Молчи

Глава 13

Неделю спустя

— Жак? — позвала Орион, отпирая дверь примерно спустя пяти минут стука. Она решила, что Жаклин либо спит, либо включила телевизор так громко, что не слышит её. Сейчас это было вполне нормально.

Она взяла привычку попробовать все продукты, которые появились в последние десять лет, посмотреть все сериалы и послушать все новые выпущенные песни. Жаклин выполняла какую-то миссию, чтобы заменить все воспоминания о Клетке, утолить свой голод за эти годы.

Орион навещала ее каждые несколько дней, потому что не была уверена, что Жаклин не сходит с ума. Она беспокоилась о ней. Конечно, она этого не показывала. Она приходила, чтобы покушать вместе с ней, посмотреть кино, иногда поиграть в видеоигры, и никто из них не упоминал о том разговоре про месть. О докторе Бобе Коллинзе. Как будто этого никогда и не было.

В любом случае, ни одна из девушек не умела говорить о своих чувствах. По крайней мере, ни Жаклин и ни Орион. Шелби было лучше их всех, она ежедневно писала сообщения, какие-то гребаные вдохновляющие цитаты. Орион уверена, что одна часть их маленькой троицы носит смирительную рубашку и живет в комнате с мягкой обивкой, чувствует себя лучше, чем они.

Стало слишком трудно пытаться угнаться за Шелби, разыгрывать для нее спектакль. Надевать эту чертову цепь на лодыжку каждый раз при разговоре с ней.

Итак, втроем они начали разговаривать все меньше и меньше. Отдалились друг от друга. Орион не надеялась, что они будут поддерживать связь вечно. Они были связаны невидимой цепью, которая никогда не разорвется и будет тянуться за ними повсюду, куда бы они ни пошли, и даже если они отдалятся, в их разговорах все равно цепь будет греметь немного громче, а боль усиливаться.

Семья Шелби жила в двух часах езды от города. Ни у кого из девочек еще не было водительских прав, но отец Шелби уже начинал учить ее. Орион не знала, насколько хорошо все идет.

Ни у Жаклин, ни у Орион нет никого, кто мог бы их научить.

Катаясь в машине с Эйприл, Орион узнала все, что ей нужно было знать о своих навыках водителя. Эйприл почти удалось уговорить ее пойти учиться на права, потому что её собственные навыки вождения никак бы не помогли. Может быть, свои права она получила, сверкнув декольте и болтая комплименты.

Орион не хотела никого просить отвезти ее к Шелби. Она очень не хотела этого делать. Та единственная поездка с Мэддоксом была полной отчаяния. Он не был ее шофером. Он не был для нее никем.

Родители Шелби казались достаточно милыми, но они как можно яснее дали понять, что не хотят находиться рядом с Жаклин и Орион. В их глазах Шелби все еще была невинной маленькой девочкой, и они не хотели, чтобы ее развратили.

Или, может быть, они просто хотели избавиться от всех напоминаний о том, через что прошла Шелби, о том, что она носит с собой.

Орион это понимала. Если бы она могла сделать себе лоботомию, то обязательно бы сделала.

Орион старалась не отставать от Шелби, как только могла, но она устала. И даже немного разозлилась на Шелби за то, что та постоянно требовала их внимания, хотя у нее есть двое родителей, которые давали его в избытке.

Они все учились жить в этом новом мире, и им нужно было делать это, не завися друг от друга.

Какая-то часть Орион отчаянно хотела поддерживать связь. Но это был ее секрет. Если бы она смогла купить дом, в котором бы они жили как сумасшедшие старые девы до конца своих дней, она бы так и сделала. Она скучала по ним так же сильно, как ненавидела находиться рядом. Нуждалась в них так же сильно, как убеждала себя, что ей никто не нужен. Для нее не имело значения, что они не смогут исцелиться, если будут напоминать о своих ранах. Она была одной кровоточащей, зараженной, гребаной раной, и это не изменится.

Она не хотела, чтобы это изменилось. Она не хотела, чтобы рана покрылась коркой, зачесалась, а потом исчезла.

Она хотела сохранить всё это, каждую деталь, каждый порез, чтобы воссоздать на тех, кто причинил ей боль, дать волю охватившей ее ярости.

Но она не хотела приглашать девочек в свой искаженный и темный мир. Она не хотела, чтобы кто-то туда подглядывал, потому что все они пытались исцелиться по-своему, и со стороны Орион будет эгоистично и разрушительно пытаться утащить их за собой. Эгоистично пытаться привлечь их к своей кровавой победе, спуститься в яму, которую она копает, обставляет и украшает развратными и убийственными планами.

