Морская история казачества

Глава 10. Азовское казачье Войско

Первая попытка образовать у берегов Азовского моря отдельное, морское казачье Войско была предпринята еще в январе 1737 года донскими казаками. Из Черкасска были отправлены для расселения у города-порта Азова семьи донцов. Казаки, неоднократно бравшие и терявшие этот городок, щедро поливавшие окрестные берега своей кровью, полноправно считали его своим. Тем более мастерства мореплавания им было не занимать. Но время было, что называется, не то. Сидя на российском престоле, отчаянно борясь за колонии на востоке, протестанты вовсе не одобряли выход к морю своих самых сильных противников из православных — казаков. И Азовского казачьего Войска из донцов в XVIII веке не случилось.

Когда Екатерина II, руками иностранных генералов, ликвидировала в 1775 году «Подпиленскую» Сечь запорожцев, то немалая часть казаков, уже не веря в будущее казачества на Украине, села в свои чайки «и поплыла на поклон к своим злейшим врагам — в Турцию. Султан милостиво принял своих давних обидчиков. Война войной, но объективности ради надо признать, что турки верно оценили подарок, который им сделала Российская империя, подарив» храбрых и умелых морских воинов. Тем более это был уже второй раз, когда российский царский двор ударом в спину бросал к ногам султана гордых запорожцев. И Екатерина, как Петр I, вторично очистила для турок Черное море от казаков, хотя на этот раз ненадолго.

Во владениях мусульманского владыки запорожцы спасли казачьи вольности, обрели новые земли. Султан разрешил им разместить свои курени вдоль берега реки Дунай. Так появилась «Задунайская Сечь». Правда, все это отдавалось не даром, а за службу на суше и на море. Вскоре, после присяги на верность султану, эмигрантам пришлось воевать с русским Черноморским флотом и, само собой разумеется, с той частью своих товарищей, которые встали под знамена Потемкина. В куренях «турецких» запорожцев возник ропот. В Стамбуле решили не искушать их вероятностью перехода обратно и вывели с черноморского театра военных действий. Но не из войны с православным миром. Хотя благодаря тому обстоятельству, что в мае 1812 года был заключен мир между Россией и Турцией, вольнолюбивые казаки не воевали с Черноморским казачьим Войском. Зато спустя пять лет, в одном строю с турецкими янычарами, они рубили православных сербов. А в 1821 — м, в составе турецкого флота, атаковали прибрежные города христианской Греции. Греки вывели на крепостные стены своих священников со святыми хоругвями, иконами и крестами в руках… Бога молили они о защите от беспощадных поработителей…

Гром ружейных и орудийных залпов по православным братьям разбудил совесть запорожцев. С тяжелыми думами вернулись они в Задунайскую Сечь из греческого похода. А 14 апреля 1828 года на Раде был объявлен султанский фирман о начале новой войны с Россией. Из Стамбула кошевому атаману — Осипу Гладкому, имевшему в то же время чин двухбунчужного паши, повелевали вести запорожцев на лодках в устье реки для прикрытия входа в Дунай от кораблей русского Черноморского флота. Осип Михайлович Гладкий родился в 1795 году, уже после того, как запорожцы покинули Приднепровье. Он не был потомственным запорожцем, его отец — малороссийский казак Полтавской губернии, Золотопольского уезда, села Мельниково. Юный Осип начал свой жизненный путь с должности гайдука — перегонял чужой скот. А тот возьми да передохни в пути… Отвечать своей шкурой за падеж скота полтавский казак не захотел. Поскреб пятерней под чубом — да и подался на туретчину, к запорожцам, где не могли достать его полтавские помещики. К 1828 году ему «стукнуло» всего 33 года, а храбростью и разумом своим заслужил он похвалу турецкого султана и почет казаков. Да что-то тягостно было жить молодому паше под мусульманским полумесяцем… Словно чувствовал он, что толкнули его те дохлые волы и коровы на дорогу к генеральским эполетам.

К этому дню с момента эмиграции с Украины минуло 52 года. Сменилось в Санкт-Петербурге три императора. Сменились поколения запорожцев. Из тех казаков, которые когда-то не подчинились воле царицы Екатерины, никого почти не осталось. А их сыновья и внуки с восторгом и завистью смотрели на родину предков. Российская империя, разгромив Наполеона, успокоив смуту 1825 года, превратилась в крепкую внутри и влиятельную в мире державу. Николай I, взяв курс на защиту национальных, а не европейских интересов, вызывал симпатию казаков. Старую вину их перед своей бабушкой он не помнил. А перед ним своей вины молодые казаки иметь не хотели. И потому, посовещавшись сначала в узком кругу куренных атаманов, решили «турецкие» запорожцы плыть к Измаилу. С повинной головою.

Весной 1828 года комендантом русской крепости Измаил был генерал из прославленного дворянского рода — Тучков. Он-то и принял смиренную делегацию во главе с атаманом Гладким. «Сечь Запорожская, с давних пор во владении турецком существовавшая, совершенно там уничтожилась, — немедленно он отписал генерал-адъютату царя Киселеву. — Новый и прежний Кошевые, оба писаря, все атаманы и есаулы с двумя бунчуками, с тремя знаменами, со всей церковной утварью, с двумя священниками, с султанскими привилегиями и дарованными им грамотами, с войсковою канцелярией, с 1000 человек казаков прибыли в границы наши. Кошевой Иосиф[39] Гладкий, имеющий достоинство двухбунчужного паши[40], с 10 атаманами, 3 знаменами находятся в здании карантина, а прочие неподалеку от Килии в лодках». То ли комендант Тучков поостерегся всех запорожцев впустить в крепость, не уверенный в их смирении, то ли большая часть казаков с опаской ожидала итогов переговоров с русскими… В любую минугу готовая броситься обратно.

Получив срочную депешу из Измаила, генерал Киселев немедля доложил о событиях царю. Николай I, со всей свитой, не мешкая, поскакал в крепость, ставшую символом победы русского оружия в эпоху царствования его бабки. Но если Екатерина Великая лишь узнала в далеком Петербурге о капитуляции южной твердыни, то ее внук лично принял капитуляцию «турецких» запорожцев.

