Молекула-попаданец

ГЛАВА 4

Олегу в самом реальном застенке Гестапо было совсем не до мечтаний. Потерявшие человеческий облик фашисты, старались показать над ним свою черную власть.

Огонь вновь коснулся рук мальчишки-пионера. Он прошелся по тыльной стороне ладони, опалив крошечные волосики, на коже расплылись волдыри. Фиолетовое, газовое пламя стало еще более жгучим. Олег Ломоносов заскрежетал зубами, прикусил губу, почувствовал теплую, солоноватую кровь. Пытка усиливалась, огонь приблизился к лицу, пламя хищно лизнула щеку.

— Ну, вот я тебя побрею приятель! — Хихикал генерал-палач. — Что нравиться?

— Очень приятно! — Прохрипел, стараясь подавить вырывающийся из горла Олег, пионер добавил. — Как русской бане… Слава Отчизне!

Генерал СС Зюгельгюнтер не торопился. Он действовал словно поэт под вдохновением, аккуратно поджарил пальчики, потом наклонившись, занялся ногами мальчика-пионера. Пламя прошлось по икрам, поджарило волосики на коленках, оставляя глубокие ожоги и волдыри. После чего пройдя лодыжки, обрушилось на пятки. Огонек «щекотал» босую ступню мальчика-пионера, Олег Ломоносов дергался, стремясь унять боль. Он уже исчерпал все жизненные силы, не было мощи сопротивляться пыткам, оставалось только надрывно кричать. Но крики и стоны, а тем более слезы унизят его перед палачами, покажут, что он сломался. Но и держаться нету больше сил. Тут ему вспомнилось, что когда пионеров-героев пытали фашисты, то те пели, не смотря на чудовищные страдания. Тогда мужественный мальчик своим сильным, звонким, от природы хорошо поставленным голосом, стал исполнять сочиняемые на ходу вирши.

На некоторое время гитлеровцы замерли и словно завороженные удавом кролики слушали в прекрасном исполнении песню. Затем оченувшись Следователь-генерал заорал во всю глотку:

— Заткнись скотина! И не смей разевать пасть.

Олег Ломоносов смело спросил:

— Тебе не нравиться когда восхваляют Родину, что скоро похоронит Третий Рейх и Сталина?

Зюгельгюнтер рявкнул:

— Да плевать, я хотел на Сталина, я для тебя Сталин. Вот сейчас твой детородный орган спалю, что такие твари не плодились!

Пламя газовой горелки резко выросло в размерах… Олег и в самом деле, не на шутку испугался…

Но стальные пыточного подвала со скрипом разъехались, и появилась пара девчат ассистентов — знаменитого доктора «Зло». Они — жрицы карательной медицины истошно провизжали:

— Не трогай он наш! Ценный экземпляр!

Генерал-следователь усомнился:

— А документ у вас есть!

Более высокая медичка сунула ему в лицо постановление с печатью имперской канцелярии и подписью Кальтербрунера.

Зюгельгюнтер уступил с явной неохотой. На прощание пригрозил Олегу:

— Я еще с тобой встречусь щенок!

Мальчишка-пионер в ответ показал язык. Хотя идти и больно, невольно прихрамываешь. Ну, это ничего, на нем прирожденном юном воителе лучше, чем на собаке заживает.

Даже неподдельную гордость испытываешь — не сломался и не скис в пыточном застенке.

Ангелину, разумеется, тоже хорошенько помучили, но без серьезного ущерба здоровью.

Так что получили один день отсыпного и снова на каторгу, строить в стиле рабов Египта. Тяжело, но для мускулатуры полезно.

Олег даже по этому поводу вывел мораль:

— Тяжело на испытаниях, но и легкости без них не испытать!

Галина скривилась и заметила:

— А я вот мечтаю, когда все эти тяжелые, но совсем неинтересные приключения закончатся.

Олег тут с ухмылкой спросил сестру:

— И, наверное, вам охота, чтобы героические сны вернулись?

Галина потрепала своего братика, по наголо стриженой с шишками головке, впрочем, светлые волосики уже отрастали, заметив:

— Кажется мы над этим не властны… А ведь так хочется чего-то героического!

Время шло миновал май, наступил июнь… И как раз на 22 июня когда миновало два года с начала войны вернулся наконец не досмотренный и чудовищно реалистический сон.

Две подружки воительницы со звучными именами и особенно фамилиями; Галина Ломоносова и Ангелина Костоломная, бежали в сторону безнадежно обложенного Красной Армией, но еще не взятого Берлина.

Изящные, загорелые, мускулистые и босые ноженьки девчат-ратоборцев шлепали по теплым, подогретым на апрельском солнышке лужам.

