Монстры

Роберт Сильверберг Мадонна динозавров

21 августа. 7.50. Десять минут назад расплавился модуль. Отсюда обломков не видно, но горький, кислый запах, просочившийся во влажный тропический воздух, я чую. Нашла в скале расщелину, что-то вроде неглубокой пещеры, она покуда защитит меня от динозавров. Расщелина прикрыта густыми зарослями цикадофитов[63], да и вообще она слишком мала, крупные хищники сюда не влезут. Но рано или поздно мне понадобится еда, и что тогда? Оружия у меня нет. Сколько может продержаться одинокая, практически беспомощная женщина, очутившаяся на рукотворном обитаемом спутнике меньше пяти сотен метров в диаметре в компании стада весьма энергичных и голодных динозавров?

Я твержу себе, что на самом деле ничего такого не происходит. Только вот убедить себя никак не получается.

Я спаслась, но меня все еще трясет. Не могу выбросить из головы тихое, странное, словно хихикающее бульканье, которое принялся издавать начинающий перегреваться миниатюрный накопитель энергии. За какие-то четырнадцать секунд мой милый модуль превратился в обугленную груду сплавившегося утиля — вместе с передатчиком, запасами пищи, лазерным пистолетом и всем остальным. Если бы не тот предупреждающий смешок накопителя, то и я, хорошенько поджаренная, валялась бы сейчас среди обломков. И это еще в лучшем случае.

Стоит закрыть глаза, и мне мерещится мирно дрейфующий на орбите всего в каких-то ста двадцати километрах отсюда спутник Вронски. Какое прекрасное зрелище! Стены мерцают, точно платина, гигантское зеркало собирает солнечный свет и направляет его в иллюминаторы, сельскохозяйственные спутники вертятся вокруг Вронски крохотными лунами. Кажется — протяни руку и дотронешься. Постучишь по оболочке, прошепчешь: «Помогите мне, прилетите за мной, спасите меня». Но с таким же успехом я могла бы сидеть сейчас не на соседнем с Вронски искусственном спутнике в поясе Лагранжа, а где-нибудь на Нептуне. Способа взмолиться о подмоге нет. Как только я покину эту расщелину, я отдам себя на милость динозаврам, на каковую, понятно, рассчитывать не приходится.

Начинается дождь — искусственный, как и практически все на этом острове Динозавров. Но мокрой от него становишься совсем как от настоящего. Мокрой, холодной и липкой. Фу.

Господи, что же делать?

8.15. Дождь пока прекратился. Через шесть часов он пойдет снова. Удивительно, каким удушливым, сырым и густым стал воздух. Дыхание превратилось в тяжкий труд, легкие словно поросли плесенью. Я скучаю по чистому, свежему, вечновесеннему воздуху Вронски. Во время предыдущих визитов на остров Динозавров климат меня мало заботил. Но, конечно, тогда меня надежно защищал личный модуль, настоящий мир в мире, полностью автоматический, независимый, саморегулирующийся, изолированный от всех контактов с окружающей средой и ее обитателями. Этакий странствующий где мне угодно глаз, невидимый, неуязвимый.

Могут ли меня тут учуять?

Обоняние ящеров считается не особо острым. С нюхом у динозавров получше, чем у крокодила, но до кошки им далеко. К тому же сейчас здесь ужасно воняет горелым. Но от меня наверняка исходит запах страха, а это сигнал. Пусть я уже немного успокоилась, но что творилось тогда, когда я отчаянно выбиралась из плавящегося модуля… Спорю, феромоны разлетелись по всему острову.

Шелест в зарослях. Что-то идет сюда!

Длинная шея, маленькие, как у птицы, ноги, тонкие цепкие ручки. Беспокоиться не о чем. Всего-навсего струтиомим[64] — изящный динозаврик, хрупкое, похожее на птицу существо едва ли двух метров ростом. Влажные золотистые глаза серьезно взирают на меня. Ящер вертит головой, как страус, — щелк-щелк, словно размышляет, не подойти ли ему поближе. Кыш! Иди заклюй стегозавра[65]. Отстань от меня.

Продолжая пощелкивать, струтиомим удаляется.

Первый раз в жизни стояла так близко к живому динозавру. Хорошо хоть, экземпляр попался не из крупных.

9.00. Хочется есть. Чем же мне тут питаться?

Говорят, жареные почки папоротников не так уж и плохи. А как насчет сырых? Однако очень много растений, будучи приготовленными, съедобны, в противном же случае ядовиты. Никогда раньше не задумывалась о таких вещах. В конце концов, нам, живущим в наших маленьких асептических средах, не требуется особых знаний о дикой природе. Как бы то ни было, прямо перед расщелиной на кусте цикадофита висит мясистая, съедобная на вид шишка. Поскольку вариантов нет, попробую ее сырой. Едва ли я сумею зажечь огонь трением одной палочки о другую.

