Молот Радогоры

Глава III. Сверхидея и сверхсознание

Лейтенанту казалось, что люди в камуфляже, с грязно-зелеными и палевыми пятнами, чем-то похожи на ископаемых рептилий. Его взвод засел на грунте на подступах к Ханкале. Главным укрытием был ржавый остов трактора, брошенный прямо в поле. Вздрогнул листьями простреленный пирамидальный тополь, одиноко стоящий у дороги. Лейтенант понимал, что здесь сейчас все решает терпение. По дорожному сыпняку шаркнули ноги. Лейтенант обернулся:

— Тише!

— Да нет тут никого, идем вперед, — Малахов говорил негромко, но голос выдавал его беспокойство.

— Здесь они, — уверенно сказал лейтенант.

— Почему так думаешь?

— Собаки не лают, слышишь, какая тишина?

— Ну и что, — не понял Малахов.

— А-а, вот, сразу видно, что ты городской. Где это видано, чтобы ночью в деревне ни одна собака не забрехала?

Оба замолчали и долго вслушивались в тишину.

— Куда ж они их дели? — снова заговорил Малахов.

— По сараям заперли, чтоб на чужих, на «дудариков», стало быть, не бросались.

— Ну, если ты все знаешь, чего мы тут зависли?

— Должны они вылезти, не может быть, чтобы здесь пост не выставили.

Будто в подтверждение его слов в поселке хлопнула дверь. Выходили неторопливо, с разговорами. Кто-то все время передергивал затвор автомата. Кто-то хрипло смеялся.

— Сколько их?

— Четверо… Нет. Одного оставили.

— Сидоркин, Кацура — в кабину трактора, — скомандовал лейтенант,

— Малахов- под трактор, сержант со мной! Двое — дорогу держать. Чтоб никто ни туда, ни оттуда! Остальные — заройся. Берем первых двух, третий не в счет. Малахов, из ПБ в голову, но чтоб наверняка, понял? Все, по местам.

Из-под трактора тихо застонал Малахов.

— Что с тобой?

— Да ногу растянул третьего дня, болит проклятая…

— Что, до сих пор? — засомневался лейтенант.

— Так ведь растянул!

— У меня ни перед боем, ни после никогда ничего не болит. Представь, тарантул укусил однажды и даже не чесалось… Все, замерли!

Звякнул выстрел из пистолета с глушителем и пять автоматных стволов уперлись в смятых людей с черными повязками на головах.

Думаю, явление, о котором говорил лейтенант, вспоминая особенности своего здоровья, читателям «Молота Радогоры» представлять нет нужды. Читатель этой книги, вероятно, хорошо знаком и со спецификой описываемых событий. Однако, следуя жанру систематизации явлений, нам все-таки придется разобрать этот феномен более подробно. Он хорошо известен современной науке. Его причиной является очаг стойкого возбуждения в коре головного мозга, называемый доминантой. О доминанте с полной уверенностью можно сказать, что она выстраивает и по-своему управляет всей нервной деятельностью. Доминанта не только суммирует деятельность всех совместно работающих нервных центров, но и активно подавляет действие несовпадающих с ней нервных импульсов, а стало быть, и рефлексов. Например, таких как боль.

Вот перед нами два воина. Они поставлены в одни и те же условия. Возможно, уровень их профессионализма не имеет серьезных различий. И все-таки они абсолютно разные. Почему? Ответ очевиден — один обладает «воинской» доминантой, а ругой нет. Данный же пример отчетливо демонстрирует, что Воин — не только социально — психологическое понятие, но и понятие физиологическое, опирающееся на особую специфику работы человеческого организма.

Видный специалист в области этногенетики, профессор Г.Райт доказывал мне, что представители белой расы уступают по показателям «воинской» физиологии черным и желтым воинам. У белых занижен болевой порог, ограничена болевая выносливость, тяжелее протекает процесс восстановления после стрессовых нагрузок. Впрочем, это не является новостью. Другое дело, к какому выводу приходит профессор. Он считает, что у белых мощнее саморегуляция и вполне допустимо преодолеть существующее «отставание», если форсировать развитие воинской природы белых с помощью направленного тренинга.