Обмытые дождем воительницы-комсомолки были прекрасны, словно сказочные феи, пусть и жутко исцарапанные израненные в сражениях, на невинных личиках лиловые синячки. В ходе боя почти вся одежда у гламурных воительниц СССР сгорела или изорвалась, и они бежали полуобнаженные, и факелы волос: у Галины, словно сусальное золото, у Ангелина, как пламя извергающего вулкана Везувий, прикрывали их стройные, перекатывающимися как капельки ртути мышцами спинками.

Позади осталось заваленное трупами и вдребезги разбитой техникой, все изрытое бомбами, воронками и глубокими ранами-траншеями оставшимися от воздействия неведомых дисколетов — поле.

Сам Берлин словно тело, томимое неизлечимой болезнью, извергал из себя клубы черного, но при этом словно лишенного жизни дыма. Спирали состоящие из атомов сгоревшей материи, скрещивались и пересекались в небе сатанинским орнаментом.

Ангелина воительница-сибирячка отметила:

— Даже природа старается подчеркнуть нашу человеческую слабость и беспомощность перед стихиями!

Галина, разбрызгав сильным ударом по луже воду, возразила:

— Мы люди наделены даром создавать, собственную реальность. Ведь разум по сути сильнее мускулатуры. Что такое мышцы? Просто белковые волокна, в которых взаимодействуют электромагнитные силы.

Ангелина внимательно посмотрела на небо. Вихри от дыма словно затеяли миниатюрное сражение между собой. Словно демоны делили власть над мирозданием. Струйки сталкивались, пересекались, то составляли своеобразный орнамент, то наоборот расплывались в пространстве.

Ангелина нечаянно проколола босую ногу об острие металлического осколка и, остановившись, простонала:

— Вот чертовщина, я капитально влипла! До чего же могут быть колкие осколки!

Галина философски заметила:

— Весь мир состоит из иголок, только живущим он кажется прилизанным, из-за обутого сознания! — И добавила уточнив. — Нас могут одеть и раздеть чужие, но «обуваем» себя только сами!

Ангелина автоматически вскинула винтовку и пристрелила настырного в своем желании всех мочить, высочившегося им на встречу фрица. Гитлеровец с разбитым лицом выпустил из рук винтовку и со стоном осел. Воительница-сибирячка подколола:

— Ты бы крутым, а стал дурным! Вот до чего доводит служение фюреру!

Галина бросилась животом на землю и дала прицельную очередь. Трое гитлеровцев плавно обсело на свежую весеннюю травку. Ангелина вполне разумно произнесла:

— Хотели русской земли, вот вы её и получили, хотя и при фиксированном лимите!

Галина хитро хихикнула:

— Правители, которые хотят безграничных пространств, получают строго по лимиту, деньги на свою могилу! Впрочем, к сожалению и подданных хоронят не реже!

Ангелина заявила со всей серьезностью:

— Смерть скверно, но жизнь под игом еще хуже… Чем тяжелее иго, тем труднее его скинуть. — Тут огнезарная дьяволица вспомнила. — Но ведь мы сейчас справляем победный пир, все удается и даже неприступная столица Третьего Рейха — Берлин у наших ног!

Галина с усталым тоном произнесла:

— А что в этом толку. Надо будет ишачить потом, как нам и не снилось! Думаешь теперь немцы, все за нас сделают? Наивная ты девчонка!

Ангелина вполне резонно на это возразила:

— Если мы победим главного своего врага, то это высвободит ресурсы для дальнейшей борьбы! Ты сама должна это понимать.

Галина вместо ответа посмотрела на изрытое траншеями поле, лежащее перед ней. Сколько парней и советских и немецких нашли на нем смерть? Мир это не ад, но и, конечно же, совсем не рай. В нем, пожалуй, даже скорее всего — доминируют обширные объекты преисподней. Ведь церковные ортодоксы учат, что спасается ничтожное меньшинство. А большинство людей в силу греховности своей природы обречено на муки.

Галину подобный постулат Священного Писания всегда раздражал и вызывал отторжение. Вот действительно, что ортодоксы считают грехом? Даже вполне естественно стремление каждого живущего к карьере и первенству. Но разве подобное не является естественным следствие человеческой природы. И незыблемого закона эволюции.

Вот, например если бы Красная Армия руководствовалась учением Христа — ударили тебя по правой щеке, подставь левую, чем бы это кончилось для всего советского Отечества.

Девчата-комсомолки наткнулись на не до конца уничтоженный фашистский дот и вынуждены были залечь под прицельным огнем.

