Монополия на чудеса

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

(Пятница, 11.00,

рассказывает Игорь Колесничий)

Утро выдалось ярким и чистым, как пригоршня воды из горного ручья. Вчера мне удалось поспать лишь четыре часа, но этого хватило с лихвой. Все-таки в существовании манара есть много плюсов. Я со вкусом выспался и шел по улице бодрый и веселый.

По тротуару, приплясывая, семенила цепочка людей в зеленых и оранжевых балахонах. Смуглые девушки в сари, с точкой посреди лба, бритые юноши с тонкими цыплячьими шеями. Друиды. Их гуру, смуглый раджавец с вывороченными губами и злым веселым лицом, неистово молотил в барабанчик. «Дуб-омела, дуб-омела! – неслось над улицей. – Дуб-дуб, омела-мела! Дуб-омела, пальма-пальма, дуб-дуб, омела-мела!»

К процессии уже пристроились новообращенные. Сконфуженный толстячок в бежевом плаще, страшненькая студентка в клетчатом берете и тонких кривых колготках. За ними – подростки, похожие, как близнецы, мальчик и девочка с одинаково сверкающими брегетами улыбками. Нашли свое счастье.

Со стороны площади неслись обрывки музыки: ласковый напев окарины, озорной речитатив флейт, гул барабанов.

Елки-палки! Сегодня же четная пятница, выходной день!.. Настроение прыгнуло в заоблачные высоты. Это у маголовки выходных не бывает, а я свободный человек! Расследование завершено, о результатах я еще вчера сообщил Литницкому. Кое о чем, правда, умолчал… Скажем, об участии Светы в деле дзайану-самодуру знать необязательно. Любовь сильнее магии, уж это я знаю наверняка!

Старый огородник уверен, что стал жертвой политической многоходовки Людея… Ну и пусть. Это их дрязги, дзайанская возня. Узнав, что грандмастер мертв, Литницкий порвал старый договор и написал новый на сумму, вдесятеро превышающую прежнюю. С трудом дождавшись, пока уйдет платеж на мой счет, маг сорвался с места и убежал На слабость наплевал, болезни. Вот что с человеком жажда власти делает!

Предвкушая несколько часов роскошного благословенного безделья, я свернул на площадь. Там шло представление. На помосте, заваленном грудами золотых, пурпурных и киноварных листьев, проповедовали друиды. Тощий сумрачный паренек в зеленом жонглировал кинжалами; с одного на другой перепархивали синицы и зимородки. Птицы и сталь двигались восхитительно слаженно; круги жизни и смерти текли один в другом, не смешиваясь.

За спиной жонглера танцевали две друидки. Одна двигалась вымученно – ни дать ни взять отличница у доски, – другая же словно играла в пятнашки: с танцем, зрителями, солнечным утром, бездонной синью над головой.

Я помахал ей, и девушка улыбнулась в ответ. Зимородком на клинке встрепенулось сердце. Будь я человеком, влюбился бы без памяти… Но я манар. Нас двоих ожидает удивительная судьба, и дороги наши нигде не пересекутся.

Это я знаю точно.

А жаль.

…Кто-то деликатно тронул меня за рукав, отрывая от глубокомысленных размышлений о манарской доле.

– Благого дня, сын мой! – послышался знакомый голос. – О господе нашем узнать не желаете ли? Об Ормазде благом?

Я обернулся. Давешний ратвишкара – прыщавый, зеленоглазый, сутулый – неуклюже топтался у меня за спиной. И не лень же человеку!

– Здравствуйте, отче. – Я наклонил голову для благословения. – А вы какими судьбами в вертепе языческом?

Священник неловко осенил меня знаком фарохара.

– Я, сыне Игорь, проповедую, – объявил он, волнуясь. – Я ведь как? Язычники собрались, надо, чтоб по чести было! Чтобы у людей выбор. А то глазеть глазеют, красиво – а таинства обрядовые нет, не знают! Вот и объясняю им, хожу повсюду…

– Достойное рвение. Брат-то ваш как?

– Брат? Плохо брат… – Глаза ратвишкары сделались тоскливыми: – Вы понимаете, мне говорят, а я не верю… Ну не верю, что он – с храмовой блудницей! Не верю!

Мне стало смешно. Похоже, этот удивительный парень узнал о жизни много нового.

– Да не волнуйтесь вы так, – сообщил я весело. – Мужчины, женщины – это ведь самим богом заведено.

– Вы не понимаете! Они о догматах спорят. Сравнивают церковные таинства…

– Ну, ну, отче! Голос чего такой унылый?! Иль усомнились в учении Ясны?!

От этих моих слов юноша и вовсе увял.

– А ведь вы правы… – раздумчиво проговорил он. – Очень в точку попали, сын мой! Нет веры во мне истовой, нет! Оттого и в брате сомневаюсь… Мне ведь, – голос его сорвался в шепот, – видения были. Будто пришла ко мне в келью их жрица дэвовская. Сама в рясе с кружавчиками, сосуды скверны из декольте торчат… пакость какая! И ну, говорит, прими наши верования языческие.

– А вы ей?

– А я – достал «Бундахишн», «Видевдат» и читаю читаю с восторгом упоенным. А она ластится, трется но с покорностью, с преклонением эдаким. Понимаете?! Чует веру истинную! И набухло во мне святое знание, пролилось дождем изобильным! Просыпаюсь, знаете ли, а на душе так благостно стало, легко! Вот я и думаю…

– Стоп. Отче, давайте начистоту: ведь не об эро… о видениях же своих вы пришли рассказывать?

Ратвишкара покраснел. Потоптался немного, словно порываясь убежать, затем решился и сбросил с плеча рюкзачок.

– Вот вы очень правильно сейчас сказали, – объявил он, роясь в рюкзачке. – Своекорыстен я… Нет рвения божественного. Но все равно! Понимаете, у нас за прошлый месяц недорасход чудес. Раздать надо благим мирянам. Вот я и подумал о вас.

Он обернулся, держа на ладони нечто невидимое:

– Вот… из церковных закромов. Это – чтобы море перед вами расступилось. Только далеко не забредайте, непонятно, сколько оно продержится.

– Не хочу.

– А это? Тремя рыбами фугу и рисовым колобком накормить алчущих. Только фугу надо уметь готовить. Если неправильно – сразу смерть, рыба-то ядовитая. И кормить лучше японцев, наши к такому непривычны. А вот – по воде ходить! Правда, оно только к зиме вызреет…

– Да что у вас, отче, чудеса какие-то уцененные?

Улыбка сползла с лица священника. Он сложил чудеса в мешок и завязал тесемки.

– Странный вы человек, Игорь… От дарового могущества отказываетесь. Настолько верите в свои силы? А хотите, сделаю вам предсказание?

Я уже понял, что так просто он не отвяжется.

– Буду благодарен, отче, – вздохнул я с покорностью. – Только побыстрее!

Священник обрадовался. Поднялся, отряхнул рясу на коленях и вдруг бросил в меня чем-то невидимым. Я ощутил, как по мне прокатился комок пыли.

– Вы манар к тому же, – протянул ратвишкара. Вскинул глаза к небу и забормотал свистящим шепотом: – Раз-два… На Язатов уповаю… Тану гнетет Аху, нет у Ака-Маны власти надо мной! Изыдите, Араска, Варэна, Ази и Спазга! – И вдруг объявил радостно и страшно: – Вижу! Вы отрежете голову!

– Что-о-о?!

– Женщине, бывшей комсомолке. Верьте мне, сыне!

Бочком-бочком, я двинулся прочь от сумасшедшего. Ратвишкара семенил следом, не стремясь приблизиться, но и не отставая. Сколько длилась бы эта погоня, не знаю, но мне повезло.

Кто-то с визгом кинулся мне на плечи.

Сзади, внезапно.

Ратвишкара, увидев этого кого-то, в ужасе бросился бежать. Я же, не думая, рухнул на одно колено, сгреб нападавшего в охапку и качнулся вперед, стряхивая. Длинные волосы хлестнули по лицу.