Она не собиралась лгать себе, она очень хотела, чтобы они были с ней в этом деле. Ей нужны партнеры, кто-то, с кем можно было бы разделить бремя. Поделиться своим страхом. Кто-то, кто понял бы внутреннюю потребность причинить боль обидчикам.

Хотя помогло то, что она уже привыкла к отсутствию партнеров. Она одна. Одиночка. И чем скорее она привыкнет к этому, тем лучше.

Но это не означало, что она бросит Жаклин. Она была очень похожа на Орион — ее семья была мусором до всего этого, и это единственная вещь в уродливом мире, которая не изменилась. Трейлерный мусор оставался неизменным на протяжении многих лет. Они словно горы, непреклонные, неподвижные. Любой, кто появится в жизни Жаклин, захотел бы только осушить ее досуха и выбросить. Они были только друг у друга.

Таким образом, Орион несла бутылку водки «Tito’s» в качестве предложения мира. Орион не пила крепкий алкоголь с тех пор, как вышла. Она слишком боялась того, что он может с ней сделать. Зависимость таилась в ее крови, она нашептывала ей идею о том, что так все станет намного проще.

Орион понимала, почему Жаклин нравилось пить. Это более легкий выход — испить боль, не сталкиваться лицом к лицу с уродливыми частями себя. Или чтобы уродливые части казались более красивыми.

Орион решила, что этой ночью попробует. Последняя попытка отказаться от своих планов. Дать себе шанс прожить жизнь без насилия. У нее не было больших надежд, но она будет пытаться. И она больше ни секунды не хотела выносить тишину в своей квартире.

Кроме того, она могла бы попробовать какую-нибудь новую нездоровую пищу и посмотреть фильмы, которые еще не видела.

Не получая вестей от Жаклин в последние несколько дней, Орион поняла, что та по уши погрузилась в фазу «наверстывания упущенного», которую все еще проживала.

По правде говоря, Орион беспокоилась о ней.

Конечно, не было ничего удивительного в том, что Жаклин с головой окунулась примерно в тысячу различных механизмов преодоления, каждый из которых был более разрушительным, чем предыдущий. Орион вообще фантазировала о преследовании и убийстве доктора.

Но с Жаклин все было еще хуже. Каждый раз, когда Орион видела ее, та все больше худела. Ее волосы выглядели более гладкими, бледными, седеющими. И в прошлый раз, когда она упомянула об этом как можно мягче — что для Орион было совсем не мягко — закончилось не очень хорошо. Орион никогда не видела ее такой сердитой. Такой бешенной.

Орион дала ей пространство, хотя это шло вразрез со всеми ее инстинктами. Не то что бы она доверяла своим инстинктам, поскольку все они были основаны на воспоминаниях о том, как Жаклин сидела в шести футах от нее, прикованная цепью к стене.

— Жаклин, зажги ароматическую свечу или открой окно. Здесь пахнет, как…

Орион замолчала, как только завернула за угол в гостиную. Из нее вырвали воздух, слова и жизнь. Белое, неподвижное тело Жаклин сидело на диване, из руки торчала игла.

Она не закричала. Она уже прокричала за двенадцать жизней вперед. И это не было шоком: увидеть Жаклин в таком состоянии. Не совсем. Разве она не подозревала? Потеря веса, пустые глаза, жизнь, медленно покидающая тело? Разве она не потеряла бесчисленные ночи сна, представляя этот сценарий?

Орион медленно подошла к дивану, пакеты с едой хрустели у нее под ногами.

Она протянула руку, проверяя то, что уже знала.

Жаклин была холодной, мертвой и уже начинала разлагаться.

Орион положила ее руку на свою щеку, обхватив ее с такой нежностью, которой Жаклин не знала за свою короткую, бурную жизнь.

Затем она опустилась на пол, открыла бутылку водки и выпила, всхлипывая, как будто ей снова было четырнадцать. Она кричала имя Жаклин в пустоту.

Она удивилась тому, как сильно это было больно. Как глубоко порезало лезвие.

Орион сама переживала смерть, когда умирали ее подруги. Внутри нее что-то гнило и разлагалось.

Она думала, что внутри у нее есть место, куда можно спрятаться, спрятаться от холодного, жестокого мира. Каменное сердце без эмоций, разума или слабости. То, в котором она нуждалась, чтобы пережить всю эту смерть и отчаяние.

Она выживала.

