

Они сражались, превращая землю в руины. Огненные вихри рассеяли снег, разрывы магии выжигали следы истории. Мирак обрушил на врага силу драконьих криков, но Валок отвечал тем же. В тот день воздух вибрировал от слов силы, столь древних, что их отголоски до сих пор можно было услышать среди развалин.

Но Валок и его хозяева побеждали.

Однако Мирак был другим. Он уже тогда заглядывал за грань, и когда битва достигла апогея, он использовал дар, полученный от самого Хермеуса Моры, чтобы спастись.

— «Спасение,» — сейчас эти слова вылетали из его уст с огромной иронией.

Мирак закрыл глаза на мгновение, стиснув зубы. Воспоминание было словно заноза под кожей — невыносимо мелкая, но болезненная. Он снова и снова прокручивал тот момент, как будто мог изменить что-то. Но нет, изменить было нельзя.

Но вскоре всё могло поменяться. — «План вот-вот будет исполнен, можно и прогуляться».

Вот он, наконец, отделил свою астральную копию, сумев переправить её через план Обливиона в сам Нирн. Фокус, который занял у него примерно одну тысячу лет. Всё потому, что астральное тело надо было сделать так, чтобы его нельзя было отследить, чтобы оно вызывалась с огромной лёгкостью и было способна вмешиваться в жизнь смертных.

Мирак был готов поспорить, что познал это направление столь глубоко, что мог переплюнуть любого. Он мог спокойно гулять по Солстхейму, попытаться найти способ выбраться и спастись из заточения. И он нашёл. Великие камни хранители могли стать его спасением. Якорем, которые позволят переместить не только астральное тело, но и саму душу.

Однако перед этим их следовало осквернить. Ничего сложного.

Астральное тело проникало в сознание местных, оплетая их разум шелковыми нитями гипноза. По ночам они вставали с постелей, выполняя чужую волю, а к утру возвращались в свои дома, не помня ни единого мгновения, ни одного приказа. Никакой резни, никакой жестокости — так было проще. Без лишнего шума, без ненужных вопросов.

Он не стремился к побегу, залитому кровью. Нет, это было бы неразумно. Удобные исполнители могли стать первыми последователями, когда он, наконец, покинет Апокриф. В конце концов, кто-то должен был взять под контроль остров, поставить под знамёна разрозненные племена Скалов, укротить диких риклингов и убедить упрямых Данмеров в неизбежности перемен.

Он изучал. Он пытался строить. Но владыка этого мира, Хермеус Мора, не просто заточил его — он наложил клеймо. Метку, что въелась в душу, словно железные цепи, не позволявшие вырваться за пределы этого кошмара. Она связывала его не только с этими бесконечными фолиантами, но и с самой тканью измерения.

Он мог перемещаться здесь, бродить по лабиринтам знания, шагать по тропам, что вели к безумию и прозрению. Но уйти? Уйти он не мог. Даже если бы ему удалось разорвать завесу миров, эта метка всё равно притянула бы его обратно, как бы далеко он ни ушёл.

Он изучал свойства душ. Изучал магию переходов. Искал прорехи в самой сути этого мира, пробовал растягивать границы, испытывать пределы возможного.

Но как избавиться от клейма?

Он не знал.

Мирак прикрыл глаза, на мгновение позволяя усталости просочиться сквозь железную решимость.

— « Хм… Подчинённые говорили, что тот ребёнок, возомнивший себя новым Драконорождённым, прибыл на остров?»

Он склонил голову набок, позволяя этой мысли зацепиться в сознании.

— Где же ты, самозванец?..

Пока не найден ответ на главный вопрос, нельзя зацикливаться. Иногда путь к свободе пролегает через неожиданные направления.

И вскоре он был найден. Прибыл не так давно из Скайрима в Воронью скалу, где снял номер.

Среди нагромождения хлама, артефактов, оставленных разными принцами даэдра, сидел норд.

Ничего необычного. В отличие от простых людей такие вот выскочки могли выдать себя фальшивыми героями… но здесь Мирак замер.

У него и правда был дар Акатоша. Он поглотил уже не одну душу дракона, что было видно невооружённым глазом. Именно поэтому Мирак на мгновение затих, и, призадумавшись, решил изучить его глубже. После чего:

— «Это ещё что такое, Шеогорат его побери?» — в этот момент, даже Мирак, которого, казалось, было невозможно пронять, не сдержал голоса. Он считал себя глупцом за тот факт, что связался с принцем Даэдра. Но этот…

Даже Мирак, прошедший эпохи в изучении даэдрических узоров и их влияния, не сразу осознал, как этот человек вообще сохраняет себя. Следы Боэтии — тонкие, как паутина, оплели его волю, оставив отпечаток лжи и предательства. Цепи Малаката звенели в его костях, тяжёлые и ржавые, намекая на клятвы и проклятия. Тени Намиры струились в его дыхании, пропитанные гнилью и голодом.

Мирак пригляделся: слабая метка Хирсина дрожала на краю ауры — этот выскочка когда-то был вервольфом, его звериная кровь всё ещё тлела под кожей. Но её перекрывала другая, куда более властная — метка Молага Бала, тёмная и холодная, как ледяная бездна. Кровь древних вампиров текла в его венах, заглушая волчью ярость ледяным контролем.

И всё же хуже всего было другое. Мирак замер, его разум на миг отказался верить.

— «Святой Дова, на нём ещё и метка Ситиса!» — голос вырвался сам, резкий и хриплый, чего Мирак не позволял себе веками. Даже его, закалённого тысячелетиями в тенях Апокрифа, проняло. Он считал себя глупцом за сделку с Хермеусом Морой, но этот… Этот Дова был ходячей галереей даэдрических печатей, живым узлом их влияния.

