Морские волки Гитлера. Подводный флот Германии в период Второй мировой войны

«Атения»

С северо-запада накатывали огромные валы. Порывистый ветер скручивал и швырял вверх кружева пены на гребнях волн. В конце августа погода в Северной Атлантике как обычно не радовала. Правда, волны вздымались не так высоко как, например, в октябре, когда в ложбинах между ними вполне могла разместиться небольшая вилла на четыре семьи, а вода бурлила как в кастрюле на огне, но все равно ощущение было далеко не из приятных.

Из-за сильной качки «У-30» не могла идти полным ходом. Черные лохматые волны с яростным гулом непрерывно обрушивались на притопленную палубу, накреняя субмарину то вправо, то влево. Гулко ударяя об основания ограждения рубки, они обдавали брызгами не только 88-миллиметровую пушку, но и мостик. Стоявшие на нем люди всякий раз инстинктивно пригибались, но это им ничуть не помогало. По мокрым лицам больно хлестали шнурки капюшонов не менее мокрых штормовок, соль разъедала глаза, покрывала тонкой коростой бороды.

— Чертова погода! — в сердцах произнес двадцатишестилетний командир подводной лодки, обер-лейтенант Лемп.

Стоявший рядом старший помощник резко наклонился при очередном ударе волны и согласно кивнул:

— Вот именно!

Затем он выпрямился и раздраженно пробормотал:

— Не пойму, за каким дьяволом Дениц погнал нас в Атлантику. Это что, маневры или?..

Шум ветра заглушил последние слова, но Лемп по движению губ понял его и с высокомерной улыбкой ответил:

— Не будьте столь наивны, дружище! Какие еще маневры, когда нам выдали полный боекомплект.

— Вы полагаете, на этот раз мы не просто пугаем?

Лемп промолчал, и тогда старший помощник продолжил, обращаясь как бы к самому себе:

— Если поляки не пойдут на уступки, как поведет себя Англия? И что мы можем противопоставить «томми», кроме нескольких старых посудин?

— Кто первый выстрелит, мой дорогой, тот и окажется в выигрыше, — четко произнося каждое слово, заявил Лемп. — Неужели вы всерьез полагаете, что мы будем просто болтаться туда-сюда в отведенном нам квадрате?

Тут по его лицу хлестнуло пенными брызгами, он выругался и, сплевывая соленую воду, крикнул в рубочный люк:

— Скажите коку, пусть приготовит кофе. Только очень крепкий. Ясно?

Потом он вновь расправил плечи, вытер ладонью слезящиеся глаза и, уставившись в собеседника невидящим взглядом, вне всякой связи с предыдущим разговором, сказал:

— А с водой-то у нас проблемы. Той, что в цистернах, можно только ноги мыть.

Старший помощник промолчал. Находившиеся также на мостике сигнальщики многозначительно переглянулись.

Взошедшее неяркое солнце высветило с правой стороны четкую линию горизонта.

Ветер несколько ослаб, но шедшую в надводном положении лодку по-прежнему сильно качало.

В рубочном люке послышались лязгающие о ступеньки шахты шаги, но вместо кока из проема высунулся штурман и, силясь перекричать шум ветра, заорал во все горло:

— По радио передают экстренное сообщение, господин обер-лейтенант!

Лемп быстро повернулся и буквально скатился по трапу в центральный пост. Возле радиорубки толпились свободные от вахты матросы и старшины. Обер-лейтенант кое-как растолкал их и протиснулся к радиоприемнику.

Все замерли в напряженном молчании, вслушиваясь в заглушаемый грохотом волн и гулом дизелей отрывистый голос диктора. Когда он замолк, загремел военный марш. Радист привычным движением уменьшил громкость. Несколько минут люди молчали, не сводя глаз с командира. Наконец старшина механиков не выдержал и осторожно спросил:

— Значит, воюем с Польшей? А что же тогда предпримут англичане?

Лемп уже давно понял, какова истинная цель военно-морских маневров «Северное море». Еще утром 22 августа субмарина под его командованием вышла из Вильгельмсхафена. Аналогичный приказ получили все командиры боеспособных немецких подводных лодок. Запечатанный конверт давно хранился в сейфе в его командирской каюте. Лемп уже неоднократно участвовал в такого рода операциях.

Фриц-Юлиус Лемп родился в 1913 году в семье офицера дислоцировавшихся в Китае германских колониальных войск и уже в восемнадцать лет добровольно пошел служить на флот. Через семь лет он возглавил команду подводной лодки «У-30». Сделать такую быструю карьеру было тогда довольно сложно, и уже поэтому Лемп резко выделялся среди гораздо более старших по званию и возрасту остальных офицеров подводного флота. Однако командование не без оснований возлагало на Лемпа особые надежды. Его субмарина участвовала в блокаде побережья Испании в период бушевавшей на ее территории гражданской войны. Тогда Германия и Италия поддержали выступившего против правительства Народного фронта генерала Франко. Она находилась в учебном плавании, когда в Мюнхене ведущие европейские державы заключили позорную сделку с Гитлером и согласились на расчленение Чехословакии.

Но на этот раз ситуация складывалась совершенно по-иному. После нападения на Польшу, казалось, уже ничто не могло предотвратить военный конфликт с Великобританией и Францией, чреватый для Германии совершенно непредсказуемыми последствиями. Как и все командиры немецких подводных лодок, Лемп не просто готовился к войне, он прямо-таки страстно желал ее. Судя по многим признакам, решение о начале военных действий было принято уже давно. Тем не менее несколько минут обер-лейтенант стоял молча и лишь судорожно сглатывал слюну. В его горле словно застрял тугой ком.

Возникла мучительная пауза.

Наконец Лемп собрался с духом и не терпящим возражений тоном приказал:

— Придется немного подождать, а пока все за работу! Немедленно проверить торпедные аппараты! Вахтенным смотреть в оба! Запомните, мы уже воюем!

Затем он, широко расставляя ноги и цепляясь за все, что попадалось под руку, добрался до центрального поста. Оттуда один за одним посыпались выкрикиваемые срывающимся голосом приказы. Низкорослого, узкоплечего кока, державшего в руках поднос с позвякивающими миниатюрными чашками, Лемп встретил раздраженным выкриком:

— Убирайтесь вон вместе с вашим вонючим пойлом и не показывайтесь мне больше на глаза!

Лемп постоянно отрабатывал со своей командой все варианты атак, выходов на дистанцию залпа и срочного погружения. Каждый из его подчиненных освоил все необходимые навыки и сотни, если не тысячи раз проделал соответствующие движения. Лемп был полностью уверен в них. Он умел читать между строк исходящие из штабных инстанций директивы и готовил экипаж именно к этому дню. В середине тридцатых годов многие немецкие юноши, завороженные увиденными на экране подвигами героев-моряков, выразили желание стать подводниками. Лемп тщательно выбирал из них наиболее способных и, как правило, пропускал мимо ушей заверения в преданности фюреру. Готовность безоговорочно выполнить любой приказ — вот что Лемпа интересовало в первую очередь. Теперь его субмарина была идеально подготовлена к подводной охоте за торговыми и боевыми кораблями стран — потенциальных противников нацистской Германии.

Три дня экипаж провел в изматывающем нервы ожидании вступления Британии в войну. Люди еле сдерживали себя. Лемп, подобно средневековому ландскнехту, мечтал о будущих победах и наградах и однажды даже высказал опасение, что англичане в конце концов струсят и объявят о своем нейтралитете. Однако постоянно находившийся рядом с ним в боевой рубке инженер-механик уверенно заявил, что до начала войны с Англией осталось лишь несколько часов. Кое-кто из членов экипажа понимал, что их втягивают в самую настоящую авантюру с неизвестным исходом. Сознавая невозможность изменить ход событий, они только пытались отогнать тревожные мысли. Остальных элементарное чувство страха тоже заставляло задуматься о будущем. Но постепенно им удалось преодолеть его. Ведь не зря все они по собственной воле выбрали эту участь. Правда, им ничего не сказали о том, что каждая из боевых операций подводных лодок связана со смертельным риском. Наоборот, молодым подводникам кружили голову высокопарные слова одного из главных персонажей фильма «Утренняя заря», который им совсем недавно демонстрировали на базе: «Мы, немцы, может, и не знаем, как жить, но зато хорошо знаем, как умирать».

Во всяком случае, члены команды «У-30» полагали, что смогут достойно встретить смерть. Они также твердо верили в свои силы и всерьез считали себя «наиболее достойными представителями высшей германской расы», отправившимися в крестовый поход с целью «отомстить за позорный Версальский мир», и для достижения победы были готовы нанести смертельный удар по таким «отсталым в культурном отношении народам», как англичане и французы.

Они еще не знали, что пришедшие к власти в 1933 году их нынешние кумиры ставили перед собой прежде всего захватнические цели. Во второй раз в XX веке Германия развязала войну за мировое господство.

К середине тридцатых годов Германия обогнала Англию и Францию по объему промышленного производства и вышла на первое в Европе и на второе (после США) место среди капиталистических государств. Правда, во второй половине 1938 года германская экономика испытала первые удары нового мирового экономического кризиса. Однако захват Австрии и Чехословакии, представлявший собой вопиющий факт нарушения условий Версальского договора, позволил существенно ослабить его воздействие на хозяйственные структуры Третьего рейха. Проводимая западными державами политика непрерывных уступок агрессору побудила окончательно уверовавшего в свою безнаказанность Гитлера приступить к следующему этапу насильственной перекройки карты мира. Но несмотря на стремительный рост численности вооруженных сил и завершение в основном комплекса мер по милитаризации экономики, объективный анализ ее предвоенного состояния показал, что нацистская Германия была не в состоянии вести длительную войну. Поэтому все военно-стратегические расчеты основывались на проведении молниеносных военных кампаний и разгроме противников поодиночке.

Германские подводники в большинстве своем ни о чем подобном даже не догадывались, поскольку командование ВМС как Веймарской республики, так и Третьего рейха хорошо помнило, что Ноябрьская революция началась с восстания на кораблях Флота Открытого моря. Поэтому оно использовало для пропагандистской обработки офицеров, старшин и матросов все средства идеологического воздействия. Сравнительно небольшая численность личного состава военно-морского флота позволяла осуществлять над ним практически тотальный контроль. В частности, экипажи подводных лодок комплектовались, выражаясь сухим канцелярским языком тогдашнего времени, исключительно из «лиц, прошедших проверку на политическую благонадежность». Главнокомандующий ВМС Редер, занявший этот пост до установления нацистской диктатуры, не слишком преувеличил, когда с гордостью заявил, что его подчиненные «прониклись духом национал-социализма» еще в 1928 году.

Но вернемся на борт «У-30». Последние часы ожидания показались экипажу вечностью.

Наконец, наступило третье сентября. Около трех часов дня на субмарине приняли радиограмму от командующего подводным флотом Деница. Лемп пробежал глазами расшифрованный текст с отметкой «передать вне всякой очереди», неторопливо сложил бланк вдвое и аккуратно разгладил пальцами сгиб. В соответствии с планом «X» всем немецким субмаринам предписывалось немедленно нанести удары по узловым центрам морских коммуникаций Великобритании, которая, как и присоединившаяся к ней чуть позже Франция, согласно своим союзническим обязательствам перед Польшей объявила Германии войну.

Лемп сорвал сургучные нашлепки с пакета, помеченного грифом «Совершенно секретно. Только для командира». Подобно всем остальным командирам подводных лодок, отправленных в конце августа в Атлантический океан, Ла-Манш и к северному побережью Англии, он уже давно знал содержание этой директивы.

«Молодцы, отлично подготовились, — подумал Лемп. — „Томми“ уж точно рты разинут от удивления, когда мы влепим в борта их посудин первые „угри“».[1]

В директиве указывалась зона оперативной ответственности его субмарины: от 54–57 градусов северной широты до 12–18 градусов западной долготы. Неподалеку от позиции «У-30» крейсировали броненосец «Дойчланд», позднее переименованный в «Лютцов», и корабль снабжения «Вестервальд». Их капитанам также было приказано начать охоту за торговыми кораблями противника или судами нейтральных стран, доставлявшими ему сырье или товары. Через этот морской квадрат проходили маршруты кораблей, следовавших из Северного канала в Северную Америку. В случае необходимости их следовало атаковать всеми имеющимися в распоряжении надводных и подводных рейдеров средствами, соблюдая, однако, нормы призового права.

Прочтя последнюю фразу, Лемп громко рассмеялся. Интересно, как они там в штабе представляют себе его действия? Выходит, он должен приказать торговому кораблю остановиться и дождаться, пока капитан доставит ему на шлюпке судовые документы? Бог ты мой! Он вспомнил многочисленные оперативные совещания на плавбазе «Гамбург». Дениц и его окружение не скупились на разного рода двусмысленные указания. В итоге всем стало понятно, что если корабль идет с потушенными огнями или непрерывно меняет курс, нет смысла тратить время на предупреждение. Он или везет на борту контрабандный груз, или вообще представляет собой судно-ловушку. Поэтому его следует незамедлительно отправить на дно залпом из всех носовых или кормовых торпедных аппаратов. Именно так и поступали наиболее прославленные немецкие подводники во время прошлой Мировой войны.

Снедаемого жаждой отличиться Лемпа в эти часы беспокоило только одно обстоятельство. Он очень боялся, что английские корабли, получив по радио сообщение о начале военных действий, изменят маршруты или будут скапливаться в портах, опасаясь выйти в море без охранения. Тем не менее настроение у обер-лейтенанта заметно улучшилось. Он прошелся по отсекам, перекидываясь парой-тройкой слов едва ли не с каждым членом экипажа. Тем самым давал понять, что они при любых обстоятельствах могут положиться на «старика».

— Что, боцман, надеюсь, не подкачаете? А то ведь тогда сынишке придется краснеть перед сверстниками. Но я постараюсь, чтобы он гордился вами.

— Так точно, не подведу, господин обер-лейтенант.

Лемп поднялся к выходному люку и резко повернул кремальеру.[2] Тяжелая литая крышка поддалась далеко не сразу — видимо, она присосалась к резиновому ободу.

Обер-лейтенант изо всех сил нажал на нее и выбрался из черного зева шахты на мостик. Ветер заметно стих, море разгладилось, словно проутюженное гигантским катком. Шторм бушевал теперь где-то далеко, и субмарину лишь равномерно покачивало. Младший помощник лейтенант Хинт собрался согласно уставу доложить обстановку, но Лемп небрежным движением руки остановил его. Сигнальщики, непрерывно всматривавшиеся в мысленно разбитый ими на сектора горизонт, даже вздрогнули от неожиданности, услышав за спиной его веселый голос:

— Эй, парни, кто первый обнаружит посудину, по которой мы потом вмажем, получит от меня бутылку.

Сигнальщики, прищурив слезящиеся от напряжения глаза, продолжали разглядывать пустынное море. Вскоре их сменили. Но и эта вахта также ничего не обнаружила. Война с Англией продолжалась уже несколько часов.

— Есть! Вижу дым, — внезапно закричал обер-ефрейтор сигнальщиков и для убедительности ткнул рукой в нужном направлении.

Командир мгновенно поднес к глазам морской двадцатипятикратного увеличения цейсовский бинокль с двойными стеклами. Вдали из-за горизонта действительно поднималась едва различимая в надвигающихся сумерках струйка дыма.

Лемп как-то сразу оживился, приказал рулевому лечь на новый курс и крикнул сквозь люк в центральный пост:

— Эй, кто-нибудь, дайте сигнал тревоги!

По субмарине прокатилась тревожная дробь звонков. Несколько минут внизу грохотали тяжелые башмаки, слышался шум голосов, затем все стихло и центральный пост доложил на мостик:

— Лодка к бою готова.

В бортовом журнале немедленно отметили время: 19 часов 7 минут. Сумерки быстро сгущались, и еще недавно четко различимый горизонт таял в море.

— Обоим дизелям полный ход!

Вскоре клубы дыма были видны уже невооруженным глазом. Чуть позже в окулярах бинокля появились мачты и надстройки корабля.

Лемп с трудом унял нервную дрожь. Глядя на рассекающий пенистую воду острый форштевень, он задумчиво пробормотал:

— Только бы не нейтрал… только бы не нейтрал… Проклятье, какой же у него неудобный для стрельбы курс! — вдруг закричал он. — Судно, как и мы, идет на полной скорости! Нам к нему не подобраться!

Он уже хотел опустить бинокль, но в этот момент корабль резко изменил направление.

— Срочное погружение!

Протяжный гудок ревуна слился с громким шипением сжатого воздуха и клокотанием воды, заполнявшей балластные цистерны. На глубину лодка ушла с небольшим дифферентом[3] на нос.

Лемп сдвинул фуражку на затылок и вытер платком потный лоб. Вдавив лицо в резиновую обшивку визира подводной стрельбы, он умело корректировал курс. Через несколько минут, с трудом сдерживая рвущийся из груди радостный крик, он почти спокойным голосом сказал:

— Да это же прогулочный лайнер. Большой пассажирский корабль. И движется прямо на нас.

В центральном посту сразу же воцарилась тишина. Слышалось только равномерное стрекотание и гудение приборов. Все взоры устремились на командира.

— Какая страна? — срывающимся голосом прохрипел, наконец, инженер-механик.

— Без разницы! Он идет без огней! Это наверняка «томми»!

Океанский лайнер «Атения» водоизмещением 13 581 брутто-регистровых тонн принадлежал английской судоходной компании «Дональдсон Атлантик Лайн». 2 сентября ровно в 16 часов 30 минут он вышел из Ливерпуля и взял курс на Монреаль. Это был последний корабль, покинувший британский порт до начала войны. Количество пассажиров — 1102 — на 200 человек превышало допустимую норму. Помимо незначительного числа подданных Британской империи и множества граждан США и Канады — государств, на 3 сентября 1939 года еще обладавших нейтральным статусом, — на борту лайнера находились также 150 эмигрантов, вынужденных покинуть Германию и оккупированные ею территории как по идейным соображениям, так и из страха перед возможными репрессиями по расовым мотивам. В эти дни достать билет на любой направляющийся в Северную Америку корабль было крайне сложно, и эти люди полагали, что им очень сильно повезло.

Владельцы «Дональдсон Атлантик Лайн» и капитан «Атении» Джеймс Кук были твердо уверены в благополучном окончании рейса. Они считали, что быстроходное судно успеет пройти наиболее опасный участок маршрута еще до начала военных действий. Кроме того, многие надеялись, что немецкие подводные лодки будут соблюдать правила проведения боевых операций на море и не станут топить пассажирский лайнер, который ко всему прочему еще и следовал в порт нейтральной страны.

Однако в отличие от мирного времени огромный белый корабль не был опоясан рядами ярких белых огней. Помня о горьком опыте Первой мировой войны и следуя рекомендациям специалистов из службы навигационного контроля в Ливерпуле, Кук на всякий случай приказал погасить их, чтобы не оказаться слишком удобной мишенью для вражеской подводной лодки.

Через восемь часов после объявления Британией состояния войны с Германией «Атения» находилась в двухстах милях к западу от Белфаста. Ее силуэт уже почти растворился в темноте. Кук, члены экипажа и большинство пассажиров думали, что опасность уже миновала.

Ровно в 19 часов 32 минуты «У-30» вышла на дистанцию залпа. Из носового отсека Лемпу доложили о готовности всех торпедных аппаратов. На маневрах он неоднократно сообщал торпедистам исходные данные для стрельбы. Поэтому сейчас обер-лейтенант без труда на глаз определил приблизительную скорость судна и расстояние до него.

Старший помощник, одновременно занимавший должность командира минно-торпедной части, привычно вычислял угол упреждения. Внезапно он отложил в сторону логарифмическую линейку.

— Мы что, можем вот так запросто отправить его на дно? А как же призовое право?

Лемп на мгновение задумался, а потом рявкнул во весь голос:

— Какое еще призовое право? Чушь! Корабль идет с потушенными огнями. Наверняка это транспортное судно!

Он еще раз окинул взглядом матросов на боевых постах и с удовлетворением констатировал, что лица у них совершенно бесстрастные, а движения четко отработаны. Лемп вновь припал к визиру и, увидев в перекрестье прицела огромное, облепленное ракушками и водорослями днище, выдохнул распиравший легкие воздух и скомандовал:

— Торпедные аппараты с первого по четвертый, пли!

Корпус лодки при залпе сильно тряхнуло.

В руке старшего помощника застучал секундомер.

На тридцать восьмой секунде в отсеки ворвался гулкий рокот мощного подводного взрыва. После минутного молчания раздались хриплые, нечленораздельные выкрики. Экипаж «У-30» от души радовался своей первой победе.