Возможно, эта мысль кому-то покажется крамольной, а в среде либералов даже преступной. Ведь речь идет о легализации Идеи Войны. Однако разве не эти либералы воюют со свои народом? Известно, что о морали и нравственности более всего орут именно те, кто яростно их притесняет. В данном случае тотальная война объявлена насилию. Буржуазный либерализм Запада, возглавляемый передовым отрядом американских правотворцев мает себя проводником идеи человеколюбия. Впрочем, именно американцы и наводнили мир образцами окультивированного насилия.

У насилия есть и другой исторический противник — Церковь. Однако, христианским моралистам с их фальшивым миротворчеством следует напомнить о 9-ти миллионах человек, замученных и истерзанных святой инквизицией. Вообще христианская мораль давно дезавуировала себя. Еще с момента кровавого крещения варваров, превратившегося в настоящий террор против целых народов. Не случайно именно христианство является духовной идеей мирового неофашизма. Наивно полагать, что здесь закралась какая-то идеологическая ошибка. Это вынужденное отступление от темы призвано показать лицемерие политических идеологий, задача которых состоит вовсе не в усмирении человеческой натуры, а в обычном стремлении к господству над обществом.

Так что же наши возможности? Вы, наверное, обращали внимание на тот факт, что вся история спорта — постоянное увеличение рекордных показателей. Уже давным-давно предречены пределы спортивных возможностей человека и все эти пределы стабильно и методично раздвигаются. Но ведь человек физически не меняется. Сила его мышц, способности их растяжения и концентрации остаются такими же, как и века назад. Не меняются его связки, суставы, кости, внутренние органы. Значит, изменения происходят в системе управления ими, в командно — волевом стимулировании физической деятельности. То есть в системе координирования задачи и способа ее разрешения.

Таким образом, спорт стал примером искусственной эволюции человека. Безусловно, выборочной эволюции. Спорт ставит перед людьми задачи и предлагает сложившуюся практику их разрешения. Однако лучший результат — всегда символ талантливой индивидуальности. Но вот ведь парадокс: проходит время, и то, что являлось символом таланта, становится всеобщей нормой, а к таланту предъявляются совершенно иные требования. Талант как бы тащит за собой норму.

То ж самое касается и эстетического развития искусства. От первобытного примитивизма до высочайшей технической культуры изображения объектов и предметов. Впрочем, искусство идеологизировано и потому деградация в нем часто выдается за высочайшее достижение культуры. Природа явлений спорта и искусства одинакова. Над уровнем всеобщей нормы довлеет сверхзадача, сверхидея, толкающая человека к прорыву границ своих возможностей. Возможности выражены как норма. И, таким образом, большая часть людей живет в соответствии с нормой, или с возможностью, а меньшая, но, как принято говорить, лучшая часть — в соответствии со сверхзадачей.

Отсутствие же носителей сверхзадачи, целевая слабость их устремлений может привести к деградации всего общества в целом. Тот, кто отстает от развития — отстает от жизни. А значит — теряет жизнеспособность. Почему? Потому что Мир — это интегрированная система с жесткими связями подчинения и конкуренции. Каждое живое существо имеет на своем геоментальном пространстве не только конкурента, но даже биологического антипода. Если мы выходим из процесса развития, то они-то в нем остаются! А это значит, что нарушается равновесие возможностей и мы уже платим собой. Но если, напротив, мы делаем рывок в развитии — резко меняются пространственно — доминантные связи. В нашу пользу, естественно. Все просто.

Однако для того, чтобы стать носителем сверхзадачи, нужно уметь координировать сверхидею со способом ее разрешения. Иначе вы окажетесь простым фантазером. Общество вовсе не страдает от отсутствия мечтателей. Более того, мечтательство, как форма умственного онанизма только впустую растрачивает интеллектуальный фонд нации. Другое дело воплотительные возможности, совершенство которых усиливается в процессе взаимного обращения с идеей.

Носителем сверхзадачи является не обыденное сознание исполнителя, а сверхсознание новатора.

Художник застыл перед холстом. Соединяет в своем воображении ворох эскизов с образом будущего полотна. И вот на корку белого грунта ложатся первые мазки подмалевка. Дело пошло. А дальше произойдет обычное воплощение таланта или посредственности. Перед белым холстом все одинаковы. У всех одинаково развито воображение, у всех одинаковые краски, одинаковые руки… Разные только результаты. Может быть, это связано с уровнем эстетического и физического навыка сознания? Тем, что и называется талантом. Ничего подобного. Эстетическое сознание как раз и подсказывает иному художнику необходимость бросить это ремесло. Оно подтачивает его покой, говоря: «Ты всю жизнь насилуешь холст, но от этого не стал ни Кончаловским, ни Грабарем. Чуда не произойдет, ты так и останешься тем, кто ты есть. И если иной дурень просто не осознает собственного убожества, твои-то очи видят, чего ты стоишь».

