Монография полковника

Меня зовут Терезина Салло, и вы читаете мои последние слова.

Это не гипербола, и я бы не хотела, чтобы вы воспринимали мои слова как что-то мелодраматическое. Я ненавижу пустые преувеличения, ведь зачастую правда сама по себе очень драматична.

Я затворница по собственному выбору и за свою долгую жизнь обзавелась лишь маленькой горсткой близких друзей. Те щедрые души, которых мне посчастливилось считать таковыми вместе с моим покойным мужем описали бы меня как почтенную женщину спокойного характера, трезвомыслящую и крайне расчетливую. Можно смело сказать, что я – закрытый человек обычно не склонный к бурным публичным проявлениям чувств.

Когда будете читать дальше, я хочу, чтобы вы об этом помнили.

Эта запись существует только для того, чтобы вы узнали правду, невзирая на все домыслы и слухи, которыми могут обрасти обстоятельства моей смерти.

Хотя, подозреваю, что спасибо вы мне за эту правду не скажете.

Я пишу при свечах в стенах Кардофийского хранилища, которое находится в Сервадак Магна, столице сектора Йервонт. В настоящее время я сижу за испачканным чернилами столом в кабинете Главного Архивариуса. Именно эту должность мне посчастливилось занимать в течение трех десятилетий перед выходом на пенсию.

Если вы не знаете о Кардофийском хранилище, позвольте мне кратко вас просветить. Это почтенное учреждение, основанное в последний год М36, для сохранения истории нашего мира и окружающих его подсекторов, которое занимало свое нынешнее здание вот уже в течение последних четырех тысячелетий. Это величественное строение является весьма похвальным образчиком постаккадской готики и может похвастаться большим количеством прекрасных коллекций. Здесь находятся записи по ранней имперской истории, произведения искусства Эклезиархии и, к сожалению, незаменимая в свете нынешних обстоятельств коллекция рукописей доотступнических времен.

Но я отвлеклась – моя неискоренимая привычка, которую я теперь должна попытаться обуздать, ибо время мое на исходе, и я боюсь, что моя решимость может поколебаться, если я буду слишком медлить. Таким образом, Дорогой читатель, со всей добросовестностью и отвращением к подстрекательской риторике, пожалуйста, прошу Вас поверить в мое следующее заявление:

В поместье Грейлок я столкнулась с истинным злом.

Для любого, кто знал меня, не было сюрпризом, что я приняла приглашение Гаррета Грейлока составить каталог коллекции антикварных книг его покойной матери.¹ Мне, конечно же, было известно о покровительстве полковника и её щедрых пожертвованиях, но я всегда имела дело только с ее представителями и никогда не встречалась с этой женщиной лично.

Ее жесты благотворительности вызывали у моих подчиненных лихорадочные размышления о том, какие же еще книги и эзотерические знания может хранить полковник. По слухам, ее частная коллекция была чрезвычайно обширна и включала в себя тома настолько древние, что даже простое прикосновение обратило бы их в прах. Подобных разговоров я не одобряла, но мое согласие на просьбу ее сына было вызвано в немалой степени именно моим собственным любопытством. Без сомнения, вы можете привести множество примеров того, как потакание этому вдохновляющему чувству приводило к печальным последствиям.

Сколько я себя помню, преданность работе была моей путеводной звездой, моим указующим маяком, установленным на небосводе самого моего существа Императором, да будет благословенно Его имя. Эта преданность выдержала все препятствия на моем долгом жизненном пути. Даже те ужасные события, которые позже произошли в поместье Грэйлок, не сломили ее.

И именно она привела меня сегодня вечером в хранилище.

Более века я работала в Кардофийском хранилище, сменяя должность за должностью. В тринадцать лет меня приняли подносчиком чернил, и я старательно и методично поднималась в иерархии местных академических кругов, подлых и подчас замаранных кровью, как любое поле битвы в соседнем подсекторе Оциллярия, чтобы в итоге достичь высокого и почетного ранга Главного Архивариуса.

Под моим чутким руководством целеустремленные команды архивистов, лексикографов и сборщиков данных взвалили на себя бремя проведения историографических исследований и формирования достоверных данных, на основе которых, впоследствии будет описана великая кампания Лорда-генерала Милитанта Гексиора Падиры III. Спустя двадцать шесть лет после завершения этой работы наши труды были вознаграждены почетной сноской в «Истории поздних Имперских Крестовых походов», что стало предметом большой гордости для всех нас.

Со временем я возглавила усилия по архивированию проповедей Кардинала Саломы.² Это, надо заметить, было чрезвычайно неблагодарной задачей, учитывая склонность пожилого прелата не делать никаких записей касательно той кампании ни на бумаге, ни на грифельных досках, а также из-за крайне малого количества подтверждающих документов, сохранившихся после проблем с сыростью во времена Великого Присоединения.

Но, с каждым десятилетием, мне становилось все более понятно, что ведение Имперских архивов – занятие для молодых и выносливых людей. Мое здоровье пошатнулось. Сказывалось влияние многолетнего вдыхания фиксирующих порошков и консервирующих химикатов. Проведенные на легких операции лишь частично устранили накапливающиеся в течение долгих лет повреждения.

И вот, в то время, когда бушевали жаркие дебаты между консервативными фракциями по поводу различных методов архивирования, теми, кто даже не понимал важности таких вещей как массовая нейтрализация³ и применение стойких чернил, было принято решение, что мне пора, наконец, отложить перо и повесить свои архивные перчатки на спинку стула.

В возрасте ста тридцати лет меня отправили в отставку. Я получила все причитающиеся почести. Более того, в одной из довольно часто используемых галерей даже была установлена статуя, весьма похожая на меня. Мой муж думал, что меня передали слишком суровой, но я видела только скрупулёзность скульптора и преданность его своему делу. Но, надо признать, сходство с оригиналом мне очень нравилось.

Хотя поначалу меня и возмущала эта вынужденная отставка, я довольно быстро перешла к более неторопливому ритму жизни и вскоре нашла время читать исключительно для своего удовольствия без необходимости проведения перекрестных проверок, сортировки данных и тщательного индексирования. Простая радость от хорошо рассказанной истории стала для меня настоящим наслаждением, когда я заново открыла для себя произведения таких драматургов, как Филакен, Горсо и Шекспир.

Хотя я больше и не работала в хранилище, местные архивариусы, тем не менее, регулярно со мной консультировались, поскольку мой опыт все еще имел ценность. Многим из числа знатных и влиятельных семей этого мира требовался мой проницательный глаз, чтобы установить подлинность и определить ценность фамильных реликвий, императорских грамот и генеалогических документов.

Можно сказать, что в отставке мне жилось вполне хорошо и комфортно. До того дня, когда Теодоро покинул меня.

Тогда я только вернулась с долгой и утомительной работы по систематизации базы данных уголовных дел в соседнем портовом городе Хесарид. Это была недельная работа, позволившая провести надлежащую перекрестную проверку различных свидетельских показаний, в результате которой виновные в семидесяти шести нераскрытых убийствах были, наконец, привлечены к ответственности.

На следующий день после возвращения в Сервадак Магна я пожелала Теодоро спокойной ночи и удалилась на отдых, оставив его расслабляться в своем любимом кресле у окна с первым изданием "Сфер вожделения".

На следующее утро я проснулась в одиночестве и спустилась в гостиную. Там я нашла его, все еще сидящего в кресле с раскрытой на коленях книгой. Я придвинула к нему стул и сквозь застилающие глаза слезы дочитала за него те строки, что он начал. Я полюбила своего Теодоро с первого взгляда и теперь, когда его не стало, чувствовала зияющую пустоту в сердце.

Позже медики сказали мне, что Теодоро перенес разрыв аневризмы головного мозга, повлекший за собой субарахноидальное кровоизлияние, которое, вероятно, убило его моментально, прежде чем он смог понять, что происходит.

Он не страдал, и это было для меня единственным слабым утешением.

Недели, последовавшие за его смертью, кажутся мне серыми и совершенно пустыми, как будто все воспоминания о том периоде были поглощены волнами горя, столь же едкими, как радиоактивные бури, которые, как говорят, стерли с лица земли древнюю библиотеку Неоалександрии. Я мало что могу вспомнить из того времени, кроме бесконечных соболезнований и поддержки друзей, которые, несомненно, были желанными гостями в доме, но ничего не могли сделать, чтобы залечить пустоту в моей душе.

Тогда и прибыл запрос от Гаррета Грейлока в пергаментном конверте с монограммой и тисненым фамильным гербом – Принц-Тетрарх из набора карт для регицида.

Письмо внутри было лаконичным, и, что необычно, рукописным. Не привычные аккуратные свинцовые строчки, написанные сервитором-писцом, но неровный человеческий почерк, с чередующимся наклоном, то левым, то правым. Несмотря на то, что новый хозяин поместья Грейлок обращался ко мне несколько снисходительно, я была определенно впечатлена его личным подходом. В то время я не знала, служил ли Гаррет Грейлок в Астра Милитарум, но по резкому тону его письма было очевидно, что военная выправка матери передалась сыну по наследству.

У меня нет времени, чтобы воспроизвести содержание письма полностью, но если вкратце, то в нем требовалось, чтобы я отправлялась на юг, в Вансен Фоллс, и явилась в поместье Грейлок, где бы помогла составить каталог библиотеки полковника, ныне покойной. Вместе со щедрым гонораром в мое распоряжение будет предоставлен наземный автомобиль, а также все, что может только понадобиться для скорейшего завершения работы.

Как тонущий моряк, хватается за спасательный круг, являющийся его единственным шансом на жизнь, я ухватилась за эту возможность. Я хотела погрузиться в работу с головой, посвятить всю себя своему ремеслу, чтобы хоть как-то заглушить горе.

Я немедленно направила свое согласие.

На следующее утро меня ожидал наземный автомобиль: «Кийлен 580» из прошлого века. Я достаточно много путешествовала в свои годы, чтобы научится ценить комфорт и мастерское воплощение инженерного гения – этот автомобиль сочетал в себе и то и другое. Салон из мягкой кожи темно-красного цвета был призван сделать мое семичасовое путешествие на юг до Вансен Фоллс гораздо более терпимым.

Водитель оказался грубым и, к счастью, немым сервитором-шофером, что избавило меня от необходимости вести светскую беседу – занятие, которое я ненавижу и, к которому у меня явно недостает способностей. Освобожденная от необходимости общаться, я решила провести путешествие за чтением тех немногих сведений, которые мне удалось собрать о покойном полковнике Грейлок и ее семье.

Но вскоре после того, как я покинула окраины Сервадак Магна, окружающая природа начала оказывать на меня странное воздействие, которое я раньше не испытывала. Мы часто путешествовали по окрестностям города вместе с Теодоро и наслаждались необузданным великолепием пейзажа. Теперь же он казался запустелым и угрожающим, как будто природа была на грани возвращения того, что люди когда-то забрали себе. И я обнаружила, что совершенно не могу сосредоточиться на своих исследованиях.

Каждый раз, когда я возвращалась к чтению, на меня накатывало беспокоящее ощущение, что за мной наблюдают пристальным, нездоровым взглядом, хищным и оценивающим. В юности я, будучи довольно привлекательной, как и большинство представительниц моего пола, часто испытывала это ощущение. И хотя прошло немало времени с тех пор, как я в последний раз становилась объектом для столь пристального внимания, это чувство было мгновенно узнаваемо. В конце концов, я отложила бумаги и просто сосредоточилась на том, что меня окружало.

Мы забирались все выше по мере того, как «Кийлен» покидал обжитые равнины внутренних районов и поднимался к более диким прибрежным горам. Дальше от города заросшие сорняками развалины плотно прижимались к потрескавшемуся и изгибающемуся шоссе, в то время как разросшиеся леса отбрасывали пролетающие тени на стекла окон наземного автомобиля. Красный папоротник и ржавый утесник простирались за линией деревьев, как пролитая кровь. Несколько сельскохозяйственных участков, которые нам попадались, казались совершенно бесплодными, и впечатление дополняла буквально окутывающая сборные спальные блоки и силосы аура ветхости.

Когда за подъемом над густым лесом выросли горы, мое странное беспокойство только усилилось. Склоны были слишком мрачными, а вершины – слишком высокими, как будто их специально вознесли на такую высоту, чтобы скрыть их секреты от всех, кроме самого решительного искателя.

Многочисленные ущелья и овраги прорезали ландшафт нашего маршрута, а древние железные мосты, перекинутые через них, на мой взгляд, были слишком ржавыми и запущенными. Дорога снова нырнула вниз, превратившись в рокритовую дамбу, пересекающую неосвещенную полосу окутанной туманом болотистой местности, к которой я испытала немедленную и инстинктивную неприязнь. На поверхности болот лежала пена и промышленный мусор, и я гадала, какие тайны могут скрываться под ее солоноватыми водами.

В какой-то момент моего долгого путешествия мерное раскачивание наземной машины вкупе с гнетущим мраком этого отрезка пути убаюкали меня, и я провалилась в беспокойную дремоту. Я и в лучшие свои времена спала очень чутко, а с тех пор, как разменяла свой двенадцатый десяток, бессонница и вовсе стала моим постоянным спутником, но что-то в однообразной мрачности этого окружения затянуло меня в сон. Была ли это ноющая мысль о нездоровых вещах, скрытых под болотом, или мое уже обострившееся беспокойство – я не знаю. Но сон, который просочился в мое сознание, привел меня в такой ужас, какой я никогда не испытывала раньше.

Я не помню, как погрузилась в сон. В одно мгновение я смотрела на болота, а в следующее – уже глубоко спала. Даже сейчас, когда я вспоминаю подробности, страх все еще ледяной рукой сжимает мои внутренности.