Рефлексы дали маху. В следующий миг я это понял и лихорадочно затормозил бросок. Тротуар вывернулся из-под ног, больно шлепнув по заду. Я сидел на асфальте, сжимая в объятиях заливисто хохочущую Дашку.

– Воронушек! – Она звучно чмокнула меня в щеку. – Ты не представляешь, как я по тебе соскучилась!

– Сумасшедшая! Я же говорил тебе никогда не прыгать на спину!

– Я помню. Воронушек, не дуйся! У тебя вид был такой загруженный, я так хотела тебя повеселить! Вот, кстати, Валерик, мой жених. Знакомься. Мы с ним в Кортесию едем, к ацтекским пирамидам. Я, наверное, с работы совсем уволюсь, потому что что я там забыла на фиг?! – Все это она выпалила одним махом.

Я восторженно покачал головой. Ну, Дашка, молодчина, времени даром не теряла!

К нам шел мужчина лет тридцати пяти – коротко стриженный, губастый, в халате с золотыми мантикорами. Увидев нас обнимающимися в куче опавшей листвы, он деликатно потупил взгляд.

– Вы не очень ушиблись? – спросил у меня. И с тревогой нагнулся к манаре: – Золотце, тебе нельзя сидеть на земле, простудишься! Встань немедленно. Или хотя бы пересядь на колени к этому доброму человеку.

– Будет сделано, тушканчик! – Дашка с очаровательной покорностью выполнила приказ. – Лерик, сходи в кафешку, займи столик. Это мой бывший начальник, ужасный деспот и тиран. Он отхлебнет у меня литр-другой крови – привычка у него такая, – а потом мы присоединимся к тебе.

– Да, милая. Слушаюсь, богоподобная!

Я с восхищением посмотрел ему вслед. Похоже, Дашка откопала где-то фраваша во плоти…

– Кто это? – поинтересовался я.

– Профессор истории. Прекрасный человек, добрый, отзывчивый… только немного слишком доверчивый. Если бы не я, попал бы в лапы к какой-нибудь аферистке. А так я его спасла.

Она заботливо подняла меня на ноги и отряхнула.

– Ты-то как? – поинтересовалась ласково. – Я слышала, ты уже закончил то дело.

– Закончил. Постой… но откуда?! Это же тайна следствия!

– Мне Люся рассказала. Ты вчера заходил в маголовку – перед полковником отчитываться. А она все слышала. Так что идем праздновать, воронушек!

Я покачал головой. Женщины, конечно, умеют хранить тайны – но только сообща. И мне это может выйти боком.

– Даш… хоть ты никому не рассказывай. С меня заказчик голову снимет!

– Заказчик твой сам трепал направо и налево. – Манара посерьезнела. – Хорошо, Игореш. Я – могила.

С этого момента я мог быть спокоен:дальше нее эта тайна никуда не уйдет. Но как быть с теми, кому разболтала Люся?

Впрочем, размышлять о грустном мне быстро надоело, и мы отправились в кафе. Валерий уже сидел за столиком, сиротливо уткнувшись в ноутбук. Рядом дымилась чашка кофе – суматарского, если судить по айсбергам сахара на поверхности. Сахар в суматарском кофе не тонет и не растворяется. Этот напиток горек настолько, что выпивший чашку на целый день обретает вкус к жизни и с наслаждением ест даже самые непритязательные блюда.

Похоже, Дашка готовится накормить жениха своей стряпней.

Мы чинно расселись. Прибежала официантка и замерла в позе готовности. Увидев ее, Валерий с рассеянным видом кивнул на чашку:

– Еще сахарку, пожалуйста. Я мешаю, мешаю, а оно горькое!

– Сделайэм обиазательно. – В голосе официантки переливался восхитительный ночмарский акцент. – А что будиэт заказывать… – она помедлила, подбирая слово, – ваша госпожа?

Мы переглянулись и расхохотались, ужасно смутив официантку. Валерий, похоже, ничего не заметил.

– Его госпожа хочет «капучино судьбы», – заявила Дашка.

Непроницаемые глаза ночмарки уставились на меня:

– А вы?

– Мне «кофе трехсот ликеров», пожалуйста.

Я мельком заглянул в ноутбук Валерия. Тот светился праздничным великолепием: сияние стали, золотые узоры, кровавые искры гранатов. Не сразу я сообразил, что это фотография клинка под огромным увеличением.

Поймав мой взгляд, Валерий обернулся:

– Интересуетесь?

– В какой-то мере.

– И правильно интересуетесь! О, это чудесная, великолепная, божественная вещь! Подобный тип кинжала был распространен в конце четырнадцатого века. Из-за двух шарообразных выпуклостей, которыми украшено основание рукояти, его эвфемистично зовут «почечным кинжалом» или «Dague a Rognons». Но уверяю вас: хозяин звал его «Кинжалом с яйцами»! И я приложу все силы, чтобы вернуть этому оружию былое название!

Дашка восхищенно захлопала в ладоши:

– Валерик – лучший в мире знаток оружия, – придвинулась к жениху, взяв его под локоть и сообщила доверительно: – Знает все обо всем, что убивает и наносит раны. Правда, лапулик?

– Правда, солнцеликая. – Они поцеловались. Валерий поднял на меня счастливый, немного смущенный взгляд: – У меня дар, понимаете?.. Стоит назвать имя оружия – если у него есть имя, конечно, – и я расскажу о нем все.

– Так вы дзайан? – заинтересовался я.

– В некотором роде… Понимаете, у меня предел – один поводок. Это смехотворно, это даже нельзя считать магией…

– Понимаю. – Мне вспомнился Людей, и я чуть погрустнел. Вот уж на кого загадочные питомцы великого грандмастера охотились бы в последнюю очередь… – А скажите, вы так любое оружие можете?

– Любое. Если у него есть имя.

Тут официантка принесла кофе, и нам на какое-то время стало не до разговоров. Я накрыл свою чашку ладонью и сосредоточился. «Кофе трехсот ликеров» – особый. Его готовят магическим путем; по желанию посетителя он приобретает вкус одного из ликеров, известных повару. Вряд ли здешний повар знает все триста, но заведение хорошее, можно рассчитывать на широкий выбор. Я загадал «Сент-Чибураго», мистическую марку заокеанской Кортесии – в честь будущей поездки моей секретарши.

Перед Дашей дымился «капучино судьбы». Тоже магия, но посильнее, чем в «трехстах ликерах». Один из кусочков сахара в этом кофе не тает, а причудливо плавится. По его виду можно определить, что тебя ждет в ближайшем будущем. Сахарный кошелек сулит прибыли, котлета – поражение в боксерском матче, гусь – предстоящий разрыв с товарищем.

Придумал «капучино судьбы» средневековый отравитель Амбруаз Паре. Студентами мы шутили, что, если чашке позволить остыть, она принесет страшные беды. Призрак Паре станет являться по ночам, адски стеная и вопя: «Не понравилось?! Невкусно, да?!»

В каждой шутке есть доля правды. Этот кофе заказывают редко и никогда не оставляют недопитым.

– Скажите, – поинтересовался я, – а что вы знаете о мече по имени «Приблуда»?

– Кустарное оружие. – Валерий отхлебнул из своей чашки и состроил страдальческую гримасу. – Ковал местный, ролевик, зовут Валентином. Мой знакомый, кстати… Меч выкован по образцу японской катаны. Выкован с применением магии. Сейчас лежит в сейфе… в офисе… адрес попробую… Господи! – Он вытаращился на меня с изумлением. – Да это же ваш меч!

– Точно… – Я ощутил разочарование. Наверняка Дашка выболтала жениху все мои секреты… О мече точно проболталась.

– Так это не настоящий меч, воронушек? – Дашка выкатила на меня удивленные глаза. – Я думала, ты его из Японии привез.

– Да я и не был никогда в Японии, – отмахнулся я.

– А что до настоящести, – вступился за «Приблуду» Валерий, – то меч удивительно хорош. Валентин при должном обучении мог бы стать лучшим куз…

От Дашкиного визга я едва не опрокинул кофе. Манара отпрыгнула от стола, размахивая руками:

– Спасите! – Она оттолкнула чашку. – Я не буду это пить!