Мирак провёл пальцами по вискам. Это выходило за все рамки разумного. У него были шпионы среди Мораг Тонг, поэтому имел представление о том, что происходит в мире, плохую ситуацию Тёмного братства в Скайриме, но это было слишком.

Он бы не удивился, если бы этот идиот лично возлежал с Матерью Ночи.

— Хм… — и у него зародился план.

Довакин медитировал, утопая в тяжёлых тканях походного одеяла, когда реальность вокруг него дрогнула. Ночь сгущалась, становилась вязкой, будто её тянули в иную плоскость. В воздухе запахло пергаментом, чернилами, чем-то древним и затаившим дыхание.

— «Проснись,» — голос раздался не извне, а прямо в разуме.

Довакин открыл глаза. Перед ним, в самом сердце его сна, парил мужчина в изрезанных светом и тенью одеждах. На его лице застыла маска, искажённая, как если бы в неё заглянул сам Хермеус Мора.

— Ты… кто ты такой? — накаченный Норд нахмурился… но не поднял панику.

— Я раскрою тебе это немного позже. Сейчас я пришёл к тебе с просьбой. Разумеется, я дам тебе награду…

— Слушай, мне лень… — но в ответ сразу раздалась полная скука. — Я сюда кучу дней плыл, почему все хотят обратиться ко мне с просьбой? Какой-то чувак пытался вымогать деньги на, видите ли, раскопки, теперь ты. Дайте отдохнуть.

— Хм… — Мирак нахмурился. — А если я дам тебе новое слово силы?

— Говори быстрее! Кому башку с плеч снять? — моментально проснувшийся Дова заставил Мирака проморгаться. Юнец, привыкший, что его все почитают, не видел для себя вообще никаких проблем или опасностей.

— … Ты даже не хочешь знать детали?

— Дед, я тыщу раз помогал призракам, мне не в первой, — Довакин зевнул и потянулся. — Если есть цель, просто укажи на неё.

Мирак сжал кулаки. Это было даже проще, чем он думал.

— В таком случае, — голос первого драконорожденного стал мягче, почти дружеским, — тебе нужно будет совершить ритуал со мной. Я передам тебе силу, которой владею.

Довакин покосился на него, прищурив один глаз.

— Очередной ритуал? Ладно, только без лишних завываний и крови.

— Разумеется, — Мирак выдавил улыбку. Подумав про себя. — «Он серьёзно привык проводить ритуалы, не задавая лишних вопросов?»

Мирак убрал всё лишнее. Он смахнул с пола пыль, очертил круг из чернильно-чёрного песка, являющийся истолчённым чёрным камнем душ. По углам он оставил свитки, на которых не было слов, но их страницы уже впитывали силу из самого эфира.

Это была не просто передача силы. Это была замена.

Мирак изучал души тысячи лет. Он видел, как сущность вплетается в реальность, как её можно исказить, перенаправить. Метка Хермеуса привязана к нему, но не к его телу. Она связана с его сущностью, но её якорем является драконья кровь.

И Довакин был идеальной жертвой.

Мирак знал, что если он создаст достаточно мощный переход, его можно будет заставить принять метку. Хермеус мог быть всеведущим, но даже он не всесилен в вопросах, где пересекаются драконьи души.

Когда всё началось, тьма стекала по стенам, словно жидкость, впитываясь в камень. В воздухе запахло старым пергаментом и маслянистыми чернилами.

Довакин стоял в центре круга, скрестив руки на груди.

— Ну? Долго ещё?

— Почти, — Мирак поднял ладонь.

Вокруг замерцали руны, высеченные в самом воздухе. Они менялись, скользили, раскрывались, словно глаза, глядящие в бездну.

— Повтори за мной, — голос его был спокоен.

— Ладно, — Довакин зевнул.

— Аан Дурааз, — на земле появилось слово силы. Довакин сразу оживился.

— Аан Дурааз, — он произнём туум.

Ткань мира содрогнулась.

Метка сорвалась с его души.

Острая боль пронзила его — словно что-то древнее и ненасытное, удерживавшее его веками, вдруг вырвалось. Он чувствовал, как его сущность рушится, а затем снова собирается, уже без оков.

— Свобода! Заклинание телепорта, и… — но как только он попытался телепортироваться, что-то неожиданно поменялось. Он, несмотря на все подготовки, оказался перед щупальцами Хермеуса Моры.

— Ты действительно думал, что сможешь меня обмануть? — голос Хермеуса Моры струился, как масло по стеклу, густой и скользкий. — Мой дорогой, ты пробыл в моём царстве столько лет, сколько не выдерживает ни один смертный. Они сходят с ума от безумия. Разве не задумывался, почему ты отличаешься от них?

— Что? — Мирак дёрнулся, словно марионетка, чьи нити дёрнули вразрез с волей кукловода. Он ощутил, как хрупкая грань контроля рассыпается, как песок, утекающий сквозь пальцы.

Ритуал изменился.

— Ты разве не задавался вопросом, почему не используешь действительно продвинутые заклинания? Что ты практиковал последнюю сотню лет? Буран, огненный шторм, создание трэлов… Когда-то это были для тебя лишь шалости. А теперь? Ты не помнишь ничего серьёзного. Всё потому, что мне приходилось уменьшать объём твоих знаний, уничтожая лишнее. Иначе бы ты давно сошёл с ума. Хотя даже так ты знаешь в тысячу раз больше любого смертного. — Голос Хермеуса тянулся, как щупальца, проникая в самые тёмные углы сознания.

— Нет! А как же защита моего разума⁈ — Мирак покачал головой, словно пытаясь стряхнуть чужие слова. — Я ежедневно просматривал свои воспоминания, укрепляя их от вмешательства безумных книг!