Увидев государя, кошевой атаман Гладкий, бросив на землю султанские грамоты и войсковую печать, рухнул ему в ноги, как гоголевский кузнец Вакула — старому казаку Чубу: «Прости царь-батюшка!» В отличие от литературного казака Чуба, император Николай Павлович не стал даже символически сечь ногайкой смиренную спину. А подняв атамана с колен, наградил золотой медалью с отчеканенным на ней собственным профилем. Как бы взамен султанских грамот.

Оба — царь и прощенной атаман — вышли на крыльцо во двор, где толпились в волнении казачьи старшины и есаулы. При виде императора казачьи командиры также повалились в ноги. «Полно, — миролюбиво махнул рукой он. — Я знаю, что вы за люди».

Знать-то знал, но вскоре устроил своим новоиспеченным подданным строгую проверку. Война с Турцией из-за Придунайских княжеств не прекращалась. Вот он и пригласил (если можно так выразиться) запорожцев повоевать против их вчерашнего хозяина.

В ночь с 26 на 27 мая 1828 года казаки на своих лодках под огнем турецкой артиллерии переправили через Дунай бригаду русских егерей. Накануне ночью сам Гладкий произвел разведку места высадки.

Под картечью и пулями с турецких редутов егеря и запорожцы опрокинули противника и захватили обширный плацдарм на западном берегу Дуная. Но Николай I этим не ограничился в проверке казаков. На следующий день, в сопровождении всего лишь двух генералов, император сел в казачью лодку и велел отвезти его на противоположный берег. Оружия при нем не было никакого, только небольшой ларец в руках. Рулевым та царской лодке сел сам кошевой атаман Гладкий, гребцами — дюжина куренных атаманов. Императорская свита замерла в ужасе. Отвоеванный плацдарм был все же невелик, на середине реки глава российского государства был целиком во власти казаков. Стоило им лишь изменить курс — и в турецкий плен попал бы глава русского престола. Такого риска не было даже в печальном «прутском» походе у Петра I. Даже трудно представить, какой бы великой стала цена освобождения русского царя из турецкого плена. В те последние дни мая 1828 года лишь несколькими взмахами весел запорожские казаки могли бы изменить ход истории. Что там Дунайские княжества… В обмен на его освобождение турки могли потребовать вернуть им обратно ВСЕ (!) побережье Черного и Азовского морей, перечеркнув итоги побед за 125 лет! Русские могли бы оставить Севастополь, Очаков, Измаил, Одессу, Таганрог, Азов, восточное побережье Черного моря… Не отдал бы пленный царь, пропади он в плену или погибни от случая — чем бы обернулась для Российской империи даже временная пустота или слабость трона? При малолетнем цесаревиче, спустя лишь два года после подавления «смуты 1825 года»? В сравнении с этим даже потеря Черного и Азовского морей выглядела бы мелочью. И нетрудно себе представить, какими бы почестями наградил султан запорожцев и атамана Гладкого за такой подарок — пленение русского царя…

Трудно гадать — оценивал ли степень риска своей речной прогулки сам император? Но личного мужества ему было не занимать — это стало очевидным еще в декабре 1825 года, когда он в одиночку подскакал к каре «декабристов». Но, видимо, он, садясь в лодку казаков, вверил свою судьбу на милость Божью. И не ошибся.

Благополучно доплыв до другого берега (генералы его свиты за эти минуты «скинули» немало килограммов от волнения), царь открыл ларец. В нем сверкали на солнце офицерский орден Святого Георгия 4-го класса и дюжина солдатских Георгиевских крестов. Ступив на землю, он поздравил кошевого атамана с чином армейского полковника, Георгиевского кавалера, а гребцам раздал кресты. Через несколько дней — 3 июня 1828 года, он подписал Указ о преобразовании задунайских запорожцев в Дунайский казачий полк. Полку было вручено знамя с надписью — «За храбрость и усердие, оказанные при переходе через Дунай 27 мая 1828 года». И все. Не густо. (Невольно возникает мысль: а русский царь-то скуповат. Турецкий султан, пожалуй, был бы щедрее — вернись к нему запорожцы с Николаем I на аркане.)

Через несколько дней новообразованный полк, оставаясь при своих морских судах, 8 июня 1828 года разгромил турецкую флотилию при Браилове. За три часа боя казаки захватили 12 судов (4 шлюпа и 8 лодок), одно потопили и одно сожгли. При этом еще восемь казачьих лодок блокировали крепость с моря. 26 июня казачьи лодки бывших запорожцев подкрались к турецкой крепости Варна и внезапной атакой захватили 14 турецких кораблей с экипажами. А команды еще двух вооруженных барка-зов, попытавшихся сопротивляться, вырезали как кур, без единого выстрела.

Спустя год война закончилась подписанием 2 августа 1829 года Адрианопольского мира, по условиям которого к России отходили Анапа и еще три крепости на берегу Черного моря.

Запорожцы Дунайского полка стали думать думу — как жить? Где? Большая часть хотела присоединиться к казакам Черноморского Войска. Но в 1830 году их судьбу в третий раз изменил их кошевой атаман — Гладкий. Будучи в Петербурге, он, видимо, дал себя убедить в том, что рядовые казаки еще могут вернуться к туркам. Это он, Гладкий — полковник и Георгиевский кавалер, а рядовой казак, не имеющий ничего, кроме креста на шее и сабли на боку, чем ему Россия щедрее Турции? Вмешивался и личный интерес честолюбивого Гладкого — раньше он в 33 года был атаманом, а теперь только командир полка. Смешайся его Войско с черноморцами, не быть ему больше Атаманом!

Для постоянного поселения своего Войска он принял предложение занять земли вдоль Азовского моря. Царь утвердил его выбор. Там, где когда-то по-хозяйски ловили рыбу донские казаки, было образовано отдельное Азовское казачье Войско. Из бывших запорожцев. Надо отметить, что не все казаки согласились с выбором Гладкого. Часть из них, как и подозревали, ушла обратно в Турцию. Там они объединились с той частью донских казаков староверов-некрасовцев, которые жили под властью султана, уйдя в эмиграцию после подавления восстания атамана Булавина (их потомки вернулись в Россию, ставшую СССР, только в 60-е годы XX века). Но те, кто последовал за своим атаманом, покорно оставили мечты о милой Украине.