Это началось медленно, почти приятно – ощущение, что я плыву вниз, в темноту. Не было и следа опасности, наоборот, было даже приятно и уютно, как будто меня закутывали в любимое одеяло в холодную ночь. Затем качество темноты изменилось, и то, что когда-то было успокаивающим, стало угрожающим. Окутывающим. Удушающим.

...тошнотворная влага забивает мне горло. Парализующий холод скользит по моим конечностям. Пригвождает меня, не дает пошевелиться.

... тяжелый груз давит на меня. Белая льняная

ткань на моей шее. Сжимается. Душит.

... голос шепчет мне на ухо. Непристойности.

... ледяные пальцы проникают в мою

грудь. Приближаются к моему сердцу.

… впусти меня …

Вздрогнув, я проснулась. Я сидела, прислонившись к дверце машины, не в силах сделать вдох. Я попыталась заговорить, но воздух застрял в моих легких. Сердце бешено колотилось. Я ничего не смогу сказать... Паралич все еще держал меня в своих тисках.

Я могла только смотреть на отполированный металлический изгиб черепа сервитора-шофера.

Его голова медленно начала поворачиваться вокруг своей оси.

Как животное, попавшее в ловушку охотника, я испытала отчаянное желание убежать.

Я бы не вынесла вида лица сервитора. Я знала, что это будет что-то ужасное. Изуродованное лицо утопленника, всплывшего обратно на солнечный свет после долгих лет пребывания в зловонных глубинах. Его плоть была бы похожа на желе, раздутое и гниющее, глаза пожирали бы незрячие болотные твари, обычно живущие в изгнании в чернильной тьме внизу.

Но это было не так.

На меня взглянул Теодоро.

– Впусти меня, – сказал он, улыбнувшись.

А потом я проснулась. На этот раз по-настоящему.

С большим трудом мне удалось совладать с дыханием и убедить себя, что я не перешла из одного кошмара в другой. В конце концов, я уверилась, что больше не сплю, но, на всякий случай, в течение следующего часа, пока мы пересекали болото, мое внимание было приковано исключительно к машине. Текстура кожи моего сиденья, блеск хрома на дверной ручке, вибрация мощного двигателя, шорох шин по дороге…

Что угодно, лишь бы мой взгляд не блуждал по ужасному виду за стеклом.

Когда «Кийлен» въехал обратно на лесистые холмы, я вздохнула с облегчением, которое, увы, было недолгим – прибрежные скалы вздымались так круто и были столь мрачны, что казалось, они вот-вот обрушатся и раздавят меня своей необъятностью.

Совершенно точно – тот сон на болоте все ещё преследовал меня!

Это заставило мое воображение разыграться, поэтому я сделала несколько глубоких вдохов и прочла свои любимые строки катехизиса из «Благодеяний Императора».

Путешествие в родовое гнездо Грейлоков сильно выбило меня из колеи, но утешительные слова «Благодеяний», как и всегда, привели меня в порядок. Как я упоминала ранее, я считаю себя разумной женщиной, не склонной к полетам фантазии, но эта поездка наполняла мою голову дурными мыслями и мрачными фантазиями.

Вскоре дорога привела нас в долину, окруженную отвесными скалами. Температура в салоне «Кийлена» моментально упала, и мне с большой неохотой пришлось приказать шоферу-сервитору включить тепловой генератор машины. В конце концов, после бесконечно долгого спуска через холодную долину скалы раздвинулись, и я увидела великолепный маринистический пейзаж – Западный океан, простирающийся до самого горизонта.

Дорога петляла вниз по склону, пока мы не пересекли узкий мост из черной стали и не въехали в прибрежный городок такой прелести и красоты, что у меня перехватило дыхание – настолько он контрастировал с тягостным путешествием в это замечательное место.

Вансен Фоллс, а это был именно он, безмятежно раскинулся на внутренних склонах бывшего кратера от удара метеорита, всколыхнувшего земную кору более десяти тысяч лет назад. Подъем уровня океана и эрозия разрушили западную часть стены кратера, позволив воде хлынуть внутрь и образовать почти идеально круглую бухту с двумя выступающими мысами на севере и юге. Имперский храм из черного камня, добытого из окрестных гор, горделиво возвышался на самом северном мысе. Его причудливо изогнутый шпиль резко выделялся на фоне бледно-голубого неба.

На противоположном мысе находилось поместье Грейлок.

Первое, что я испытала – это изумление, ибо усадьба оказалась гораздо больше и красивее, чем можно было ожидать от жилища военного. За годы архивирования записей кардинала и Лорда-генерала Милитанта я имела возможность беседовать со многими, кто служил Империуму в качестве доблестных воинов, но даже самые старшие и прославленные из них никогда не жили в такой роскоши.

Словно в противоположность храму напротив поместье Грейлок было построено в основном из белого мрамора, с цветными вставками на куполах и длинными пурпурными знаменами, повисшими между рифлеными колоннами. Высокий портик его входа был величественнее, чем во многих Имперских святилищах, а из идеально ухоженных садов тянулись обширные виноградники, волнами буйной зелени спускавшиеся к береговой линии. Позолоченные беседки, похожие на разукрашенные птичьи клетки, усеивали склоны холмов, выходящих на море, и я тут же представила себя сидящей в одной из них с томиком «Братьев Кармасси», потягивающей что-нибудь сладкое.

То немногое, что мне удалось узнать о полковнике Грейлок за время путешествия в Вансен Фоллс, говорило лишь о достойной службе в кампаниях, проходивших по всему соседнему субсектору Оциллария, но, к сожалению, все источники были до безумия скупы на детали. Она была награждена орденом Хонорифика Империалис, но я не смогла найти никаких конкретных записей и описаний этого события. Ей было пожаловано разрешение уйти в отставку со всеми почестями, и я снова не нашла разумного объяснения, почему столь высокопоставленному и талантливому офицеру было позволено покинуть поле боя в то время, когда угроза была столь велика.

Войны против Архиврага бушевали по всему субсектору Оциллария еще до моего рождения. Я никогда не знала жизни без войны, без того, чтобы сыновья и дочери нашего мира не покидали своих домов, будучи почетной десятиной для Астра Милитарум. Каждый раз, когда я видела, как транспорты поднимаются на орбиту, я испытывала странную смесь эмоций. Вину и сожаление о том, что мы с Теодоро решили не заводить детей, которые могли бы послужить Императору, и, одновременно, облегчение от того, что мы никогда не отправим их умирать страшной смертью на какое-нибудь отдаленное поле боя.

Машина плавно двигалась по улочкам Вансен Фоллс, позволяя мне поближе рассмотреть сам город. Его каменные и деревянные строения говорили о периоде человеческого обитания, предшествовавшем Империуму. Люди на улицах, провожавшие глазами проносящийся мимо «Кийлен», были высокими, стройными и здоровыми.

Дорога, огибая Южный полуостров вела вверх. Вскоре шины зашуршали по гравию подъездной дорожки светлого дома, и мы остановились перед главным входом – внушительной двойной дверью из бледно-голубого дерева. Шофер-сервитор выключил зажигание и вышел, чтобы открыть мне дверь. Я не смотрела на него, боясь того, что могла увидеть. Воспоминание о сне на болоте было еще слишком свежо в памяти. Мои конечности затекли от долгого пребывания в машине, поэтому я была рада наконец-то размять ноги.

Вид был довольно впечатляющим – по ступенчатым склонам вела живописная дорожка, выложенная рельефными камнями. До меня донесся шум прибоя, и я глубоко вдохнула холодный воздух, наполненный слабым соленым привкусом. Также я ощутила запах свежевспаханной земли и едва уловимый, кислотный запах, принесенный ветром с окутанных промышленным смогом морских буровых платформ Адептус Механикус, видневшихся на горизонте. Позади меня открылась дверь и я обернулась.

Мужчина средних лет, одетый в отглаженный и накрахмаленный костюм-тунику из белоснежного льна, спустился по ступенькам, протягивая руку, чтобы поприветствовать меня. Я никогда с ним не встречалась, но сходство с его матерью, полковником, отметало все сомнения в его личности.

– Госпожа Салло, – сказал он. – Добро пожаловать в поместье Грейлок.

Гаррет Грейлок опередил неуклюжие попытки сервитора внести мои немногочисленные сумки внутрь и взвалил их на плечи с небрежной легкостью человека, не привыкшего к тому, чтобы за него все делали другие. Я, по своему обыкновению, путешествовала налегке, но вид хозяина поместья Грейлок, несущего мои дорожные чемоданы к своему дому, сразу же произвел на меня самое благоприятное впечатление.

Он поставил багаж на пол, и я, пользуясь моментом, осмотрелась.

Я стояла в просторном вестибюле с высокими потолками и арками, ведущими в соседние комнаты. Изогнутая каменная лестница, поднималась на верхние этажи. Слева от меня была приемная с немногочисленной мебелью, накрытой белыми простынями, а справа – просторный бальный зал, достаточно большой, чтобы с легкостью принять сотни гостей. Как и в приемной, мебель здесь тоже была задрапирована белой тканью.

Поместье Грейлок выглядело очень ухоженным и красивым, но сразу бросалось в глаза – здесь отсутствовали обычные украшения, которые можно увидеть в подобном жилище, например, свидетельства многовековой истории этого славного рода. Мне вспомнилось, как мы с Теодоро были последними гостями, покидавшими уединенный отель в северных горах, и его единственный смотритель усердно трудился, чтобы закрыть здание до того, как зимние снега перекроют дороги.

Единственный портрет висел напротив главного входа. Большая картина, написанная маслом, изображала полковника Грейлок, стоящую рядом с командирской машиной, полагаю «Саламандрой». Полковник была изображена в полевой форме, порванной в нескольких местах и запачканной кровью, и в заляпанных грязью сапогах. Бронзовый нагрудник был помят от многочисленных ударов, а разбитый шлем валялся у ее ног. В одной руке она держала силовую саблю, в другой – плазменный пистолет.

Солдатская лазвинтовка была перекинута через плечо.

Очевидно, Елена Грейлок была не из тех, кто бежал от ужасов войны.

Как ни натуралистична была остальная часть картины, внимание все равно притягивалось к ее аристократическому лицу, обрамленному седыми волосами, свободно спадавшими на шею. Выражение лица было аристократически отстраненным, но, в то же время усталым, а ярко выраженные золотисто-зеленые глаза говорили о непоколебимой целеустремленности.

Сходство между полковником и ее сыном было поразительным, хотя черты лица младшего Грейлока не были закалены войной. Несмотря на то, что его светлые волосы поредели на висках, он выглядел довольно молодо, и молодость его казалась вполне естественной, а не результатом омолаживающей терапии.

– Надеюсь, ваше путешествие прошло без происшествий, госпожа Салло, - сказал Гаррет Грейлок.⁴

Я изо всех сил старалась придумать, как мне передать, насколько тревожной была поездка, не выглядя при этом нелепо. Мне не хотелось, чтобы у моего хозяина с самого начала сложилось неблагоприятное впечатление о моих способностях и появились сомнения в моей компетенции, поэтому решила оставить свои чувства при себе.

– Все прошло без особых происшествий, – ответила я. – Как и всегда, когда я куда-нибудь еду, Лорд Грейлок.

– Превосходно. И все же, несмотря на непримечательность поездки, вы, должно быть, устали. И, пожалуйста, зовите меня Гаррет. Моя мать была одержима титулами, рангами и субординацией, но, к счастью, это я не унаследовал, – прямолинейно проговорил Лорд Грейлок.

Для его речи был характерен необычный ритм и специфичное выделение отдельных звуков. Я затруднялась определить происхождение его говора.

– Я не ошибусь, если предположу, что слышу внепланетный акцент? – спросила я. – Полагаю, даранский?

– У вас прекрасный слух, Терезина, – сказал он. – О, вы не возражаете, если я буду называть вас Терезиной?

– Сама хотела вас об этом попросить, – ответила я, и он улыбнулся в ответ.

– Я родился на Йервонте, – сказал он. – Но вырос, действительно, на Дарании, где учился у отца управлять семейными межсистемными торговыми сетями. К большому разочарованию моей матери у меня не было ни малейшего желания вступать в ряды Гвардии.

Он пожал плечами, словно осознав, что сболтнул лишнего незнакомцу, и снова улыбнулся.

– Пойдемте, я провожу вас до вашей комнаты, – сказал он. – Если, конечно, смогу найти дорогу. Я все еще не могу здесь освоиться, хоть прошли уже десятилетия с тех пор, как я переступил порог этого дома.

Гаррет повернулся к моему багажу, но обнаружил, что шофер-сервитор проследовал за нами в дом и уже держал обе мои сумки, ожидая дальнейших указаний.

– Ах да, полагаю, что должен позволить Кирано позаботиться о вашем багаже, – произнес он со смущенной улыбкой. – Мне кажется, он знает планировку здания лучше меня.

– Кирано? – удивилась я. – Насколько я знаю, обычно сервиторов лишают своих прошлых личностей.

– В большинстве случаев да, но Кирано был старшим знаменосцем 83-его, – поторопился объяснить Гаррет. – Пятьдесят лет назад он накрыл собой гранату зеленокожих, чтобы спасти жизнь моей матери. Большая часть его тела, как и его мозг, были уничтожены, но он не позволил полковому штандарту упасть. Моя мать сказала, что его последним желанием было продолжать служить. Служение заканчивается только со смертью, понимаете? Трон, в детстве я, должно быть, тысячу раз слышал эту историю.

Я кивнула и, воспользовавшись моментом, более внимательно изучила сервитора.

Всевозможные их разновидности настолько глубоко вплелись в повседневную жизнь Империума, что сервиторов уже практически не замечали, но, тем не менее, существование без них казалось просто немыслимым. То, что имена стирались вместе с их личностями, еще больше отодвигало их на задний план. Порой я задаюсь вопросом, какие ужасные вещи мы можем творить с представителями своего же вида ради удобства и избавления от рутины.

