Глава 7. Тот же день с иной стороны

Пока Гарри вникал в суть вещей, Зейн совершал свои открытия. Для него всё происходящее вокруг было чудом: и громадный замок, и собственная комната с настоящей кроватью, в которой оказалось так восхитительно удобно спать, и личная лошадь по имени Маффин, которую он сам выбрал. Но чудесней всего было, пожалуй, отношение окружающих к нему. За два года одинокого существования Зейн прочно убедился в том, что людям он неприятен, и в Дамбе на Амстеле держался настороженно, в любую секунду ожидая неприязни и отвращения со стороны горожан.

Но прошел час, другой, Зейна приодели, накормили чем-то вкусным в кафетерии, пока Гарри куда-то бегал по делам, а народ вокруг всё тот же: дружелюбный и мирный. Потом было короткое и спонтанное знакомство с магической штукой, которая может перемещать на огромные расстояния, Гарри назвал её «порталом», а само перемещение оказалось «телепортацией». Для Зейна это было внове и крайне любопытно, как же это здорово — узнавать что-то новое и такое интересное.

Замок, возникший из ниоткуда, когда Гарри взял его за руку, привел Зейна в какой-то священный трепет, ведь он помнил, как Гарри пообещал, что они будут жить в этом дворце вместе… Входя на замковый двор, Зейн ощущал престранное чувство, совершенно незнакомое ему, и пока они шли по коридорам к директорскому кабинету, Зейн хорошенько покопался в себе и понял, что за чувство его одолевает — он пришел домой.

Это чувство он тщательно обихаживал, холил и лелеял всё то время, пока Гарри и директор Блэк вели свои мудрые речи, в которые он вслушивался лишь поначалу. А потом, вставив реплику насчет колпака, Зейн оставил разговор взрослым и отвлекся на свои личные переживания. А они были очень свежими и приятными, такими необычными, невероятными настолько, что хотелось упиваться ими бесконечно. И Зейн наслаждался ими в полную силу: дышал цветочными ароматами, отдыхал взором на сочных красках удивительных растений, которыми была заполнена вся эта круглая большая комната, слушал мерно гудящие голоса родного Гарри и милого доброго директора, согревался теплом от камина и всё глубже погружался в умиротворяющую нирвану. И в конце концов полностью разомлел, пригрелся и умиротворился настолько, что заснул сном младенца здесь же, в кресле.

И видел сны. Те странные картинки, которые почему-то не запомнились, но Гарри объяснил ему, что настоящие сны этим и обыкновенны — они не запоминаются и иногда не поддаются пониманию. Ещё Гарри рассказал, что сны бывают быстрые и медленные, но Зейну это было непонятно и он ничего не запомнил.

Зато понятна была кровать, в которую он долго не мог поверить и даже боялся в неё ложиться. Перина и матрас пугали, так и казалось, что он утонет в них, но наконец Зейн справился со своими страхами и уселся на мягчайшую перину, для храбрости обняв подушку. Он не знал, что делать, но рядом был Гарри, ставший родным человечек, именно Гарри помог ему со всем справиться: переодел в пижаму и уложил, при этом заботливо подоткнул одеяло, подарив Зейну ещё одно чувство. И это чувство оказалось самым дорогим, самым драгоценным из всех, что он испытал в последнее время — чувство защищенности и близости. Гарри стал не просто родным, он стал для Зейна отцом.

Ему, двухлетнему, это было в порядке вещей, даже жизненно необходимо. Ему нужен был якорь, и им стал Гарри. Как отец, Гарри не осуждал его за плохие поступки, объяснял ошибки, помогал в сложных делах, и самое главное, он впустил Зейна в свое сердце, выделил в нём укромное местечко, пригрел, дал любовь и имя. Он стал настоящим родителем…

И сердце Зейна, заледеневшее было от предательства Виктора Франкенштейна, ожесточившееся от дурного отношения сторонних людей, оттаяло, смягчилось и раскрылось навстречу сердцу Гарри.

