Монстр с нежным сердцем

Глава 21. Дарить тепло, дарить надежду…

Собрался Барри быстро. Призвал сумку с чем-то, вскинул на плечо, забрал из угла витой длинный посох и вздернул бровь на замешкавших гостей.

— Чего сидите-то? Идем!

— Что, уже? — вскрикнул Гарри и поспешно вскочил с кресла. Соломон выбрался из своего с неспешными потягушками и тихим ворчанием под нос насчет того, что мог бы и чаем угостить… Барри сделал вид, что не слышит, и шустренько чесанул к выходу. Гарри, охваченный веселым удивлением, заторопился следом, в конце-то концов, папа же сказал, что у Винкля солнечный характер и вечный оптимизм. На улице, прежде чем трансгрессировать, Барри поднял руку, призывая петушка с фронтона. Медная птица расправила крылья и спорхнула на посох, став чем-то вроде навершия. Лук и стрела при этом исчезли куда-то, а петушок, сложив крылья, визуально стал выглядеть меньше. Лапками он намертво сросся с посохом, слившись воедино с медным его наконечником. Есть о чем подумать, да…

— А дом вам не жалко? — успел Гарри задать вопрос перед перемещением.

— Дорогой отрок, — важно ответствовал Барри. — Этот дом мне не жалко, потому что у меня есть другой, побольше, на острове у берегов Хайленда. Но там я не живу, так как замок слишком близко от Хогвартса, а там Уилкинс… Вернее, был, так что для меня ещё не всё потеряно. Наверное… Учти, Соломон, если в Хогвартсе объявится хоть один недоброжелатель — я сбегу! — сказав это, Барри трансгрессировал.

— Он что, так не любит критику? — спросил Гарри, шагая в подпространство следом.

— Нет, сын, просто Барри эмпат и плохо себя чувствует от малейшего негатива в его сторону, — ответ Соломона каким-то чудом долетел до Гарри сквозь вихрь перемещения.

Таким образом, оказавшись перед Хогвартсом, Гарри со смущением посмотрел на Винкля, уже зная о его проблеме. Эмпаты от природы остро восприимчивы к эмоциям других. Они не просто понимают их, а буквально ощущают то же самое. Эмпат — ходячий приемник, настроенный на эмоциональную информацию. Едва уловив что-то, он начинает сам это транслировать, даже если не хочет. Не склонный к эмпатии человек, столкнувшись с тем, кому плохо, скажет просто: «похоже, у него и правда был тяжелый день», эмпат же подумает: «почему-то мне стало плохо». Стала очень понятна причина бегства Барри Винкля из Хогвартса…

Особенно хорошо это понимал Гарри, сам бывший радиоприемником Волан-де-Морта, перенимая его эмоции в минуты сильных всплесков гнева. И это при том, что ему было намного легче, ведь Волдеморт не каждый день влезал к Гарри в голову. Так что Барри Винклю оставалось только посочувствовать.

А тот, едва очутившись перед замком, был тут же атакован стаями сов, моментально слетевшимися к Винклю и с восторженными воплями закружившими над ним и около. Сычики, пользуясь своими мелкими габаритами, внаглую облепили его всего, как внучата любимого дедушку, пища и вереща на все голоса. Барри весело хохотал, раскинув руки и жмурясь от хлопающих у лица крыльев. Гарри, оглушенный грохотом крыл, обалдело смотрел на грандиозную встречу сов — в воздухе стоял несмолкаемый гвалт и летал совиный пух. За что-то птицы любили славного старину Вилли Винки.

Медный петушок на кончике посоха ожил, махал крылышками, ловил шапочку и задорно покукарекивал, отвечая на крики сычиков. А в птичьих голосах тем временем начали узнаваться слова и предложения:

— Папа Винки! Папа Винки вернулся! Папа Рождества, ура, Рождественский папа снова с нами! Тим Новогодний, как живешь?

— Отлично живу! — счастливо проорал петушок. — Я у папы самый любимый!

