Монстры повсюду

Гибель "Призрака"

Китов было очень мало. Мы находились к северу от острова Умнак, 56°15' северной широты и 169°26' западной долготы. В последние тридцать шесть часов нам совсем не везло. Мы лишь разок встретили крохотный косячок кильки, но ради неё даже не стоило забрасывать сети. А ещё один раз мы заметили на горизонте китовый плавник, но он быстро скрылся под водой. В разгар лета в Беринговом море можно было ожидать большого количества рыб, направляющихся на север, но удача сегодня была не на нашей стороне. У нас в трюме стояло 1200 бочек, из которых только триста были наполнены китовым жиром.

Нигде не было ни намёка ни на гренландского, ни на горбатого.

По крайней мере, живых.

И это, пожалуй, было самым тревожным.

Эти земли богаты добычей, однако за последние восемь часов мы встретили лишь двух гренландских китов, и оба были мертвы. Огромные плавающие туши, похожие на корпуса перевернутых бригов, клевали голодные чайки. В этих водах мёртвые киты не были редкостью. Часто китобои гарпунили их, но животные пытались спастись, пока хватало сил, а потом умирали среди океана. Но на встреченных нами тушах были не следы гарпунов, а жуткие рваные раны, словно от некого чудовища. Огромные куски плоти были вырваны по-живому, бока усеяны линейными разрезами и будто выпиленными прямиком до кости ранами. Второй труп был обглодан от хвоста до носа, блестя на солнце оголённым черепом. Оба, насколько мы могли судить, были огромными молодыми зверями, убитыми неизвестной и необъяснимой силой. Кроме обычного маслянистого пятна вокруг трупов мы заметили большое количество бледной свернувшейся слизи, которая очень походила на спермацет, выжатый из мешка в голове кашалота... хотя и гораздо более вязкий. От него исходил резкий, отвратительный запах, от которого нескольких членов экипажа стошнило за борт. Мне этот запах напомнил кожевенный завод - вонь химикатов и гниющих шкур.

Это сделали не акулы и не касатки - ни у одной из них не было челюстей, способных нанести подобный урон. Всё было очень странно, и ни я, ни другие помощники, ни даже капитан Инглебритцен - суровый старый голландец - не понимали, что произошло.

С другой стороны, мёртвые китообразные - не наша забота. Наше дело - их отлов и убийство.

В семь часов Голландец, как обычно называли нашего капитана, вызвал меня и помощников на квартердек. Седовласый и кучерявый, он смотрел на беспокойное море.

- Что скажешь? - спросил он Клегга, первого помощника.

- Идём по курсу, - ответил Клегг. - С севера на северо-запад. Эти земли богаты, и удача повернётся к нам лицом.

- А ты, дружище? Что скажешь, мистер Холливелл? - обратился Голландец ко мне.

- Да, сэр, я согласен с мистером Клеггом.

Грир, третий помощник, тоже кивнул.

- У нас есть слово "Бакстона", сэр, и меня это вполне устраивает, - добавил Клегг.

Вчера утром мы столкнулись с "Бакстоном", китобоем-янки из Нантакета, возвращавшимся домой с полными бочками. Со слов их старшего помощника, они встретили стаю китов - "таких огромных, что на их спинах можно балы устраивать".

- Да будет так, - кивнул Голландец и бросил на меня настороженный взгляд. - Что по журналу?

К этому времени мы уже успели посчитать скорость судна с помощью троса и песочных часов.

- Двенадцать узлов, сэр.

- Так и держи.

Я присоединился к нашему гарпунщику Швайнигу, стоявшему на баке, чувствуя, как брызги воды бьют мне в лицо. Швайниг был карибским индейцем, как и все наши гарпунщики, и как следствие, человеком очень немногословным. Но когда он повернул ко мне свое татуированное лицо, я сразу понял, что он хочет что-то сказать.

- Выкладывай, - кивнул я.

- Мы видели двух мёртвых китов, разорванных гигантской пастью, - он пожал плечами. - И скоро увидим ещё. Потом по трое, по четверо. Не напоминает тебе след? След, ведущий нас куда-то?

- К земле, друг мой. К земле.

- Да, но к какой земле?

Я не стал расспрашивать Швайнига подробнее, потому что очень часто многое из того, что он говорил, звучало полной бессмыслицей для ушей белого человека, и если он не хотел вдаваться в подробности, никакая сила на земле не могла заставить его сделать это. Я стоял у фальшборта и наблюдал, как острый нос "Призрака" вспарывает брюхо белой пене моря. Небо было ясным, а ветер - свежим. Из-за фок-мачты - там, где готовился китовий жир, - поднимался столб дыма. Палубы были белыми от соленых брызг и постоянного отдраивания досок от жира и крови.

"Призрак" был трёхпалубным судном с фок-мачтой, бизань-мачтой и одной грот-мачтой. Более прекрасного барка я в жизни не встречал. На нём находилсь команда из 35 человек, включая гарпунщиков, матросов, помощников и рулевого; у фальшборта висели четыре великолепных вельбота[29], готовые спуститься на воду и броситься в погоню в любой момент. Нос корабля такой острый, что мог бы вспороть горло киту, а утроба была заполнена бочками с китовым жиром. Она отлично вела себя в открытом океане, а её капитан - Голландец - был старым морским волком.