– Почему?

– Там муха!

– Где?

Она указала ложечкой. Я присмотрелся:

– Даш, это осколок кофейного зернышка. Никакой мухи нет.

– Все равно не буду! Еще бы там муха была! Сумасшедшие! Давай поменяемся, а? – Дашка просительно заглянула мне в глаза.

– Ну давай. – Я придвинул к ней свою чашку и забрал «капучино судьбы». Иначе ведь не отвяжется, знаю я ее.

С легкой настороженностью я сделал глоток. На вкус кофе оказался изумительным. И это при том, что к капучино я отношусь с прохладцей.

– А что вы скажете о кинжале… м-м, скажем, аль-Бариу? – спросил я.

– Аль-Бариу… Оружие восточное, когда-то принадлежало знаменитому еретику Гасану ас-Саббаху. Тузасская сталь, филигрань. Покинув своего господина, отправилось странствовать по свету. Пошло через множество рук… не всегда чистых, впрочем. Попробовало крови. – Он быстренько набрал что-то в ноутбуке и придвинул ко мне: – Можете полюбоваться.

На экране горело изображение кинжала изумительной красоты. Я вмиг понял и простил неведомого вора, покусившегося на это сокровище.

– Вы волшебник! – восхитился я. – Распечатайте для меня эту картинку.

– С удовольствием. Подождите чуть-чуть. – Принтер ноутбука затрещал, выбрасывая тонкую пленку с изображением.

– А где сейчас находится аль-Бариу?

– Сейчас он… – Лицо знатока оружия застыло. На лбу и щеках выступили капли пота. – Нет! Не могу! – закричал он отчаянно. Скорчился, словно от приступа безумной боли, закрыл лицо ладонями. – Не просите!.. Не могу!

Роняя стулья, Дашка бросилась к жениху.

– Сусличек, что с тобой?! – запричитала она, прижимая его голову к груди. – Сусличек, любимый мой, хороший, успокойся! Все хорошо, все хорошо, любимый мой!

Трясущимися руками она влила жениху в рот остатки суматарского кофе. Горечь подействовала. Некоторое время Валерий не мог вымолвить ни слова, только трясся и размахивал руками.

Зато потом сразу пришел в себя.

– Не спрашивайте меня больше, где этот кинжал, – сорванным голосом сообщил он. – Им владеет существо, переполненное адской ненавистью. Боюсь, что это уже не человек. Извините…

Не чувствуя вкуса, я машинально допил капучино.

Что-то стукнуло о дно чашки. С некоторым удивлением я уставился на предмет, плавающий в кофейной гуще.

Дашка заглянула через мой локоть.

– Та-ак! – Голос ее наполнился обманчивым спокойствием. – Это уже ни в какие ворота не лезет. То у них мухи в кофе плавают, то вот это. Эй, девушка, идите сюда! Немедленно позовите менеджера!

Я поболтал чашку, задумчиво разглядывая ее содержимое.

В кофейной гуще белела отрубленная женская голова.

Распрощавшись с Дашей и ее женихом, я отправился в офис. Знаю, знаю, пятница, выходной день. Все нормальные люди развлекаются. Но почему не побыть хоть чуточку сумасшедшим?! Тем более что меня вела интуиция.

Вахтера дяди Лени на месте не оказалось. Это поразило меня больше, чем вчерашние чудеса и разгром ордена убийц. На столе, придавленный книжкой «Некрономикон для чайников», стоял железный сундучок размером с хлебницу. Из него доносилось сдавленное мычание.

Проникнуть в будку вахтера я даже и не пытался. Там чары гильдейские, профсоюзные… они членские взносы проверяют. Постороннего на месте убьет. Я просто сбил ручкой от швабры книжку и откинул крышку сундука.

Вахтера выбросило отравленной иглой из духовой трубки пигмея. Глаза сумасшедшие, лысина углем измазана, жилетка мехом наружу.

– Что случилось, дядь Лень?

– Пропуск давай! – прохрипел вахтер.

Ничему не удивляясь, я развернул книжицу. Изучив удостоверение, вахтер успокоился. Попенял, правда, что лицо на фотографии круглее, чем в жизни. Но при моей работе особо не разъешься.

– Там это, Игорек… – дядя Леня замялся, – жрицы языческих культов. Нарушают.

– Ктулху? – с пониманием кивнул я.

– Да не… Ктулху, – он с досадой спрятал «Некрономикон» в ящик стола,. – это для общего развития тэк-сэзать. Тут жрицы. Понимаешь?..

Ну, жрицы так жрицы… Напомнив себе сменить вахтера за несоответствие должности, я зашагал по лестнице.

Не дойдя до своего этажа, я замедлил шаг.

В офисе гости. Как, отчего – не знаю. Похоже, те самые, что спрятали вахтера в сундучок.

Словно по команде мобильник выдал первые такты «Марша кавалергардов». Я поднес его к уху.

– Игорь, это я, – без предисловий объявила дзайана.

– Света?!

– Куда ты пропал, Рек?! Я тебя искала, искала! И в больницу не зашел! А обещал!

– Э-э… Но это ведь ты…

– Что я?! Скажи еще, это я обещала зайти! Тряпка! Размазня! – Голос ее сорвался в задумчивость: – Хотя да. Ты бы меня не нашел… Я из больницы сбежала. Чаровато! – в трубке послышалось сдавленное хихиканье.

– Зачем ты поводок на меня накинула, чудо?

– Затем! Я тебя вообще-то пнуть хотела. Только очень нога болела. Будешь знать, как девушкам гадости говорить!

Я потрясенно молчал.

– Ладно, – Светин голос наполнился ласковой хрипотцой. – Жди. Я к тебе сейчас чаранусь. Пока, лапа!

Сумасшествие… Нет, не зря Миямото Мусаси говорил: «Женщины!» – и что-то там еще. Хотя нет. Больше он ничего не мог сказать.

Потому что женщины – это женщины.

Я отключил телефон и спрятал в карман. Внизу зашаркали старческие шаги. Я осторожно перегнулся через лестничные перила.

С высоты идущего разглядеть трудно… Несколько раз мелькнул зеленый клетчатый рукав. Однажды в поле зрения попала старушечья голова в черном «черчанском» платке.

Звуки старушечьих шагов укладывались в строгий ритм. Шаг, шаг, шарканье – словно нога срывается со ступеньки – и вновь шаг. Этот звук наводил на меня дрожь. Не спрашивайте отчего, наводил, и все.

Задерживаться на лестничной клетке расхотелось.

Что выбрать, оказавшись между адской старушкой и офисом, в котором наверняка притаилась засада? Между Сциллой и Харибдой?

Вот-вот.

Я поднялся на лестничную площадку, достал пистолет и загремел ключами, отпирая замок. Затем распахнул дверь и провел то, что у фехтовальщиков называется ремизом[12].

Дэва с два! Никто не прыгал лихо и бесшабашно мне навстречу. Не бил по голове, не тыкал жестким стволом «глока» под ребра. Даже обидно. Чувствуя себя полным идиотом, я заглянул в шкаф, проверил туалет и кладовку.

Ни-ко-го.

Спрятав «эфу», я вошел в свой кабинет. Так и есть. Вот они, голубчики! В креслах двое, причем обоих я знаю.

– День добрый! Рад вас видеть.

Высокий бородатый мужчина, похожий на цыгана Кустурицы, приподнялся в кресле, стягивая тюбетейку.

– Здра-авствуйте! – шутовски протянул он. На выбритом черепе чернела татуировка: паук, затаившийся в сетях.

Юноша за моим столом хмуро кивнул. Одевался он с варварской претенциозностью. Рыжий вельветовый пиджак от Ermengildo Zegna, алое кашне, цветастая футболка. И бинты на голове, заставившие вспомнить сахарную черепушку из «капучино судьбы».

За рулем «Кайена» мальчишка смотрелся солиднее.