Ой как птички раскричались! Загалдели прямо оглушительно, радужным фейерверком брызнув оперением на солнце, уверяю вас, совы очень яркие, особенно сипухи с их неповторимыми узорами на спинках и крылышках. А уж когда они ещё и глазами янтарными сверкают, брильянтами да изумрудами… Ликуют-кричат, Тимку Новогоднего прославляют, добрые, честные, наивно-простодушные и оттого искренние в своей радости, птицы своим единодушием ошеломили Гарри, раскрывшись с совсем неожиданной стороны. И это при том, что большинство сов Вилли Винки сегодня в первый раз в жизни увидели! Видать, любовь к Рождественскому папе им от родителей по наследству передалась, или в сказочных совиных преданиях, как легенды ночных стражей…

Замок, конечно, не молчал — приветствовал возвращение Барри волнами радостной магии, а его жители, привлеченные криками птиц, высыпали во двор и тоже влились в общее ликование. Барри, увидев волшебников, встревоженно завертелся, пытливо вглядывался в лица и облегченно улыбался, видя знакомых и — хвала Мерлину! — живых старожилов Хогвартса.

Рам Никум был весьма впечатлительным малым, и поэтому он ожидаемо расплакался, кинувшись обниматься с Барри, облапил с разбегу и давай поливать слезами сорочку. Ну, Барри куда деваться? Обнял сверхчувствительного Рамушку и нежно по спинке похлопывает, тихо приговаривая:

— Ну будет, будет, родной, вернулся я, вернулся…

А люди ревнуют, к Раме подтискиваются, тоже в объятия хотят! Затискали Винкля совсем, всей толпой налипнув. Соломон усмеялся весь, на Гарри повис, обессилев, и сиял, улыбаясь, сам не ожидая такой теплейшей встречи старого коллеги. Гарри папу придерживал и губы кусал, чтобы не засмеяться в голос — до того радостно ему стало от столь праздничной атмосферы, словно и правда Новый Год раньше настал.

Вернулся Барри летом и к началу осени стал привычным всем, кто его не знал. А дети, узнав Винкля поближе, к нему потянулись всей душой, ведь Рождественский дед был таким потрясающим сказочником! И Гарри, видя радугу, раскинувшуюся над детскими головенками, и пляшущих единорогов, скачущих наперегонки с пегасами и опаловыми драконами, подспудно проникался, невольно запоминая, какие именно чудеса надо дарить малышам.

С осенними днями замок Хогвартс пополнился несколькими семьями, приехавшими неожиданно по приглашению старины Барри. Как выяснилось, у него за годы отсутствия в школе на стороне образовалось множество знакомств, и он обрел немало новых друзей, которых и пригласил сейчас. И вот настало первое сентября…

— Фрида Вульф!

Гарри слегка встрепенулся, заслышав чем-то знакомое имя, и с вялым интересом проследил, как к табурету идет полная крупная девочка девяти с половиной лет. Вульфы переехали откуда-то с севера Дании и долго лаялись с попечителями, те почему-то не хотели допускать в школу их дочь. Но прошли благодаря протекции Барри.

— Виринея Флитвик!

На неё Гарри смотрел с более живым интересом. Ежу понятно, что профессор Флитвик рожден от матери-волшебницы, какой человек в здравом уме позарится на гоблиниху?.. Вопрос только в том, по любви ли они дитя зачали или нет? Кстати, а девушка способна влюбиться в гоблина? И надо ли вмешиваться? Пока он размышлял, малышка Виринея была определена на Когтевран, в отличие от Фриды, отправленной в Пуффендуй. Вздохнув, Гарри сосредоточился на Грейсе, зачитывающем следующее имя:

— Хорас Хагрид!