Верхнюю палубу «Атении» по традиции называли «туристской». Едва семнадцатилетний Гарри Бридж присел на стоявший на ней шезлонг, как прямо на его глазах море вспучилось, выбросив возле борта огромный столб. Он не успел даже испугаться. Палуба под ногами вздыбилась, огромная волна обрушилась на юношу и, закружив в бешеном водовороте, унесла за собой. Одна из торпед попала в кормовую часть. «Атения» резко накренилась и начала медленно погружаться в воду, но затем вдруг замерла, будто наткнулась на невидимое препятствие.

Все попытки Кука организовать спасательные работы сперва оказались безуспешными. Палуба напоминала разворошенный муравейник, люди в панике метались по ней, сталкивались друг с другом и сбивались в кучки под крики женщин и плач детей. Многим из тех, кто находился в каютах и трюмах, так и не удалось выбраться наружу. В конце концов капитан и его подчиненные кое-как навели порядок, матросы и пассажиры, выстроившись в три цепочки, стали один за другим спускаться по шторм-трапам, канатам и шлюпочным талям в подпрыгивающие на легкой волне и часто ударяющиеся о борт спасательные боты. Некоторые в отчаянии прыгали прямо с палубы в воду. Радист успел передать в эфир сигнал бедствия, и ближе к утру к «Атении» подошел норвежский танкер «Кнут Нельсон». Он снял с полузатопленной палубы еще остававшихся там людей, взял на борт спасавшихся в шлюпках и поспешил отойти прочь от опасного места. Через несколько минут лайнер буквально рванулся в глубину, оставив после себя большое нефтяное пятно.

После атаки «У-30» всплыла и замерла в позиционном положении. Поднявшийся на мостик Лемп какое-то время неотрывно смотрел на пораженный корабль, но уже через несколько минут истошные вопли и судорожные вспышки карманных фонариков утомили его. Он повернулся к кормовому пушечному барбету и нервно скомкал в потной ладони бланк с записью перехваченной радиограммы: «„Атения“ торпедирована между 56,42 градусами северной широты и 14,05 градусами западной долготы». Обер-лейтенант знал, что потопил не транспортное, а обычное пассажирское судно. Каких-либо угрызений совести он не испытывал и опасался лишь гнева командования. «Ничего-ничего, — успокаивал он себя. — Я уж как-нибудь выкручусь. И в штабе меня точно поддержат. Все-таки это был вражеский корабль».

Размышления Лемпа прервал тревожный крик торпедиста:

— Одна из торпед вышла не полностью!

Сердце обер-лейтенанта учащенно забилось, во рту появился горький привкус. Если раньше его сильно раздражал сам факт непопадания двух торпед в цель, то теперь он всерьез ощутил нависшую из-за этого над экипажем угрозу гибели. Он явственно представил себе торчащий из торпедного аппарата заостренный нос торпеды, подумал, что при сильном толчке ударник может стукнуть по капсюлю-детонатору и тогда… Нет, нужно срочно избавляться от нее.

Вытащить начиненный взрывчаткой подводный снаряд было поручено наиболее опытному и старшему по возрасту торпедисту. В легководолазном снаряжении он спустился под воду и после долгих усилий вывернул гаечным ключом ударники. Потом его напарник свесился за борт, вытащил отпорным крюком скользкую от тавота и чем-то напоминавшую хищную рыбу торпеду и сбросил ее в море.

Члены экипажа, занятые мыслями о собственном спасении, быстро забыли о погубленном ими корабле. Никто из них даже не предполагал, что гибель «Атении» положит начало беспощадной подводной войне и что они тоже станут ее жертвами.

Сто двадцать две человеческие жизни — таков был чудовищный результат атаки немецкой подводной лодкой пассажирского корабля. Среди нашедших смерть в водах Атлантики было много детей. В спешно составленной ноте протеста британское правительство обвинило Германию в откровенном пренебрежении общепризнанными правилами войны на море. В свою очередь американские газеты подчеркивали явное намерение командования германского подводного флота унаследовать от своих предшественников печальную традицию, начало которой положило уничтожение у берегов Ирландии в мае 1915 года шедшего пассажирским рейсом из Нью-Йорка в Лондон трансокеанского лайнера «Лузитания».

Военное руководство Германии никак не ожидало, что гибель «Атении» вызовет такую бурю гнева и возмущения даже в нейтральных странах. Напротив, оно надеялось запугать их и таким образом блокировать доставку в Англию стратегического сырья и продовольствия. Поэтому, столкнувшись со столь сильной и нежелательной для них реакцией, правители Третьего рейха пошли на прямой подлог. Главный комментатор велико германского радио Ганс Фриче тоном ярмарочного зазывалы без тени стыда сообщил в одном из своих еженедельных выступлений, что агенты английской разведки якобы тайно пронесли на борт «Атении» взрывчатку с целью возложить потом на германское правительство ответственность за гибель ни в чем не повинных людей. 23 октября 1939 года газета «Фелькишер Беобахтер» даже вышла с напечатанным жирными буквами на всю первую полосу заголовком «„Атению“ потопил Черчилль».

Характерно, что Лемпа даже формально не обвинили хотя бы в превышении служебных полномочий. Ему лишь приказали вырвать из журнала боевых действий соответствующую страницу и постараться в дальнейшем напрочь забыть об этом инциденте. Позднее, после возвращения из очередного боевого похода, его даже наградили Рыцарским крестом и с повышением в звании перевели на субмарину «У-110». Всем немецким подводникам недвусмысленно дали понять, что они по-прежнему могут безнаказанно совершать аналогичные преступления.

Лемп погиб в 1941 году. Его постигла участь капитан-лейтенанта Швигера, потопившего «Лузитанию» и тем самым давшего США повод для вступления в Первую мировую войну.

Первые потери

В высших военных инстанциях Третьего рейха сперва далеко не все были согласны с разработанной в штабе подводного флота концепцией массированного использования субмарин. Например, Редер открыто высказывал сомнения в эффективности их действий и с гордостью причислял себя к ярым апологетам надводной крейсерской войны на океанских просторах. Однако последнее слово оставалось за Гитлером, который со своей склонностью к гигантомании сперва вообще был сторонником программы строительства огромных линкоров.

Во время Первой мировой войны Дениц служил помощником на субмарине «У-39» под началом капитан-лейтенанта Форстмана, пользовавшегося репутацией одного из самых удачливых подводников кайзеровского флота. Позднее он командовал субмаринами «УО-25» и «УБ-68», оперировавшими на торговых коммуникациях в Средиземном море и Атлантическом океане. В октябре 1918 года молодому перспективному офицеру пришлось ненадолго забыть о дальнейшей карьере. Он попал в плен к англичанам и после освобождения был сразу же принят на флот Веймарской республики, тоннаж которого был ограничен условиями Версальского договора. Поскольку Германии было также запрещено иметь подводные лодки, Дениц служил на торпедных катерах различного типа. В 1930 году он был переведен в штаб военно-морской базы в Северном море с целью приобрести необходимый опыт и знания и впоследствии занять гораздо более высокий пост. В 1935 году гитлеровская Германия приняла закон о восстановлении всеобщей воинской повинности и официально заявила об упразднении военных статей Версальского договора. Командир учебного крейсера «Эмден» Дениц понял, что пришел его час. В сентябре этого же года он возглавил 1-ю флотилию подводных лодок. Так началось его стремительное восхождение по военно-иерархической лестнице Третьего рейха.

В ходе Нюрнбергского процесса над главными военными преступниками были обнародованы документы, неопровержимо доказывающие, что создание заново германского подводного флота относится к самому началу двадцатых годов. В частности, в обвинительном заключении по делу Редера приводились следующие выдержки из составленного позднее адмиралом Ассманом меморандума: «Если признать, что подготовка к восстановлению боевой мощи военно-морских сил в обход определенных статей Версальского договора началась задолго до 16 марта 1935 года, то она была начата именно со строительства подводных лодок. Условия для этого были крайне неблагоприятные. Тем не менее уже через несколько месяцев после вступления в силу Версальского договора (10 января 1920 года) соответствующие инстанции нашли способ избежать выполнения его статей, запрещавших нам иметь подводный флот».

Еще в 1920 году в конструкторских бюро крупнейших немецких верфей — «Германии» в Киле и «Вулкана» в Гамбурге — родилась поддержанная командованием ВМС идея продать Японии чертежи «У-142» и «У-117». При спуске на воду построенной по этому образцу японской субмарины присутствовал немецкий подводник, таким образом пополнивший свой боевой опыт. Примерно в это же время в Голландии была создана подставная фирма, персонал которой насчитывал тридцать немецких инженеров и конструкторов. Они занимались только проектированием подводных лодок. Одна из построенных по разработанным ими схемам субмарин водоизмещением 250 тонн была в 1925 году продана Турции. Позднее заказ на строительство двух подводных лодок водоизмещением 750 и 100 тонн был передан Финляндии. Подводные лодки нового типа закладывались также на шведских и испанских верфях.

Восстановлению и последующей модернизации германского подводного флота в значительной степени способствовал военный диктатор Испании генерал Мигель Примо де Ривера, установивший тесные контакты с немецкими милитаристами. Построенная на принадлежащей испанскому судовладельцу Горасио Эчеваррьете в Кадисе и спущенная на воду в 1931 году с немецким экипажем на борту подводная лодка стала прототипом субмарины «U-A» водоизмещением 862 тонны.

С конца двадцатых годов подводные лодки в обстановке строжайшей секретности строились уже в самой Германии. К 30 января 1933 года — дню назначения Гитлера рейхсканцлером — на судоверфи в Киле скопилось вооружения и оборудования в количестве, пригодном для оснащения двенадцати подводных лодок водоизмещением по 250 тонн каждая. Производственные мощности позволяли ввести их в строй максимум через 9 месяцев.

15 июня 1935 года на пирсе Кильского порта царило бурное оживление. Порывистый ветер рвал полотнища флагов со свастикой и вымпелов с различной морской символикой, разносил по причалу несмолкаемый гул голосов. Прибывший со специальным визитом на основную базу Северной эскадры Гитлер находился в состоянии сильного нервного возбуждения. Одутловатое лицо покрылось мелкими каплями пота, губы под знаменитой щеткой усов кривились в полуулыбке-полугримасе. Он обежал глазами хищно вытянутые корпуса заполнивших внешний рейд надводных кораблей и остановил довольный взгляд на ватерлинии новенькой субмарины. Его особенно радовал нанесенный свежей краской на высокую рубку бортовой номер. Очередная боевая единица германского подводного флота сошла со стапелей за три дня до подписания пресловутого соглашения с Англией по тоннажу военно-морских сил обеих стран, официально разрешившего Германии иметь подводные лодки и ставшего звеном в цепи уступок Гитлеру, в конечном итоге приведших ко Второй мировой войне.

Через два года в состав германских ВМС входили наряду с учебным отрядом целых три флотилии подводных лодок. Вопреки традиции их не пронумеровали, а назвали в честь командиров субмарин, во время прошлой войны особенно беспощадно топивших корабли вражеских и нейтральных стран: «Веддиген», «Зальцведель» и «Лоз». Позднее к ним присоединились «Эмтсман», «Хундиус» и «Вегенер». Это говорило уже о вполне определенной идеологической концепции, которой командование подводным флотом намеревалось руководствоваться в будущей войне. Представители нового поколения немецких подводников хорошо помнили, что в результате лихих действий их предшественников общий тоннаж уничтоженных британских судов достиг ошеломляющей цифры — 12,7 миллиона, однако они не учитывали того обстоятельства, что даже такие огромные потери не поставили гордый Альбион на колени.

Командир крейсировавшей в ста милях от Гебридских островов «У-39» капитан-лейтенант Глаттес чуть приподнялся на узкой койке и едва не ударился о раструб переговорной трубы. Он поморщился и с досадой подумал, что завершается еще один день боевого похода и что вряд ли им сегодня выпадет удача. Главной причиной его плохого настроения было отсутствие сколько-нибудь значимого успеха. Не считать же таковым уничтожение парохода водоизмещением не более 500 тонн. По мнению Глаттеса, он поступил более чем гуманно: после приказа «остановиться» разрешил экипажу сесть в шлюпки и лишь потом дал команду: «Пли!» Правда, им едва ли удастся добраться до берега, но это уже в конце концов не его дело. Глаттес мельком взглянул на календарь и раздраженно откинулся на спину. 14 сентября… Вчера ему пришлось беспрепятственно пропустить шедший под французским флагом теплоход, поскольку в директиве штаба подводного флота категорически запрещалось атаковать принадлежавшие Франции суда. Не делалось исключения даже для военных кораблей. Глаттес сперва ничего не понял. Смысл приказа дошел до него лишь после получения радиограммы с необходимыми разъяснениями. Оказывается, первым боевые действия должен был непременно начать именно французский флот. «Ну ясно, — мысленно размышлял капитан-лейтенант, — французишки пока еще топчутся у Западного вала[4] и неизвестно, перейдут они в наступление или нет. Действительно, зачем нам их провоцировать, а потом воевать на два фронта. Вот покончим с поляками, а там видно будет. Но какая-то больно странная война получается».

Глаттес тяжело вздохнул и с неприязнью посмотрел на зеленую занавеску, прикрывавшую дверной проем командирской каюты. Всякий раз, когда ее отдергивал вахтенный радист с журналом учета радиограмм, Глаттесу хотелось разразиться потоком площадной брани. Он еле-еле сдерживал себя. Тоннаж потопленных остальными подводными лодками кораблей ежедневно возрастал, и только ему нечего было доложить Деницу.

За горестными раздумьями Глаттес незаметно для себя задремал. Разбудил его грохот шагов по железному настилу пола. Неужели опять радист? Но шаги удалились, лязгнула дверь туалета, и через минуту каюту заполнил терпкий, щекочущий ноздри запах «Колибри». Этот сорт одеколона заменял немецким подводникам воду для мытья.

Внезапно в переговорной трубе прозвучал сдавленный крик:

— Господин капитан-лейтенант! За кормой справа по борту корабль!

Глаттес на мгновение замер и несколько секунд лежал неподвижно, уставившись невидящим взором в густое переплетение разноцветных и разнокалиберных трубопроводов. Затем он наклонился, рывком натянул матросские сапоги, нахлобучил фуражку, сорвал с крюка кожаный реглан и, застегиваясь на ходу, пробежал через центральный пост к трапу. В круглом, узком колодце шахты он мельком взглянул на светящийся циферблат часов и с досадой подумал, что скоро стемнеет.

Стояла хорошая, ясная погода. Дул легкий бриз, вдали кудрявились бело-серые облачка. Заходящее солнце опускалось все ниже и ниже, превращая горизонт в ослепительно сияющую серебристую полосу.

— Вон там, господин капитан-лейтенант! — радостно выпалил сигнальщик. — Только он странный какой-то! Мачт не видно, одна дымовая труба!

Глаттес приставил к глазам бинокль и несколько секунд напряженно всматривался в указанном направлении.

— Похож на танкер, — растерянно пробормотал он, навалившись всем телом на поручень. — Да это же… это же авианосец.

Глаттес приказал немедленно начать погружение. Зашипел вытесняемый из балластных цистерн воздух, и субмарина медленно, словно перегруженный лифт, поползла вниз. На поверхности осталась только рубка. Похожий на гигантский утюг, корабль просматривался теперь во всю длину. То, что сигнальщик принял за дымовую трубу, оказалось огромной боевой рубкой. Капитан-лейтенант покрутил ручки дальномерного устройства и подкорректировал курс. Потемневшее небо почти полностью слилось с горизонтом, и на водной глади блестело только серебристое пятно.

— Все вниз! Боевая тревога! Готовимся к торпедной атаке!

Последние слова Глаттес прокричал, уже захлопывая за собой крышку люка. Зазвучали отрывистые гудки ревуна. Лодка полностью скрылась под водой и малым ходом продолжала движение к намеченной цели. Застрекотала лебедка, и из шахты медленно выполз перископ. Почти у всех членов экипажа тоскливо защемило сердце. На учениях при срочном погружении у них тоже возникали неприятные ощущения, но в боевом походе при одной лишь мысли о том, что металлическая оболочка может не выдержать напора многотонной массы воды или треснуть от близкого разрыва глубинной бомбы и тогда субмарина превратится в стальной гроб, становилось страшно вдвойне. Теперь в разговорах или при отдаче приказов они все чаще срывались на крик.

— Давай, давай камраден![5] Что вы все как сонные мухи! — рявкнул старшина электриков на своих подчиненных, возившихся возле силовой установки.

— Пошел он к черту, — глухо пробормотал один из электриков. — Камраден погибли у Ибицы.

Эта фраза была в те годы одним из самых любимых выражений немецких военных моряков. После начала гражданской войны в Испании европейские государства подписали соглашение о невмешательстве, запрещавшее поставлять оружие и военное снаряжение обеим воюющим сторонам — как законному правительству, так и мятежникам. Формально присоединившиеся к нему нацистская Германия и фашистская Италия на самом деле не только оказывали военную помощь франкистам, но и встали на путь открытой интервенции, После бомбардировки самолетами республиканских ВВС в апреле 1937 года стоявшего на якоре у занятого путчистами острова Ибица броненосца «Дойчланд» немецкие корабли в отместку почти полностью разрушили небольшой испанский город Альмерию. С тех пор у многих представителей младшего и среднего звена германских военно-морских сил вошло в привычку напоминать матросам о необходимости «быть достойными памяти камрадов, погибших у Ибицы».

Корпус авианосца занимал уже почти все круглое поле окуляра, но, по мнению Глаттеса, они пока не вышли на дистанцию залпа.

— Ну еще, еще ближе! Наберите еще пару оборотов.

Подводная лодка, увеличив скорость, рванула вперед как пришпоренная лошадь.

— Нам сегодня здорово везет. И небо звездное и посудина здоровая. А иначе я бы наверняка потерял ее из виду.

— Совершенно верно, господин капитан-лейтенант, — сиплым от волнения голосом подтвердил командир минно-торпедной части.

— Мы выпустим по нему четыре «угря», — как бы обращаясь к самому себе, пробормотал Глаттес.

На миг он оторвался от визира, чтобы дать отдых глазам, покрутил жилистой шеей и, четко артикулируя каждое слово, продолжил:

— Эй, инженер-механик, проследите, чтобы после залпа все перебежали на нос. Мы должны тут же уйти на глубину.

— Слушаюсь, господин капитан-лейтенант.

Штурман торопливо докладывал последние данные для залпа, считывая их с таблиц торпедной стрельбы. Авианосец уже почти вплотную придвинулся к перекрестью прицела. В центральном посту все затаили дыхание.

— Первый и второй торпедные аппараты, пли!

Мощный взрыв потряс субмарину и подбросил ее так, что людей, будто невесомых, раскидало в разные стороны. На электрощите разом вылетели предохранители, и в отсеках мгновенно погас свет.

— Вода! — в ужасе завопил один из матросов.

Хлынувший в образовавшуюся прямо по разошедшемуся сварному шву трещину водяной поток, сокрушая переборки, покатился по главной палубе.

Инженер-механика взрывом швырнуло на пол. Он ударился затылком о железную пластину и на несколько минут потерял сознание. Очнувшись, он попытался было встать и не смог — сильно нарастал дифферент на корму. При мертвенном свете ламп аварийного освещения лица людей, с надеждой вслушивавшихся в шипение сжатого воздуха, натужно выталкивающего воду из кормовой дифферентной цистерны, выглядели как гипсовые маски. Вода в центральном посту доходила уже до колен.

— Наверх, быстрее наверх, иначе мы погибнем!

Обезумевшие от страха члены экипажа «У-39», давя и отталкивая друг друга, кинулись к трапу. Прибежавший первым быстро взобрался по ступенькам и, выгнув спину горбом и упершись в холодный металл крышки, остервенело завертел рычаг запирающей системы. Круглый колодец заполнился криками, стонами и проклятиями. Наконец со звонким клацаньем откинулась тяжелая крышка люка и несколько человек, успевших выбраться из черного зева, кинулись к ограждению рубки. Лодка стремительно оседала в воде.

Вахтенные на палубе английского авианосца «Ройял Арк» замерли от неожиданности, увидев взметнувшийся в нескольких сотнях метрах от корабля огромный столб воды и грязно-бурого дыма. Почти сразу же послышался глухой рокот подводного взрыва. Взбежавший на мостик командир авианосца перевел ручки машинного телеграфа на «средний ход» и приказал включить прожектора. Судно быстро приблизилось к месту катастрофы, и через какое-то время в одном из световых кругов возник торчащий вертикально нос подводной лодки. Через несколько секунд она с громким бульканьем исчезла под водой, оставив после себя закружившуюся спиралью огромную воронку.