Так их называли СМИ: «выжившие». Еще одно клеймо. Орион думала, что их новизна к настоящему времени уже прошла. Это было достаточно давно. Она узнала, что в обществе мало внимания, но когда дело касалось серийных убийц и похищенных девочек, захороненных тел и пыток, внимание всех было сосредоточено на этом.

Может быть, из-за всех остальных девушек, которые все еще не найдены. Это дает родителям, сестрам и друзьям какую-то надежду. Их ДНК могут найти в любой момент, и тогда родители этих потерянных девочек могли бы успокоиться и начать свое «выздоровление».

Но надежды не было. Никто так и не вернулся из Клетки. Не совсем.

Ей потребовалось приличное количество времени, чтобы позвонить в соответствующие органы. Она не могла подняться с пола, не чувствовала свои конечности. Она не могла перестать пить горькую жидкость, от которой ее тошнило, но в то же время смягчала грани реальности.

Это привело ее обратно в Клетку.

— Мы должны выбраться отсюда.

Орион закатила глаза при словах Жаклин. Она повторяла это с тех пор, как забрали Мэри Лу, как будто чувствовала, что ее собственное время скоро придет.

Их было только трое: Жаклин, Орион и Шелби. Шелби была безутешна. Орион потеряла надежду. Каждый раз, когда они забирали ее, она хотела, чтобы ее убили. Ей хотелось, чтобы ее не тащили обратно в Клетку, еще более сломленную и оскверненную, чем раньше.

Но каким-то образом она терпела. Она закрывала глаза и плыла прочь, в далекую страну.

— Мы убираемся отсюда к чертовой матери, Орион, — прорычала Жаклин с огнем в глазах. Орион уже много лет не видела в Жаклин такой энергии. — Хватит ждать, черт возьми, — сказала она сквозь стиснутые зубы.

Жаклин была непоколебима в этой философии и верила в их способность спастись. Она была той, кто подтолкнул Орион, той, кто разработал план. Она зажгла огонь, который давно угас. Ее глаза тут же заметили слабые места, которые они могли использовать. Тот факт, что Тварь номер два был тощим наркоманом, и его легче всего одолеть. Время, когда он приходил и забирал одну из них — когда Первая тварь уходил из дома. Его избивал Первый, и он становился все более безумным, все более пугливым. Жаклин знала, что это их шанс.

Она была причиной их побега.

А теперь она мертва.

Орион не знала, как оплакать ее. Она правда не знала ее. Она знала ту версию, в которую превратила ее Клетка. Не та, кем она была без всего этого. Может быть, она была никем. Может быть, все они были ничем иным, как этими цепями.

Половина бутылки исчезла, прежде чем она выудила телефон из сумки.

— Она мертва, — сказала она ровным голосом, и слова были какими-то четкими, несмотря на количество выпитого алкоголя.

— Где ты? — потребовал Мэддокс. Он был спокоен. Она догадалась, что у него был свой полицейский прием. Она ненавидела, что ее подруге пришлось умереть, и наконец дождалась этот бесстрастный тон. Лучше чем всё, что она слышала от него до этого момента.

Она не помнила остальную часть разговора, но знала, что он был, так как после того, как она сказала ему, где находится, он отдал ей приказ.

— Я хочу, чтобы ты оставалась со мной на связи, Орион, — сказал он. — Тебе не нужно ни о чем разговаривать, не нужно больше ничего говорить, я просто хочу, чтобы ты осталась здесь. Я поговорю, но ты не обязана отвечать. Просто слушай мой голос и знай, что я на пути к тебе, и ты не одна.

Разве она сейчас не думала о том, что ей нужно побыть одной? Что ей нужно научиться справляться с травмой самостоятельно? Да. Но она все равно продолжала говорить по телефону.

Похороны прошли плохо.

Орион не надеялась, чтобы похороны проходят хорошо, но она думала, что, по крайней мере, на них будет присутствовать много людей. Как бы то ни было, количество людей здесь было не чем иным, как удручающим.

Шелби.

И ее родители, потому что они все еще не отвыкли от привычки повсюду ходить за ней. Ни в коем случае их милая маленькая дочь не будет ничего делать сама.

Орион задавалась вопросом, думали ли они о том, что также могли бы присутствовать на похоронах собственной дочери. Судя по тому, как ее мать сжимала руки Шелби, именно это и было у нее на уме. Орион беспокоилась, что смерть Жаклин приведет к тому, что родители Шелби будут еще сильнее контролировать ее жизнь и существование.

У Жаклин не было семьи. Никто не выскользнет из-под дерева с возможностью высосать из нее немного денег. Тот самый момент, когда понимаешь, что у тебя действительно никого нет. Никакие пиявки не явились для халявы. Орион знала, каково это, потому что никто из ее семьи не сделал того же самого. На ее похоронах были бы те же люди, что и на похоронах Жаклин.