Чтобы добыть шишку, потребовалось поработать. Кручу, верчу, тяну, рву — есть! Совсем не такая сочная, как казалось. Скорее резиновая, будто жвачка. Впрочем, довольно вкусная. К тому же, возможно, содержит полезные углеводы.

Шаттл прилетит за мной не раньше чем через тридцать дней, а до тех пор никто не станет меня искать, да что там — обо мне и не подумают. Я предоставлена самой себе. Какая тонкая ирония: мне отчаянно хотелось убраться с Вронски, бежать от всех этих споров и пререканий, маневров и манипуляций, бесконечных собраний и распоряжений, взаимных финтов и притворства, от всего мерзкого политического дерьма, в котором тонут ученые, ставшие администраторами. Тридцать дней благословенного одиночества на острове Динозавров! Наконец-то прекратится тупая пульсация в голове, разламывающейся от ежедневных стычек с директором Сарбером. Снова чистая наука! А потом — крушение, и вот я здесь, прячусь в кустах, гадая, что произойдет раньше: то ли я умру от голода, то ли кто-то проголодавшийся сожрет меня.

9.30. В голову приходит забавная мысль: а не саботаж ли это?

Смотрите, в течение длительного времени мы с Сарбером враждуем из-за открытия острова Динозавров для туристов. В следующем месяце должно состояться решающее голосование коллектива. Сарбер говорит, что, проводя экскурсии и, возможно, изредка сдавая остров киностудиям, мы сможем каждый год зарабатывать миллионы и направлять их на расширение исследований. Я утверждаю, что это риск как для динозавров, так и для туристов, разрушение научных ценностей, безумие и торгашество. В душе персонал согласен со мной, но Сарбер смущает народ цифрами, громогласно суля небывалые прибыли. Страсти кипят, Сарбер в ярости — как же, ему возражают! Он почти не скрывает своего отвращения ко мне. Ходят слухи, сфабрикованные с расчетом на то, что они доберутся до меня: что если я не перестану препятствовать директору, он положит конец моей карьере. Все это, конечно, брехня. Пусть он и выше меня по должности, но реальной власти надо мной у него нет. А эта его вчерашняя вежливость! (Вчерашняя? А кажется, будто прошла вечность.) С елейной такой улыбочкой говорит, что, мол, надеется, во время моей исследовательской поездки на остров я передумаю. Желает мне всего хорошего. Не испортил ли он мой энергоблок? Полагаю, это не трудно, если хоть немного разбираешься в технике, а Сарбер разбирается. Поставил какой-нибудь таймер, чтобы пробить изоляцию. Никакого вреда острову, всего лишь быстрая локальная катастрофа: взрыв — и модуль плавится вместе с пассажиркой, какая жалость, ужасная трагедия для научного мира, невосполнимая потеря. И если каким-то чудом мне все-таки удастся выбраться из модуля вовремя, мои шансы продержаться тут тридцать дней довольно малы, не так ли? Именно так.

Мысль о том, что кто-то желает моей смерти по чисто политическим соображениям, приводит меня в бешенство. Это же варварство. Нет, хуже: безвкусица.

11.30. Не могу я вечно сидеть скорчившись в этой дыре. Собираюсь исследовать остров, поискать укрытие получше, а то тут уже все тело затекло. Кроме того, я уже не так напугана, как сразу после крушения. Сейчас я понимаю, что не за каждым деревом притаился тираннозавр. Кстати, их вряд ли прельстит такая костлявая добыча.

Как бы то ни было, я все-таки мыслящий высший примат. Если мои скромные млекопитающие предки семьдесят миллионов лет назад умели ускользать от динозавров настолько успешно, что выжили и населили Землю, я уж как-нибудь не дам себя съесть в ближайшие тридцать дней. И, с моим маленьким уютным модулем или без него, я исследую остров.

Никому прежде не выпадал шанс так близко пообщаться с динозаврами.

Хорошо, что, когда я выпрыгнула из модуля, у меня в кармане был этот вот диктофон. Стану я обедом для динозавров или нет, записать кое-какие полезные наблюдения я должна.

Итак, я иду.

18.30. Смеркается. Обосновалась возле экватора, в естественном шалаше, сплетенном ветками древовидных папоротников, — хлипкое пристанище, но гигантские растения скрывают меня, и, если повезет, до утра я продержусь. Той шишкой я вроде не отравилась, так что съедаю еще одну вместе с несколькими нежными молодыми побегами. Трапеза спартанская, но иллюзию сытости создает.