Этот сервитор представлял из себя наполовину кибернетизированного человека, напичканного под завязку боевой аугментикой. Было совершенно ясно, что данный индивид достиг значительных размеров еще до того, как Адептус Механикус взялись за его переделку. Хотя Кирано и был одет в изящный специальный наряд из бледно-голубого шелка, сшитый на заказ, он больше походил на головореза в украденном костюме из какого-нибудь подулья. Нижняя половина его головы была скрыта или заменена бронзовой пластиной, из которой при выдохе исходили тонкие струйки газ. Один глаз был заменен на какую-то полевую аугментику. То немногое человеческое, что осталось на его лице, было полностью лишено эмоций и испещрено шрамами от осколков бомбы, которая положила конец его службе.

– Может быть, после того, как я устроюсь в своей комнате, мы сможем встретится в библиотеке вашей матери? – предложила я.

Гаррет, как мне показалось, с облегчением кивнул. Я вспомнила, что нахожусь здесь только благодаря смерти его матери. Очевидно, между сыном и матерью были сложные отношения, хотя, на тот момент, я и предположить не могла насколько. С какими бы проблемами не приходилось сталкиваться людям, разногласия с родителями, безусловно, накладывают отпечаток на дальнейшую жизнь.

– Да, конечно. Я полагаю, вам не терпится приступить к работе.

– Именно, – сказала я. – Коллекция вашей матери всегда представляла для нашего хранилища огромный интерес, и я бы очень хотела увидеть ее своими глазами.

– Надеюсь, комната окажется удобной. В любом случае, если что-то вам покажется неудовлетворительным – проинструктируйте Кирано.

– Благодарю, – ответила я. Сервитор начал подниматься на верхние этажи дома.

Я последовала за Кирано наверх. На лестничной площадке я обернулась, чтобы задать последний вопрос.

Но Гаррет Грейлок уже ушел.

Кирано повел меня в мою комнату по коридорам, обшитым деревянными панелями и устланным потертыми, запятнанными коврами. Мысль о сервиторе с именем все еще казалась мне странной, но я была слишком поражена общей атмосферой запустения, которую я наблюдала в поместье Грейлок, чтобы полностью осознать, насколько это было неправильно.

Мы миновали широкие двери, блестевшие ярко-красным лаком.

– Это библиотека полковника? – спросила я.

Кирано кивнул, но ничего не ответил. Интересно, а мог ли он вообще говорить?

Пройдя немного дальше по коридору, мы добрались до отведенной мне комнаты, и я была рада закрыть за собой дверь и избавиться от безмолвного сервитора. В комнате действительно было все необходимое и это было гораздо больше того, на что я рассчитывала. Я не стану тратить время на ее описание. Скажу только, что у всей мебели был затхлый запах, характерный для вещей, долгое время хранившихся в подвале. Белые простыни, сложенные на потертом шезлонге под треснувшим окном, выходившем на океан, только усиливали это впечатление.

Устроившись в своей комнате и потратив немного времени, чтобы освежиться после путешествия, я села за старинный письменный стол, чтобы более плотно познакомиться с историей полковника с помощью досье, на котором не смогла сосредоточиться по дороге сюда.

Полковник Елена Грейлок командовала гвардейцами в течение семидесяти лет, заслужив почти все боевые почести, которые только можно было получить, и заработав восхищение как своими военными успехами, так и интеллектуальными достижениями. Кроме того, параллельно со службой в Астра Милитарум, она проявила себя в качестве плодовитого писателя, из – под пера которого вышли многочисленные трактаты о полковой тактике и методах руководства, и сейчас обязательные к прочтению в йервонсткой Схола Прогениум.

Также она стала чем-то вроде коллекционера, привезя огромное количество редких текстов из своих многочисленных победоносных кампаний и заполнив ими библиотеку поместья Грейлок.

Казалось, ее звезда взошла на самый верх, ей прочили звание Лорда-генерала Милитанта или, как шептались некоторые, даже Лорда-командующего сектором.

Затем Архивраг начал контратаку, которую в высшем командовании мало кто решается открыто обсуждать. О ней стараются даже не упоминать. Те события ныне известны как Рассвет Темных Солнц – ночь, когда звезды погасли, и связь между полками Астра Милитарум была потеряна впервые со времен Великого Предательства.

Говорят, более тридцати шести миллионов имперских гвардейцев погибли в этой катастрофе. Официально подтвержденные цифры отсутствуют, а отчетов о тех событиях почти нет из-за малого количества выживших.⁵

Полковник Грейлок со своими солдатами была вынуждена с боями отступать. В течение почти трех лет им приходилось вести изнурительную партизанскую войну и выживать несмотря ни на что.

Ее полк, изначально насчитывавший пятнадцать тысяч человек, наконец вернулся в имперское пространство в количестве всего двух сотен душ. За свою достойную службу полковник Грейлок была награждена орденом Хонорифика Империалис, хотя, как уже отмечалось ранее, я не смогла найти никаких ссылок на конкретные обстоятельства, связанные с действиями, которые привели к этой награде. Полковник была уволена со всеми почестями и удалилась в свое поместье на Йервонте, где ей и предстояло прожить затворницей последние пятнадцать лет своей жизни, лишь изредка появляясь для участия в полковых мероприятиях и скромных благотворительных приемах.

Я сверилась с хронометром и увидела, что с момента моего прибытия прошло девяносто минут.

Собрав бумаги, разложенные на столе, и вернув каждый документ и отчет на свое место в папках, я со стоном поднялась, чувствуя, как болезненно ноет спина. Хирург достаточно часто говорил мне, что слишком долгое сидение за столом вредно для меня – профессиональный риск любого архивариуса – поэтому я приступила к серии растяжек.

Пока я выполняла упражнения, чтобы ослабить мышечные спазмы вокруг моего позвоночника, я, пользуясь моментом, через окно любовалась святыней на противоположном мысе. Это было чудесное сооружение, и я приняла решение при первой же возможности обогнуть кратер и помолиться.

Посчитав, что пришло время посетить библиотеку полковника, я собрала свои длинные серебристые волосы в хвост и открыла дверь в свою комнату.

Кирано стоял прямо за ней.

Сервитор стоял недвижимо, его тело заполняло весь дверной проем.

– Трон! – отступая назад, вскрикнула я.

Меня захлестнуло внезапное ощущение, что он... Нет, не он. Оно поджидало меня.

Собравшись с духом, я сказала:

– Простите, сейчас я хотела бы посетить библиотеку Лорда Грейлока.

Сервитор не шелохнулся.

Я повторила свою просьбу, и на этот раз окуляр, заменявший ему правый глаз, зажужжал и щелкнул, диафрагма расширилась, словно оценивая меня. Казалось, сервитор неохотно решил, что он все-таки сдвинется с места. Склонив голову, он отступил в сторону. Выйдя из комнаты, я закрыла за собой дверь и прошла небольшое расстояние до красного, покрытого лаком входа в библиотеку.

Пока я стояла перед дверями, все мысли о том, как я отчитывала своих подчиненных за их лихорадочные рассуждения о том, что же на самом деле может находиться в библиотеке полковника Грейлок, как будто ветром сдуло. Голова моя закружилась от перспективы приступить к работе и узнать, что скрывается внутри.

Я взялась за ручки, перевела дух и распахнула двери.

Библиотека поместья Грейлок оказалась меньше, чем я ожидала. Однако недостаток размеров она с лихвой компенсировала содержанием. Ее высокие сводчатые потолки были украшены квадратными нишами с повторяющимся узором из прямоугольных спиралей, притягивающими взгляд, что без сомнения, и задумывал архитектор.

Напротив входа на стене был еще один портрет, более строгий и официальный, чем тот, что висел в вестибюле. Картина изображала властно взиравшую с холста полковника Грейлок, в этот раз облаченную в богато украшенную зеленую форму 83-го полка Йервонтских Вольтижеров. Она стояла у старинного заваленного свитками стола с картами, на сгибе ее руки покоилась книга с золотым корешком. Оружие полковника – потрепанная лазвинтовка, плазменный пистолет и силовая сабля – висели на полированных деревянных стендах под картиной. Интересно, они все еще функционируют?

Переключив свое внимание с портрета на саму библиотеку, я уловила слабый запах ветхости, консервирующих порошков и услышала гул регуляторов температуры. Свет, проходя через потолочные световые колодцы, поляризовывался и создавал приятное теплое освещение. И если те немногие части дома, которые мне удалось увидеть, казались запущенными, то на содержание библиотеки явно не жалели никаких средств.

Искусно вырезанные ореховые полки выстроились вдоль каждой стены, поднимаясь от пола до потолка и источая невероятный потенциал. Книги всех возрастов, размеров и видов складывались в приятный разноцветный узор. Каждая из них была порталом к новым знаниям.

Меня захлестнула волна чувств и воспоминаний: о моей юности, проведенной в качестве писца и хранителя поврежденных рукописей, о неделях, проведенных в подвальных архивах хранилища в поисках ускользающего подтверждения значимого события, и о простой радости от обнаружения потерянной книги, которую поставили не на ту полку столетия назад.

Сколько себя помню, я была тесно связана с письменной речью, и она всегда вызывала во мне самые глубокие эмоции. Мой отец научил меня читать с помощью порванного и испачканного экземпляра «Вдохновляющего Учебника Имперского Пехотинца», принадлежавшего его матери (только много позже я поняла, что те пятна на страницах были ее кровью). Повзрослев, я научилась никогда не просить игрушки или сладости, но мама никогда не отказывала мне в новой книге.

Слезы защипали уголки моих глаз, и я медленно выдохнула, чтобы успокоить внезапное волнение от неожиданно нахлынувших воспоминаний о юных годах.

– Впечатляет, когда видишь все это в первый раз, не так ли? – спросил Гаррет Грейлок, появляясь из прохода между двумя полками со стопкой книг. Он поставил ее в опасной близости от края стола с небрежностью, от которой мой внутренний архивариус возопил в бессильном гневе. Я не знала, что он здесь, и быстро восстановила контроль над своими эмоциями.

Только сейчас я заметила складные упаковочные ящики, сложенные в углу библиотеки. Часть уже была собрана, и быстрый мысленный расчет подсказал мне, что их не хватит даже на то, чтобы вместить крохотную частицу всех книг этой библиотеки.

– Впечатляет, – согласилась я. – Здесь все на бумажных носителях?

– Да. Мама не очень-то ладила с инфопланшетами. Даже в гвардии. Утверждала, что если что-то не было записано на бумаге, то оно не было реальным. Всегда все писала от руки.

Я двигалась по залу, отчаянно борясь с желанием провести пальцами по корешкам книг, просто чтобы почувствовать текстуру потрескавшейся кожи на позолоченных переплетах.

– Это облегчит мне работу.

Лорд Грейлок подхватил еще одну стопку книг с ближайшей полки. Я подавила желание отчитать его, чтобы он был более осторожен. В конце концов, это были его книги.

– Хорошо, чем скорее я от всего этого избавлюсь, тем лучше.

– Избавитесь? – спросила я, чувствуя, как в груди поднимается волна паники. – Не уверена, что понимаю вас.

Гаррет кивнул.

–Именно. Разве в моем письме не было ясно сказано о характере вашей работы?

–Там говорилось о желании каталогизировать коллекцию вашей матери, – ответила я. – О конечной цели этих усилий ничего не говорилось.

– Ах, это было весьма неосмотрительно с моей стороны, – Гаррет, указал на сложенные ящики. – Чтобы избежать недоразумений, давайте внесем ясность – я намерен продать всю коллекцию.

– Продать?! – ошеломленно воскликнула я. – Но почему?

Гаррет вздохнул.

– Моя мать обладала многими качествами, но здравое финансовое суждение в их число не входило. Торговые операции нашей семьи в составе Имперской Хартии начались более двух тысячилетий назад, с того момента, когда Федор Грейлок впервые прорвал блокаду Углорка Расколотого Клыка. Наше состояние росло и уменьшалось вместе с приливами и отливами войны, но мы всегда сохраняли прочную финансовую основу для ведения бизнеса. Но, к сожалению, многие из наших самых прибыльных торговых партнеров находятся в ныне потерянных для нас системах за Великим разломом, а содержание межзвездного флота кораблей стоит разорительно дорого.

– Эта коллекция, вероятно, бесценна... – начала я.

– Вот почему я хочу, чтобы вы составили каталог ее содержимого и оценили каждый том по справедливой рыночной стоимости, – прервал меня Гаррет. – Недавно стало ясно, что моя мать жила гораздо более экстравагантно, чем кто-либо из нас подозревал, и ее долги можно назвать катастрофическими. И это щадяще скромное определение. Мне пришлось уволить всю оставшуюся прислугу и начать распродавать мебель, чтобы приставы не ломились в наши двери, и вы могли спокойно завершить свою работу.

Я была удивлена. Мои весьма ограниченные познания о полковнике Грейлок сводились к тому, что до своей недавней смерти она тихо жила в Вансен Фоллс (я еще не прочла ничего, что указывало бы на то, как именно она умерла). Я недоумевала, откуда у нее такие невообразимые долги, но воздержалась от столь неделикатного вопроса.

–Мой отец ясно дал понять, что все в этом доме, вплоть до последнего гвоздя, будет продано, прежде чем он ликвидирует все наши деловые активы, чтобы выплатить долги моей матери, – продолжал Гаррет. – И ни он, ни я не хотим цепляться за воспоминания о прошлом.

Я понимала серьезность ситуации, но часть меня бунтовала против идеи продажи столь ценной коллекции. Полки в доме, где мы жили с Теодоро, были забиты книгами, и мысль о том, чтобы избавиться от любой из них, даже от тех, которые как мы знали, никогда больше не прочтем, наполняла нас ужасом.