– А мы к тебе дружески, – сообщил бородач. – Аттилла поболтать хочет. Примешь?

– С удовольствием, Шурка. А ты откуда знал, что я здесь буду?

– Ты же сам рассказывал, что после полудня чаевничаешь в офисе.

– Хм… Не помню… Но ладно. Чай, кофе?..

– Слышь, козел, – окрысился молодой, – ты это! Ща схватишь! Со мной побратимы в боях закаленные!

Бородач с интересом посмотрел на мальчишку.

– Может, сперва чаю попьем? – предложил он. – Обычай такой, закон гостеприимства, знаешь? А потом о делах поговорим.

И поморщился.

Но к мальчишке это не относилось.

Шурку я знаю давно. Я у него пацаном семь лет храмовым боем отзанимался – еще до айкидо. Спина у Шурки ломана-переломана; когда погода меняется кости ноют. А сейчас как раз такое время.

– Дашку куда дел? – поинтересовался он.

– Дашка выходит замуж.

– Опять?

– Нет, Шур, это серьезно. Они в Кортесию едут, на пирамиды. После пирамид он обязан будет жениться, как честный человек.

– Это уж само собой, – тоном знатока объявил Шурка, и мы заржали.

Не переставая смеяться, я достал из шкафчика коробочку чая:

– Гляди, что у меня есть.

– Ха! – обрадовался тот. – «Хьюджиминг»! А как китайцы его срамно называют, не скажу, – отсыпал щепотку и бросил на язык.

Мальчишка угрожающе засопел. По его мнению, мы слишком погрязли в церемониях.

– Эй!..

– Ну что такое? – повернулся я к нему. – Шило свербит?

Мальчишка набрал в легкие побольше воздуха.

– Я напырю твою презренную голову на антенну своего преодолетеля бездорожья! – выпалил он и, выдав этот образчик аскавского устного творчества, гордо положил ногу на стол. Шнурки завязать.

– Ноги на пол! – рявкнул Шурка. – Не в Аскаве своем сраном! У приличных людей гостишь!

Парень выпрямился, словно ошпаренный. На перебинтованном лице вспыхнуло выражение обиды.

Мы вели себя неправильно.

Не по-честному. Не так, как полагается вести себя в присутствии знатного представителя аскавских родов.

Пряча улыбку, я включил чайник. Огонек на боку подмигнул мне оранжевым; послышалось радостное сипение. Я протер тряпкой поднос, расставил пиалы и заварник.

– Из твоих? – тихо спросил я Шурку, указывая глазами на гостя.

– Какое там! Варвар аскавский. Туристничают по краям нашим, а я вроде как бы телохранитель у них.

– Ты раб! – взвился Аттилла, подслушав наш разговор. – Аскавцам не нужны телохранители! Мы любого в бараний рог скрутим!

Господи боже мой! Ну как они там живут?! Урки, бароны, понятия эти их дебильные… Ребенок вон поговорить с людьми по-человечески не умеет!

– Как твой зал? – поинтересовался я у Шурки. – Тренируешь еще?

– Не… Надоело.

Шурка – учитель талантливый, лучший из всех, кого я знаю. Но лени-ивый! Я подозреваю, что учеников он набирает, когда ему хочется проверить какую-нибудь свою теорию. Когда теории кончаются, группа медленно тает и сходит на нет.

– Ладно уж, – сообщил я, усаживаясь. – Пока церемонии кипятятся, можно и к делу.

Юноша встрепенулся.

– А что к делу? Типа сам не знаешь, да?! Я к тебе того… вызов передать.

– От кого?

– От я… от меня то есть! За батю!

Я перебрал в памяти всех сидевших в «Кайене». Жирдяя-аскавца мы обидели меньше всего… Ах да! Светка его заколдовала. Но почему он не сам пришел, а прислал недоросля?

– Это… – продолжал парень, – ладно. Да! Точняк. – Он обхватил себя руками за плечи, словно ему стало холодно. – В общем, когда после вас… Ты виноват! Короче, мы ехали. Батя говорит: «Непруха козлинская!» А мне хреново. Почти сотрясение мозга, прикинь? И тут козел выруливает. Сука на «Вольво». Короче, подрезает всклень. Бампер поцарапан, меня мордой в кожан! Батя за ствол и типа разбираться. А тут, прикинь, аснатар какой-то вырисовался, бычит. Ну, благой базар, благие понятия…

За время этого восхитительного рассказа (из которого я, признаться, ни дэва не понял) чайник успел закипеть. Я принялся заваривать чай. Пока я возился с заварником, парень успел пересказать все свои беды и обиды за прошедшую неделю. Слушая его, я не переставал удивляться. Аскавцы – дети природы, но как развита фантазия!

– …Это тогда, прикинь?.. А вчера совсем беспредел пошел. Батя в банк, а ему там сердце вырвали!

– Чего вырвали? Кто?

В кабинете разлилась колкая неуютная тишина.

– Сука та, на «Вольво». Хвостатая, – с выражением отчаяния на лице сообщил мальчик. – Вырвала ему сердце.

– Сука? Это она?

– Он. Хмырь беспонтовый. Так что помер батя, – дрогнувшим голосом сообщил Аттилла. – И ты мне за это ответишь!

Идиотизм ситуации тронул меня до глубины души:

– А почему именно я? Народу-то много постаралось!

– Хмыря я стремаюсь, – бесхитростно ответил варваренок, – он – адский выродок. С колдуньей вашей сучистой варвару конкретному драться запад-до, так? – «И боязно», – мысленно добавил я. – А вот тебя мы покоцаем! С побратимами в дружном строю.

Я подошел к окну. Так и есть. У входа маялись здоровяки в кожаных куртках, одинаковых черных очках и вельветовых штанах разных цветов. У одного на плече отблескивал двуручник. А баулов, баулов-то сколько! Они что, переезжать сюда задумали? Я перевел взгляд чуть дальше. Ага! Старая знакомая, храмовая плясунья в бирюзовом платье. Это ее я видел в «Кайене» рядом с жирдяем. И дядю Леню в сундук засунула именно она.

Аттилла поглядывал на меня с торжеством. Еще бы! По его мнению, я должен был трепетать от страха и ужаса!

– Шурка, а ты, значит…

– …секундантом. Надо же проследить, чтобы все по закону было. – Учитель подмигнул мне.

Да-а… Увидь эту свору коллеги из уголовки, они бы прониклись. В Ведене организованной преступности нет. Здесь и с обычной-то плохо: вытянешь кошелек из кармана, а ограбленный дзайаном окажется… У них же на лбу не написано. Прыгай потом всю жизнь, квакай. Комаров лови. С маньяками расправляется инквизиция, а сами дзайаны преступлений совершают мало и в основном от скуки. Ими занимается маголовный отдел.

Иностранцы – единственные, кто создает у милиции проблемы. У ночмарцев свои представления о морали, подчас очень странные. А аскавцы живут не по закону, а по понятиям. Банды, семьи, графы в законе, приблатненные бароны, общак, варварская музыка. Собственно, я националистом становлюсь, только когда дело касается Аскава. Их бы выжечь, как вшивую ветошь из чулана, – и в мире стало бы чище и спокойней. Жаль только, соображения большой политики этому препятствуют…

– Ладно, парень. Я буду с тобой драться.

– Только оружие я выбираю! – грозно пискнул варваренок.

В этот патетический момент в дверь требовательно позвонили. Еще. Еще раз. На четвертом палец сорвался с кнопки.

– Кто там?! – вскинулся Аттилла.

– Не знаю. – Я пожал плечами. – К нам обычно не звонят. – И привстал, чтобы идти к двери.

– Сиди! Сам открою.

В руке Аттиллы неведомо откуда возник «глок». Парень помчался к двери, едва не опрокинув вешалку. Чудной какой! Неведомый гость продолжал трезвонить, выдерживая все тот же ритм. Нет, это, пожалуй, не Светка…

Я налил чаю и протянул пиалу учителю.

– Благодарствую. – Тот церемонно поклонился, принимая ее обеими руками.

– Развлекаешься?