В вечернем тумане вижу брахиозавра[66], еще подростка, но уже колоссальных размеров, жующего листву на верхушках деревьев. Рядом стоит мрачного вида трицератопс[67], несколько страусоподобных струтиомимов деловито снуют в кустах, охотясь черт знает на что. За весь день никаких признаков присутствия тираннозавров. В любом случае их здесь немного и, надеюсь, все они крепко спят после плотного ужина где-нибудь в другом полушарии.

Ну и фантастическое местечко!

Я не чувствую усталости. Я даже не боюсь — только немного насторожена.

Честно говоря, я бодра как никогда.

Вот сижу я здесь, наблюдаю сквозь ажурную листву папоротников сцену откуда-то из начала времен. Не хватает разве что одного-двух птерозавров, хлопающих крыльями над головой, но их мы пока еще не воссоздали. Отчетливо слышится мрачное сопение гигантского брахиозавра, и спертый воздух звуку не помеха. Струтиомимы забавно гукают. Быстро темнеет, и огромные силуэты неподалеку кажутся сном о первобытных чудесах.

Какая была великолепная идея — поместить всех восстановленных по методу Олсена динозавров в естественную среду обитания, сотворенную на маленьком искусственном спутнике, выпустить их на свободу, воссоздать мезозой! Да, после несчастного случая с тираннозавром в Сан-Диего стало невозможно держать их где-либо на Земле, но план был превосходен. За каких-то семь с небольшим лет на острове Динозавров создалась убедительнейшая иллюзия реальности. В этой теплой, влажной, насыщенной углекислым газом атмосфере все растет так быстро! Конечно, продублировать настоящую растительность мезозойской эры мы не могли, но добились немалых успехов с ботаническими реликтами: цикадофитами, древовидными папоротниками, хвощами, пальмами, гингко[68], араукариями[69], с толстыми коврами мхов, и плаунов[70], и печеночников[71], устлавшими землю. Все перемешалось и буйно разрослось: сейчас уже и не вспомнить, каким голым и неестественным выглядел остров, когда мы впервые высадились на него. Теперь он кажется бесшовным гобеленом в зелено-коричневых тонах. Дремучая гуща джунглей прерывается лишь ручьями, озерами и лугами. Весь остров заключен в железную сферу окружностью около двух километров.

И животные, дивные, фантастические, гротескные животные…

Конечно, в настоящем мезозое не наблюдалось такого смешения фауны, какое мне довелось увидеть сегодня: стегозавр не гулял бок о бок с коритозавром, трицератопсу не доводилось уныло взирать на брахиозавра, струтиомим не был современником игуанодона. Дикая, ненаучная путаница триасового, юрского и мелового периодов царит здесь, сотни миллионов лет пребывания на Земле динозавров свалены в одну кучу. Мы берем то, что можем взять. Для компьютерного синтеза в олсеновском процессе реконструкции требуется наличие достаточного количества ДНК в окаменелостях, а мы пока нашли ДНК где-то около двадцати видов. Удивительно, что нам вообще удалось так много: воссоздать полную молекулу по обрывкам генетической информации несусветной древности, внедрить сложные имплантаты в яйцеклетки рептилий, проследить за эмбрионами на всех этапах развития. Чудо — другого слова просто не подобрать. Пусть сотворенные нами динозавры — выходцы из эпох, разделенных миллионами лет, — мы делаем все, что можем. Пусть у нас нет пока птерозавра, нет аллозавра, нет археоптерикса. Ничего, возможно, они еще появятся. Имеющихся у нас видов достаточно для работы. Когда-нибудь, наверное, создания триасового, юрского и мелового периодов будут расселены по разным спутникам, только вот, подозреваю, никто из нас не доживет до этого времени.

Совсем стемнело. Повсюду слышны загадочные визги, хрипы, шипение. Днем, когда я осторожно перебиралась от места крушения у полюса сюда, к экватору, иногда находясь в ста, а то и в пятидесяти метрах от живых динозавров, я ощущала порой настоящий восторг. Теперь страхи возвращаются, а с ними и злость на эту глупейшую ситуацию. Представляю, как тянутся ко мне когтистые лапы, как разеваются над головой ужасные челюсти… Не думаю, что мне удастся уснуть сегодня.

22 августа. 6.00. Розовоперстая заря забрезжила над островом Динозавров, а я все еще жива. Выспаться, конечно, не получилось, но все-таки я, видимо, задремала, потому что помню обрывки снов. Естественно, о динозаврах. Сидящих небольшими компаниями, играющих в карты, вяжущих свитеры. И поющих хором: что-то то ли из «Мессии»[72], то ли из Девятой симфонии Бетховена.

