Молот Радогоры

Глава V. Великая варварская идея

Мы — последние варвары Европы. Мы — великая цивилизация варваров. Пусть это утверждение ущипнет чувство собственного достоинства эстетствующих культуралистов, мающих себя по западным меркам с головы до пят. Варварство для них — сочетание дикости, изуверства и примитивизма. Но ведь это только традиционное представление. К тому же навязанное главным антиподом варварства — эстетизмом. Однако традиционализм, как уже было установлено, далеко не критерий объективности. В данном случае выпячивается только одна сторона варварств — худшая. Нет нужды отрицать, что в этом смысле варварство отвратительно. Но не будем поспешны в выводах и зададимся целью заглянуть за ширму этого явления, дабы спознать всю его подноготную.

Варварство — это уклад жизни, при котором общественно ценимое находится внутри самого человека, составляя его естественную природу, в противовес культу ценностей внешнего мира, постепенно поглотившему человеческую душу. Это как бы исходные данные, дальше — цепочка причинно-следственных связей.

Необузданный дикарь, разоряющий гнездо античной культуры — вот привычный символ варвара, символ, в котором нуждается в первую очередь сама антика. Говоря житейским языком, — чтоб было на кого списать. Античности варварство нужно именно как символ. Как иначе оправдать богоявленность одних и неполноценность других? Цивилизаторскую инициативу, общественное прогрессирование и отсталость, упадок. Ведь все так очевидно.

Но так ли это в действительности?

Фактическое разделение людей началось с момента обустройства человеком окружающего мира. Здесь доминировала идея — «выжить», и здесь еще все были равны. Однако географические широты поставили людей в совершенно разные условия. На Севере выживание требовало большей жизнеспособности, в Средиземноморье — меньшей. Культура только отразила эту соединяемость человека с внешним миром, став витриной накопленных человеком ценностей. И потому, ценимое на Севере совершенно обесценивалось на юге. Даже изучение особенностей человеческой психики показывает, что на нее вполне убедительно влияет геоментальный фактор, о котором идет речь. На Севере человек менее эмоционален, менее расточителен на внешнюю энергоотдачу. Концентрация энергозатратных процессов направлена внутрь его самого. Это порождает сугубый практицизм. Ценимое сближено с физическими критериями.

Но эстетический мир варвара вовсе не является скудным и невыразительно убогим. Варвар делает величайшее открытие, раз и навсегда разъединившее его с расовым сородичем Средиземноморья.

Варвар постигает, что выше совершенства и красоты самой Природы нет ничего и ничего быть не может. Она парит над эстетическим сознанием человека, полностью подчинив его себе.

А что же антики? Их идею прекрасно выразил Уайльд, сказав, что природа — только имитация искусства. Как варвар, могу назвать это бездушным бредом. Но мы различны типически, и потому оставим за эллинами право высказываться по-свойски.

Легкий хлеб юга позволил им много веков назад направить свои интеллектуальные изыскания на благоустройство жизни. Природа отступила на второй план, став для них только строительным материалом. Эллинизм воплотился в эстетику. В великую эстетику искусственности. Как бы он потом ни назывался: гражданином Рима ли представителем западной цивилизации, он нес на себе эту печать. И потому для нас он определялся в первую очередь эстетизмом.

Главный символ эстетизма — симметрия. То, чего в чистом виде в Природе не существует вообще. Симметрия — примитивная форма моделирования внешней оболочки бытия. Частично она отражена в идее парности элементов, что наблюдается, например, в строении органов и частей тела человека и животных. «Симметрия — основа гармонии!» — скажет эллин. «Равновесие — основа гармонии!» — скажет варвар.

Для эллина невообразимо, как можно удержать в балансе и взаимном притяжении противоречащие начала. Он не обращает внимания на пример естественной природы, поскольку моделирует гармонию сам. Смысл эстетизма — построение идеального. К идеальному эстетизм приковал себя пудовыми цепями. Парность и равновесие подвели эллиническое сознание к математическому расчету. Понятие «эллиническое сознание» условно и потому не следует приписывать его только грекам. В контексте наших рассуждений это сознание симметрической гармонии и идеализированной эстетики.

Именно эллины начали соперничество рукотворения в красоте и совершенстве форм с самой Природой. Достижения эстетизма здесь оказались столь впечатляющими, что их лучшие образцы способны вызывать настоящее потрясение у наблюдателя. Я думал об этом, стоя под величественными сводами миланского собора Дуома. Трудно представить себе что-либо более грандиозное в великолепии и изяществе. Если, конечно, забыть розовые скалы Вуоксы, подернутые хладным дыханием северной зари.

Тем бесполезнее кажется эта погоня за красотой рукотворения, чем шире взгляд человека в открытый мир Природы. Никогда еще подделка не превосходила сам оригинал. Попробуйте сравнить морской бриз под звездами таврической ночи с сухим полотном мариниста. Оно хорошо лишь как визуальный сигнал для оживления памяти. Ведь возбуждение чувств вызывает не само полотно, а память, к которой оно взывает.

Поиск идеального, божественного вне Природы неизбежно должен был привести к воцарению идеалистических догматов. Даже в период рассвета античности, когда ее гармония достигла удивительного равновесия между физическим совершенством атлетизма и божественной одухотворенностью идеи человеческого равностояния с богами, эстетизм «клинит» на самоедство. Вполне допустимо, что интеллект эстетов устал от им же созданного представления о богах. Идеализация должна была толкнуть божественное в область непостижимого, и она это сделала.