Щупленький, очень болезненный с виду мальчик похромал к табурету под оглушающий звон в ушах пораженного Гарри. Хагрид? Хорас Хагрид?! Взгляд Гарри метнулся к столу, где сидела Фрида Вульф. Господи боже мой… Фридвульфа! От ужаса Гарри аж в стол вцепился, да так, что костяшки пальцев побелели. Его порывистое движение заметили Зейн и Брайан, меж которыми Гарри обычно и сидел. Ухватили они парня за плечи и озабоченно зашипели с обеих сторон.

— Отставить панику, болван, детей распугаешь! — зарычал Дамблдор в правое ухо.

— Папа, в чем дело? — вопросительно прогудел Зейн в левое.

— Но она же… Великан!.. — Гарри чуть не сорвался на визг.

— Да знаем мы! — Брайан от души треснул паникера по шее. — Тихо ты! И так еле уговорили попечителей допустить в школу антропоморфов!..

— Кого? — паника отступила, уступив дорогу интересу, с которым к Гарри вернулось самообладание.

— Антропоморфных великанов, кого же ещё, — мирно проворчал Дамблдор. — Каменным-то великанам до людей дела нет, живут себе в горах и в ус не дуют. А телесные вполне компактны по сравнению с человеком, метров пять-семь… Нефилимы они, Гарри, чтоб попонятней… не титаны вроде циклопа Полифема или там Атланта какого-нибудь.

— А как же родители девочки… Вульфы? — растерялся Гарри. — Рост-то у них нормальный…

— Ну, магию свою, великанью, применили, — пожал плечами Брайан. — Надо же им с людьми нормальноразмерными контактировать безо всяких истерик с их стороны, вынуждены они, понимаешь? Сами-то они и без грамоты прожили, но дочку свою хотят всесторонне образовать. Ты как, парень, успокоился, кошмариться не будешь, как те попечители?

— Я успокоился, — виновато улыбнулся Гарри. — А попечители чего?

— А они на дыбы встали, орут, что неча всякую нелюдь нам привечать. Совсем зажрались в своих мэнорах графских, тьфу! — с чувством сплюнул Дамблдор. Барри весело покосился на Гарри и Брайана с конца стола, где сидел, непринужденно сложив руки на животе. Видимо, уловил мимолетный всплеск гарриного негатива, но, к счастью, не в свою честь.

Покосился на отца и Зейн, поколебался и нагнулся к папиному уху.

— Это тот самый Хагрид, который выше меня ростом будет?

— Нет, — улыбнулся Гарри. — Его сын будет великаном, сам он человек. Вот это да, Зейн, я думал, ты и забыл тот разговор. Так давно это было…

— Давно, — тепло согласился Зейн. Улыбнувшись сыну, Гарри перевел взгляд в зал, где происходила какая-то заминка с последним ребёнком, он отчего-то сидел на полу и не реагировал на просьбы встать и подойти к табурету.

— Бернар Бэддок, — позвал Грейс в который уже раз. Но мальчонка сидел и только моргал по совиному, глазея туда-сюда, в упор не замечая, что его зовут. Барри вздохнул и встал из-за стола, заторопившись к мальчику.

— Извините, простите, — бормотал он, пропихиваясь мимо сгрудившихся у табурета детишек, окруживших новеньких. Добрался до Бернара, поднял с пола и принес на табурет. Посадил и забрал у Грейса Шляпу. Подал ребёнку и сказал: — Примерь-ка…

Бернар заинтересованно посмотрел на Шляпу, взял её странно-неуклюжими ручонками и неловко надел на свою кудрявую каштановую головку. И вздрогнул сильно-сильно, вцепившись в поля Шляпы, когда та заговорила с ним. Барри легонько поглаживал малыша по плечику, утешающе бормоча:

— Тихо-тихо, не бойся…

Гарри вдруг осознал, что смотрит на всё это, обалдело открыв рот. Остальные за профессорским столом, впрочем, тоже. У всех на лицах был написан один и тот же вопрос — кто этот ребёнок и почему у него такая странная реакция?

— Это он за ним ездил прошлой ночью? — тихо шепнул Джон.