Чувствую тревогу, любопытство — и голод. Особенно голод. Кстати, мы населили остров лягушками, черепахами и прочими мелкими анахронизмами, дабы обеспечить сбалансированную диету крупным тварям. Видимо, сегодня мне придется поймать кого-нибудь небольшого, хотя перспектива пообедать сырыми лягушачьими лапками омерзительна.

Одеваться не собираюсь. Все равно, когда дождь запрограммирован идти четыре раза в сутки, лучше щеголять нагишом. Этакая праматерь Ева мезозойской эры! А без промокшей насквозь туники и здешняя тепличная атмосфера не так противна.

Выхожу посмотреть, поискать что-нибудь.

Динозавры уже встали: травоядные жуют, хищники выслеживают добычу. Их аппетиты не позволяют им дожидаться восхода. В старые недобрые времена, когда динозавров считали рептилиями, мы бы, конечно, рассчитывали, что они станут валяться как бревна, пока солнце не доведет температуру их тел до функционального уровня. Но одним из радостных открытий проекта реконструкции стало доказательство того, что динозавры были теплокровными, активными и чертовски разумными существами. Не то что какие-нибудь лежебоки-крокодилы! О, если бы это было так, хотя бы ради моего спасения…

11.30. Веселенькое утречко. Первая встреча с главным хищником.

На острове проживают девять тираннозавров, включая трех, родившихся за последние восемнадцать месяцев (что дает нам оптимальное соотношение «хищник — жертва». Если тираннозавры продолжат размножаться и не начнут поедать друг друга, нам придется проредить их ряды. Одна из проблем экологии замкнутых пространств: теории равновесия и естественного отбора здесь не всегда применимы). Рано или поздно я должна была столкнуться с одним из них, но все-таки надеялась, что это случится попозже.

Я ловила лягушек на берегу Крытого озера. Занятие не из легких — тут требуются проворство, хитрость и быстрота реакции. Эту технику я помню с детства — ладошка чашечкой, молниеносный бросок, — но за прошедшие двадцать лет делать это почему-то стало гораздо труднее. Наверное, лягушки поумнели. Так вот, стою я на коленях в грязи, хвать — мимо, хвать — мимо; в озере похрапывает какой-то динозавр, наверное наш диплодок; в зарослях гингко кормится коритозавр, деликатно пощипывая вонючие желтые плоды. Хвать — мимо. Хвать — мимо. Я так сосредоточилась на своем занятии, что старина Ти-Рекс мог бы подкрасться прямо ко мне, а я бы и не заметила. Но потом я что-то почувствовала, возможно, какую-то перемену в воздухе, едва уловимую смену давлений. Бросаю взгляд наверх и вижу вставшего на задние лапы коритозавра. Беспокойно оглядывается, принюхивается, глубоко втягивая воздух в фантастически изящную грудную клетку, вмещающую систему раннего обнаружения: «Тревога! Хищник!» Очевидно, динозаврик почуял приближение опасности, поскольку резко повернулся, шмыгнул между двух стволов и галопом пустился прочь. Слишком поздно. Верхушки деревьев раздвинулись, затрещали, ломаясь, гигантские сучья, и из леса вышел наш первый тираннозавр, косолапый самец, которого мы назвали Бальтазаром, вышел, тяжело волоча неуклюжие массивные лапы и нелепо размахивая хвостом. Я скользнула в озеро и зарылась поглубже в густую теплую тину. А коритозавру спрятаться было некуда. Безоружный, ничем не защищенный, он лишь громко заблеял — с ужасом и вызовом, — когда убийца обрушился на него.

Я не имела права отвести взгляд. Я никогда еще не видела убийства.

Абсолютно лишенным грации, но удивительно эффективным способом тираннозавр врыл когти задних лап в землю, стремительно развернулся, пользуясь тяжелым хвостом как противовесом, и поверг коритозавра наземь мощнейшим боковым ударом громадной головы. Ничего подобного я не ожидала. Коритозавр рухнул и лежал на боку, хрипя от боли и слабо подергивая конечностями. Затем последовал coup de grace[См. сноску 62] задними ногами, а потом уж в ход пошли зубы и крохотные передние лапы, принявшиеся рвать и терзать добычу. Погруженная по подбородок в грязь, я смотрела, ужасаясь и восхищаясь одновременно. Некоторые из нас настаивали на проживании плотоядных особей на отдельном острове, поскольку, мол, глупо, если существа, воссозданные с таким трудом, будут погибать в пасти сородича. Возможно, вначале это и имело смысл, но только не сейчас, когда поголовье динозавров так быстро пополняется естественным образом. Если мы хотим узнать что-то об этих животных, то должны как можно точнее воспроизводить естественные условия обитания. Кроме того, разве кормить наших тираннозавров гамбургерами и селедкой не было бы жестоким издевательством?