Всё это пригодилось для того, чтобы с новыми силами и оптимизмом сделать первые шаги по замку на следующее утро после первого сна в настоящей постели. Ведь замок оказался школой, а в школе были дети. А дети внушали Зейну страх своими хрупкостью и непредсказуемостью. Слишком ярки ещё были воспоминания об Уильяме Франкенштейне, ещё помнилось его маленькое легонькое тельце, так страшно обмякшее в его руках, когда остановилось испуганное сердечко. Смерть Уильяма навеки повисла тяжким грузом на душе Зейна, эта ноша не покинет его, что бы там ни говорил Гарри. Эту ошибку не исправить никогда. Теперь он должен жить за этого мальчика, чью жизнь так неосторожно и нечаянно отнял. Жить за Уильяма Франкенштейна, жить и помнить его всегда…

Дети Хогвартса. Господи, как же их много! И все такие разные: маленькие, большие, толстые, худые… И никого из них не пугает внезапно появившийся великан, напротив, они интересуются им, тянутся к нему, окружают этакой цыплячьей стайкой, смотрят веселыми любопытными глазами и галдят на разные голоса.

— Ой, мистер, ты откуда?

— Дядя, а покатай на плечах?

— Ой, круто! Дядя, правда, покатай!

— Меня первым!

— Эй, ты куда?! Я — первый!

Двое первоклашек, раззадорившись, сцепились в страстной драке, чем привели Зейна в полное смятение — пацаны дерутся за право покататься на его плечах. Не решаясь к ним прикоснуться, Зейн осторожно кашлянул. Мальчишки отскочили друг от друга и растрепанными скворчатами уставились на гиганта. Тот протянул им руки — места на его плечах хватит обоим.

В итоге — восторженная любовь всех детей. Детская любовь и непосредственность, их наивная бесхитростность покорили душу одинокого великана, и, пообщавшись с ребятами, Зейн оттаял полностью. И раскрылся ответно, как папочке Гарри, доверил детям всего себя, начав проявлять живейший интерес ко всем ребячьим делам. А где общие интересы, там отношения и дружба. Дети это знают, как знают правду и ложь. На то они и дети, маленькие носители истины в мире взрослых. И будучи рыцарями от природы, терпеливо и нежно посвящали Зейна во всё, что его интересовало. Без издевок и насмешек.

А интересно Зейну было всё: и как работает мельница, водяная и крылатая, и как плавится железо в раскаленном тигле, как оно потом остывает и куется, как меняет форму под ударами молота остывающий кусок металла. Интересны Зейну и загадки природы, о которых он наивно спрашивал детей. Те удивлялись его неосведомленности, но не смеялись, а просто отвечали. И Зейн наконец-то понял, что такое звезды, почему дует ветер и куда течет вода в реке…

Кроме того, Зейну крайне важно услышать ответ на извечный свой вопрос, который он когда-то услышал от внучки Слепого Скрипача. Этот вопрос — кто такие ангелы? — он задал сейчас и детям. Потому что мамин ответ девочке был неудовлетворителен: «Ангелы — это наши Хранители, они наблюдают за нами с Небес и помогают в трудный час». Трудных часов у него было с лихвой, но ни один ангел так и не спустился с Небес, чтобы помочь ему в беде.

На первый миг казалось — дети не смогут ответить. Но они всего лишь задумались, вспоминая всё, что сами знали об ангелах. Наконец один, светленький и очень худенький, нерешительно начал:

— Ангелами становятся умершие дети. Когда умерла моя младшая сестрёнка, мама сказала мне, чтобы я не плакал, ведь она стала ангелом и живет теперь на Небесах.

— А мой дедушка умер, чтобы стать защитником, — негромко продолжил второй мальчик, постарше. — Теперь он всегда стоит у меня за плечами и готов помочь в любую минуту. Целитель Дамблдор говорит, что если я постараюсь, то дедушка придет ко мне Патронусом…

— У меня не будет Патронуса, ведь я вижу фестрала, — грустно сообщил третий, полноватый, черноволосый мальчик.

