Монастырские тюрьмы в борьбе с сектанством: К вопросу о веротерпимости

Конец Соловецкой тюрьмы

Я имею возможность сообщить довольно крупную новость, имеющую, как мне кажется, немаловажное общественное значение: знаменитая историческая тюрьма, находившаяся в Соловецком монастыре, тюрьма, которая сыграла такую печальную роль в истории религиозно-этических, а отчасти и социально-политических движений русского народа, ныне прекратила свое существование.

При посещении минувшей осенью[27] Архангельской губернии мне удалось собрать некоторые сведения о последних днях этой исторической тюрьмы.

Благодаря глубокой тайне, облекавшей обыкновенно все, что касалось до ссылки в Соловки и заточения в монастырской тюрьме, в общество, в публику проникали лишь крайне отрывочные и самые скудные сведения относительно лиц, подвергавшихся этой тяжелой каре, а также о тех условиях, которые окружали узник в в Соловецкой тюрьме.

Не уходя "в глубь веков" и не касаясь таких эпох русской исторической жизни, каковы, например, царствование Ивана Грозного или Петра Первого, когда Соловецкие башни, подземные тюрьмы и "каменные мешки", устроенные в монастырских стенах, были переполнены еретиками и государственными преступниками, мы в нескольких словах напомним читателям о более близкой к нам эпохе, а именно о том, что происходило в течение последних трех царствований.

Ссылка в Соловки, как мы уже говорили в предыдущей статье, особенно широко применялась во все продолжение царствования императора Николая Павловича, который охотно прибегал к этому наказанию, подвергая монастырскому затечешь: сектантов, раскольников, офицеров, монахов, студентов, священников, помещиков, крестьян, чиновников, купцов, солдат и т. д.

Преступления, которые карались ссылкою в Соловки и заточением в монастырской тюрьме, отличались необыкновенным разнообразием и разнохарактерностью. Однако, не может подлежать сомнению, что огромное большинство арестантов Соловецкой тюрьмы составляли, так называемые, религиозные преступники, ЕС преступники против господствующей религии и церкви. Но прежде чем подробнее остановиться на этой главной группе, мы скажем несколько слов о других, менее значительных группах. К числу их прежде всего следует отнести лиц, ссылавшихся в Соловки за политические преступления.

Из числа этой категории лиц при Николае Павловиче были, между прочим, заключены в Соловецкую тюрьму бывшие студенты Московского университета, Николай Попов и Михаил Критский, прикосновенные к делу декабристов. Ват-ВМС, в 30-х годах, был сослан в ту же тюрьму священник Владимирской губернии Лавровский "по подозрению на него в подбрасывании возмутительных листков по разным местам Владимирской губернии". В этих листках "порицалось крепостное право и советовалось крестьянам писать письма к детям в армию, советуя им возмутиться для уничтожения крепостного права". Следует заметить, что Лавровский все время самым решительным образом отрицал свое участие в этом деле, и, судя по всем данным, нужно думать, что он действительно совершенно не был причастен к этому делу и является жертвой ошибки со стороны тогдашнего правосудия, которое олицетворял собою жандармский полковник Маслов, производивший по этому делу дознание и следствие.

Далее, в 50-х годах, в Соловецкую тюрьму попал бывший студент Киевского, а потом Казанского университета Георгий андалузский "за вредный образ мыслей и злонамеренные сочинения". Судя по тому, что при обыске у него найдены были разные "бумаги и стихи мятежного содержания, имевшие целью восстановление малорусской народности", южно думать, что андалузский принадлежал к партии украинофилов.

В царствование Александра II в 1861 г. был Аслан в Соловки "под строжайший надзор" священник Пензенской губернии Федор Померанцев за неправильное толкование манифеста 1861 года", следствием чего произошло возмущение крестьян графа Уварова, для прекращены которого потребовались войска.