Эйприл сжимала руку Орион так же, как мать Шелби держала руку своей дочери. Они обе были в перчатках, так как холодный укус зимы пробирался сквозь любую открытую частичку кожи, и это была единственная причина, по которой она разрешила Эйприл держать себя за руку. Не было прямого контакта кожи к коже. Орион терпела холод, как могла. И была уверена, что это плохо повлияет на ее выздоровление, но, учитывая, что она уже довольно давно не была у психиатра, это не имело значения. Было холодно, но терпимо. И, если быть честной с собой, ей нравилось, что что-то привязывает ее к этой мерзлой земле.

Она не оглянулась на двух последних сопровождающих на похоронах. Она делала все возможное, чтобы старательно игнорировать их. Что ж, но она не старательно игнорировала Эрика. С ним у нее не было проблем. На самом деле, он ей немного нравился.

Мужчина, стоявший рядом с ним, с другой стороны, ей вроде как не нравился. Да она уверена, что ненавидит его. Или была совершенно безразлична к нему. Или была безвозвратно сбита с толку своими ядовитыми чувствами к нему. Ядовитыми желаниями. Что бы это ни было, она злилась, что он пришел сюда, отвлекая ее от захоронения одной трети себя.

Жаклин не понравились бы эти похороны, так как ее хоронили на католическом кладбище со священником, восхваляющим ее. Жаклин ненавидела организованную религию. Ее отец был закоренелым католиком, который все еще придерживался убеждения, что может грешить сколько угодно, если потом попросит прощения, а Жаклин или ее мать при этом будут лежать на полу, истекая кровью. Этими похоронами Орион в очередной раз подвела ее.

Планирование похорон не входило в ее компетенцию, и, честно говоря, последние несколько дней она была в некотором оцепенении. Она закрылась в своем каменном сердце с тех пор, как Мэддокс вошел в квартиру Жаклин и всё стало слишком реальным. А это означало, что у нее не хватило сил спорить, когда Эйприл со своей мамой решили все взять в свои руки.

Теперь она была рада оцепенению, учитывая, что впервые с четырнадцати лет увидела Гретхен Новак, которая отправляла ее домой с набитым домашним печеньем рюкзаком. Нет, она не была ей как вторая мама или что-то в этом роде. Гретхен Новак была хорошим человеком и хорошей матерью. Поэтому она была добра к Орион, потому что именно так поступали хорошие матери. Она часто приглашала ее на ужин, отдавала остатки, когда понимала, что у Орион не будет возможности поесть у себя дома, и, как правило, заботилась о нищей лучшей подруге своей дочери. «Воспитание» в каком-то отдаленном смысле. Но каким бы хорошим человеком она ни была, ей не нравилось, что ее дочь тусуется с мусором из трейлерного парка. Конечно, она хорошо это скрывала, почти идеально, но даже в детстве Орион видела, как та слегка задирала нос, глядя на нее. То, как она делала небольшие замечания по поводу одежды, которая не подходила Орион, или говорила, что ей следует подстричь волосы.

Когда Гретхен снова увидела ее в первый раз, она не задрала нос. Были лишь объятия, слезы и общий ужас из-за того, через что прошла Орион. Ощутимое сочувствие. К счастью, слезы и физический контакт длились недолго, Гретхен решила перейти сразу в «режим мамы» и приступить к организации похорон, как это могла бы сделать мать-католичка из высшего среднего класса.

Именно так, как ненавидела Жаклин.

Но это была услуга. Для того, чтобы показать, что ее жизнь имеет значение.

Представители средств массовой информации, конечно, были повсюду. Полиция окружила вход на кладбище вместе с B.A.C.A. — «Байкеры против насилия над детьми»[30]. Это была большая новость, и местные власти серьезно отнеслись к частной жизни девочек и похоронам.

Но это не означало, что представители СМИ не пытались.

Еще одна жертва погибла. Еще один гребаный заголовок.

Орион не осознавала, что священник перестал бубнить, пока Эйприл не сжала ее руку.

Орион резко подняла голову.

Эйприл протягивала ей розу.

Орион моргнула.

— Брось её, — мягко сказала она.

Орион посмотрела перед собой, на дыру, в которую опускали Жаклин. Потом снова посмотрела на розу, которую предлагала ей Эйприл. Она была белой.

Она не хотела брать ее. Вся эта красота вызвала у нее отвращение, будто это какой-то безумный ритуал, показывающий смерть изящной или безмятежной, когда на самом деле Жаклин умерла с иглой в руке и демонами в сердце.