– А что делать… Лэн уехал, заниматься не у кого… Вот аскавцы подвернулись. Смешны-ые! Но дерутся знатно, имей в виду.

– Хорошо, буду, – покладисто согласился я, отхлебывая из пиалы.

Из прихожей ударил вопль. И – очередь из «глока». Мы с Шуркой переглянулись. Два суматошных одиночных. Вновь вопль.

Насмерть перепуганный Аттилла ворвался в кабинет. Захлопнул дверь, повис на ручке, трясущейся рукой нашаривая ключ (которого отродясь не было). В дверь грохнуло с нечеловеческой силой. Отчаянно взвизгнув, мальчишка запрыгнул на стол.

– Что там? – лениво поинтересовался я.

– Там! Там! Короче!.. А-а-а!

Белая планка двери прогнулась, лопнула. В образовавшуюся щель просунулась высохшая рука со сбитыми ногтями в черных пятнах.

– Ого. Ормазд преблагой!

Дерево трещало и хрипело. Рука дергалась, ища, что бы схватить.

– Ее пули не берут!! – заистерил Аттилла.

Ага, не берут. Стрелять надо лучше! Я поднялся и, не отводя взгляда от беспомощно постукивающих по дереву пальцев, двинулся в угол с сейфом.

– Не подсматривай, – бросил Аттилле. Тот послушно отвернулся.

Мелодично пропищали кнопки кодового замка. Дверца сейфа легко пошла в сторону. Придерживая ее одной рукой, я другой достал ножны.

– Надо же! – вскинул брови Шурка. – Валькиного чарования?

– Точно. «Приблудой» зовут.

– Именное… – Учитель уважительно покачал головой: – Я слышал, Валька больше не кует.

– Вот с тех пор и не кует. Это его последний.

Я вытянул катану из ножен и стал у шкафа. Дверь угрожающе затрещала.

Хм… Как же достать нападающего? Садить клинком сквозь дверь может только тупой варвар. Оружие жалко – это у них металлолом, а тут заруненное, все в чарах.

– Может, выбьешь дверь наружу? – с надеждой спросил я у Шурки. – А я следом.

– Не, – поморщился он. – Кости болят. Да и пижонство это – ногами драться.

Тут я согласен. Гнилое пижонство. К счастью, ничего делать не пришлось. Дверь хрустнула, снимаясь с петель, и рухнула на пол. Ну сила!.. Тщедушное тельце в заляпанном пальто извивалось на полу, пытаясь высвободить руку из расщепленной доски. Вторая рука скрюченными пальцами тянулась ко мне.

К обшлагу рукава прилип трамвайный билет.

– Сыно-очек… сыно-очек… – хрипела старуха. – Место уступи бабушке!

Последние слова оказались фатальными. Не знаю, как и почему, но что-то они задели во мне – детское, непосредственное.

Да и зомби терпеть не могу.

Я вскинул катану. Лезвие цепануло потолок, посыпалась штукатурка. Удар вышел косым, через лопатку к шее. Но чудо – едва клинок коснулся зеленой ткани, голова мертвой старухи прыгнула с плеч и покатилась по полу, скрежеща зубами.

В прихожую вновь влетел звонок. И еще раз. Мы с Шуркой переглянулись. Тело старухи продолжало скрести дерево. Из разрубленной шеи торчали неопрятные лохмотья – словно салат из красной савойской капусты. Голова вцепилась зубами в ножку стула.

– Молодые… – невнятно скрипела она, – …совести нет!

В раскуроченный дверной проем заглянула Светка.

– Что у вас твори… ой!

Никогда не видел, чтобы люди так бледнели. Свету смуглянкой не назовешь, но тут она стала белее своей куртки. Я быстро оттер ее прочь от двери.

– Пойдем, – буркнул Шурка Аттилле.

– Я не могу! Снимите меня!

– Не дури, придурок. Она сейчас встанет.

Это подействовало. Что-то грохнуло: мальчишка спрыгнул со стола и понесся в коридор.

– Туалет направо! – запоздало крикнул я ему. Послышались булькающие звуки.

Труп выдрался из обломков двери и принялся слепо шарить по ковру в поисках головы.

– Чаровато! – пискнула Светка. Затем выкинула номер: достала из кармана пластиковый мешок с розами, на цыпочках прокралась за спиной зомби и кроссовкой закатила голову в мешок.

– Нам для лабораторки надо, – пояснила мне.

– Ты что, психованная? Это же улика!

– Ой, ладно тебе, улика! Поди и накопай! Представляешь, если это у тебя в кабинете найдут?!

Я представлял. Ну и ладно… Дзайана сунула мне в руки мешок, а сама принялась деловито водить в воздухе ладонями – колдовать.

– Вот и все! – обернулась ко мне через несколько минут. – Сейчас эта дура уберется. – И добавила невпопад: – Рек, я по тебе так соскучилась!

…Все смешалось в доме Колесничих. Аттиллу пришлось вытаскивать из туалета. Парень заикался, бледнел, потом сообщил, что дуэли никто не отменял. И вообще, никакого недостойного варвара поведения не было, просто его страшно заинтересовала конструкция сливного бачка.

Шурка же с любопытством разглядывал меч.

– Я знаю этот знак, – сообщил он, тыча пальцем в клинок. – Это «мем», на таротах соответствует аркану «смерти». А это – алхимический символ гниения.

– А вот, – показала Светка, – китайский иероглиф. Река, дорога мертвых. И тут еще майанский знак.

– Все-таки Валька – шаман с придурью, – подытожил Шурка. Затем осторожно, чтобы не запачкаться о мертвую кровь, перехватил катану и протянул рукоятью вперед. – На, спрячь!

– Угу… Пойду проверю, что гостья делает.

За дверью происходила непонятная возня. Что-то трещало, скрипело, постукивало. Знакомым ритмом прошуршали шаги; в туалете зашумела вода. Зомби набирала воду в ведро.

Я осторожно приоткрыл дверь. В щель было плохо видно, но я разглядел тощий зад, обтянутый пыльным зеленым драпом. Старуха ползала на коленях, оттирая с ковролина пятна крови. В ведре, что стояло рядом, белой шапкой пузырилась пена.

– Что она там? – спросила Света, выглядывая из-за моего плеча.

– Полы моет. Постой, постой… ты ей как убраться приказала, чудо?!

– Ой! Реш, извини!

Мы переглянулись и тихо-тихо поднялись этажом выше. Там, уже не сдерживаясь, попадали со смеху. На Аттиллу напала икота. Он задерживал дыхание, пытаясь остановить ее, а когда не получалось, вполголоса ругался по Эпоне-матушке.

Наконец Светка сжалилась и достала из рюкзака минералку.

Сколько мы проторчали на верхнем этаже, не знаю. Наконец внизу хлопнула дверь. Зомби похромала вниз по лестнице, отстукивая свой черепаший ритм, а мы все сидели в философской задумчивости.

– Ну что, – предложил я, – пойдем, посмотрим?

– Ага, – согласился Шурка. – Меч далеко не убирай.

И мы посмотрели.

Такой чистоты в своем офисе я не видел никогда. Ковролин лучился свежестью и уютом. Исчезло даже пятно у стола, за которое Дашка меня постоянно крокопидрила. Когда я наливаю в чайник много воды и она льется через край, я просто выплескиваю остатки на пол. Мне всегда казалось, что это невозможно отмыть. Оказывается, возможно. Только нужно иметь нечеловеческое терпение.

Я прошелся от сейфа к столу.

Да-а… Шкафные ручки сверкают. Столик – словно отполирован. Сломанная дверь качается на высобаченных петлях – старуха честно старалась приладить ее на место. На столе лежит записка:

«Пиалы, чайник в шкафу. Полотенце повесила новое. Бокалы я тоже вымыла».

Ой, бабушка, где же вы были при жизни?! Я полез в шкаф. Когда Дашка мыла посуду, следы чайного налета оставались. Сейчас фарфор блестел поистине хирургической белизной.