В 1864 году в Соловки был прислан студент Казанской духовной академии священник Яхонтов за совершение панихиды по Антоне Петрове, убитом в селе Бездне, Казанского уезда, во время усмирения крестьянского возмущения, вызванного введением уставных грамот. Вместе с о. Яхонтовым ссылка в Соловки угрожала тогда и студенту IV курса Казанск. дух. акад. иеродиакону белению, но по ходатайству некоторых духовных лиц заменена назначением о. иеродиакона мелется (прямо с IV курса академии), на миссионерское служение в Восточную Сибирь, в ведете Вениамина, Архип. Иркутского. В Сибири о. Мелетий дописывал и свое кандидатское сочинение. Архип. Вениамин принял горячее отеческое участие в судьбе злополучного инока и постепенно возводил его по ступеням Иерархического служения. впоследствии о. Мелетий сделался преосвященным Мелетием, епископом Якутским и Вилюйским, скончался в сане епископа Рязанского и Зарайского.

Затем, в конце 1879 г. в Соловецкой тюрьме застаем крестьянина Тверской губернии Якова Потапова за участие в известной демонстрации, бывшей в Петербурге, на Казанской площади 6 декабря 1876 г., и крестьянина Ярославск. губернии Матвея Григорьева, "осужденного особым присутствием Сената 18–25 января 1877 года за государственное преступление" К этой же группе следует отнести лиц, ссылавшихся в Соловки "за произнесете дерзких, неприличных и оскорбительных слов на счет Высочайших особ и государственной власти" За такие именно поступки были заключены в Соловецкую тюрьму, между прочим, поручик Горожанкой, крестьянин Скотин и многие другие.

Нередко «дерзкие» и «оскорбительные слова» против Высочайшей власти истекали из неправильного «превратного» и «нелепого» понимания священного писания. Так, хорунжий оренбургского казачьего войска подвергся заключению в Соловецкой тюрьме "за нелепые толкования священного писания с дерзновенными выражениями против Высочайших особ и власти".

Случалось, что дерзкие и оскорбительные слова произносились без всякого злого умысла, "в пьяном виде", но и это обстоятельство не избавляло виновных от знакомства с монастырским казематом. Так, священник Тульской губернии Васильев "в пьяном виде произносил дерзкие слова, относящиеся к особе государя". По доносу священник был предан суду Тульской уголовной палаты, которая приговорила его к каторге, но государь повелел заключить его в Новосильский монастырь Так как по отзывам монастырского начальства священник Васильев и там продолжал вести буйный и пьяный образ жизни, то Св. Синод решил послать его в Соловецкий монастырь.

Наконец, в Соловецкую тюрьму ссылались не только за дерзкие и оскорбительные слова, но и за мнения и рассуждения, раз эти последние расходились с общепризнанными взглядами на церковь и государственную власть. Так, некто Федор Подшивалов был заключен в монастырскую тюрьму "за мнения его о религии и гражданском устройстве, обнаруживающие превратность идей его о сих предметах". Крестьянин Ярославской губернии Никитин — "за непреоборимое упорство в своих вредных мнениях о благословенном кресте, духовной песни аллилуйя и других религиозных предметах и дерзкая политические рассуждения".

Помимо своего главного назначения — служить местом заточения для преступников против церкви и государства, Соловецкая тюрьма являлась в то же время, в известной степени, смирительным домом для разных «буйных» и «дерзких» голов Так, подполковник Ганнибал попал в эту тюрьму "за буйство и дерзкие поступки"; священник Семенов — "за произнесение дерзких слов", губернский секретарь Дыбовский — "за дерзости и богохульство" и т. д.

Некоторые лица ссылались в Соловки по ходатайству своих родственников за развратное поведение, буйство и пьянство. Так, например, корнет Сперанский "за развратное поведение, пьянство и буйство, — по жалобе отца своего", был Аслан в Соловки до тех пор, "пока утвердится в доброй нравственности и особенно в правилах нашей религии".