На азовском побережье они основали две станицы: Никольскую (близ города Мариуполя, на берегу речки Кальчик) и Покровскую (на берегу речки Соляная). В Никольской срубили церковь, которая одновременно стала и Войсковым храмом, в нем сложили все Войсковые регалии: печать, грамоту, два наградных знамени за Дунайские походы. Стали рыбу ловить, Богу молиться и царю служить. Только вот для царской службы их было маловато. Это понимали и царские министры, которые вскоре приписали к Азовскому казачьему Войску жителей Петровского мещанского посада, что располагался в семи верстах от города Бердянска. (Там зарастали кустарником стены старой крепости, которую возвели донские казаки в годы «азовских» походов Петра I.) Крепость расчистили, подремонтировали, и атаман Гладкий разместил в ней свою резиденцию и Войсковое правление. Помимо посадских мещан в азовские казаки записали государственных крестьян села Новоспасовка и жителей станицы Стародубовской (они приходились азовцам «дальними родственниками», так как были потомками малороссийских казаков, переселенных из Черниговской губернии правительством Екатерины II). Увы, такое пополнение было не на пользу, а во вред. При Николае I всеобщей воинской обязанности в России не было. Армия была профессиональной — проводился рекрутский набор и все. У казаков, получалось, воинская повинность была всеобщей. Служить приходилось всем мужчинам, годным по состоянию здоровья, с 21 года. Это запорожские казаки, вернувшиеся из Турции, имели обязанности перед царем. И за службу получили земли. А посадский крестьянин или селянин ее в этих местах и так имел. Раньше — отдали по жребию столько-то молодых парней в рекруты и жили себе дальше спокойно. Рыбу ловили, кур и яблоки выращивали, домашнее вино пили — не тужили… А тут на тебе, бери в руки саблю и ружье и иди служи! Да не в пехоту, не в кавалерию, а в море! Нет сомнений в том, что зачисление в состав Азовского Войска «подневольных казаков» было одной из причин его недолговечности.

А служить приходилось много. Командующий Черноморским флотом адмирал М. П. Лазарев Азовскому казачьему Войску назначил морскую службу на барказах, срубленных «по мальтийскому образцу», для крейсерства у восточных берегов Черного моря. Барказы представляли собой парусно-весельные морские суда, с одной мачтой и с дюжиной гребцов. Вооружение: два 3-фунтовых фальконета (мелкие орудия на носу и корме). Экипаж — 20–30 казаков и офицер. Каждый вооружен ружьем, короткой абордажной саблей, кинжалом и пистолетами.

Была сформирована береговая линия вдоль восточного берега Черного моря, по берегам Менгрелии, Абхазии. Фактически это была линия охраны водного района. Она тянулась от крепости Редут-Кале до укрепления Святого Николая. Ее охраняла и защищала 21 команда азовских казаков. В 16 командах было по 18 станичников с хорунжим и урядником. В пяти командах штат состоял из офицера, приказного, урядника, канонира и 20 казаков. Главная база этой флотилии береговой обороны, насчитывающей в общем числе 16 офицеров и 400 казаков, дислоцировалась в Сухуми. Еще одна команда квартировала в порту Поти.

Помимо службы по охране водного района черноморского побережья Кавказа, азовские казаки несли службу по карантинно-таможенному осмотру всех торговых судов, приближающихся к российскому берегу. Можно сказать, они были морскими пограничниками. Для этих целей были образованы еще две морские станции — Сухумская и Константиновская. Первая имела 22 барказа с 18 командами при 12 офицерах. Вторая — 10 барказов с 8 командами при 4 офицерах. Получается, что морская погранохрана Черного моря из азовских казаков в период 30–40-х годов XIX века имела 32 барказа, 26 команд и 16 офицеров.

Служить в море казаки азовских станиц уходили в 21 год. Срок службы и у офицеров и рядовых, если были холостые, составлял четыре года. Женатые и имеющие детей служили на год меньше (надо отметить, что кавалеристов при штабе Войскового Атамана было в Азовском Войске всего 10 казаков. Конный конвой атамана и связь — не больше). По истечении этого срока станичники, выражаясь современным языком, уходили в запас и могли заниматься домашним хозяйством. И призывались вновь под знамена лишь в случае большой войны. По части гражданской администрации Азовское Войско подчинялось Новороссийскому генерал-губернатору. А по военной, несмотря на то что действовало по диспозиции, утвержденной Командующим Черноморским флотом, выполняло приказы Командующего русской армией на Кавказе.

Нельзя сказать, что таможенная служба азовцев была сладка, как у их коллег конца XX века. Офицер этой службы Гаденко (родной дядя автора книги «История Азовского казачьего Войска») служил у кавказских берегов, и его письма племянник привел в своей книге отдельным приложением. Строки их просто написаны с острым ощущением обреченности: «И ныне нас порознь по крепостям распределяют, по одной лодке в очень весьма опасных местах. То и дело каждой ночи смерть ожидаешь». И он не преувеличивал! Вот краткая хроника действий азовских казаков в Черном море.

14 марта 1837 года — огневой и абордажный бой казачьих барказов с галерами черкесов (по классической истории горцы только на лошадках скакать и умели) на всем протяжении береговой линии от Гагр до Пицунды. Потери: один казачий барказ и одна галера горцев ушли на дно моря с командами. 14 апреля 1837 года — морской (точнее, прибрежный) бой казаков с черкесами. Казачьи барказы шли на таран черкесских галер, экипажи осыпали друг друга ружейными пулями, сходились борт к борту и резались абордажными клинками. Офицер Гаденко за тот бой был награжден орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» (в конце концов, уже в 60-х годах он и погиб в одной из стычек на Кавказе). Октябрь 1837 года — казаки на барка-зах разогнали целую флотилию из турецких судов и черкесских галер у побережья Анапы. Станичники удостоены Георгиевских крестов.

За Дунайскую кампанию 1828 года азовские казаки получили два наградных знамени. За морскую службу в Черном море были удостоены еще двумя — в январе 1832-го и в июле 1844-го. Понятно, что не за ленивое потрошение трюмов купеческих судов.