– Чашки выбросить придется, – протянул я. – После трупа-то…

– Да ты что?! – возмутился учитель. – Это ж сувенир. Подари одну, а?!

– Бери хоть все. И заварник в придачу!

Он выбрал две. Еще одну прикарманила дзайана.

– Я знаю эту бабушку, – сообщила она. – Горничной у нас работала, тварюга.

– Почему тварюга?

– Болтливая очень. Я все молилась: бабушка, чтоб ты сдохла! А она: я вас всех переживу! Ну и пережила. А еще, говорят, у уборщиц кодекс есть вроде бусидо. Они на «Санитарных инструкциях» клянутся блюсти чистоту даже в посмертии.

– Так мы че? – забубнил Аттилла. – Драться будем или где? И вообще, коза, «глок» отдай! Че ты его у меня оттибрила?!

– А слово волшебное?

– Урою, падла!

Светка хихикнула:

– Чароватый мальчик. Можно я его поцелую?

Аттилла изменился в лице и спрятался за Шуркину спину. Оказывается, наш юный друг-варвар боится девушек!

Я с интересом пригляделся к Свете. С последней нашей встречи дзайана заметно похорошела. Лицо ее лучилось незримым светом; она улыбалась по поводу и без повода.

Что такое случилось с нашим стихийным бедствием?!

– Пойдем, – предложил я. – Ну и утречко… Господи, да мне весь офис переосвящать придется!

Я оттер меч от крови и запер в сейф. Ужасно хотелось взять его с собой, но нельзя. Разрешение на хранение у меня есть, на ношение – нет. А я иногда бываю до неприличия законопослушен.

Мы вышли на улицу. Нас тут же радостно обступили варвары.

– Это он, – хмуро сообщил Аттилла. – Они то есть. Которые наши враги.

– Смерть лоховатым фраерам!

Безголовая старушка неторопливо ухрамывала в переулок. Никто не обращал на нее внимания. «За ней же проследить надо!» – мысленно застонал я. Наверняка она вернется к тому, кто ее послал!

Вот незадача-то…

– Господа бандиты. – Я поклонился, быть может, излишне вежливо. – Э…

– Извинения не принимаются, – быстро сказал тот, что с мечом. – Мы из-за тебя баню пропустили. С девочками и Толяном.

Жрица в бирюзовом платье кошачьим шагом прошла мне за спину.

– Да нет, я не о том, – отмахнулся я. – Тут такое дело… Можно перенести дуэль на чуть попозже?

Варвары переглянулись. По их лицам шпротным маслом разлилось презрение.

– Да нет, вы меня опять не так поняли… Видите ту старую почтенную даму? – Я указал на зомби. – Мне во что бы то ни стало нужно ее догнать.

– Она тебе дорога? – жадно поинтересовался мечник. Рыжие волосы отражались в клинке огненной дорожкой. Глаза смотрели с веселой сумасшедшинкой.

Я прикинул, во сколько выйдет переосвятить офис, и кивнул:

– Безумно!

– Торвульф, – приказал рыжий. – Пуля за ногу, рвись за старушкой и принеси ее голову. – Посмотрел на меня с вызовом: – Пусть знает, что перед ним конкретные варвары, а не лохи какие-нибудь!

– А! – махнул я рукой. – Не стоит… Голова уже здесь. – И вывалил рыжему под ноги содержимое пакета.

Варвары сбледнули с лица и отодвинулись.

– Милиция! – с чувством прохрипела голова. – V пенсионерки пальто сперли! – скосила глаза и добавила: – И калоши!

К чести рыжего, он оказался варваром неробкого десятка. Сгреб голову за волосы и протянул Торвульфу:

– Отдашь старой грымзе. Извинись, скажи, – кивнул на меня и ухмыльнулся, – он больше не будет.

Торвульф-следопыт умчался за бабкой. Аттилла сбросил пиджак и повелительным жестом раскинул руки. Побратимы засуетились; один достал из баула украшенную перьями кольчугу, другой – шлем в виде оскаленной бычьей морды.

Я с завистью оглянулся на женщин. Света и жрица болтали, как давние подружки. Аскавка расправила подол своего платья и что-то объясняла, тыча в край. Дзайана щупала ткань и цокала языком. Ну вот почему мы так не можем?! Мужские бредни вроде поруганного достоинства и уроненной чести конкретного пацанства девушек нисколько не трогали.

– Все, придурок, – Аттилла помотал рогатой башкой. – Сейчас буду тебя убивать. Голыми руками!

В доспехах и шлеме он выглядел устрашающе. Кулаки в перчатках со стальными шипами, наколенники – хоть на роликах катайся.

– Каковы правила поединка? – спросил я деловито.

– Правила! – фыркнул тот. – Это вы, лохи, по законам живете. Мы, варвары, сражаемся без правил!

В следующий миг он катался по асфальту, воя и суча коленями.

– Я не понял, фраер. – Огнегривый поднял брови. – Какого храма ты ударил его до сигнала? Да еще и по яйцам?

Я пожал плечами:

– Мальчик сказал, что правил не будет. Или, – я помедлил, подбирая варварскую идиому, – он не последил за ярмаркой?

– Да ты щас сдохнешь, лохина! – заревел рыжий и потянулся к рукояти меча.

Скакать, уворачиваясь от четырехфутового лезвия, – это смешно, весело и задорно. Только для здоровья нехорошо. Прежде чем он сдернул клинок, я оказался рядом и подбил его под локоть.

Меч, звеня, полетел на тротуар.

Ох, лапищи! Если схватит – Светка, прощай. Прости, если обидел, солнце ясноглазое. «Приблуду» Шурке завещаю, двадцатитомник ван Белочки – капитану Винченцо…

Рыжий взревел и вцепился в мой воротник. Рывком подтянул к себе, чтобы знаменитым аскавским приемом Тай Со откусить ухо. В этот момент я выбросил колено вперед.

Ну, вы меня понимаете. Это случайно произошло.

Аскавец покатился по земле, плача и зажимая ладонями низ живота. Шурка отвернулся, пряча улыбку.

Варварам было не до смеха.

– Ты дерешься, как баба, – объявили мне обиженно. – Не по понятиям!

– Позорный фраер. Тебя даже мечом убивать западло.

И они отправились к баулам. Судя по тому, как топорщились бока сумок, там лежали автоматы, а то и что похуже.

Я вытащил из кобуры «эфу».

– А ну стоять, ребята. А разрешение на ношение оружия у вас есть? – И второй рукой вытащил удостоверение.

Варвары замерли.

Жрица в бирюзовом предупредительно подняла руку:

– Ты забываешься, веденец! Это вольные сыны гор. Им ни к чему ваши глупые разрешения!

– Так они скоро сыны бараков будут, – ласково сообщил я. – И лесоповала.

Света тронула бирюзовую за плечо и что-то объяснила. Та выслушала и одобрительно закивала:

– Это другое дело! Покажешь мне еще раз эту божественную тушь для ресниц?

Дзайана полезла в сумочку. Жрица мигом забыла о своих спутниках.

– Слушай, фраер, ну ты охренел! – Один из варваров переступил с ноги на ногу. – Че ты бычишь? Ты хоть знаешь, под кем мы ходим?! У нас крыша – авторитетный король Беовульф!

Пуля высекла искру от бордюра у него под ногами.

– Носом к стене. Живо.

Варвары торопливо распластались по стене. Я достал мобильник.

– Мужик, – прохрипел рыжий, пытаясь подняться. – Не звони никуда! Ой беда будет!

– Говори номер Торвульфа.

Я набрал восемь цифр, которые он мне сообщил. Следопыт оказался очень удивлен, что я еще жив. Немного покобенившись, он сообщил, что довел старуху до башни безмолвия на углу Складовской и Кюри. Дальше он не пошел, потому что «конкретному пацану по трупарникам шленать западло».

– Друзья. – Я закрыл мобильник. – Всем спасибо. Всем удачного вечера. Я ухожу, и чтобы через пять минут вас здесь не было. Убивать не буду, лишь потому что вы банда.

– Угу, – отозвались те без энтузиазма. – Ну и сука же ты!