Лучи прожекторов, как в фокусе, собрались в этой точке, а потом словно разбежались по морю, разрезая темноту ярким, неестественным светом и выхватывая из нее похожие на футбольные мячи головы. В течение получаса авианосец подобрал спасшихся с «У-39» людей. После их допроса выяснилось, что первая выпущенная торпеда взорвалась в непосредственной близости от подводной лодки. Роковой удар пришелся по ее кормовой части.

Выпуск немецкими военными заводами недоброкачественных торпед объяснялся не столько саботажем рабочих-антифашистов, сколько чрезмерной алчностью крупных промышленников, решивших не тратить деньги на устранение выявившихся в ходе испытаний дефектов и поэтому неоднократно передававших Управлению минно-торпедного вооружения бракованную продукцию.

Британское Адмиралтейство, как и в Первую мировую войну, далеко не сразу осознало, какое грозное оружие представляют собой подводные лодки. Осенью 1939 года в его распоряжении не оказалось ни одного противолодочного корабля. Оно также проявило прямо-таки преступное легкомыслие, отправляя авианосцы, на строительство которых были израсходованы колоссальные средства, в зоны боевых действий без судов сопровождения.

Подводная война против торговых кораблей

С «У-39» начался отсчет потерь немецких субмарин во Второй мировой войне. Но уже через два дня подводная лодка под командованием капитан-лейтенанта Шухарта, как бы взяв реванш, потопила авианосец «Корейджес». После такого ошеломляющего успеха руководители Третьего рейха начали склоняться к мысли о необходимости пересмотра доктрины морской войны и переходу к массированному использованию вместо надводных рейдеров[6] подводных лодок, чтобы тем самым свести на нет подавляющее превосходство британского Флота Открытого моря.

17 октября 1939 года Гитлер на специальном поезде прибыл в Вильгельмсхафен — главную тыловую базу подводного флота. Помимо гросс-адмирала Редера его сопровождали начальник штаба Верховного командования вермахта генерал-полковник Кейтель и адъютант от военно-морских сил капитан первого ранга фон Путткамер.

Эскортируемый мотоциклистами и машинами с охраной черный «мерседес» медленно подъехал к внутренней гавани. Гитлер сидел неподвижно, едва касаясь спиной мягкой кожаной подушки, и неотрывно смотрел куда-то вдаль. На пирсе уже замерли ровными рядами рослые парни в черных шинелях с серебряными шевронами на рукавах и свисающими с плеч витыми шнурами. Пожимая руки, Гитлер обошел строй, вручил награды наиболее отличившимся подводникам и в своей речи подчеркнул, что именно от них зависит исход войны с Великобританией. При этих словах его серо-голубые глаза привычно вспыхнули магнетическим огнем. В тот же день Деницу было присвоено звание контр-адмирала. Он получил чрезвычайные полномочия, и его подчиненные сразу же заговорили о предстоящем выделении подводного флота из структуры ВМС и превращении его в четвертый род войск.

Уже говорилось о том, что официально Германии разрешили иметь подводные лодки общим водоизмещением 18 445 тонн — сорок пять процентов тоннажа британского подводного флота — только после подписания в 1935 году пресловутого соглашения с Англией. Проводившее политику поощрения нацистской агрессии правительство консерваторов и большинство высокопоставленных чинов Адмиралтейства, опираясь на выводы экспертов, полагали, что для строительства такого количества субмарин потребуется не менее десяти лет. Однако Германия еще в двадцатые годы в обход условий Версальского договора организовала в нескольких странах проектирование и конвейерное производство подводных лодок, а также обучение их команд и поэтому уже в 1937 году обладала несколькими флотилиями субмарин с полностью укомплектованными экипажами.

Подготовка к агрессии нашла отражение в разработанных высшим руководством германских ВМС оперативно-стратегических планах. Наиболее четко задачи предстоящих боевых операций были сформулированы в представленном Редеру и его окружению меморандуме под характерным названием «Военные действия на море против Англии». Его автор капитан второго ранга Хейе впоследствии занимал пост полномочного представителя бундестага по военным вопросам. Целый ряд документов свидетельствует также о причастности командных инстанций ВМС к разработке колониальной программы нацистской Германии с целью получить после ее осуществления в свое распоряжение базы на побережье и островах Тихого и Индийского океанов и обеспечить своим кораблям беспрепятственный допуск в Атлантику.

Меморандум Хейе лег в основу утвержденного в январе 1939 года так называемого плана «Зет». Опыт Первой мировой войны доказал, что британский флот невозможно победить в открытом бою и что гораздо целесообразнее заставить Альбион рассредоточить свои силы, воспользовавшись для этого его зависимостью от заокеанских источников снабжения. Согласно расчетам специалистов, сделанных по заданию Адмиралтейства в 1934 году, население Англии ежедневно потребляло 50 000 тонн продовольствия. Для доставки такого количества продуктов питания требовалось как минимум 150 торговых судов. К аналогичному выводу пришли и составители плана «Зет».

Программа создания мощного германского флота предусматривала строительство 10 линкоров, 4 авианосцев, 49 крейсеров, 158 эсминцев и торпедных катеров, 75 быстроходных катеров, 227 минных тральщиков и 249 подводных лодок. По-прежнему основной костяк военно-морских сил должны были составить линкоры. Германские адмиралы, подобно своим американским, британским и японским коллегам, сперва не слишком верили в эффективность действий палубной авиации и предполагали ограничить их постановкой мин и разведывательными полетами на дальнее расстояние.

Программа была рассчитана на длительный срок, и возникшая весной 1939 года угроза военного конфликта с Великобританией и Францией вынудила Гитлера конкретизировать свои намерения, исходя из реальных возможностей. Сохранился протокол его выступления на состоявшемся 23 мая в рейхсканцелярии совещании с высшими чинами вермахта. В частности он заявил:

«Будь у нас во время прошлой войны двумя броненосцами и двумя крейсерами больше и начнись битва в Скагерраке[7] утром, британский флот был бы уничтожен. Тогда бы мы поставили Англию на колени, а это означало бы конец войны.

Раньше для победы над Англией нужно было не только разгромить ее флот, но высадиться на ее территории. Раньше она могла сама себя прокормить. Теперь об этом даже речи быть не может.

Стоит отрезать Англию от источников снабжения, как она сразу же капитулирует. Нельзя с помощью одних только воздушных налетов за один день принудить Англию к капитуляции. Но после уничтожения флота ее капитуляция неизбежна.

От армии требуется занять позиции, необходимые для действий флота и авиации. Если удастся захватить Голландию и Бельгию и укрепиться там, а также нанести поражение Франции, то будет создан плацдарм для последующей победоносной войны против Англии.

С баз в Западной Франции авиация будет бомбить Англию и таким образом стянет вокруг нее узкое кольцо блокады. Остальное доделают подводные лодки…

Если армия во взаимодействии с авиацией и флотом займет важнейшие позиции, то продукция военной промышленности не будет больше бессмысленно уничтожаться в напоминающих бездонный сосуд Данаид[8] сражениях на суше, а достанутся авиации и флоту…»

Предпринятая Гитлером попытка достичь баланса сил в условиях несоответствия неумеренных притязаний правящих кругов Германии ее реальному военно-экономическому потенциалу лишь еще больше усилила разногласия между Редером и Деницем, отстаивавшими две разные по сути концепции морской войны. В сентябре 1939 года Великобритания располагала 160 подводными лодками, а в боевом строю германского флота числилось только 57 субмарин. Из них большой автономностью плавания, необходимым для военных действий в Атлантическом океане и соответствующим радиусом действия обладали лишь 22 подводные лодки типа «XII» водоизмещением 700 тонн и типа «IX» водоизмещением 1100 тонн. Остальные субмарины представляли собой «челноки» — так называли субмарины типа «II» водоизмещением 250 тонн, а также лодки, входившие в состав учебного отряда или имевшие определенные технические дефекты.

После нападения на Польшу, послужившего началом Второй мировой войны, Дениц и его окружение решили воспользоваться благоприятным моментом для доказательства преимущества своей доктрины. Они исходили из правильной в целом оценки оперативно-технических возможностей подводных лодок, но в конечном итоге, подобно сторонникам традиционной стратегии морской войны, также тешили себя иллюзиями. В штабе Деница всерьез полагали, что трехсот субмарин вполне достаточно для полной блокады Англии. Эта программа строилась на ложных предпосылках и не учитывала целый ряд военно-политических, экономических и географических факторов. Ошеломительные успехи немецких подводных лодок в первый месяц войны объяснялись в первую очередь умелой концентрацией их действий и неожиданностью ударов. К концу сентября 1939 года в результате торпедных атак был уничтожен сорок один торговый корабль общим водоизмещением 153 879 тонн. Тоннаж подорвавшихся на поставленных германскими субмаринами минных заграждениях составил 30 000 тонн. Достижения надводных рейдеров выражались гораздо более скромной цифрой — 5051 тонна.

В 1930 году США, Великобритания, Франция, Италия и Япония подписали в Лондоне договор об основных правилах ведения военных действий на море. Согласно статье 22 подводная лодка могла потопить торговое или пассажирское судно только после обнаружения на его борту военных материалов или контрабандного груза. Экипажу субмарины вменялось в обязанность позаботиться о команде и пассажирах и снабдить их достаточным количеством провианта. В 1936 году Германия присоединилась к этому соглашению. 31 августа 1939 года немецкий линкор «Шлезвиг-Гольштейн» зашел в Данцигскую бухту и на следующий день обрушил на польский военный порт Вестерплятте град снарядов из 280-миллиметровых орудий главного калибра, обозначив тем самым новый рывок Германии к мировому господству. В изданной через два дня «Директиве № 2 о методах ведения войны на море» командирам подводных лодок предписывалось руководствоваться в своих действиях нормами призового права. Уничтожение пассажирского лайнера наглядно продемонстрировало лживость и цинизм этих слов. Ведь в тот же день Редер, накануне объявления Великобританией войны вынужденный одобрить концепцию Деница, представил Гитлеру докладную записку, в которой прямо говорилось: «Командование военно-морскими силами пришло к следующему выводу: в данный момент причинить наибольший ущерб Англии можно только с помощью подводных лодок. Их командирам следует предоставить полную свободу действий и разрешить им топить все вражеские и нейтральные суда».

23 сентября 1939 года, за четыре дня до падения героически оборонявшейся Варшавы, территориальные воды Англии были объявлены запретной зоной. Любое зашедшее в них судно вне зависимости от предназначения и национальной принадлежности было заранее обречено на гибель. Этот день фактически стал началом тотальной подводной войны.

Подлинные традиции

К августу 1914 года лишь на пяти субмаринах кайзеровского флота были установлены дизельные моторы. Остальные подводные лодки были оснащены устаревшими нефтяными двигателями. Поэтому в высших сферах были просто поражены сообщением о том, что уже в первые дни войны двум подводным лодкам удалось обогнуть Британские острова. Следовательно, субмарины могли выполнять не только разведывательные функции. Еще через месяц один из немецких подводников сделался национальным героем наряду с Гинденбургом и Людендорфом.[9] Но если немецкая пресса писала о капитан-лейтенанте Веддигене исключительно в восторженных тонах, то на страницах британской печати он символизировал собой преступное легкомыслие руководителей Адмиралтейства.

22 сентября 1914 года английские броненосные крейсера «Абикур», «Хог» и «Кресси» патрулировали отведенный им квадрат неподалеку от Хук ван Холланда. Корабельные машины работали на малом ходу, за кормой белели буруны, из труб вился легкий дымок, вахтенные на мостике привычно всматривались в гонимые ветром облака, и ничто не предвещало беду. Внезапно тишину разорвал мощный взрыв. «Абикур» как бы подбросило вверх чьей-то невидимой рукой, он накренился и вскоре затонул. Успевшие выпрыгнуть за борт отчаянно гребли, пытаясь как можно дальше отплыть от бурлившей на месте корабля воронки. Командиры двух остальных крейсеров решили, что «Абикур» натолкнулся на мину. Никто не заметил пузырчатый след торпеды.

Через полчаса массивный корпус «Хога» также содрогнулся от сильного взрыва. В этот момент свободные от вахты члены экипажа поднимали на борт спасенных с «Абикура». На переполненную палубу посыпались обломки, люди в панике заметались взад-вперед. Судно повалилось набок и, сложившись пополам, быстро пошло ко дну.

Огненно-водяные смерчи, поглотившие «Абикур» и «Хог», на «Кресси» также приняли за взрывы плавучих мин. В разгар спасательных работ у левого борта крейсера в очередной раз поднялся начиненный огнем огромный столб воды. Командир «У-9» капитан-лейтенант Веддиген всмотрелся в перископ и, убедившись, что горизонт чист, передал команде поздравления с первой победой. В ответ раздались ликующие крики. Недооценка Адмиралтейством значения подводных лодок стоила жизни более чем двум тысячам британских моряков.

Уничтожение менее чем за час трех вражеских крейсеров вызвало в Германии волну эйфории. Вильгельм II даже послал Веддигену поздравительную телеграмму, а после потопления им еще одного британского крейсера наградил его высшим прусским знаком отличия — медалью «Пур ле мерит».[10]

Командование германского флота выделило, наконец, подводные лодки в отдельный класс кораблей и решило использовать их, главным образом, для прорыва созданного британскими кораблями в Северном море кольца блокады и атак направляющихся в Англию торговых судов.

На немецких верфях развернулось небывалое по тогдашним меркам строительство подводных лодок. Ни о каком недокомплекте экипажей больше даже речи не было. Вдохновленные несходившими со страниц газет красочными описаниями подвигов подводников, офицеры, старшины и матросы с надводных кораблей, ранее с нескрываемым презрением относившиеся к службе на «ныряющих посудинах», теперь буквально завалили своих командиров рапортами о переводе их на подводный флот.

В продуваемых по традиции сквозняком кабинетах Адмиралтейства известие о гибели «Абикура», «Хога» и «Кресси» произвело эффект разорвавшейся бомбы. Наконец высокопоставленные чины британского флота оправились от шока и на все военные судоверфи посыпались заказы на строительство подводных лодок. Раннее в боевом строю находилось всего несколько единиц. Было решено также вернуться к основательно подзабытой идее проводки торговых кораблей под охраной военных судов. В свое время испанцы именно так доставляли из колоний на Американском континенте в Европу золото и другие ценности. Правда, в центральном аппарате Адмиралтейства многие вначале крайне отрицательно отнеслись к этому предложению, полагая, что у отдельного корабля гораздо больше шансов прорваться к берегам Англии незамеченным. Но непрерывный рост страховых ставок и поток телеграмм из Индии, Австралии, Новой Зеландии и Южной Африки с извещениями о массовом отказе экипажей торговых кораблей доставлять в метрополию продовольствие и военное снаряжение без сопровождения, заставили адмиралов пересмотреть свою точку зрения. Позднее в Адмиралтействе был создан специальный отдел по борьбе с вражескими подводными лодками. В перечне разработанных им конкретных мероприятий значилось развитие системы патрулирования районов поблизости от портов и военно-морских баз, организация противолодочного дозора у выхода из Гельголандской бухты и даже использование субмарин для конвоирования торговых судов на дальних переходах.

К концу 1916 года германское Верховное командование окончательно пришло к выводу о невозможности уравнять мощь своего флота с противником. Если ранее германское правительство по политическим мотивам отказалось поддержать предложенный новым командующим Флотом Открытого моря адмиралом Шеером план неограниченной подводной войны, то теперь, в условиях дальнейшего истощения военно-экономических и военно-технических ресурсов и все более усиливающейся международной изоляции государств Центрального блока, было решено сделать ставку именно на эту концепцию. Согласно представленным Морским Генеральным штабом расчетам через 5–7 месяцев активных действий подводных лодок и уничтожения примерно трети тоннажа британских и нейтральных судов, Англия потерпит экономический крах и будет вынуждена капитулировать. В инструкции командирам субмарин подчеркивалось, что «какие-либо признаки принадлежности судна к государству, не входящему ни в одну из воюющих коалиций, отнюдь не являются доказательством его нейтрального статуса. Поэтому уничтожение данного судна представляется вполне оправданным». Отныне опасность угрожала даже госпитальным судам.

Командир «У-86» обер-лейтенант Патциг напряженно всматривался в ломкую линию горизонта. Едва сигнальщики доложили о появлении одиночной цели, он немедленно поднялся на мостик и теперь не сводил глаз с мелькавшей вдали черной точки. Через какое-то время она начала увеличиваться в размерах. Патциг прикрыл веки, желая дать отдых глазам, а когда открыл их, отчетливо разглядел нарисованный на борту жирной краской огромный красный крест. «Все ясно, санитарно-транспортное судно, — Патциг нервно забарабанил пальцами по поручню. — Выходит, нужно пропустить его. А стоит ли? Может, пренебречь статусом Красного Креста? Раненый враг все равно остается врагом. И потом, мы же объявили неограниченную подводную войну. Значит… значит…»

Наконец он опустил тяжелый морской бинокль и щелкнул крышкой часов. Медлить нельзя, скоро стемнеет. Обер-лейтенант постоял немного, поджав губы и судорожно сжимая кулаки. Затем приказал обоим сигнальщикам спуститься вниз. Не то чтобы Патцига мучили угрызения совести, но слишком уж его замысел противоречил всем общепризнанным нормам международного права, и лишние свидетели были ему не нужны. На мостике остались только оба помощника, Дитмар и Больдт.

— Не нравится мне это судно, — сквозь зубы пробормотал Патциг.

— Чем не нравится? Обычное госпитальное судно, господин обер-лейтенант, — ответил Дитмар. — И к тому же идет с непогашенными огнями.

— А вы посмотрите повнимательнее на его надстройки? Какие-то они странные. Уж не пушки ли в них спрятаны? Похоже, это судно — ловушка, — запальчиво, словно оправдываясь, произнес Патциг.

— Так давайте потопим его — и дело с концом, — подал голос Больдт.

— Согласен с вами, младший помощник, — с облегчением выдохнул Патциг.

Он приказал подать на палубу боезапас и зарядить носовое орудие. Дитмар и Больдт припали к прицелам. Патциг набрал в грудь воздуха и выкрикнул во весь голос:

— Огонь на поражение!

Первый снаряд лег с перелетом, подняв за кормой водяной фонтан. Второй разорвался на палубе, взметнув вверх сноп огня и множество деревянных обломков, третий проткнул борт, как карандаш бумагу.

Патциг удовлетворенно посмотрел на огромную пробоину и перекинул рукоятку машины на самый полный ход.

Разорвавшийся внутри корабля снаряд заполнил глухие коридоры возле лазарета черным дымом. Погас свет, и в темноте раздавались только крики и надсадный со смертельным надрывом кашель. Когда вспыхнуло аварийное освещение, прибежавшему начальнику госпитального судна, хирургу и медсестрам открылась страшная картина: среди трупов и искореженного железа валялись сброшенные с коек раненые в гипсе и окровавленных бинтах. Те, кто мог ходить, карабкались наверх по наполовину разрушенному трапу.

По отплывавшим от обреченного судна шлюпкам Патциг также приказал открыть огонь. Желая скрыть следы преступления, он обязал всех членов экипажа хранить молчание, распорядился не заносить в журнал боевых действий сведения о потопленном судне и даже указал в вахтенном журнале неверный курс. На борту уничтоженного немецкой субмариной 4 июня 1918 года канадского судна «Лэндовери Катл» находились в общей сложности 256 человек. Из них только 24 удалось спастись.

Осенью 1918 года стало ясно, что несмотря на ощутимый урон, нанесенный торговому тоннажу союзников и нейтральных стран, неограниченная подводная война не оправдала возлагавшихся на нее надежд. Благодаря проведенным совместно с Францией, Италией и США целого ряда крупномасштабных мероприятий Англии удалось избежать катастрофы. Резкое ухудшение военно-стратегического положения Германии сопровождалось революционным подъемом. Именно флот, считавшийся опорой кайзеровской монархии, сделался движущей силой революции, которая, по выражению Ленина, назревала не по дням, а по часам. 3 ноября произошло восстание матросов в Киле, поддержанное рабочими и солдатами. Характерно, что к нему немедленно присоединились экипажи подводных лодок, накануне возвратившиеся в Кильский порт.

Каким-то образом разведывательной службе Адмиралтейства удалось установить бортовой номер субмарины. Поэтому Патциг оказался в списке тридцати командиров немецких подводных лодок, подлежащих выдаче союзникам.

Правительство Веймарской республики отказалось выдать главных военных преступников во главе с Вильгельмом II. Но, чтобы избежать обвинений в потворстве им и не желая лишний раз раздражать членов Контрольной комиссии, оно было вынуждено отдать под суд нескольких второстепенных исполнителей преступных приказов. Патциг, воспользовавшись неразберихой первых послереволюционных лет, скрылся за границей.