В 1852 году 57-летний Наказной атаман Азовского казачьего Войска Осип Михайлович Гладкий вышел в отставку. К этому времени он был последним Наказным Атаманом во всех казачьих войсках империи, которого избрали казаки. В остальных войсках наказные атаманы были назначаемыми, но для него Николай I, помня речную проулку мая 1828 года, сделал исключение. Более того, бывший перегонщик скота, бывший двухбунчужный паша турецкого султана, бывший Кошевой Атаман Задунайского войска запорожцев и бывший командир Дунайского казачьего полка получил по царскому Указу от 17 августа 1851 года чин генерал-майора. Можно сказать — генерал-майора береговой службы. Пенсия в отставке была ему назначена в 838 рублей 50 копеек в год. Сумма по тем временам значительная.

Азовское казачье Войско приняло первого в своей истории назначенного Наказного Атамана. Армейского полковника Бираховича. С ним оно и вступило в Восточную (Крымскую) войну.

Прежде чем приступить к описанию действий Азовского казачьего Войска в период с 1853 по 1855 год, надо отметить, что к этому времени оно было единственным из казачьих иррегулярных войск Российской империи, имевшим в своем составе вооруженные морские суда, сведенные в оперативное соединение — во флотилию. Хотя эта флотилия в хозяйственно-канцелярской жизни подчинялась штабу и интендантству Кавказской армии, район ее боевых действий и задачу определял штаб Командующего Черноморским флотом в Севастополе. На 1 мая 1853 года регулярный Черноморский флот имел в своем составе 181 боевой и вспомогательный корабль, из них 7 вооруженных пароходов и 28 гребных судов. В сравнении с этой армадой два-три десятка казачьих барказов с парой крошечных пушечек на борту казались пародией на «потешный» флот Петра I. Для начавшейся очередной, трудно сосчитать, какой точно по счету, русско-турецкой войны имеющегося Черноморского флота было достаточно. Парусно-гребной казачьей флотилии ставилась очень скромная задача: содействие русской армии на Кавказском берегу и препятствие связи турок с горцами в восточной части Черного моря. Дело обычное, привычное. Никто и представить себе не мог, что азовцам предстоят настоящие морские бои с вооруженными пароходами флота «владычицы морей» — Великобритании. Впрочем, никто и не гадал, что разгром группы вспомогательных турецких кораблей, произведенный эскадрой адмирала Нахимова в Синопской бухте, обернется для России войной с рядом европейских государств.

В Сухуми, где базировались казачьи барказы, приказ о начале боевых действий на море против турок прибыл только в начале ноября 1853 года. В тот же день, когда адмирал Нахимов праздновал успех в Синопе, азовцы добились первой победы. В абордажном бою они захватили два турецких сандала[41] с командами. Трофеем была официальная почта для гарнизона турецкой крепости Редут-Кале на кавказском берегу.

С весны 1954 года активизировались действия второй половины Азовской казачьей флотилии, расположенной недалеко от турецкой крепости Ре-дут-Кале — в устье реки Риони. К началу кампании она насчитывала 16 12-весельных барказов с очень слабым артиллерийским вооружением — всего один 3-фунтовый фальконет на носу. Внезапно турки начали сильную бомбардировку и атаку базы флотилии. Шесть барказов были повреждены и, при отходе русских войск, по приказу генерала Мейделя — сожжены. Оставшиеся были уведены в глубь континента — в устье реки Риони. Потом еще три барказа постигла такая же участь — из-за ветхости они были годны только на дрова. Из оставшихся семи лодок была сформирована Рионская гребная флотилия. Из реки она налетала на турецкие морские конвои, как когда-то партизаны-казаки из леса на французские обозы армии Наполеона.

15 и 16 мая 1854 года — казаками перехвачены и потоплены два турецких судна. 25 и 26 мая — турки лишились еще двух. Трофеями стали целые связки служебных бумаг, предназначавшихся для турецких военачальников. Их, ясное дело, немедленно доставили в штаб русской армии на Кавказе. Помимо почты, на этих судах, вероятно, везли и жалованье — на 22 тысячи рублей серебряной монеты. Их казаки решили считать призовыми. Чтобы так считать было легче — лишь десятую часть этих денег станичники разделили между собой, а остальные — пошли начальнику гребной флотилии (честнее было бы как раз наоборот). Но и свою скромную долю азовцы не пропили, не послали семьям, а пожертвовали в пользу раненых защитников Севастополя.

В конце концов, в июле турецкие адмиралы прекратили направлять свои транспортные суда к кавказскому берегу без конвоя. Теперь доставку грузов для кавказской сухопутной армии турок сопровождали вооруженные пароходы.

Действия казачьих барказов Азовской флотилии летом 1854 года можно сравнить с действиями германских подлодок в Атлантике в Первую мировую войну. Сравнительно малочисленные, они внезапно появлялись возле транспортных судов союзников, топили их и скрывались. В итоге британское командование стало отправлять конвои только в сопровождении боевых кораблей охранения.

Казачьи барказы азовцев в воду не ныряли, торпед не имели, но коммуникации турок в Черном море парализовали, как позже немецкие подводники англичан.

Хотя до эпохи торпед и подводных лодок было еще далеко, в Севастополе русские адмиралы наконец-таки оценили размах «партизанской войны» казаков на море. К августу 1854 года в Рионскую флотилию прибыл новый начальник — уже не казачий, а морской офицер. Его взору предстали казармы и пристани Рионской гребной флотилии, расположенные в 8 верстах от черноморского побережья. Семь барказов обслуживали 220 казаков при 10 офицерах. Атмосфера царила прямо-таки «запорожская» — боевого охранения с моря никакого, к корабельной артиллерии отношение снисходительное. Экипажи барказов больше надеялись на абордажные сабли и пистолеты, чем на ядра и картечь фальконетов. И верили не в силу военно-морского искусства, а милость Господа Бога! Но не боялись ни турок, ни горцев, ни самого дьявола.

После проведенной рекогносцировки новый начальник внес изменения в боевое расписание гребной флотилии. Два барказа оставили на постоянном дежурстве у крепости Поти — для защиты устья реки с моря от внезапного десанта турок. Остальные предназначались для действий в море. Усилили и вооружение — начальник Бакинской военно-морской станции, капитан 1-го ранга А. В. Воеводский прислал с Каспийского моря, для установки на барказах — конгреневые ракеты[42].