Когда начинается прорыв? Где та грань приложения духовных сил и физических возможностей, воспитания, инстинкта и самоопределения за которой внезапно проявляется сверхрезультат? На эти вопросы, вероятно, никто не ответит.

Но что же из этого следует? Вывод категоричен: человеческому обществу нужна новая мораль. Мораль, способная воспитывать носителей сверхидеи. Мораль, способная поднять человека над его же собственным несовершенством. Но сама мораль — всегда только следствие внутренних процессов, проходящих в общественном бытие. Мораль не может взяться ниоткуда. Она являет голос той слагающей силы, которая и называется сознанием. И потому сверхидея развивает наше сознание, превращая его из перетрясателя обыденности в угнетателя невозможности, а сверхсознание выплескивает новую мораль. Все последовательно. Мы упомянули священный миг прорыва человеческой личности из рутины установившихся нормативов, но, как ни странно, общество вовсе не тянет на героическое.

Впрочем, что ж тут странного? Мозг алкоголика тоже не угнетает забота о трезвом образе жизни.

Человек воспитывается обществом в масштабе среднестатистического существа, средней физической единицы понятия «население». И хорошо еще, если только средней. Сложившаяся мораль отводит человеку, его месту в жизни, его потребностям и возможностям куда более скромное место. Вся наша традиционная культура пронизана духом достоевщины. Хвала маленькому человеку! Скромному труженику, незаметному ни способностями, ни умом, ни хоть маломальской индивидуальностью. Хвала его ничтожным проблемам, его убогому счастью, напоминающему украденный и припрятанный рубль. Человеку, ублажающему душу чистыми слезами постоянных раскаяний и бесконечного страдания. Это он — носитель мелко паскудных принципов «не высовывайся», «будь проще». Это ему досталась роль строителя Храма в «народной», то есть собственной душе.

Неужели вы действительно думаете, что смирение и покаяние побеждают зло? Миллионы людей купились на эту «утку». Агрессия порождает агрессию, а вот недеяние ее покоряет — говорят моралисты. В расклад этих выводов вкралась одна маленькая неточность, превратившаяся в громадное вранье. Недеяние действительно способно остановить агрессию, но только потому, что несопротивляющаяся сторона признает себя… побежденной. В природу человеческих отношений это правило въелось столь прочно, что никакие моральные выверты не способны его поколебать. Отказывающийся от борьбы признает над собой власть победителя.

Христианское смирение еще более безнравственно, чем может показаться на первый взгляд. Они готовы задрать лапки перед кем угодно, готовы признать господство над собой любой силы, усматривая в этом свой духовный подвиг. Непротивление — основной духовный смысл. Покориться чужой воле — значит, обрести христианское достоинство.

Это — религия убогих, но нам нужна религия господ.

Да, мир полон насилия. Но ведь есть достойные и недостойные способы разрешения этой проблемы. Почему же за основу взят недостойный?

Вспомните свое школьное время. На всех переменах дети цепляют друг друга, словно проверяя на прочность способности других противостоять словесной или физической агрессии. Сколько обидных прозвищ, обзывательств. Но вам, наверное, приходилось слышать от учителей и от родителей: «А ты не обращай внимания. Тебя обзывают, а ты не отвечай. Они и отстанут.» Действительно, они отстают. Но какой ценой тебе это досталось — ни одно из тех пробных, пристрельных оскорблений в твой адрес не оказалось тобой опровергнутым! Стихийные школьные баталии были ни чем иным как, как игрой в способность постоять за себя, за свое достоинство. Чем злее окружающий мир, тем злее и школьные игры на переменах. И они воспитывают разное чувство личности, разное отношение к собственному достоинству. Кто-то позволяет себя оскорблять, считая, что за этим не стоит никакой действительный смысл, а кто- то уже с детства накладывает табу на любые оскорбительные высказывания в свой адрес. Пусть даже шутейные.