Далее, в Соловецкую тюрьму ссылались лица, совершившие особенно тяжкие уголовные преступления, в роде убийства близких себе людей: отца, матери, жены, детей, а также виновные в таких противоестественных преступлениях, как, например, кровосмешение и т. п. Московский купец Кирьянов был заточен за убийство своей родной сестры Особенно же часто заточались в Соловки лица, совершившие убийство в припадке сумасшествия. Один заводской мастеровой был сослан в Соловецкую тюрьму "на вечное содержание за убийство в припадке сумасшествия отца своего и жены". Военный поселянин Псковского округа был сослан в Соловки "для покаяния на всю жизнь за убийство в скрытном сумасшествии трех своих дочерей и родного брата, а также за покушение произвести многие (друге) убийства".

Случайное, нечаянное убийство каралось с той же суровостью, как и намеренное, при чем даже детский возраст не освобождал от монастырского заточения. Так, "малолетний казачий сын Иван Понасенко был заключен в Соловецкую тюрьму за убийство 8-ми месячной девочки". В момент совершения этого убийства Понасенке было не более 10-ти лет. И хотя едва ли можно сомневаться в том, что это убийство было совершенно случайное, по неосторожности, тем не менее, несчастный ребенок пробыл в монастырской тюрьме около шести лет, пока наконец не был сдан в солдаты.

Крестьянин Тамбовской губернии, Иван Безтолченов, за кровосмешение со своею снохою, был Аслан в Соловки по определению Святейшего Синода, в виде эпитемии на семь с половиною лет, т. д.

Переходя к группе религиозных преступников, необходимо отметить, что чаще всего монастырскому заключению в Соловках подвергались вожаки и руководители раскола — старообрядчества, а также основатели и главные деятели разных сект, в роде известного безпоповца, костромского купца Папулна, есаула донского войска Евлампия Котельникова, известного мистика, игумена Селенгинского монастыря Израиля, основателя Деснаго братства, артиллерийского капитана Ильина, "духовного царя" прыгунов Рудометкина, пермского купца Адриана Пушкина, наставника саратовских молокан Петра Плеханова, знаменитого в летописях секты бегунов или странников Никиты Семенова Киселева и т. д.

Рядовые же, обыкновенные раскольники и сектанты ссылались в Соловки большею частью тогда, когда они были обличены или же только заподозрены в распространении раскола или сектантства. Несоблюдение тех или иных таинств православной церкви точно так же каралось Соловецкой тюрьмой. Так, например, трое солдат были сосланы в Соловки "за несогласие крестить детей своих по обряду православной церкви".

Все арестанты всегда присылались под строгим секретом, при чем весьма часто причины ссылки и заточения того или другого лица указывались лишь в самых общих чертах, например, в таком роде: высылается "за противозаконные и крайне вредные по расколу действия", или же: "за пребывание в ереси и отрицание таинств исповеди и святого причащения", или: "за распространение вредных толков о вере и богопротивные деяния"; или: "за надругательство над св. иконами"; или: "за вторичное обращение из православия в раскол"; или: "за духовное преступление, в которое он (штабс-капитан Щеголяв) был вовлечен безнравственностью и невежеством" и т. д. Но и такого рода краткие характеристики делались далеко не всегда, нередко же причины заточения определялись еще более лаконически и в то же время еще более неопределенно, как, например: "за раскольничество", "за старообрядчество", за раскольническую ересь" и т. д. Наконец, в числе заключенных в монастырской тюрьме были и такие, относительно которых даже само монастырское начальство было в полной неизвестности о причинах, вызвавших их заточение.

Множество лиц ссылалось в Соловки "за отпадение от православия" и "за совращение в раскол или ересь". Чиновник 8-го класса Крестинной был заключен в Соловецкую тюрьму "за совращение себя (!), жены своей и детей в раскольническую ересь безпоповщины". С особенною же строгостью преследовалось совращение в раскол нижних воинских чинов.