Перевооруженная технически, с «встряхнувшимся» морально личным составом флотилия уже 2 августа 1854 года растрепала сильный турецкий морской конвой. Один из двухмачтовых фрегатов, уво-рачиваясь от казаков, плотно сель на мель… Второй запылал, подожженный огнем из конгреневых ракет. Турки пытались стащить свой корабль с мели, но казачьи барказы точным огнем из фальконетов не позволили этого сделать. К месту боя бросились, словно стая гончих на волков, вооруженные пароходы эскорта. Но легкие барказы быстро ушли на мелководье — в недоступную для огня их орудий зону. Турецкие капитаны тщетно проклинали шайтана, глядя в бессильной ярости в подзорные трубы на казаков, злорадно показывавших им голый зад. Подойти к насмешникам ближе для точной стрельбы — не позволяли глубины.

Боевых потерь казаки почти не имели. Зато злее картечи экипажи барказов разила лихорадка. Душный, болотистый климат реки Риони был ее «курортом». Бывали такие дни, когда из всей флотилии здоровых, способных подняться и воевать казаков оставалось 36 человек. К концу войны из 230 гребцов, канониров и офицеров Рионской флотилии в живых осталось 145. Остальных скосила турецкая картечь или сгноил гибельный климат.

Боевой счет Рионской флотилии из азовских казаков, согласно фактам, приведенным в «Морском Сборнике», составлял к концу войны не менее восьми турецких судов. Хотя нет сомнений, что боевой счет их был богаче. 8 судов за два года боевых действий — это невероятно скудно. Но главное — это не арифметический подсчет потопленных турецких грузов и захваченных пленных. А то, что каза-ки-азовцы серьезно нарушили военно-транспортные коммуникации турок в восточной части Черного моря. Чем существенно помогли русской Кавказской армии. То есть пытались выполнить ту задачу, которую должен был выполнить регулярный Черноморский флот и у берегов Крыма, и во всем Черном море. Но флот, основанный Петром I, самозатопился лишь при одном известии о приближении вражеского флота к Севастополю. «Вот и все, что могли сделать семь лодок Рионской гребной флотилии, вооруженных пушками малого калибра, без помощи паров и при жестокости климатических болезней», — подытожил в статье в «Морском Сборнике» ее автор — безымянный «Азовский казак». Остается только гадать, что могли бы сделать не семь, а 77 малых кораблей, вооруженных современными морскими орудиями и на паровом ходу, но с экипажами из казаков? Все это могло бы быть, имей Россия другого правителя в конце XVII века…

Говоря о действиях казаков на море в Крымскую (Восточную) войну, нельзя не упомянуть об исключительном факте, пожалуй, во всей мировой военной истории. Отряд кавалеристов в конном строю захватил морской боевой корабль!

В столичном Адмиралтействе царские адмиралы к казакам на море относились с нескрываемой иронией. Но то, что произошло на берегу Азовского моря в июле 1855 года, вызвало восхищение даже на страницах чопорного «Морского Сборника». В № 7 за 1855 год редакция опубликовала текст «Донесения Наказного Атамана Донского казачьего Войска генерала Хомутова за № 2944 от 19 июля 1855 года». Этот журнал, надо сказать, очень нечасто публиковал Донесения Наказных Атаманов казачьих Войск. Но случай, приходится повториться, был редчайший.

К июлю 1855 года обстановка на южных морях Восточной войны для России была предпохоронной. О славе Черноморского флота, флота Ушакова и Лазарева, напоминали лишь верхушки торчащих из воды мачт кораблей, затопленных командами у Севастополя. Экипажи превратились в дивизию морской пехоты. Меткие комендоры палубных орудий, цепкие мачтовые матросы, хозяйственные боцманы и расторопные коки, офицеры: штурманы и гидрографы — все ходили в штыковые атаки по сухой крымской земле. Как самая заурядная армейская пехота. Почти на всей акватории Черного моря вражеский флот был безраздельным хозяином.

Азовское море также осталось без защиты. Казаки Азовского Войска, на своих барказах, дрались с турецкими судами у кавказских берегов. (Их Войсковое правление, расположенное в старой крепости станицы Петровской, с моря тоже обстреливал английский пароход. Британцы приняли музейную крепостицу за действующее береговое укрепление.) У донских казаков морские силы разбил Петр Великий, казалось, навсегда. Хотя оборону Таганрога и возложили на донцов под командованием казачьего генерала Ивана Ивановича Краснова (деда Атамана Всевеликого Войска Донского в 1918 году — П. Н. Краснова). Иван Иванович, кстати, уже в 70-х годах XIX века радел за возрождение казачьего флота донцов.

Но и тогда у него не было ни одного вооруженного морского корабля, но смекалка донцов — праправнуков тех, кто когда-то штурмовал Стамбул, выручила опять.

…Вечером 11 июля 1855 года винтовая канонерская лодка англичан показалась у рейда Таганрога. В городе в эти часы служили всенощную в православном соборе. Гром орудийного выстрела показался эхом кары Господней. Но не для таганрощев и казаков, а для англичан. Урона пушечное ядро не принесло. Оно ударило в стену собора со стороны алтаря во время церковной службы, но не взорвалось. Единственным раненым был протоиерей собора — Себов. Священника задели обломки отлетевшей штукатурки. Потирая ушибленные места, святой отец громко предавал анафеме экипаж британского корабля. И, казалось, Господь внял словам своего служителя на земле.

Командир канонерки, увлекшись обстрелом беззащитного города и порта, в наступавшей темноте потерял ориентировку, и рулевой посадил судно на мель. У Кривой Косы, всего в 40 саженях от берега.

Этого расстояния было достаточно для меткого ружейного огня казаков сотни 70-го донского полка, которую первой привел к берегу ее командир — войсковой старшина Афанасьев. Южная ночь наступила быстро, в другой раз англичан это бы и спасло, но на безоблачном небе появилась яркая луна, которая осветила станичникам мишень бледным, но ясным светом. Казаки спешились и залегли в цепь… Пули застучали по палубе, рубке, орудиям канонерки, как горох. Британские комендоры пробовали было отогнать стрелков картечью. Выражение «пушкой по воробьям» в тот момент имело почти буквальное значение.