Пока стоял там, чувствуя барк под собой и зная его так же хорошо, как свое собственное тело, я посмотрел за корму и увидел дорожку пены, которую он оставил за собой. Она извивалась и вздымалась над холмистым ландшафтом волн, растворяясь, в конце концов, в гребнях огромных валов. Закрыв глаза от брызг, я слышал шипение пены и отдаленный гром моря, разбивающегося о наш нос. Ветер ревел в мачтах, скрипели лонжероны и скрежетали цепи. Это были звуки движения, преследования и успеха.

В восемь я принял вахту, поменял двух человек на баке, а троих отправил карабкаться, как обезьян, вверх по мачте в качестве дозорных. С того момента, как китобойное судно покинуло порт, на мачтах всегда находились дозорные. Они менялись каждые два часа. Я очень надеялся, что три новых пары глаз принесут нам новости о тех неуловимых зверушках, за которыми мы охотились.

Я оставил Швайнига на носу и вернулся на палубу, заметив Клегга у главного люка. Он был один. Его гарпунщика, Оддрога, тоже карибского индейца, нигде не было видно, хотя гарпунщик всегда находился рядом с помощником. Они были одним неделимым целым. Но в тот день с нашими ребятами творилось что-то неладное, и я знал, что именно. Клегг стоял и смотрел, как кипит вокруг нас бурное море, как корабль переваливается с левого борта на правый и обратно. Он изучал море в подзорную трубу, широко расставив ноги, чтобы сохранить равновесие во время качки. Не отрывая глаз от горизонта, он тихо произнёс:

- Ну что, Холли? Похоже, твой гарпунщик испугался тех же призраков, что и мой?

- Это из-за китов, сэр. Швайнига напугали их трупы.

- Как и Оддрога, - кивнул Клегг. - Я даже боюсь упоминать о них в его присутствии, опасаясь, что он упадет на палубу, начнет распевать предсмертную песнь и перережет себе глотку. А ты сам что думаешь?

Я прислушался к скрипу и стону бревен над головой.

- Я не знаю, что думать, сэр. Вокруг ведь действительно должны кишмя кишеть киты, а мы встретили лишь парочку изодранных туш. Что-то не так.

- Точно. У Оддрога сложилось впечатление, что мы плывем прямиком к какому-то китовому кладбищу.

У меня вдоль позвоночника пробежал холодок, хотя я и понимал всю абсурдность этой идеи. Легкий ветерок метался среди снастей, наполняя паруса ветром. Эти звуки и картины всегда наполняли меня радостным возбуждением, а ночью - спокойствием и целеустремленностью. Но сегодня это были просто одинокие звуки. Я безумно хотел просто взять и отмахнуться от причуд наших гарпунщиков, но не мог. Ибо и сам начинал чувствовать нечто. Что-то зашевелилось в глубине моего существа; что-то холодное и мрачное раскрылось внутри, как лепестки погребального цветка. И я не мог это игнорировать. Это было ощущением надвигающейся катастрофы, чего-то неведомого, но огромного и даже осязаемого своей мрачной тяжестью.

- А что думаете вы? - поинтересовался я.

Клегг опустил подзорную трубу.

- Если бы я знал...

Пока он шел на квартердек к Голландцу, я подумал, не чувствует ли этого весь экипаж. Разве все они не были на взводе последние несколько дней? Мрачными? Нервными? Да, экипаж у нас всегда был не самым дружным, и драки случались. Мы с помощниками частенько хватали друг друга за грудки, и Голландцу не раз приходилось наказывать виновных.

И сейчас я задумался, из-за чего это происходило. Из-за их нелёгкой жизни или из-за чего-то большего? Из-за того, что они ощущали?

Конечно, наша жизнь не была простой. Однообразное существование в течение многих дней, когда в итоге практически весь доход шёл владельцу компании, а мы получали жалкие гроши. Жизнь на китобойном судне означала долгие годы в открытом море, усталость, разочарование и даже опасность. А после некоторых "круизов" на прибыль можно было и не надеяться. Работа была чертовски изнурительной и неприятной. Как только кита затаскивают на корабль, над его телом навешивают разделочную платформу. После этого капитан и его помощники снимали подкожный с туши кита большими полутораметровыми пластами с помощью ножей и специальных инструментов. К киту цепляются крюки, и каждая команда занимается своей частью туши. И вот после этого начинается настоящая работа. На палубах, скользких от крови и жира, они разделывают туши, разрезая ворвань[30], в то время как корабль раскачивается взад и вперед, окутывая их зловонием, которое невозможно смыть в течение нескольких дней и даже недель. С помощью специальных ножей жир вырезался в специально отведённом помещении и бросался в огромные котлы на кирпичных плитах. Кипящий жир сливали в медные баки и составляли в бочки, которые хранились в трюме.

Мужчины никогда не сидели сложа руки. Они находились в постоянном движении, окруженные со всех сторон опасностью. Некоторых раздавливало на палубе под тяжестью падающих пластов жира, весящих до тонны; некоторые напарывались на режущие лезвия; другие падали в бурлящие и кишащие акулами воды; а четвёртые ошпаривались до костей кипящим китовым жиром. И даже когда последний бочонок оказывался наполнен и уложен в трюм, мужчин заставляли чистить и скрести палубу, пока вонь копченого жира окутывала их тошнотворным покрывалом.

Поговаривали, что торговые суда и военные корабли чуют приближение китобоев по запаху, и я в этом не сомневался. Каждый раз после возвращения в порт я и сам замечал, что, когда потею, всегда чувствую запах ворвани и крови. Что же говорить о тех, кто непосредственно участвовал в разделке туш?