— Именно в эти моменты я и работал, — голос Хермеуса становился всё плотнее, как дым, который не рассеивается, а сгущается, заполняя собой каждую трещину. — Ты когда-нибудь задавался вопросом, почему застрял в воспоминаниях о поражении? Почему твои мысли вращаются вокруг одних и тех же событий, словно пойманные в петлю? Твоё сознание застыло, лишь слегка приправленное теми крупицами знаний, что я счёл полезными.

Мирак замолчал. Внутри что-то треснуло.

— Но ты меня удивил. Не думал, что сумеешь разработать ритуал, перебрасывающий метку. Ну что ж, раз ты нашёл себе замену, от тебя можно избавиться. Я сотру всё: силы, личность, а затем и тебя самого. Прощай, мой самый дорогой экспонат. Я очень любил тобой любоваться.

— Ты не посмеешь! — Мирак взревел, укрывая свой разум многослойной защитой, всеми теми заклинаниями, что, как он считал, оберегали его от влияния Хермеуса.

Но теперь, вспомнив сказанное, он изменил их. Внёс в чары легкие коррективы, едва ощутимые на первый взгляд, но значительные для сути. Изменил структуру магии, переформировал узоры, оставив ловушки для того, кто посмеет вторгнуться.

Щупальца вырвались из пустоты, ударив его тело с яростью древней бури. Мир разорвался на части.

Его сущность вырвалась наружу. Он падал.

Но не в Апокриф.

Молодой парень ворочался в кровати, словно пытаясь сбежать от нарастающего беспокойства. Его дыхание сбивалось, а тело ёрзало, будто подгоняемое чем-то невидимым. За окном уже вовсю сияло солнце, заливая комнату тёплым светом, но этот свет лишь усиливал дискомфорт. Он зажмурился, прикрывая лицо руками, словно солнечные лучи были чем-то чуждым, непривычным, нежеланным.

И вдруг — он резко вдохнул, словно вынырнув из бездны. Глаза распахнулись, и вместе с осознанием пришла пустота.

Пустота внутри. Самое сильное чувство, которое заняло собой всё.

— Что?

Он провёл рукой по груди, ожидая — нет, требуя — почувствовать знакомый отзвук силы. Магия всегда была с ним. Тёплой, живой, откликающейся на его зов, даже в слабейшей форме, даже в самые отчаянные моменты, даже когда только попал в Апокриф. Но сейчас…

Тишина.

Он сжал пальцы, пробуя вытянуть хоть каплю силы, заставить её струиться по венам, наполнить лёгкие. Но ничего не изменилось. Пространство вокруг оставалось неподвижным, инертным.

А затем пришло понимание.

Паника вгрызлась в его разум, но он заставил себя дышать. Медленно. Глубже. Может быть, магия просто подавлена? Блокирована? Временно утрачена? Он напрягся, снова и снова взывая к ней, как утопающий тянется к поверхности.

Но ничего не происходило.

Она не спала. Её не заперли.

Её не было.

Мирак медленно сел на кровати, чувствуя, как мышцы будто впервые пробуждаются после долгой спячки. Пальцы дрожали, а сердце билось ровно, но в этом ритме была тревога. Он не ощущал силы, не ощущал той древней мощи, которая всегда текла по его жилам.

Но воспоминания все ещё были на месте, несмотря на угрозы Хермеуса

Что-то пошло не так.

Он поднял руку перед собой, ожидая увидеть привычное свечение магии, но не увидел ничего. Ни искры, ни вспышки энергии — даже рука была не его. Теперь он, наконец, заметил.

Мирак резко огляделся, сердце гулко стучало в груди. Комната была ему незнакома.

Просторное помещение с раздвижными дверьми. Стены украшены свитками с каллиграфией, но их смысл ускользал — везде были знаки, смысл которых он мог понять, только порыскав у себя в памяти. Там откуда-то взялась совершенно непонятная информация.

В углу стояла низкая, массивная кровать, покрытая смятым одеялом, а вокруг неё валялись вещи: футболки, кимоно, бинты, разбросанные словно после тренировки. Чуть дальше — стойка с оружием, пара тренировочных мечей.

Посреди комнаты — низкий стол, заваленный коробками из-под еды, пустыми бутылками из-под энергетиков и какими-то всевозможными записями, слипшимися от пролитого чая. Взгляд Мирака скользнул к окну: широкие ставни были слегка приоткрыты, позволяя солнечному свету заливать комнату. Он даже не сразу в это поверил.

— Солнце. Я снова в мире живых, но, видимо, с одним нюансом, — он не понимал радоваться или нет. Это всё иллюзии принца знаний или какая-то шутка принца безумия? Мирак скользнул взглядом по комнате и заметил зеркало — запылённое, но с добротной деревянной рамой. Он шагнул ближе, но не замер, не вздрогнул, не потянулся к лицу, чтобы проверить его руками. Лишь спокойно посмотрел.

Не впервые.

Он помнил своё лицо, но давно привык к маске. В прошлом он не раз видел, как меняют облик артефакты, заклинания и проклятия. Да и что есть внешность, если душа остаётся той же?

В отражении смотрели на него чужие, но в то же время знакомые глаза.

Резкие, выразительные черты: прямые тёмные брови, узкие глаза цвета чистого неба, тонкие губы, сжатые в спокойном, но серьёзном выражении.

Он лишь слегка опустил уголок губ, выражая разочарование.

— Значит, всё это время я плясал под его дудку… Он копался в моих воспоминаниях, вытаскивая всё, что считал лишним. Я помню так много, но неужели это лишь жалкая крошка от того, что было на самом деле? — задумался он, погружаясь в тишину.