— А какая тут связь? — не понял первый, светленький.

— Дэнни видел насильственную смерть, на его глазах убили отца, и смерть вошла в его жизнь ужасом. Поэтому он не сможет создать Патронуса, — объяснил первому второй.

— Но ведь есть волшебники, которые видят фестрала и при этом могут вызывать Патронуса, — недоверчиво возразил первый.

— Это те, кто смирился со смертью близкого. Дэнни её отрицает, для него она ужасна, а есть и те, которые приняли уход родственника, чисты душой и покорны перед судьбой.

— Ларри, Нейл, — встрял Дэнни. — Хватит обо мне, давайте про ангелов для Зейна.

— А мы не про тебя, — озорно улыбнулся Ларри. — Мы о Патронусах. Но ты прав, Дэнни, давайте про ангелов. Итак, мы высказались, кто ещё знает? — он обвел взглядом остальных ребят, плотной кучей сидевших вокруг. Кивнул одному, покрытому цыпками: — Давай ты, Дейви.

— Ну… — начал тот, яростно почесываясь. — Ангелы — это слуги Господа, которых Он посылает нам на помощь в самые трудные минуты.

— А как они помогают? Почему их не видно? — посыпались вопросы со всех сторон. Зейн с надеждой уставился на Дейви: а вдруг он и вправду знает ответ? Дейви прекратил чесать шею и набросился на ногу, начав её остервенело скрести. Заговорил прерывисто, пыхтя от усердия:

— Так они ж невидимы и неосязаемы!.. Пых-пых… И помогают… пых… через других, кто материален и может оказать как физическую помощь, так и моральную поддержку… пых… Советом там, утешением… пых-пых…

Точно! Внутри у Зейна всё так и зазвенело от осознания истины. Ведь точно же! Кто, как не Господь, прислал ему Гарри в самый тяжелый час одиночества, когда он похоронил своего создателя, умершего в каюте капитана Уолтона на борту «Маргарет Сэйвилл», поставил крест и остался совсем один, страшась неведомого Грядущего, которое ему обещала ледяная безлюдная Арктика. Иначе как объяснить появление Гарри посреди торосов и льдов после того, как ушла «Маргарет»? Откуда Гарри взялся там? Каким чудом он оказался на его пути и заставил помочь себе?.. Не это ли промысел Господа, не в этом ли заключается помощь невидимки-ангела?

— Зейн, ты нашел ответ?! — обрадовались дети, всё поняв по лицу гиганта. Зейн медленно кивнул, сияющими глазами обвел маленькие искренние детские личики и тепло проговорил:

— Да, я нашел ответ. Это ангелы свели нас вместе, меня и Гарри. Мы пришли разными путями в самое странное место на земле, но, несмотря на это, встретились в самый трудный час, помогли и даже спасли жизни друг другу.

Этот самый первый, насыщенный, полный открытий и ценных познаний день закончился поездкой на конеферму в Даффтаун, где были приобретены четыре прекрасные лошади, в том числе и его собственный брабантский великан Маффин Браун, теплого шоколадного оттенка, с черными ногами и пышными гривой и хвостом, такой уютно-плюшевый, как… как… да как тот же маффин, воздушный кекс! Для него был приготовлен роскошный денник, соседом оказался Мышь, он, кстати, совсем не обиделся на кличку, отнесся к ней с обычным лошадиным пофигизмом.

С ярмарки они выехали засветло и к Хогвартсу прибыли как раз в полдень, к обеду, на котором Зейна и Гарри наконец-то представили школе. Холл с лестницами и картинами на стенах Зейн уже видел ночью и утром, зато Большой зал явился для него сюрпризом. Таких поразительных помещений Зейн ещё не видывал! Казалось, он вошел в неохватный собор с заоблачным сводом, настолько высоким, что при строительстве внутри остался кусочек неба с облаками, и оно, это плененное небо, теперь мягко заливало всё это колоссальное пространство дневным рассеянным светом.