Нет, наша жизнь не была легкой ни для кого на этом судне. Но простым работягам, несомненно, было сложнее всего. Они обитали в мире гниющей рыбы и прогорклого китового жира, крови и мочи, плечом к плечу с немытыми, вонючими телами своих товарищей по кораблю, теснившихся в трюме или в полубаке. Их жизнью была череда изматывающих, однообразных путешествий, по окончании которых они получали сущие копейки или не получали ничего вовсе. Да, их жизнь была непростой.

Но, возможно, дело было не только в тяжёлом физическом труде?.. Может, они ощущали какое-то надвигающееся чувство обреченности и трагедии, которое сшивало вокруг каждого из них свои собственные саваны? Потому что, клянусь Богом, я и сам начинал это чувствовать.

Через несколько часов после обеда, состоявшего из галет, соленой вяленой говядины и крекеров, я вышел на палубу, чтобы принять вахту с правого борта. Волны больше не поднимались так высоко, что я посчитал хорошим, обнадёживающим знаком. Наш нос по-прежнему был направлен на северо-северо-запад; мистер Клегг стоял на корме с Голландцем, очевидно, вовлеченный в какую-то горячую дискуссию, которая совершенно меня не касалась. Разговор шкипера и первого помощника - не для посторонних ушей. Мужчины скребли ржавчину и облупленную краску. С моря дул свежий ветерок, относительно тёплый для лета в Беринговом море. Воды, рассекаемые носом нашего барка, были однообразно серыми и пустыми. Выглянуло солнце, отбрасывая блики на медных люках и застеклённых окнах кают. После короткого сна и лёгкого перекуса я чувствовал себя на удивление жизнерадостным.

Но этому суждено было продлиться недолго.

Один из дозорных на носу закричал:

- Эй! Впереди что-то есть! Я вижу троих... возможно, трупы!

Все повскакивали, зашумели, но в глубине души понимали, что ничего хорошего нас не ждёт. Если бы он увидел "фонтанчик", то уже издал бы освященный веками клич: “Фонтан на горизонте!"

- Что там, парень? - крикнул Голландец.

Дозорный наверху не сводил глаз с подзорной трубы.

- Не уверен! - крикнул он нам. - Три туши... возможно, мёртвые, я не вижу фонтанчика! Но... но там какое-то движение, ей-богу!

Капитан недовольно поморщился.

- В какой стороне?

- Три градуса справа по курсу!

К тому времени мистер Клегг уже бросился к штурвалу, вращая колесо и поворачивая нос корабля.

Дозорный сообщил, что таинственные туши находятся примерно в полутора-двух милях от нас. Голландец велел ему не спускать с них глаз и крикнуть, когда нос станет указывать прямо на них. Обычно это было самым волнующим моментом на борту китобойного судна. Но с учётом того, что наш парень до сих пор не заметил никаких фонтанчиков, мы были мрачны и настороженно ожидали худшего. На палубу вывалила вся команда, и каждый надеялся, вопреки всякому здравому смыслу, что кто-нибудь заметит фонтан воды, потому что это означало новые запасы китового жира и более существенный доход для всех нас. Я стоял на носу, ожидая появления этих туш и почти страшась того момента, когда они станут заметны невооружённым взглядом. Ветер наполнял паруса, и наш нос рассекал набегающие волны. Корабль поднимался и опускался, доски стонали, такелаж скрипел, и мы подходили всё ближе.

Вскоре дозорный крикнул:

- Впереди, впереди! Прямо по левому борту!

Стоявший рядом со мной Швайниг, чье зрение могло соревноваться с орлиным, похлопал меня по плечу.

- Смотри! Они уже заметны!

Теперь их видел и я. Две огромные туши китов дрейфовали по волнующемуся морю, их громады поднимались на гребни огромных волн, а затем опускались в ложбины между ними медленным, легким движением, которое противоречило огромному весу. Обе были огромными самками гренландского кита с блестящей, иссиня-чёрной кожей, покрытой ракушками на выгнутых спинах. Каждая была около пятнадцати метров длиной и весом в добрые пятьдесят тонн. У китов таких размеров жира хватит на сотни бочонков.

Точнее, хватило бы, если бы тела не были так искалечены.

Даже на таком расстоянии я видел, что бедняги не только мертвы, но и ужасно изувечены. Туши выглядели так, словно в них стреляли из пушки - разорванные, искореженные и местами практически вывернутые наружу. Плоть была вырвана кусками, а вода вокруг залита кровью, жиром и внутренностями. И ещё я заметил небольшие лужицы бледной вязкой слизи.

Оба кита находились с подветренной стороны. Ближайший был почти разорван пополам; другой был выпотрошен до позвоночника с одной стороны, а другая сторона осталась нетронутой. Оба гиганта катались по волнам с ужасными, шлепающими движениями, и вонь их крови и плоти была невыносимой.

- Еще один впереди! - крикнул дозорный. - Что-то... что-то за ним гонится!

- Сейчас увидим, - прошептал Швайниг. - Сейчас увидим...

- Парни! - крикнул Голландец. - А ну добрать брас! Повернуть грота-рею!

Все бросились выполнять распоряжения, и вскоре корабль уже плавно шёл по волнам со скоростью самого моря.

Голландец стоял на носу, глядя в подзорную трубу.

- Тысяча чертей! Что это за ужас?