Ангелина, потирая босой подошвой траву, ибо ей пятка сильно зудела, произнесла:

— Порой приходится страдать… Но ведь даже мука становится рутиной, что по сути хуже всего!

Галина сменила свое положение, точным выстрелом снесла полчерепа отдававшему лающим тоном приказы эсесовцу и прорычала:

— Фашизм использует не эстетические методы: в впятером на одного. Причем если их меньше то отступает назад!

Ангелина произнесла с грустным видом:

— А что, ты хочешь честности от лисы?

Галина печально ответила:

— Согласись, ведь хочется верить во что-то прекрасное! Даже в честность лисы, или благородство волка!

Девушки-комсомолки были вынуждены подползать к уцелевшему доты на карачках. Древняя тактика ползти по-платунски, использовалась воительницами в сражении. И надо сказать не без успеха.

Ангелина сняла одной очередью пятерых пытавшихся выползти из укрытия солдат Вермахта, и обрадовано произнесла:

— Русская рать как всегда побеждает. Пусть даже у противника и перевес!

Галина, выпустив разящую очередь, рассмеялась в ответ:

— Перевеса у нацистов никогда не будет. — Затем свалив одним выстрелом двоих, добавила. — Теперь не будет никогда!

Ангелина едва успела пригнуть голову от попадания заряда. Даже прядь огнезарных волос оказалась срезанной, угловатым осколком. Рыжеволосая воительница-комсомолка воскликнула:

— Стрижка тут бесплатная, хотя туалет и накладно справлять!

Галина, хихикая сквозь слезы, ответила подруге:

— Ты знаешь это вовсе не смешно… Вообще в случае смерти будет ли продолжение вот в чем вопрос?

Ангелина сделала вид, что удивилась:

— А в чем тут, собственно говоря, сыр-бор? Ведь небытие, как минимум не содержит ни боли, ни усталости, ни переживаний. А значит оно куда более сладкое, чем наша жизнь сплошных испытаний! — И тут же огнезарная дьяволица добавила. — Жизнь сплошное испытание узкого пути, но проблемы есть питание, нашего желания пожить на широкую ногу!

Прежде чем ответить, Галина поймала прицелом эсесовца с мордой дворняги и плавно нажав на курок поставила точку в его черпыханиях. Воительница-комсомолка, тряхнув рыжими кудрями, усмехнулась:

— Знаешь все без исключения, предпочитают жизнь небытию. Значит даже в нашем собственном сознании, заключена, непередаваемая прелесть!

Галина хихикнула, с явной натугой:

— В том числе жить и страдать! — Золотоволосая воительница-комсомолка сделала паузу и уже более спокойным голосом без надрыва добавила. — Но разве можно понять свет не зная тени. А блаженство не ведая боли. Все светлое познается посредство дуализма!

Ангелина согласилась лишь частично:

— Если таким образом рассуждать, то мы и должны были потерпеть поражение от фашистов, чтобы по-настоящему понять вкус победы. — Огнезарная дьяволица-комсомолка двинула кулаком, расколов обломок плиты. — Тоже ведь дуализм: проиграл и выиграл! Победа всегда горчит потерями, но сладка призами — поражение приобретает лишь горечь, и соленый вкус «наградного» ярма!

Галина, протирая оптический прицел, не могла не согласиться:

— Да, несомненно, определенный дуализм присутствует во всем. Как своего рода, Божество, было бы безнадежно рутинным без Дьявола.

Ангелина поспешила, не прекращая огня поправить свою подругу:

— Сам по себе термин Дьявол на Древнегреческом обозначает клеветник. То есть в Библии была предпринята попытка представить оппозицию Богу в максимально порочном виде.

Галина, вышибив из снайперки глаз очередному фрицу, подсказала своей подруге:

— Это черный пиар. Попытка поднять свой рейтинг, опустив оппонента?

Ангелина вполне логично отметила:

— Конечно же, каждый власть предержащий использует собственный административный ресурс, чтобы опорочить своего оппонента. В этом есть определенная закономерность, не желание и власть отдавать, и привилегии с кормушкой терять. Поэтому ожидать в Библии объективного определения противостояния между Богом и Сатаной, по меньшей мере, наивно.

Галина даже закатила свои голубые глаза на лоб:

— Конечно, от властей нельзя требовать объективности. Но вот вопрос, кто такой Сатана. Самый совершенный ангел пытающийся дать больше свободы творению, или… Тот кто и стал отцом зла и страдания?