– Созвонимся! – Жрица чмокнула Светку в щеку и побежала к своим.

– Обязательно! – помахала та. – Я тебе краску для волос прихвачу!

Через четыре минуты сорок три секунды мы остались на поле боя в гордом одиночестве.

Чтобы не терять времени, мы сразу отправились к башне безмолвия. Дзайана прыгала при ходьбе больше обычного. Энергия переполняла ее, заставляя то обгонять меня, то возвращаться обратно. Куртка, которую она надела вместо погубленного пальто, была ей коротковата. Между поясом джинсов и краем куртки просверкивала обнаженная кожа.

Я не удержался и накрыл ее ладонью. Девушка взвизгнула.

– Зима скоро. Простыть не боишься?

– Боюсь. Но красиво же! – Дзайана закружилась, танцуя, по усыпанному листьями асфальту. – Правда, я красивая?

– Очень. Как твоя нога?

– Чарово. Все прошло. Бли-ин, я такая счастливая!

Света прижала ладони к горящим щекам:

– Такое только в романах бывает. Меня Лешик вытащил из больницы! А потом мы гуляли по ночному Ведену!

Я ощутил укол ревности. Когда кто-то счастлив, ему завидуют… Закон природы такой. Света взяла меня за руку и с тревогой заглянула в глаза:

– Ты так помрачнел! Что-то случилось? Ты обиделся?

– Нет, ничего. Устал немного. Вся эта катавасия: монахи, зомби, бандиты…

– А-а. – Она стянула с плеча рюкзачок. – Банан хочешь? Ты голодный, наверное!

От банана я отказался. Светка на ходу достала гроздь и оторвала один. Принялась деликатно, двумя пальчиками очищать.

Проходивший мимо парень противно осклабился:

– Гы-ы! Эротика. О да, ласкай его губками!

Светка со зверским видом оторвала зубами половину банана и выплюнула тому под ноги.

– Пошел в жопу, урод. Понял? – И повернулась ко мне: – Так, значит, ты отыскал Людея? Рассказывай.

Я пробовал было отнекиваться, но скоро сдался. Выслушав мою историю, Светка широко распахнула глаза:

– Ты молодец! Только ничего еще не закончилось. Уверена: Двери Истени спаслись, когда все стало рушиться. Тебя еще будут искать.

А ведь действительно… Для старших ассасинов буря, которую поднял Людей, – пустяк. Они, конечно же, нырнули в Истень и спаслись. А тут еще и странные слова Людея о повелителе мертвых…

И – зомби, отправленный по моему следу.

Согласно объяснениям варвара можно было найти что угодно: Северный полюс, тайную резиденцию ложи полотеров, тринадцатый валун сада камней, но только не башню.

Мы стояли на углу улиц Складовской и Кюри, озираясь по сторонам. В воздухе потрескивали искры эфирных эманаций. Незримой аурой колыхалась духовность.

«Целительский центр духовности и космопсихоэниаэнергетики» – сообщала табличка на двери.

Я вспомнил газету, которую читал в день встречи со Светой. Именно сюда стремились пенсионеры, жаждущие «неограниченного продления пенсионных льгот». В этих краях решались «запутанные случаи наследства», здесь «легально пересматривали завещания», а безутешные вдовы искали «общения с окончательно недоступными» мужьями. Перед «временным супружеством с урезанными правами» мое воображение пасовало.

– Ну что, пойдем? – повернулся я к Свете.

– Ага. Ой, слушай, я здесь никогда не была! Это знаешь что?! Это теткинская магия!

– Что-что?

Светка скорчила презрительную гримаску:

– Ну надо же теткам, которые не дзайаны, где-то фигней страдать… Это здесь.

Мы прошли в целительский центр. Старичок-вахтер за стеклянной стенкой застенчиво на нас покосился, но промолчал. Тайный вахтерский знак заставил его расцвести:

– Проходите, гости дорогие! Благой вам кармы и чистых чакр!

На площадке мы чуть помедлили, решая, куда идти дальше. С первого этажа тянуло затхлостью и неустроенностью. Грязная лестница манила наверх; перила ее блестели той особенной полировкой, что создается прикосновениями многих рук.

Предчувствия не обманули. Второй этаж пропах ароматическими палочками, шафраном и алупатрами[13]. На стене поблескивала карта звездного неба. В шкафах пылились сочинения Ошо. Фраваши Ломовцева с черно-белых картин осияли входящих взглядами строгими и справедливыми.

На нас внимания пока что не обращали. Костлявая дама в сари и строгих очках что-то задушевно проповедовала неофитам. Ей внимали художница с зализанными чертами лица и помятый целитель в затрапезном костюме. Речь, конечно же, шла о духовности, фравашах и благом пути.

– …и вот ты представляешь, какая сволочь! Так и говорит: «Не знаю я, чей это ребенок, и знать не хочу!» А я ему: «А что ж ты раньше-то молчал?!»

– А он?

– А он: «Мы проверяли чувства».

– Мерзавец!

– И не говори!

– Это, милочка, вам кармическое испытание. Из него вы выйдете обновленной и перерожденной. В ранге сидха, а то и повыше.

– Да я ему глаза бесстыжие выцарапаю! И порчу наложу по шее!

Я попытался вклиниться в разговор:

– А скажите… к башне безмолвия как пройти?..

На меня посмотрели очень нехорошо. Женщина-богомол ткнула подбородком в глубь коридора:

– Туда идите… Спуститесь во двор, спросите кого угодно. А лучше не спрашивайте, прямо идите. Окажетесь у морга. Там ворота, позвоните, и идите, идите, идите отсюда!

По шаткой лесенке мы спустились в захламленный двор. В лицо ударило пропахшим бензином ветром. Из кучи мусора выскочила крыса – здоровая, раскормленная.

Вот они – задворки духовности. Темная сторона силы.

Ворота нашлись почти сразу же. С улицы сюда действительно ходу не было. Я потянулся к кнопке звонка, но Светка перехватила руку. Толкнула створку, и та отошла в сторону.

– Не будем шуметь, лапа. Хорошо?

Мне ничего не оставалось, кроме как согласиться. Чтобы не таскать лишнего, я бросил сумку в бурьян и шагнул в ворота следом за дзайаной.

В парке царили тишина и покой. Опадали листья, выстилая землю золотой мозаикой. Чугунные завитушки скамеечных спинок тонули в сугробах палой листвы, и дворник с барственной ленцой сгребал ее в кучу.

У забора плясали языки крохотного костерка. Два старика сидели возле огня с бесстрастием самураев Тайра. Пламя они подкармливали теми листьями, что сгребал дворник; рыжина кленов сплеталась с отблесками костра. Пар висящего над огнем котелка пропах вином и корицей.

Один из стариков обернулся, и мне захотелось отвести взгляд. Да-а, здесь надо ухо держать востро…

Стараясь не глазеть на сидящих у костра, мы отправились по дорожке к зданию.

– Смотри! – Света схватила меня за рукав.

На скамейке нахохлилась старушка в зеленом клетчатом пальто и калошах на босу ногу. Голову она пристроила на коленях. Губы ее были скорбно поджаты.

– Ходют тут… – вырвалось из обескровленных губ. – А время неприемное, между прочим!

– Извините, бабушка. А где здесь…

– Ариман тебя покарает, мерзавец! Раком, СПИДом и импотенцией неблагой. И счастья тебе не будет! И…

Светка не выдержала, подбежала и пнула голову. Та футбольным мячом упорхнула в кусты.

– Поговори мне, шумовка вредная! До зомбячества допроклиналась, а туда же!

Недовольно хрустя суставами, старуха уползла искать потерянную черепушку. Мы же устроили молниеносный военный совет. Над вершинами кленов торчала башня безмолвия – Светке страшно хотелось ее обшарить. Меня же тянуло к дому хранителя – приземистому строению казарменного типа.

– Главный в башне, и думать нечего! – убеждала Меня Света.

– Чего ему там делать? День-то выходной.

– А что, по выходным не помирают? Если хочешь, иди в сторожку. А я башню проверю.