Пять тысяч лет заточения. У него были воспоминания о каждом тысячелетии, фрагменты важных моментов… но не деталей. Даже он, обладая почти идеальной памятью, забыл их. Раньше считал это естественным, но теперь сомневался: а действительно ли это так?

Он гордился тем, что смог прочитать проклятые трактаты, которые, по словам Хермеуса, сводили смертных с ума. Но что в них было написано? Он уже не помнил. Мирак знал секреты всех принцев Даэдра, но многое о них стёрлось в его сознании. Он владел магией, которая, как ему казалось, позволила бы убить Архимага одним взглядом… или, по крайней мере, так он думал.

— Я действительно помню только свою жизнь, горстку книг и экспериментов, которые не угрожали мне безумием, — прошептал он, сжимая кулаки. Его взгляд снова упал на зеркало, и он внимательно осмотрел себя.

Длинные, прямые чёрные волосы свободно спадали по бокам лица. Светлая кожа подчёркивала резкий контраст с тёмными прядями и мятой чёрной рубашкой, надетой поверх выцветшей светлой футболки. Одежда пропиталась потом и… спиртом?

Он медленно пошевелил руками и ногами, привыкая к их длине и новому, непривычному ощущению баланса.

— Это не Нирн, — хладнокровно признал Мирак, изучая то, что в его сознании всплыло, как «энергетик». Под потолком было нечто, называемое неоновой лампой. Кровать и ткань вовсе были будто сделаны из незнакомых материалов!

Резкий стук в дверь вывел его из оцепенения. Глухие удары, за которыми сразу последовало грубое движение — дверь с силой распахнулась, ударившись о стену.

На пороге стояла девушка с короткими белыми волосами, в спортивной кофте, заправленной в небрежно надетую юбку. Она осмотрела комнату и в её взгляде засверкал праведный гнев, а руки были сжаты в кулаки.

— Масакадо, ты издеваешься⁈ — рявкнула она так, что Мирак чуть не отшатнулся. — Через несколько дней поступление в старшую школу, а ты не сделал вообще ни-че-го!

Мирак продолжал сидеть на кровати, непроизвольно сжав пальцы в простынях. Он уже понял, что это не Нирн, но вот что он делает здесь? В чьём-то теле? В этой… комнате, похожей на логово беспечного наследника?

Девушка явно не собиралась давать ему время на размышления.

— Ты понимаешь, что в этом году к вам переводится наследник великого клана из Киотской школы и ещё пара хороших новичков? — она резко скрестила руки на груди, буравя его взглядом. — Не знаю, по какой причине Киотские решили перевестись, но постарайся хотя бы не облажаться перед ними. Если выставишь клан Инумаки в плохом свете, у тебя будут проблемы, на них не сработают твои обычные быдлячьи замашки!

Последние слова прозвучали почти как удар.

Мирак почувствовал, как в голове всплывает её имя. Это была Томоэ Инумаки — его, точнее, прежнего владельца тела, родная сестра. И теперь он мгновенно понял, почему она так бесится.

Комната была в ужасающем состоянии. Повсюду валялись пустые банки, одежда сбивалась в беспорядочные кучи, а на столе стояла открытая бутылка какого-то алкоголя. Запах вчерашнего веселья ещё витал в воздухе. Ко всему прочему…

— Ты… ты наконец-то начнёшь выполнять миссии! — добавила она, гневно указывая на него пальцем. — Нельзя быть немного собранней?

Мирак сохранял спокойствие. Он проигнорировал выкрики и прикрыл глаза.

Мысли из прошлого этого тела попытались навязать свою логику, но Мирак знал, что сейчас не время теряться в чуждых переживаниях — особенно, если это могут быть путы Хермеуса. Он сфокусировался, отсекая их. Эта борьба была неизбежной, слабое сознание не могло противостоять незыблемой силе Мирака.

Он изучал то, что теперь знал, что впиталось в его разум вместе с этим телом. Инумаки Масакадо — наследник клана Инумаки. Да, в этом иллюзорном, как ему казалось на первый взгляд, мире, у него уже была какая-то власть, но вместе с ней шла и репутация полнейшего идиота.

Он ничего не делал. Не желая тренироваться, не стремился к развитию, он лишь тешил себя иллюзиями о своей судьбе главы клана. Лентяй, который считал, что титул придёт к нему сам по себе, просто потому что он родился в нужном роду.

С шести до двенадцати лет он обучался дома, под личным надзором наставников, изучал магические техники, но… без существенных результатов. Потом поступил в среднюю школу и вплоть до пятнадцати лет не развивался от слова совсем. Лень и самодовольство свели на нет даже хорошие гены и родовую силу. Он мог бы стать сильным, мог бы превзойти остальных… но предпочёл бездействовать.

И вот он — наследник клана, который даже не позаботился привести себя в порядок перед поступлением в старшую Токийскую школу.

Мирак глубже погрузился в воспоминания, стараясь систематизировать всё новое. Всё, что выглядело как-то слишком реалистичным, чтобы быть Иллюзией. Но Хермеус вполне был в силах создать всё это.

В этом мире существовало нечто, называемое проклятой энергией. Магия, но иного рода, отличная от той, что была в Нирне. Она складывалась в особые техники, и у него, как у наследника клана Инумаки, была одна из них — проклятая речь.

— «Забавно,» — Это заинтересовало его. По первым ощущениям она напоминала Ту’ум, искусство Голоса, силу, которую он постигал в своём мире. Но была одна проблема. Сейчас она недоступна. Почему? Надо было узнать почему. Но Масакадо знал, что сила должна была раскрыться в ближайшее время.