Но она все равно взяла розу. На автопилоте она бросила розу на гроб, хотя и знала, что роза не остановит тело Жаклин от разложения и превращения в ничто.

Она притворилась, что ни капельки не завидует ей.

— Ри, — мягко сказала Эйприл.

Орион ничего не ответила, не поправила ее, хотя это имя резало, как лезвие.

— Мама организовала небольшой прием у нас дома, — продолжила Эйприл.

Орион внутренне содрогнулась при одной мысли о том, чтобы войти в эту парадную дверь. На это крыльцо. Это чертово крыльцо.

Она продолжала смотреть на кучу грязи. Надгробия еще нет. Видимо, нужно еще некоторое время. Что было хорошо, так как она понятия не имела, что будет дальше.

«Жаклин Рейнольдс прожила одиннадцать лет вне плена».

Орион задавалась вопросом, что было бы написано на ее собственном надгробии.

Вероятно, то же самое.

— Орион, — повторила Эйприл.

— Я… — Орион замолчала. Она хотела сказать, чтобы та уходила. Ей хотелось прогнать ее, закричать и избавиться от всякой ответственности за то, чтобы пойти на гребаные поминки, которые были со вкусом организованы и ужасно тошнотворны. Она бы сказала это, но что-то остановило ее. Что-то в мягкости голоса Эйприл. И еще она никогда не уходила, какой бы жестокой Орион ни была по отношению к ней.

Это заставило ее задуматься.

Но это не остановит ее навсегда. Потому что, если у нее есть выбор быть жестокой или снова войти в дверь этого дома, то лучше первое.

— Я думаю, нам нужна минутка, — вмешался голос. Гладкий. Уверенный в себе, хотя и немного пошатывающийся от горя.

Орион с Эйприл посмотрели на Шелби.

Она была почти неузнаваема в гладком черном платье под дорогим черным пальто, кожаных перчатках и длинных черных ботинках.

Орион иногда забывала, что Шелби из обеспеченной семьи. Или, по крайней мере, то, что девушка из трейлерного парка считала обеспеченным. Это было ничто по сравнению с тем, что у них было сейчас.

Орион не выбирала наряд для такого случая. На ней были только черные джинсы, туфли на шпильках — которые не проваливались в землю, потому что там было очень холодно, — черная водолазка и дорогая кожаная куртка. Все куплено онлайн, конечно. Орион не собиралась идти в гребаный торговый центр или в какой-нибудь дорогой бутик, где продавцы учуют ее бедность, независимо от того, насколько дорогими были ее духи.

Но Орион действительно нравится одежда. Мода. То, как она могла преобразиться. Закутаться в кружева и кожу.

Шелби не изменилась из-за своей одежды и макияжа, слегка смазанного из-за слез. Нет, она выглядела сильнее и выше, несмотря на то, что была ниже Эйприл и Орион.

— Я приведу ее обратно, — сказала Шелби все еще твердым голосом. Орион никогда не слышала, чтобы она так говорила… никогда.

Эйприл засомневалась, как будто Шелби — незнакомка. Как будто она все еще была ее лучшей подругой, без пропасти в несколько лет.

— Все в порядке, — сказала Орион, ее голос звучал не так сильно, как у Шелби. Ей стало стыдно.

Эйприл посмотрела им за спину, туда, где, как она знала, скрывался Мэддокс.

— Окей, хорошо, увидимся у меня дома?

Орион кивнула, хотя она, черт побери, не собиралась туда ехать. Это грубо, но, пройдя через то, через что прошла она, должно сходить с рук ее нахальное поведение. Она бы послала корзину фруктов Гретхен или еще что-нибудь в этом роде.

Эйприл еще раз сжала ее руку, прежде чем повернуться и уйти, земля потрескивала под ее ботинками.

Шелби и Орион долго стояли молча. Они уставились на грязь, медленно покрывающую тело Жаклин. Земля поглотила ее.

— Умереть там было нашей судьбой, Шелби, — сказала Орион не дерзко, но и не мягко. У нее не было способности к мягкости. — Это объединяло нас. Наши гребаные цепи на лодыжках и замки на двери. В ту же секунду, как она открылась, часы начали свой отсчет. Мы бы никогда не встретились друг с другом в реальном мире. И это нормально. Мы помогли друг другу со всем справиться так сильно, как только могли. И мы закончили так, как могли. Нам нужно разобраться в своих жизнях, — она сделала паузу. — Или в том, что нам осталось.