Препираться с нашим «стихийным бедствием» – сокращать себе жизнь. На всякий случай я отдал ей «эфу». Светка, конечно, хорошая магиня… да только волшебным словом и пистолетом можно добиться куда большего, чем просто волшебным словом.

После этого я отправился в дом хранителя. Остановить меня никто не пытался. Если и защищали это место охранные заклятия, манара они не видели. Хозяин тоже болтался незнамо где, так что чувствовал я себя вполне прекрасно.

Незамеченным я прошелся по комнатам. Изнутри дом выглядел посимпатичнее, чем снаружи. Вот гостиная, оформленная в стиле «за руку с Калиостро»: хрустальный шар на треножнике, «китайские» шкафы, ширмы, фальшивое чучело выверны под потолком, вонь курительных палочек. А вот офис, заваленный бумагами. Я внимательно обшарил ящики; несколько документов мне настолько понравились, что я не смог удержаться и прикарманил их. Все-таки свидетельства о смерти, оформленные на будущий год, нечасто встречаются.

Отдельной стопкой лежали инвалидные карточки. Фамилии показались мне знакомыми. Чтобы проверить, я вновь заглянул в ящик со свидетельствами.

Так и есть: одни и те же люди. Интересно, интересно… Долго мародерствовать не пришлось: по ковролину зашаркали старческие шаги. Я сунул несколько документов под свитер и полез в окно.

Выбрался я удачно: во внутренний дворик. Тишина, покой, дорожка из плит ракушечника, вся усыпанная конфетти листьев… От парка эту идиллию отделял забор с насаженными на заостренные доски кукольными головами. На калитке белел распятый тряпичный арлекин, гроздьями свисали искромсанные плюшевые мишки.

Похоже, хозяина дома в детстве лупили колготками по попе и запирали на ночь в чулане.

Я обошел сарай-пристройку и через узкий кошачий лаз вновь выбрался к дому. Над головой сплетались виноградные лозы. Когда-то здесь располагалась уютная беседка в итальянском стиле, но ее безжалостно захламили. Обезглавленные кукольные трупики, заржавелый остов велосипеда, столик с тарелочкой, на которой сохли рыбьи кости… Осторожно двигаясь среди пожухлой крапивы, я вышел к окну. На мою удачу, оно оказалось приоткрыто.

Из комнаты доносились голоса. Все-таки временами я бываю непредставимо удачлив.

– Не пущу!! – гремел надтреснутый баритон. – Вот что хотите, а не пущу!! Последнего лишаете!..

– Хватит, хватит, сыне. Полагаю, торг здесь неуместен.

Я подставил под ноги трухлявый ящик и заглянул в окно.

Ба! Старый знакомый! При виде отца Иштвана, гордо выпрямившегося в кресле, на душе стало легко и спокойно. Не одного меня в эти дэвовы кущи занесло!

Собеседник его прятался в тени, что меня несколько раздосадовало. Мне ужасно хотелось рассмотреть этого великолепного парня. Я заметил лишь, что одет он в черное – фрак не фрак, не поймешь, – Да на лице мелькала брюзгливая усмешка. А! Еще усы поседели неровно – так, словно у их хозяина росли клыки.

– Итак, – промолвил Иштван с удовольствием, – Что тут у нас? Тепех Юрий Дмитриевич. Послужной список… ах, да боже мой! Ты садись, сыне, садись, ради бога! Я у тебя в гостях, не наоборот. Садись!

Тепех покорно опустился в кресло.

– А послужной список, сыне, у тебя неблагой. Оченно церковь наша тобой недовольна. Мошенничество, истории с оживлением трупов… Ай-яй-яй! Ну, рассказывай, паства, чем занимаешься?

– А то вы не знаете, – усмехнулся усатый. – Фирма у меня – под эгидой центра духовности и энергетики. Пенсионные фонды, прислуга, родственников престарелых то-се… Людям помогаем, в общем.

Последние слова прозвучали с явным вызовом. Иштван улыбнулся и потянул из-под кресла свой рюкзачок.

– Людям помогаете… Что ж, паства, полюбуемся на дела твои благие.

В руках аснатара появились затянутые в пленку листы бумаги.

– Вот и документики, сыне. – Аснатар дальнозорко вытянул руку и принялся читать: – «Морошина Валерия Игнатьевна, тысяча девятьсот восемьдесят третьего года рождения. Жених ее, Кривлянский Олег Петрович, тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения». Тэк-тэк-тэк… Жених весной попадает в автомобильную катастрофу. Через месяц у них свадьба намечалась. Да какая уж там свадебка… к дэвам такие свадьбы! Жених-то помер! Хм… Хотя нет, нет! – Он достал еще лист. – Сыграли свадебку. А еще через месяц новобрачную госпитализировали с острым психозом.

– Страсти-то какие вы рассказываете, отче!

– То ли еще будет, паства. – Вновь зашуршали бумаги. – А вот еще случаек: парнишка хотел от армии откосить. Женился. Жена – инвалид первой группы. Мальчик – единственный кормилец в семье… это на стипендию-то!

– Достойный молодой человек. Побольше бы таких.

– Жену он у вас сосватал. С документами у девочки неразбериха: не поймешь, то ли живая, то ли мертвая. Держал он ее… ну-ка, ну-ка… в сарае держал, в дровяном ящике. Есть не просит, одевать не надо, следи только, чтобы крысы не погрызли.

Он придвинулся к некроманту, понизил голос:

– Мальчишечка-то, сыне, бестолковый попался. Не догадался в полиэтилен завернуть. Меня там не было, а братья святые сказывали… Лежит, бедняжка, лицо погрызенное, плачет не плачет, только гримасничает. Дальше продолжать? У меня, сынуля, много на тебя припасено. Вот тут махинации с пенсиями. На мертвых родителей дети денежки неблагие, адские получали.

Уголки губ на лице Тепеха опустились.

– Гос-споди! – с отвращением бросил он. – Вот мракобесие! И правильно вас разгоняют! Охота вам, господа святоши, в грязном белье копаться? Вкусно?.. Ароматно?.. И вы еще смеете толковать о морали!

– О морали мы с тобой, паства, как-то еще и не начинали. А вот: кладбище домашних животных. Ты и зверьми не брезгуешь.

– Да ведь что плохого, если ребенку умершего любимца-то вернут?! Если кроха скай-терьерчик вновь залает… запрыгает…

– В нос хозяина лизнет, – в тон подхватил аснатар. И снова полез в рюкзачок: – Ну-ка, ну-ка, что у нас на этот случай?

– Сдаюсь! – поднял руки некромант. – Вы меня хотите обидеть, но Ормазд вам судья.

– Наоборот, паства, я тебя хочу утешить. Есть у Меня человек один. Хочу, чтобы ты его Дверью Истеки сделал.

Я затаил дыхание.

– Зачем? – удивился Тепех.

– Да так, сыне. Я, знаешь ли, идеалист… Хочу, чтобы все по справедливости.

– Рай, что ли, будете строить?

– Нет. Обычную жизнь – какой она должна быть. Ты, паства, все правильно понимаешь. Нас, аснатаров, разгоняют. А я нашел способ сделать нас нужными.

– О, господи!..

Дослушать мне не удалось. С мерзким чавканьем земля под ногами расступилась, и я провалился по колено в пыль. Тяжелая туша рухнула мне на плечи.

– Попался, гад! – просипело над ухом. – Хана человеку!

Рефлексы отработали автоматически. Я врезал локтем нападавшему по ребрам, перехватил его руку и рухнул на колени, бросая через плечо. Все бы здорово, но тут что-то мерзко хрустнуло и бросок прервался на полпути.

Я с недоумением пялился на оторванную кисть в своих руках. Та деликатно шевелила пальцами, пытаясь что-то сообщить мне на языке глухонемых.

В следующий миг меня накрыло волной трупного зловония. Из глаз хлынули слезы, дыхание перехватило. Когда три сильных руки подхватили меня и куда-то поволокли, я даже не смог сопротивляться.