Ангелина печально вздохнула:

— Боль и страдания стали, для человечества настолько естественными, что есть у меня серьезные сомнения, что их породил именно Люцифер…Вот всяком случае без желания Всемогущего Бога вряд ли у сотворенного существа хоть что-нибудь получилось…

Галина, послав смертоносную пулю в кривую переносицу фашиста, тот брякнулся вниз, моментально залившись кровью. Воительница тут сразу же согласилась:

— Да все зло и проблемы списывать на Дьявола все равно, что обижаться на плетку которая ударила, чем на того кто ею ударил.

Ангелина сама, поразив противника короткой очередь, а так же всадила прикладом, по ближайшей перекосившейся роже, после чего добавила:

— Более уместная тут следующая аналогия: хозяин выточил из дерева палку, избил ею раба, а затем говорит — палка абсолютное зло, а хозяин абсолютное добро!

Галина неосторожно повернулась, и сломанная кость девичьей ключицы причинила жуткую боль воспаленным суставам. Воительница чуть-чуть поморщила лобик, но не унизилась до стонов. Мало того, она словно играя в кегли, сразила троих фашистов. Один из гитлеровцев выронил взведенный фаустпатрон, в результате сработала пусковая установка.

Огненных сноп казалось, пропалит сквозь бетон, а вверх полетели осколки от тел, костей, разорванного мяса.

Галина, хихикнув, издеваясь сама над собой(без юмора на войне не выжить, или по крайней мере не сохранить во здравии психику) пропела:

— Какая боль, благая боль: матч против фрицев-нацистов; сто — ноль!

Обе красивые девчонки громко, громко рассмеялись…. И видимо из пронзительный смех так повлиял на перепуганных немцев, что пальба с их стороны разом же смокла. Тишина оказалась настолько внезапной и тяжелой, что ударила воительницам по ушам. Даже наверно разрыв ракеты Фау-2 в черепной коробке был не столь убойным!

Ангелина воскликнула:

— Ничто так пронзительно не кричит об утратах, как военное затишье!

Галина, нервно почесывая босой ножкой себе ухо, с неисчерпаемым остроумием добавила:

— Звуки сражения оглушают, но по настоящему глухим становишься, когда не замечаешь окончания канонады!

Фашисты неожиданно облегчили задачу — выбросили белые тряпки и принялись во всю глотку вопить:

— Гитлер капут! Гитлер капут!

Воительница-сибирячка опят не удержалась от афоризма:

— К плохому правителю народ относится как пиву, хочет видеть холодным и на столе, только готов за это заплатить не только бумажкой!

Галина на это тонко подметила:

— Когда правитель плох, он отлично котируется в анекдотах! А когда много анекдотов, то и жизнь становится веселее! А смех продлевает жизнь! То есть, при никудышных вождях: жизнь как сплошной анекдот: долгая, веселая, страшная, но всегда охота знать продолжение!

Ангелина нервно хихикнула:

— А я, то не знала, почему бездарные цари обычно так долго правят!

Немцев сдалось почти полтораста человек. Среди них было не менее тридцати пацанов от десяти до шестнадцати лет, большинство в шортиках и босоногие, успевшие посбивать в окопах себе голенькие загорелые коленки. При виде красивых едва прикрытых рваными лохмотьями девушек, мальчишки краснеют и опускают головы, но при этом продолжают исподлобья смотреть прекрасных до жути воительниц.

Гитлеровцы растеряно складывают оружие, им даже не приходит в голову, что стыдно считай половине батальона, сдаваться двум израненным, совсем еще на вид юным девчатам. Насколько они перепуганы и ошарашены.

Один из мальчишек нервно почесывая грязную подошву об траву, похоже, таки вогнал в голую пятку занозу, на ломаном русском произнес:

— Тетеньки не отправляйте меня в Сибирь, там мы себе носы, пальчики и ноги отморозим:

Ангелина сердито произнесла:

— Все равно отправим, а чтобы ноги босиком по снегу не коченели, тебя будут крепко бить каждый час палками по ступням.

Мальчишка-немец затрясся от страха, и разревелся как девочка. Галина поспешила утешить ребенка:

— Ты еще слишком мал. Наверное, тебя подведут под категорию гражданского населения. На всякий случай скажешь, что тебе нет еще двенадцати, тогда в лагерь тебя точно не заберут.

Пацан-ополченец, неожиданно перестал реветь и более низким тоном голоса, стараясь подражать взрослому, произнес:

— Я своих товарищей не брошу! Или все на свободу или вместе в концлагерь!

Девушки поразились неожиданному мужеству паренька, Ангелина подошла и погладила по головке:

— Молодец, это тебе зачтется… Но ты не бойся большинство пленных немцев будет работать в европейской части России восстанавливая разрушенное, а для вас детей будет хорошее питания, лучше, чем у вас по карточкам и кино самое классное станут показывать.