Но это были не мои книги, и у всех нас есть вещи, которые связывают нас с прошлым, которое нам стоить отпустить. Я не могла знать, какие дурные воспоминания таились в семейных историях Гаррета, и какие болезненные ассоциации могли вызывать у него книги его покойной матери. Если им необходимо было избавиться от этих книг, то кто я такая, чтобы осуждать их?

–Очень хорошо. – Сказала я. – Я приступлю немедленно.

–И еще один момент. Возможно вам известно, что моя мать также была в каком-то роде писательницей.

Я кивнула, и Гаррет продолжил:

– В основном она писала военные книги, но, кроме этого, она заключила контракт с местной типографией на издание нескольких поэтических сборников и, вы не поверите, романтических стихов. Говорят, она даже написала хорошо принятый критиками роман.

Этого я не знала, и Гаррет прочел выражение моего лица.

– Да, – сказал он. – Меня это тоже немало удивило.

– Предполагаю, что они здесь. Вы бы хотели, чтобы я их отложила?

– Трон, нет! – воскликнул Гаррет. – Они меня не интересуют. Но есть одна книга, о которой упоминали сотрудники… Она так и не была опубликована.

– Что же это за книга?

– Мне сказали, что это, своего рода, мемуары, – ответил Гаррет. – Монография.

– Монография? Вы знаете, на какую тему?

– Мне дали понять, что она описывает события, которые привели к Рассвету Темных Солнц.

Поставив перед собой задачу, я в тот же вечер занялась каталогизацией коллекции полковника. Гаррет Грейлок дал мне карт-бланш на ведение работы любым способом, который я сочла бы нужным, поэтому первая неделя ушла на создание методологии, на разбивку по жанру, автору, теме и стилю, что позволило бы мне классифицировать каждый том в соответствии с его содержанием, возрастом и состоянием.

Я сразу поняла, что для выполнения задачи потребуется много недель, если не месяцев, но меня мало волновало, сколько времени это займет. Погружение в искусство моей профессии доставило мне огромное удовольствие, так как я уже непростительно давно не закатывала рукава, не натягивала архивные перчатки и не вглядывалась в лупу оценщика.

Каждая полка была обозначена пронумерованным керамическим диском, установленным на краю, но они, казалось, были расположены наугад – или, по крайней мере, я не могла найти никакой закономерности в их размещении. К примеру, полка под номером шестьдесят была рядом с полкой номер три, которая примыкала к одиннадцатой и двадцать девятой. Каждый вечер я пыталась разобраться с системой нумерации, но безуспешно.

Если там и была какая-то последовательность, я не могла ее найти.

Сама коллекция оказалась полным смешением времен и стилей. Большая часть ее книг, как и следовало ожидать, носила военный характер. В последующие недели я каталогизировала не менее двухсот экземпляров «Имперской Тактики» и девяносто четыре экземпляра «Вдохновляющего Учебника», каждый из которых несколько отличался по содержанию от следующего, в зависимости от стиля боя полка, в котором он был отпечатан.

В равной степени распространенными были книги по истории миров, на которых 83-ему доводилось сражаться, и я сгруппировала их вместе, рассудив, что чем полнее каждая коллекция, тем она ценнее. К ним я добавила другие книги, описывающие различные полки и командиров, с которыми бок о бок сражались Вольтижеры 83-его. По-видимому, ими обменивались полевые офицеры и, хотя некоторые из них были откровенно агиографическими по своей природе⁶, они позволяли приоткрыть окна в удивительные человеческие культуры по всему Империуму.

Естественно, большая часть военных книг была посвящена боевой истории Астра Милитарум, хотя некоторые из них были и о легендарных Адептус Астартес. «Книга Пяти Сфер», например, описывала догматы Имперских Кулаков о ведении войны; несколько переплетенных страниц претендовали на то, чтобы оказаться одним из единственных сохранившихся отрывков «Кодекса Астартес», принадлежавшего Консулам Прандиума.⁷ Моей любимой книгой стал том, завернутый в шкуру животного и написанный безымянным воином Белых Шрамов: «Неизвестные Сказания из Чогорских Эпосов». Я постоянно возвращалась к этой книге. Мастерство автора было столь велико, что я буквально ощущала ветра над степями и солончаками родного мира легиона.

Также были распространены и религиозные тексты. Я обнаружила многочисленные издания проповедей Себастьяна Тора и Долана Хиросиуса. Я даже нашла околоеретический том в виде книги катехизисов, которая, по слухам, принадлежала кардиналу Бухарису до его отступничества. Также я внесла в каталог множество учебников, в основном по юридическим дисциплинам. «Свод законов Президиума Каликсис», различные планетарные версии «Книги суда», а также книги по естественной философии, такие как «Полная Таксономия» Гершома Драшера, «Божественное Возмездие» Линнея и медико-анатомические тексты Креция Бершильда.

Еще я переписала великое множество разнообразных по стилю и содержанию биографий героев Империума. Например, «На службе Императору»⁸ захватывал своим описанием невероятных подвигов и храбрости, в то время как первое издание «Дымного зерцала» Рейвенора⁹ в который раз разбило мое сердце.

Большинство текстов оказались ценными и довольно древними, в основном посвященными человеческим институтам, чего и следовало ожидать от библиотеки имперского героя, однако достаточно большая часть была посвящена вещам, не столь ожидаемым. И эти книги несомненно вызвали бы ажиотаж, попади они на аукцион.

Эти рискованные тома были в основном посвящены культурам ксеносов: «Догма Омниастра», «Зеленокожие и как их убить», «Вероломство Аэльдари», «Наблюдения и анализ ксеноартефактов» и «Заражение Биофагов» Локарда. Обладание какой-либо из этих работ не вызвало бы большого удивления, но видеть все, собранные в одном месте, было безусловно поразительным. То, что такое количество подобных работ оказалось в личной библиотеке полковника, я приписала желанию следовать максиме "знай врага своего".

К сожалению, единственной книгой, которую я так и не нашла в библиотеке, была монография полковника. Любые сведения о Заре Темных Солнц были поистине бесценными, и я душой и сердцем жаждала изучить их содержание.

Какие знания содержит монография? Какие таит секреты?

Я исходила из предположения, что книга, изображенная на портрете, висевшем напротив входа в библиотеку, и есть та, которую я искала. Наверняка полковник всегда держала такую книгу при себе. На переплете был особый узор: золотой круг с волнистой линией, пересекающей его горизонтально, и крестообразная стрела, идущая через него параллельно корешку книги. Символ был мне неизвестен, но я чувствовала, что в нем заключен ключ к обнаружению книги. Признаюсь, в своем страстном желании найти монографию полковника я даже не задумывалась над причиной, по которой она могла быть спрятана.

Система категоризации (в том виде, в каком она существовала в библиотеке) явно не предполагала раздела, в котором я могла бы найти монографию, но, с другой стороны, я и не ожидала, что это будет легко.

Она должна быть скрыта таким образом, чтобы найти ее могла только полковник Грейлок лично.

Без инструкций мертвой женщины, поиски потребуют много времени и терпения.

Ночи в поместье Грейлок были спокойными, и бессонница, так часто терзавшая меня, почти полностью исчезла через несколько ночей. Тогда я списывала это на благотворное влияние океанского воздуха или на усталость от долгого пребывания в герметичном хранилище библиотеки.

Как же наивно это сейчас звучит.

По большей части, я не видела снов, а те что ко мне все-таки приходили, описать в подробностях не позволяет скромность. Достаточно будет сказать, что это были исключительно приятные воспоминания о моментах интимной близости с Теодоро, после которых я просыпалась мокрой от пота и с горячим дыханием в горле.

Я скучаю по своему мужу больше, чем могу описать здесь, этого не выразить словами, но я отодвинула мысли о нем на задний план. Я была не готова полностью принять всю тяжесть горя, и работа стала способом на время отвлечься от своей утраты. Возможно, с моей стороны это было трусостью, но каждый из нас переживает горе по-своему. Я выбрала такой путь.

В перерывах между каталогизацией книг полковника я начала исследовать окрестности.

Земли поместья Грейлок были обширны, и большую их часть захватила природа, так как теперь не было садовников, которые поддерживали бы все это некогда великолепное убранство в должном виде. Лучшие годы местных садов оказались позади, но даже то, что я увидела сейчас, заставило меня по-настоящему сожалеть, что мне не довелось побывать здесь ранее и вряд ли однажды они будут возрождены. Но, как и во всем остальном, каждое мгновение пренебрежения делает любое совершенство все более трудным для восстановления.

Я обнаружила лабиринт живой изгороди с извилистыми тропинками, поросшими ползучими сорняками и папоротником. Ветвистая и кривая без должного ухода изгородь разрослась так высоко, что сжульничать и отыскать верный путь, посмотрев поверх, не представлялось возможным. К счастью, несмотря на старость, память у меня была в порядке, и мне удалось легко найти тропинку к центру.

Там предо мной предстала высокая статуя, выполненная из странного розоватого материала, на вид чем-то напоминавшего коралл, но гладкого и приятного на ощупь. Она изображала абстрактную фигуру, одетую в развевающиеся одежды. Черты ее лица и общие пропорции были странно двусмысленны. С одной стороны, он был похож на привлекательного мужчину, с другой же – на женщину исключительной красоты. Его очертания создавали впечатление изменчивости и текучести, будто статуя когда-то была подвижной, гибкой и совершенно естественным образом приняла настоящую форму, а не была сработана зубилом неизвестного мастера. Я провела много часов на мраморной скамье, повторявшей очертания бухты кратера и частично окружающей скульптуру, размышляя о неуловимой истине этой фигуры.

Не было никакой таблички, которая могла бы дать ключ к разгадке личности статуи или ее создателя. Когда я спросила о ней Гаррета Грейлока, тот ответил мне, что мать привезла ее из плавучего города с одного из океанских миров. Больше никаких зацепок о происхождении скульптуры он дать не мог.

За лабиринтом виднелась шестиугольная посадочная площадка с полковой эмблемой 83-го полка, потемневшей от реактивных струй воздушных судов. Она располагалась рядом с небольшим ангаром, который, как мне показалось, был построен в опасной близости от края утеса. Заглянув внутрь, я увидела, что ангар теперь стал домом для «Кийлена 580», наземного автомобиля, который привез меня сюда. Какой бы самолет ранее не принадлежал полковнику, его явно уже продали.

Чаще всего я перекусывала в залитом солнцем патио позади дома или в одном из многочисленных виноградников. Во время одной из дневных прогулок по одному из них, расположенному ниже остальных по склону, я обнаружила ступеньки, зигзагами спускающиеся по крутому обрыву к маленькой пристани, искусно скрытой в скалах у их основания. Что странно, я не нашла никаких следов лодочного ангара.

Кирано подавал мне еду, и я постепенно привыкла к хромающему сервитору и часто задавала ему риторические вопросы всякий раз, когда возникал особенно сложный таксономический¹⁰ вопрос. Не имея рта и голоса, он, конечно, не давал мне никаких ответов, но сам акт вопрошания нередко приводил меня к разгадкам, которые я и искала. Хоть я все еще чувствовала себя неловко всякий раз, когда он находился рядом, но его сила, безусловно, была очень кстати, когда возникала необходимость переместить тяжелые ящики с книгами.

Гаррета Грейлока было почти не видно и не слышно. Лишь изредка он заходил в библиотеку, чтобы узнать о моих успехах. Он часто отвлекался, что я списывала на проблемы с кредиторами и улаживание дел его матери. Каждый раз он спрашивал, не нашла ли я монографию, и уходил разочарованный, когда получал отрицательный ответ.

Он старался держаться непринужденно, но напряжение, стоявшее за его словами, было трудно не заметить. С каждым вопросом я все больше убеждалась, что у Гаррета Грейлока определенно были мрачные подозрения относительно того, что могло содержаться в мемуарах его матери.

Честно, я старалась не думать о том, что же там может быть… Но я всего лишь человек.

Возможно, это и есть та самая неосвещенная ранее история, которая привела ее к представлению к Хонорифика Империалис?

Быть может, правда о гаснущих звездах?

Или что-то более зловещее?

И вот, после трех недель непрерывной работы даже я признала, что необходимо сделать перерыв и выйти за пределы поместья Грейлок, чтобы проветриться. Когда на двадцать второй день моего прибывания в Вансен Фоллс взошло солнце, я облачилась в просторную бледно-зеленую тунику и натянула пару крепких прогулочных ботинок, намереваясь обогнуть кратер и посетить имперское святилище.

С океана дул холодный ветер.

На горизонте собирались дождевые тучи.

Я отправилась в путь рано утром, следуя той самой дорогой, которой ранее проехала через город на «Кийлене». Солнце светило ярко, но из-за низкой облачности небо было размытым и грязно серым. В воздухе чувствовалась свежесть надвигающейся зимы, но на мне было длинное теплое пальто, согревавшее меня во время спуска по изгибу кратера.

Скованность в спине значительно ослабла, и в моей походке появилась сила, которой я не ощущала уже долгое время. Оказавшись на окраине города, я увидела лишь нескольких его обитателей, которые, приветственно кивнув, продолжили заниматься своими делами. Я не сочла это необычным или грубым, так как в такой ранний час на улицах могли быть только те, у кого были поистине неотложные занятия.

Здания в Вансен Фоллс были действительно старыми, старше многих в Сервадак Магна. У всех домов текстура стен была неровной и шершавой из-за эрозии, вызванной солеными ветрами с океана, но, тем не менее, каждый казался индивидуальным. Двух одинаковых найти было невозможно, постройки отличались разнообразием высоты и ширины.

Я привезла с собой альбом для рисования, и хотя мои работы никогда не будут висеть в галереях, я всегда получала большое удовлетворение, делая наброски прекрасных пейзажей или красивых зданий. Здесь же я увидела много домов, которые с радостью запечатлела бы и решила выделить для этого целый день.