Начался отлив, канонерка накренилась, и орудия, задрав к луне стволы, замолкли. Появился еще один английский пароход и, ведя «слепой» огонь по Кривой Косе, начал одновременно спускать шлюпки для того, чтобы завести буксировочные концы. У казаков тоже появилось подкрепление — прибыл командир 70-го донского полка полковник Демьянов с двумя сотнями. Когда английские гребцы подплыли к борту накренившейся канонерки, на них обрушился «дождь» пуль из трехсот ружей. Не менее часто зацокал свинец и по палубе канонерки. Командир конно-артиллерийской батареи есаул Николай Краснов — сын начальника обороны Таганрога и отец будущего Атамана Всевеликого Войска Донского — приказал выкатить пушки на прямую наводку и открыть огонь по пароходу-спасателю. Разница в калибрах орудий лихого казака не смущала.

Английские моряки дрогнули. У них кричали и стонали раненые, висли на бортах убитые, а тут еще первое ядро казачьей пушки вздыбило воду у борта дальнего судна. На том пароходе орудия были на порядок мощнее казачьей пушчонки, но какой прок стрелять из них в темноту? А черный силуэт морского корабля был отличной мишенью на залитой лунным светом воде. Одно-единственное точное попадание могло лишить британский флот еще одного парохода.

И его капитан не стал рисковать. Подобрав всех, кто смог и успел спрыгнуть в шлюпки, он дал ход и на полных парах скрылся от прицела казачьих артиллеристов и стрелков. Англичане с оставляемого судна так спешили, что забыли даже снять флаги с мачты. Поскольку отлив не закончился, есаул Николай Краснов кликнул охотников, и 20 казаков направили своих коней в воду. На лошадях, доехав по мелкой воде до брошенной канонерки, кавалеристы взобрались на палубу. Сорвав с мачты Большой и Малый флаги ВМС Великобритании, сняв со станков две медные 24-фунтовые пушки, они зажгли корабль. Надо было спешить — отлив заканчивался, кони вплавь не смогут вытащить тяжелые орудия… С пожаром станичники, пожалуй, перестарались. Но, видимо, зажглась в их жилах кровь потомков Разина, Минаева и Булавина, которые жгли трофейные суда, не задумываясь. И новейшая трехмачтовая паровая канонерская лодка, вооруженная двумя орудиями и бомбической пушкой, доплывшая сюда через Атлантику и Средиземное море, сгорела в водах Азовского моря, к утру — до подводной части. У казаков за весь ночной бой потери — трое раненых. И синяки на спине протоиерея.

Днем казаки пытались снять с обгоревшего остова канонерки паровую машину и бомбическую пушку, но корабль стало заносить песком, а с моря появилось еще 7 английских пароходов. Работы пришлось прекратить и готовиться к отражению десанта. Его они достойно и отбили.

Медные пушки с канонерки, осмелившейся сорвать всенощную службу в соборе, отправили в Новочеркасск (они и сейчас, в начале XXI века, лежат на подставках у входа в Музей Донского Войска). А английские военно-морские флаги отправили в Санкт-Петербург, в Морской музей. Как свидетельство морской победы донских казаков. За что были удостоены похвалы на страницах «Морского Сборника». Морской корабль был захвачен кавалерией! Такой пощечины Королевский флот ее Величества не получал, пожалуй, со времен своего основания. Ни от кого. Только от донских казаков.

Закончилась война. От русского Черноморского флота остались одни воспоминания. От Севастополя — руины. Лишь барказы Азовского казачьего Войска оставались в строю, доказав свою состоятельность для войны на море. Но царские адмиралы по-прежнему скептически кривили губы при упоминании о казачьем флоте. Казачий флот — в их понимании — дело сухопутное. Приказ по Военному министерству № 34 от 20 февраля 1856 года повторил Указ Императора от 19 февраля: «О пожаловании чинам Азовского Войска прав и преимуществ, чинам армии предоставленным».

К марту 1861 года на Сухумской военно-морской станции несли службу 18 казачьих команд при 12 офицерах на 22 барказах. На Константиновской: 10 барказов при 26 командах и 4 офицера. К лету ВМС Азовского казачьего Войска насчитывали 26 команд, 16 офицеров и 52 вооруженных судна, включая учебные. Для сравнения: согласно мирному договору, подписанному Россией в Париже в марте 1856 года, русским разрешалось оставить на Черном море только шесть (!) паровых фрегатов. Барказ, конечно, не паровой фрегат, но 6 против 52 — это впечатляющая разница!

Даже боевая подготовка «чинов армии» должна была проходить на море, на вооруженных судах. 29 августа 1861 года император Александр II утвердил Положение Военного Совета Военного министерства, согласно которому предписывалось: «Для практического учения казаков-азовцев построить два барказа в Ростове-на-Дону в счет Интендантства Кавказской армии». То есть на реке Дон строили учебные суда азовцев. При этом отмечалось, что «Азовские и Новороссийские (Военно-морская станция азовских казаков Константиновская — это нынешний город Новороссийск. Получается, что запорожцы-азовцы еще и основатели города Новороссийска?) казаки, во время перехода морем, вместо кормовых денег, получают довольствие наравне с морскими чинами, но за счет Войсковых сумм». И опять же — образ жизни и службы морской, бюрократическое подчинение — сухопутное. Не в этом ли кроется истинная причина кончины Азовского казачьего Войска?

Впрочем, официальная причина так и не была объявлена. Историк Азовского Войска, потомственный азовский казак — Гаденко, в своей книге верноподданнически объяснил это тем, что, дескать, «окруженное мирным населением, управляемое своими особыми положениями, Азовское казачье Войско вносило диссонанс в окружающую его обстановку, поэтому его упразднение являлось логическим концом его кратковременного существования». Но, если следовать его логике, «вносило диссонанс» тогда и Донское Войско, и Кубанское, да любое казачье Войско империи было «окружено мирным населением». Но их отчего-то не переселяли и не распускали. Против разоружения и переселения азовских казаков выступил граф Евдокимов.