Пленные мальчишки и в самом деле были худющие, у некоторых даже проступили скулы, а у троих голых по пояс ребят под тонкой кожей просвечивало каждое ребрышко, а руки стали настолько тонкими, что удивительно как они держали в них фаустпатроны. Нормы еды в Третьем Рейхе выдаваемые по карточкам уменьшились в последние месяцы настолько, что население почти умирало с голода. Тем более, что именно весна традиционно самая дефицитное для продуктов время года.

Галине было жалко этих ребят, детей «сверхчеловеков», сейчас смахивающих на нищую, голодную босоту. Он, порывшись к карманах, нашла в них маленькую американскую шоколадку и растерялась.

Подарок полученный под ленд-лиз был слишком мал, а пацанов было тридцать два(остальные намного старше, в военной или пожарной форме, небритые, очень неприятные, сгорбленные отчего производящие впечатление старцев!), на всех не хватит шоколада.

Дать одним и обидеть других? Или бросать жребий? Последнее обычно и бывает выходом, но в данном случае может показаться смешным. Или поделить шесть плиток, между самыми маленькими бойцами.

Последнее показалось Галине Ломоносовой самым справедливым и он, достав шоколадку, осторожно сняв обертку, разделила дольки, вручив их наиболее мелким и худеньким немецким ребятам.

Бывшие гитлеровцы и в самом деле, похоже, были сломленные. Ни один не рыпнулся, не сделал попытки, набросится или отобрать оружие. Правда некоторые сквозь зубы бормотали какие-то ругательство, но стоило девчатам-комсомолкам сделать в их сторону шаг, как фрицы тут же замолкали и вжимали головы в плечи, словно ожидая удара.

Галина даже с несвойственным ей презрением фыркнула:

— Надо же сверхчеловеки съежились. А где их несокрушимый арийский дух?

Ангелина, вырвав у одного из пацанов сигарету-самокрутку, и бросив в траву загасив её пальчиками точеных, хотя и покрытых ссадинами ножек, прикрикнула:

— У того кто курит папиросы, стройка жизненных успехов, слишком часто становиться на перекур!

Галина охотно подтвердила:

— Вот с чем я согласна с Гитлером, настоящий воин-ариец не должен: пить, курить и хранить супружескую верность!

После этих слов хмуры, готовые в любой момент разреветься мальчишки, разразились дружным хохотом и, все сразу как-то стало легче на душе.

Когда воительницы-комсомолки сдали военнопленных ближайшей советской части, Ангелина сделала Галине перевязку, закрепив подобие шины на сломанной ключице. Походный врач, тут же предложил воительнице лечь на носилки и несколько дней провести в покое. Воительница-комсомолка с презрением отвергла это предложения, хотя понимала, что, к сожалению и в Красной Армии есть немало солдат, которые бы за него тут же ухватились. Ее голос был строг, как у школьной училки, отчитывающей нерадивого ученика:

— Пропустить часы нашего триумфа, последние самые радостные дни войны? Да это самое жестокое наказание, какое только можно придумать. Да и не хочешь, ли ты лишить Красную Армию её лучшего снайпера?

Врач побледнел, пожилое лицо стало матовым, перед глазами замаячил признак трибунала… Галина видя его страх лишь звонко, словно маленькая девочка рассмеялась и хлопнула ладошкой плечу:

— Ну не надо так! Я сама больше фрицев ненавижу тех, что пишет доносы. Так что…

И девушка, засвистев, удалилась…

Кольцо вокруг Берлина еще было недостаточно плотным, отдельные германские часть прорывались из котлов к своим узлам обороны столицы. Южное направление перерезали, но на севере, где наступление началось лишь двадцатого апреля, да еще было задержано форсирование полноводного нижнего течения Одере, немцы еще имели лазейки.

Фюрера уговаривали покинуть Берлин, бежать на север, далее укрыться на подводной лодке. Германский подводный флот, при всех своих потерях, по-прежнему был самым крупным в мире, и насчитывал боевых субмарин, больше, чем все остальные флотилии мира вместе взятые!

Но Гитлер казалось, до такой степени морально сломлен собственным политическим и военным фиаско, что решил принять смерть. Истеричный диктатор, отнюдь не был лишь своеобразного благородства и не был трусом, готовым на все ради отсрочки свиданья со старухой чье дыханье холоднее жидкого азота, а хватка неумолима. Впрочем, об этом он обьявил публично, а что на самом деле задумал…

Язык дан умному политику скрывать мысли, но чаще все речь политикана открывает бессмысленное скудоумие!