— Нет, — сказала Шелби. — Мы сами определили свою судьбу. Мы сделали это. Мы выбрались, — она сглотнула. — И Жаклин тоже решила свое будущее. Может быть, не нарочно, но она это сделала. Мое сердце теперь будет разбито навсегда, но ты не посмеешь использовать это как предлог, чтобы оттолкнуть меня. Я тебе не позволю.

Орион захотелось улыбнуться. То, что Шелби командовала ею, было настоящим поворотом событий. Жаклин бы оценила. Но она, конечно, не улыбнулась и ничего не сказала. Она словно онемела. Но больше всего она устала. Устала от всего этого.

— Я пишу книгу, — сказала Шелби как ни в чем не бывало после паузы.

Орион моргнула, встревоженная внезапной переменой в разговоре.

— Что?

Шелби заломила руки. Ее глаза метались из стороны в сторону. Она нервничала. И была напугана.

— Я пишу книгу, — сказала она. На этот раз ее голос был тише.

Орион ничего не сказала, просто ждала.

— Мой психотерапевт посоветовал мне вести дневник, — сказала Шелби. — Сначала мне это не понравилось. Видеть всё это на странице, — она вздрогнула. — Я хотела убежать от всего этого. Никогда больше не вспоминать. Но я думаю… — она замолчала. — У меня был небольшой эпизод. Так это называют мама с папой. Это не так страшно, чем попытка самоубийства.

Это поразило Орион. Не сильно. Холодная, расчетливая часть ее ожидала, что она сама сделает это гораздо раньше. Она не ожидала, что Шелби спасет себя.

Это поразило ее, потому что она не знала и не думала, что услышит такие вещи от Шелби. Думала, та остановится на тех цитатах и сообщениях, которые она игнорировала.

Чувство вины наполнило ее, как скисшее молоко, скрутив желудок.

Шелби улыбнулась, как будто прочитала мысли на ее лице.

— Да, удивительно. Я всегда была самой слабой, да? Не такой сильной, как ты или Жак, — ее глаза устремились на кучу грязи. — Но это показало мне, что я хочу жить. Не хочу, чтобы произошедшее ставило на мне клеймо. Это будет преследовать нас всю оставшуюся жизнь, не смотря ни на что. Так что, я подумала, пусть преследует на моих собственных условиях и моими собственными словами. Думаю, теперь я знаю, что изложить всё на бумаге — единственный способ преодолеть это. Только так я смогу двигаться дальше.

Орион была, мягко говоря, шокирована тем, как четко прозвучал голос Шелби. Как стабильно и уверенно. Если бы Орион делала ставки, она бы поставила на то, что Шелби первой из них расколется, первая окажется в могиле. Так было и в Клетке. Ее здравомыслие было слабым, и она потеряла его почти сразу же, как вошла в Клетку.

Но теперь это обрело смысл. Орион и Жаклин крепко держались в Клетке — насколько можно было ожидать — и не могли справиться с этим здесь, в то время как Шелби была полной противоположностью. Она была другим, более скромным типом храбрости, маскирующимся под слабость.

— Я хочу завести семью, понимаешь? — продолжила Шелби. — Я хочу жить своей жизнью, — она сморгнула слезы, глядя в хмурое небо. — Муж, дети, белый заборчик. Вся эта чепуха. Я хочу этого. Я хочу нормальной жизни.

— Да, — прошептала Орион, зная, что это единственное, чего у нее никогда не будет. Шелби никогда не узнает о ее планах. Какая-то ее часть играла с идеей навязать ей эти планы, ведь если у нее будет партнер в этом деле, может быть, он ее отговорит. Но, услышав неприкрытую надежду в голосе Шелби, все рухнуло.

Шелби сжала ее руку, оглянулась назад.

— Кажется, тебя тоже ждет целая жизнь, Орион.

Орион проследила за ее взглядом. Эрик ушел, но Мэддокс все еще стоял там, расставив ноги, выдыхая воздух видимыми клубами, наблюдая за девочками.

— Это не жизнь, — сказала Орион, поворачиваясь назад. — Это прошлое, которое не хочет отпускать. Или он думает, что у него есть какая-то долбанная ответственность передо мной, — она пожала плечами.

Шелби приподняла бровь.

— Я не эксперт по любви, мужчинам или что-то в этом роде, но я не слепая. Он здесь не по долгу службы. Он здесь ради тебя.

— Он даже не знает меня, — огрызнулась Орион.

Шелби не вздрогнула от ее тона, каким бы резким он ни был. Еще один сюрприз. Она посмотрела на Орион с бесстрастным лицом.

— Тогда почему бы тебе не пойти и не представиться?