Довольно часты были случаи, когда в Соловки ссылались за отказ от военной службы; такие отказы большею частью происходили по мотивам религиозного характера. Так, рекрут из крестьян Московской губернии, молоканин Иван Шурупов, 9 лет, по принятии на службу, "отказался дать присягу, несмотря на всевозможные принуждения", Свой отказ он мотивировал тем, что, по слову ожив, нужно служить одному Богу, а потому служить государю он не желает и присягу принять отказывается, опасаясь быть клятвопреступником. Император Николай Павлович на докладе о Урусове положил резолюцию об отправке его под конвоем в Соловецкий монастырь. Гвардейцы Николаев и Богданов бежали из военной службы в раскольнический скит, устроенный в лесу одним мещанином. При поимке один из гвардейцев отказался вовсе служить в военной службе, как несогласной с его убеждениями, и не хотел присягать, другой же, хотя и присягал, но с условием, чтобы ему дозволено было поведывать старообрядчество. За это военное начальство решило прогнать их сквозь строй и отдать в арестантские роты, но государь повелел заточить их в Соловецкий острог.

При ссылке в Соловки сектантов и раскольников, только в редких, сравнительно, случаях определялась та секта, к которой принадлежал заточаемый в монастырскую тюрьму, чаще же всего писалось, что такой-то ссылается "за богопротивную ересь" или "за распространение сектантских толков и дерзость против духовных властей", но в, чем именно состояла эта ересь или это сектантство — не объяснялось.

Впрочем, о принадлежности соловецких узников к той или иной секте иногда можно догадаться и по тем кратким характеристикам, которые заключались о них в делах. Так, например, не трудно узнать последователей известной секты бегунов или странников в следующих характеристиках Соловецких узников: "Егор Иванов — из бродяг, ссылается за Сократе своего звания и непризнавание никаких властей"; или NN — "неизвестный бродяга за непризнавание святых угодников, Государя Императора и начальственной власти", или "бродяга непризнающий власти и Зелики" и т. д.

Только последователи одной секты всегда определялись точно, это — скопцы, которых не мало перебывало в Соловецких казематах Один из них, крестьянин Антон Дмитриев, за оскопление себя и своего помещика графа Головкина был заключен в монастырскую тюрьму «навсегда». Он пробыл в заточении… страшно сказать!., целые 65 лет… В числе скопцов, сидевших в Соловецкой тюрьме, встречаются привилегированные, чиновные лица, как, например, штабс-капитан Созонович.

Священники подвергались монастырскому заточению чаще всего "за побег к раскольникам". К этой главной вине нередко присоединялись еще другие, в роде нетрезвой жизни, пьянства, буйства и т. п. Священник Алексей Степанов был заточен в Соловки "за законопротивные поступки, нетрезвость буйство и побег к раскольникам со вступлением в их секту". Монахи ссылались в Соловки за уклонение в ересь, "за порочную жизнь", "за лживые и клеветнические донос", "за пьянственное и развратное поведение" и т. д.

Если судить по официальным делам, то «еретичество» некоторых лиц, из числа попадавших в Соловецкую тюрьму, иногда заходило слишком далеко. Так, например, в 50-х годах в Соловецком остроге содержался придворный певчий, окончивший курс Черниговской духовной семинарии, Александр Орловский, обвиненный не более не менее как в безбожии. Однако, если основываться на рукописи самого узника Орловского, то атеизм его состоял лишь в том, что он в пьяной компании, желая похвастаться своею ученостью и своим либерализмом, произнес несколько дерзких слов против религии. Слова эти кем-то из присутствующих были переданы начальству, вследствие чего и возникло дело по обвинению Орловского в атеизме. Результатом этого дела было заточение Орловского в Соловках.