Естественно, что ни в одной христианской трактовке нет ни слова правды об истинной причине принятия христианства. История показывает нам только косвенные связи, пряча иногда прямые причины вообще за грань логически допустимого. Христианизация с ее жесточайшими мерами подчинения подняла новую Империю, новый Рим, взамен исторически истощенной цивилизации. Божественного в этом явлении было не более, чем в собирании подосиновиков.

Просто идеология четвертого века не могла не опираться на религию, как впрочем и идеология варваров десятого века. Эстетизм христианства был особо показателен именно для варваров, в большинстве своем впервые увидевших набитые золотом храмы.

Недоумение по поводу того, почему нужно поклоняться голому трупу иноверца на искаженной форме языческого креста подавлялось единственным веским аргументом — плетью, а для самых непонятливых оставили меч.

Русь вступила в один из континентальных блоков. Ей просто не дали стоять в стороне от происходившего раздела Европы. Однако, более гиблое занятие, чем превращение варвара в псевдоэстета, просто трудно себе представить.

Эстетизм, в отличие от варварства, всегда навязывает себя миру. Толпы духовных проповедников пытаются донести до нас нечто такое, чего мы не знаем. Их наивное самомнение вызывает восторг. Помню, как в беседе с одним из американских пастырей наш варвар процитировал отрывок кумранских рукописей, на языке оригинала, чем, собственно говоря, не вызвал никаких эмоций у своего оппонента, поскольку американец просто не знал об их существовании.

Познание и варварство несоединимы только с точки зрения самих эстетистов. Могу утверждать, что я варвар именно потому, что степень моего познания значительно превосходит эстетический потенциал.

В эстетизме знания узко нормированы. Они подчинены централизованной симметрии. Варвар может опровергнуть любую аксиому в этой системе, выстраивая законы в иной системе. Такую модель, со всеми ее догмами и непреложными истинами легко опровергнуть, если построить иную систему координат.

Задумайтесь на минуту — знания стали продуктом измерения!

Однако даже эстетизму очевидно, что нет абсолютного числа, а стало быть и не существует абсолютного измерения. Значит, наука все время повторяет условно правильные формулировки законов. Получается, что истина стала заложницей способа ее изложения. Но это же абсурд! Такое положение дел можно было бы считать бедой всего человечества, если бы здесь не обнаруживался более конкретный адресат — эстетический традиционализм.

Что же может дать мировой познавательной практике сознание варвара? Более совершенную систему измерения. А если быть точнее, то четыре системы разработки информации по всем отраслям науки. Унифицирование этих систем, приведение их к числу обращения, станет наиболее точным показателем истины. Впрочем, не будем вгрызаться в подробности. Оставим их для уже избравших данный путь познания.

Знания в варварстве всегда являлись предметом святости, явлением сакральным и сугубо кастовым. Достаточно очевидно, что предметом святости в эстетизме выступает мораль. Новый лейтмотив эстетизма — построение Храма. Это концептуально. До истощения ума. Моралистам застило очи на то обстоятельство, что Храм давно уже воздвигнут.

Причем действительно нерукотворный. Когда мы пришли на землю, он уже стоял, Будет стоять и после нас, несмотря на все усилия человека развалить его до срока.

Этот Храм зовется Природой.

Впрочем, моралисты и не смогли бы разглядеть в Природе ничего такого, что подстегнуло бы их сознание к духотворчеству. Но ведь именно Природой организовано все живое, выстроены все связи и отрегулированы все отношения. Разве само это обстоятельство не достойно пытливого ума правдоискателя? И разве возня в износках собственной души большего значит, чем постижения великих смыслов Природы?

Перейдем, однако, от декларирования к изложению. Жизнь — главный мотив Природы. Жизнь, организованная посредством системы внешних и внутренних связей, прочность которых выстраивалась миллионами лет. Мы — только один из элементов этой системы. Можно считать, что Природа провела эксперимент, наделив это звено способностью к самоуправлению.

К сожалению, объективно подобный эксперимент принес природе отрицательный опыт. И все-таки мы есть, и значит, вопрос стоит о причинении хотя бы минимального вреда этой системе, о необходимости затормозить дестабилизирующую функцию человека в Природе. И поэтому первейшее дело — не оценивать Природу с позиции «правильно — неправильно». Природа выше человеческой морали. Это необходимо усвоить раз и навсегда. Стало быть, не подлежат оценке и те требования, которые Природа предъявляет к выживанию свои видов и особей.

Требования к выживанию стоят над понятиями «хорошо или плохо», «честно или нечестно». Они являются необходимыми условиями жизни. И если главный смысл варварства заключен в физической жизнеспособности, нужно, по меньшей мере осознавать, что это такое. Из чего данное понятие складывается.

Вот пример. Никому из нас в голову не придет задаться вопросом: «Что лучше — баобаб или береза?». И в соответствии со сделанным выводом браться за топор или за бензопилу.