Она наклонилась, поцеловала ее в щеку и ушла.

Орион слишком долго обдумывала эти слова, и шаги, которые сделала Шелби, пока Орион пряталась в своей квартире, фантазируя об убийстве, а Жаклин впрыскивала яд в вены, заглушая ужасную боль.

К тому времени, когда она обернулась, кладбище было пусто, если не считать ее и Мэддокса. Казалось, что весь мир опустел.

Она огляделась по сторонам. Эта сучка Шелби бросила ее, черт возьми.

В тысячный раз за эту неделю Орион пожалела, что не умеет водить машину. Оказалось, что ей придется учиться, проходить экзамены, как и всем остальным. Но она совсем не готова начать учиться, катаясь в машине с незнакомым инструктором.

В этом не было независимости, и она ненавидела это. Не хотела опираться на людей. Эйприл рассказала ей все об Убере, загрузила приложение на телефон и все такое. Но идея сесть в машину с гребаным незнакомцем для Орион была безумной. До того, как ее похитили, всё, что люди делали, — это предостерегали всех от риска. Казалось, что весь мир посвящен рекламе определенных видов опасностей, но забывал о других.

Орион впилась зубами в губу, уставившись на Мэддокса. У нее в сумочке был телефон, и она пыталась решить, не хуже ли быть убитой незнакомцем в Убере, чем находиться в замкнутом пространстве с Мэддоксом.

Он не шевелился. Она ждала, что он что-нибудь предпримет. Надавит на нее. Поспешит и спасет ее от психического срыва, висящего на краях ее сознания.

Но он этого не сделал. Он просто стоял там, засунув руки в карманы, в десяти футах от нее, и смотрел. Ждал.

Она вздохнула, холод пробежал по ее ногам. Идти к нему было все равно, что идти в гребаную камеру смертников.

«Тогда почему бы тебе не пойти и не представиться?»

Слова Шелби эхом отозвались в ее голове. Она сказала так, будто это будет чертовски легко. Как будто гребаное рукопожатие все исправит.

Конечно, это не так.

Но это покажет ему, что Орион не была Ри. Что он не смог удержать ту версию ее, которую поцеловал на крыльце. Точно так же, как она не смогла удержать свою версию.

По крайней мере, сейчас он никуда не собирался уходить. Она уже пробовала молчание и враждебность, и это не сработало. Что может произойти плохого, если она последует совету Шелби?

— Привет, — сказала Орион. Она чувствовала себя неловко. Смущенно. Словно она истекает кровью. Как раз в тот момент, когда она подумала, что может поквитаться, сможет двигаться вперед, гребаная Жаклин оттолкнула ее назад. И она не могла сердиться на нее, потому что та была мертва. Злиться на мертвого человека неправильно. Да и бесполезно.

— Привет, — ответил он.

Она ждала. Ждала добрых вопросов, типа, все ли с ней в порядке, или как она держится. Ничего не было.

Она сглотнула.

— Я Орион, — сказала она.

Он моргнул, его лицо ничего не выражало. Ей стало интересно, не думает ли он, что она сходит с ума. Это не имело значения.

— Мне двадцать четыре года, и у меня нет водительских прав, — сказала она. — У меня нет бокалов для вина. Твиттер, Инстаграм и Убер — это одни из многих слов, которые я не понимаю. Но я могу приготовить суп из омара, — она втянула в себя воздух. — Я выбралась из подвала два месяца назад и не думаю, что когда-нибудь стану нормальной или чем-то похожей на девушку, которую поцеловали на крыльце десять лет назад, — она резко втянула воздух после того, как произнесла все эти слова. Ей хотелось проглотить их обратно — слишком много откровенностей. — Я никогда не буду в порядке. Я никогда не стану нормальной.

В глазах Мэддокса плясали свет и тьма, надежда и страх.

— Приятно познакомиться, Орион, — сказал он немного грубым голосом. — Я Мэддокс. Мне нравится пицца с ананасами. Единственное, что я умею готовить, — это рамен. Я пью слишком много виски. Плохо сплю. У меня вспыльчивый характер. Я полицейский, потому что хочу спасти всех и загладить вину перед одним человеком, которого не спас.

Слова гудели между ними, долбили, как живое существо.

— Приятно познакомиться, Мэддокс, — сказала она, ее слова были тихими.

Они смотрели друг на друга дольше, чем это было уместно, дольше, чем это было безопасно.

— Полагаю, отсутствие прав означает, что тебя нужно подвезти? — спросил Мэддокс с легкостью в голосе, которая, как они оба знали, была ложью.