Из сект, особенно далеко ушедших от учения православной церкви, едва ли не первое место принадлежит субботникам, т. е. последователям секты Иудействующих. Как известно, субботники отрицают в корне не только православие, но и все христианство, исповедуя убеждение, что обещанный Богом Спаситель мира, Мессия, до сих пор еще не явился. В числе арестантов Соловецкой тюрьмы было несколько последователей "еврейской веры", которым ставилось в вину их "отпадете от христианства".

Что касается отпадения от православия, в чем обвинялось огромное большинство Соловецких узников, то нередко отпадение это выражалось в крайне резкой форме; так, например, по отзыву настоятеля монастыря, вахтер Иван Бураков был заключен в Соловецкую тюрьму "за отступление от православия в раскол, какого еще не бывало: ни чему не верит". По отзывам того же архимандрита, Бураков — "величайший богоотступник", который "никаких увещаний не принимает, святыню, догматы и самого Иисуса Христа хулит, верит каким-то явлениям и поныне ожидает изменения в церкви и во всем

Но неизмеримо чаще мы встречаемся с такими случаями, когда монастырское заточение постигало людей за проступки, которые, казалось бы, не заключали в себе ничего ужасного. Так, например три солдата были заключены в Соловецкую тюрьму "за старообрядчество". Рядовой Потайников попал в монастырскую тюрьму "за заблуждение в понятии св. писания". Снопе ссылались в Соловки "за объявление нелепостей" или же "за нелепые предсказания". Крестьянин Сергеев был заточен "за крещение себя двуперстным сложением по раскольнически и рассказы нелепостей от религиозного наступления" и т. д. Подобных примеров можно было бы привести множество.

Выше вы видели, что весьма значительную часть группы политических узников Соловецкой тюрьмы составляли лица, сосланные туда за дерзкие и оскорбительные слова против государственной власти и ее высших представителей. Точно так же и среди лиц, заточенных в Соловки за религиозные преступления и проступки, мы встречаем множество лиц, сосланных за дерзкие и «богохульные» слова против религии, церкви, духовных властей, а также за дерзкие слова о таинствах православной церкви, иконах и т. д. Крестьянин Вятской губернии Семен Шубин "за старообрядчество и богохульные слова на св. дары и церковь" просидел в Соловецкой тюрьме… целые 63 года! Учитель Воскресенский "за дерзкие и богохульные слова" был заключен в Соловецкую тюрьму "на всю жизнь"

Особенно сурово каралось "оскорбление святыни", когда оно выражалось не только в словах, но и в действиях В этих случаях виновные наказывались монастырским заточением даже тогда, когда все обстоятельства дела явно доказывали полную невменяемость лица, совершившего это преступление. Так, неслужащий дворянин Мандрила, живший в своем имении в селе Чепчугах, Казанскаго уезда, и страдавший явным психическим расстройством, за оскорбление святыни в сельской церкви был сослан в Соловки и подвергнуть строгому одиночному заключению в монастырской тюрьме.

Приведенные здесь факты, без сомнения, доказывают, во-первых, что Соловецкой тюрьмой наказывались лица, виновные в самых разнообразных преступлениях и проступках, а, во-вторых, наглядно рисуют, какую действительно важную, огромную роль в общественной, народной жизни России играла эта историческая тюрьма даже в ближайшее к нам время.

Кому случалось лично бывать в Соловках, тот наверное никогда не забудет того тяжелого, удручающего впечатления, какое неизменно на всех производила монастырская тюрьма, известная у местных жителей под именем «острога» и "темницы".

Старинное, мрачное здание в три этажа высилось над каменной стеной, которая отделяла его от других монастырских зданий. Особенно ваше внимание приковывали к себе ряды маленьких темных окон с тусклыми, позеленевшими от времени стеклами, с толстыми тройными рамами и двойными железными решетками.