В конце концов весной 1921 года Больдта и Дитмара, вновь ставшего к этому времени офицером флота, официально допросил судебный следователь.

26 июня Имперский суд в Лейпциге предъявил им обвинение в убийстве. В качестве «независимого» эксперта на процессе выступил капитан третьего ранга Заальвэхтер, завершивший свою карьеру при Гитлере в звании генерал-адмирала. Фактически он взял на себя обязанности адвоката и всячески добивался оправдательного приговора. В результате несмотря на показания свидетелей, нарисовавших ужасающую картину гибели госпитального судна, подсудимые были признаны виновными лишь в «неумышленном соучастии в убийстве» и приговорены к четырем годам лишения свободы.

После Ноябрьской революции в Германии возникло множество так называемых «добровольческих» формирований и тайных военных обществ, состоявших в основном из бывших офицеров и унтер-офицеров кайзеровской армии и флота. Проникнутые реакционными идеями, они стремились низвергнуть власть «ноябрьских преступников» — так в их среде презрительно именовали правых социал-демократов и буржуазных республиканцев — и вновь установить авторитарный режим. Вынесенный Больдту и Дитмару приговор был воспринят ими как личное оскорбление и вызвал бурю негодования. Не имея легальной возможности освободить помощников Патцига, они решили достигнуть своей цели другим путем.

2 августа 1921 года в одном из районных отделений Лейпцигской полиции зазвонил телефон. Дежурный вахмистр как раз собирался пообедать. Он с сожалением отложил в сторону пакет с бутербродами, снял трубку и согласно инструкции назвал свою должность, фамилию и расположение отделения. В мембране прозвучал взволнованный голос начальника тюрьмы на Беетховенштрассе. Чиновник потребовал срочно прислать к нему в учреждение наряд полиции.

Часом ранее под своды врезанных в глухую стену массивных кованых ворот тюрьмы въехал автомобиль. Из него вышли трое в полицейской форме и быстро направились к зарешеченному окошку служебного входа.

— Что угодно господам? — осведомился дежурный надзиратель.

В ответ рослый молодой человек с офицерскими погонами заявил, что им поручено перевезти Больдта и Дитмара в Берлин, и предъявил соответствующее предписание.

Дежурный надзиратель пробежал глазами машинописные строчки, присмотрелся к причудливой завитушке подписи и четкому оттиску гербовой печати. Вроде бы все в порядке. Но на всякий случай он решил доложить о посетителях начальнику тюрьмы. Тот немедленно позвонил в вышестоящую инстанцию и выяснил, что там ни о чем подобном не знают. Трое лжеполицейских, услышав гулкие шаги в мрачном коридоре, поспешили удалиться. Позднее выяснилось, что под личиной офицера полиции скрывался один из будущих соучастников убийства министра иностранных дел Ратенау[11] капитан-лейтенант Тилессен.

17 ноября 1921 года Больдту с помощью многочисленных сообщников удалось бежать из тюрьмы в Гамбурге, куда он был переведен по собственному желанию. По слухам, он обосновался в Колумбии и успешно занялся там коммерческой деятельностью.

22 января 1922 года из тюрьмы в Наумбурге бежал Дитмар. Он нелегально перебрался в Испанию и сразу же устроился на высокооплачиваемую должность в одном из барселонских банков. Власти сумели скрыть от общественности эту темную историю. Патциг объявился только в 1926 году. Ситуация теперь складывалась для него как нельзя более удачно. Германия уже вышла из послевоенного экономического и политического кризиса и вступила в период частичной стабилизации капитализма, достигнутой за счет ликвидации ряда социальных завоеваний Ноябрьской революции и при финансовой помощи США и Англии. По мере восстановления экономического могущества германского империализма в стране усиливалось влияние правых, реваншиствующих элементов. В этих условиях Патциг мог быть полностью спокоен за свою судьбу. Никто больше не собирался даже для проформы возбуждать против него уголовное дело. На допросе в полиции он взял всю вину на себя и заявил, что его подчиненные, как и подобает младшим офицерам, просто выполняли приказ старшего по званию.

Начальник Управления военно-морского флота адмирал Ценкер сразу же начал добиваться оправдания Больдта и Дитмара. 4 июня 1928 года на закрытом заседании Имперского суда приговор по их делу был отменен.

Дитмара на три месяца вновь приняли на службу и присвоили ему чин капитан-лейтенанта. Жалованье ему начислили с момента вынесения «несправедливого» приговора, а при увольнении в запас компенсировали «моральный и материальный ущерб» солидной суммой в 20 000 рейхсмарок. В свою очередь Больдт получил на 30 000 рейхсмарок больше. Тем самым командование военно-морским флотом республиканской Германии официально санкционировало жестокое убийство 232 ни в чем не повинных людей. Стоит ли удивляться тому, что командиры и экипажи подводных лодок нацистской Германии унаследовали эту страшную традицию и в своих действиях подражали не столько Веддигену, сколько Патцигу и потопившему «Лузитанию» Швигеру.

Скапа-Флоу

Как уже было сказано выше, за первый месяц подводной войны немецкие субмарины уничтожили 41 торговый корабль и авианосец. Тем не менее Дениц был крайне недоволен этим результатом. По его мнению, цифра потерь в тоннаже противника могла быть гораздо больше, если бы в распоряжении новоиспеченного контр-адмирала имелось не менее 300 подводных лодок. На вводе именно такого количества в боевой строй он настаивал после проведенной зимой 1938–1939 годов оперативно-стратегической игры. Возражения его высокопоставленных оппонентов обычно сводились к тому, что даже тремстам подводным лодкам не удастся существенно подорвать военно-экономическое могущество Великобритании и что Альбион всегда успеет принять эффективные контрмеры для защиты своего торгового судоходства.

Для претворения в жизнь своей концепции Деницу и его окружению необходимо было добиться поистине ошеломляющего успеха. Именно поэтому он уже в первый день войны приказал начать подготовку операции, призванной наглядно продемонстрировать подлинную боевую мощь подводного флота. Проведение устрашающей акции с далеко идущими последствиями планировалось еще в мирное время. Об этом свидетельствуют сделанные лично Деницем записи в журнале боевых действий, ставшие достоянием гласности на Нюрнбергском процессе:

«1. Возможность проникновения подводной лодки в бухту Скапа-Флоу была предметом обсуждения еще до начала военных действий. Трудно переоценить значение такого рода операции в случае ее удачного завершения.

2. Первым документом, полученным нами согласно запросу из Главного штаба ВМС, была „Оперативная разработка „Скапа-Флоу““ с обозначениями предполагаемых мест установки заграждений. Однако по ним нельзя распознать место возможного проникновения в бухту. Требуются более точные данные.

3. 8 сентября мне сообщили о том, что самолет-разведчик погоды 2-го воздушного флота еще в августе произвел аэрофотосъемку Скапа-Флоу. На переданных нам 11 сентября фотографиях изображены тяжелые и легкие корабли, стоящие на якорях к северу от Флотты и в заливе Зунд между проливами Свита и Риза.

4. С 13 по 29 сентября „У-14“ крейсировала в районе Оркнейского архипелага. Ее экипаж сумел раздобыть ценные сведения о системе установки сигнальных огней, сторожевых кораблях, батареях и режиме морских течений. Командир считает, что при отсутствии заграждений вполне реально проникнуть в Скапа-Флоу через пролив Хокса-Зунд.

5. По нашей заявке самолет 2-го воздушного флота 26 сентября ровно в 15.00 произвел аэрофотосъемку Скапа-Флоу. Фотографии дают четкое представление о проливах Клеструм-Зунд, Риза, Свита, Хокса-Зунд (частично) и Холм-Зунд, а также о бухте на подступах к Скапе и Кирквеллу. После аналитической обработки полученных сведений я пришел к следующему выводу:

а) по моему мнению, практически невозможно проникнуть через заграждения в проливах Хокса-Зунд, Свита-Саунд и Клеструм-Зунд.

б) вход в пролив Холм-Зунд прегражден только лежащим поперек фарватера пролива Кирк-Зунд, по-видимому, специально затопленным пароходом и еще одним кораблем, лежащим на дне с северной стороны. К югу от затопленных кораблей и мелководьем у острова Ламб-Холм на глубине 7 метров есть проход шириной 170 метров. Севернее также имеется небольшой проход. На побережье фактически никто не живет. Именно здесь, на мой взгляд, можно ночью проникнуть в бухту в надводном положении во время застоя воды при смене приливного течения. Все остальное целиком и полностью зависит от навигационных навыков командира подводной лодки.

6. Повторная аэрофотосъемка пролива Хокса-Зунд окончательно убедила меня в том, что любая попытка проникнуть через него в Скапа-Флоу обречена на провал.

7. С согласия главнокомандующего военно-морскими силами принято окончательное решение о проведении операции. Наиболее целесообразно провести ее в ночь с 13 на 14 октября, поскольку тогда смена приливного течения происходит в новолуние. Подводная лодка выйдет в море из Киля 8 октября. От постановки мин следует отказаться, так как полностью гарантирует успех только торпедный залп. Оснастить субмарину надлежит электрическими торпедами „Г-7“.

8. Группа „А“ под командованием обер-лейтенанта Вердера получила приказ 12 октября непосредственно перед началом операции провести воздушную разведку бухты Скапа-Флоу, чтобы успеть заблаговременно передать полученные данные командиру подводной лодки.

9. Оперирующие в непосредственной близости от Оркнейских островов подводные лодки „У-10“, „У-18“, „У-20“ и „У-23“ нужно немедленно отозвать, чтобы ни в коем случае не потревожить англичан и не дать им повода активизировать свои действия в акватории архипелага. Необходимо приложить все усилия для достижения намеченной цели.

10. 11 октября самолет 1-го воздушного флота к нашему великому сожалению без приказа появился в небе над Скапа-Флоу. 12 октября в пятнадцать часов экипаж разведывательного самолета в составе лейтенанта Неве и фельдфебелей Беме и Вольфа точно установил месторасположение авианосца, пяти тяжелых кораблей и крейсера. Затем лейтенант Неве более подробно доложил обстановку ночью в Вильгельмсхафене».

Оставалось только найти командира субмарины, достаточно хладнокровного для выполнения столь рискованного задания, обладающего военным опытом и хорошим знанием навигации. Выбор пал на капитан-лейтенанта Гюнтера Прина.

С детских лет он был одержим жаждой приключений и поэтому в пятнадцатилетнем возрасте записался юнгой на торговый корабль. Прин на собственном опыте убедился, что нет на корабле существа бесправнее матроса и что капитан очень ловко умеет обогащаться за счет команды. Но юноша не только хотел повысить свой социальный статус, но и стремился получить хорошее образование. Он экономил буквально на всем и отказывал себе в любых радостях жизни. В конце концов мечта Прина сбылась. В январе 1932 года он с блеском выдержал соответствующий экзамен и получил диплом капитана дальнего плавания. Однако устроиться на работу ему так и не удалось. Судоходство, как и все остальные отрасли экономики Германии, было поражено сильнейшим кризисом. В портах жались боками к причалам пришвартованные друг к другу суда, смолк гул корабельных машин, не визжали больше лебедки подъемных кранов и не звенели якорные цепи. Прину было только 24 года, но ему порой казалось, что жизнь уже кончилась. В 1932 году число безработных по официальным, сильно заниженным данным достигло 5,6 миллиона человек. Подобно им Прин тоже каждый день ходил отмечаться на биржу труда. В это время он начал симпатизировать нацистам и вступил в примыкавшую к НСДАП «Добровольную Службу использования трудовых резервов». В конце 1932 года она насчитывала более 20 000 человек, постоянно живших на казарменном положении. Когда в 1933 году морякам торгового флота разрешили переходить на службу в ВМС, одним из первых это сделал Прин. Он проявил себя как один из наиболее способных и благонадежных офицеров подводного флота и уже через пять лет после участия в блокаде побережья республиканской Испании получил звание капитан-лейтенанта. В середине сентября 1939 года «У-47» под его командованием вернулась из своего первого боевого похода. На верфи в Киле ее сразу же начали готовить к следующему выходу в море.

Под оперативную часть на плавбазе «Вейхзель» отвели самое просторное помещение с низким потолком и наглухо задраенными иллюминаторами. На стенах висели увеличенные в несколько раз аэрофотограммы Оркнейского архипелага и прилегающих к нему проливов, весь огромный стол занимала схема боевой обстановки в этом районе. Увидев ее, Прин сразу понял, зачем его вместе с командиром «У-14» капитан-лейтенантом Велльнером и командующим их флотилией капитаном второго ранга Зобе внезапно, в воскресенье, вызвали к Деницу. Первым по приказанию контр-адмирала заговорил Велльнер. Он показал по схеме движение своей субмарины по акватории Оркнейских островов и принялся подробно излагать детали разведывательного рейда. Дениц слушал с бесстрастным лицом, и только чуть приподнятая бровь и слегка подрагивающая на виске синяя жилка выдавали скрытое внутреннее напряжение. Офицеры его штаба, а также Зобе и Велльнер быстро обменивались репликами, вертели головами, отыскивая на схеме нужные места, оживленно жестикулировали и, по мнению Прина, походили на участников какой-то непонятной игры. Неожиданно Дениц жестом заставил всех замолчать и негромко, словно обращаясь к самому себе, произнес:

— Как вы думаете, Прин, может ли решительный и способный командир подводной лодки провести ее в бухту Скапа-Флоу и уже там атаковать противника?

Вопрос застал Прина врасплох, он не смог сразу ответить, горло сдавил спазм. Высокий, стройный Велльнер чуть улыбнулся краешками губ и отложил указку в сторону, низкорослый толстяк Зобе нахмурился, офицеры-операторы привычно вытянулись в струнку. Прин понимал, что у него сейчас есть уникальный шанс стать заметной фигурой среди остальных командиров подводных лодок. Но он также сознавал, какая страшная опасность ему угрожает. Дениц сразу же почувствовал, в каком состоянии пребывает в данный момент Прин.

— Не спешите с ответом, капитан-лейтенант, — благожелательно улыбнулся командующий подводным флотом. — Никто на вас не давит. Подумайте хорошенько на досуге и приходите завтра.

Он отвернулся и кивнул Велльнеру. Командир «У-14» с готовностью схватил указку и вновь принялся водить ею по испещренной разноцветными кружками, пунктирными линиями и стрелками схеме.

В таких ситуациях Дениц всегда использовал один и тот же тактический прием, позволявший внушить подводникам мысль о том, что у них якобы есть свобода выбора. Многие в душе прекрасно понимали, что от них ничего не зависит и что в случае необходимости Дениц заговорит другим тоном. Однако они были воспитаны в традиции беспрекословного выполнения приказа. Кроме того, никто из них не желал прослыть трусом.

Всю ночь Прин беспокойно ворочался на узкой жесткой койке в одной из кают плавбазы. При мысли о сетях минированных бонов, преграждавших вход в «Спальню флота его королевского величества», вбитых в грунт частоколах, патрульных самолетах, сторожевиках и тугих снопах прожекторных лучей сердце тревожно колотилось, а пальцы нервно подрагивали. В конце концов Прин пришел к выводу, что другой такой возможности отличиться у него уже никогда не будет. Поэтому на следующий день он доложил Деницу о своей готовности отправиться в Скапа-Флоу. После короткого совещания была назначена точная дата выхода в море.

Команда «У-47» сразу поняла, что ей предстоит необычный поход. На борт субмарины приняли дополнительный запас продовольствия, парогазовые торпеды «Г-7а» заменили электрическими подводными снарядами. Прин вникал в каждую мелочь и немилосердно распекал подчиненных за малейший промах, чуть ли не ежеминутно срываясь на крик. Из-за чрезмерной суровости он не пользовался особой популярностью у рядовых членов экипажа и порой даже внушал им страх.

За несколько часов до выхода в море Прин пригласил к себе старшего помощника, обер-лейтенанта Эндраса и штурмана Шпара, подробно рассказал им о боевом задании, приказал провести пристрелку торпедных аппаратов и ни при каких обстоятельствах не нарушать режим секретности. Впрочем, оба офицера не нуждались в дополнительных объяснениях. За шесть лет нацистской диктатуры немцы в большинстве своем хорошо знали, как функционирует ее репрессивный механизм.

На подходе к Оркнейскому архипелагу погода ухудшилась. По небу мчались рваные облака, черная металлическая коробка заваливалась то вправо, то влево, но затем опять выпрямлялась, словно живое существо, упрямо не желавшее подчиняться напору стихии.

— Всем вниз! Погружение!

Под громкое шипение выпускаемого из балластных цистерн воздуха Прин последним влез в стальной колодец входной шахты и в центральном посту вызвал по переговорной трубе всю команду в носовую часть.

— Экипаж явился в полном составе! — четко отрапортовал Эндрас… — Присутствуют три офицера и тридцать шесть старшин и матросов!

Прин обвел глазами столпившихся в тесном помещении людей так, будто видел их впервые, поморщился от неприятного запаха щелока и жженой пробки и деланно-равнодушно объявил:

— Внимание! Сегодня ночью мы попробуем войти в Скапа-Флоу! Сейчас главное — соблюдать тишину! Не забудьте обернуть сапоги тряпками! А пока всем свободным от вахты отдыхать!

Время шло невыносимо долго. «У-47» с тихим скрежетом медленно ползла по грунту. Прин лежал неподвижно, в очередной раз пробегая мысленным взором по оперативной карте Северного моря. Сведения о приливно-отливных течениях и заграждениях в заливе Зунд, его глубине в различных местах и затопленных кораблях настолько врезались в память, что он порой даже, как ни странно, ощущал их физическое присутствие. Прин не только забыл про страх, но, напротив, с нетерпением ожидал начала операции. Ведь ни кому-нибудь, а именно ему, обычному капитан-лейтенанту, выпала честь отомстить за то унижение, которое претерпел в Скапа-Флоу считавшийся национальной гордостью германский Флот Открытого моря. 21 июня 1919 года на внешнем рейде крупнейшей британской военно-морской базы были затоплены собственными командами переведенные сюда ранее немецкие военные корабли. Если теперешняя акция окажется успешной, фамилия ранее никому не известного командира «У-47» навсегда будет овеяна славой. Если же нет… Прин повертел головой, боясь даже думать о неудачном исходе операции. Нет-нет, все будет в порядке. В его лице «папаша Дениц» сделал правильный выбор.

Прин сидел сейчас прямо, едва касаясь лопатками переборки. Затекшая спина хрустнула при резком движении. Он с удовольствием размял бы ноги, но свободного пространства в крохотной округленной каюте, похожей на опрокинутую набок консервную банку, оставалось только полтора шага в длину и столько же в ширину. Остальное место занимали маленький письменный стол с ввинченными над ним в стену магнитным компасом, глубиномером, раструбом переговорной трубы и узкий платяной шкаф. Прин тяжело вздохнул и, прищурившись, взглянул на круглые судовые часы с зелеными фосфоресцирующими стрелками и цифрами. Шестнадцать часов. Из-за полузадернутой плюшевой портьеры послышались тихие шаркающие шаги. Два кока, Вальц и Мантик, обернув тряпками обитые гвоздями подошвы, разносили обед. Члены экипажа с явной неохотой черпали ложками с выбитой на черенках свастикой густой рыбный суп. Напряженное ожидание отбило у них всякий аппетит.

В четверть восьмого вечера инженер-механик Вессельс приказал запустить трюмные помпы и завести электродвигатель. Субмарина поднялась на перископную глубину. Но разглядеть что-либо было совершенно невозможно. Окуляр перископа будто залило черной тушью.

— Всплываем!

Море успокоилось и встретило лодку не огромными пенистыми валами, а пологими волнами. Ветер ослаб и больше не швырял в лицо соленые брызги. Внезапно призрачный свод вечернего неба озарился яркими всполохами. Повсюду над горизонтом появлялись и исчезали блики рубинового и изумрудного цветов. Северное сияние — довольно редкое явление в этих широтах — возвещало о наступлении ночи.

Внизу надсадно рокотал дизель, гудели вентиляторы, нагоняя в отсеки свежий воздух. Прин с отрешенным видом застыл на мостике… «Неужели из-за проклятого Северного сияния придется отменить операцию? — уныло размышлял он. — Риск, конечно, очень велик, но, с другой стороны, именно в это время можно, прижимаясь к берегу, по мелководью пробраться в Скапа-Флоу. Потом ситуация изменится…»

Под ногами завибрировала палуба. Команда ждала от него решения. Прин насупился, судорожно сжал поручень и хриплым от волнения голосом выкрикнул:

— Идем в Скапа-Флоу!