Человек — такой же элемент живой Природы, и потому вопрос «Какая раса лучше?» звучит не менее маразматически. Другое дело, что Жизнь в Природе организована по закону территории. Климат, природные условия, специфика развития и особенности развивающих факторов, то, что в своей книге «Воины на все времена» я назвал геоменталитетом. На Севере баобабы сами никогда расти не будут. Все расставлено по своим местам, и вот потому, возвращаясь к расовым отношениям, мы делаем вывод, за которым стоит сама Природа: насильственная интеграция рас — уродство!

Нужно приложить все усилия к защите своего геоментального пространства от постороннего расового прорастания. Причем без какого бы то ни было расового унижения или оскорбления общечеловеческого достоинства. Это достигается путем элементарного воспитания молодого поколения Путем создания родовых, семейных традиций. Новых традиций, разумеется.

Любовь неуправляема и потому примитивна только на уровне архетипа «Ромео и Джульетта», то есть на стадии романтического развития личности в пятнадцати- семнадцатилетнем возрасте. Симпатии здесь действительно ничем не контролируются. Однако, если этот период у человека затягивается, то он уже превращается в хронический инфантилизм и, подобно любому отставанию от развития, подлежит лечению.

Белой девушке вовсе необязательно внушать, что черный юноша плох только потому, что он черный. Плох или хорош он может быть не по расовым, а по общественным меркам. Однако их слияние недопустимо, поскольку противоречит Природе. Даже несмотря на то, что в результате такого слияния в третьем поколении может родиться Пушкин.

Впрочем, соитие с черной расой для нас менее актуально, чем интеграция с красной. Существование красной расы традиционная наука не признает. Даже вопреки наличию ею же установленных характеристик.

Характеристики эти касаются цвета кожи человека, цвета волос и радужной оболочки глаз, формы волос, носа, глаз, губ, лица (верхних век), головы, роста человека и соотношений различных частей тела. Красный расовый тип характеризуется повышенной пигментацией кожи, что соответствует ее смуглому виду, наличием сильно пигментированных, то есть черных, жестких, прямых волос, широкой глазной щелью и, соответственно, крупными карими глазами, более выделяемыми, чем у белых, с динамикой формы лица от ортоградной до мезогнативной, то есть с выдвижением вперед угла верхней и нижней скулы, с крупным, выступающим вперед носом, с более широкой носовой полостью, чем у белых и с большим количеством потовых желез. Строение его тела идентично строению тела представителя белой расы.

Красный расовый тип сформировал все народы семитской группы, в частности современных евреев и арабов, он полностью охватывает турецкую и индо-персидскую формацию, совершенно неоправданно причисляемую к арийцам (только на основе Ригведы, Авесты и санскрита), он же оказал главное влияние на внешний облик населения южных провинций Франции, Испании, Италии, а также Югославии, Болгарии, Румынии, Молдавии и всех народов Кавказа.

Зона расового влияния «красных» исторически соприкасалась с южной границей русского геоментального пространства. Особенно активизировалось это слияние после распада СССР. Его активность на исторической территории России сейчас достигла уровня вытеснения русского национального приоритета.

Регулирование расовых отношений в России полностью подчинено политике обезличивания человека. При коммунистическом режиме это было продиктовано идеей интернационализма, в первичной своей основе касающегося только пролетарской солидарности. Ценности буржуазной демократии направлены на маргинальное искажение национальных культур, не превращение их в условно национальный традиционализм. Этим объясняются особенно яростные нападки демократов на любые проявления идеи различия между людьми. Даже если такие идеи никак не связаны с расизмом, то есть с отрицанием расового равенства.

Вместе с тем совершенно необязательно полагаться на разрешение подобных проблем только со стороны правящей верхушки. Новая традиция, базирующаяся на осознавании необходимости чего-либо и эстетическом соответствии этого чего-либо национальной Идее, способна сама подвигнуть народ к поиску путей самосохранения.

В связи с особой актуальностью проблемы расовой депопуляции, часто возникает вопрос о соответствии человека расовому типу. Этот же вопрос имеет и свой отголосок: «А правомерно ли представлять национальную идею, если ей не соответствуешь по физическим параметрам, то есть по расовому признаку?» Ведь не случайны современные нападки на историческую науку, на искусство и даже на те сферы знаний, где, казалось бы, национальное сознание ученого никак не может повлиять на научный результат.

Впрочем, красная раса не имеет собственного сознания. Фактор национальности здесь куда сильнее расового фактора, несмотря на то, что национальность — всего лишь культурологический распад расы. И все-таки?

Безусловно, существует лоббирование информации, связанное с влиянием национальных диаспор. Например, всем известно, что идею исторической неполноценности славян создала немецкая научная школа, так же как и идею норманнского происхождения варягов. Создала на русской земле, преследуя вполне конкретную цель — возвеличивание исторической роли германской нации, причем именно тогда, когда эта нация представляла довольно жалкое зрелище.

Какой же смысл, например, евреям искажать русскую историю, разве Израиль претендует на какую-то ее часть?

Русскую историю искажала коммунистическая наука, но не в большей степени, чем наука православно ориентированная. Православные, например., считают, что до христианизации Руси на ней царили мрак и полный упадок. Разве не эту идею подхватили немцы? Только на место попа с кадилом они поставили викинга с генеральным планом градостроительства.