— Да, — скосил рот на сторону Брайан. — Я его осматривал утром, мне он не показался странным, разве что слегка заторможенным, но списал это на усталость и недосып…

— Странных деток нам Барри подогнал, — протянул Моран. — Великанёнок, теперь этот… зверёнок.

— Зверёнок? Какой зверёнок? — пронеслось по ряду сидящих. Мракс скривился и зашипел:

— А ну вспомните немедленно, что за семейку Бэддок расстреляли двое суток назад?!

— Пуффендуй! — рявкнула тем временем Шляпа, перебив начинающееся возмущение.

— Ну вот и умничка! — просиял Барри, беря ребёнка с табурета и вместе с ним возвращаясь к столу. Сел и пристроил Бернара на коленях, дал ему леденец на палочке и бодренько заявил:

— А теперь посидим и подождем твоих родителей. Они скоро придут, ты не бойся… Раны залижут и придут.

Покосившись подозрительно на Мракса, Гарри передернулся и, встав, пересел к Барри, погладил малыша по головке и спросил:

— А что случилось с его семьей? Сколько ему лет?

— Ему четыре года, — шепнул Барри. — Его родичи урсолаки, медведи-оборотни, сей факт весьма не нравился благочестивым горожанам, — помедлил и дополнил с горечью: — Ведь просил беорнингов перебраться ко мне на остров, спрятаться от магглов, но Майрон всё отнекивался, говорил, что не желает жить в бегах да в изгнании. И вот чем всё обернулось… Сидят теперь в бинтах, ни охнуть, ни вздохнуть не могут, кто-то из горожан ушлым оказался — нашпиговал мушкет серебром да и вжарил по верберам заговоренной картечью.

— А что так? — удивился Гарри. — На виду, что ли, жили, не скрывали, что оборотни?

— Да попробуй скройся, от малейшей же эмоции в бера перекидываются, что ни шок, так медведь на базарной площади стоит и ревет в восхищении от красивой тряпки! Ну до чего ж Европа дикая! Не перестаю изумляться. Я ж полвека в России провел, и там совершенно иное отношение к оборотням! У нас-то оборотень считается исчадием ада, тем, кого следует найти, отловить и изничтожить, оборотень — зло, не имеющее права на существование. А вот славяне относятся к оборотням совсем иначе. Оборотень — доблестный человек, оборотень — добрый волк, добрый медведь, добрый зверь, зверь-помощник. Оборотнем в их представлении может быть и бог, ими считаются жрецы и волхвы. Стать перевертышем не многие стремятся, но кто стал таковым, считается отмеченным за какие-то заслуги перед богами или уж просто перед судьбой.

— Барри, Барри, — вздохнул Блэк из середины стола. — Тебя послушать, так все волки-оборотни — святые… Что ж теперь, прикажешь распахнуть ворота Хогвартса для всех местных волкодлаков?

— Нет, — улыбнулся Барри. — Не прикажу. Наши волкодлаки именно что волкодлаки — страшные обезумевшие убийцы. Говоря про славянских оборотней, я не имел в виду ликантропию, болезнь, лишающую ума. Я говорил про чистых, истинных, природных оборотней, хозяев лесов и долин. В качестве примера могу привести Майрона, отца вот этого мальчишки, — приподняв ребёнка, Барри показал его директору и продолжил: — За всю свою долгую жизнь Майрон Бэддок ни одного человека не убил, только калечил в случаях самозащиты, но до смерти дела никогда не доводил. А то, что с его помощью пополнились армии инвалидов, так это не его печаль, он всего лишь свою мохнатую шкуру спасал. Просто для соседей он чудовище, ну не верят люди в добрых зверей, и для них беорнинг приравнивается к лютому вервольфу. И в чем-то я с ними согласен, ликантропы действительно опасны, тут люди правы.