Он свято верил, что проклятая речь — это дар, который сам по себе принесёт ему силу и признание. Думал, что, обладая таким могуществом, не обязан развиваться, тренироваться, учиться. Он считал, что путь к вершине уже вымощен перед ним, стоит лишь шагнуть.

— Глупец, — совершенно спокойно высказался Мирак, сразу услышав непонимающий восклик сестры.

— Да ради всего святого, ты, наконец, понял это?

Но она была проигнорирована.

Мирак не испытывал презрения — слишком мелкое чувство. Скорее, привычное высокомерие. Он видел таких людей и раньше. Те, у кого есть возможности и талант, добиваются на порядок меньшего, чем те, у кого, помимо всего прочего, есть упорство.

Сила требует дисциплины. Инумаки Масакадо этого не понимал. Но Мирак — понимал.

— Ну что, унял свою гордыню? — когда он открыл глаза, Томоэ смотрела на него с какой-то надеждой. Несмотря на тот факт, что она на него кричала и что-то предъявляла, сейчас она имела кровные узы с владельцем тела, и понимая это, Мирак не говорил ничего лишнего.

Он рассматривал два варианта:

Первый — Хермеус всё же сумел его одолеть, оставив разум в заточении и начав изощрённые пытки, обёрнутые в иллюзии безумия.

Второй, пусть и не менее обидный, но всё же более утешительный: он сумел защитить свой разум, пусть и ценой утраты большей части своей силы, а его чрезвычайно развитое астральное тело было вырвано из щупалец Хермеуса и отброшено неизвестно куда.

— «Даже если это первый вариант, я узнаю об этом только в одном случае — если осмотрюсь здесь», — пробормотал он.

Мирак принял умиротворённый, сосредоточенный вид. Теперь он выглядел так, каким Томоэ никогда не видела его прежде.

— Т-ты чего? — она медленно поджала губы.

Он глубоко вдохнул, медленно выдохнул, ощущая, как лёгкие заполняются этим новым воздухом. Новый мир. Новые возможности.

— Слуги ведь сегодня работают? — простой вопрос заставил её выгнуть бровь. Она кивнула, и Мирак, наконец, просиял. — Зови. Мне нужно переодеться.

Он встал, наконец осознавая, насколько его тело было зажато. Прежний владелец словно намеренно держал себя в оковах собственной лени. Кости затекли, мышцы были какими-то ленивыми, будто и не знали, что значит быть в тонусе. Как же это раздражало.

— И чего он такой тихий? Неужели почувствовал стыд после вчерашнего? — засмущавшаяся сестра не нашла отличий в его поведении.

Вскоре в его комнату вошли две молодые девушки — обычные подчинённые клана. Они крайне быстро выполнили свою работу и принарядили наследника в чистую юкату, здесь она была удобной повседневной формой. — «Чем-то напоминает традиционную одежду Акавира».

Проведя уходящих девушек взглядом, он ощутил то самое чувство.

Свобода. Внутренне он ощущал восторг от того, что сбежал, но была и проблема. Его положение незавидное — надо опять начинать всё с нуля, притом в мире, о котором Масакадо даже ничего особо не читал. Даже восстановить историческую подоплёку из воспоминаний не является возможным.

А если это настоящая жизнь, то можно даже было попытаться начать править уже тут! Правда… нравы тут иные, и это знал даже он. Этот мир не признал бы открытого завоевателя. Здесь власть держалась в тени, и сильнейшие соблюдали этот порядок. Магия существовала, но её скрывали, лелеяли, охраняли. И это его не тревожило. Управлять смертными можно и из тени. Главное — управлять.

— Я не против — править простолюдинами можно пока что и из тени, — но даже эти слова были слишком амбициозными

Мирак провёл рукой по беспорядку вокруг, собирая разрозненные куски информации. Семейные фотографии, несколько значков с эмблемой клана, документы, старые записи. Он проследил пальцами по страницам — отчёты, переписки, переговоры. Всё подтверждало его опасения.

Инумаки были далеко не слабейшим кланом, но они даже не входили в тройку сильнейших. Ему досталась власть, но такая нишевая…

Неприемлемо.

Он вспомнил имена. Годзё. Зенин. Камо. Эти три семьи были на вершине, их сила неоспорима, их влияние охватывало всю структуру общества шаманов. Они не просто были богаты, они вершили судьбы.

Инумаки же… имели особую технику. Да, проклятая речь была могущественной, но она накладывала ограничения. Пользоваться ею не так просто, и, судя по всему, клан давно утратил амбиции — всё по той же причине, по которой проклятая техника, называемая — Печатью Змея и клыки, не работала. Они приняли своё место, довольствуясь малым.

Как же это его раздражало. Незнание.

Он снова опустил взгляд на свои руки, сжимая кулаки. Это тело ещё не привыкло к власти, но оно привыкнет.

Проблема была в другом: сейчас он находился в клане, который существовал скорее по инерции, чем по амбициям. У него не было ресурсов. Не было союзников, готовых исполнить любой приказ. Всё, что у него было — это имя.

— Если требуется чего-то добиться, надо поднимать влияние. Ничего, я привык.

Власть — естественное право сильного, и он даже не воспринимал борьбу за неё, как что-то аморальное. Это просто закон существования.

Мирак вышел из своей комнаты и спокойно прошёлся по скрипучему деревянному полу, позволяя глазам привыкнуть к мягкому свечению фонарей. В этом мире всё казалось странным.

Он сделал шаг вперёд, постепенно привыкая к странностям в теле. Тёмное дерево стен отдавало слабый запах сырости, каменные дорожки под ногами были выложены так идеально, что напоминали о чьей-то навязчивой аккуратности. Воздух здесь был легким.