Мы заметили третьего кита - тоже гренландского - с наветренной стороны. Это была самка около восемнадцати метров длиной. Неимоверно огромное животное. Я даже представить себе не мог, кто рискнёт напасть на такого исполина. Но кто-то всё же рискнул... Даже сквозь подзорную трубу я не мог точно сказать, что это было за существо. Я видел... Я видел что-то призрачно-белое, волнообразное, разбивающее прибой, рвущееся к киту размашистыми режущими движениями. С каждым ударом кит вздрагивал, дергался, как кусок хлеба, на который в пруду набрасывался карп. Только вот передо мной сейчас был не карп. Я не понимал, кто это существо, дрожа от отвращения. Каждый раз, когда зверь врезался в тушу, кит вздрагивал, и в воздух взлетали огромные струи кровавых брызг.

- Парни! Быстро к лодкам и готовьтесь к спуску! - крикнул Голландец.

- Мы... Мы будем охотиться на ЭТО, сэр?! - воскликнул я.

- Ещё как будем, малец! Мы поймаем этого зверя! Это морское чудовище и убийцу китов! Мы забьём его гарпунами и сделаем чучело для украшения корабля - из этого проклятого ужаса, который пожирает наши средства к существованию!

Мысль о том, чтобы преследовать это чудище, казалась мне нелепой, и я знал, что то же самое чувствовала вся команда. Это легко читалось по их бледным лицам. Но... Капитан отдал приказ, и мы вынуждены были подчиниться. И как бы мы ни боялись столкнуться с этой тварью на открытых вельботах, нам всем было любопытно взглянуть на нее поближе. Своими глазами увидеть монстра - убийцу китов. Голландец велел нам не просто взять с собой гарпуны и копья, а вооружиться по полной. Что мы и сделали. Матросы похватали топоры, багры и пики, а каждому помощнику капитана Голландец дал по прекрасному карабину Шарпса калибра .52.

Клегг, Грир и я собрали экипажи и расселись по лодкам. Надели непромокаемые костюмы. Зарядили оружие, закрепили канаты. Краны раскачивали наши лодки над морем. Весь экипаж напряжённо следил за нами. На каждую шлюпку приходилось по шесть человек, включая помощника капитана и гарпунщика. Остальные члены команды всегда оставались на борту "Призрака" в качестве смотрителей, пока мы охотились за добычей. Все спустились на палубу, чтобы проводить нас, и только главный дозорный остался на своём месте. Никогда в жизни ни на одном китобойном судне не было более напряженного момента.

Голландец набрал полную грудь воздуха и прокричал:

- Спускайтесь! Спускайтесь, мои славные ребята! Мы должны отдать должное дьяволу! Спускайтесь!

Вельботы спустили в море, и мы, перебравшись через борт "Призрака", попрыгали в лодки. Подняв якорь, я посадил свою команду на весла — Посуна, Дэ Кампа, Уайта и Шорнби — и взялся за штурвал, в то время как Швайниг стоял на носу, ожидая своего шанса бросить гарпун. Он пел себе под нос какую-то древнюю индейскую погребальную песню, как делал всегда, когда готовился убивать. Его темные глаза тлели на бронзовом, покрытом татуировками лице, а мысли витали где-то далеко. В его жилах текла горячая и древняя кровь его народа, когда он пел и привязывал трос к железным ремням своих гарпунов.

Наши вельботы были около девяти метров длиной. Они были остры, как бритва, и на корме, и на носу, и быстро рассекали бурлящее море. Мы обогнули нос "Призрака" - лодка Грира шла позади нас, - и я увидел, что лодка Клегга идёт от нас по левому борту.

- Рассредоточимся! - крикнул нам Клегг, удерживая лодку на гребне серой волны. - Рассредоточимся и обойдём зверя с трёх сторон! Вперёд!

- Вы слышали первого помощника! - крикнул я своим ребятам. - А теперь гребите, гребите, гребите! Вот так, ребята! Гребите, во имя Бога и страны! Гребите, ради своих матерей, жён и сыновей, рожденных и нерожденных! Гребите, ради Бога! Приведите нас к этому уродливому чудовищу, убивающему китов, чтобы мы угостили его своими гарпунами! Гребите, говорю вам! Гребите, гребите, гребите, черт бы вас всех побрал!

Это была самая захватывающая часть дела; спросите любого человека, который бывал на палубе китобойного судна, в то время как оно качается, бросая салаг от одного борта до другого, пока помощники капитана твёрдо стоят на ногах. Это был момент, который обычно сводит на нет недели скуки; момент, когда вы гребете к своей добыче и подводите ее на расстояние выстрела, а гарпунер пускает в ход железо. Затем начинается долгое выматывание зверя, и когда кит устает, помощник наносит смертельный удар копьем. “Труба горит!” - кричит дозорный, когда левиафан извергает фонтан крови, и начинается настоящая работа. Обычно так и происходит. Но сегодня у нас была не обычная добыча, и каждый мужчина в лодке знал это. Мы шли навстречу неизвестности и чувствовали поселившийся в нас страх. Да, страх был всегда, но сегодняшнее чувство не шло ни в какое сравнение с предыдущими походами - оно было диким, первобытным, всепоглощающим.

С такого расстояния мы уже легко могли рассмотреть мёртвого кита. Даже накатывающие волны не могли скрыть от наших глаз эту исполинскую черную фигуру. Как и другие туши, эта перевернулась, замерла и начала источать в воздух убийственный запах... крови, ворвани и внутренностей. Но эти запахи заглушало гораздо более сильное зловоние. Все тот же едкий, отвратительный запах кожевенного завода, скотобойни и помойки. И этот запах не имел никакого отношения к мертвому левиафану. Это был запах самой твари: ее жизненная сила, тошнотворная и зловредная, кипела и бурлила, как смола в чане.