Острый форштевень резал воду как нож масло, оставляя по бокам снежно-белые полосы пены. Ярко-зеленый луч, рассекавший темный бархат неба, сменился огромной огненно-красной змеей, ежесекундно меняющей форму и создающей ощущение нереальности окружающего мира. Потом в вышине засияла сверкающая ослепительным блеском корона. При такой игре красок звезды как-то тускнели и терялись. Лодка шла узким, извилистым проходом. Северное сияние окрасило в серебристый цвет вершины высоких отвесных скал. Преграждавшие фарватер Зунда затопленные корабли своими очертаниями напоминали большие, расплывчатые пятна.

Течение подхватило «У-47» и с силой швырнуло вперед. Прин вдруг почувствовал себя бредущим с завязанными глазами по краю пропасти. Лишь благодаря ловкому маневру лодке удалось в последний момент избежать столкновения с одним из покоящихся на дне залива судов.

— Ну вот и все! Мы в Скапа-Флоу! — торжествующе выдохнул Прин.

На фоне озаренного меркнущим Северным сиянием неба отчетливо вырисовывались темные силуэты двух кораблей. Прин сразу определил, что перед ними линкор «Ройял Оук», наполовину прикрывший огромным корпусом линейный крейсер «Рипалз».

Командир «У-47» был вынужден произвести торпедную атаку по перекрывающим друг друга целям. О выходе на другую дистанцию выстрела не могло быть даже речи. В любую минуту противник мог обнаружить субмарину.

Из носового отсека доложили о готовности всех четырех торпедных аппаратов к стрельбе. Эндрас, занимавший также должность командира минно-торпедной части, буквально впился глазами в счетное устройство. Из переговорной трубы раздался властный голос Прина:

— Пли!

Три сильных толчка встряхнули лодку так, что из баков чуть не выплеснулся электролит. Турбонасосы тут же подали в цистерны воду, возмещая субмарине потерю веса. Сквозь шипение сжатого под большим давлением воздуха, громкое позвякиванье корпуса и шорох водяных струй за бортом пробился отчаянный крик торпедиста:

— Из третьего аппарата торпеда вышла не полностью!

— Включаю секундомер, — скороговоркой пробормотал Шпар и расслабленно облокотился на штурманский стол.

Через несколько секунд прогремел взрыв. Почти у самого борта линкора поднялся каскад воды.

«Мимо, — устало подумал Прин, как обычно ощущая в такие минуты легкое головокружение и покалывание в кончиках пальцев. — Остальные две тоже прошли мимо».

Гул взрыва не потревожил царившую в святая святых британского флота тишину. Над бухтой не заметались лучи прожекторов, не зазвучал торопливый стук корабельных машин противолодочных катеров.

Причины столь странного поведения британских адмиралов объяснил Черчилль в своем выступлении в палате общин 8 ноября 1939 года. Оказывается, никто из них даже в мыслях не предполагал, что вражеская подводная лодка сумеет отыскать лазейку в сложной системе заграждений, преодолеет сильное, с водоворотами течение и проникнет в Скапа-Флоу. Поэтому они решили, что в небо над бухтой прорвались немецкие самолеты. Пока часть команды занимала боевые посты под броневыми колпаками управления зенитным огнем командир линкора вместе с группой офицеров и матросов по приказу адмирала — начальника базы — лихорадочно искал внутри корабля неразорвавшуюся бомбу.

Отсутствие каких-либо признаков боевой тревоги побудило Прина дать второй залп.

— Товсь!

Освободившись вновь от четырех торпед, «У-47» едва не всплыла, но боцман сумел удержать ее на нужной глубине. Два тонких буруна, как бы прочерченные по морской ряби, устремились прямо к носовой части линкора. Грохот сдвоенного взрыва заставил невольно пригнуться. Закованный в броню корпус «Ройял Оука» содрогнулся от мощного удара и окутался облаками черного дыма и пара. Пораженный корабль резко накренился на левый борт. С надстроек и башен на стальную палубу посыпались зенитные установки, арматура и оборудование, убивая и калеча людей. В огромный, с рваными краями брони пролом потоком хлынула забортная вода, с ревом заполняя нижние помещения линкора. Крен стремительно нарастал, и через несколько минут «Ройял Оук» погрузился в морскую пучину. Погибли 824 человека.

На этот раз сразу же после взрыва взвились ракеты, ставившие в небе красные точки и при падении оставлявшие за собой мгновенно исчезавшие красные нити. К воде, то скрещиваясь, то разбредаясь, как щупальца, потянулись лучи прожекторов, с протяжным, ноющим на одной ноте гулом завелись двигатели сторожевиков.

Прин удовлетворенно улыбнулся, оторвал лицо от резинового надглазника окуляра и приказал старшине машинистов вертикальных рулей развернуться и на среднем ходу плыть обратно.

Расстояние до выхода из Скапа-Флоу неуклонно сокращалось. Казалось, еще немного — и «У-47» вырвется из узкого пролива Кирк-Зунд. Гудели дизели, натужно рокотали электромоторы, ровным гулом настраивая на спокойный лад. Внезапно сзади показался сторожевик. На субмарине все замерли в томительном ожидании воя снарядов и визга осколков. Однако катер вдруг отвернул в сторону и шум его винтов быстро замолк вдали. В заливе лодку подхватил водоворот, швырявший ее в разные стороны. На берегу неожиданно вспыхнули автомобильные фары и, не высветив субмарину, погасли. Перемалывая бурлящую воду винтами, лодка все дальше и дальше уходила от места атаки и, едва не врезавшись кормой в причал, вышла, наконец, на спасительный простор Северного моря.

Адмиралтейство в очередной раз жестоко поплатилось за недооценку возможностей противника. Выяснилось, что оно даже не слишком настаивало на выделении казначейством ассигнований на приобретение дополнительного количества брандеров и их затопление в проливе между островами Мейнленд и Ламб-Хольм. Британский Флот Открытого моря понес бы гораздо большие потери, если бы буквально за день до появления в Скапа-Флоу немецкой субмарины значительная часть его кораблей не была переведена на другую базу.

Сам факт проникновения «У-47» в Скапа-Флоу свидетельствовал о хорошей тактической подготовке экипажа и превосходном знании навигации ее командиром. Прин, несомненно, проявил себя способным офицером, умевшим сохранять хладнокровие даже в самых опасных ситуациях. Но высокопоставленные чины германских ВМС прекрасно понимали подлинное значение такого рода акций и отнюдь не надеялись, что их успешное проведение в конечном итоге повлечет за собой крах Британской империи. Просто «операция Скапа-Флоу» придала необходимую Деницу и его ближайшему окружению значимость и еще больше укрепила позиции сторонников подводной рейдерской войны. Они умело использовали в своих целях устроенную в связи с благополучным возвращением подводной лодки шумную пропагандистскую кампанию.

После торжественной встречи команды «У-47» Редер сообщил Прину, что фюрер желает лично принять его вместе с помощниками, штурманом, инженером-механиком и еще несколькими членами экипажа. Кортеж автомобилей на полной скорости промчался по улицам Киля, направляясь к аэродрому, где пассажиров уже ожидал трехмоторный самолет с заранее заведенными моторами.

Громадное, окруженное массивными четырехгранными колоннами и облицованное мрамором здание новой рейхсканцелярии произвело на Прина неизгладимое впечатление. Но еще больше его поразил обставленный с показной роскошью обширный кабинет «фюрера и рейхсканцлера Великой Германской империи», а особенно застилавший пол ковер с длинным ворсом, напоминавшим шкуру неведомого сказочного чудовища. Члены экипажа выстроились вдоль стены на равном расстоянии друг от друга. Чисто выбритый, аккуратно причесанный, в тщательно выглаженной и безупречно сидящей парадной форме, благоухающий дорогим одеколоном Прин никак не походил на еще вчера сошедшего на пирс моряка в измятом темно-синем бушлате с воротником из искусственного меха и заросшим густой щетиной лицом.

Обычай не бриться до возвращения на берег немецкие подводники позаимствовали у пиратов. Когда Гитлер внезапно появился из задней двери напротив парадного входа, капитан-лейтенант первым выбросил вперед правую руку, одновременно выкрикнув партийное приветствие:

— Хайль Гитлер!

Фюрер вяло махнул ладонью в ответ. Поздоровавшись с каждым из присутствующих за руку, он привычно сцепил пальцы под животом и несколько минут судорожно подергивал неестественно белым кончиком широкого носа, словно к чему-то принюхиваясь, а затем разразился речью, в которой не преминул подчеркнуть, что «операция Скапа-Флоу» по своей значимости вполне сопоставима с успехами сухопутных войск в польской кампании. После этих высокопарных слов никто уже больше не сомневался в том, что Прину будет вручен Рыцарский крест. Командир «У-47» стал первым офицером военно-морских сил Третьего рейха, удостоившимся столь высокой награды.

Он сделался героем бесчисленных статей и радиопередач, авторы которых называли его «вторым Веддигеном», олицетворявшим несокрушимую мощь германского подводного флота. Фотографии маявшегося когда-то в поисках работы бывшего капитана дальнего плавания висели теперь чуть ли не в каждой деревенской школе. Геббельс призвал офицера внести свою лепту в воспитание молодежи в духе восторженного отношения к войне. Капитан-лейтенант охотно откликнулся на просьбу всемогущего министра пропаганды и гауляйтера Берлина и начал регулярно выступать в лагерях Гитлерюгенда. Уже в конце года был издан подробный рассказ о рейде в Скапа-Флоу, написанный под диктовку Прина одним из сотрудников военно-пропагандистского аппарата вермахта. Позднее, когда фамилию прославленного командира «У-47» было запрещено упоминать в прессе и радиопередачах, высказывались самые невероятные предположения о постигшей его участи. Слишком тесно связал он свою судьбу с судьбами правителей нацистской Германии.

«Странная война» на море

Зимой 1939–1940 годов у экипажей немецких подводных лодок возникли новые трудности. Зимние штормы, снеговые заряды, закрывавшие небо и море непроницаемой белой завесой, и постоянные туманы вынуждали офицеров и матросов напрягать все силы, не позволяя даже на минуту расслабиться. Ломались антенны и леерные стойки, у торпед замерзала вода в вырезах вертушек инерционных ударников, наросты льда превращали палубы в настоящий каток, окуляры перископов покрывались изморозью.

Для борьбы с подводными лодками Адмиралтейство, как и в Первую мировую войну, широко использовало суда-ловушки. Специалисты непрерывно совершенствовали гидролокатор «Асдик», пока не оправдавший возлагавшихся на него надежд. Капитанам торговых кораблей было приказано ни в коем случае не включать в темноте огни, чаще менять курс и плыть зигзагами. Порой эти суда даже таранили всплывшие субмарины. Но Адмиралтейство в начальный период войны так и не смогло разработать эффективную систему охраны морских коммуникаций.

К декабрю 1939 года вдоль всего восточного побережья Англии и в Дуврском проливе, а впоследствии также между Гебридскими и Фарерскими островами были установлены многочисленные минные заграждения, поскольку из общего объема экспортируемых и импортируемых Альбионом товаров 67 процентов перевозилось именно через этот район.

Все эти меры в сочетании с применением пусть даже в ограниченном количестве, из-за нехватки миноносцев, кораблей охранения привели к сокращению потерь Великобритании в торговом тоннаже. Лишь в феврале 1940 года немецким субмаринам удалось превысить итоговую цифру первых месяцев войны, потопив 45 кораблей обшей грузоподъемностью 196 566 тонн.

Ресурсы Великобритании и Франции в совокупности превосходили военно-стратегический потенциал гитлеровской Германии, в то время еще не готовой к длительной войне. Однако правительства этих государств не отказались от намерений добиться сговора с Третьим рейхом и направить его агрессию против СССР. Война на Западе, получившая ироническое название «сидячей», или «странной», в сущности представляла собой своеобразное продолжение нацеленной на «умиротворение» агрессора мюнхенской политики. На суше 142 англо-французские дивизии, закрепившись на линии Антверпен — Седан, противостояли 135 немецким дивизиям и вплоть до мая 1940 года не предпринимали никаких попыток перейти в наступление. Верховное командование союзников не пожелало хоть как-нибудь облегчить положение героически сражавшейся Польши и отказалось от плана минирования подходов к Балтийскому морю. На протяжении семи месяцев военные действия на морских просторах сводились в основном к крейсерским операциям и рейдам подводных лодок.

Правящие круги западных держав, за исключением отдельных представителей, никак не желали понять, что агрессивная политика гитлеровской Германии обусловлена несоответствием между достигнутым накануне войны уровнем экономического развития и сферой ее империалистического господства. Так, выступая 23 мая 1939 года перед высшим генералитетом, Гитлер откровенно заявил: «Наш восьмидесятимиллионный народ успешно справился с идеологическими проблемами. На повестке дня теперь решение экономических задач… Это невозможно сделать без вторжения на территорию других государств или захвата чужой собственности». Именно стремление к гегемонии на Европейском континенте, изначально присущее германскому империализму, побудило нацистского диктатора развязать Вторую мировую войну. Оккупационный режим сотрудники ведомства Геббельса лицемерно назвали «новым порядком». Народам Европы он не принес ничего, кроме национального и социального гнета, беспощадного террора, полного бесправия и произвола. Свой вклад в его установление внесли и немецкие подводники.

Как и в Первую мировую войну, пропагандистская шумиха, устроенная в связи с достижениями наиболее отличившихся подводников, была использована для разжигания военного психоза и пробуждения у командиров и экипажей остальных субмарин наступательного духа. От них требовали «добиться наивысших показателей». «Рекордсменов», как правило, награждали Рыцарским крестом.

Первым рекордную цифру в 100 000 тонн превысил капитан-лейтенант Шульце. За ним последовали Хартман и Ролльман. Кавалеры Рыцарского креста по традиции принадлежали к «элите нации» и уже поэтому резко выделялись среди остальной откровенно презираемой нацистскими идеологами «людской массы». Но можно ли говорить о «доблестных рыцарях-подводниках», когда этот крест был также вручен Лемпу?

Ради получения одной из высших наград рейха командиры субмарин не щадили ни себя, ни подчиненных. Зачастую они доводили их до полного изнеможения. Ведь вахту приходилось нести и в лютый холод и в сильный шторм.

Вахтенный механик перевел пусковой рычаг на полные обороты, взревела корабельная машина, за кормой бешено завертелись лопасти гребного винта, и буксир медленно двинулся вдоль пирса Кильского порта, разламывая ударами корпуса ледяное поле на множество сразу же уносимых в море кусков. Пробившись к одиноко стоявшей у причала субмарине, он подцепил ее и потащил в сторону Хольтенау. На протяжении всего перехода по Северному каналу из-за адского шума, вызванного грохотом раскалывающихся льдин, с лязгом и скрежетом трущихся о борта лодки, и непрерывных гудков буксира члены экипажа совершенно не слышали друг друга и изъяснялись в основном жестами.

На подходе к расположенному в устье Эльбы Брюнсбюттелю лодку заперли в шлюз, потом приподняли и выпустили прямо в открытое море, где на нее немедленно обрушились гигантские волны. Они так круто заваливали субмарину на бок, что порой казалось, будто она уже никогда не вернется в прежнее положение. Форштевень упорно разрубал бурлящие пенистые валы, иногда, как футбольный мяч, швырявшие лодку из стороны в сторону. Термометр показывал десять градусов ниже нуля.

Непрекращающаяся буря вынудила командира переждать непогоду в Гельголанде. Подводники по старинке называли эту военно-морскую базу «скалой, наполненной горючим».

Через два дня шторм несколько ослаб, и лодка в экономичном режиме под рев волн и завывание ветра двинулась в свою операционную зону. Кренясь с борта на борт и натужно скрипя корпусом, веретенообразная стальная махина медленно продвигалась к цели. Заметно потеплело, и столбик на термометре поднялся до трех градусов ниже нуля, однако рубка, палуба, орудие и нити антенн по-прежнему покрывались ледяной коркой. Свободные от вахты матросы упорно сбивали ее топорами, молотками и гаечными ключами. В конце концов командир понял, что нужно просто регулярно уходить на перископную глубину и тогда встречные водяные потоки полностью смоют лед. Через несколько дней мучительного плавания субмарина вышла за заданную позицию к северо-западу от побережья Шотландии.

Атлантика словно ошалела от шквальных ветров и внезапно обрушившегося на нее снегопада. Но уже чувствовалось смягчающее влияние Гольфстрима. Несколько дней лодка безрезультатно крейсировала в бушующем море. Наконец сигнальщик прохрипел сдавленным голосом:

— Слева по борту дымок!

Стремительно взлетая на волнах и лихо накреняясь, лодка ринулась вперед. Однако расстояние между ней и вражеским судном почти не уменьшалось. У привязанного страховочным линем к перископной тумбе сигнальщика лицо опухло от режущих ударов ветра, глаза покраснели, борода и брови были усеяны льдинками. 88-миллиметровое орудие фактически превратилось в пузырчатый кусок льда. Но командир наотрез отказался хотя бы раз уйти под воду для оттаивания корпуса. Одержимый честолюбием, он хотел как можно скорее выйти на дистанцию огня.

Наконец настал желанный для него миг. Субмарина скрылась под белыми гребнями волн, мотор бесшумно подал наверх перископ. Командир откинул эбонитовые рукоятки наведения и не поверил своим глазам. Сквозь мутную пелену брызг и серо-зеленой накипи отчетливо просматривались два грузовых судна общим водоизмещением приблизительно 1400 тонн. Впереди между белопенными валами раскачивался на бортовой волне сторожевой корабль. Командир приказал немедленно убрать перископ.

— Дьявольщина! — негромко выругался он. — Выходит, нам придется атаковать их средь бела дня. А лодку каждую секунду швыряет то вверх, то вниз. Нас и слепой заметит.

Но желание попасть в число «рекордсменов» возобладало, и командир, помедлив минуту-другую, скомандовал:

— Боевая тревога!

В пересечении нитей прицела оказался самый большой транспорт. Расстояние до него пока еще превышало 400 метров. На всякий случай командир велел приготовить к стрельбе два аппарата.

— Залп… с интервалом в четыре секунды!

— Первая вышла!

— Вторая вышла!

— Ныряем! — крикнул инженер-механик, и все, кто мог, бросились в носовую часть для придания ей дифферента. Прошло несколько секунд. Командир покосился на стрелки приборов. Неужели промахнулись? Или торпеды опять застряли в аппаратах. Внезапно послышался режущий уши шум винтов, и «Асдик» своими «дьявольскими коготками» начал скрестись в борта лодки. От мерного постукивания по корпусу сердца членов экипажа сжимались в предчувствии гибели. Штурман отвел глаза от вращающегося диска эхолота и вопросительно посмотрел на командира.

— Полная тишина! Никому не двигаться! — передал капитан-лейтенант по трубам в отсеки.

Сквозь стальную оболочку и толщу воды донеслись оглушительные разрывы глубинных бомб, последний из которых прогремел совсем рядом. Лодку встряхнуло так, что корма мгновенно провалилась вниз и стоявших подводников бросило на переборки, с которых посыпалась искромсанная в труху пробка. Со звоном разбились стеклянные колпаки осветительных плафонов, на электрощите вылетели предохранители, и отсеки погрузились в темноту.

— Вода! — раздался отчаянный крик.

— Где инженер-механик? — рявкнул командир.

— Здесь!

— Уходим на глубину!

Тьму прорезали мечущиеся лучики карманных фонариков.

— Уже восемьдесят метров, — тяжело дыша, пробормотал инженер-механик.

— Опускаемся еще ниже!

У рулевых-вертикальщиков пот заливал глаза, мокрые робы прилипли к разгоряченным телам.

Кто-то включил аварийное освещение.

Сторожевик сбросил новую серию бомб, с громким бульканьем погрузившихся в воду. Один за другим прогрохотали шесть взрывов.

— Немедленно сообщите о повреждениях в центральный пост! — потребовал инженер-механик.

Через какое-то время выяснилось, что треснули стекла манометров, главный электромотор работал с перебоями, вышел из строя гирокомпас и нарушена герметичность забортных клапанов.

Субмарина чуть покачивалась на глубине в 130 метров. Корпус трещал под напором мощного слоя воды, спрессованный воздух давил на уши, ломило в висках, надсадный кашель разрывал грудь.

— Что с аккумуляторными батареями?

— В порядке! — прозвучал из электроотсека взволнованный голос.

Все облегченно вздохнули. Если бы из баков выплеснулся электролит и смешался с плещущейся в трюмах морской водой, внутри лодки заклубились бы облака ядовитого хлора и ни у кого не было бы шансов остаться в живых.