Запах печеного хлеба и свежесваренного кофеина привлек мое внимание к причудливой, оформленной деревом забегаловке, построенной из зеленоватого камня, с окнами из рябого стекла. Выступающая вывеска сообщила мне название магазинчика – «Сладости и рекаф от Ганта». Я вошла внутрь и с удовольствием отметила, что интерьер был провинциальным и полностью соответствовал внешнему виду заведения.

– Приветствую вас, мэм, – добродушно произнес хозяин, человек в фартуке, с румяным лицом. – Зейрат Гант, к вашим услугам.

– И мои приветствия вам, сэр, – ответила я. – Я собиралась посетить храм на мысе, но меня отвлекли богатые манящие ароматы, исходящие от вашего заведения.

Большая часть нашего дальнейшего разговора была пустой болтовней и не имела никакого отношения к моим дальнейшим планам, но когда я представилась и заговорила о своей работе в поместье Грейлок, поведение Ганта резко изменилось.

– Ах да, молодой мастер Грейлок… Ужасное дело. Потерять свою мать в ту же ночь, когда мы потеряли храм.

Значение его последней фразы в тот момент от меня ускользнуло.

Я все еще не имела ни малейшего понятия, как умерла полковник, но почувствовала в мистере Ганте душу сплетника и подозревала, что он с готовностью поделиться своими знаниями.

– Могу ли я спросить, как умерла полковник?

– Ужасное дело, – повторил Гант. – Разбилась. Лодочник нашел ее тело на камнях под домом, когда буря утихла. Бедная женщина.

Я смутно припомнила, как друзья в Сервадак Магна рассказывали мне о кратковременном, но сильном шторме, опустошившем западные побережья в прошлом месяце. Однако в то время сознание мое было затуманено потерей Теодоро, и кроме как на своих страданиях я мало на чем могла сосредоточиться.

– Буря? – спросила я.

– Самая настоящая. Гром и молния, каких я в жизни не видывал. Самый сильный шторм на Аметистовом побережье за последние семьдесят лет.

– Скорее всего, она вышла подышать свежим воздухом и поскользнулась, подойдя слишком близко к краю ... – предположила я.

Он помедлил, прежде чем ответить.

– Именно к такому выводу пришли местные власти.

– Но вас, похоже, это не особенно убедило. Вы считаете, здесь что-то нечисто?

– Нельзя сказать с уверенностью… – ответил Гант.

– Трон! – с драматизмом воскликнула я. – Не думаете же вы, что ее… столкнули?

– Не знаю, госпожа Салло, – ответил Гант. – Не самое это лучшее занятие, заниматься пустыми домыслами, не так ли?

– Конечно, нет, – согласилась я. – Хотя в таинственных обстоятельствах смерти полковника есть все составляющие для грандиозной мелодрамы, достойной сцены Театрика Империалис, не находите? Преданный слуга Императора, возможно убитый под прикрытием самого большого шторма, обрушившегося на регион почти за столетие. Скорбящий сын, только что вернувшийся из другого мира…

– Правда зачастую бывает страннее вымысла, – ответил хозяин кондитерской.

– Неужели? – спросила я.

Возможно, мой неподдельный интерес застал его врасплох, поскольку его душа сплетника больше ничего мне не поведала. Поэтому я поблагодарила его за беседу, расплатилась по счету и пошла своей дорогой. Подкрепившись горячей кружкой кофеина и сладкой сдобой с сахаром, я прошла через центр города, где наткнулась на одиноко стоящую базальтовую стену на высоком постаменте.

На поверхности этой стены были начертаны сотни имен, некоторые из прошлых тысячелетий. Я остановилась, чтобы прочесть их, и быстро осознала, что это не просто памятный монумент, но знак чести. Все это были сыновья и дочери Вансен Фоллс, молодые мужчины и женщины, призванные сражаться за Империум. Я не стала долго задерживаться, а просто сделала знак аквилы и поклонилась стене, прежде чем двинуться дальше.

Путь по изогнутому краю бухты занял больше времени, чем я ожидала, а уклон улиц на подъем становился круче с каждым шагом. К тому времени, когда я добралась до продуваемого всеми ветрами мыса, я преодолела значительное расстояние, но, хотя и прошло три часа, конечности мои были наполнены такой энергией, что я чувствовала, что мне вполне по силам подняться еще выше.

Очевидно, морской воздух творил чудеса с моим организмом.

Вымощенная черными плитами дорожка пересекала мыс, поросший дикой травой.

Наконец я увидела свою цель.

И теперь поняла значение слов мистера Ганта о храме.

С дороги, ведущей в поместье Грейлок, храм казался вполне нормальным, но теперь, подойдя ближе, я увидела, что это руины. Мне казалось, он построен из черного камня, но эта чернота была не естественным цветом строительного материала, а скорее копотью от сильного пожара. Когда ветер завыл над мысом и начал накрапывать легкий дождь, я подошла к зданию, бросая настороженные взгляды на кривой шпиль. Темные облака, виденные мною на рассвете, собирались на горизонте в угрюмые грозовые тучи, но я не могла сказать, приближались они или же уходили.

Огонь опалил каменную кладку до самого основания. Ничего деревянного не осталось. Окружавший развалины вереск блестел осколками цветного стекла, отражающими блики света. Некогда крыша храма была покрыта стальными фермами и каменной черепицей. Сохранилось меньше половины.

Оболочка здания уцелела, но одного взгляда через зияющий портал, обрамленный обломками дверей, хватило, чтобы понять – все внутреннее убранство полностью уничтожено. Я переступила порог, чувствуя, как промозглый холод пробирает меня до костей. Температура внутри храма была заметно ниже, чем снаружи, поэтому я плотнее закуталась в свое длинное пальто.

Повсюду внутри валялись расколотые балки, скамьи для верующих превратились в пепел и развалины.

Альковы, в которых когда-то хранились реликварии, теперь были полны блестящего, словно лужи крови, воска от обетных свечей.

Моросящий дождь струйками стекал с прорех в крыше, ветер вздыхал в пустых оконных рамах. Он скорбно завывал вокруг разрушенного храма, и меня охватила печаль при мысли о том, что этот молитвенный дом заброшен и забыт.

Это чувство быстро сменилось гневом, стоило мне увидеть почерневшую статую Императора, лежащую поперек алтаря. Повелитель Человечества лежал в луже света, пробивающегося сквозь последнее оставшееся окно храма.

Это зрелище настолько выбило меня из колеи, что я поспешила выйти.

К этому времени погода ухудшилась, но даже выйти на холодный дождь и пронизывающий ветер для меня было лучше, чем оставаться в темноте руин храма. Было невыносимо возвращаться в святилище, и я удрученно начала обходить его по периметру.

На дальнем фронтоне, выходящем на бескрайний океан, было застекленное окно. Остальные окна храма были разрушены, но это каким-то чудом уцелело. На ней был изображен Император Человечества на вершине пылающей горы Старой Земли. Его окружали святые примархи – полубоги в алых, золотых и синих доспехах.

Должно быть, в свое время витраж был великолепен, но жар огня исказил стекло, изменив Императора и фигуры вокруг Него. Когда-то они были славными и вдохновляющими, но стекло расплавилось и поплыло, нарисовав на их лицах отвратительные ухмылки, сделав их чудовищными.

Мне было невыносимо смотреть на это жуткое преображение, и я отвернулась. В этот момент ощущение, что за мной наблюдают, поползло вверх по моей шее.

Я огляделась, но никого поблизости не увидела.

Только когда я повернулась в сторону поместья Грейлок, я заметила своего наблюдателя.

На противоположном мысе стояла одинокая фигура, закутанная в белое.

Мелкий дождь, льющийся в океан, затуманил и без того огромное расстояние между нами. Я сделала шаг к фигуре в капюшоне, вокруг моих лодыжек оборачивались клочья влажного тумана. Что-то в том, как фигура держалась, что-то неуловимое заставило меня подумать, что это женщина.

Низкое солнце мешало мне разглядеть лицо в тени под капюшоном, и какая-то древняя, первобытная часть меня была благодарна за эту милость.

Голова фигуры склонилась набок, как у сидящей на ветке птицы, с любопытством рассматривающей свою трапезу.

Когда угол ее шеи вышел за пределы того, на что способны человеческие кости, я почувствовала пробежавший вниз по моему позвоночнику холод. Я увидела, что задняя часть ее капюшона была окрашена в красный цвет, и, пока я наблюдала, алые линии медленно потекли по всей длине его закутанного тела.

Я хотела было сделать шаг назад, но теплый выдох, интимным дыханием любимого человека, коснулся моей щеки. Следом я почувствовала ощущение того, что мозолистые кончики пальцев скользят вниз по моей шее. Наваждение пересекло линию моей ключицы, и мое сердце забилось немного быстрее. Я была не в силах пошевелиться. Холод мыса исчез, приятное тепло распространилось по телу, заполнило меня, покалывая конечности и чресла. Мои губы приоткрылись, и я судорожно выдохнула, когда самый яркий из моих недавних снов всплыл в памяти.

Голос в моей голове приказывал мне отвести взгляд от этой женщины, но юношеская энергия, наполнившая мое тело, заглушила его.

Тепло было слишком желанным. Воспоминания слишком сильны.

Я закрыла глаза и сделала еще один шаг вперед.

– Мэм! – услышала я чей-то крик и резко открыла глаза.

Голова моя закружилась, когда я посмотрела вниз и увидела, что стою на самом краю обрыва. Если бы не этот окрик, не это предупреждение, я бы шагнула в пустоту и, пролетев сотни метров вниз, нашла бы свою смерть на зазубренных камнях.

Как полковник Грейлок…

Я отшатнулась от края, и исцеляющее тепло покинуло мою плоть. Дневной холод – жесткий и пронизывающий, безжалостно резанул по моим конечностям. Я повернулась лицом к источнику крика, который, несомненно, спас мне жизнь.

В дверном проеме храма стояла фигура, настолько же темная, насколько была светлой та другая, по ту сторону залива. Стоящий в проеме был высок, широкоплеч, могуч и держал в руках что-то длинное и похожее на дубину.

Фигура сделала шаг от храма, и я вздохнула с облегчением – это был грузный мужчина, одетый в поношенное облачение священнослужителя. Предмет, который он нес, был не опаснее зонтика.

Мое дыхание начало приходить в норму, и я повернулся к поместью Грейлок.

Фигура исчезла.

Когда проповедник приблизился ко мне, я изо всех сил старалась сохранить самообладание и придать спокойный тон своему голосу.

– Вы ее видели? – наконец спросила я.

– Мэм?

– Фигуру на той стороне залива, – сказала я. – Фигуру в белом.

Он покачал головой, и я поняла, что он считает меня сумасшедшей.

– Мэм, – произнес он со смесью беспокойства и настороженности в голосе. – Пожалуйста, отойдите от края.

Я была несказанно рада увеличить расстояние между собой и отвесным обрывом.

– Благодарю вас, сэр, – сказал я, снова ступая на вымощенную плитами дорожку. – Туман сбил меня с толку. Боюсь, я бы шагнула на верную смерть, если бы не ваше предупреждение. Примите мою благодарность.

– Всегда к вашим услугам, – сказал он с легким поклоном. – Я отец Калидарий, местный проповедник. По крайней мере, был им до прошлого месяца.

Я пожала ему руку. Кожа на ладони была грубой, как у рабочего.

– Терезина Салло.

– Очень приятно, мэм, – сказал священник. – Вы не местная. Недавно в Вансен Фоллс?

– Я провожу кое-какие архивные работы в поместье Грейлок, – я кивнула в сторону храма. – Не могли бы вы рассказать мне, что здесь произошло?

– Ах да, ужасное дело, – кивнул Калидарий. – Это случилось во время шторма в прошлом месяце. В середине ночи в колокольню ударила молния. Начался пожар, который опустошил храм прежде, чем кто-либо успел даже пальцем пошевелить, чтобы его спасти.

– Какой ужас, – сочувственно сказала я. – Но он будет восстановлен?

– Со временем. Да. Мы собрали некоторые средства на местном уровне, и епархия получает пожертвования от соседних приходов. Все будет хорошо, скоро прибудут саперы из Астра Милитарум, чтобы снести старый остов и подготовить площадку для нового строительства.

– И это случилось в ту же ночь, когда умерла полковник Грейлок?

– Думаю, да, – ответил Калидарий.

Я еще немного поговорила с отцом Калидарием, давая возможность замедлится своему бешеному сердцебиению, и одновременно стараясь больше узнать об истории храма. Ничто из нашей беседы не имеет непосредственного отношения к настоящим записям, поэтому я опущу ее для краткости. Хотя, глядя на длину этого послания до этого момента, достижение краткости уже вряд ли представляется возможным.

Мое возвращение в поместье Грейлок заняло значительно меньше времени, чем подъем к храму, и когда я добралась, у меня еще остались запасы энергии, на которые я не рассчитывала. Дождь так и не превратился в смывающий все на своем пути ливень, но тучи над головой оставались темными и низкими, словно предвкушая грядущее.

Я добралась до мыса напротив храма и остановилась, чтобы оглянуться на залив.

Странно, но храм отсюда выглядел нетронутым. Наступающая ночь и расстояние сговорились сделать его совершенно нормальным, как будто молния не опустошила его. Вспоминая этот момент, я удивляюсь, как легко мы поддаемся желанию видеть вещи такими, какими хотим их видеть, и как упрямо мы игнорируем реальность, которая становится очевидной только задним числом.

Когда я вошла в вестибюль особняка, Кирано уже ожидал меня с льняным полотенцем.