От невероятного волшебства у Зейна сердце такое огромное сделалось, что прямо в груди потеснело. Учащенно дыша, он смотрел, смотрел, смотрел и смотрел, не в силах остановиться и как-то усмирить рвущееся наружу счастье. Дом. Господи, это дом! Вот куда его Гарри привел — в самый замечательный дом на свете! Спасибо тебе, Господи! И не только дом, а целый волшебный мир подарил Зейну папочка Гарри (ведь его можно так называть, хотя бы мысленно?..), целый мир с его чудесами и детьми. Эти маленькие маги… Искренние, добрые, преданные… Таким счастьем сияют детские глаза, когда они ловят улыбки взрослых, как тянутся они к ласковым ладоням воспитателей…

Глаза Зейна тоже сияют счастьем, когда он смотрит с профессорского подиума в огромный зал. Сколько их здесь!.. И все они такие же, как Дейви, Дэнни, Ларри и Нейл, открытые сердцем и душой, готовые подарить ему толику своей любви и доброго расположения. А сам Зейн теперь тоже знает, для чего он здесь появился. Он будет защищать детей и их чудесный дом.

Каждый из них уникален, у каждого свои горести и беды в семье, и всем им нужен Хогвартс, в котором они обретают свободу от неволи своей эпохи. Викторианская эпоха — это время просвещения и научных открытий, время создания фотографии и электрической лампочки. Время первых поездов, которые пока были только в планах и на чертежах, для которых только-только начали строить первые железные дороги… И время строгих ограничений.

Дети всегда дети, и в эпоху неолита, и в Средние века, и во времена королевы Виктории, и потом, во времена Гарри Поттера. Но это время, что описывается сейчас — особенное. Волшебники и Гарри, а тем более Зейн, знали эту особенность и пуще глаза берегли детей. Ведь это время синдрома внезапной смерти. То время, когда смерть настолько обычна, что родители не регистрируют ребёнка после рождения, а выжидают первые его годы жизни, чтобы он хотя бы семь лет прожил гарантированно. И только потом выдается детский паспорт. Паспорт живому ребёнку. Конечно, в викторианскую эпоху основной причиной смертей была инфекция при родах, инфекции в первый год жизни, различные болезни инфекционного характера и тому подобное. И это не считая голода в царской и военной России.

Отношение к детям было соответствующим. Трепетным. Беременные женщины до последнего мига не знали, родится ли у них живой, долгожданный и такой желанный малыш и выживут ли при этом они сами? Суровые отцы тайком от жен прокрадывались в спаленку, прикрывая ладонью огонек свечи, благоговейно замирали над люлькой со спящим младенцем и ловили каждый вдох своего нежного солнышка…

Именно в викторианскую эпоху родилось самое жуткое изобретение человечества — посмертная детская фотография. Фотография, на которой запечатлен мертвый ребёнок, как живой, в окружении родственников и игрушек. Фотография, от которой будет бросать в дрожь человека двадцатого века, но которая была необходима тем, чей малыш стал ангелом, ведь этот кусочек картона зачастую становился единственной памятью об умершем члене семьи.

Этот день оказался очень насыщенным. С визитом соседей-гномов и известием об оборотне, которого уничтожили на окраине какого-то Литтл Хэнглтона. После этого, увы, плохо стало директору, что-то там Гарри страшное ляпнул, отчего Найджела срочно увели из зала, а сам Гарри тоже расстроился и куда-то ушел. Беспокоясь за Гарри, Зейн незаметно проследил за ним, виртуозно прячась в кустах и тени деревьев, и невольно стал свидетелем препотешной встречи со странными зелеными собаками. Особенно позабавила Зейна сучка, так явственно выразившая возмущение, что ему пришлось подавить смешок.