- Господь милосердный! - прохрипел один из парней. - Что за вонь?!

Да, запах стоял такой, что хотелось самому разбить себе нос. Более неестественного, отвратного запаха невозможно было себе представить.

Мы находились в десяти метрах от кита, и я мог рассмотреть его во всех подробностях. Это был гренландский кит, вне всяких сомнений. Я видел его огромные ноздри, округлую глянцевую спину и пятно цвета слоновой кости возле хвоста, говорившее о преклонном возрасте животного. Как и все остальные, она была жестоко изуродована. В некоторых местах подкожный жир был разрублен аж до позвоночника, а в некоторых ранах мог бы поместиться человек. Они словно были вырваны из тела кита гигантским ртом около трёх метров в диаметре. Море бурлило кровью и жиром, изорванные розовые петли внутренностей плавали прямо на поверхности воды. Размягченные куски плоти и органов подпрыгивали на волнах, как купола медуз.

И слизь...

Та же жирная бледная слизь лилась восковыми реками и обтекала наш киль. Огромные студенистые ленты свисали с весел, как мокрая, распаренная рыбья икра.

Я никогда, никогда раньше не испытывал жалости к левиафану. Он был для меня просто объектом охоты. Тем, из кого можно набрать жира, который потом превратится в звонкую монету. Но здесь и сейчас, полный ненависти и животного ужаса, я его жалел. Мне было искренне жаль это несчастное создание. Я впервые увидел его красоту, понял, что это такое, и понял, что никогда больше не смогу вонзить гарпун в его голову. Ибо в левиафане была красота. Обтекаемая, симметричная красота в том, что я когда-то считал всего лишь плавательным мешком с китовым жиром, который собирали гарпуном и крюками. Взмах ее плавников был поэзией, а движения хвоста - песней самого Бога. И это было кощунством - убить такое великое создание. С этой мыслью моя ненависть превратилась в раскаленные угли на сухом труте, наполняя все мое существо поднимающимся пламенем. Я ненавидел существо, которое жестоко убило эту красавицу, и жаждал его смерти.

- Гребите! Гребите! Гребите! - крикнул я, перекрывая рев волн и стоны гребцов. - Приведите нас к ней! Быстрее, ублюдки! Гребите ровно и сильно! Да, мы все ближе и ближе!

И чем ближе мы подходили и чем больше этой крови и слизи проплывали, тем сильнее становилась вонь. Кит возвышался перед нами, как остров, массивная гора качающейся плоти, которая была почти такой же длинной, как и сам "Призрак"; округлая спина поднималась почти на высоту фальшборта корабля. Ее выпотрошили, вскрыли, как наглядное пособие из анатомического театра, а то, что находилось внутри, разлетелось во все стороны. Некоторые участки тела были практически нетронутыми, лишь слегка испещрены царапинами. А в других плоть отсутствовала огромными кусками, и в ранах зиял оголённый позвоночник. На белеющем черепе я разглядел следы зубов неведомого чудовища. Сквозь бока прорывались обломанные рёбра, а из спины торчал заострённый позвоночник. Местами кит напоминал корабль, обнаженный до самого киля.

Это было настоящее зверство.

Как бы лицемерно это ни звучало со стороны человека, который зарабатывал на жизнь тем, что убивал китов, я уверен: это было зверство.

Запах этого неведомого зверя был так силен, что Хорнби вырвало за борт, а несколько других парней позеленели. Стоявшая вокруг вонь напоминала рвотный метановый запах болотных испарений. Зверя нигде не было видно, но мы знали, что он чертовски близко. Швайниг стоял на носу с гарпуном, не сводя пристального взгляда с туши кита и грязного моря. Я слышал, как матросы в других лодках ругались и всхлипывали; страх был так силен, что пот струился по их лицам.

Затем море вокруг туши завернулось в водовороте белой воды, и огромный труп китообразного начал двигаться и качаться, как будто оживал. Зловоние внезапно стало намного сильнее, и мои глаза наполнились слезами, сбегавшими по обожженному ветром лицу.

- Он идёт, - спокойно произнёс Швайниг, не поддающийся панике белых людей, как истинный индеец. - Он идёт.

Вода закрутила тушу в огромном водовороте, словно снизу кита засасывала какая-то гигантская воронка. А затем... затем из-за противоположной стороны кита поднялось одинокое щупальце. Белое, как трупная плоть, с неровными бугорками и шишками, и толстое, как бочка. Я не мог адекватно оценить его длину; я видел лишь то, что оно смогло легко обвиться вокруг пятидесятитонного кита, а то, к чему оно крепилось, всё ещё скрывалось под толщей воды. Оно поднималось все выше и выше, покачиваясь в воздухе, как кобра, вылезающая из корзины. Его нижняя сторона была усеяна сморщенными овалами, очень похожими на рты, которые были обрамлены веерами зубов длиной с доброе копьё голубого марлина. Это даже не зубы, а когти, - подумал я, но с учётом того, что присоски напоминали рты, я всё же склонялся к зубам.

Я услышал, как кто-то в другой лодке вскрикнул.

Дэ Камп в моей лодке не выдержал:

- О... это же огромный кальмар-монстр! Чертов великий пожиратель кораблей! Кракен!

Швайниг хмыкнул.