Для того, чтобы искажать информацию, нужно иметь по меньшей мере конкретную политическую цель. Никакой самостоятельной политической цели, кроме возврата на «землю обетованную» у евреев в России никогда не было. Не случайно, поэтому они то оголтело бросаются идеологизировать осуществлять пролетарскую революцию, то идеологизируют и осуществляют буржуазную демократизацию. Впрочем, не больше, чем это делают сами русские. Другое дело, что многочисленность еврейской диаспоры позволила ей контролировать целые сферы общественного бытия и области науки. Блокировать проникновение в них русского национального элемента. Однако вернемся к поставленному вопросу.

Допустимо ли представлять чью-то национальную идею при физическом ей несоответствии?

Для того, чтобы избежать огульного охаивания услуг инородцев, достаточно обратить внимание на их реальные возможности в этом деле. Самобытные национальные культуры имеют очень мощный отпечаток в сознании людей. Представители этих культур, так или иначе связанные с собственной исторической традицией, будут находиться под ее влиянием даже вопреки сознательной тяге или профессиональной вовлеченности в культуру другого народа. Кроме того, веками формировавшаяся сверхзадача выжить и сохраниться, типичная для некоторых наций, заставляет их представителей, с одной стороны особенно чутко относиться к собственной исторической традиции и сохранять ей пожизненную верность, а с другой адаптироваться в любой национальной среде, используя камуфлирование по принципу «я свой». Потому инородец, играющий в русскую идею, тем не менее ценен в качестве ее проводника, чем заметнее собственная национальная идея.

Даже если не принимать во внимание метафизические установки теории поля, согласно которым душа — это отражатель внечувственной информации, а «длина волны» носителя информации зависит от национальных особенностей, становится очевидным, что соответствие национальной идее — явление физическое. Хотя и здесь не обходится без исключений. Примером тому могут служить различные религиозные секты, имеющие ярко выраженную геоментальную ориентацию. В частности, кришнаиты.

Расовая информация в нашем обществе окутана некой аморальной тайной. Раса есть сложившаяся в Природе физическая модель человека, наследующая многотысячный опыт его выживания и адаптации к внешней среде. Таким образом, внешняя среда опосредованная человеческой расой и ее типами. Но поскольку человек далеко не всегда проживает именно в той геофизической среде, которая отражена в его расовой модели, то модель эта является просто носителем геоментальной идеи собственно своего куска мира. Даже если подобная идея и не имеет осмысленного продолжения в голове этого человека. То есть он ее не осознает.

Мы должны смириться с тем, что не все в жизни выбираем сами. Мы не выбираем себе расу, а только следуем выбору, сделанному нашими предками. И все-таки у Природы нет пасынков, даже если это выбор был сделан не в ее пользу. Через поколения она исправит подобные ошибки. Возможно, ваше самосознание сориентировано на менталитет того народа, который отличается от вас по расовом3у или национальному признаку. И все-таки подумайте, нужно ли выступать наперекор той оценке, которую. Уже дала вам Природа. Нужна ли вообще ваша самоотверженность этому народу, для которого вы всегда будете, в лучшем случае, иностранным легионером.

Доброй памяти Вергилий глубокомысленно говаривал: «Боюсь данайцев, даже приносящих дары». Трудно отказать народу в праве на скепсис, особенно если он оправдан фактически. Сопоставимость — одно из тех правил Природы, которое она внушает своим живорожденным творениям. Сопоставимость делит мир на «своих» и «чужих». И не для того, чтобы дать основание правоте библейской селекции людей, а исключительно из соображения сращиваемости живой материи. «Свой» — значит, сложенный из тех же самых кубиков, что и ты. Пропитанный тем же составом добродетели и порока, что и ты. Связанный с этой землей не по принуждению или собственному выбору, а произрастающий из нее, та же, как и ты.

Другое дело, если «несопоставимый» «открывает ворота» этой идее у себя дома. Если он пробивает своей преданностью и верой сопротивление чуждого нам менталитета. Изнутри.

Ведь Идея — это корневая система любого вида человеческой сплоченности, а корни любят не только рыть землю под собой, но и раздвигаться вширь. Национальная или расовая идея имеет много оттенков. Она проявляется в культуре, в воспитании, в геополитике и в другом.

Нельзя признать, что сращиваемость рас ценой отрицания собственной расовой идеи — дело, угодное Природе. Такая поддержка нужна только политически. Она никогда не будет долговечной и обязательно попадет под топор национального презрения. Другое дело, что расовые идеи далеко не всегда противоречат друг другу. Нужно только найти правильный подход к их разрешению.

Можно ли, например, говорить, что мир должен быть разделен на четыре части (по цвету рас) пропорционально? Ведь черная раса составляет всего 10 % от численности населения земного шара. Зато, желтая шагнула за 50 %. Безусловно, что количество давит на широту зоны влияния. Однако, это проблема самой расы, а никак не всего человечества.

Зоной расовой дислокации может быть только географически сложившаяся область формирования и исторически сложившаяся область расселения, что и обозначено как геоментальное пространство.

Мы не в состоянии вытеснить из Европы красную расу, природным пространством которой является громадная территория, включающая в себя Ближний Восток, всю переднюю Азию и Индостан. Но ведь история уже знает пример расселения этой расы посредством испанской колонизации в Южную Америку.