Тюрьма состояла из тесных, полутемных казематов, пропитанных затхлой сыростью и зловонием «парашек» и лишенных всякой вентиляции Вообще, здесь никто не думал ни о необходимости вентиляции, ни о соблюдении других не менее важных и элементарных требований гигиены и санитарии. Соловецкая тюрьма, как и все вообще монастырские тюрьмы, — стояла вне всякого контроля судебных и тюремных учреждений и находилась в полном и единоличном заведовании настоятеля монастыря, который и считался ее «комендантом». Пища была грубая и скудная. Арестанты радовались как дети, когда им приносили свежий, мягкий хлеб.

Тяжесть положения лиц, заточенных в монастыре, особенно усиливалась благодаря климатическим, совершенно исключительным, условиям Соловецкого острова: постоянные туманы, плотно окутывающие землю, холодное, нелюдимое море, длинные, полярные ночи, бесконечные суровые зимы, тьма и мрак, жестокие пурги и лютые морозы — вот, что окружало узников, томившихся в сырых и смрадных казематах монастырской тюрьмы долгие — долгие годы а зачастую и целые десятки лет.

Особенно тяжело, конечно, было положение здесь уроженцев юга: жителей Украины, Новороссии и Кавказа.

В течете всей зимы обитатели Соловок бывают совершенно отрезаны от всего остального мира, к ним не достигают ни письма ни газеты, так как всякие сообщения с материком прекращаются. Вольные и невольные обитатели Соловок находятся в полном неведении того, что творится на белом свете, что происходит за пределами их пустынного острова. Только с первым пароходом, который придет к ним весной или, правильнее говоря, летом, они узнают о Том, что произошло за все то время, в течете которого они лишены были возможности всякого общения с живыми людьми.

С страстным нетерпением ждут лета жители крайнего севера, но для обитателей Соловецкой тюрьмы и лето не приносит радости и счастья, так как в течете лета надзор за арестантами и вообще строгости заключенья значительно усиливаются вследствие боязни побега. Зимой из Соловок бежать никуда невозможно. Поэтому в течете зимнего времени арестанты пользуются некоторой свободой: их выпускают из камер на монастырский двор за водой, за дровами, за пищей. Но с приходом первого же судна условия резко меняются, арестанты лишаются права выходить из ворот тюрьмы, казематы их затворяются на замок, надзор за тюрьмой усиливается, принимаются все меры к тому, чтобы арестанты как-нибудь не вошли в сношения с богомольцами и другими лицами, посещающими летом Соловки.

Тюрьма, которая была до самого последнего времени в Соловках, получила свое начало в 1718 г., когда в северо-западном углу монастыря, близ Короженской башни с земляными тюрьмами, построена была большая двухэтажная «палата». Нижний этаж этой палаты в 1798 году был приспособлен для тюремных помещений, при чем на первый раз в нем было устроено 12 казематов, или же "арестантских чуланов". Спустя 30 лет, в 1828 году, в царствование Николая Павловича и второй этаж этой палаты был обращен в тюрьму, при чем в нем было устроено 16 казематов, или чуланов.

В это время, т. е. в начале только — что минувшего столетия, караульные солдаты, которые стерегли арестантов, помещались в Том же самом здании тюрьмы: коридоры между арестантскими «чуланами» служили помещением для солдат. Такое близкое соседство стражи с арестантами часто вызывало разные неприятная столкновения между ними, а потому в 1842 году, по просьбе архимандрита Алания, солдат и офицера построена была особая казарма, а тюрьма увеличена надстройкою третьего этажа. В таком виде она существовала до самого последнего времени, т. е. до осени прошлого 1903 г. По свидетельству г. Колчина, в Соловках сохранилась легенда, относящаяся до постройки этой тюрьмы. Известно, что в одном из самых мрачных казематов, расположенном на южной стороне монастырской крепостной стены, долгое время находился в заточении последний кошевой атаман Сечи Запорожской Кольнишевский. Будучи уже глубоким стариком, он просидел в этом каземате целые 16 лет, после чего вдруг выяснилось, что он ни в чем не был виноват. И вот рассказывают, что царь, освободив Кольнишевского, захотел чем-нибудь вознаградить его за перенесенные им страдания и приказал спросить у него: чего он хочет себе в награду?