Странно, почему нашим детям не прививают мысль, что личность начинается со способности защитить собственное достоинство. Не может быть личности с опустошенным человеческим достоинством. Детство дает возможность выработать естественные защитные реакции на агрессию. Посмотрите на ребенка. Он чист перед природой потому, что еще не несет ядовитой морали осознанных заблуждений. Он поступает естественно. Кто из детей не ответит на агрессивные поползновения своего ровесника? Они осваивают жизнь с каждого своего шага. И уже с первых шагов постигают простую истину: ТО, ЧТО ТЫ ДЕРЖИШЬ ТВЕРДОЙ РУКОЙ, У ТЕБЯ НИКТО НЕ ОТНИМЕТ. Может быть, эта истина обретет другие смысловые оттенки потом, когда они станут старше. Может быть, они увидят в ней призыв к защите собственной чести. А пока никто из них по своей воле не подставит правую щеку под удар тогда, когда бьют по левой.

А как же насилие? Как же быть с усмирением? Но кто из вас видел, чтобы объектом агрессии становился заведомо сильнейший?

Сдерживание — вот глобальный мотив противостояния сил. Сдерживание — тот фильтр поведения, через который не пропускается ярость, насилие, агрессия. Равновесие сил — норма бытия, отрегулированная самой Природой. При всем собственном благообразии, каждый человек имеет в жизни абсолютных или относительных антиподов. Об этом же говорит околостоящая с наукой астрология.

Антиподы существуют как данность, независимая от степени морализации человеческого сознания. Они были, они есть, они будут всегда. Об этом же говорит вся история общественного существования. Даже при полном контроле Церковью общественного сознания находились предпосылки для возникновения религиозных антиподов: католицизм — православие, православие никонианское и православие старообрядческое, католицизм — протестантизм.

Как же так, ведь мораль здесь одна и бог один?

Но если даже сама Церковь столь различна, как же могут быть одинаковы люди?

Нет, различия — это способ существования Природы. И все различия, ею созданные, ею же обеспечены степенью защиты. То есть в Природе есть место каждому, кроме нежизнеспособных При всем безумствовании человеческой морали ей так и не удалось повлиять ни на один из законов природы. Так же точно, как не может повлиять, например, улыбка Джоконды на пропускную способность городской канализации.

Человек — только слепок живой природы, а его мораль бессильна против морали Природы. Так гнусная идейка «возлюби врага своего» не способна тягаться с законом: «Чем сильнее мой враг — тем сильнее я сам!».

Как не возлюбил Иисус Христос врага своего Дьявола, вопреки своим же собственным высказываниям, так никогда не возлюбит и каждый психически нормальный человек того, кто причиняет ему зло.

Противостояние же, элементом которого является, в том числе, и человек — только обратная сторона медали в этом утверждении, что различия — способ существования Природы. Потому противостояние неизбежно и оправдано. Ведь уживаются же в одном лесу и зайцы и лисы. Более того, стимулом их жизнеспособности и даже ее символом является наличие друг друга в тесном соседстве. Здесь действует один и тот же девиз: СЛАБЫЙ ВСЕГДА ПОГИБАЕТ, СИЛЬНЫЙ ВСЕГДА ВЫЖИВАЕТ. И то обстоятельство, что в разной степени выживают, и лисы и зайцы свидетельствует, что к категории СИЛЬНОГО относятся в Природе все без исключения. А вы, должно быть, посчитали, что зайцу в Природе уготован только роль слабого? Нет, конечно. Просто этот девиз требует от каждого действий, характерных именно для него.

Законы, о которых идет речь, наглядно демонстрируются не только с помощью зоологических примеров. Так, нашему поколению довелось стать свидетелем крушения мощнейшей сверх державы — Советского Союза. Существует расхожее мнение, что главную роль в этой социально — исторической трагедии сыграло вполне конкретное лицо — первый и последний Президент СССР Михаил Горбачев. Однако, памятуя о выше изреченном девизе, давайте зададимся вопросом: «Является ли сверхдержавой то, что по силам разрушить одному человеку?». Или перефразируем этот вопрос: «Способен ли один человек разрушить сверхдержаву?». Думаю, что ответом на оба эти вопроса могло бы быть все то же изречение: СЛАБЫЙ ВСЕГДА ПОГИБАЕТ, СИЛЬНЫЙ ВСЕГДА ВЫЖИВАЕТ.