Европейское пространство — самая минимальная расовая территория. Она уже трещит по швам. Идеология буржуазного либерализма скоро загонит белых в Северное море. Шотландцы, целый народ, еще в восемнадцатом веке носились с идеей национального переселения. Куда-нибудь в южные широты. Северная Америка, Австралия, Новая Зеландия… Куда еще бежать белым? И нужно ли бежать?

Россия, как зеркало, отражает ту же проблему, только на собственной шкуре. Кавказцы расселяются по ее территории с быстротой весенне-посевной кампании. Можно не рассчитывать, разумеется, на то, что демократы или коммунисты, то есть две наиболее активные и значимые политические силы сегодняшнего дня, сформулируют миграционную политику с учетом интересов русского населения. Такого населения для демократов уже не существует. С их помощью русский национальный элемент политически полностью вытеснен безнациональным «Российским» эквивалентом. Осталась культура. Чахлая, примитивизированная маргиналами, обескровленная традиционалистами, накачанная наркотическим американизмом. Ей недолго осталось тянуть.

Потому для нас сегодня, на этой земле, варварская идея, белая идея и русская идея слиты в одно целостное понятие.

Напомню, варварство — это особый вид физической жизнеспособности, при которой человек сохраняет способность к автономному существованию. Что не только уменьшает его зависимость от цивилизации, но во многом и перекраивают систему духовных ориентиров. В частности, уводит ее из-под влияния эстетизма и морализации.

Вся западная общественная модель прошла путем совместно — централизованного выживания. Западная Европа, создавшая и новый Свет и буржуазную мораль и само понятие «западная цивилизация» — это культура абсолютно освоенных территорий, культура городов, которая и воплотилась в технократии. «Удобно» — основной символ этой культуры. Чем еще, как не удобством заниматься когда все освоено? От незатейливых скамеечек в храмах, не знающих толчеи, до абсолютной услужливости на каждом шагу бытового жизнеустройства. Бороться за жизнь перестало быть актуальным. Это сказалось на человеке «западной цивилизации».

Варвар не только более неприхотлив, чем его европейский собрат, но и значительно более физически вынослив, что проявилось в его способности легко переносить боль, холод, психические стрессы, голод и т. п… То, от чего типичный западный европеец будет доведен до отчаяния или изнеможения, у варвара вызовет только улыбку. Причем жизненные ситуации, в которые вовлечен варвар, для западника часто вообще находятся за пределами понимания.

Даже германская, самая агрессивная ментальная традиция Европы, не может и приблизить своих адептов к силе выживаемости русского варвара.

Для преодоления этого перекоса и самому жизнеспособному немцу следовало бы полжизни, например, прожить в доме без горячего водоснабжения и с частичной подачей холодной воды, поездить на нашем транспорте или на наших автомашинах по местным дорогам, повозвращаться каждый вечер с работы домой в темноте наших переулков без надежды на пистолет, да еще, пожалуй, попытаться выжить на зарплату, составляющую примерно десятую часть от привычной для него. Так что вряд ли правомерно для запада во всем кивать только на русскую зиму.

«Загадочная русская душа» — такой же символ варварства, как и его физическая несгибаемость. Душа — только отпечаток духовно — чувственной оболочки человека, и как понятие она вполне вмещается в рамки психических процессов. Вообще не существует ничего такого, что не поддавалось бы познанию. Другое дело, что некоторые его пути заводят в тупик.

Что же такое душа варвара?

Пожалуй, это абсолютная противоположность его физическому содержанию. Она сложена из простых, искренних, может быть в чем-то наивных чувств. Она не защищена и намеком на самолюбование или держание какой-либо духовно обдуманной позы. Эстетисты духовно все одинаковы. Их души — слепок их духовных учений. Души варваров — море оттенков Идеи Свободы.

Традиционное стремление эстетистов к духовному самострою сужает границы их восприятия мира, ибо обращение вглубь самого себя неизбежно ведет к самоотрешенности и разрыву внешних человеческих связей.

Варвар менее других подчиняем. И это тоже свойство его души. Почему? Потому, что он более независим от коллективных форм существования. Стало быть, психологическое давление большинства не представляет серьезной угрозы его внутреннему равновесию.

Независимость варваров многие века мешала им даже организовывать свои войска строевым порядком. Не случайно униформирование, то есть единообразие формы — изобретение чисто эллиническое. Варвары лишь тяготеют к исторической типичности. И если символом эстетизма стала короткая стрижка и гладко выбритое лицо, символом варварства остаются длинные волосы и борода.

Здесь следует вывод, имеющий для нас глобальное значение: даже внешний вид варвара подтверждает истину, что для поиска совершенства вовсе необязательно пользоваться искусственным усовершенствованием натуры. То, что вложено Природой естество, представляет тот уровень подлинной эстетики, которая когда — то прошла мимо глаз копировальщика.

Правда, судьба относительно каждого из нас совершенно по-разному распорядилась этим задатком. Вот стоят пред вами две женщины, одного возраста и равных возможностей. Только одна из них способна прошибить ваш рассудок, а другую иначе как бабой и не назовешь.

Где же та коварная рука, что так ощутимо разделяет Идею и ее воплощение в живой материал?

И все-таки судьба — только исполнитель приговора, который выносит нам жизнь. Подумайте, так ли вы распорядились своей жизнью, как этого требовала жизнь относительно вас? А может и не мы вовсе выбираем жизнь по себе, а сама жизнь, оценив «емкость» нашей натуры, наделяет ее мерой своего совершенства? Это звучит по варварски, ибо ставит Природу выше понятия «жизнь». Жизнь — только форма ее существования. Точнее, одна из четырех форм.