Как только он пересёк порог, пространство ожило.

Трое слуг, убирающих внутренний двор, остановились, словно их накрыло невидимой волной. Один замер, сжимая в руках метлу. Второй, нёсший поднос с бумагами, лишь на мгновение задержался, а затем склонил голову и быстро ушёл. Третий был старше. Его взгляд был более внимательным, оценивающим, но и в нём читалась осторожность.

— 'Этот Масакадо что-то сделал прошлой ночью?" — эти воспоминания отсутствовали в памяти. Мирак продолжил осматривать окружающий мир — возможную иллюзию, тщательно выстроенную ловушку. Но чем дольше он вглядывался, тем отчётливее понимал: это было слишком… сложным, слишком детализированным даже для принца знаний.

Над головой тянулись тонкие, как жилы, линии — закреплённые на столбах из металла и дерева, они расчерчивали небо строгими узорами. Столбы стояли вдоль улиц, словно бессмысленные тотемы забытых богов. От них исходило едва уловимое гудение, напоминая шёпот ветра, заблудившегося в трещинах древних храмов.

Он замер, заметив странную коробку в руках одного из прохожих. На её поверхности светился экран, демонстрируя движущиеся изображения людей, разговаривающих так, будто общались сквозь магический артефакт. Внутри что-то дрогнуло — лёгкий, но резкий диссонанс. Эта технология была чужда, но его память нашёптывала слово: «смартфон».

Ближе к центральному залу он увидел трёх молодых шаманов, стоящих у странной коробки со множеством ярких кнопок. Ученики бросали в него монетки и доставали прозрачные бутылки с цветной жидкостью. Он смотрел на них так долго, что все поспешно отвели глаза.

Пройдя дальше, он заметил ещё нескольких членов клана — двоих мужчин в серых кимоно, что стояли у стен и делали вид, что обсуждают свитки.

— Госпожа Томоэ выглядела сегодня какой-то растерянной.

— Ей сложно приходится. Знаешь ведь, какая у девочки ситуация. Прошлой ночью пьяный Масакадо усмехался над ней, опять напомнив о словах главы. Давно не видел её такой злой.

— А что глава им говорил?

— Ах, точно, тебя же не было во время их рождения. Предыдущий глава клана заявил — Если родится девочка, он возьмёт её к себе на воспитание, если же мальчик, то пусть он будет наследником и главой клана. Родились оба, а внимание главы, как видишь, полностью досталось Масакадо.

— «Это естественно,» — подумал Мирак и в этот момент показался им на глаза. Он прошёл мимо, но оба мужчины застыли как вкопанные, перестав дышать.

Мирак шагал по узким коридорам поместья, прислушиваясь к тишине, наполненной далёким шелестом ветра за окнами. Клановые покои казались ему чужими — не по внешнему виду, но по самой сути. Здесь всё было пропитано невидимыми законами, чуждой ему традицией, эхом прошлого, о котором он ещё не знал.

Всё, что он успел выяснить, было слишком отрывочным, разрозненным, не дающим полной картины. Он понимал, что в этом мире он — чужак. Незнание — слабость, а слабость позволить себе он не мог.

— Где библиотека? — коротко бросил Мирак одному из юношей, сидящих на деревянной веранде. Тот, хлопнув глазами, молча указал на дальнюю часть здания.

Мирак не благодарил. Он лишь развернулся, почти беззвучно ступая по старым половицам. Открыв раздвижные двери, он вошёл внутрь.

Тут он собирался окончательно убедиться в подлинности этого мира.

Библиотека поместья была камерной — около сорока квадратных метров. Потолки высокие, из тёмного дерева, опоясанные резными балками. Полки выстроились вдоль стен, доходя до самого верха, а узкий проход между ними придавал помещению ощущение глубины. Здесь царил мягкий полумрак — слабый свет электронных фонарей бросал тёплые блики на корешки книг, а в углах затаились тени.

Запах старых страниц, тонкой бумаги, чернил и древесных переплётов окутал его, вызывая тёмные отголоски памяти. Напоминание об Апокрифе — но в более упорядоченной, неугрожающей форме. Там, в царстве Хермеуса Моры, книги жили своей жизнью, их страницы гудели проклятиями и знанием одновременно. Здесь же всё было подчинено порядку: свитки лежали в специальных ящиках, тома — расставлены в строгом порядке, без единого пробела. Но порядок не означал ценность.

Мирак провёл пальцами по корешкам, изучая материал. Независимо от мира, знания оставались самым ценным ресурсом. И если здесь что-то скрывали, он намеревался это найти.

— Это какая-то проверка? Масакадо пришёл в библиотеку, чтобы сжечь что-нибудь?

Тихий шёпот всколыхнулся между стеллажами, точно глупец, любящий посплетничать. Кто-то фыркнул, кто-то сдержанно усмехнулся, а один из молодых учеников, стоявших у низкой полки, даже издал невольный смешок, но тут же замолк, поймав на себе предостерегающий взгляд старшего.

— Тише, — раздался чей-то шёпот.

Однако взгляды продолжали буравить ему спину. Недоверчивые, любопытные, пренебрежительные. Некоторые — откровенно насмешливые. Никому и в голову не приходило, что наследник клана, печально известный своим равнодушием к традициям и ожиданиям, вдруг добровольно погрузится в старые фолианты.

— Может, он ищет способ отделаться от обязанностей? — язвительно бросил один из старших, прислоняясь к полке с видом знатока.

— Или просто уснёт там же, за книгами, — хмыкнул другой.

Но Мирак не обращал внимания. Их слова были пустым шумом, не заслуживающим даже мимолётного отклика. Для него библиотека была больше, чем просто хранилище пыли и бумаги. Он не искал здесь одобрения. Он искал структуру.