Убийца ел больше часа. В конце я пережила жуткую минуту: Бальтазар, заляпанный кровью и раздувшийся, неуклюже доволок свое туловище до озера, чтобы напиться. Он стоял метрах в десяти от меня, не больше. Я постаралась как можно убедительнее изобразить из себя трухлявую колоду, но тираннозавр, хотя вроде посматривал на меня, блестя глазками-бусинками, уже не был голоден. После того как он ушел, я еще долго стояла в грязи, боясь, что хищник может вернуться за десертом. В итоге в лесу опять послышался треск, хотя на этот раз появился не Бальтазар, а его сородич — помоложе, с искалеченной лапой. Он издал звук, похожий на тихое радостное ржание, и приступил к обгладыванию трупа коритозавра. Ничего удивительного: нам уже было известно, что тираннозавры не гнушаются падалью.

Я, как оказалось, тоже.

Когда берег опустел, я выползла из тины и обнаружила, что два динозавра оставили после себя сотни килограммов мяса. Что ж, голод не может позволить себе ни гордости, ни приступов тошноты. Пользуясь найденной ракушкой как ножом, я принялась нарезать ломти.

Мясо коритозавра оказалось на удивление сладким — с привкусом муската, гвоздики и чуточку корицы. Однако мой организм отказался принять первый кусок. Ты же первооткрыватель, твердила я себе, блюя. Ты первый человек, кому довелось отведать динозаврятины. Да, но почему она должна быть сырой? Выбора, впрочем, нет. Соберись с духом, милая. Хоть умри, а подави рвотный рефлекс. Ну по крайней мере попытайся. Вообрази, что ешь устриц. На этот раз мясо направляется к желудку. Но до него не доходит. Альтернатива, говорю я себе, — это папоротниково-лягушачья диета, а охотник на лягушек из тебя аховый. Пробую снова. Получилось!

Приходится признать, что мясо коритозавра довольно вкусно. Однако дикая природа — не место для привередливых едоков.

23 августа. 13.00. В полдень я оказалась в южном полушарии, на краю болота с неоригинальным названием Топь, примерно в ста метрах от экватора. Изучаю стадное поведение на примере динозавров — пять брахиозавров, двое взрослых, трое молодых, идут группой, малыши в центре. «Малыши» — это те, длина которых от носа до кончика хвоста всего-то метров десять. Если аппетиты динозавров не изменятся, нам придется в скором времени сократить численность и этого стада, особенно если мы хотим внедрить в колонию самку диплодока. Два вида динозавров, размножающихся и питающихся так, как они делают это сейчас, способны за три года превратить остров в пустыню. Никто не ожидал, что динозавры будут плодиться как кролики — еще один довод в пользу того, что они теплокровные. Впрочем, мы могли догадаться об этом и по обилию ископаемых останков. Если столько костей пережили катастрофы сотен миллионов лет, какова же должна была быть популяция динозавров в мезозойскую эру! Вот раса, внушающая благоговейный ужас, и не только из-за физической массы особей.

Только что у меня был шанс самостоятельно уменьшить численность популяции. В рыхлой грязи под моими ногами что-то заворочалось, я опустила взгляд и увидела, как вылупляются из яиц крохотные трицератопсы! Семеро маленьких храбрых созданий, уже рогатеньких и клювастеньких, выкарабкались из гнезда и принялись вызывающе озираться, не больше котят, но деятельные и независимые с самого рождения.

Мясо коритозавра, наверное, уже испортилось. Более прагматичный человек, весьма вероятно, пополнил бы свой рацион одним-двумя маленькими цератопсами, но я не смогла этого сделать.

Они разбежались в разные стороны. В голове мелькнула мысль: а не поймать ли одного, приручить и баловать, как щенка? Дурацкая идея.

25 августа. 7.00. Начало пятого дня. Я уже трижды обошла остров. Бродить тут пешком в пятьдесят раз опаснее, чем путешествовать в модуле, зато в пятьдесят тысяч раз полезнее. Каждую ночь я останавливаюсь в разных местах. На сырость внимания уже не обращаю. И, несмотря на скудную диету, чувствую себя отлично. Сырая динозаврятина — теперь я это знаю — гораздо вкуснее сырой лягушатины. Я становлюсь экспертом-падальщиком — шум в лесу, свидетельствующий о присутствии тираннозавра, теперь стимулирует мои слюнные железы, а не надпочечники. Разгуливать нагишом тоже забавно. И мое тело нравится мне куда больше, чем раньше, с тех пор как начал таять жирок, накопившийся во время сидячей цивилизованной жизни.