Жизнь так долго создается Природой, вбирает в себя такой потенциал «раскручивания», названный эволюцией, что спорить с ее законами бесполезно. Сопротивление ей человека способно надломить разве что самого человека, изгадившего жизнь, но никак не могущего посягнуть на Природу.

Нет, я не идеализирую варвара, наделяя его сознание паранормальными свойствами. Но ведь магия — творение варваров. И если согласиться с тем, что магия не только примитивное толкование явлений Природы, но и способ влиять на эти явления, становится очевидным, что варвар далеко не смиренно сносит даже самые безжалостные приговоры судьбы.

Магия и есть душа варвара. Магия, то есть бунт против научного рационализма и всезнайства. Она менее подвержена догматизации, оставляя право своим адептам находиться иногда в абсолютном противостоянии друг другу при этом сохраняя привязанность общему для них понятию. Магия никогда не была областью теории. Затеоретизировали ее все те же доморощенные «колдуны» и «экстрасенсы», что уже получили пинка под зад от академической науки.

И все-таки традиционная магия, по большей части, это уже хлам, потому что она примитивна, а быть варваром вовсе не означает жить в отсталости и примитивизме.

Помню, как в дискуссии с ученым-материалистом, мне пришлось прибегнуть к демонстрации влияния символа на подкорковые структуры головного мозга. Символ — это информационно насыщенный элемент, воздействие которого на мозг способно вызывать физиологические реакции. Символ может быть не только графическим, то есть действующий через визуальные связи. Он способен проникать в нас с помощью других органов чувств, например, обоняния слуха, осязания.

В той ситуации мне предстояло трансформировать символ посредством внушения, не прибегая к проводящим путям органов чувств. Я даже не стал объяснять оппоненту, что собираюсь делать, с тем, чтобы ничем не мотивировать возможность его суггестивной реакции. То есть избежать невольной подчиняемости своему бессознательному опасению.

Символ был выбран самый жесткий. На обывательском языке его можно было бы назвать «знаком смерти».

Мне приходилось им пользоваться всего несколько раз. Во всех знак стал причиной весьма специфических реакций человеческого организма. Не буду брать на себя смелость, утверждая, что он однозначно способствует летальному исходу. Однако четко выраженные патологические способности этого знака совершенно очевидны. Он чем-то напоминает вирус, уничтожающий живизну компьютерных сетей.

Кстати сказать, достался он мне в качестве дара за участие в аналогичном эксперименте. Разница состояла только в том, что тогда, а это был 1983 год, последствия мы могли только предполагать. Нужен был скептик — доброволец. Я вызвался без колебаний. Помню, как набрав номер телефона испытателя, я торжествующим голосом изрек:

-«Ну вот, прошли ровно сутки и ничего не случи…» — договорить не удалось, трубка повисла на телефонном шнуре.

Вообще за все эти годы единственное, что не подчинилось нашему уразумению — как регулируется «часовой механизм» этого «взрывателя».

Моему оппоненту, согласно его убеждениям, ничего не могло угрожать. Это в какой-то мере оправдывало мои действия. Итак, его действия могли бы быть исключительно материалистическими, о есть построенными чисто механическим способом, а я мог попробовать, согласно моим взглядам, еще что-то сверх этого… Ровно полторы минуты, девяносто секунд. Он начал задыхаться.

И все это — элементарщина, не требующая в магии варвара даже специальной подготовки. Так, познавательное баловство. Конечно, оно не столь безобидно как выскабливание институтских конспектов. И все-таки с высоты своего жизненного опыта я не стал бы придавать особого значения подобным упражнениям.

Другое дело — наша магическая практика сегодня. Не ради собственных амбиций будет связано, но к чему еще так может манить варвара, как не к охоте за временем? Влияние на время — вот истинная магия. Представьте себе, что утром вы входите к кому-то в дом и люди вдруг замечают, что все часы показывают полночь. Вы забрали у людей несколько часов жизни, вы просто «стерли» это время. Кто сегодня всерьез может считать эти способности формой реальной власти?

Но вы никогда не задумывались, почему какой-нибудь видный политический деятель годом назад был в полном расцвете сил, а сегодня превратился в дряхлую развалину, в безвольного маразматика? Оставим это вопрос открытым и пожелаем удачи всем тем, кто наивно полагает, что владея политической властью, владеет всем.

Бесспорно то, что магические мотивы создают равновесие в душе варвара. Они уравнивают инстинкт познания и инстинкт подчинения природе. И то и другое — вечные спутники человеческой натуры. Потому на человеке лежит печать законов, которые никто не в силах отменить. Так никакая религиозная мораль не сможет подавить естественную тягу мужчины к женщине, или наоборот. До тех пор, пока вы здоровы, разумеется. Как это ни парадоксально, но болезнь для эстета часто является такой же «системой настройки» познания и поведения как здоровье для варвара. Взять хотя бы представление о религиозной святости в христианстве. Модулятором христианского сознания является параноик-юродивый.