Материал был чистым и согретым и поначалу казался приветливым, но что-то в его фактуре меня отталкивало, и поднесла к лицу я его через силу. Пока я вытирала руки, по лестнице спустился Гаррет Грейлок.

Увидев меня, он улыбнулся и поинтересовался, как я провела время в Вансен Фоллс.

– В целом, было очень познавательно, – ответила я. – Я отведала замечательных сладостей в заведении Зейрата Ганта, а затем посетила храм за кратером.

– Ах, да, ужасное дело, – сказал он, и меня бросило в дрожь от того, насколько сильно это напомнило сегодняшние слова Ганта. Он рассеяно наклонил голову, откланиваясь.

Я вернула полотенце Кирано и окликнула уже уходящего Грейлока:

– Гаррет?

– Да?

– В поместье есть еще кто-нибудь? Женщина?

Тень пробежала по его лицу, столь быстро, что и сейчас я не уверена, что увидела что-то.

Он качнул головой и одарил меня озадаченной, но совсем не убедительной улыбкой.

– Нет, Терезина, – сказал он. – Здесь только мы.

Я вернулась в свою комнату и заперла за собой дверь. Постель была застелена, а в кувшине на комоде стояла свежая вода. Свежие цветы, ярко-красные огнецветы, гордо стояли в вазе и наполняли воздух пьянящим мускусным ароматом.

Слишком интенсивным на мой вкус, но не неприятным.

Дневная экскурсия утомила меня, хотя и не так сильно, как я ожидала. Холодная сырость мелкого дождя все еще липла ко мне, поэтому я разделась и приняла теплый душ в соседней кабине для умывания, неторопливо вымыв голову и выгнав холод из костей. К тому времени, когда я вышла, помещение заполнилось теплым паром, а зеркало напротив запотело. Солдаты часто говорят о простом удовольствии от теплой еды во время очередного марш-броска, но для меня не было большего счастья, чем теплый душ и ощущение того, что я снова чиста.

Обернувшись полотенцем, я вытерла участок зеркала от конденсата и начала наносить увлажняющий крем на лицо. Через несколько минут я наклонилась к зеркалу. Увиденное меня порадовало. Да, я была уже немолода, но все еще оставалась эффектной женщиной. Время не слишком изменило мои черты и обижаться мне было не на что.

Но... мне показалось, или гусиные лапки в уголках моих глаз стали чуть менее заметны? Кончиками пальцев я провела по линии подбородка. Кожа казалась более упругой, подтянутой и живой. Я провела рукой по волосам, и мои глаза непроизвольно сузились. На семидесятом году жизни мои волосы стремительно превратились из насыщенно каштановых в серебристые.

Сейчас корни волос были окрашены в светло-коричневый цвет. Цвет как в юности.

Хоть я никогда и не была слишком озабочена видимыми последствиями старения, но вид разгладившейся кожи и возвращающегося естественного цвета моих волос был далеко не неприятным. В течение многих лет я проходила только самую легкую омолаживающую терапию; процедуры для поддержания плотности костной ткани, регенерации нервной системы и переливания крови, чтобы противодействовать естественной дегенерации жизненно важных тканей. Но ничего косметического. Я не знала, как такое вообще возможно, но, тем не менее, было ужасно приятно увидеть в отражении эхо молодой женщины, которой я была когда-то. Приятно так, что я едва могу описать.

Я услышала звук закрывающейся двери и мои пустые размышления прервались.

Кто-то был в моей комнате?

Я подошла к двери и прижалась ухом к дереву. Я не слышала ничего, кроме стука дождя по оконному стеклу и скрипов и стонов старого дома, остывающего на вечерней прохладе. Тепло моментально испарилось с моей кожи. Холодный воздух просочился из комнаты, и я задрожала.

Осторожно приоткрыв дверь на несколько сантиметров, я заглянула в щель, ведущую в мою комнату. Краем глаза я увидела, как кружевные занавески на окне кружатся в танце, раздуваемые легким сквозняком от треснувшего окна. Повернув голову и обнаружив, что входная дверь закрыта, я вздохнула с облегчением.

Я понимала, что вела себя глупо, и, распахнув дверь, смело вошла в комнату.

Сначала казалось, что все было в точности так, как я оставила. Но это первоначальное впечатление оказалось обманчивым и вскоре рассеялось.

Влажная туника и нижнее белье, которые я оставила скомканными на полу у кровати, исчезли. На кровати лежала свежая одежда. Но не моя.

Свежевыглаженный мундир полковника Астра Милитарум был выложен с точностью и аккуратностью, которые сделали бы честь офицерскому денщику¹¹. Поношенная боевая куртка темно-зеленого цвета лежала рядом с выцветшей униформой и остроконечной черно-красной фуражкой. Отполированные до зеркального блеска кожаные сапоги стояли рядом, наполовину задвинутые под низко свисающее покрывало.

На антикварном письменном столе напротив кровати стоял поднос с едой. Тарелка с сочным розоватым мясом, яркие овощи и хрустальный графин с чем-то похожим на амасек. Я придерживалась вегетарианства большую часть своей жизни, и блюда, которые до сих пор мне подавал Кирано, соответствовали моим предпочтениям.

Почему же сейчас мне принесли стейк с кровью?

Рядом с графином лежала потертая и потрепанная книга. Она была похожа на что-то, что офицер мог бы носить с собой для записи своих мыслей во время военной кампании. Кожа на корешке потрескалась и истерлась, как будто его много раз загибали назад, а страницы скручивались по углам.

Некогда красная обложка выгорела. Монограмма "М. Р." красовалась на выцветшем золотом листе.

Я взяла книгу и открыла ее на случайной странице.

Это была не монография полковника, как я поначалу надеялась, а что-то вроде личных записей. Я сразу же поняла, на что смотрю: план организации, классификации и упорядочения коллекции книг в библиотеке полковника Грейлок, первая запись в которой была оставлена, по меньшей мере, тридцать лет тому назад. За месяц, проведенный здесь, я готовила точно такие же планы.

Я отодвинула поднос с едой и налила себе из графина. Как я и предполагала, жидкость внутри оказалась амасеком. К тому же прекрасным и с отличной выдержкой. Я пролистала записи и увидела ссылки на многочисленные книги, которые я уже каталогизировала. Но встречались и те, с которыми я еще не сталкивалась, или тома, написанные на языках, которые я не могла прочитать.

Наконец, наступила ночь, и я зажгла настольную лампу.

Изолированная на своем маленьком островке мерцающего и гудящего света я потерялась в запутанном труде неизвестного писателя. Его почерк был выверенным (тон и стиль письма давали мне основания полагать, что автор – мужчина), методология безупречной, а его исключительная преданность делу напоминала мне о моем собственном перфекционизме.

Большая часть дневника была отдана подробному описанию коллекции полковника, хотя наряду со списками книг попадались и случайные заметки автора о самой их природе. Большинство из них были простыми записями о редкости того или иного тома, но встречалось и то, что можно было прочитать как предостережение и даже выговор полковнику за то, что он просто обладал ими. Тон этих пометок варьировался от простых замечаний до комментариев, которые, вероятно, могли заслужить строгий упрек, если бы полковник прочла их.

Видела ли их полковник?

Может быть, поэтому М. Р. больше не был хранителем этой коллекции?

Некоторые из его заметок я хорошо понимала, поскольку, как я уже упоминала, многие книги были сомнительного характера. Примерно на середине журнала я заметила отчетливое изменение в тоне записей, совпавшее с появлением книги или книг, которые не раз фигурировали в заметках М. Р.

Название варьировалось: «Элегия Валгааста», «Плач Валгааста», а также «Теогонии Валгааста». Я не была уверена, отдельные ли это книги или один и тот же том, учитывая, что все они, казалось, прибыли с разных планет, и каждое название, вполне возможно было переводом одних и тех же корневых слов.

Я не встречала ни одну из этих работ. Более того, мне не попадалось даже намека на то, что могло бы означать это название.

Как бы то ни было, книга или книги явно расстроили М. Р. до такой степени, что мне было трудно понять. Дело осложнялось еще и тем, что по мере того, как я продвигалась по записям, становилось ясно, что его разум все сильнее разрушался. Почерк М. Р., аккуратный и ровный в начале, стал рваным и разбегающимся к тому времени, когда я добралась до середины журнала. Мне попадались размазанные кляксы на страницах – перо писателя было слишком обильно смочено в чернилах. Все чаще слова были вычеркнуты. Когда я подобралась к концу, несколько страниц оказались вырваны, а большая часть из того, что написал М. Р., было практически нечитаемым.

В одной части, которую я все-таки смогла прочесть, содержалось упоминание о разрушении храма. В другой были намеки на скандальные мемуары, которые, как я могла догадаться, и были монографией, о которой говорил Гаррет. Я нашла несколько нервных записей, в которых с ужасом говорилось о чем-то, известном как Инамората. Но, как и в случае с Валгаастом – не единого намека на то, чем это может быть.

Луна уже перевалила за зенит, и мои веки отяжелели от слишком долгого всматривания в почерк очень взволнованного человека. Прошло много лет с тех пор, как я последний раз так долго работала по ночам, и несмотря на то, что остаток того юношеского запала, что я чувствовала ранее сегодня, еще остался, я знала, что буду ни на что не годной на рассвете, если сейчас откажу себе хотя бы в нескольких часах сна. Я отложила военную форму на шезлонг рядом с грудой льняных простыней. Решив обязательно расспросить Гаррета, почему для меня приготовили эту одежду, я забралась в постель.

Я надеялась, что мне снова приснится Теодоро.

Но мой покойный муж мне не приснился.

Я так быстро погрузилась в глубокий сон, что почти не помню, как начались мои сновидения. Я смутно припоминаю ощущение комфорта, меня окутывало тепло. Словно завернутый в любимое одеяло младенец, которого держали на руках, крепко запеленатая, я была в безопасности, под защитой.

Но эта скованность из успокаивающей быстро перешла в сжимающую.

Я боролась с этим ощущением, но не могла пошевелиться. Что-то давило на мое лицо. Я попыталась пошевелиться, перевернуться, думая, что все еще сплю. Я хотела глубоко вдохнуть, но мой рот был плотно закрыт какой-то грубой тканью.

Пахло затхлостью, застоялым воздухом давно не проветриваемой комнаты и сухой ветхой тканью.

Я ощутила вкус пыли и мертвых цветов.

Мои глаза распахнулись, когда я осознала, что это не сон. Перед собой я увидела лишь грязно-белые толстые волокна и узор грубого полотна.

Простыня…

Я попыталась сесть, откинуть простыню с лица. Мои ноги и руки не пошевелились, туго стянутые грубой тканью, врезающейся в лодыжки и запястья. Я была связана! Ткань на моем лице натянулась еще туже.

Я различила какой-то свет, мерцающий и слабый – настольная лампа. Прямо за удушающей меня тканью вырисовывался силуэт грузной фигуры, очертания которой были расплывчатыми и нечеткими. Я попыталась закричать, но комок влажной ткани голодной змеей проскользнул мне в горло.

Я подавилась и закашлялась, пытаясь урвать глоток воздуха.

Серая пелена начала заволакивать края моего поля зрения.

…впусти меня…

Моя грудь тяжело вздымалась, отчаянно нуждаясь в воздухе, которого не было.

Я почувствовала грубые руки на своей шее, грубую мозолистую кожу и металл. Я заметалась на кровати, мое тело содрогнулось от страха и отчаяния. Я не могла дышать, не могла двигаться.

А затем удушающий кляп исчез. Моя спина выгнулась дугой, и я вдохнула воздух, огнем ворвавшийся в мои легкие. Серая пелена спадала с глаз.

Я почувствовала, как путы, удерживавшие мои конечности, ослабились.

Отчаянным рывком я сорвала ткань с лица. Пока мое зрение приспосабливалось, я попыталась встать на кровати. Горячий, кислый страх поднимался из моего живота.

Кирано стоял возле края кровати, сжимая скрученные простыни из белого льна, как удавку. Они зацепились за него и свисали, как тога планетарного сенатора или короля какого-нибудь доимперского дикого мира.

Несмотря на то, что на его неподвижном лице не было ни малейшего намека на убийственные намерения, в мерцающем свете настольного светильника оно казалось поистине демоническим. Переполненная отвращением и страхом, я отчаянно оттолкнулась от кровати.

Я упала с противоположной ее стороны, ударившись головой об угол комода, стоявшего рядом. Оглушенная, я неподвижно лежала на полу, и теплая кровь струилась по моему лицу. Послышались тяжелые шаги сервитора. Он обошел кровать и направлялся ко мне.

Паника охватила меня, и я попыталась подняться, но мои занемевшие конечности не слушались меня, вися мертвым грузом. Вместо того, чтобы вскочить, я начала заползать под кровать. Отчаянно цепляясь ногтями я, наконец, оказалась с другой стороны.

Разум мой прояснялся, кровь прилила к ногам, и в них начали впиваться сотни игл, по мере того, как восстанавливалась чувствительность.

Я уже ощущала, как на запястьях и лодыжках набухают синяки.

С трудом поднявшись на ноги, я побрела к открытой двери в освещенный бледным светом луны коридор. Я проковыляла вдоль стены туда, где располагалась комната Гаррета Грейлока.

Остановившись на повороте коридора, я посмотрела, не преследуют ли меня.

Когда из моих дверей появился Кирано, стягивающий с себя скомканные простыни, словно вырывающийся из какого-то кокона, я застонала от страха, Наши взгляды встретились. Я видела только ужасного бесстрастного убийцу, который едва замечает свою жертву.

Но вместо того, чтобы последовать за мной, неуклюжий сервитор повернулся и пошел в противоположном направлении, как будто он уже выполнил все, что собирался сделать.

Затаив дыхание, я ждала на повороте коридора, пока он не исчез в темноте дома.

Слезы потекли по моему лицу. Медленно я сползла по стене и зарыдала.