Тем не менее я продолжаю изобретать какой-нибудь способ подать сигнал на обитаемый спутник Вронски. Может, изменить положение зеркальных отражателей и промигать SOS? Звучит заманчиво, но я даже не знаю, где тут контрольные приборы, а тем более как с ними управляться. Остается надеяться, что удача не отвернется от меня еще три с половиной недели.

27 августа. 17.00. Динозавры знают, что я здесь и что я представляю собой некий экстраординарный вид животного. Дико звучит? Как вообще эти огромные бессловесные твари могут знать что-то? У них же такие крошечные мозги. А мой собственный мозг, должно быть, размягчается от белково-клетчаточной диеты. Но даже если и так, я начинаю испытывать странные чувства к этим животным, меня терзают смутные сомнения. Я вижу, что они следят за мной — загадочным, понимающим, отнюдь не тупым взглядом. Я предполагала, что буду наблюдать за ними, но, думаю, они тоже каким-то образом наблюдают за мной.

Да, это безумие. Меня так и подмывает стереть запись. Но нет, я ее сохраню, хотя бы как свидетельство изменения моего психологического состояния.

28 августа, 12.00. Все больше фантазий о динозаврах. Я решила, что большой брахиозавр — Берта — играет тут ключевую роль. Она мало передвигается, но вокруг нее, в зоне зрительного контакта, всегда вертятся динозавры помельче. Зрительный контакт между динозаврами? Да. Так я воспринимаю то, что они делают. Я твердо уверена, что именно так они и общаются здесь, беседуют на какой-то волне, которую я не в состоянии обнаружить. И Берта выглядит центральным звеном, своего рода огромным тотемом, э-э-э… коммутатором? О чем это я? Что со мной?

30 августа. 9.45. Ну и дура же я! Так мне и надо, грязной вуайеристке! Взобралась на дерево поглядеть, как спариваются у подножия водопада Баккера игуанодоны. В кульминационный момент ветка сломалась. Я рухнула с высоты двадцати метров. Удалось ухватиться за нижний сук, иначе сейчас я была бы трупом. Все равно все тело в синяках. Вроде ничего не сломано, но левая нога меня не держит, да и спина в плохом состоянии. Есть ли внутренние повреждения? Не уверена. Заползла в маленькую пещерку возле водопадов. Вымотана, кажется, у меня жар. Шок, должно быть. Теперь, наверное, придется поголодать. Быть съеденной динозавром, быть может, честь, но умереть от падения с дерева — просто позор.

Кстати, спаривание игуанодонов — захватывающее зрелище. Но сейчас мне не до описаний.

31 августа. 17.00. Все затекло, все болит, хочу есть, очень хочу пить. Нога по-прежнему не действует, пробую проползти несколько метров и чувствую, что сейчас сломаюсь пополам. Сильный жар.

Сколько времени нужно, чтобы умереть от голода?

1 сентября. 7.00. Просыпаюсь, а возле меня лежат три разбитых яйца. Эмбрионы — вероятно, стегозавра — все еще живы, но длится их жизнь недолго. Первая еда за сорок восемь часов. Неужели яйца выпали из гнезда, свитого где-то над моей головой? Вот дурочка, разве стегозавры сооружают гнезда на деревьях?

Лихорадка утихает. Но тело все так же ломит. Дотащилась до ручья, ухитрилась зачерпнуть немного воды.

13.30. Вздремнула. Очнулась и обнаружила неподалеку — там, докуда я могу доползти, — кусок свежего мяса. Вроде бы голень струтиомима. Тошнотворно-кисло, но есть можно. Погрызла немного, снова поспала и опять поела. Пара стегозавров пасутся поблизости, крохотные глазки не отрываются от меня. Динозавры помельче проводят какую-то конференцию возле развесистого кактуса. И брахиозавр Берта жует травку на лугу Острома, благожелательно наблюдая за всеми.

Полный бред.

Думаю, динозавры заботятся обо мне.