Трансформируем же собственную Идею Природы в нормы человеческого поведения. Эти нормы втиснуты во взаимодействие духовно — волевой и условно — правовой основ. Духовно — волевая основа поведения вбирает в себя всю собственную индивидуальность личности, условно — правовая — это нормы поведения, сложившиеся как следствие общественных условий жизни, в которые поставлена данная личность. Итак. Начнем с условно — правовой регуляции.

Законы общества не могут быть выше законов природы.

Законы общества не должны противоречить законам природы

Законы общества не могут быть выше интересов самого общества, и не должны противоречить этим интересам.

Прокомментирую. Святая святых Государства — законодательный строй. Законы, как известно, всегда идеологизированы и принимаются (или корректируются) держателями политической власти весьма спорно, например, то обстоятельство, что большая часть населения России в период распада СССР имела ярко выраженную буржуазно — демократическую ориентацию. Однако, демократы взяли власть и утвердились в ней. Более того, демократы приняли свою конституцию России, сбалансировав по ней весь законодательный строй.

В чем же тут дело?

Все элементарно. В России никто и никогда не голосовал, а стало быть, и не выбирал буржуазную демократию. Голосовали конкретно за Ельцина, в поддержку его конфликта с коммунистическими основами государства. Дальше политическая интрига разыгрывается вокруг хитрого словечка «реформы». Вспомните, как вам вопросительно внушали: «За что вы будете голосовать: за реформы, и значит, за прогрессивную Россию, или против, и значит — за коммунистический кошмар?».

Политика — это искусство обмана обывателя. Таким образом, горстка буржуазных демократов получила возможность причислить свое правление к самостоятельной воле русского народа. Вот потому, без этого демократического лицемерия мы заявляем, что мнение большинства для нас ничего не значит. Во-первых, еще никто не сумел доказать, что «большинство» — это лучшая, опорная часть общества. А во-вторых, потому, что мнение большинства легко покупается, продается или направляется.

Ориентация на так называемое общественное большинство типична для буржуазной демократии, так и для коммунистической морали. И в том, и в другом случае это — лицемерное прикрытие политической власти одного отдельно взятого социального слоя.

Для варварских общин выборность как идея никогда не будет только взвешиванием общечеловеческой массы, а результат выборности зависим от удельного веса этой массы. Зададимся простым вопросом: «Почему при совершенно разных обязанностях перед обществом, права у всех абсолютно одинаковы?»

Почему боевой офицер, защищавший ценой собственного здоровья интересы Государства во всех «горячих точках» по своим правам приравнен к бомжу или какому-нибудь социальному паразиту? Кто их так уравнял, само Государство? Нет, правовая идеология. В Природе нет такого равенства, поскольку в ней действуют законы равновесия, гармонии, а не буржуазно — демократической морали.

Организация варварского общества имеет строго кастовые основы. А каста и есть тот критерий общественного значения, которому соответствует разная степень прав и свобод.

Общество само заинтересовано в том, чтобы держать воинскую касту над Государством. Чтобы никакой социальный слой не подчинил себе Воина для извлечения собственного социально — экономического интереса в виде государственной власти. Воинская кастократия — гарант исторически и социально объективного государственного строительства. Например, на данном историческом этапе практически парализована экономика государства. Нужно наладить Производство. Это следует делать, в первую очередь, с поднятия социальной роли производителя. Сословие производителей должно стать выше других. Для этого не нужно все общество идеологизировать по пролетарски или брать штурмом Зимний дворец. Воин поднимает в правах Производителя, воин обеспечивает ему возможность социального прорыва, поскольку от этого выиграет в первую очередь само Государство.

Далее. Историческая ситуация может меняться. Например. Наступает кризис перепроизводства, ослабления бытовой сферы, теоретической науки и т. п. Воин меняет кастовые приоритеты, выравнивая крен государственного курса. Потому закон не может быть выше воинской касты, ибо закон — только механизм осуществления стоящих перед ней задач государственного строительства.

Закон не может требовать от человека жертвования собственным достоинством, честью, совестью.

Закон не должен принижать степень ответственности человека в противовес степени его деяния.

Закон не может ставить интересы отдельно взятой личности выше интересов всего общества.

Мера ответственности человека за совершенное деяние не может зависеть от решения каких бы то ни было лиц. Суд ничего не решает, решает только закон.

Мера социальной ответственности человека перед обществом должна быть пропорциональна широте его социальных прав.

Мера ответственности общества за человека может компенсировать деяние этого человека любому лицу.

Власть человека над обществом не может быть сильнее власти общества над человеком.

Власть не должна утверждаться законом, поскольку закон всегда является продуктом самой власти.

Власть отдельного человека или группы лиц не может быть признана обществом, в случае, если она достигалась путем внутринационального конфликта, с помощью силового влияния на свой народ.

Вот наиболее показательная часть конституции варваров. Безусловно, здесь не ставилась цель продемонстрировать механизмы властедержания и социального регулирования. Думаю, что на данном историческом этапе детальная проработка этих вопросов куда менее актуальна, чем популяризация идейной стороны сплоченности варваров.

Теперь же пришло время раскрыть моральную подоплеку варварства, то, что было названо духовно — волевой основой поведения. Не стоит считать, что в этот кодекс чести уже нельзя ничего привнести, дополнить его содержание. И все-таки это — догмат. В противном случае он никогда бы не достиг своей цели. Мораль нельзя трактовать двусмысленно. Обращаясь к опыту христианства, легко заметить, как разны социальный и национальный подходы к пониманию библейский идей способствовали созданию ереси.