На следующий день я рассказала Гаррету Грейлоку все, что произошло ночью.

– Вы точно уверены, что он нападал на вас? – спросил он, наливая мне чашку горячего травяного чая.

Я едва могла поверить, что он вообще спрашивает меня об этом.

– Совершенно уверена, – ответила я, протягивая руки и откидывая голову назад.

Гаррет глубоко вздохнул, увидев, что они покрыты ссадинами и синяками.

– Чертовски странное поведение. – Сказал он, усаживаясь за обеденный стол. – Возможно, он застрял в цикле обслуживания.

– В цикле обслуживания? О чем вы говорите? – воскликнула я, Гнев от ночного происшествия все еще пылал в моей груди. – Он пытался убить меня!

– Конечно, я понимаю, почему вы могли так подумать, – произнес Гаррет, подняв руки вверх. Увидев, что мои глаза расширились, он поторопился продолжить. – Подождите, Терезина, прошу вас, выслушайте меня. Вы сказали, что на кровати лежала одна из униформ моей матери, так?

Слишком разъяренная, чтобы говорить я кивнула.

– А на столе стояли бифштекс с кровью и амасек?

Я снова кивнула, и Гаррет задумчиво почесал подбородок.

– Кажется, я понял, что произошло, – сказал он. – Кирано частенько сбоил, но с тех пор, как умерла моя мать, стало еще хуже. Сейчас я понимаю, что это было несколько неуместно с моей стороны, но на самом деле вы спите в комнате моей матери...

Я едва могла поверить в услышанное.

– Я сплю в комнате вашей покойной матери? – переспросила я, изо всех сил стараясь говорить ровным тоном.

– Ну, это казалось наиболее рациональным решением, учитывая, что она еще не была закрыта, хотя теперь я понимаю, что это было глупо с моей стороны. Я прошу прощения за это.

Мне следовало развернуться и уйти в тот самый момент. Я должна была немедленно спуститься в Вансен Фоллс и организовать свой отъезд в Сервадак Магна.

Но я не сделала этого и до сих пор удивляюсь, как легко меня убедили остаться.

Приняв мое молчание за согласие продолжить разговор, Гаррет сказал:

– Так что я думаю, может быть, Кирано был сбит с толку и думал, что моя мать, ну, не умерла. Отсюда еда и одежда.

– Я здесь уже почти месяц, – заметила я. – Определенно он должен был знать, что я – не она.

– Человек бы точно понял, но кто знает, что на самом деле происходит в голове сервитора? В конце концов, дух машины управляет своими слугами таинственным и непостижимым образом. А о том, что случилось – я полагаю, что Кирано...

– Прекратите его так называть! – огрызнулась я. – Кем бы он ни был раньше, теперь это существо – сервитор!

– Да, конечно же, – сказал Гаррет. – Вы, конечно, правы. Я немедленно приготовлю для вас другую комнату. Я лично прослежу за этим.

– Что вы собираетесь сделать с сервитором?

– Есть в городе один человек. Не техножрец как таковой, но со способностями к кибернетике. Раньше работал в автопарке в составе когорты технопровидцев. Поддерживает большую часть старых контейнеровозов на ходу. Я попрошу сегодня его взглянуть на Кира… сервитора. Пусть сделает очистку кэша.

– Хорошо, но сделайте это сегодня, или я буду вынуждена уйти.

– Непременно. Без вопросов, – сказал Гаррет. – И пожалуйста, отдохните сегодня, восстановитесь. Что бы ни случилось ночью, это явно было потрясением.

Я сдержала гневный ответ на «что бы ни случилось». Гаррет Грейлок был в настроении идти на уступки, и мне нужно было спросить его еще об одном…

– Вам знакомы инициалы М. Р.?

Он на мгновение задумался.

– Должно быть это Монтегю Родс, а что?

Не желая пока раскрывать существование журнала с монограммой, который я изучала прошлой ночью, я решила, что лучше всего будет исказить правду.

– Я обнаружила эти инициалы в нескольких книгах полковника, – сказала я. – Кто он такой?

– По-моему, он был хранителем библиотеки моей матери, – ответил Гаррет.

– Был?

– Да. Он ушел в отставку вскоре после смерти моей матери. Я слышал, что бедняга был очень расстроен случившимся. Полагаю, они с женой все еще живут в городе.

Я кивнула, уже зная, как проведу остаток дня.

При первой возможности, я покинула поместье Грейлок и вернулась в Вансен Фоллс. Гаррет утверждал, что не знает, где именно живет Монтегю Родс, но я прекрасно знала, откуда мне стоит начать поиски.

Добравшись до «Сладости и рекаф от Ганта», я купила еще одно сладкое пирожное, которое показалось мне восхитительно приятным, и погрузилась в неловкую светскую беседу, пока не нашла способ навести справки о предыдущем библиотекаре полковника Грейлок.

– Ужасное дело, – сказал Зейрат. Похоже это очень популярная фраза в окрестностях Вансен Фоллс. – Бедняга. Он так и не оправился после смерти полковника, Император благослови ее душу.

– Что с ним случилось?

– Видите ли, госпожа Салло, книги были его жизнью, – произнес Гант. – Он десятилетиями курировал ее библиотеку, знал коллекцию вдоль и поперек. А когда мастер Гаррет вернулся и объявил, что собирается все продать, это совершенно выбило парня из колеи.

– И правда, ужасное дело, как вы и сказали, – подержала я, побуждая Ганта продолжить.

– Действительно, – согласился Гант. – Бедолага сошел с ума. Наверное, он был слишком ошеломлен тем, что книги полковника разлетятся по ветру. Не могу припомнить, когда я видел его в последний раз. Все больше встречаю только Одетту, его жену. Да и то редко.

– Дело в том, мастер Гант, что в процессе своей работы над составлением каталога, я столкнулась с довольно запутанной проблемой, и мне было бы очень полезно проконсультироваться с мастером Родсом. Вы случайно не знаете, где я могла бы его найти?

Гант порадовал меня нужным адресом, и после коротких блужданий по извилистым улочкам Вансен Фоллс, я очутилась перед крепкой дверью приземистого коттеджа с черепичной крышей на северном изгибе кратера. Из покосившейся трубы поднимался дым. Я невольно встревожилась, увидев, что, несмотря на прекрасный вид на океан, все окна были закрыты ставнями, а ставни, в свою очередь, были забиты гвоздями.

Я постучала в дверь, но мне никто не ответил. Подозревая, что обитатели коттеджа не из тех людей, которые забредают далеко от своего убежища, я постучала еще раз, на этот раз более настойчиво

Наконец дверь открыла пожилая женщина, на лице которой были написаны все заботы мира. Она подозрительно и оценивающе посмотрела на меня.

– Чего вам надо? – резко спросила она.

– Простите за беспокойство, вы Одетта?

Она кивнула, но не промолвила ни слова.

– Меня зовут Терезина Салло, и я очень бы хотела поговорить с вашим мужем.

Выражение лица Одетты, и без того настороженное, стало откровенно враждебным, и она начала закрывать дверь прямо у меня перед носом. Я шагнула в проем, чтобы не дать ей захлопнуться.

– Пожалуйста, – сказала я. – Мне очень нужна его помощь.

– Он никому не может помочь, – ответила Одетта. – Теперь уже не может.

Я воспользовалась последним шансом, прежде чем эта дверь закрылась бы передо мной навсегда:

– Речь о Валгаасте.

Внутри коттеджа было темно, чего и следовало ожидать, учитывая, что тяжелые ставни были постоянно закрыты. Казалось, свет, проникший в комнату вместе с открывшейся дверью, был нежеланным гостем, который с удовольствием сбежал, как только она закрылась.

Одетта подвела меня к закрытой комнате в задней части коттеджа и замерла перед ней в нерешительности.

– Вы ничего от него не узнаете, – посулила она. – И никто не узнает.

– Мне нужно поговорить с ним, – я продолжала настаивать.

– Говорить вы можете сколько угодно. Только он не ответит.

Я не могла отделаться от ощущения, что она предоставляет мне последний шанс уйти. Даже сейчас я продолжаю раздумывать над тем, как бы все сложилось, если бы я так и сделала.

– Пожалуйста, – сказала я.

Она вздохнула, достала ключ из кармана на поясе и отперла дверь.

Комната за дверью была затхлой и душной. В наполнявшем ее зловонии сочетались смрад безумия и запах еле теплящейся жизни, поддерживаемой непомерно высокой ценой. Мне захотелось убежать без оглядки.

Я оглянулась на Одетту. У нее было выражение лица человека, пытающегося подавить нечто совершенно невыносимое. Я неохотно шагнула внутрь и почувствовала, как от густоты воздуха в моем горле поднимается ком. Старик неподвижно сидел в кресле перед потухшим очагом.

Дневной свет не проникал в эту комнату, и только пара сальных свечей на каминной полке, давала хоть какое-то освещение. Монтегю Родс сидел спиной ко мне, глядя в холодный камин, словно надеясь, что пламя вспыхнет, вырвется наружу и поглотит коттедж вместе с его обитателями. Из дверного проема мне была видна только макушка его лысой головы, морщинистой и покрытой старческой пигментацией.

– Мастер Родс?

Услышав свое имя, он слегка наклонил голову, но не повернулся и не встал со стула. Я знала мужчин и женщин, которые из-за возраста или травм были вынуждены оставить свое призвание и из-за этого быстро впадали в депрессию и апатичное состояние. Но, со слов Гаррета, Монтегю Родс лишь недавно уволился с должности в особняке.

Не мог же он так скоро отчаяться и опустить руки?

Я медленно подошла к его креслу, перед которым стояла низкая табуретка. Обойдя ее, я присела перед ним.

Он поднял голову, и я ахнула, увидев его ужасное истерзанное лицо. Я надеялась поговорить с ним, как архивариус с архивариусом, но теперь поняла, что это совершенно невозможно.

У Монтегю не было глаз. Их вырезали. Плоть вокруг глазниц была изуродована глубокими бороздами рваных ран, прорезанными осколком стекла и, впоследствии, зашитыми грубыми швами. Я поднесла руку ко рту, ужаснувшись тяжести и количеству его ран. Не могу объяснить как, но я абсолютно точно знала – он сделал это сам.

Его тщедушное тело было закутано в шерстяные одеяла, и я заметила, что его узловатые руки были связаны толстыми кожаными ремнями. Когда я увидела, что на его левой руке нет пальцев, а вместо них остались только обрубки, обмотанные грязной повязкой, у меня перехватило дыхание. В моей голове ярко вспыхнул образ того, как он отрезает их тем же окровавленным куском стекла, которым до этого уничтожил свои глаза. На правой руке пальцы были на месте. Переломанные, бесполезные. Как будто он бил ими о сталь до тех пор, пока кости не превратились в мелкое крошево.

– Мастер Родс? – стараясь совладать с пересохшим горлом, повторила я.

Он снова не ответил, но на этот раз повернул голову в мою сторону, словно настороженный норный зверек, внезапно учуявший поблизости хищника. Его сухие потрескавшиеся губы приоткрылись, и он выдохнул. Тихий звук вырвался из его горла, и я наклонилась поближе, чтобы услышать, что он хотел сказать.

Челюсть старика отвисла, и я отшатнулась, увидев рваный влажный разодранный кусок мяса – все, что осталось от языка. Это не было результатом хирургической операции. Его яростно кромсали чем-то зазубренным и недостаточно острым, чтобы обеспечить чистый срез. Весь рот Монтегю изнутри был покрыт незаживающими воспаленными колотыми ранами. Зубы его были переломаны.

– Трон! – воскликнула я, чуть не упав с табурета.

Я повернулась к Одетте.

– Император милостивый, что с ним случилось?

– С ним случилось поместье на вершине мыса, – Одетта обошла своего покалеченного, привязанного мужа и погладила его по голове. – Книги, которые он читал. Речи полковника. То, что она видела, то, что она делала. То, что она привезла с собой...

– Я не понимаю.

– Говорят, полковник Грейлок была героем, так?

– Так и есть, – ответила я. – После Рассвета Темных Солнц, когда все остальные пали, она смогла пробиться обратно в Империум.

– Столько смертей… – произнесла Одетта. – Вы никогда не задумывались, как ей удалось вернуться?

– Согласно свидетельствам, Елена Грейлок была выдающимся лидером, а ее солдаты – одними из лучших.

– 83-й был хорошим полком. Одни из лучших, – согласилась Одетта. – Но никто не может быть хорош настолько. Они все должны были умереть. Никто не смог бы пережить того, что пережила она. Она и те, кому она доверяла, те, кто пошел за ней, несмотря ни на что. Только представьте, какова была цена, сколько человечности ей пришлось бы оставить на том пути.

– Откуда вы все это знаете? – спросила я.

Одетта опустилась на колени рядом с мужем.

Он вертел головой из стороны в сторону, словно пытаясь расслышать далекую песню. Интересно, как много он понимал из нашего разговора.

Одетта мягко положила руку ему на плечо и сказала:

– Мой бедный Монтегю… Он нашел ее мемуары.

Мое сердце подпрыгнуло от волнения, которое я изо всех сил старалась скрыть.

– Он нашел монографию полковника?

– И это не принесло ему ничего хорошего.

– Что вы имеете в виду?

Одетта поднялась с колен и сказала:

– Я наслышана о вас, госпожа Салло. Вы ведь просматриваете книги полковника, верно?

– Да. Гаррет Грейлок намерен продать их, чтобы покрыть долги своей матери.

Одетта обошла спинку кресла мужа и положила руку ему на плечо.