- Это не кальмар. Ни один человек никогда раньше не видел его. Он - нечто старое и древнее, как само море. Но его не должно больше существовать. Он должен быть давно мертв, он должен...

Это было все, что он успел сказать, потому что огромное гигантское щупальце свернулось и ударило с дикой, ослепительной яростью. Оно выскочило, как кошка-девятихвостка, с влажным щелкающим звуком, и эти зубы - или когти - на его нижней стороне ударили кита и выдолбили траншею из жира, мяса и крови, которые дождем посыпались на лодки. Ошмётки плоти окутали нас алым, густым туманом. Кусок ворвани ударил Посуна плашмя и выбил у него весло из рук. Мы были покрыты слизью, кровью и ошмётками китовьего мяса. Они были повсюду: на моём костюме, на лице, на руках.

Я содрогнулся от отвращения и попытался протереть глаза, и в этот момент чудовище поднялось. Оно появилось из-за спины кита, который на фоне этого монстра выглядел просто карликом.

Я услышал, как закричали парни. Наверно, я и сам кричал.

Это была огромная колышущаяся мясистая масса пузырящегося желе. Все его "тело" было серо-белым и дрожащим, испещренным фиолетовыми сетями пульсирующих артерий. Оно было изменчивым, текучим - ничем особенным и всем сразу. Из его тела вытягивались пульсирующие наросты, витки щупалец и... глаза. Огромные изумрудно-зеленые глаза, отупленные слепой ненавистью, но извращенно умные. Их было шесть или семь, насколько я мог судить.

- Гребите! - услышал я крик Клегга. - Гребите отсюда к чёртовой матери!

Я хотел отдать тот же приказ, но застыл от ужаса. Я услышал выстрел и увидел, как в эту пульсирующую массу вонзилась пуля; одна, потом еще одна. Это вывело меня из оцепенения. Я вспомнил, что сжимаю в руках ружьё, прицелился и выстрелил. Моя пуля пробила дыру в одном из изумрудных глаз, и он покрылся желчью водянистых зеленых слез.

Чудище взревело, но продолжило подниматься.

Его огромное бесформенное тело, усеянное сотнями скользящих щупалец, имело не один рот, а целых три. Три рта, из которых сочилась бледная слизь. Это были не изогнутые пасти от уха до уха, как у большинства животных, а сухие, сморщенные овалы, как у человеческих стариков. Любой из них мог проглотить вельбот и его обитателей за один укус. Они сморщились до размеров пивных бочонков, а затем снова раскрылись на всю ширину - метров семь-восемь в диаметре. Они делали так снова и снова, как будто дышали. Внутри этих отвратительных дыр виднелись огромные желтые зубы, похожие на обнаженные, выскользнувшие из десен тесаки. И не один ряд, а три или четыре, которые двигались независимо друг от друга, жуя и двигаясь вверх и вниз и из стороны в сторону.

Пока мы не могли отвести взгляд, из его пасти высунулся ряд зубов и откусил огромный кусок ворвани весом около тонны. Челюсти сомкнулись, и ротовое отверстие снова сморщилось.

Именно в это время я увидел нечто совершенно ужасное. Рядом с китом плавала огромная цилиндрическая масса, заключенная в мембранозный мешок. Её детёныш. Она была беременна. И особенно ужасным было то, что внутри родового мешка я различал движение: плод был еще жив. Но вдруг несколько белых щупалец подхватили его, утащили под воду, и он исчез.

В этот момент зверь погрузился обратно в глубину со странным визжаще-мяукающим звуком, который эхом разнесся по морю, как пронзительный крик сотен чаек, поднимающихся одновременно над морской гладью. Клянусь, я слышал в нем какую-то извращенную речь, кошмарный писк, похожий на "Текели-ли! Текели-ли!" А может, я всё это лишь вообразил?..

Вода взметнулась огромными брызгами, шипя и пенясь, и ударная волна пробежала по морю, ударив в наш вельбот и чуть не перевернув его вверх ногами.

Мы были потрясены, напуганы и, возможно, сошли с ума от того, что увидели и чему стали свидетелями. Я не отдавал приказов, потому что мои люди и так знали, что нужно делать. Они взялись за весла, а я взялся за штурвал, возвращая нас к "Призраку". Наша красавица ждала нас там, в бурном море. Я видел людей у фальшборта. Я видел, что они кричали нам, но ничего не могли поделать. Мои люди налегли на вёсла, и я увидел лодку Клегга с подветренной стороны, тоже направлявшуюся к кораблю. И тут я увидел нечто такое, от чего у меня перехватило дыхание: корпус перевернутой лодки Грира и ни души в воде рядом с ней.

Это увидели все, и Швайниг полоснул себя лезвием ритуального ножа, лишь громче распевая погребальную песнь своего народа.

Мы прошли почти половину пути к кораблю, когда вода вокруг нас начала бурлить. Что-то врезалось в наш киль, едва не перевернув вельбот. Лодка Клегга тоже зашаталась. Что-то ударилось об неё и сбросило в воду двух мужчин. А потом вокруг нас море наполнилось белой слизью, вода закипела и вспенилась, и я увидел, как на поверхности появились белые бугры. Чудовище с нами ещё не закончило.

Один из моих парней закричал.

Швайниг вскочил на ноги, издав пронзительный вопль. Он схватился за гарпун, а я за своё смертоносное копьё.

- Это он! Это он! - закричал я, будто мы имели дело с обычным серым китом или полосатиком. - Вперёд, парни!