— "Стар я стал, — отвечал Кольнишевский, — мирские почести меня не прельщают, богатство мне не нужно: не прожить мне и того, что у меня есть…

Если же царь-батюшка хочет меня пожаловать, пусть он прикажет выстроить для преступников настоящую тюрьму, чтобы они не маялись, как я, в душ казематах крепости".

Долгое время глубокая тайна скрывала все то, что касалось заточения людей в монастырские тюрьмы. Долгое время русская печать не имела возможности касаться вопроса о монастырских заточениях и, в частности, вопроса о Соловецкой тюрьме и условиях содержания в ней заключенных. Только в 1880 г., благодаря тем совершенно случайным и кратковременным облегчениям, которые получила наша пресса при Лорис-Меликове, явилась возможность заговорить о Соловецкой тюрьме, поднять вопрос о необходимости освобождения лиц, содержащихся в ней, и, наконец, поставить вопрос о настоятель ной необходимости возможно скорее и раз навсегда покончить с этой давно отжившей формой наказания, от которой так и веет средними веками.

Можно думать, что и в правительственных сферах мало-помалу пришли к убеждению о полной непригодности Соловецкой тюрьмы. И вот мы видим, что с течением времени число лиц, ссылаемых в Соловецкую тюрьму, постепенно становится все меньше и меньше. В 1886 году этой тюрьме был нанесен сильный удар: командующий войсками С.-Петербургского военного округа Великий Князь Владимир Александрович, посетив Соловки и найдя, что воинская команда, на обязанности которой было караулить арестантов монастырского острога, совершенно там излишня, в виду незначительности числа арестантов, — сделал распоряжение о переводе этой команды из Соловок.

Окончательному упразднению Соловецкой тюрьмы, как говорят, не мало содействовал бывший военный министр А. Н. Куропаткин, лично посетивший Соловки летом 1902 года. Как бы то ни было, но в следующем же 1903 году состоялась передача правительством тюремных зданий в собственность Соловецкого монастыря. Кроме главного здания, в котором была тюрьма, монастырю передан также двухэтажный каменный флигель, где помещались караульные команды и офицер. В прежней тюрьме, в казематах которой еще недавно томились узники, теперь устраивается братская больница с церковью. В это же здание переведены монастырские схимники. Флигель, служивший ранее для военной команды, теперь занять квартирой врача и аптекой. По распоряжению А. Н. Куропаткина, в Соловки командирован военный врач, который будет ежегодно заменяться другим. До сих пор Соловецкий монастырь был лишен всякой медицинской помощи, если не считать фельдшера, от времени до времени посещавшего Соловки.

В настоящее время из числа бывших узников, сидевших в монастырской тюрьме, в Соловках, если не ошибаемся, остается один только Петр Лаврентьев, сосланный сюда в заточение 23 года тому назад. Теперь он живет на Секирной горе, в скиту. Несмотря на долголетнее тюремное заключение, Лаврентьев и по сейчас не оставил своих прежних убеждений, и, как нам сообщают, "пользуется каждым случаем, чтобы громить и бичевать монахов". Впрочем, люди, имевшие случай беседовать с Лаврентьевым, уверяли нас, что двадцатилетнее тюремное заключение оставило глубокие следы в его душевном строе, в конец расстроив его психику. По уверению этих лиц, в настоящее время Лаврентьев представляет из себя жалкого, полупомешанного человека.

С упразднением Соловецкой тюрьмы навсегда прекратилось монастырское заточение, этот мрачный остаток давно прошедших веков. Но ссылка в Соловки не прекратилась. К сожалению, и сейчас ссылка в Соловецкий монастырь практикуется в широких размерах. Впрочем, необходимо заметить, что в настоящее время в Соловки ссылаются почти исключительно лица духовного звания и сана, чаще всего монахи, провинившиеся против монастырского устава.

