В близкие отношения с племенами индоевропейскими издревле вступали племена семитические, хотя вполне они никогда не смешивались и глубокое чувство разноплеменности всегда разделяло и разделяет индоевропейцев от людей сирийского, израильского и арабского племени. Самые древние и частые сношения были у европейцев с теми семитами, которые жили по восточному побережью Средиземного моря и называли себя ханаанитами, у греков же и римлян были известны под именем финикиян или пунийцев.
Занимая то место, где шел естественный путь от чрезвычайно богатого материка Азия к широко раскинувшемуся Средиземному морю, финикияне в незапамятной древности развили торговлю в невиданных дотоле размерах: они были посредниками по обмену всех товаров от берегов Немецкого моря и от Испании до Малабарского берега в Индостане. В торговых сношениях финикияне проявили величайшее мужество, настойчивость и предприимчивость, но торговля и поглощала все их умственные интересы: не создали они величественной религиозной системы, не разрабатывали ни искусств, ни наук, хотя и переносили из одной страны в другую полезные открытия и изобретения.
Еще менее способны были финикияне к созданию великих государственных тел: они не хотели или не умели нести те тяжелые труды, которые должен исполнить народ, чтобы создать и обеспечить себе великие блага самостоятельного существования. Финикияне охотно сносили подчинение чуждой власти и покупали себе право спокойно вести свои торговые дела там, где эллины с несравненно ничтожнейшими силами начинали борьбу за самостоятельность и отвоевывали себе свободу. Если нельзя было вести выгодный торг без борьбы, финикияне уступали и отыскивали себе новые рынки, так они дали постепенно вытеснить себя из Египта, Греции, Италии. Действовали они повсюду как купцы, а не как колонизаторы. Способности ассимилировать себе финикияне были совершенно лишены, но и сами не ассимилировались с другими племенами, и, не создав крупного государственного организма, они свою религиозную и духовную самостоятельность отстаивали с таким отчаянным упорством, сильнее которого не проявляли и арийцы.
Из финикийских колоний особенно процветали основанные в Испании и на северном берегу Африки, а всего более Карфада, или Карфаген, «Новгород», построенный на месте исключительно благоприятном для развития торгового пункта: в самой большой и удобной пристани на североафриканском побережье, в местности необыкновенно плодородной и у самого берега моря, богатой ключевою водою для питья.
Долгое время жители Карфагена подарками откупали себе у соседних племен возможность спокойно жить и торговать, даже царю персидскому они свидетельствовали свою покорность и иногда уплачивали дань, чтобы сохранить свои рынки в персидских владениях. Но приблизительно лет за 600 до Р. X. карфагенянам пришлось более энергично отстаивать свое положение: греческие переселенцы все подвигались на запад, финикиянам же почти уже не было возможности отодвигаться перед ними далее, они взялись наконец за оружие и, выдержав продолжительную и упорную борьбу, не пустили-таки эллинов далее триполийских степей. Впрочем, и в этой борьбе финикияне остались верны себе: значительною частью они вели ее наемными войсками, и этот способ впервые применен был именно тут в широких размерах.
Достигнув важных результатов вооруженною рукою, карфагеняне сделали еще несколько шагов, естественно вытекавших из их нового положения: приблизительно в 450 г. они прекратили уплату дани соседним племенам, а затем довольно быстро и покорили их. В этих странах уже и ранее процветало земледелие, карфагеняне в грандиозных размерах развили его, конечно применяя невольничий труд, а вместе с тем развивали и свою торговлю. В период времени приблизительно от 450 до 300 г. карфагеняне не только покорили все соседние туземные племена, но распространили свою власть и на все прочие финикийские поселения в Либии: мало-помалу Гиппон (Бона), Гадрумет (Суза), Малый Лептис (к югу от Сузы) – второй по значению финикийский город в Африке, Фапс (там же) и Великий Лептис (Лебда, к югу от Триполи) признали себя подданными Карфагена, должны были срыть свои стены, стали платить определенную дань и доставлять вспомогательные войска, взамен чего пользовались правами, одинаковыми с карфагенскими гражданами. Только Утика в благодарность за различные услуги сохранила номинально свою независимость и считалась в союзе с Карфагеном, но фактически все общие дела решались по воле более могущественного города.
Таким образом, возникло постепенно обширное, богатое и сильной Финикийское государство. В Карфаген переселились со своими капиталами и многие богатые жители Тира и Сидона, так как положение этих последних городов все ухудшалось в силу разных событий, разыгрывавшихся в восточной части Средиземного моря. Карфаген основал многочисленные и обширные колонии в Испании, на острове Сардиния и в западной половине Сицилии. Он совершенно закрыл всю западную половину Средиземного моря для торговли этрусков и греков и стал исключительно пользоваться всеми выгодами весьма оживленного торгового обмена. Когда около 400 г. Сиракузы достигли высшей степени процветания и могущества и владетели этого города стали стремиться к господству над всею Сицилиею и к развитию торговли к западу от острова, карфагеняне начали с ними упорную борьбу, которая длилась почти сто лет (394-306) и, с некоторыми колебаниями успеха, явно склонялась в пользу Карфагена, который не останавливался уже ни пред какими жертвами и ни пред какими суровыми мерами, чтобы обезопасить и упрочить свое полное торговое господство в западной половине Средиземного моря.