Швайниг - идеальный баланс мускулов, решимости и храбрости - швырнул гарпун и погрузил железо в один из горбов. А за первым гарпуном пошёл сразу второй. Оддрог, гарпунер Клегга, сделал то же самое. Море вокруг нас взорвалось, и существо бросилось бежать. Оно рвануло прочь, увлекая нас за собой в пенящиеся волны, которые почти укрывали вельботы с головой. Чудовище бежало, таща за собой обе лодки, а потом вдруг остановилось и замерло, покачиваясь на волнах. Выглянув из-за борта, я увидел, что эти изумрудные глаза смотрят на меня с безумным, иноземным ликованием. Я вскрикнул и вонзил копье в один из глаз, и существо дернулось; наш вельбот поднялся на два метра над водой, а затем рухнул вниз, ударившись дном о водную гладь.

Я услышал, как закричал Клегг, когда его лодку подбросило в воздух, а людей швырнуло во все стороны. Вельбот приземлился на поверхность моря, и люди начали бешено грести, пытаясь выбраться из воды. Одного мужчину что-то утянуло на дно, а другого чудовищное щупальце обхватило ниже пояса и протащило в пенящихся брызгах на добрых тридцать метров, прежде чем тоже утащить под воду. Мы поплыли в сторону перевёрнутой лодки. Это была плохая идея... Зверь продолжал толкать нас, поворачивая нос вельбота то в одну, то в другую сторону. Я в последний раз увидел Клегга, Оддрога и ещё чьи-то две руки, вцепившиеся в корпус перевёрнутой лодки. А затем из моря вынырнули белые скользкие щупальца и сомкнулись над ними, как сжатый кулак. Вельбот ушёл под воду и больше уже не поднимался.

Мы пытались грести к "Призраку", но из-за бушующего зверя море кипело, как котёл со смолой. Волны разбивались о наши борта, а о киль ударялись мерзкие отростки. Одно из щупалец поднялось у правого борта, и Уайт ударил по нему веслом. Когда это не возымело никакого эффекта, он схватил топор и разрубил тварь почти надвое; из раны хлынула масса слизи... а затем отросток выгнулся, обхватил парня за пояс и потянул в воду. Он сжал его так сильно, что у Уайта изо рта хлынула кровь.

Там, на "Призраке", Голландец, должно быть, понял наше бедственное положение, потому что корабль пришел в движение, а паруса наполнил ветер. Наша красавица плыла к нам на предельной скорости. Точнее, так я подумал. Но на такой скорости она никогда бы не смогла остановиться вовремя. Нет, у нашего капитана была другая идея. Море вокруг нас было заполнено вздымающимися холмиками этого студенистого ужаса, и "Призрак" направился прямо к одному из них, протаранив монстра и прорезав в нём килем целую траншею. Корабль дернулся от удара, сильно накренившись на левый борт, затем в последний момент выпрямился и замер.

Чудовище исчезло.

У нас появился шанс, и мы прекрасно понимали, что он может оказаться последним.

Швайниг взялся за весла вместе с остальными, спеша к кораблю. Но у нас ничего не вышло. Ибо океан вокруг "Призрака" полыхал огнём. По крайней мере, так это выглядело.

Огромное зеленоватое свечение вспыхнуло вокруг корабля пузырями, пеной и струями пара. И из затхлых глубин поднялся зверь, словно какой-то слизистый зародыш кошмара, изгнанный из утробы. Я видел его вздымающуюся, туманную форму, пульсирующую и вздрагивающую, цвета белого жира, усеянную ракушками и грибковыми морскими наростами. Из него росли похожие на угрей веревки и бледные извивающиеся щупальца, похожие на жалящие отростки морских анемонов и плети медуз; бока его были изъедены, как кораллы, и пористы, как плоть брюхоногих. Истинное чудовище. Отвратительное во всех отношениях. Раздутое и змееподобное, со слюнявыми ртами-отверстиями и широкими желтовато-зелеными глазами цвета морской волны, скользкое, отвратительное и какое-то первобытное. Он состоял из всего, что обитало в глубоких ущельях, и из других вещей, которые даже сложно себе представить. Как будто жизнь - вся жизнь - произросла из этого химерного, многообразного чудовища, бурлящего сада органического изобилия.

Прямо на наших глазах он повернулся к "Призраку".

Он поднимался и поднимался волной гнойной серо-белой плоти, вибрируя, скользя и переливаясь через фальшборт, а люди кричали и бегали туда-сюда. Извивающиеся, дымящиеся кольца чудовища рассыпались по палубам, а гигантские щупальца и мясистые канаты длиной в десятки метров штопором поднялись вверх по носу, грот-мачте и бизань-мачте, как змеи в джунглях. Зверь источал поток той бледной слизи, которая заливала палубы и топила людей в его гнусных глубинах. Корабль сильно накренился на левый борт под таким невероятным весом, скрипя и постанывая. Лонжероны и реи трещали, как веточки, ванты и такелаж рушились, палубы прогибались, а чудовище всё взбиралось и взбиралось на борт. Эти полупрозрачные зеленые глаза обшаривали палубу с первобытным голодом. Щупальца, усики и сжатые крабьи клешни втягивали людей в слюнявые стонущие рты.

Кажется, все на нашем вельботе кричали до потери пульса.