Орион хотелось упасть в обморок от облегчения. Перед могилой ее лучшей подруги ей больше не нужна правда.

— Да, я бы хотела прокатиться, — тихо сказала она. — Спасибо.

По дороге домой они не разговаривали.

Мэддокс включил знакомую ей музыку, и она успокоилась. «Radiohead», «Queens of the Stone Age», «Green Day». Орион задумалась, не нарочно ли он создал этот плейлист.

Он не давил на нее. Вел машину легко, одна рука на руле, другая лениво покоилась на бедре. Она долго притворялась, что не смотрит на его руку. Странное притяжение удерживало ее взгляд от того, чтобы смотреть на нее. Она совсем не понимала свое очарование этой рукой.

Нет, это была ложь.

Она понимала.

Она представляла, каково это было бы, если бы эта рука лежала на ее бедре. Возможно, реалистичнее представить, как отрастить крылья и улететь. Она никогда не будет ездить в машине с мужской рукой, лениво лежащей на ее бедре, Мэддокс это будет или нет.

Такое возможное будущее у нее украли.

Легкое прикосновение мужчины было нчем иным, как фантазией. Даже если бы она набралась достаточно смелости, чтобы позволить мужчине прикоснуться к ней, это никогда не будет легко. Его кончики пальцев и его руки будут касаться мест, уже покрытых синяками и побоями от людей, которые были до него. Это будет подобно железу, обжигающему ее плоть.

Остаток пути она провела, злясь на себя за то, что думала о руке Мэддокса на своем бедре через несколько минут после похорон своей лучшей подруги. Ей следовало сосредоточиться на других вещах. Более важных. Например, на мести.

— Я могу научить тебя, — сказал Мэддокс.

Они остановились, Орион только что поняла это. Они припарковались перед ее жилым комплексом. Она даже не заметила, как он въехал в ворота. Тут тоже была хорошая охрана. Ей пришлось бы залезть в сумочку, чтобы показать свое новенькое удостоверение личности. Должно быть, она это сделала, хотя и не помнила об этом.

— Научить меня? — повторила она.

— Водить, — сказал он. — И прежде чем ты сразу скажешь «нет», я хороший учитель. Я учил Эйприл. Она накричала на меня только один раз, — он пожал плечами. — Но еще ни разу не разбилась.

Мэддокс был прав. Она сразу же хотела сказать «нет». И сесть с ним сегодня в машину было исключительным обстоятельством.

Временное помешательство.

Орион уже дала себе обещание относительно Мэддокса. Обещание никогда не оставаться с ним наедине, и как можно больше избегать его.

Но она сделала паузу, прежде чем произнести свой отказ, потому что, кто еще будет учить ее? Единственным человеком на земле, с которым она чувствовала себя комфортно, была Шелби, но она тоже не умела водить. Сейчас ее учит папа. А у Орион нет отца. Она подумала, что к тому времени, как Шелби сможет сесть за руль, она измениться еще больше. Она станет не более чем незнакомкой, с которой у них было общее прошлое.

Орион подумала, что брат мог бы научить ее.

Укол острой и невыносимой боли неожиданно пронзил ее сердце. Она чуть не вскрикнула, но проглотила этот звук. Она скучала по своему брату с очень сильной болью.

Она ненавидела эту гребаную жизнь.

Мэддокс наблюдал за ней. Она знала это. И она также знала, что он изучал ее этим взглядом. Этим полицейским пристальным взглядом.

Скорее всего, он ожидал, что она откажется. Или надеялся, что она согласится по какой причине? И тогда он сможет еще больше заглушить чувство вины перед выжившей девушкой? Или даст себе какую-то власть над ней? Или будет таким образом присматривать за ней на предмет признаков зависимости? Безумия?

Он хорошо умел смотреть на нее, и видеть. Орион знала это, потому что ее кожа бунтовала каждый раз, когда его голубые глаза останавливались на ней. Все внутри нее пыталось вырваться, превратиться во что-то не темное и уродливое, и расцвести в кого-то нового.

Если бы она сказала «да», он бы больше наблюдал за ней. Видел. Слишком рискованно держать Мэддокса так близко ко всему, что она делала. Мэддокс больше не был тем мальчиком, которого она поцеловала на заднем крыльце дома его родителей. Он был полицейским.

Он был полицейским, который арестовывал монстров и спасал жертв.

Она не жертва. Уже нет.

Ее цель — стать монстром.

— Хорошо, — сказала она, не понимая, кто это сказал за нее.

Это сказала жертва, монстр или Ри? Которая была просто еще одним пятном, которое она оставила на полу той клетки?