Государственное устройство Карфагена известно нам только в общих чертах. Главными делами государственного управления заведовал совет старейшин, состоявший из двух царей и 28 членов – все они избирались ежегодно, цари (шофеты) обыкновенно были только верховными судьями. Совет старейшин избирал на неопределенное время главнокомандующего, облеченного самыми широкими полномочиями. Приблизительно около 450 г. в виде противовеса стремлениям некоторых знатнейших и богатейших родов, особенно рода Магонов, захватить в свои руки всю власть остальные аристократические роды добились учреждения коллегии ста судей (точнее – ста четырех). Первоначально эта коллегия должна была судить шофетов, главнокомандующих и старейшин по окончании срока их службы, но затем мало-помалу она сосредоточила в своих руках все влияние, так как страх пред контролем этих, обыкновенно пристрастных и жестоких, судей заставлял всех административных лиц сообразовываться с их желаниями. Выборы в члены старейшин и судей производились путем открытой покупки голосов, и потому доступ к этим должностям имели лишь богатые; среднее гражданство не играло в управлении никакой роли, низший класс был совершенно бесправен. Издревле существовала в Карфагене демократическая оппозиция, но она стала усиливаться лишь со времени Пунических войн, когда ряд поражений ясно раскрыл всю непригодность существовавшей организации. В оппозиции были реформаторы и патриоты, но в самой основе своей и эта партия была испорченна и безнравственна. Уже одною своею необузданностью она обрекала себя на бессилие провести серьезные реформы: раз государственные перевороты совершались – как это бывало в Карфагене – уличными мальчишками, они, конечно, не могли дать серьезных средств для серьезных исправлений в государстве.
Карфаген был в свое время богатейшим городом мира. Сельское хозяйство, лежавшее в основе его благосостояния, почиталось занятием почетным, и знаменитый Магон оставил сельскохозяйственный трактат, который считался в древности образцовым и по повелению римского сената был переведен как руководство для италийских землевладельцев. В Карфагене были выработаны те приемы извлекать всевозможные выгоды из почвы и от подданных, которые впоследствии усвоил Рим. Тщательно разрабатывались в Карфагене и те отрасли знания, которые имели отношение к торговле и мореплаванию. Государственное хозяйство достигло в Карфагене такой степени развития, что возникали планы государственных займов в современном нам смысле этого слова и в обращении были денежные знаки, соответствующие нынешним ассигнациям, вовсе не известные в других государствах древней Европы. Государственные доходы были громадны, и, при всей продажности и недобросовестности администрации, их с избытком хватало на текущие расходы, а когда, после второй Пунической войны, римляне наложили на Карфаген огромную по тому времени контрибуцию – в 340 000 талантов [5] в год в течение 50 лет, надеясь этим окончательно обессилить побежденного врага, карфагеняне не только уплачивали эту сумму без специальных налогов, но через 14 лет предложили сразу погасить все остававшиеся 36 взносов. Можно сказать положительно, что если бы задачи государства сводились только к управлению финансами, то нигде и никогда они не были разрешены лучше, чем в Карфагене.
К моменту своего столкновения и Рим, и Карфаген были одинаково земледельческими и торговыми городами, но в Риме преобладало сельское хозяйство над денежным, а в Карфагене – наоборот; в Риме большинство населения было собственниками и потому было консервативно, а в Карфагене масса населения ничего не имела и потому легко поддавалась и золоту аристократов, и обещаниям демагогов. Государственное устройство обоих государств по существу было аристократическое, но римский сенат принимал в себя все лучшие силы и таланты народа, полагался на нацию и не опасался выдающихся людей, которые, в свою очередь, действовали всегда в полном согласии с сенатом, поэтому Рим никогда не делал боязливых уступок в несчастные моменты,- в Карфагене же наиболее способным государственным деятелям приходилось быть почти в открытой борьбе со столичным правительством и это правительство никогда не решалось на последние усилия, которые могли дать огромные выгоды, но в то же время неизбежно усиливали влияние отдельных лиц.
Различно господствовали Рим и Карфаген над подчиненными общинами. Рим постепенно открывал их членам доступ к правам гражданства, предоставлял и им выгоды от приобретенных успехов, не облагал их постоянными поборами. Карфаген же во всем этом держался прямо противоположной политики, и в то время, как каждая из союзных с Римом общин рисковала только потерять, если бы пало правительство, которое так заботилось о ее интересах, в карфагенском государственном союзе положение каждой общины могло только улучшиться с падением Карфагена.
В финансовом отношении Карфаген, конечно, далеко превосходил Рим, но его способ ведения войны стоил гораздо дороже, да и источники его доходов были такого рода, что во время войны скорее истощались. Что касается войска, то тут преимущество в числе было далеко на стороне Рима и – что особенно важно – римскими воинами были римские граждане латинского союза, а карфагеняне и другие либи-финикийцы питали, как вообще семиты, непреодолимое отвращение к военной службе, и карфагенская армия пополнялась вербовкою либийских и испанских рекрутов и наемниками. По боевым качествам карфагенская пехота могла равняться с римскою, но последняя была готова постоянно, подчиненные и начальники были в ней связаны всем, что дорого и свято для человека, а первая могла выступить лишь по прошествии некоторого времени и не имела прочных внутренних связей, не говоря уже о том, что армия наемников всегда могла сделаться – и не раз делалась – опаснее армии врага. До известной степени, впрочем, военные силы уравновешивались тем, что карфагенское правительство всегда имело наготове огромное количество всевозможных запасов, необходимых для войны, имело различные орудия и машины и до 300 боевых слонов, а всего более – несравнимым превосходством карфагенского флота над римским. Вообще силы Рима и Карфагена были приблизительно равны.
Серьезный удар Риму можно было нанести только в Италии, а Карфагену – только в Либии. Но с появлением врага в Италии настоящая война только начиналась, а с появлением врага в Либии она уже должна была привести к осаде столицы, осада же, без вмешательства какой-либо исключительной случайности, должна была рано или поздно сломить и само геройское сопротивление.