Субмарина со скоростью 2 мили в час двигалась вперед. Взрывы постепенно замолкли. После заделки пробоин и магистрального трубопровода системы подачи сжатого воздуха, вода, уже залившая железный настил пола, спала и инженер-механик распорядился начать всплытие. На поверхности грозно вздымались волны и бушевал ветер, насвистывая и завывая на все лады. Командир скрепя сердце отправил командующему подводным флотом радиограмму с настоятельной просьбой разрешить им досрочно вернуться на базу. В ответ Дениц приказал «оставаться в отведенном квадрате до тех пор, пока вас не сменят, ибо противник везде и всюду должен постоянно чувствовать наше присутствие». На третий день в перекрестье прицела попало одинокое судно водоизмещением 2500 тонн. После попадания торпеды оно камнем пошло на дно. Никто из команды не успел добраться до шлюпок.

Эта лодка вместе с еще пятью субмаринами должна была, по выражению одного из нацистских журналистов, «держать Англию в напряжении и заставить ее перестать кичиться мощью своего военно-морского флота». От них лишь требовалось продемонстрировать могущество Германии. Поэтому они не добились сколько-нибудь значительных успехов. У многих возник вопрос, не приберегает ли военно-политическое руководство Третьего рейха остальные субмарины для участия в очередной агрессивной акции?

Нападение на Данию и Норвегию

Никто кроме командования не понимал, почему в конце марта 1940 года в Киле и Вильгельмсхафене скопилось такое огромное количество боеспособных подводных лодок. Их экипажам, а также командам линкоров, крейсеров и эсминцев были запрещены отпуска. Однако им разрешалось сходить на берег и оставаться там ночью дольше положенного срока.

В результате резко снизились потери союзников в торговом тоннаже. Если в феврале грузоподъемность потопленных кораблей в совокупности составляла 226 920 тонн, то в марте этот показатель снизился до 107 609 тонн. Из общего числа на долю подводных лодок приходилось только 62 781 тонна.

В первые дни апреля все немецкие субмарины отправились в боевое плавание. Как и в начале войны, их командиры перед выходом в море получили запечатанные конверты, вскрыть которые разрешалось лишь после получения по радио кодового сигнала.

Небо плотно обложили иссиня-черные, разлохмаченные ветром тучи. Море с однообразным рокотом покорно расступалось под заостренными форштевнями. В промежутке между 5 и 8 апреля лодки вошли в операционные зоны. Неожиданно море не на шутку разбушевалось. Дул сердито насвистывающий порывистый ветер, крутобокие валы с грохотом разбивались об основания рубок и окатывали мостики ледяным дождем, град со снегом надолго закрывали горизонт, заставляя сигнальщиков до боли напрягать слезящиеся глаза. Подлодкам запрещалось «до поступления радиосигнала поражать какие-либо морские цели и выходить в эфир». Следовало также всячески избегать встреч с нейтральными и рыболовецкими судами.

9 апреля ситуация окончательно прояснилась. В этот день в наушниках радистов прозвучал, наконец, пароль и были немедленно вскрыты конверты с оттиснутым по черной полосе готическими литерами грифом «Совершенно секретно! Только для командира!» Боевым единицам подводного флота приказывалось оказать содействие в оккупации Дании и Норвегии.

Захват двух скандинавских стран был предусмотрен программой Германии, давно зарившейся на их природные богатства. Аннексия Норвегии была обусловлена еще и стремлением обеспечить бесперебойные поставки через ее территорию из Швеции железной руды. Именно поэтому за порт Нарвик развернулись впоследствии такие ожесточенные бои. Кроме того, создание на Скандинавском полуострове военно-морских и военно-воздушных баз укрепляло стратегические позиции гитлеровской Германии в войне с Англией.[12] Для подготовки нападения на Советский Союз также требовалось укрепить северный фланг. В свою очередь правящие круги Великобритании и Франции рассчитывали расширить за счет скандинавских государств собственную политическую и военно-экономическую базу и под предлогом оказания помощи режиму Маннергейма едва не вмешались в завершившийся в марте 1940 года советско-финляндский военный конфликт. Но даже после подписания воюющими сторонами мирного договора они не отказались от намерения развязать войну против СССР. Характерно, что вторжение немецких войск в Данию и Норвегию не помешало французскому правительству всерьез обсуждать план бомбардировки бакинских нефтепромыслов.

В Главном штабе ВМС прекрасно понимали, что контроль над норвежскими портами не только позволит перейти к гораздо более активным действиям по разгрому конвоев противника в Атлантическом океане, но и не даст соединениям британских линейных кораблей блокировать значительно уступавший им по численности надводный флот рейха в «мокром треугольнике» Немецкой бухты. В представленном Редером 10 октября 1939 года Гитлеру меморандуме прямо говорилось о необходимости включения Скандинавии в «зону оперативной ответственности германских ВМС».

Над Копенгагеном сияло голубизной бездонное мирное небо, по искрящейся солнечными бликами морской глади бежали белые барашки. Высокопоставленный чиновник военного министерства держал руль своего авто правой рукой, положив левую на дверной проем. Имея в запасе много времени, он не особенно торопился на службу. Офицер блаженно щурился, откинувшись на кожаную спинку сидения, и вдруг вздрогнул, услышав грозный окрик: «Стоять! В городе немецкие войска! Предъявите документы».

От неожиданности он резко крутанул руль, и автомобиль, не снижая скорости, едва не вылетел на обочину. Форма на патрульных была изрядно помята, воротники расстегнуты, и офицер принял их за подгулявших отпускников.

— Ну погодите, идиоты! — гневно закричал он. — Вы у меня еще насидитесь на гауптвахте!

В ответ по капоту дробно простучала автоматная очередь. Солдаты диверсионного подразделения абвера[13] «Бранденбург», уже захватившие королевский дворец Амалиенборг, перекрывали теперь улицы датской столицы.

Незадолго до этого инцидента германский посол в сопровождении военно-воздушного атташе, грубо нарушив правила дипломатического этикета, без предварительного уведомления приехал на виллу министра иностранных дел Дании.

— Только что, — посол мельком взглянул на часы, — вермахт перешел границу и начал оккупацию вашей страны.

— Через несколько минут, — добавил военно-воздушный атташе, — над Копенгагеном появятся немецкие бомбардировщики. Любая попытка сопротивления обойдется датчанам очень дорого.

Тактика запугивания, успешно применявшаяся нацистами в предвоенный период, в данной ситуации также полностью оправдала себя. Немецкие оккупанты не встретили ни малейшего противодействия со стороны датской армии.

В фиорд Осло германские корабли вошли, замаскировавшись под британские торговые суда. Немецким войскам с помощью «пятой колонны» во главе с майором в отставке Видкуном Квислингом удалось захватить стратегические объекты норвежской столицы. Однако в других городах сформированная по милицейскому принципу норвежская армия оказала захватчикам ожесточенное сопротивление.

Служившему на подводном флоте Третьего рейха едва ли не с первых дней его создания и потому заслуженно считавшемуся одним из самых опытных боевых офицеров капитан-лейтенанту Шютце Дениц приказал направиться в западный фиорд Нарвика и перекрыть вражеским кораблям доступ в гавань.

Ранее десять эсминцев под командованием коммодора[14] Бонте доставили туда передовой отряд горных стрелков, которым было поручено закрепиться в порту и отражать атаки противника. Предполагалось, что позднее на транспортных судах и наземным путем им будет доставлено тяжелое вооружение.

Шютце хмуро посмотрел на штурмана, прокладывавшего по карте циркулем ломаную линию курса. Риск был очень велик, и не только потому, что берег фиорда едва просматривался сквозь снежную круговерть. В любую минуту из нее мог вынырнуть вражеский корабль, и тогда субмарину уже ничто не спасет.

Шютце сел на маленькую табуретку, похожую на велосипедное сиденье, слегка пригнулся и заглянул в окуляры перископа. Сквозь низко стелющуюся, сгущавшуюся возле затейливой бахромы берега и уступов скал снежную завесу разглядеть что-либо можно было только на расстоянии 50 метров. Капитан-лейтенант завертел верньер настройки. Он очень рассчитывал на эффект неожиданности. Главное, чтобы эсминцы после высадки десанта как можно скорее покинули узкий фиорд.

По мере продвижения лодки по фарватеру видимость постепенно улучшалась. Проход просматривался теперь уже на 80-100 метров, и в редеющей белой пелене вырисовывались более четкие силуэты голых, припорошенных снегом скал. Когда субмарина дошла до середины фиорда, Шютце приказал снизить скорость.

— Опустить перископ! Начинаем всплытие!

— Слушаюсь, господин капитан! — гулким эхом отозвался от переборок ответ боцмана, сидевшего возле поста погружения и всплытия.

Лодка мерно покачивалась на пологих волнах. Шютце стоял на мостике, широко расставив ноги, и чем-то напоминал изготовившегося к прыжку хищного зверя. С угрюмого, без единого просвета неба непрерывно сыпался снег, залепляя окуляры биноклей и вынуждая сигнальщиков постоянно протирать их замшей. Прошел час, потом другой.

Внезапно лодку сильно качнуло набежавшей со стороны Нарвика волной. Все стоявшие на мостике вздрогнули, словно пораженные электрическим током.

— Один прошел, — поспешно сказал инженер-механик, нервно растирая подбородок.

Командиру порой казалось, будто он вместе с экипажем очутился в наглухо закрытом, звуконепроницаемом помещении без окон. Кромка берега опять расплылась перед глазами, сделавшись похожей на огромное тусклое, будто смазанное пятно. Шютце распорядился увеличить обороты дизеля. Лодка прошла уже больше половины фиорда. Она отлично слушалась руля и считалась одной из наиболее приспособленных к военным действиям субмарин, так как регулярно проходила испытания в условиях, максимально приближенных к боевым.

Снег падал уже не так густо, видимость заметно улучшилась, и фиорд просматривался теперь на расстоянии в 200 метров. В белесой кисее все более отчетливо, как бы материализуясь, проступали очертания каменной гряды. Внезапно над берегом взвились красные ракеты и загрохотали орудийные залпы. Это означало, что в залив под покровом шторма и непроницаемых снеговых зарядов прорвались корабли противника.

Шютце мельком взглянул на карту, убедился в точности расчетов штурмана — до Нарвика оставалось не более 12 миль — и приказал на всякий случай опуститься на перископную глубину.

Командир вплотную прижал лицо к мягкой резиновой оправе и увидел, как из-за горизонта выползли мачты. Они медленно продвигались вперед, и постепенно над водной поверхностью начали выступать высоко поднятые командно-дальномерные посты. Сперва Шютце решил, что перед ним два возвращающихся из Нарвика немецких корабля. Но когда их силуэты более четко спроектировались на фоне свинцово-серого неба, он понял, что по направлению к субмарине движутся британские эсминцы.

— Приготовиться к торпедной атаке!

Но не успела субмарина выйти на дистанцию выстрела, как в отсеках перестал нарастать шум винтов, мощными лопастями содрогавших толщу воды.

— Внимание! Мы всплываем!

Глухо зашипел сжатый воздух, заклокотала вода в опорожняемых цистернах. Над заливом взбух горб рубки, показалось узкое тело корпуса. Шютце резко повернул рукоятку кремальеры, выбрался на мостик и тут же ринулся обратно.

— Срочное погружение! Самолеты противника!

Последние слова он выкрикнул, уже захлопывая за собой крышку люка. Кто не успел добежать до своего места, замер там, где его застало прерывистое гудение ревуна. Шесть английских бомбардировщиков выскочили из-за скал и, покачав крыльями, медленно растаяли вдали. Через два часа Шютце приказал поднять перископ, оглядев водное пространство и убедившись, что вокруг никого нет, дал приказ на всплытие. Подзарядив аккумуляторные батареи и провентилировав отсеки, лодка двинулась дальше в позиционном положении. На рейде уже были видны черные туши немецких эсминцев, белели высокие надстройки многочисленных ощетинившихся мачтами торговых судов. Ближе к вечеру, когда над заливом опять заклубились тучи и закрутилась снежная крупа, два английских эсминца начали непрерывно кружить у входа в бухту.

— Плохи дела, — процедил сквозь зубы Шютце. — Из этой ловушки нашим уже не выбраться. Потом к ним подберутся звери покрупнее. А у Бонте всего десять кораблей.

На ночь субмарина опустилась на глубину в 70 метров и легла на грунт. На рассвете Шютце в очередной раз устало произнес:

— Продуть балласт… На всплытие!

Стрелка глубиномера поползла к нулю. Капитан-лейтенант постоял минуту, прикрыв глаза и расслабив мышцы, а затем первым отдраил рубочный люк.

— Вот они, господин капитан! — закричал сигнальщик.

Из под тяжелых складок облаков, ниспадавших до самой воды, медленно вылезли выстроившиеся трехрядным ордером[15] английские корабли. За десятью эсминцами сопровождения виднелись огромные надстройки линкора, над его узким носом нависала пушистая шапка белой пены.

— Приготовить лодку к бою!

Субмарина ушла вниз, потом всплыла под перископ и резко форсировала ход. В результате была выбрана почти идеальная позиция для атаки: под углом в 90° с расстояния менее 800 метров.

— Первый и второй аппараты… товсь!

— Ноль один… Ноль два… Ноль три, — отсчитывал секунды командир минно-торпедной части.

Но даже на счете «восемь» в отсеки не ворвался рокот взрыва.

Над водой снова поднялась головка перископа. Шютце нервно подергал изрядно отросшую бороду и вытер покрытый испариной лоб:

— Берем курс на линкор.

На подходе к вражескому конвою субмарина развернулась, и торпедисты спешно принялись засовывать в кормовые аппараты запасные торпеды. Когда белый светящийся крестик перископного прицела совместился с казавшимся плоским силуэтом линкора, Шютце, как клинком рубанув ладонью воздух, скомандовал:

— Пли!

В решетчатые отверстия балластных цистерн с клокочущим гулом хлынули потоки воды. Башенная рубка тут же провалилась вниз. Оба левых вертикальщика замерли, завороженно глядя на инженер-механика. Пот градом лился по их красным от напряжения лицам.

Значит, опять ничего не получилось? Шютце зло посмотрел на секундомер и до хруста сжал кулаки.

Взрыв так и не прогремел. После всплытия Шютце первым выбрался из люка и застыл на мостике, нервно барабаня пальцами по поручню. Над заливом непрерывно грохотала канонада. Стволы главного калибра линкора и эсминцев методично громыхали залпами, озаряя залив оранжево-черными вспышками. Небо медленно багровело от бушевавших в порту пожаров. Казалось, англичане поставили перед собой задачу уничтожить все стоявшие на рейде Нарвика суда.

Шютце решил на среднем ходу выйти из фиорда и в открытом море подстеречь соединение британских кораблей.

Он стоял в центральном посту, плотно стиснутый с двух сторон штурманом и инженер-механиком, и возбужденно обсуждал с ними причины постигшей экипаж неудачи. Ведь они своевременно произвели и сверили по соответствующей таблице все необходимые для подводной стрельбы расчеты. Может, противник в последний момент удачно сманеврировал и потому ушел от почти неминуемой гибели? Наконец они сошлись на том, что им просто не повезло.

— Поход еще не кончился, и фортуна переменчива, — подвел итог дискуссии штурман и, взяв карандаш, опять занялся боевой прокладкой курса.

Ближе к вечеру в Нарвике стихла канонада.

Вскоре показались английские корабли. Они шли прежним ордером, дистанция между линкором и эсминцами оставалась неизменной.

По команде капитан-лейтенанта лодка стремительно ушла на перископную глубину и малым ходом двинулась к намеченной цели. Шютце собирался догнать конвой, находясь в подводном положении, занять наиболее выгодную позицию — сзади открытое море, справа по борту скрытые в темноте скалы — и атаковать его торпедами. Произведя тригонометрические вычисления, Шютце для создания эффекта внезапности приказал убрать перископ. Когда по истечении расчетного времени он вновь появился над водой, Шютце заглянул в каталог силуэтов и окончательно убедился, что перед ним действительно линкор «Варспайт».

Повернув субмарину параллельно его курсу, Шютце подождал, пока они сравняются, и приказал открыть огонь. От носа лодки к вражескому судну протянулась первая пенистая дорожка.

Шютце лихорадочно считал секунды, чувствуя, как в висках гулко застучала кровь.

— Погружаемся!

Круто накренив форштевень, лодка уходила на глубину. Неожиданно в отсеках раздались мелодичные, похожие на треньканье гитары звуки. От мерного звонкого постукиванья у людей томительно сжалось сердце. На английском эсминце гидроакустик, вращая тонкими изящными пальцами винт поискового пеленга «Асдика», радостно сообщил по переговорному устройству командиру:

— Есть контакт!

Через несколько минут мощный взрыв под кормой встряхнул лодку. Второй гидравлический удар! Третий! Казалось, снаружи по металлическому корпусу с размаху колотили сразу несколькими кувалдами. Треснули стекла манометров, вышел из строя вертикальный руль.

— Работать вручную! — срывая голос, закричал инженер-механик.

Напрягаясь всем телом и тяжело дыша, рулевые-вертикальщики ворочали тугие штурвалы. Их обнаженные торсы блестели от пота. В этот момент эсминец пронесся прямо над лодкой. Все в страхе затаили дыхание, но гул винтов постепенно удалился и взрывы загрохотали уже где-то в стороне. Субмарина двигалась рывками, часто совершая повороты, и через несколько часов вышла из фиорда.

С лязгом откинулась крышка люка, и в отсеках сразу стало легче дышать. Лишь теперь члены экипажа поняли, что последняя торпеда тоже не взорвалась. Ранее они думали только о спасении собственной жизни.

Никто даже не предполагал, что лодка получит такие серьезные повреждения. Особенно удручало отсутствие связи с командованием в Киле. Тем не менее Шютце не спешил возвращаться на базу. Он просто боялся показаться на глаза Деницу.

Что он скажет ему? Что ни у одной из выпущенных его субмариной торпед не сработал взрыватель? Но поверит ли ему контр-адмирал? И не обвинит ли его, опытного офицера, в неумелом использовании подводных снарядов, которые, дескать, просто прошли мимо цели?

После нескольких дней напряженного ожидания английских кораблей у входа в Западный фиорд подводная лодка двинулась обратно. Ее появление в Кильской гавани вызвало страшный переполох. Командир флотилии заявил Шютце, что из-за отсутствия связи в течение такого долгого времени его субмарину уже занесли в список потерь.

В Киле капитан-лейтенант узнал, что в ходе этой операции немецкие подлодки практически не потопили ни одного вражеского корабля.[16] Даже субмарина под командованием прославленного Прина безрезультатно выпустила не менее семи торпед. Позднее, в ноябре — декабре 1940 года, «У-47» отправила на дно три корабля общей грузовместимостью 20 000 тонн, но одновременно бессмысленно израсходовала шесть торпед.

Самая серьезная проблема

Уже через несколько недель после начала войны выяснилось, что многие торпеды не взрываются даже после попадания в цель. Так, например, в ноябре 1939 года субмарина, крейсировавшая к западу от Оркнейского архипелага, безуспешно попыталась потопить веерным залпом из трех торпед английский линкор «Нельсон», на борту которого находился не кто иной, как Черчилль, занимавший тогда пост Первого морского лорда.[17] Как правило, в таких случаях на подводную лодку обрушивалась серия глубинных бомб. Ведь ее корпус хорошо прозванивался гидролокатором.

Почти после каждого боевого похода в штаб подводного флота поступали жалобы на плохое качество торпед. При описании трудностей командиры обычно не жалели красок. «Ради выхода на более удобную дистанцию выстрела экипаж готов был терпеть любые лишения и предпринимал поистине нечеловеческие усилия, однако из-за конструктивных недоработок торпед его старания оказались напрасными. Возникла угроза гибели субмарины и ее команды. Спрашивается, зачем бессмысленно и безответственно рисковать жизнью людей? Ведь число невзорвавшихся торпед исчисляется уже сотнями», — говорилось в одном из таких рапортов.

Нельзя сказать, что Дениц и его окружение никак не реагировали на эти рекламации. Но все попытки улучшить производственную технологию и навигационные параметры пока не давали положительного результата. Требовалось время, и представителям высших командных инстанций не оставалось ничего другого, кроме как утешать своих подопечных и делать вид, будто такое положение — в среднем взрывалась только одна из трех торпед — на данном этапе их вполне устраивает.