Аристократ оценил морское искусство азовских казаков и отмечал, что пока на море появляются вооруженные галеры непокорных горцев — оставаться без казаков-моряков нельзя. Его поддерживал другой именитый аристократ России — граф Строганов. Но все тщетно — уже весной 1862 года с военно-морской станции Константиновской (ныне город Новороссийск, новороссийские казаки) было выселено 206 казачьих семей. Из станиц Покровской и Никольской на Кавказскую сухопутную линию, однако порознь и без оружия. Казачьи семьи заволновались — станичники стали вооруженным бивуаком у Анапы и категорически отказались исполнять правительственные указания. Перепутанные чиновники вызвали войска — в ответ казаки заняли круговую оборону… С обеих сторон стали взводить курки.

Тут на царских бюрократов нашло отрезвление. Доводы для Петербурга о том, что азовские казаки — бунтовщики, даже они посчитали неубедительными. Многие знали об их верности самодержавию в мае 1828 года и о храбрости в Крымскую кампанию. Дойди дело до вооруженного столкновения между казаками и армией — виноватили бы не казаков, а чиновников. В итоге казакам оставили оружие и разрешили заселяться на новых землях компактно. На Кавказе запорожцы-азовцы основали тогда четыре станицы: Северскую, Азовскую, Дербентскую и Панойскую.

Известия о том, как проходит переселение на Кавказ, достигли станиц Азовского Войска — Ново-Спасовской и Петровской. В куренях забурлило недовольство — не подчинимся, казаки не трусливые холопы! Слава Богу, ходили и на турка, и на черкеса, и англичан не страшились. Не поедем! Надо послать к царю — пусть, как его прабабушка Екатерина Великая, он выслушает казаков! Поверит, как батюшка его, Николай Павлович, вечная ему память! Решили — тайно от начальства пэслать делегатов в Петербург, к самому царю!

В то время обращение на Высочайшее имя без уведомления непосредственного начальства, «через голову», приравнивалось к государственному неповиновению. И каралось в зависимости от обстоятельств. Может быть, казаки и не решились бы на такой шаг, но случился у них советчик-подстрекатель из соседнего Бердянска — Лейба Шепель. Из-за чего этот местный предприниматель принял близко к сердцу проблемы казаков — неизвестно. Но он дал денег в долг на дорогу до столицы двум азовским казакам — Шевченко и Водолацкому[44]. Те уже было двинулись в путь, да одумались. И вовремя. Генерал-губернатор Новороссийского края Коцебу был неглупым и решительным человеком. Он не стал направлять воинские команды в мятежные станицы. А поехал туда сам, с малой свитой. Да собрал на станичную Раду именитых казаков… И, говоря современным языком, доходчиво объяснил им политику царского правительства.

Переселение пошло живей. Во-первых, казакам оставляли личное оружие: сабли и пистолеты (только орудия и нарезные ружья подлежали передаче в арсенал Кубанского казачьего Войска). Во-вторых, разрешали переселяться компактно. А в-третьих, кто не хотел уезжать далеко, мог приписаться к казакам Кубанского Войска. Уже к лету 1862 года на Кубань было переселено 5 офицерских семей, казачьих — 504. Итого — 2530 душ обоего пола пополнили Кубанское казачество.

Следующий год был таким же неспокойным. 22 февраля 1863 года Управление Иррегулярных Войск Военного министерства издало Приказ № 215 — «Об упразднении Азовского казачьего Войска». Согласно ему все пожалованные этому Войску знамена за боевые отличия, барказы с артиллерийским вооружением и 520 нарезных ружей сдавались арсеналу Кубанского Войска. 5 июля того же года Великий князь Константин и военный министр граф Милютин подписали еще один документ — «Положение об упразднении Азовского казачьего Войска». По нему военное и морское имущество Азовского Войска и знамена сдавались уже не казакам-кубанцам, а регулярной армии. И вновь началось насильственное переселение на Кавказ — в 1863 году туда отправили 80 офицерских и 707 казачьих семей, общей численностью в 5520 человек разного пола и возраста. Еще 550 семей выселили в следующем году.

Предписание военного министра о передаче имущества азовских казаков уже не кубанцам, а армейцам имеет свое объяснение. Незадолго до этого — 4 мая 1863 года — император Александр II подписал указ, по которому «для службы на барказах у Кавказских берегов, взамен Азовских казаков, командировать от Морского ведомства, на четыре года, 200 человек нижних чинов[45] и 16 офицеров, состоящих по резервному флоту, с производством им всего содержания от сухопутного ведомства».

Кажется, выявился истинный «заказчик» смерти морского Азовского казачьего Войска. Военно-морская бюрократия — детище Петра Великого. По Парижскому мирному договору, который подвел итоги Крымской (Восточной) войны, Россия не могла иметь военный регулярный флот и военно-морские базы на Черном море. От прежнего огромного Черноморского флота, флота адмиралов Ушакова и Лазарева, оставалось под Андреевским флагом всего шесть паровых корветов (а в 1866 году запретили и их). От прежнего Черноморского Адмиралтейства в Севастополе сохранялось лишь малочисленное Морское управление в Николаеве. Большая часть боевых адмиралов, офицеров и матросов эскадр Корнилова и Нахимова полегла на курганах Севастополя или лечила боевые раны. Но сохранились «эскадры» военно-морской бюрократии, непотопляемой, как вонючий продукт жизнедеятельности человеческого организма. Ей кем-то надо было управлять, помимо шести малых кораблей. Вот и решили «наложить длань» на Азовское Войско. Заменив опытных мореходов второсортными моряками Морского ведомства.

Во всем процессе расформирования Азовского Войска ощущался стиль бездушной казенщины. Не было прощального всеобщего построения, теплых напутственных слов благодарности за 32 года тяжелой и кровавой службы. Боевые знамена, покрытые славой морских сражений, сдавались чужакам, как какой-то штатный хлам в кладовку. Во многом это была вина последнего Наказного Атамана Войска. Им был генерал-майор, бывший командир армейского гусарского полка — Решетов. Природному кавалеристу морские заслуги азовцев казались, видимо, какой-то необъяснимой странностью. Что это за парадокс такой — казаки на море?