И вот здесь самое время вернуться к сверхидее. Противостояние теряет остроту угрозы вашему существованию, если вы способны решать сверхзадачи. Только так и никак иначе. В обратном направлении в Природе движения нет. Пуля не станет лететь медленнее, чтобы дать мишени шанс уклониться. Сколько существовал Советский Союз, столько существовало ракетное противостояние с Америкой. Его апогеем стал Карибский кризис, напугавший мир реальностью атомной войны. Вполне разумен вопрос: «А почему бы не выбрать путь не наращивания потенциала противостояния, а пропорционального сокращения вооружений?» И выбрали такой путь. Но разве вооружения создают конфликты? В основе конфликта лежит существование антиподов, как говорят врачи — лечить нужно не следствие, а причину.

С уходом со сцены Советского Союза поменялись только антиподы глобального мирового конфликта. Вызревает новое противостояние: мусульманский фундаментализм против всего мира. Локальные войны, в которые суются исламисты, создают им боевой опыт и крепкие, проверенные огнем, боеспособные армии. Им всем осталось сделать последний шаг — объединиться под знаменем ислама. Пока этого не произошло, боевая тактика мусульман совершенно расстроила механизм американской военной доктрины. Десятилетиями оттачиваемая на острие противостояния межконтинентальных военных блоков, она оказалась беззубой перед лицом исламского терроризма. Американцы могут расстреливать Бейрут из своих линкоров, могут бомбить позиции Саддама Хусейна в аравийских песках, но поймать за руку фанатика-подрывника — нет. Наличие у них главного сдерживающего элемента — ядерного оружия — уже ничего не решает. Более того, теперь это — опасная обуза, ибо очень заманчивая мишень для вездесущего терроризма. Были когда-то равные антиподы, были равные условия и равные сверхзадачи и мир не знал глобальной войны. Но все меняется. Антипод «священной войны во имя ислама» сейчас вырабатывает тактику антитеррора, которая и призвана показать, что в конфликте главным фактором сдерживания является все-таки не оружие, а способность решать сверхзадачи.

В этой связи весьма характерен пример войны в Чечне. Здесь противопоставлены с одной стороны национально — освободительная война, с другой — полицейская операция… Но дело де не в этом. Одна сторона ведет войну с четко сформулированной сверхидеей «победа или смерть» в противовес главной идее воина — федерала, которой является «дембель». Строго говоря, у русской армии в Чечне вообще нет ни сверхидеи, ни сверхзадачи. Осознанно воюют не за «территориальную целостность России», а мстя за погибших друзей и товарищей.

После августовского штурма Грозного федералами чеченцы показывают журналистам пленных. Лейтенант-десантник сидит, сжавшись как воробей, на ощипе, лопочет о том, что вообще не хотел сюда идти и только выполнял приказы. Для него, видимо, открылась новая сторона профессии. Ведь он ее воспринял как фарс с показушным мордобоем под крики «Ки-ийя!» и разбиванием кирпичей всеми частями тела, на что сильно «западают» пацаны и поселковые бабенки. Но рядом с телекамерами журналистов остывал выгоревший БТР и трупы солдат, что не стали сдаваться живыми. По словам дудаевцев. Разные судьбы, разное представление о собственном достоинстве, разная высота человеческой личности.

Мораль благоволит к оборонительной войне на своей территории. Это признается оправданной, справедливой войной. Но ведь это не воинская мораль. Мы подчиняемся ей, не замечая, как она опутывает наше сознание. Ведь ее создает общественная среда, не имеющая никакого отношения к воинскому сословию. Эта среда формирует народную рать, ополчение, или — не кадровый состав Вооруженных Сил, срочную службу. Она презрела свою «священную обязанность» и делает все для того, чтобы обойти, отсрочить, уклониться от своего конституционного долга. Она готова поиграть в пацифизм или предаться членовредительству, лишь бы не служить. Это — национальная проблема, в основе которой всего-навсего лежит отсутствие четко сформулированной и привитой обществу сверхидеи. Ее нет и нет в Армии. А деморализация войны — всего лишь оборонительный инстинкт гражданского населения.

России хватило «справедливых войн». Они фатальной печатью сковали ее военную стилистику. Войны с атрофированной сверхидеей и натужной сверхзадачей. Неприятеля втягивают вглубь территории, до критической черты, далее, как правило, дается генеральная битва, после чего следует перегруппировка сил и вытеснение с боями за пределы государства. Такова наша история. Вот ее примеры.