Безысходность ситуации побудила офицеров оперативного управления штаба подводного флота заняться разработкой разного рода рекомендаций. Но к этому они совершенно не были готовы из-за отсутствия практического опыта. Наиболее характерный пример — их реакция на рапорт капитан-лейтенанта фон Госслера. После возвращения в декабре 1939 года из боевого плавания командир «У-49» сообщил, что его субмарина смогла выдержать давление воды на глубине в 148 метров. Это означало, что теперь швы на подводных лодках заваривали лучше, чем в Первую мировую войну. В направленной вскоре всем командирам секретной инструкции настоятельно рекомендовалось при малейшей опасности погружаться как можно глубже. Фактически экипажи субмарин заранее обрекались на смерть. Ведь при превышении допустимого уровня погружения высокое атмосферное давление исключало всякую возможность выйти на поверхность живым даже со спасательным аппаратом.

К весне 1940 года уже почти никто из рядовых подводников не сомневался в том, что командование в свое время не уделило должного внимания проблеме устранения недостатков в конструкциях торпед. Однако Дениц упорно не желал признать за собой вину. В свою очередь Управление минно-торпедного вооружения при Главном командовании ВМС также не хотело брать на себя ответственность за изготовление недоброкачественных подводных снарядов. Даже когда доля неразорвавшихся торпед достигла пятидесяти процентов, его сотрудники продолжали обвинять подводников в подтасовке фактов. Они утверждали, что их жалобы совершенно необоснованны и что нужно всего лишь точно соблюдать инструкции и своевременно и квалифицированно производить технический осмотр аппаратов. На самом деле они просто отстаивали интересы владельцев многочисленных заводов-изготовителей различных деталей для торпед, накануне и особенно после начала войны получивших множество заказов, суливших огромные прибыли. Удовлетворение претензий подводников потребовало бы значительных капиталовложений в реконструкцию целого ряда частных предприятий военно-промышленного комплекса.

Первоначально военно-морские силы нацистской Германии были оснащены парогазовыми торпедами «Г-7а». Несмотря на долгое время хода и соответственно больший радиус действия, они не слишком подходили для боевого применения, так как оставляли на поверхности воды хорошо заметный пузырчатый пенистый след. Поэтому в преддверии войны в Третьем рейхе приступили к интенсивной разработке электрической торпеды, по размерам схожей с «Г-7а», но с учетом всех ее недостатков. При атаке эту торпеду действительно нельзя было обнаружить, но механизм управления оказался слишком сложным. Кроме того, во время боевого плавания ее необходимо было регулярно наполовину вытаскивать из аппарата для подзарядки аккумуляторных батарей. Правда, на проведенных накануне войны маневрах электрическая торпеда удостоилась самой высокой оценки…

Широко известные взрыватели инерционного действия предполагалось заменить неконтактными взрывными устройствами, автоматически реагирующими на магнитное поле под стальным днищем корабля. Мощная ударная волна в сочетании с не менее сильным гидростатическим давлением фактически не оставляла команде ни малейшего шанса на спасение.

Очень многое зависело от умения настроить контактный взрыватель на определенный уровень глубины. На мелководье он слишком рано реагировал на магнитное поле, а на чересчур большой глубине вообще не срабатывал. Это обстоятельство послужило важной, но отнюдь не главной причиной неудачных торпедных атак. Долгое время в штабе подводного флота не знали, что англичане нашли эффективный способ борьбы с электрическими торпедами. 23 ноября 1939 года в устье Темзы выловили немецкую магнитную мину. Специалисты из научных лабораторий Адмиралтейства буквально препарировали ее и пришли к выводу, что для защиты корабля достаточно уничтожить под килем магнитное поле и что с помощью аналогичного метода можно обезвредить также электрические торпеды. По дну моря немедленно проложили электрокабели и пропустили по ним ток. В результате в момент прохождения кораблей происходила демагнитизация их корпусов.

В феврале — марте 1940 года все британские суда прошли через «демагнетизирующие зоны». Именно поэтому у берегов Норвегии свыше ста выпущенных немецкими субмаринами торпед затонули или взорвались вдалеке от намеченных целей. Угроза краха концепции подводной крейсерской войны вынудила Деница потребовать от Главного штаба ВМС как можно скорее решить наболевшую проблему. Уже ходили упорные слухи о том, что экипажи многих субмарин отказывались выйти в море. В ответ Дениц и его ближайшее окружение приняли самые жесткие меры. Несколько команд в полном составе предстали перед военными трибуналами. Над ними устроили показательные процессы, а для сокрытия подлинных причин бунтарских настроений подводников обвинили в нарушении дисциплины. Половину боезапасов на подводных лодках составляли теперь парогазовые торпеды устаревшей конструкции с инерционными взрывателями. «Стреляйте ночью „баллонами со сжатым воздухом“, а днем „электрическими угрями“», — напутствовал подчиненных командир одной из флотилий.

Минная война

— Привет, Ганс, — обер-ефрейтор в замасленной кожаной тужурке и лихо сдвинутой набок черной пилотке с трудом протиснулся сквозь узкую дверь отсека.

— Вилли, дружище, откуда ты взялся? — механик отложил в сторону ручку и почти полностью исписанный листок бумаги.

Свободные от вахты моряки, дремавшие на койках, настороженно вскинули головы.

— Вернулся вчера из похода. Видел бы ты, что с нашей посудиной сделали глубинные бомбы. Придется встать в док.

— Садись, рассказывай, — машинист подтолкнул приятеля к койке. — Тяжело пришлось?

Вилли осторожно присел и начал разминать пальцы опущенных рук. Так расслабленно и непринужденно обычно вели себя подводники, вернувшиеся на базу и впервые за много дней получившие возможность спокойно выспаться.

— Да нет, как всегда. Правда, потопили два судна. Шестнадцать тысяч тонн.

— Проклятие! — вмешался в разговор один из членов экипажа. — Вы хоть не зря сходили в плавание. А мы даже толком не знаем, был взрыв или нет.

— Чушь! — сурово оборвал его обер-ефрейтор. — Мы видим не больше вашего. Зато глубинные бомбы сыпятся так, что мало не покажется. А вот посмотреть на тонущую посудину нас командир со штурманом почему-то не зовут…

Вскоре к беседе присоединились остальные обитатели отсека. Вместе с гостем они пустились в воспоминания о лихих загулах в портовых кабаках и девушках, готовых за скромную плату скрасить одиночество морякам. Вспомнили также и общих знакомых.

— Надеюсь, Ганс, ты не забыл нашего группенфюрера[18] из четвертого морского отряда?

— Вентена? Как же, забудешь его! Я второго такого выпивоху еще не встречал. Всегда заказывал по десять литровых кружек пива. Для себя, конечно. Где он сейчас?

— Пошел на корм рыбам. Он ведь ходил на «У-16».

На несколько секунд в отсеке воцарилось молчание.

— Когда вы отчаливаете? — безразличным тоном спросил обер-ефрейтор.

— Приказали быть наготове. Значит, в любую минуту можем отчалить.

— Небось опять «яйца»[19] повезете?

— Шесть штук.

— Который уже раз?

— Девятый, — небрежно бросил один из лежавших на койке.

— Скука смертная, — Ганс поморщился.

На лицах сослуживцев появилось скучающее выражение. Обер-ефрейтор расстегнул тужурку — в отсеке было жарко, пахло соляром, краской и резиной — и зло посмотрел на окружающих.

— Вы что, рехнулись? Да если бы нас мины ставить отправили, я бы от счастья до потолка подпрыгнул! Радуйтесь, идиоты, что вы теперь «дыролазы».

Все подводники знали, что субмарины водоизмещением 250 тонн — так называемые «челноки» — использовались в основном в качестве минных заградителей. Из командиров наибольшей популярностью пользовался капитан-лейтенант Шепке, ухитрявшийся проникать со своей субмариной в самые узкие проходы на побережье Англии. За столь выдающиеся способности он получил прозвище «Шепке-дыролаз», а моряков, служивших на «челноках», стали называть просто «дыролазами».

Уже в первые недели войны вдоль Восточного побережья Англии и в Ирландском море были установлены многочисленные минные заграждения, однако по сведениям воздушной разведки между ними остался узкий фарватер. Перекрыть его с помощью сброшенных с воздуха специальных мин не удалось, так как корабли охранения и подразделения береговой обороны обнаруживали самолеты еще на подлете к цели, и вызванные по радио миноносцы тщательно тралили фарватер.

Тогда в штабе Деница приняли решение использовать для постановки минных заграждений подлодки водоизмещением 250 тонн. «Челноки» обладали небольшим сроком автономности и не годились для участия в рейдерских операциях. В итоге считавшиеся свободными для судоходства фарватеры оказывались заминированными и нейтральные страны засыпали британское правительство нотами протеста.

Каждая из задействованных в этой широкомасштабной акции устранения лодок могла взять на борт от шести до восьми мин, которые, подобно торпедам, также выбрасывались из аппаратов спрессованным воздухом. «Челноки» были оборудованы двумя носовыми и одним кормовым торпедными аппаратами.

Успешные действия немецких субмарин заставили англичан принять дополнительные меры по организации противоминной обороны. Минные тральщики были оснащены специальной аппаратурой. Под воздействием исходивших от нее электромагнитных волн мины взрывались еще до прохождения над ними кораблей. В ответ немцы вмонтировали в магнитные взрыватели счетчики.

Корабль мог пятнадцать раз пройти рядом с миной, и на шестнадцатый раз, когда морская трасса уже считалась безопасной, гремел взрыв.

К концу апреля 1940 года на поставленных немецкими подлодками минах подорвались 139 союзных и нейтральных судов обшей грузоподъемностью 449 698 тонн. Однако во второй половине года наметился спад, и только в ноябре торговому тоннажу Британии и нейтральных государств был нанесен такой же ощутимый урон, как в декабре 1939 года.

— Приготовиться к отплытию! — неожиданно прозвучал в динамике громкой связи голос командира.

За дверью отсека загрохотали тяжелые матросские сапоги. Члены экипажа спешили занять боевые посты.

— Давай, Вилли, уматывай, а то мы тебя с собой прихватим!

Обер-ефрейтор застегнул тужурку, прошел через несколько узких, плохо проветриваемых помещений, выбрался из люка и сбежал по сходням на пирс. Выстроившиеся на палубе лодки и собравшиеся на берегу подбадривали друг друга веселыми репликами.

— Эй, Ганс, когда вернемся, мы с тобой бутылку раздавим.

— Уж будь спокоен, и не одну! Возьмем покрепче пойла и к девчонкам закатимся!

После появления командира флотилии все замолчали и вытянули руки по швам. Капитан 2-го ранга держался подчеркнуто официально, но в конце короткой речи попытался было сменить тон и нарочито бодрой интонацией воскликнул:

— Счастливого плаванья, камрады, и счастливого возвращения!

— Молчал бы лучше, болван, — недовольно пробурчал один из электриков.

Палуба быстро опустела, внутри лодки в слегка потрескивающих динамиках вновь послышался искаженный трансляцией голос командира:

— Задраить люки! Отдать швартовые!

Завелся дизель, постепенно набирая обороты, завращались гребные винты, и форштевень начал медленно отодвигаться от причала. Черная полоса воды между лодкой и пирсом становилась все шире и шире.

Возле системы шлюзов на длинном подвесном мосту рабочая рота разгребала огромную кучу угля. При виде устремившейся в открытое море подводной лодки матросы вместе с командиром дружно вскинули головы и долго смотрели ей вслед.

Позади осталась возвышавшаяся над Вангерооге водонапорная башня из жженого красного кирпича. Обойдя с юга минные заграждения, лодка взяла курс на запад. Два раза она погружалась, чтобы избежать встречи с голландским пароходом. Его мачты то подскакивали, то исчезали в провалах между волнами. Потом огромная приземистая туша заполнила окуляры. Командир свел рукоятки вместе, отвернулся и от злости дернул головой так, будто его укусила оса. Он был молод, честолюбив и никак не мог забыть удачливых сослуживцев, безудержно хваставших в кают-компаниях наградами и подробно описывавших свои «подвиги». Как и большинству остальных командиров минных заградителей ему тоже хотелось получить Рыцарский крест. В душе он проклинал день, когда его отправили «класть яйца», ибо теперь оставалось надеяться самое большее на «дурацкий Железный крест 1-й степени». Но он не собирался заниматься этим до конца войны и всячески старался обратить на себя внимание командования. Он очень рассчитывал со временем перейти на «боевую посудину» и там проявить себя, всаживая одну за другой «сигары с сюрпризом» — так он в шутку называл торпеды — в «мягкие места» корабельных корпусов. Неистовым рвением он заразил весь экипаж. В этом не было ничего удивительного, поскольку газеты ежедневно подробно рассказывали о подводниках, героически атаковавших вражеские корабли и добившихся славы и почета. Кому из бывших выкормышей Гитлерюгенда не хотелось увидеть свою фотографию на газетной полосе. В противном случае этим парням оставалось лишь махнуть рукой на карьеру и продолжать ставить мины, зная, что их имя никогда не будет упомянуто в военных сводках. Их кумиром был, естественно, Прин. Пропагандистская акция дала нужный ее организаторам эффект.

Командир перебросил рукоятку машинного телеграфа на малый ход. Лодка плавно скользила по медленно ворочающимся небольшим волнам. Незаметно подкрались сумерки. Справа от Доггер-банки субмарина развернулась к югу, медленно вползла в фарватер и сразу ушла на глубину.

Три часа лодка двигалась в подводном положении. Штурман не сводил глаз с карты, на которой густо заштрихованными прямоугольниками были обозначены минные поля, и время от времени измерял циркулем пройденное расстояние.

Внезапно снаружи раздался громкий скрежет. Неужели они зацепились за якорный трос мины?

— Парни, если сейчас…

— Заткнись! — резко оборвал командир рулевого-вертикальщика.

Механик Ганс мельком взглянул на него, отвернулся и, желая скрыть страх, с вымученной улыбкой демонстративно уселся на лежавшую возле торпедного аппарата мину. Скрежет прекратился. Командир поправил пилотку, вытер платком мокрые от пота ладони и выдернул пробку из раструба переговорной трубы.

— Всплываем!

Воздух сильными толчками выталкивал воду из балластных цистерн. Командир набросил на плечи кожаный реглан и направился к трапу. Штурман даже не поднял головы. Он придвинул к себе «Атлас морских течений» и начал вычислять время приливов и отливов. Лодка в режиме ста оборотов ринулась к устью Гумбера. Ее нос стремительно вздымался на волнах, в решетках и шпигатах[20] с шумом пенилась вода. В первом часу ночи лодка вплотную приблизилась к берегу. Запахло сырой землей, слева мелькнули и пропали огоньки, луна скрылась за плотным слоем облаков. Лодка почти полностью сбавила скорость и шла почти бесшумно, едва различимая в густой, будто спрессованной мгле.

— Восемнадцать метров… шестнадцать метров… четырнадцать метров… — монотонно докладывал штурман, считая обороты диска эхолота.

— Двигаемся дальше? — шепотом спросил инженер-механик.

Командир на мгновение задумался, провел рукой по заросшему щетиной лицу и скомандовал:

— Дальше! Самым малым ходом!

Неожиданно ветер донес со стороны берега шум корабельной машины. Английский сторожевик патрулировал отведенный ему квадрат.

— Прямым курсом идет. Сейчас к нам приблизится, — пробормотал штурман.

— Тревога!

Командир последним спрыгнул в люк и тут же повернул рычаг запорного устройства.

— Лечь на дно! Выключить все приборы! Никому не двигаться!

Под днищем зашуршал гравий, лодка пару раз подпрыгнула, как телега на кочках, проползла несколько метров на киле и замерла.

Сторожевик медленно приближался, словно плетью стегая воду винтами.

— Глубина?

— Девять метров, — ответил инженер-механик.

«Проклятье! — выругался про себя командир. — Он же нам рубку протаранит».

Но судьба, видимо, хранила их. Сторожевик прошел совсем рядом, даже не задев лодку. Вскоре шум винтов затих вдали. Командир отдал приказ:

— Всплывать!

Палуба с пронзительным визгом и лязгом часто-часто задергалась, но лодка не тронулась с места. Натужно взвыл электродвигатель. Инженер-механик распорядился увеличить давление в балластных цистернах. Безрезультатно.

— Похоже, мы застряли, — он окинул взглядом бледные лица стоявших вокруг него людей.

Командир перебрасывал ручки машинного телеграфа то на задний, то на передний ход, но субмарина, казалось, прилипла ко дну. Внезапно она рванулась вверх и с оглушительным всплеском выскочила на поверхность.

Командир, гремя тяжелыми сапогами по скобам трапа, поднялся наверх и откинул крышку люка.

От резкого толчка лодку все еще подбрасывало на волнах как целлулоидную игрушку. Командир дал обоим дизелям средний ход. Черная стрелка глубиномера подползла к нулевому делению. Командир приказал развернуться и подготовить торпедные аппараты к выбросу мин.

При выходе из фарватера лодку потряс грохот близкого взрыва. Позади взбух огненный шар, багровыми отсветами озаривший черное небо.

— Вероятно, сторожевик напоролся на мину, — у инженер-механика от удовольствия даже заблестели глаза. — Хорошее начало.

Лицо командира исказила гримаса. С трудом подавляя в себе желание издать радостный вопль, он сжал кулаки так, что ногти больно впились в кожу. «Наконец-то я услышал взрыв, — думал он. — До чего ж великолепный звук».

Перед его мысленным взором в очередной раз предстал вожделенный крест на черно-бело-красной ленте. «Топить, — командир чуть улыбнулся своим потаенным мыслям, — топить всех подряд, и тогда Дениц уж точно переведет меня на нормальное судно».

О чем не говорилось в сводках

Небо над Северным морем грозно хмурилось. Громадные волны гнались друг за другом, с шумом опрокидывая пенистые гребни. Подводная лодка то поднималась вверх, то тяжело оседала между валами. По мере ее продвижения в северо-западном направлении становилось все холоднее и холоднее. Весна в этом году явно запаздывала.

В жилых помещениях свободные от вахты моряки крепко спали, вспоминали в полудреме жен и невест, листали зачитанные до дыр бульварные романы или лениво просматривали иллюстрированные журналы. В кухонном отсеке старший кок отложил черпак и вызвал бачковых.[21] Загрохотали по железным пластинам пола тяжелые шаги, запахло горелым мясом. С трудом удерживая равновесие, бачковые несли алюминиевые емкости с тушеными свиными ножками и кислой капустой. Чтобы хоть немного поднять настроение, радист насадил на черный штырь проигрывателя заезженную пластинку, в отсеках загремела лихая, правда, уже изрядно поднадоевшая музыка и зазвучал хор, исполнявший «Песню о походе на Англию».

В унтер-офицерском отсеке моряки лениво ковыряли вилками консервированную свинину. Один из них отодвинул тарелку с обглоданной костью и брезгливо поморщился:

— Он что, не мог другую пластинку поставить? Эту тягомотину уже ни одна собака не выносит.

— Собакам она как раз нравится, — иронически скривил губы старший механик. — Я тут прочел в газете, что ее автор Герме Нил, оказывается, раньше играл в ресторане. Как-то он услышал по радио мелодию, переделал ее, и получилась песня для подводников. Первым слушателем была его собака.

— Не так глупо, — его собеседник достал клетчатый платок, высморкался и долго вытирал нос. По всем отсекам разнесся припев:

Сильно покачиваясь, подлодка чертила на бурлящей воде бесконечную нить. Ее командир капитан-лейтенант Матес невольно зажмурился — вспыхивавшие вокруг огненные искорки слепили глаза — и опустил тяжелый бинокль. Огненный шар заходящего солнца медленно клонился к западу. Матес сердито наморщил лоб, запахнул полы реглана и спустился в центральный пост. Здесь он постоял, прислушиваясь к завыванию ветра в люке, стрекотанию приборов и громкому чмоканью трюмной помпы, затем прошел к себе в каюту и устало опустился на койку. Спать не хотелось, мешали плеск воды за бортом, шелест зеленой занавески, отделявшей его каюту от коридора, а главное, мысль о том, что он, в отличие от других командиров подлодок, пока еще не мог похвастаться сколько-нибудь значительными успехами.

Матес несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться и унять учащенные удары сердца. Горько было сознавать, что по мере приближения к Крайнему Северу шансов сорвать хороший куш становилось все меньше и меньше. Матес поморщился и снял с полки книгу о битве в проливе Скагеррак. Автор — капитан второго ранга Георг фон Хазе — дал ей претенциозное название «Победа германского Флота Открытого моря 31 мая 1916 года». На борт подлодки ее вместе с журналами как обычно доставил старшина административной службы.

Матес наугад раскрыл книгу и сразу же наткнулся на выступление Вильгельма II перед офицерами и матросами Учебного центра в Вильгельмсхафене 5 июня 1916 года.