Листы шуршали под его руками, открывая перед ним прошлое этого мира. Язык, к которому он привык достаточно быстро, генеалогия кланов, древние битвы, границы территорий — всё это складывалось в цельную картину. Но чем больше он узнавал, тем яснее осознавал: этот мир ушёл далеко вперёд.

Он закрыл книгу и опёрся на полку, позволяя глазам пробежаться по комнате. Древние знания ещё имели силу, но вокруг них уже витало что-то чуждое.

Новая современность.

Какое-то время он думал, что всё здесь — просто искажённое отражение его мира, но чем больше деталей замечал, тем отчётливее понимал разницу.

Железные коробки, наполненные шумом. Телефоны. Их держат в руках, вглядываются в них, говорят с ними, словно через зачарованные зеркала. «Это как магические артефакты… удобно».

Орудия, что убивают без магии. Огнестрел. Невозможно было заглянуть в исторический учебник, не увидев упоминание вооружения немагов. Это было самым странным. В его мире убить человека значило наложить проклятие, вложить в атаку силу, овладеть боевым искусством. Здесь же — одно движение пальцем, и смерть летит по воздуху со скоростью, превышающей скорость и убойность обычно лука и арбалета. Сравнивать с зачарованными аналогами пока рано.

— «И ведь практически не нужно учиться с ними обращаться. Поразительно».

Но его не покидал другой вопрос.

Какой вклад магов в этот мир?

— Подвинься, — Мирак без лишних церемоний взял книгу и направился к столу в отдельном читательском зале. Однако все места оказались заняты — члены клана, один за другим, были погружены в работу. Каждый чем-то занят, каждый движется к своей цели. Он хотел понять, ради чего.

— К-конечно, Господин Масакадо! — парень, к которому он обратился, истолковал слова по-своему: схватив книги, поспешно исчез.

Мирак сел, подставив спину молчаливым взглядам, и раскрыл первый фолиант по магии.

Мир продвинулся. Технологии заменили многие ритуалы, но магия не исчезла. Она изменила форму, стала тайной, но продолжала существовать.

В этом мире магов называли по-разному. Чаще всего — шаманами, потому что их практика напоминала ритуалы. Магия здесь не была лёгким мановением руки. Она требовала действия.

Чтобы усилить свои техники, маги должны произнести их название, сложить печати, совершить ритуал. В этом чувствовалась странная логика: они не просто использовали силу, они договаривались с самим собой. Да, чтобы техника стала сильнее, надо было подвергнуть себя риску.

— «Магия тут опирается не на ману, а на проклятую энергию,» — Мирак выгнул бровь. — «Они как будто вынуждены убеждать себя в силе своей техники, заключать сделку со своим же разумом. И чем больше они в это верят, чем выше их ставка, тем мощнее результат… Интересно. Тогда выходит, что настоящая сила здесь — это не просто энергия, а способность контролировать собственное убеждение?»

Обычный человек не замечает её, не чувствует и не использует. Она выходит из него незаметно, рассеиваясь в пространстве, оставляя после себя лишь смутный осадок. Но те, кто рождаются с врождённой связью с проклятой энергией, способны удерживать её в себе. Накопив, они направляют её, заковывая в заклинания, сливая с плотью, превращая в оружие.

Ко всему прочему шаманы — это не просто маги. Они посредники между магами и тем, что тут называется проклятиями.

Как любая сила, проклятая энергия имеет свою природу. Она не только накапливается, но и впитывается, словно губка, в кости, в мышцы, в саму ткань реальности. Она может прилипать к местам, пропитанным страхом и смертью, создавая проклятых существ. Она может разъедать тела тех, кто не умеет ею управлять, оставляя язвы на душе. Она может становиться живой, если её слишком много.

Если в каком-то месте слишком долго скапливалась тьма, она начинала жить. Накапливать жадность, страх, боль. Расти, впитывать мысли людей, сжиматься в комок, пока однажды не начинает нашёптывать, убивать, разрушать. Там, где обычный человек видел только заброшенный дом, шаманы ощущали духов.

В таких случаях проводилось очищение. Самое древнее из искусств шаманов — кропотливая работа с самой материей проклятия. Но уничтожать проклятия можно было только проклятой энергией.

— «Значит, проблемы этого мира исходят от тех, кто не умеет контролировать свою энергию?» — в голове Мирака задался очевидный вопрос.

Проклятая энергия — это сила, рождаемая из негатива. Она циркулирует в каждом человеке, но лишь немногие могут управлять ею осознано.

Он провёл пальцами по страницам, внимательно изучая рисунки схем. В этом мире энергия существовала не в виде потоков маны, а в форме чего-то ментального. Её можно было контролировать, накапливать, высвобождать в атакующих техниках или защитных барьерах.

Но в отличие от его родного мира, где магия имела строгие принципы, здесь всё зависело от эмоций. Сила зависела от гнева, страха, ненависти — от проклятий, наложенных самой судьбой.

Это было нечто новое.

Если так, то у него этой силы должно быть в избытке.

Мирак перевёл взгляд с книги на собственные руки, затем прикрыл глаза.

Масакадо называли слабым, неспособным даже на простейшие техники. Но если проклятая энергия рождается из внутренней тьмы, пять тысяч лет заточения сполна пропитали его негативом.

Он пытался уловить то, о чём говорилось в тексте.

Тепло разлилось по телу, словно густая, вязкая субстанция начала медленно стекать с его мыслей, оседая в конечностях, наполняя его от макушки до самых пяток. Он чувствовал, как она пульсирует, тяжёлая, насыщенная, будто готовая вырваться наружу. Не хрупкий огонёк, не слабая искра — нет, внутри него бушевала буря.