2 сентября. 9.00. Никаких сомнений. Они приносят яйца, мясо, даже почки и листья папоротников. Сперва динозавры доставляли провизию, только когда я сплю, но теперь они приходят прямо ко мне и сваливают пищу к моим ногам. Носильщики — струтиомимы: они самые маленькие, самые проворные, и у них самые развитые передние лапки. Они притаскивают подношения, смотрят мне прямо в глаза, медлят, словно ждут чаевых. Другие динозавры наблюдают издали. Работа явно скоординирована. Кажется, я стала центром деятельности на острове. Не удивлюсь, если и тираннозавры приберегают для меня лучшие кусочки. Галлюцинации? Выдумки? Лихорадочный бред? Но ум мой ясен. Жар спал. Я все еще слишком неуклюжа и слаба, чтобы передвигаться на большие расстояния, но, думаю, я уже оправляюсь от последствий падения. Не без помощи моих друзей.

10.00. Прослушала последнюю запись. Обдумала все заново. Нет, я не считаю, что схожу с ума. Если я настолько безумна, что беспокоюсь о своем здравомыслии, то насколько же я безумна? Или я просто дурачу себя? То, что я думала, что знаю, отправляясь сюда, и то, что я знаю сейчас, разительно отличается, и об этом стоит поразмыслить.

15.00. Днем видела длинный, странный сон. Мне снилось, что все динозавры стоят на лугу, связанные друг с другом мерцающими нитями, словно древними телефонными проводами, и все эти нити сходятся на Берте. Да-да, будто она коммутатор. И телепатические послания идут через нее. Экстрасенсорная схема, мощные импульсы, бегущие по нитям. Мне снилось, что маленький динозавр подошел ко мне, предложил «провод», объяснил — при помощи пантомимы, — как его подключить, и волна восторга окатила меня, наладившую связь. Я почувствовала глубокие и тяжелые мысли динозавров, их медленные восхитительные философские беседы.

По пробуждении сон ощущался необычайно ярким, странно реальным, навеянные им мысли никак не хотели уходить. Я увидела окружающих меня животных в новом свете. Словно я попала не просто на зоологическую исследовательскую станцию, а в общину, в поселение, на единственный аванпост чужой цивилизации — чужой, но родственной земной.

Ладно, довольно. У этих зверей крохотные мозги. Дни они проводят, жуя зелень, — за исключением тех, кто жует других динозавров. В сравнении с ними коровы и овцы сущие гении.

Сейчас я уже немного хожу, пусть и прихрамывая.

3 сентября. 6.00. Тот же сон об универсальной телепатической сети. Чувство теплоты и любви течет от динозавров ко мне.

Свежие яйца тираннозавра на завтрак.

5 сентября. 11.00. Быстро поправляюсь. Уже на ногах, поскрипываю, но не корчусь от боли. Меня по-прежнему кормят. Подносчиками еды остались струтиомимы, но и динозавры покрупнее подходят ближе. Один стегозавр тыкался в меня носом, что твой пони-Голиаф, и я похлопывала его по грубому чешуйчатому боку. Диплодок растянулся на земле и, казалось, просил, чтобы его погладили по необъятной шее.

Если это безумие, да будет так. Это община, любящая и сдержанная. Даже плотоядные хищники — часть ее: едоки и едомые — две стороны одного целого, как инь и ян. Разъезжая тут в наших герметичных модулях, мы и предположат, не могли ничего подобного.

Они постепенно втягивают меня в свое сообщество. Я чувствую импульсы, проходящие между ними, и моя душа трепещет от этого нового необычного ощущения, а по коже бегают мурашки.

Они приносят мне еду, буквально отрывая ее от себя, — свою плоть и своих нерожденных детей, они наблюдают за мной и безмолвно торопят мое выздоровление. Зачем? Из чистого милосердия? Не думаю. Скорее, им что-то нужно от меня. Да, им что-то нужно.

Но что же?

6 сентября. 6.00. Всю ночь я медленно бродила по лесу в состоянии — иначе не скажешь — экстаза. Огромные силуэты, чудовищные сгорбленные фигуры, едва видимые при тусклом мерцании, мелькали вокруг. Час за часом я шла, невредимая, чувствуя, как усиливается наша общность, пока наконец, устав донельзя, не остановилась здесь, на этом мшистом ковре, и при первых рассветных лучах увидела гигантскую фигуру брахиозавра, стоящего, точно гора, на другом берегу реки Оуэн. Берта.

Меня влечет к ней. Мне хочется ей поклоняться. В ее громадном туловище бьются мощные потоки. Она — усилитель. Мы все связаны через нее. Она святая, она наша общая мать. Ее тело излучает сильнейшие исцеляющие импульсы.

Я отдохну немного. А потом переберусь через реку. К ней.

9.00. Мы стоим лицом к лицу. Ничего, что ее голова в пятнадцати метрах над моей. Ее маленькие глаза смотрят на меня, но прочесть по ним мысли невозможно. Я верю ей, я люблю ее.