«…И вот настал главный для всех нас день. Сильнейший флот могучего Альбиона, после Трафальгара[22] справедливо считавшийся непобедимым и с тех пор повелевавший морскими державами, покинул, наконец, свои базы. Им командовал адмирал, как никто другой относившийся к германскому флоту с нескрываемым уважением. Мужественному флотоводцу подчинялись не менее мужественные моряки, вышедшие в море на построенных по последнему слову техники кораблях. Казалось, эта армада способна все смести на своем пути, однако наши парни не растерялись и смело приняли вызов.

Подобно электрическому разряду, весть о нашей победе разнеслась по всему миру и везде, где бьются немецкие сердца, а также в рядах наших храбрых союзников вызвала бурное и ни с чем не сравнимое ликование. Таковы последствия удачного для нас исхода битвы в Северном море. Благодаря вам начата новая глава Всемирной истории. Английский флот потерпел сокрушительное поражение. Это означает, что Бог войны закалил ваши руки, просветлил ваши глаза и вы способны и дальше громить хваленых английских моряков».

Матес в ярости захлопнул книгу. Он никак не ожидал, что офицер по политико-воспитательной работе флотилии поступит так глупо и пришлет этот опус на субмарину, отправляющуюся в боевой поход. После прочтения речи кайзера настроение капитан-лейтенанта окончательно испортилось. Он понял, что сегодня ему уж точно не заснуть, встал и направился к рубочному люку.

Крутые волны били лодку по бортам, взметались к мостику и рассыпались градом ледяных брызг. Несколько часов сигнальщик сверлил глазами темень, но видел только беснующееся черное море. Порой за частой сеткой мелкого дождя вообще ничего нельзя было разглядеть.

На пятый день из-за горизонта показались верхушки мачт.

Дизель заработал на полных оборотах, но расстояние между субмариной и кораблем не уменьшалось. Командир приказал запустить электромотор, и вскоре из-за грани, разделявшей серое небо и взбаламученное море, выдвинулись надстройки большого скоростного судна-рефрижератора.

— Похоже, «томми» предпочитают направлять дорогостоящие корабли в обход через Северное море, — командир произнес эти слова с особым нажимом, так, чтобы его услышали все стоявшие на мостике.

Опасность подвергнуться нападению подводных лодок вынуждала британские корабли уходить с налаженных маршрутов за границу дрейфующих льдов. В штабе Деница, напротив, считали, что там атаковать вражеские и нейтральные суда гораздо менее рискованно, чем в открытом море.

Двигатели ревели как бешеные, сотрясая корпус лодки. Капитан-лейтенант подался вперед, как бегун на старте. Желание отличиться переросло в бешеный охотничий азарт. Он на мгновение опустил бинокль, вытер мокрое лицо ладонью и крикнул в открытый люк:

— Передайте машинистам, пусть выжмут из «шарманок» все, что только можно!

Внезапно корабль скрылся за сеткой дождя. Всю ночь сигнальщик напрасно высматривал его. На рассвете он окинул усталым взором горизонт и окончательно убедился, что рефрижератор исчез.

В описаниях нацистских военных корреспондентов боевой поход походил скорее на увеселительную прогулку. Подводники постоянно грубовато подтрунивали друг над другом и даже в самых трудных ситуациях проявляли «истинно германский боевой дух». На самом деле они вели себя совершенно по-другому. Особенно трудно им приходилось в Северном море.

Через два дня сигнальщик заметил вдали две струйки дыма. Командир увеличил резкость мощных цейсовских окуляров, и перед его глазами предстали высокие, чуть скошенные назад трубы и мачты с несколькими торчащими под углом в сорок пять градусов грузовыми стрелами. Нечего было даже и думать о подводной атаке пароходов водоизмещением 18 000 и 22 000 тонн. Субмарина не смогла бы незаметно и достаточно быстро подобраться к ним. Матес решил дождаться темноты и произвести залп в надводном положении. Стрелка часов ползла как черепаха, медленно отмеряя минуты и секунды. На северо-западе, там, где солнце погрузилось в воду, остался чуть искрящийся светлый отблеск.

Лодка на полном ходу развернулась, и силуэты обоих кораблей четко обозначились на горизонте. Кожаные тужурки и свитера уже не спасали от холода. Около полуночи Матес приказал лечь на боевой курс. В центральном посту слышалось только мерное жужжание приборов и напряженное дыхание людей. Кое-кто из них в душе желал лишь как можно скорее выпустить торпеды — пусть даже безрезультатно — и вернуться на базу.

Матес налег грудью на перископ, наводя его на цель, и истерично выкрикнул:

— Первый аппарат, пли!

Стоявшие на мостике почти не ощутили легкий толчок. В центральном посту старшему механику показалось, что секундомер отсчитывал не секунды, а часы — так долго тянулось время. Вскоре уже почти никто не сомневался в том, что они промахнулись. Вряд ли на считавшейся более надежной парогазовой торпеде «Г-7а» отказал взрыватель.

Командир обвел суровым взглядом застывших, как изваяния, подчиненных и приказал описать круг, чтобы еще раз выйти на боевую позицию. Он был твердо убежден в том, что след торпеды остался незамеченным.

Вскоре нос подлодки был точно направлен на выгнутый мостик транспорта. Командир минно-торпедной части предложил выстрелить одновременно двумя торпедами. Матес одобрительно кивнул в ответ.

— Второй и третий аппараты к залпу готовы!

Торпеды одна за другой вырвались наружу. Им предстояло преодолеть расстояние в 220 метров.

У правого борта судна вровень с мостиком с грохотом поднялся огромный огненный столб. Корабль буквально распался на две части, которые почти сразу же затонули. Командир «У-44» жадно отхлебнул кофе прямо из горлышка термоса и приказал подойти поближе. Среди коротких и крутых волн он не заметил ни одной головы. Значит, никому из команды не удалось спастись.

Лицо Матеса сделалось сосредоточенным и строгим. Он уже прикинул, что сегодня может добиться заветной цифры в 40 000 тонн и тогда Рыцарский крест ему почти гарантирован.

Всю ночь сигнальщики до рези в глазах всматривались в темноту, пытаясь что-нибудь рассмотреть. Лодка непрерывно маневрировала, но так и не сумела обнаружить второй корабль. Когда забрезжил рассвет, стало ясно, что дальнейшие поиски ни к чему не приведут. Пароход, резко изменив курс и увеличив скорость, сумел под покровом ночи уйти от погони.

Последующие несколько дней боевого плавания в Северном море не отличались разнообразием. Отстояв вахту, усталые и насквозь продрогшие моряки валились на койки и засыпали мертвым сном, а их сменщики привычно занимали свои места. Правда, первые два часа на подлодке царило радостное оживление, но постепенно подводники как-то сникли и каждый задумался о своем. Старшина механиков, садясь обедать, процедил сквозь зубы:

— Страшно даже представить себе, что такое тонуть в ледяной воде…

Подчиненные испуганно покосились на него и как-то сразу сникли.

Около пяти часов утра, когда сон особенно крепок, раздался голос сигнальщика:

— Справа по борту вижу верхушки мачт!

— Приготовить корабль к бою! — рявкнул Матес.

Лодка шла параллельным курсом. Расстояние между ней и конвоем сокращалось очень медленно. Наконец командир увидел танкер и сопровождавший его то ли эсминец, то ли корвет. Едва ли не каждые полчаса они то скрывались в волнах, то взлетали на их гребнях. Внезапно эскортный корабль развернулся и, словно гончий пес на добычу, устремился к лодке. Сбылись самые худшие опасения капитан-лейтенанта: их обнаружили.

— Все вниз! Тревога!

Лодка провалилась в пучину, будто тяжело груженный лифт. Инженер-механик направил всех свободных от вахты в носовую часть, чтобы еще больше ускорить погружение. Достигнув сорокаметровой глубины, лодка остановилась.

Первая серия глубинных бомб легла совсем рядом. Мощный удар потряс субмарину. По полу забарабанил град стеклянных осколков.

— Глубже! — прохрипел командир.

Раздирая барабанные перепонки, прогрохотали еще четыре взрыва. Погас свет, но зажглось аварийное освещение.

— Немедленно сообщите о всех повреждениях в центральный пост! — инженер-механик не узнал своего голоса — в горле застрял сухой царапающий ком, губы словно одеревенели.

Оглушительный треск заглушил последние слова. Очередной бомбоудар швырнул лодку в сторону.

— В отсеке вода, — прозвучал в переговорной трубе сдавленный голос.

В кормовой части старший механик почувствовал, что вода дошла ему уже до живота. Он сунул дрожащую руку в карман кожаной тужурки, вынул фонарик и пошарил жидким лучиком вокруг себя. Сквозь рваную дыру в корпусе с бульканьем хлестала вода. Лодка с сильным креном на корму медленно погружалась в бездну. Рядом со старшиной механик в чине ефрейтора с искаженным от ужаса лицом судорожно хватал ртом воздух. Неожиданно он дико завопил и ударил ладонью по крепежной стойке. Старшина механиков все понял, с трудом приподнялся и вынул из зажима тяжелый никелированный пистолет. Щелкнул туго взведенный курок.

— Ну давай, не тяни, стреляй, — глухо пробормотал ефрейтор.

Ствол пистолета два раза дрогнул, повинуясь движениям легшего на спусковой крючок и сотрясаемого мелкой дрожью пальца. Прогремели два выстрела. Тело ефрейтора дернулось и медленно погрузилось в воду.

Старшина механиков отбросил карманный фонарь и провел рукой по доходившей уже до шеи воде. Он зажмурился и поднес пистолет к виску. Грохнул третий выстрел, наступила тишина.

Итоги года

С сентября 1939 года и до конца мая 1940 года потери союзных и нейтральных держав в торговом тоннаже составили 175 000 брутто-регистровых тонн. Однако количество кораблей, плававших под британским флагом, почти не уменьшилось. Это объяснялось, во-первых, позицией членов военного кабинета, сознававших всю уязвимость положения островного государства и потому сразу же после объявления войны Германии принявших решение о размещении за рубежом, главным образом в США, множества заказов на строительство торговых судов. Во-вторых, под юрисдикцию Великобритании временно перешли корабли стран, ставших жертвами гитлеровской агрессии. Достаточно вспомнить, что одна только Норвегия накануне войны обладала торговым флотом общей грузоподъемностью в 4,5 миллиона тонн. Треть из него досталась англичанам, так как экипажи всех норвежских кораблей, находившихся в открытом море, последовали призыву короля Хакона VII и направили их в британские порты.

Поэтому операции германских надводных и подводных сил к лету 1940 года не смогли сколько-нибудь существенно подорвать военную и экономическую мощь Англии. Более того, через девять месяцев непрерывных военных действий на море внутриполитическая обстановка на Британских островах оставалась достаточно стабильной. 18 мая 1940 года премьер-министром был назначен Черчилль, ранее резко критиковавший довоенную капитулянтскую политику своего предшественника Невилла Чемберлена. В первом же своем выступлении он заявил, что «наша цель — одержать победу, каким бы долгим и трудным не был бы путь к ней…»

Эта знаменитая фраза наглядно продемонстрировала всю тщетность надежд военно-политического руководства нацистской Германии на заключение мирного соглашения с Англией.

В остальном же в первый период Второй мировой войны военно-стратегическая ситуация целиком и полностью сложилась в пользу Третьего рейха, которому в 1939–1941 годах удалось поставить под свой контроль почти всю континентальную Европу от Бреста на западе, на побережье Атлантического океана, до Бреста на востоке, расположенного рядом с крепостью на реке Буг. В капиталистическом мире не нашлось силы, способной остановить стремительное продвижение вермахта. Завоеванию полного господства в Европе препятствовала только одна держава — Советский Союз. Разгром первого и единственного тогда социалистического государства Гитлер считал залогом достижения дальнейших экономических, политических, классовых и стратегических целей. Он пришел к выводу, что после победы над СССР Англию можно будет поставить на колени без особых усилий. Суммируя их взгляды, начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Гальдер 31 июля 1940 года записал в служебном дневнике: «Поражение России лишит Англию последней надежды». Именно поэтому германское Верховное командование неоднократно переносило сроки вторжения на Британские острова, а затем и вовсе отложило десантную операцию на неопределенное время. Под прикрытием подготовки к осуществлению плана «Морской лев» немецкие войска якобы для отдыха и последующего переформирования непрерывным потоком перебрасывались в Польшу, непосредственно к границам Советского Союза.

Перед подводными лодками по-прежнему ставилась задача ослабить военно-экономический потенциал Альбиона путем срыва перевозок военной техники и стратегического сырья. Гитлер все более интересовался результатами их действий и все чаще вызывал к себе их командующего, зачастую даже не ставя предварительно в известность высшую командную инстанцию ВМС. Дениц не просто импонировал фюреру — он полностью соответствовал его представлениям об идеальном германском офицере: разделяющий идеологию национал-социализма и готовый без малейших угрызений совести ради выполнения приказа пренебречь любыми нравственными и правовыми нормами. Пользуясь расположением Гитлера, Дениц добился от него разрешения на установление с 24 июня 1940 года блокадного кольца вокруг Британских островов. Разрешалось топить без предупреждения любые суда, приблизившиеся к побережью Англии на расстояние в 60-100 миль. Исключение делалось лишь для кораблей держав «оси»,[23] а также Советского Союза, вынужденного в августе 1939 года заключить с гитлеровской Германией пакт о ненападении. Кроме того, на основании особого соглашения с Данией не подвергались нападению так называемые «суда с мальтийским крестом на борту», доставлявшие ее населению продовольствие и медикаменты, и транспорты Ирландской республики, с самого начала войны объявившей о нейтралитете и втайне поддерживавшей направленную против ее исконного врага — Англии — агрессивную политику Германии и Италии.

В ответ британское правительство приняло усиленные контрмеры и объявило определенные морские зоны закрытыми для судоходства.

17 августа 1940 года сфера оперативной ответственности германских подводных лодок была еще больше расширена. Она охватывала теперь значительную часть Атлантического океана, а на юге заканчивалась на широте Бордо.

— Воздушная тревога!

Палуба субмарины мгновенно опустела, людей с нее будто сдуло ураганным ветром. Лязгнула тяжелая крышка люка, заклокотала вода в балластных цистернах, и лодка, получив сильный дифферент на нос, скрылась под белыми гребнями волн. От плоскостей появившегося среди редких кучевых облаков самолета одна за другой отделились четыре черные капли, над водной поверхностью взметнулись четыре белых искрящихся столба, субмарина вздрагивала от разрывов глубинных бомб.

— Сорок метров, — нарочито равнодушным голосом сказал инженер-механик.

— Достаточно, — лаконично ответил командир.

Стрелка глубиномера замерла на нужном делении, в выжидательной позе застыли у штурвалов вертикальщики.

— Вот привязались, — второй помощник скривил в презрительной усмешке жесткие губы. — Это уже в который раз?

— За эти три дня, наверное, в двенадцатый, — после недолгого раздумья с запинкой пробормотал штурман.

— Может, не стоило погружаться, — второй помощник, одновременно занимавший должность командира артиллерийской части, чуть повернул голову в сторону капитан-лейтенанта. — Может, лучше пальнули бы по нему из зенитного орудия?

Командир пренебрежительно махнул. Он сейчас думал совсем о другом. Субмарина находилась в 100 милях к западу от входа в Северный канал, соединявший Ирландское море с Атлантическим океаном. По этому маршруту постоянно проходили корабли. Лодка уже успела потопить судно водоизмещением семь тысяч тонн, и только у одной торпеды отказал взрыватель. Командира вполне устраивал такой результат. Его беспокоила лишь чрезмерная активность англичан. Их самолеты непрерывно барражировали в воздухе и иногда так стремительно вылетали из-за горизонта, что почти не оставалось времени для погружения, и хорошо, если это были воздушные лодки типа «Сандерленд», не обладавшие большой скоростью. Приходилось также уходить от все более настойчиво преследовавших субмарину противолодочных кораблей класса «корвет», которые, казалось, были доверху набиты глубинными бомбами. Обычно они гонялись за ней не менее получаса. Все это время в центральном посту царило напряженное молчание. Слышно было только мерное гудение электродвигателя. Все свободные от вахты замирали на койках и со страхом вслушивались в таинственную тишину бездонного океана.

— Все, поднимаемся. Похоже, он улетел, — с видимой неохотой приказал командир, заставив себя отвлечься от грустных мыслей.

В балластные цистерны с шипением ворвался сжатый воздух, бесшумно поднялся наверх перископ.

— Курсовой тридцать… Слышу шум винтов, — сообщили из радиорубки, расположенной в самом конце лодки.

— Приготовиться к надводной атаке, — приказал командир.

— Пеленг пока тридцать градусов с разворотом на сорок. Шум постепенно усиливается, — доложил гидроакустик.

Командир прижался лбом к резиновому наглазнику окуляра. Покрытое облаками небо, скрытый пеленой дождя горизонт. Так ничего и не увидев, он дал знак инженер-механику опустить перископ.

— Акустик, видимо, себе уши ватой заткнул.

— Пеленг теперь пятьдесят градусов. Хорошо слышу шум, — приглушенно прозвучал в переговорной трубе голос гидроакустика.

Инженер-механик и командир обменялись удивленными взглядами. Неужели у парня начались слуховые галлюцинации? Раньше за ним такого не замечалось. Он всегда сообщал точные сведения. Вновь поднялся перископ, старший помощник прошел через узкий, длинный проход между каютами-выгородками, заглянул в крошечное помещение, отведенное под радиорубку, и надел прямо поверх пилотки запасные наушники.

— Действительно, отчетливо слышен шум винтов, — ровным, почти лишенным интонации голосом проговорил он, вернувшись в центральный пост.

— Так может быть, это… — нерешительно пробормотал второй помощник.

— Чушь! — оборвал его командир. — Откуда у нас столько подлодок? Мы бы тогда уже давно друг другу на пятки наступали.

— Нет, нет, господин капитан-лейтенант, — молодой лейтенант нервно дернул острым кадыком. — Я думал, может, это «томми».

— Дьявольщина, — бросил в сердцах командир и с досадой провел по лицу дрожащими пальцами. — Как же я сразу не догадался. Конечно же это их субмарина.

— Шум винтов очень близко. Пеленг шестьдесят градусов.

— Сейчас начнется, — на лице командира появилось настороженное выражение. — Сейчас самолеты и подлодки устроят за нами охоту. От них всего можно ожидать!

Уже никто больше не сомневался в том, что пилот английского самолета передал на свою подводную лодку данные об их местонахождении. Еще во время Первой мировой войны англичане широко применяли летательные аппараты для борьбы с подводными лодками. Правда, тогда использовать самолеты и дирижабли можно было только при хорошей погоде.

Теперь все зависело от того, какая из субмарин первой всплывет для подзарядки аккумуляторных батарей. Она будет почти сразу же уничтожена.

— Пеленг сто двадцать градусов! Двести тридцать градусов! Ноль градусов!

Несколько часов в отсеках слышался то приближающийся, то затихающий гул винтов английской подводной лодки. Обе субмарины повторяли маневры друг друга. Они то двигались рывками, то совершали крутые повороты, то резко замедляли ход. Командир уже едва стоял на ногах. Затекшие шею, плечи, поясницу ломило от усталости, но он не позволял себе расслабиться, боясь упустить хоть слово из частых докладов гидроакустика.

— Не слышу шумов, — прозвучало, наконец, из радиорубки долгожданное сообщение.

— Всплывать! — приказал командир и через несколько минут уже крутил маховик кремальеры. На темном небе неожиданно появилась луна и тут же скрылась в клубящихся тучах. Гудели вентиляторы, нагоняя в отсеки свежий воздух, громко тарахтели дизели.

Командир с наслаждением подставил лицо порывистому ветру, задумчиво щелкнул пальцами и крикнул в переговорную трубу:

— Самый полный вперед!

Пять дней лодка крейсировала западнее Северного канала, пока не получила приказ вернуться на базу. В Вильгельмсхафене командир подробно доложил Деницу о всех выпавших на его долю испытаниях: два раза им пришлось срочно погружаться из-за появившихся в небе вражеских самолетов, один раз едва удалось избежать столкновения с английской подводной лодкой… Дениц слушал не слишком внимательно, иногда бросал короткие реплики, и, глядя на его хмурое, замкнутое лицо, капитан-лейтенант понял, что не сообщил командующему подводным флотом ничего нового.

Итоги первого периода подводной войны не слишком радовали Деница и его ближайшее окружение. С сентября 1939 года по апрель 1940 года в список безвозвратных потерь были занесены 22 германские субмарины, а на действительную службу было зачислено лишь 13 подводных лодок. Отчетливо прослеживались контуры создаваемой англичанами новой системы противолодочной обороны, предусматривающей сочетание воздушного и морского барражирования. Дениц был вынужден признать, что для ее преодоления придется развернуть широкомасштабное строительство новых подводных лодок.