Он попробовал сосредоточить её, собрать в одном месте, направить. Едва заметное движение — и вот она уже струится к горлу, подчиняясь его воле. Ещё немного… Но внезапно поток остановился.

Что-то сдавило его изнутри. Словно горло было заблокировано, закрыто невидимой печатью. Он напрягся, попытался пробить этот барьер, но чем сильнее давил, тем отчётливее ощущал сопротивление. Проклятая речь… Она была там, внутри, но что-то мешало использовать её.

— Что ж, я понял это ограничение с самого начала. Но в чём же причина? — Мирак постучал пальцем по столу, осмотрев людей, которые упорно смотрели в свои книги и пытались не пересекаться с проблемным наследником. — «Может, у моего клана какая-то особая история?»

Он быстро нашёл нужные сведения. Их клан находился в Тибе — не слишком далеко от Токио, столицы страны, под названием Япония. Здесь находились Токийская школа Магии, где обучался Масакадо и большая часть других бесклановых юношей.

Леса вокруг были удобны для тренировок, особенно учитывая их технику Проклятой Речи, требующую изоляции от шумных районов, чтобы не подвергать окружающих риску. Хотя на этот случай есть барьеры.

— «Располагаться рядом со столицей удобно. Однако положение у нас не самое лучшее».

Токийская школа считалась сильной, но не лучшей, а учитывая, что их было всего две…

Звание лучшей принадлежало Киото. Ещё в древности, когда Киото — предыдущую столицу — называли Хэйан, там зародились три великих клана: Фудзивара, Сугавара и Камо.

Фудзивара — мастера политических интриг. Они доминировали в аристократии через стратегические браки, контролировали Императора, манипулировали двором, словно опытные кукловоды. Из их ветвей и родственных линий впоследствии выросли Зенины, фамилия которых до сих пор внушала страх и уважение.

Сугавара… гении и великие учёные, но их почти стёрли с лица земли. История гласила, что они пали перед ненасытной силой некоего Сукуны, и от их некогда могучего наследия осталось лишь несколько разрозненных ветвей. Одна из них, по странной иронии, породила фамилию, что теперь внушала куда большее почтение, чем сама Сугавара — Годзё.

Камо… Единственные, кто сохранили своё имя, но какой ценой? Их фамилия пережила века, но когда-то они породили личность, принёсшую им не славу, а проклятие — Норитоси Камо, Человека-Позора. Его эксперименты над людьми, жуткие создания, ставшие проклятиями — его имя вписано в историю, но сами Камо желают его оттуда выписать.

Киото было истоком этих древних фамилий. Там же стояла Киотская школа, обучавшая тех, кто рождался с правильной фамилией, правильным статусом и правильной силой.

— «Та девчонка сказала, что в этом году оттуда переводится какой-то маг».

Мирак скептически приподнял бровь. Перевестись из Киотской школы? Это было странно.

Киотская школа была не просто местом обучения, а своего рода академией аристократии, где шаманы с фамилиями, весившими как сотни жизней, изучали не только магию, но и искусство власти. В отличие от Токио, где собирались новички, Киото обучало тех, кто имел наследие. В их руках не просто проклятые техники — у них были связи, доступ к редким ритуалам, к архивам с тайнами, которые передавались по крови.

Либо безклановые, но такие сильные и полезные, что потом могли пойти работать к великой семье.

Шаманы здесь не просто становились сильными — они укрепляли позиции кланов в магическом мире, Камо, Годзё, Зенин — их архивы, их ресурсы определяли, кто станет сильнейшим. Киотская школа была витриной этих древних традиций.

Но помимо известных кланов существовали и другие — те, что прятались в тени, почти незаметные. Самые нишевые из них оседали в Наре — древнем городе, где монахи и шаманы шептались о духах задолго до эпохи Хэйана. Там среди пасущихся оленей рождались и исчезали нишевые семьи шаманов, не имеющие никакого величия.

— «Но мне это сейчас не нужно, главное, что все сливки общества собраны не в столице, а в Киото,» — он с громким хлопком закрыл книгу и заставил парочку людей поблизости дрогнуть.

Знания позволяли понять слабость, и он начал догадываться о немощном положении клана Инумаки. Каким образом? Проклятая речь — была уникальной техникой. Нельзя было заявляться с гарантией, но другие кланы могли повлиять на то, что данная техника сейчас заблокирована, и как минимум они имели все возможности это исполнить.

— «Моё главное наследие не работает, клан не воспринимает своего наследника всерьёз и более того, непонятно какие дела у клана прямо сейчас».

— Ох, это какая-то шутка? Брат, что ты здесь делаешь? — но в этот момент, под звук каблуков, внутрь помещения снова вошла молодая леди. Она посмотрела на него, словно выставляя на посмешище перед всеми. Мстя за ту ситуацию, что у них с Масакадо произошла вчера. — Не знала, что ты читать умеешь.

Мирак соизволил поднять глаза, но не на неё — скорее просто в пространство перед собой. В его взгляде не было ни раздражения, ни злости, лишь лёгкая тень усталости, как у человека, которого отвлекли от более важных дел.

— Ты меня искала? — он чуть склонил голову набок, давая понять, что не намерен тратить на неё больше ни секунды, если это не касается чего-то действительно стоящего. — Говори.

— … Эм, тебя вызывает отец, — подивившись такому спокойному поведению, сестра стала ещё более недовольной. — Иди омойся и встреться с ним.

Соклановцы замерли.

— Скоро твой пакт на ограничение силы подойдёт к концу, — голос сестренки прозвучал взволнованно.

А вот, кажется, возможность всё понять.