Мальчонка на коленях Барри тем временем притих, поглощенный сахарной конфеткой, и давно превратился в медвежонка — большеголового и страшно милого. Завидев мишку, к столу стянулись дети и, очарованные новым необыкновенным чудом, облепили Барри, разглядывая и трогая круглые пушистые ушки зверомальчика. Мишка озорно сиял черными глазками, ворчал и ласково полизывал детские ладошки, если те оказывались у мордочки. У Гарри просто сердце сжалось, видя такое чистое невинное добродушие маленького зверочеловека. И правда — дикая Европа…

Родители Бернара объявились через неделю, когда полностью оправились от ран и набрались сил. Их внешность можно было бы описать одним словом — цыганы, если бы не размеры, которые четко отграничивали их от людей, ибо на человека беорнинги мало походили. У Майрона был широкий сплюснутый нос и высокие скулы, густые бакенбарды почти полностью скрывали лицо, а роскошная грива росла и в районе холки, если так можно выразиться о человеке… Но с другой стороны, люди-медведи и так больше звери. Жена его тоже отличалась высоким ростом, так что их ребёнок не просто обещал стать великаном в будущем, а действительно собирался им быть. Зейн лично обрадовался и подошел к ним — пожать руки и сравниться: так ли они высоки? Оказалось, так, и даже чуточку покрупнее. Так что Гарри осталось подивиться, что их ещё не сожгли трусливые святоши.

Погостив маленько, беорнинги вскоре перебрались из замка поближе к природе — в Запретный лес, где построили себе уютный дом, сложенный из камней по схеме древнего зодчества, то есть без гвоздей и клейстера так подогнав камни, что и волосок не пролезет в месте стыка. Умели в прошлом дома строить, да…

Жилище отстроили быстро — зима разогнаться не успела, а из печной трубы уж дымок потянулся. Ну а где зима, там Рождество подоспело. И настало время нового урока Гарри.

Замковый двор украсился елками и огнями, засияли блестючие гирлянды мишуры, запахло мандаринами и хвоей, свежим деревом и кожей — гномы-мастера привезли очередную партию заготовок. Ценные породы камня и древесины снова укладывались в безразмерные мешки, как всегда, рядом со старшими вертелись любопытные новички, изнывающие от нетерпения. Снова волшебники наряжались в костюмы Санты и эльфов-помощников.

Гарри и Винкль находились здесь же, собирали свой мешок подарков. Барри совершенно преобразился, надев яркий кафтан Санты с белой оторочкой, белоснежная кучерявая борода, наращенная с помощью заклинания, сделала толстяка просто неотразимым! На Гарри скромный зеленый картузик эльфёнка, узкие брючки-лосины и смешные полусапожки с загнутыми носами. Наряд обоих дополняли шапки с помпонами соответствующего колера: у Гарри зеленая с желтым, а у Барри — красная с белым.

Петух Тим на посохе осанился и прихорашивался: то грудку выпятит и крылышки в боки упрет, то затылок взъерошит, сдвинув шапочку на клюв, то ножку поднимет и примет позу аиста. Но что-то ему не нравилось, и он снова начинал вертеться, становясь то этак, то эдак. Барри, не обращая никакого внимания на чудного петушка, сосредоточенно возился с мешком, подкладывая туда тючки с ватой и материей, Гарри внимательно смотрел и наматывал на ус всё увиденное. На его руке сидела Елочка и с кротким удивлением наблюдала за выкрутасами Тима. На замковой стене передними лапами стояла Фелина и круглыми глазами следила за праздничной суетой. На крыльце выжидал Дамблдор, школьный целитель и повелитель времени — его феникс где-то невидимо ждал сигнала.

Наконец появились фестралы, огромными стаями огибая стены башен со стороны леса. Барри, будучи внушительной комплекции, подозвал к себе самого крупного. Огладил широкую грудь, похлопал по атласной шее, деловито спросил, как зовут. Фестрал ответил, обдав паром изо рта…

— Ага, Стеллмар ты, прекрасно-прекрасно… Ну а я — Барри!