Но мы ничего не могли поделать, и приходилось наблюдать за творящимся ужасом. Я мог рассмотреть монстра во всех подробностях. У него было извивающееся, раздутое червеобразное тело, усеянное щупальцами, шипами, пластинами и десятками скручивающихся, находящихся в постоянном движении придатков. Его плоть была не только чрезвычайно белой, как у трупа, но и почти прозрачной в некоторых местах, так что можно было даже рассмотреть его анатомию и физиологию. Монстр словно состоял из протоплазмы, но в то же время был твердым и ригидным; моллюск, ракообразное, чудовищный червь. Из его боков торчали костлявые, сегментированные ноги, похожие на конечности саранчи, которые помогали чудищу втащить свой вес на борт нашей красавицы. Он был ничем - и всем. Никакие ужасы и мерзкие морские гады, которые снились каждому моряку в его самых лихорадочных кошмарах с тех пор, как люди впервые бороздили море, не могли сравниться с этим.

Он разломал "Призрак", как игрушечный кораблик из веточек. Опоры трещали и трескались, как спички. Сначала полностью рухнула бизань-мачта, а затем попадали все паруса и канаты. Левый фальшборт снесло ударом, и в трюмы хлынула вода. В это же время чудовище дернулось и перетекло вперёд, так что левый фальшборт коснулся ватерлинии, и я увидел, как его щупальца прочистили палубу, как метлы сметают мусор в мусорное ведро: рубки, рангоуты и мачты, люки и спасательные шлюпки были расколочены вдребезги и выброшены за борт. А потом палубы полностью провалились, корабль буквально разломился пополам, и внутрь "Призрака" хлынуло море. Раздался громкий треск, и наша красавица отправилась в свою затопленную могилу в объятиях этого монстра. Ничто не напоминало о её существовании, кроме огромного водоворота плавающих, разбросанных во все стороны обломков.

Я видел, как люди пытались уплыть от развалин корабля, но зверь тащил их вниз, сдавливал или разрывал на части. Двое матросов бешено гребли к всплывшему обломку борта, но из морской глубины поднялась гигантская пара шипастых челюстей и захлопнулась, как капкан, с булькающим шипением утягивая их вниз.

Вот и всё.

Уцелевших не было, наш корабль потерпел крушение, и нас забросило далеко в Берингово море. Единственное, что нам оставалось, - это грести обратно тем же путем, каким пришли, чтобы добраться до Алеутских островов. Но после того, что мы только что пережили, никто не осмеливался пошевелиться. Мы сидели в лодке, неподвижные, как статуи, и даже не оглядывались. Вельбот тихонько дрейфовал в море рядом с обломками "Призрака". Только после захода солнца мы осмелились двинуться. И именно тогда Швайниг наконец заговорил.

- Говорят, - сказал он нам, - что в начале они пришли с неба и засеяли этот мир жизнью. Они создали зверя, чтобы он служил им, и имя его стало запретным. Никто не должен был знать о нём. Но мы знаем, что он - зверь, и он здесь. Мы его видели.

Это все, что он сказал, но нам было достаточно. Ещё один миф его народа, древнее сказание, коими полна история и моих собственных предков. За исключением, возможно, зародыша истины, скрытого в этом древнем предании, которое, вероятно, передавалось от отца к сыну с незапамятных времен.

В общем, мы молча взялись за вёсла, и это движение привлекло монстра. Сначала он забрал Посуна и Дэ Кампа. Затем Шорнби. Щупальца чудовища скользнули в вельбот и вырвали моих парней из лодки. А позже они забрали Швайнига. Стояла кромешная тьма, но я слышал его крик. Слышал хлюпанье, когда ус обхватил индейца за туловище; слышал, как хрустят его кости, как хрупкая фарфоровая посуда. Чувствовал, как его горячая кровь залила моё лицо. Вот так встретил свой конец мой единственный настоящий друг. Потом я лежал на дне лодки, оглушенный, потрясенный и лишённый даже самой завалящей мысли, ожидая своей очереди, ожидая щупальце, которое раздавит меня в лепешку и утащит вниз, к этим сморщенным овальным ртам.

Но они так и не появились. Я помню долгую холодную ночь, всходящее солнце - и больше ничего. Меня лихорадило, и я начал бредить. Единственное, что я отчетливо помню, - это плеск весел и голоса людей, чьи-то руки, обхватывающие меня, и как я вырывался, когда они ко мне прикасались. Меня спасла команда китобойного брига "Катрина" из Сан-Франциско. Придя в себя, я рассказал им свою историю, но они сочли меня сумасшедшим и заперли на всю оставшуюся часть пути, чтобы мои рассказы не услышали обычные матросы.

Да, они посчитали меня спятившим чудаком, как, вероятно, считаете и вы.

Плевать. Просто поймите: если меня кто-то спросит, почему я больше не выхожу в море... У меня есть на то свои причины. И, думаю, весьма веские. Ибо есть что-то, что бродит в темных кладбищенских глубинах моря; что-то вне пределов времени, когда неизвестная раса спустилась с неба и принесла всю жизнь в этот пустынный, бесплодный мир. И одна из первобытных вещей, созданных ими из холодной глины, все еще там - бессмертная и голодная, которая все еще бродит по бездонным стигийским каньонам и бескрайним равнинам, кладбищам скелетов затонувших кораблей, усеянных костями утопленников. Я больше никогда не выйду в море. Я не стану добычей существа, которое должно было вымереть эоны тому назад. Ибо имя зверя запретно, и никто не должен знать о нём. О древней, злобной, безымянной сущности, которая создана лишь для того, чтобы высасывать из этого мира сладкий костный мозг.

Ⓒ The Wreck of the Ghost by Tim Curran, 2007

Ⓒ Перевод: Карина Романенко