Позади нее на берегу собрались брахиозавры поменьше. Еще дальше, безмолвные, неподвижные, стоят динозавры полудюжины видов.

В их присутствии я робею. Они — представители динамичной, высшей расы, которая, если бы не жестокий космический несчастный случай, царствовала бы на Земле и по сей день, и я благоговею пред ними.

Представьте себе: их сила, вечно обновляясь, выдержала сто сорок миллионов лет. Они встретили все вызовы эволюции, кроме одного внезапного и катастрофического изменения климата, от которого их ничто не могло защитить. Они размножались и приспосабливались, властвовали на земле, в воде и в воздухе, они заселяли планету. Наши собственные никудышные, ничтожные предки были ничто в сравнении с ними. Кто знает, чего бы могли достичь динозавры, если бы врезавшийся в Землю астероид не погасил их свет? Какая ирония: миллионы лет верховенства прервало леденящее облако пыли. Одно поколение — и конец. А сейчас вновь — чудо, грандиозность…

Всего лишь звери, говорите? Откуда вы знаете? То, что нам известно о том, каким был мезозой в действительности, — всего лишь клочки, обрывки, тонкий срез, буквально — голые кости. Сто миллионов лет способны стереть следы любой цивилизации. Что, если у них был свой язык, поэзия, мифология, философия? Любовь, мечты, стремления? Нет, говорите вы, они просто животные, неуклюжие и безмозглые, тупо проживавшие свои бессмысленные звериные жизни. А я отвечаю, что мы, хилые волосатики, не имеем права навязывать им свои ценности. Единственная цивилизация, которую мы способны постичь, — это та, которую построили мы сами. Мы вообразили, что наши тривиальные достижения — определяющий фактор, что компьютеры, космические корабли и жареные сосиски суть чудеса, ставящие нас на вершину эволюции. Но теперь я так не думаю. Да, человечество кое-чего добилось. Но нас не существовало бы вовсе, если бы этой величайшей из рас было позволено исполнить свое предназначение.

Я чувствую, как усиливается любовь, которую излучает возвышающийся надо мной титан. Я чувствую, как постепенно и неуклонно укрепляется и углубляется контакт между нашими душами.

Последние барьеры рушатся.

И я наконец понимаю.

Я — избранная. Я — проводник. Я носитель возрождения, я любима, я необходима. Мадонна динозавров — это я, святая, пророчица, жрица.

Сумасшествие? Пусть сумасшествие.

Почему мы, маленькие волосатики, вообще существуем? Теперь я знаю. Потому что с помощью наших технологий мы сделали возможным возвращение Великих. Их погибель была несправедливой. Посредством нас они воскресли на этом крохотном шарике в космосе.

Они излучают необходимость во мне — такой силы, что меня трясет.

«Я не подведу вас», — говорю я огромным динозаврам, стоящим передо мной, и динозавры передают мои мысли остальным.

20 сентября. 6.00. Тридцатый день. Сегодня прибывает шаттл с Вронски: забрать меня, привезти очередного исследователя.

Я жду у транзитного шлюза. Вместе со мной ждут сотни динозавров: волки и овцы бок о бок, стоят тихо, все их внимание сосредоточено лишь на мне.

И вот шаттл прибывает, точно в срок, скользит и пристыковывается. Шлюзы открываются. В проеме возникает фигура. Сарбер самолично! Прибыл убедиться, что я не выжила при крушении, а если выжила — то прикончить меня.

Он стоит у входа, моргая, разинув рот при виде толп мирных динозавров, расположившихся гигантским полукругом возле обнаженной женщины, застывшей у обломков мобильного модуля. Несколько секунд он не в состоянии промолвить ни слова.

— Энни? — выдавливает он наконец. — Ради бога, что…

— Вам никогда не понять, — говорю я. И даю знак. Бальтазар бросается вперед. Сарбер кричит, разворачивается, кидается в шлюз, но путь ему преграждает стегозавр.

— Нет! — визжит Сарбер, когда мощная голова тираннозавра ныряет вниз. Миг — и все кончено.

Как сладка месть!

И это только начало. Спутник Вронски всего в ста двадцати километрах отсюда. А на поясе Лагранжа ждут покорения еще сотни пригодных для обитания искусственных спутников. Да и до самой Земли рукой подать. Я еще не представляю, как совершить задуманное, но знаю, что у нас все получится и я стану орудием, благодаря которому успех будет достигнут.

Я протягиваю руки к могучим созданиям, окружающим меня. Я чувствую их силу, их мощь, их гармонию. Я с ними, а они со мной.

Великая раса вернулась, а я — ее жрица. И пусть волосатики трепещут!