Надо заметить, что после отставки атамана Гладкого азовцам с вожаками не везло хронически и сильно. Его прямым преемником был полковник Черноморского казачьего Войска Бирахович. Он повел их в бой против турок и англичан в Крымскую войну. Но вскоре после наступления мира его сняли с должности и отдали под суд за какие-то старые прегрешения во время службы на Кавказе. Нового атамана — полковника Черноморского Войска Косалапа — постигла та же участь. Дослужился до генерала и тут же был отдан под суд. То ли он украл, то ли у него украли… Старый вояка до суда не дожил, скончавшись от стресса. Его сменил гусарский генерал.

Нет сомнений, что, окажись к 1862 году на посту Наказного атамана Азовского Войска сильная личность, Войско если бы даже не удалось спасти, то, по крайней мере, процесс расформирования не приобрел бы такие драматические формы. Можно даже сказать — оскорбительные по отношению к воинской чести азовских казаков. А так, сам Наказной Атаман, похоже, был заинтересован в скорейшей ликвидации своей должности. Поэтому единственными, кто заставил уважительно относиться к Азовскому Войску, были сами казаки.

11 октября 1865 года император утвердил уже четвертый документ, касающийся процесса «географических похорон» азовских казаков, — «Положение о совершенном (то есть окончательном) упразднении Азовского Войска». Процесс явно затянулся, и причины тому — крепость казачьего духа и верность традициям. Часть азовцев даже обрадовалась, когда им разрешено было больше не служить… (Например, отец историка Войска — Гаденко охотно променял саблю на чернильницу судебного следователя и отказался от казачества. Зато родной дядя был предан военному ремеслу и, даже переехав на Кавказ, продолжил военную службу до дня гибели в бою.) Многие семьи азовских казаков «кололись» на тех, кто хотел лишь ловить рыбу и выращивать виноград, и тех, кому легче было умереть, чем отречься от казачьего имени. Таковых больше всего оставалось в станице Покровской. Были еще 23 семьи — прямые потомки тех запорожцев, что пришли за Гладким в Россию. Они на Кавказ ехать отказывались наотрез. Умрем — но казаками!

Уже шла весна 1866 года, прошел год, как царь подписал указ об их «совершенном упразднении», а они все не хотели покидать места, к которым прикипели душой. В конце концов, царские чиновники пошли на компромисс. Бог с вами, оставайтесь в составе Кубанского Войска отдельной станицей! И остались. К лету 1866 года в местах, где еще недавно трепетали на ветру паруса барказов Азовского Войска, не стало ни одного казака. Да и самого Войска тоже. Последнего морского казачьего Войска Российской империи.

Даже неглубокий анализ тридцатидвухлетней военно-морской истории Азовского казачьего Войска позволяет дать ему высокую оценку. Моряки-казаки в 1828 году провели успешную десантную операцию на Дунае и разгромили турецкий флот у Браи-лова в Мачинском рукаве. В период с середины 1830-х годов до середины 1840-х полностью контролировали прибрежные районы в восточной части Черного моря, проведя по меньшей мере три успешных боя с группами турецких и черкесских судов. За эти победы на море казаки заслужили четыре наградных знамени и несколько десятков Георгиевских крестов.

В Крымскую (Восточную) кампанию 1853–1855 гг. они увеличили свой боевой счет минимум на 8 крупных транспортных турецких судов, серьезно осложнив действия неприятельского флота на коммуникациях по снабжению своей кавказской армии. Казачья Рионская гребная флотилия (имея всего 7 гребных, слабовооруженных барказов) фактически выполняла задачу, свойственную регулярному крейсерскому, а в XX веке — подводному флоту. Увы, но действия казачьих адмиралов и офицеров (потопивших больше вражеских кораблей, чем имели в своем подчинении сами) не нашли положительного освещения в истории отечественного военно-морского искусства.

Нет сомнений, что Адмиралтейство Российской империи, отказавшись в XIX веке от иррегулярных морских сил береговой охраны и обороны в Черном и Азовском морях, совершило стратегический просчет. Закрытость и сравнительная мелководность их акваторий существенно снижали возможность использования крупных эскадр глубокосидящих кораблей. Кроме того, содержание регулярного ЧФ, в сравнении с казачьим, обходилось стране большими тратами из бюджета. И главное, после 1853 года, вплоть до 1916-го — русский Черноморский флот никогда не добивался господства на море, не говоря уже об успешных попытках прорыва в Средиземноморье. Казаки — запорожские и донские, в XVI–XVII и в начале XVIII века считали это трудным, но часто выполнимым делом.

Морское казачество, назовем его так, представляло собой уникальный и многовариантный вид ВМС, включавших в себя: морскую пехоту — способную к осуществлению морских десантов в глубоком тылу противника, флотилию для крейсерства на морских коммуникациях врага, морского дозора, охраны собственного водного района, береговой артиллерии и сил по уничтожению чужих морских десантов. Способности ко всем этим видам военно-морской службы морские казаки не раз доказывали на протяжении XVII–XVIII веков.

Азовское Войско было последним в истории России военно-морским формированием казачества. «Лебединой песней» его как морского сословия.

И еще один штрих, выявленный в процессе изучения истории Черноморского и Азовского казачьих Войск. Подмечено, что и сейчас между казаками Донского и Кубанского Войск существует плохо скрытая враждебность. Хотя в период, предшествующий образованию Российской империи, донцы и запорожцы (предки кубанцев) были братьями по оружию в южных морях. Российские императрицы и императоры, предоставив переселенным запорожцам земли на Тамани и вдоль берегов Азовского моря, фактически отняли их у донцов, чей «морской дух» выбил раз и навсегда еще Петр I.

Запорожцы-кубанцы, дольше сохранившие свою «мореходность», считали донцов покорными холопами Московии (забыв 20 тысяч казненных казаков-«булавинцев»), которым не хватило мужества покинуть родимый край ради спасения казачьей воли (что они сами сделали в XVIII веке).

Донские казаки не простили запорожцам их службы турецкому султану — общему ранее врагу и использования их бывших берегов (стоит только вспомнить, что Войсковое правление Азовского Войска находилось в старой прибрежной крепости донских казаков). Это противостояние, въевшееся в кровь на уровне генетической памяти, не изжило себя и до начала XXI века.