А Гарри не смешно, он очень грустный. Отмахнувшись от собак, он поплелся обратно к замку, у калитки притормозил, понаблюдал за тайной встречей мальчика и гнома и повеселел. Зейн обрадовался и с облегчением вышел из укрытия, нагнал… Интересно, а осмелится ли он назвать Гарри вслух папочкой? Или лучше не надо?.. Нагнав папочку, он пошел рядом, ломая голову, хватит ли храбрости? Не слишком ли это по-детски? Но мне же нужен папа — начал он себя уговаривать, преданно топая огромным слоном следом за тоненьким стройненьким юношей.

Гарри, не подозревая о хотелках Зейна (и хорошо, наверное, а то испотыкался бы), приметил низкое строение на опушке леса, там, где в будущем встанет хижина Хагрида, заинтересовался и свернул к нему. Зейн индийским преданным слоником повернул за ним. Дом оказался вотчиной магозоолога Морана Мракса. Встав у забора, Гарри задумчиво уставился на худого мужчину, занятого ощипыванием кого-то похожего на гиппогрифа. Во всяком случае, у пернатого существа были четыре ноги и крылья…

— Простите, а разве гиппогрифов едят? — робко уточнил Гарри.

— Ну а куда ещё эту конину с курятиной? — беззлобно отозвался Мракс. — Только хорей зря переводит, вредитель драный… А хорьки, дорогой мой, свою нишу в природе занимают.

Гарри виновато поежился, вспомнив о гордом Клювокрыле, и срочно переключился на другую тему, а так как перед ним на лавочке сидел Мракс, то о нём он и завел речь.

— Вы женаты, сэр?

— Не-а, — безмятежно отозвался тот. — Жду, когда кузина подрастет.

— Зачем кузина? — опешил Гарри.

— Сосватаны мы с ней. Лиззи пока двенадцать. Вот выпустится в свет на ярмарке невест…

— Лучше бы вам другую девушку найти. Не кузину… — пробормотал Гарри, исподлобья глядя на Мракса. Тот прекратил выдирать перья и настороженно посмотрел на насупленного парня.

— А ты это к чему? — поинтересовался он. Подумал и добавил опасливо: — Что-то в будущем?..

— Да, — Гарри сглотнул. — В будущем откроют, что близкородственные браки приводят к вырождению. Ваш род прервется, профессор Мракс.

Повисла тишина. Моран в хмуром молчании выдергивал перья и напряженно думал. Потом уточнил, подняв глаза на Гарри:

— Кто-то из моих потомков родится уродом?

— Нет. — Гарри покачал головой. — Проблемным будет уже ваш с Лиззи сын, а уже от него родятся сквибы.

— Проклятье! — Мракс яростно дернул пучок перьев из загривка. — Всё будет настолько плохо?

На это Гарри только плечами пожал, мол, главное я вам сказал, а дальше уже сами разбирайтесь. Этот безмолвный ответ Мракс принял, но счел нужным попенять парню:

— Спасибо, конечно, за то, что чуточку приоткрыл завесу будущего, но впредь больше не делай так. Нельзя. Человеку лучше не знать о том, что готовит ему завтра. Но твоему совету я последую, ведь грядущее угрожает не лично мне, а моим потомкам и моему роду.

Совет Морана Гарри тоже решил принять и поблагодарил, как-никак взрослый опытный волшебник, ерунду не будет предлагать… Попрощавшись, Гарри повернулся к замку и уперся носом в грудь Зейну, стоявшему прямо за ним. Вздрогнув, Гарри поднял глаза к лицу великана и вопросительно нахмурился, увидев восхищение во взгляде Зейна.

— Что?.. — осторожно спросил он, заранее боясь всего и вся.

— Можно я буду звать тебя отцом? — храбро бухнул Зейн.

Рука Мракса дрогнула, неловко вырвав пук и порвав кожицу, глаза Гарри медленно округлились, завороженно созерцая фигуру «сына» двух с половиной метра ростом, и против ожидаемого раздражения ощутил непонятную гордость. Поразмыслив ещё немного, Гарри пришел к выводу, что предложение Зейна ему нравится. В конце концов, мальчику всего два года, и ему действительно нужен отец. Так почему не он?

— Можно, Зейн Поттер…

Загрузка...