Наша убежденность в том, что варварство — это идея варваров, порождает уверенность в гибели этой системы взглядов, едва только она достигнет понимания и поддержки у какой-то части эстетов. Пусть то, чего добьется эстет, привлеченный варварской идеей, называется как-то иначе. Пусть оно имеет свой кодекс чести и даже собственную идеологию. Не будем забывать, что на Севере баобабы не растут.

Меч — ничто, воин — всё.

Каждый равен каждому, все равны всем, каждый равен всем.

Жизнь варвара стоит ровно столько, сколько он может за неё взять. Если варвар уже ничего не может взять за свою жизнь, она стоит столько, сколько за неё дадут другие.

Если ты не можешь выжить в одиночку, и тысяча друзей тебя не спасёт.

Слово, данное варваром, является залогом его чести.

Если слово идёт впереди тебя, в этом ещё нет большой беды, но если ты не можешь его догнать, значит ты не мужчина.

В поле варвар дома, в лесу варвар дома в море варвар дома потому, что дом варвара — это он сам.

Разумно то, что полезно.

Какие бы ветры ни ходили вокруг твоего дома, впускай внутрь только ветер перемен.

Ищи себе друга, враг найдёт тебя сам.

Если ты хочешь изменить мир вокруг себя — перерождайся сам.

Кривое дерево легче срубить, чем выправить.

Стоящую цель стрела любит больше.

Варвар дважды в один след не наступает.

Верни себе то, что ты потерял.

Никогда не жалей о том, что тебе не пренадлежит.

Не трогай чужого, оно для тебя проклято.

Три главных порока: предательство, трусость, глупость.

Варвар верит глазами. Если тебе скажут, что солнце теперь восходит на Западе, не поленись утром посмотреть в окно.

Варвару не нужно искать себе врага. Если ты варвар, враг обязательно придёт к тебе сам.

Не делай себе врагом того, кто тебя своим врагом не считает. Прости того, кто прощает тебя.

Варвара можно уничтожить, но победить — никогда!

Варвар, забывший врага своего — мёртвый варвар.

Ты проиграл столько раз, сколько забыл о своём поражении.

Ты можешь сомневаться в поражении врага, но никогда не сомневайся в своей победе.

Превратить врага в соратника — лучшая победа.

Варвар должен быть для врага непонятным, непредсказуемым и неожиданным.

Трудно попасть в ту цель, которая всё время исчезает.

На берегу двум секачам воды не пить.

Подчини себе других или подчинишся сам.

Никогда ни о чём не проси. Добивайся всего сам.

Не верь в удачу — она слепа. Верь в успех, варвар всего добивается сам.

Презри просящего.

Помоги тому, кто нуждается в твоей помощи, но не просит о ней.

Варвар никогда ни на что не жалуется. Варвар не будет жаловаться даже на собственную жену.

Удача нужна слабым. Сильный сам двигает звёздами.

Причину всех неудач надо искать в себе.

Твёрдо стоит на ногах тот, кого не качает то в одну, то в другую сторону.

Где труднее — там достойней.

Тот, кто держит голову опущенной — ничего не видит.

Топор любит склонённые головы.

На все вопросы, которые жизнь поставила перед тобой, ты должен ответить сам.

Не желай удачи, она нужна неумехам, желай успеха.

Достойная смерть — лучшее украшение жизни.

Человек может пережить своё здоровье, свой ум и даже свою совесть, но человек не может пережить самого себя.

Воин живущий — воин только наполовину, поскольку он ещё не пережил главной битвы в своей жизни.

Болтун украшает свою жизнь словами, торговец — деньгами и роскошью, воин — смертью.

Ты можешь далеко уплыть от берега, главное — всегда на него возвращайся.

Не говори десять слов там, где от тебя ждут только одного слова.

Одна из дверей в сердце варвара закрыта всегда.

Нет чести в том, чтобы родиться, важно умереть с честью.

Твои враги бояться не тебя, а воина в тебе и варвара в тебе.

У голодного волка нюх лучше.

Во всём происходящим с тобой виноват только ты сам.

Каждая стрела — в цель.

Если ты не хочешь, чтобы убили тебя — убей первым.

Если нужно забрть одну жизнь, чтобы сохранить две — сделай это.

Не поднимай руку на друга своего.

Не отрекись от друга своего.

Если варвар сдаётся в плен, это значит только то, что он собирается нанести удар по врагу с тыла.

Семья для варвара в первую очередь — его дети.

Варвар, который над всем в жизни ставит женщину — слепой варвар.

Варвар забывший отца и мать, будет забыт сам.

Враг каждого из нас — наш общий враг.

Предающий стоящего над тобой становится врагом каждого из нас.

Для стороннего наблюдателя должно быть уже очевидно, что варвар — это особый тип человека. Менее синтетический, чем его окультурированный собрат из пластикового коттеджа с компьютерическим чувством реальности и ущербным чувством собственных возможностей. Однако, каждый воин в какой-то степени варвар. Даже тот, кто взлелеян эстетизмом. Потому, хотя мы и не гонимся обращать всех и вся в собственную веру, нельзя пройти мимо этого вывода:

ХОЧЕШЬ ВЫЖИТЬ — БУДЬ ВАРВАРОМ!