В течете 1902–1903 года в Соловецком монастыре было 10 человек ссыльных Иеромонахов и иеродиаконов. Вот их имена: Феофан, Павел, Илиодор, Серафим, Исихий, Пафнутий, Ираклий, Всеволод, Николай и Александр. Некоторые из них «запрещены» и находятся под эпитемией бессрочно Сосланы они на неопределенное время, впредь до дальнейшего распоряжения Св. Синода. Жизнь в Соловках этих ссыльных монахов, конечно, очень не завидна. Большая часть их разослана по дальним скитам монастыря под строгий присмотр.

Но кроме монахов, прегрешивших против монастырского устава, в Соловки до сих пор ссылают также лиц виновных или же только заподозренных в «еретичестве». Так, в настоящее время в Соловецком монастыре находится в ссылке "за ересь" расстриженный архимандрит Михаил и его последователь монах Исаакий. Оба они сосланы в Соловки, как говорят тамошние монахи: "до конца их живота" под строжайший надзор настоятеля монастыря Между прочим им безусловно воспрещена всякого рода переписка с кем бы то ни было.

В чем, собственно, состояла ересь бывшего архимандрита Михаила, мне, к сожалению, узнать не удалось, так как о причинах, вызвавших его ссылку, Соловецкие монахи говорят крайне неохотно, и вообще все это дело сохраняется в великой тайне. Если верить рассказу одного лица, имевшего случай, по его словам, видеть формуляры архимандрита Михаила и монаха Исаакия, то можно заключить, что оба они сосланы за ересь хлыстовского характера. По рассказу этого лица, архимандрит Михаил, влюбившись в деревенскую девушку, настолько возвеличил ее, что стал считать ее безгрешной и даже святой. Исаакий разделял убеждение своего архимандрита и тоже доказывал святость этой девушки.

Таким образом, отныне Соловецкая тюрьма, прекратив свое долгое и печальное существование, отошла, наконец, в область истории. Мрачную, кровавую память оставила она по себе в сердцах многих тысяч русских людей. Дамокловым мечом висела эта тюрьма в течение целых столетий над мыслью и совестью русского народа. Отныне мрачные казематы и «чуланы» не будут уже более пугать и страшить тех, чья пытливая мысль в поисках за духовным, этическим обновлением пойдет с колеи готовых, избитых шаблонов, выйдет из тесных казенных, официальных рамок.

Этому, конечно, нельзя не порадоваться от всей души, но…

Но при этом не следует, однако, забывать, что Соловецкая тюрьма, к сожалению, была не единственной в своем роде. Не следует забывать что в одном из центральных монастырей России — Суздальском Спасо-Евфимевском — до сих пор продолжает функционировать крепость-тюрьма, в которой и сейчас томятся 14 человек "преступников против религии и церкви". Следовало бы, наконец, вспомнить об этих несчастных, очевидно, совершенно забытых людях, тем более, что некоторые из них находятся в одиночном заключении монастырской тюрьмы уже более 10-ти, 15-ти и даже 20-ти лет. Так, например, уроженец Нижегородской губернии Николай Иванович Добролюбов сидит в Суздальской монастырской тюрьме уже 25 лет…

Неужели двадцатилетнего сурового одиночного заключения не достаточно для того, чтобы загладить и искупить даже несомненную, вполне доказанную и притом серьезную и важную вину? Соображение это имеет за себя тем больше оснований, что виновность многих лиц, томящихся в монастырских тюрьмах, отнюдь не может считаться вполне доказанной.

При подобных условиях полная амнистия всем томящимся в монастырских тюрьмах явилась бы актом необходимой справедливости.

Горячо хотелось бы видеть этот акт осуществленным именно теперь, в трудные дни, переживаемые нацией, когда для русского общества и народа так особенно важно и дорого, с одной стороны, полное духовное единение, а, с другой — подъем бодрого общественного настроения…