Отечественная война 1812 года. Что говорят о ней популярные справочники, например Советский энциклопедический словарь? «Вторжение войск Наполеона было вызвано стремлением французской буржуазии к мировому господству…»

Вранье! Обычное пропагандистское вранье.

За две недели до форсирования Немана Наполеон еще вполне уверен, что действия французских воск будут носить оборонительный характер. Это следует из его переписки и приказов по армии. Вот что он пишет своему брату Жерому, командующему южной группой корпусов: «Я поручаю вам защиту мостов в Пултуске и Сироцке, на Нареве и Буге, потому что в моем выдвижении я дам неприятелю возможность наступать до Варшавы». У Наполеона есть все основания ожидать вторжения русских войск, численность которых у границ герцогства Варшавского составляет более 200 тысяч человек. Намерения же Александра I не вызывают сомнений. Он планомерно и расчетливо нарушает условия Тильзитского мирного договора. Россия отбирает у шведов Финляндию, у турок — Молдавию и Валахию, провоцирует австрийцев к новой капании портив Наполеона, не выполняет принятые союзнические обязательства по континентальной блокаде Англии и т. д. Россия начинает односторонние приготовления к войне. До лета 1811 года Наполеон не теряет надежды уладить все миром. Россия находится под чарами вялотекущей идеи сдерживания французского влияния. До уровня сверхидеи этот замысел не дорос. Французы форсируют Неман. Цель наполеона — дать генеральное сражение вблизи границ герцогства Варшавского и заключить с Россией новый мирный договор. Он вовсе не готов к затяжной кампании. Однако отступающие русские армии затягивают Наполеона вглубь русской территории. Что было потом, вы знаете. Кутузов сдает Москву.

Сто двадцать девять лет спустя все снова разыгрывается как по нотам. Пакт Молотова-Риббентропа, договор о ненападении ни тени сомнения о неизбежности войны. Просмотреть германское приготовление к вторжению мог только такой «великий» провидец как Сталин. Москву удержали чудом. При всей идеологизированности Красной Армии ни одна из носимых ею сверхидей не смогла воплотиться в сверхзадачу поражения противника на его территории. Это — основа нормальной военной доктрины, не отдающей Отечество на заклание врагу.

Противостояние, в котором русская военная машина начинает давать обороты заднего хода — характерно для любого исторического периода Еще одна война при малоизвестных обстоятельствах.

Война ливонским Орденом, известная только по своему финальном аккорду — битве при Чудском озере. Это действительно была война, полномасштабная, с оперативно-плановым построением военных действий. И, как следует из хроник, опять же не было никакого внезапного нападения на Русь. Немецкая агрессия планировалась и развивалась методично и поэтапно. Годом начала подготовки к войне можно считать 1237 год — крушение Ордена Меченосцев и слияние его остатков с тевтонскими рыцарями. Новая организация избирает зоной своей ответственности Ливонию и получает соответствующее наименование — ливонский Орден. Ливонцы шаг за шагом продвигаются к границам русских земель. О направленности притязаний Ордена публично заявляет орденский капитул. Орден мобилизует местные племена для войны на русском фронте. Потом летописец скажет: «Немцы ту падоша, а чудь даша плеща». То есть чудь разбежалась. На острие первого удара оказался Изборск, позже, в конце 1240 года пал Псков. Никакой внезапности. Очевидность орденских действий могла бы подтолкнуть новгородскую республику к мобилизации сил. Однако немцев сдерживают только в сорока верстах от Новгорода.

Не буду пересказывать весь ход военных действий, однако следует обратить внимание на укоренившееся заблуждение об эпохальной победе на Чудском озере. Двенадцатитысячное войско немцев было на нем частью побито, частью рассеяно. Однако после этого сражения были еще битвы при Дурбе в 1260 году и, наконец, битва при Раковором, действительно надолго остановившая немецкую экспансию на восток. Вообще этот период русской истории ознаменован триста двумя войнами (с 1228 по 1462 гг.) и восемьюдесятью пятью битвами, из которых шестьдесят касались противостояния с внешним противником — татарами, шведами, литовцами, ливонцами и др. Убедительный материал для анализа военной стилистики.