– Вы должны покинуть это место, – сказала она мне. – Сейчас же, пока еще можете. Мне следовало предупредить вас раньше, но я не могла оставить своего Монтегю. Книги... то, что он читал... они сводили его с ума. Ужасное знание того, что случилось там, в подсекторе Оциллария, сломило его разум. В тот день, когда стало уже слишком поздно... он вернулся домой, слова просто лились из него потоком, как будто он не мог остановиться. Он говорил ужасные вещи, мерзкие вещи...

– Какие?

– Такие, которые я не стану повторять, – ответила Одетта, и я увидела, как на ее лице отразились воспоминания о самых отвратительных оскорблениях, какие только можно вообразить. – Он знал, что произносит их, он все время плакал, но казалось, что он не может остановиться. Он пытаться остановиться, но слова просто выплескивались из него.

Я осознавала, что возвращение к этим воспоминаниям травмировало Одетту, но мне нужно было знать, что произошло, что же нашел Монтегю.

– Он когда-нибудь упоминал Вал...

Одетта резко вытянула руку и зажала мне рот. Ее кожа пахла рыбой и затхлостью запертой комнаты.

Она взглянула на Монтегю и медленно покачала головой.

– Не произносите этого.

Я кивнула. Тогда она убрала руку и продолжила:

– Значит, он говорит и говорит, словно в бреду, как сумасшедший, и это слово, то которое вы собирались произнести, вылетает у него изо рта. Как только оно слетает с его губ, он встает и разбивает зеркало кулаком. Разбивает его на куски и подбирает длинный осколок, похожий на разделочный нож. Подносит к языку… Потом к глазам… Я все время кричу и пытаюсь остановить его, но он сильнее, чем кажется, он сбивает меня с ног. Как только его глаза и язык, как только они исчезают, он начинает искать пергамент и перо, как будто то, что в нем, пытается найти выход, любой выход, понимаете? Он начинает царапать случайные числа на странице, которую вырвал из старого дневника. Как только он заканчивает, то берет тот же самый осколок, которым вырезал глаза и язык, и отнимает пальцы у самой ладони. Когда он понял, что не сможет сделать то же самое с левой рукой, он просто начал бить кулаком в стену, пока она не превратилась в кровавое месиво из плоти и осколков костей.

На протяжении всего рассказа Одетты я сидела, не веря своим ушам, пораженная ужасными вещами, которые Монтегю Родс сотворил с собственным телом.

– Что же могло быть настолько чудовищным, чтобы оправдать такое ужасающее самоистязание?

– Не знаю, – ответила Одетта. – Я не хочу этого знать. И вы тоже не должны хотеть.

– Думаете, что-то подобное случилось и с полковником?

Глаза Одетты сузились.

– Что вы хотите сказать?

– Я слышала, что во время шторма она упала со скалы у поместья, – сказала я. – Может быть, ее смерть вовсе не была несчастным случаем? Может быть, она тоже страдала от этих... видений, и именно из-за них она сбросилась с обрыва?

Одетта одарила меня взглядом, какого я не видела со времен схолы, когда настоятели были мной недовольны.

– Вы правы, но только наполовину, – согласилась она.

– Что это значит?

– Это значит, что полковник умерла не в результате несчастного случая. Но и самоубийством это тоже не было.

– Так что же тогда произошло?

– Лодочник, который ее нашел, сказал, что у нее почти не было головы. Она раскололась и была пуста, как разбитое яйцо.

– Скалы очень высокие. Удар о камни при приземлении легко объясняет такую рану.

– Это так, но лодочник – бывший гвардеец, – сказала Одетта. – И он видел не одну показательную казнь, устроенную комиссаром.

Одетта заметила мое замешательство и пояснила:

– Дело в том, что он прекрасно знает, как выглядят последствия выстрела в затылок.

У меня не было желания оставаться в этом жутком коттедже ни одной лишней минуты, а воспоминания о Монтегю Родсе до сих пор вызывают во мне отвращение, хотя теперь я лучше понимаю, что побудило его поднести к лицу осколок зеркала.

Когда я уже стояла в дверях коттеджа, Одетта вложила мне в ладонь сложенный лист бумаги и сказала:

– Возьмите его. Я не хочу, чтобы он оставался здесь ни на секунду дольше. Возможно, он поможет вам. Или просто сожгите его.

Она отступила назад и закрыла за собой дверь, прежде чем я успела еще что-нибудь спросить.

Мне было отчаянно жаль Одетту и ее мужа, но я быстро пошла прочь от их дома, желая оказаться как можно дальше от отчаяния, пропитавшего это место подобно болезни. С каждым шагом и каждым глотком свежего морского воздуха я чувствовала, как остатки влажной и затхлой атмосферы покидают мои легкие.

Я еще не была готова вернуться в поместье Грейлок, поэтому направилась в магазинчик Ганта. Я собиралась купить кружку горячего кофеина, надеясь придать немного тепла конечностям и прогнать лед, осевший в костях. Мне было нужно время, чтобы переварить все, что я узнала из рассказа Одетты. Что все это значит и как много из услышанного мной – правда?

Я расположилась в укромной кабинке в дальнем конце зала и принялась за напиток. Теперь я начала понимать, как мало я знала на самом деле и как много еще осталось пробелов в истории жизни полковника Грейлок.

Могла ли полковник быть убита?

Если да, то кем и почему?

Какие ужасы таились в монографии, заставившей Монтегю Родса нанести себе столь ужасные увечья? Какую опасность представляло для меня само пребывание здесь? И, что самое важное, смогу ли я вынести то, чего не вынес он?

Это были вопросы, на которые у меня не было ответа с моим текущим уровнем осведомленности. Я сделала глоток из чашки и полезла в карман туники, чтобы вытащить журнал и понадеяться на новые озарения. Я листала его страницы, пока не наткнулась на рваные края двух вырванных страниц.

Развернув бумагу, которую дала мне Одетта, я положила ее рядом с оборванными краями в журнале.

Их края идеально совпадали, однозначно определяя происхождение преданных мне страниц.

Бумага была в смятом состоянии с тех самых пор, как ее вырвали, на ней виднелись засохшие пятна крови. Я представила себе, как Одетта, скомкав листок, стоит перед камином в раздумьях, не бросить ли его в огонь. Я удивлялась, почему она этого не сделала, как удивлялась и тому, что она решила в итоге передать его мне.

Страница была заполнен повторяющимися наборами из шести цифр.

Почерк был мне знаком – безумное отражение поврежденной психики на бумаге. Как и более поздние записи в дневнике, эти тоже трудно было прочесть, но учитывая обстоятельства, в которых эти цифры были записаны, было чудом, как что-то можно было разобрать. Что такого важного могло скрываться в этих цифрах, что последние остатки здравого смысла, которыми обладал старик, заставили его записать их после того как он вырезал стеклянным кинжалом оба глаза?

Несколько часов я смотрела на них, желая, чтобы они открыли мне свое значение. Проведя пальцем по бумаге, я ощутила грубую текстуру спрессованных волокон, рельефные линии высохших чернил.

Была ли в этих числах последовательность или какой-нибудь порядок?

Была ли посл…

И тут я поняла.

После разговора с Одеттой и того, как я увидела, что стало с ее мужем, у меня не было особого желания возвращаться в поместье Грейлок. Но надежда на то, что мои подозрения подтвердятся, была слишком велика, и я не могла ей противиться.

Солнце уже давно перевалило за зенит, но я не чувствовала его тепла. С океана пришел сильный шторм.

Бушующие пенные волны, разбиваясь об изгибы кратера, повисали в воздухе взвесью из мельчайших капель морской воды. Из-за этого тумана мне казалось, что мои глаза застилают слезы. Поднимаясь в гору, я бросила взгляд на море – было ясно, что шторм, который уже давно маячил на горизонте, теперь был готов выплеснуть всю свою ярость. И хотя стояла только середина дня, небо было свинцово серым, а с океана в сторону берега неслись черные грозовые облака.

Я оглянулась на храм на противоположном мысе. Его одинокий шпиль резко выделялся на фоне облаков. Теперь, когда я знала правду о его плачевном состоянии, было невозможно не ощутить, что свет Императора покинул Вансен Фоллс.

– Император защищает, – прошептала я, приближаясь к поместью, но воспоминание о разрушенном храме заставило мои слова прозвучать глухо и бессмысленно. В окнах поместья не было света, все они были черны, как пустота космоса.

Стараясь шуметь как можно меньше и не привлекать к себе внимание, я, как вор, прокралась в поместье. Я надеялась, что меня никто не потревожит, и я без помех смогу проверить свою теорию. Над головой прогремел раскат грома, приближающаяся буря словно подгоняла меня.

Дом казался покинутым, что меня вполне устраивало. Я начала подниматься по лестнице в библиотеку. Внезапно по окну забарабанили капли дождя. Снаружи, разбиваясь о выступающие карнизы дома, свистел и завывал ветер.

В доме царил полумрак. Свет не горел, но я знала дорогу достаточно хорошо, чтобы мне хватило того тусклого дневного света, что пробивался сквозь залитые дождем окна. Я быстро направилась к красным дверям библиотеки полковника. Остановившись у двери, я напрягла слух, но не услышала ничего кроме скрипа бревен старого дома и дребезжания черепицы на крыше под ударами дождя. Убедившись, что библиотека пуста, я вошла и закрыла за собой дверь.

Снова прогремел гром. На этот раз громче.

Вспышка молнии осветила официальный портрет полковника и оружие под ним.

Сделав над собой усилие, я подавила нарастающее нетерпение, судорожно вздохнула и развернула бумагу, полученную от Одетты.

1, 6, 15, 28, 45, 61.

За время, проведенное в библиотеке, я прекрасно узнала ее планировку и без промедления направилась к полке, помеченной керамическим диском с цифрой 1.

Я приложила к нему кончик пальца и ощутила, что он слегка подался под моим нажатием. Глубоко вдохнув, я надавила на диск. Когда раздался тихий щелчок, напоминающий звук открывающегося замка, мое сердце радостно застучало в груди. Переходя от полки к полке, я по очереди находила каждую цифру и нажимала на диск. И каждый раз я слышала щелкающий звук поворачивающегося ключа.

Когда я остановилась перед последней полкой, от волнения у меня закружилась голова.

Несмотря на все, что я узнала, несмотря на растущее чувство, что я стою на пороге чего-то, что едва могу понять, я не могла сдержать волнующее, пьянящее чувство азарта.

Нажав на диск с номером 61, я стала ждать.

Долгие секунды ничего не происходило. Все, что я слышала – это вой усиливающегося ветра снаружи поместья. Но затем до меня донеслись дребезжащие звуки работы сложного механизма, занимающего какое-то предопределенное положение.

Я обернулась и увидела, как часть пола отходит назад, открывая каменные ступени, ведущие вниз, в темноту. Вспышка молнии осветила короткую лестничную клетку. Мускусный аромат огнецветов поднимался снизу, и у меня создалось впечатление, что там скрыто огромное пространство.

Я нашла то, что искала, но, тем не менее, все еще колебалась.

У меня пересохло во рту. Внезапно я поняла, что не хочу знать, что находится внизу.

Не здесь ли полковник Грейлок хранила свою монографию?

Не слишком ли это, хранить одну единственную книгу, пусть даже такую необычную, в настолько тщательно замаскированной секретной комнате?

Что еще могла скрывать полковник там, внизу? Что там говорила Одетта?

То, что она привезла с собой...

Но я зашла слишком далеко, чтобы теперь повернуть назад! Поэтому неуверенными шагами, каждый из которых казался мне последним, я двинулась вниз – в темноту.

Толстый слой пыли покрывал каменный пол комнаты внизу. Запах скверны, витавший в затхлом воздухе, было трудно не ощутить – его не перебивал даже аромат бутонов огнецвета, чьи лепестки были разбросаны повсюду, словно конфетти. Я поморщилась – их сильный запах, напоминавший зловоние переспелых фруктов, или каких-то назойливых безвкусных духов – был мне неприятен.

Комната под библиотекой походила на кабинет, освещенный масляным фонарем, который отбрасывал пляшущие тени на стены, уставленные полками. Большинство из них были пусты, но на некоторых стояли вызывающие тревогу статуэтки, вырезанные из странного зеленоватого мыльного камня, гротескные, чудовищные черты которых милосердно скрывал мрак. Несколько книг стояли в гордом одиночестве, словно кто-то из прежних хранителей библиотеки, возможно Монтегю, наткнулся на них, но не посмел переместить эти тома забытых знаний.

Остатки упаковочных ящиков и обрывки вощеной бумаги валялись в углу, что говорило о том, что все книги и артефакты, когда-то стоявшие на этих полках, давно исчезли.

Но где они сейчас?

По моей коже побежали мурашки, когда я взглянула на оставшиеся книги. Текстуру переплетов даже при таком слабом освещении невозможно было спутать ни с чем. Человеческая кожа.

Зачем полковнику Астра Милитарум обладать такими вещами?..

Я не могла заставить себя даже просто прикоснуться к ним, чтобы узнать их названия. Просто находясь рядом с ними, я чувствовала себя нечистой и оскверненной самым грубым образом.

Но много хуже отвратительных книг была принципиальная неправильность этого помещения, которую я чувствовала нутром.

С первых дней пребывания в поместье Грейлок я узнала, что прямо под библиотекой находится столовая. Этой комнаты не должно существовать. Столь вопиющее нарушение естественных физических законов заставило меня сжать зубы, сдерживая рвотные позывы.

Я не могла здесь оставаться, но и уйти была не в силах.

Я разрывалась между желанием узнать больше и наполнявшим меня отвращением.

Мое сердце учащенно забилось в груди, и я пошла к казалось все уменьшающемуся пятну света вокруг единственного стола и стула в центре этого невозможного пространства. Фонарь бросал неверный свет на две книги, лежащие на столе в ожидании читателя, что откроет их тайны. Меня тянула к этим книгам нездоровая сила, словно невидимая нить связывала меня с ними и с каждым шагом ее петля затягивалась все туже.