И они, полноватый волшебник и гигантский фестрал, к изумлению Гарри, превежливо раскланялись друг с другом. Как скоро выяснится, это тоже было уроком для молодого друида.

Звучит сигнал Дамблдора — время, остановись! — и взлетает над крышами слепяще-золотой феникс. Спиралью-цепью поднимаются в небо друг за другом величественные фестралы, и снова Гарри, как и много лет из года в год, накрепко приклеивается к спине крылатого коня, как всегда мимолетно поражаясь чудакам из будущего, которые зачем-то впрягли летунов в громоздкие колымаги… У фестралов же другое предназначение! В руках Гарри сжимает мешок, на мешке — Елочка, верная совушка, по сторонам реют бесшумные крылья-паруса, впереди — спина Барри, его учителя. В горле Гарри комок, который он никак не может проглотить от волнения, молодому волшебнику жутко интересно — чему его будет учить необыкновенный наставник?

Когда внизу показались городские огни, Барри крикнул фестралу:

— Стеллмар, найди-ка нам малыша с самым сильным его желанием, таким, что прямо не могу и дай сейчас! Найдешь?

Хлопнули крылья-паруса, и фестрал прянул в небесный портал — мерцающее сияние, возникшее перед ним. Выпорхнув где-то на другой, более холодной широте, Стеллмар по широкой дуге пошел на снижение. Гарри всё это время только обалдело моргал, начиная понимать, что длины его усов не хватит для всех знаний, чтоб намотать на них…

Дом стоит на скале, ярко освещенный огнями. Но жильцы его уже спят, измученные болью, горем и разочарованием. Спит в кресле у камина в гостиной умученный вусмерть отец-шахтер, накормленный «завтраками» работодателя, который уже два месяца задерживал зарплату. Ежится на одинокой холодной постели заработавшаяся до упаду жена и плачет во сне маленький Джек, которому мама с папой уныло сообщили, что подарка в этом году, наверное, не будет, потому что…

— Но мне они так нужны!.. — жалобно вскрикивает во сне малыш. И плачет ещё громче. Горько, навзрыд.

Барри со своим учеником проникли прямо в детскую, пройдя сквозь стену, использовав для этого простенькое волшебство. Волшебники же они. Присев на край кровати, Барри осторожно разбудил ребёнка.

— Джек, проснись, крошка, не плачь, не надо так, ты меня очень расстраиваешь… Проснись и перестань плакать. Расскажи лучше, что ты хочешь?

Маленький трехлетний мальчик растерянно трет глазки и недоуменно таращится на двух незнакомцев в своей комнате.

— Ой, вы кто? — голосок его тоненький, испуганный.

— А ты не видишь? — весело удивляется Барри. И подбадривает: — Ну, чего ты хочешь, маленький?

— Я хочу… — начинает Джек и тут же замолкает. Над кроваткой появляется сияющий паровозик, формируется он как бы из золотого песка или пыли. Вырываются из трубы клубы дыма, вращаются колеса и мчат паровозик по рельсам, изогнувшимся по всему периметру комнаты. Следом за ним — единорог. Тоже из пыли, мультяшный и милый, пляшет вприскочку, смешно задрав хвост.

Пока ребёнок смотрит картинки, Тим достает из мешка брусок металла и тючок с материей и ватой. Всё это он передает Гарри, и тот, под подсказку Винкля, занимается трансфигурацией. Барри занят другим: он рассказывает ребёнку сказочную историю про единорога по имени Алмаз. И показывает картинки — приключения единорожика, полные забавных и нелепых ситуаций.

Когда Гарри и его учитель улетели, в постели спал самый счастливый на свете ребёнок, крепко прижимая к себе чудесные подарки — стальной ярко-красный паровозик с желтыми колесиками и плюшевого белого единорога с кудрявой гривкой. А для родителей в качестве объяснения оставлен широкий «олений» след на промерзшей земле перед крыльцом…