Можно не сомневаться, что Россия вне воинской сверхидеи и в очередной раз впустит врага в свои пределы, расплачиваясь за этот недостаток истреблением мирного населения, разрухой, сокрушением своих городов и весей, своей национальной культуры и исторических ценностей. И хотя поле назревающих конфликтов — благодатная нива для сверхзадачи, превращающейся здесь в мощный фактор сдерживания противника, отсутствие сверхидеи в противостоянии делает подобную задачу непосильной. Вне сверхидеи задача глобального сдерживания способна надломить самую боеспособную армию.

Завершая логическое подведение к выводу, подытожу: сверхсознание — это емкость для сверхидеи. И если сверхидея — это всегда психологическое проектирование невозможного, или уж труднодоступного, то сверхсознание становится ее инкубатором. Один мой приятель говорил: «Покажи мне обычный гвоздь, и я под него найду идей минимум на три диссертации». Лучше не скажешь.

Сверхсознание цепляется за что угодно, в надежде вытянуть на свет божий хоть что-то полезное и перспективное. Чаще всего оно соприкасается с системой ваших знаний, практического опыта и направленностью вашего мышления, то есть всем тем, что зовется профессиональным интеллектом. Впрочем, это не тот созерцательный интеллект, которым нашпиговано чахлое нутро интеллигенции.

Всегда угнетаемый нормами благовоспитанности, плодовитый лишь на сопливые сентенции и бесполезное правдоискательство, выказывает он взвешенную осторожность мышления. Ни на вершок больше того, что положено ему по законам его сословия. Культура и воспитание пользуют его как домашнюю пижаму, как непременный собственный символ. Такой интеллект не соперничает с пошлой и глупой действительностью, а тихо поддакивает ей в открытую, и чванливо хулит за глаза. Нет, интеллект бунтаря горласт не беспощадным глаголом, а пылающим жупелом сверхидеи. Это делает его конструктивным, плодоспособным.

Можно смело утверждать, что каждая реализованная сверхзадача дает диалектический толчок к сознанию. Расшатывает его консерватизм и инертность. Однако нельзя не заметить, что общество предлагает каждому свою сверхзадачу. Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку, как говорили римляне. Есть сферы общественного управления, где должностным требованиям как раз и является конструирование сверхзадач. Это не только научный плацдарм, но и производственно-конструкторское звено. Потому нельзя считать способности к сверхидеологии прерогативой только какой-то одной касты.

И все-таки у воинов как нигде четко организована и популяризирована общность носителей сверхзадачи. Сейчас это — многочисленные подразделения специального назначения. Каждое из таких подразделений имеет собственную сверхзадачу, например, блокирование и уничтожение террористических групп, где сверхидеей является борьба с преступностью. Однако часто именно сверхзадача магнетизирует сознание носителей погон, тогда как к суперидейности сознание это остается глухим. Оттого огромная часть служителей закона — мздоимцы и вымогатели. Преступник для них существует только в образе постороннего лица. Нарушение же закона самими является допустимой нормой поведения.

Каким бы печальным ни был опыт общественного строительства, проведший человечество через немыслимые жертвы Государству, сверхсознание остается извечным вдохновителем новаций. Идеетворение как проклятие приговорило человека к вечному скитанию за истиной, которая на поверку оказывается не более, чем иллюзией. Но запущенный молот сверхсознания остановить уже невозможно. Как невозможно стоять на его пути.

Сегодня мы сплетены со сверхзадачей построения воинского сословия. Кого она пугает несбыточностью — пусть посторонится. Нам нужны способные к сверхсознанию. У суперидеи нет оговорок. Она неотвратима ни какими обстоятельствами, ни колебаниями сомневающегося ума. Сомневаться — значит, не поспевать за ней. Впрочем, это не приговор. Все когда-нибудь начинается с нуля. Со сверхсознанием не рождаются, и это дар божий, а жизненное обретение. И еще это — единственная и самая точная характеристика личности.

Мне часто приходится ставить в пример осуществимости сверхзадачи подобной нашей историю с пролетариатом. Это сословие в России стало складываться в эпоху Петра I. Однако, только к концу девятнадцатого века оно обрело полновесный сословный признак. Хотел бы напомнить, что, благодаря соответствующей сверхидеологии, многочисленные книжные тома которой некогда заполняли пыльные полки наших библиотек, а также благодаря умело осуществленной сверхзадаче, в октябре 1917 года стал возможным на первый взгляд совершенно неосуществимый социальный эксперимент.

Воинство — в отличие от пролетариев — сословие власти. Ему, как говорится, сам бог велел. А в Природе нет ничего невозможного.