Московские сумерки

– 44 —

Воскресенье, 4 июня 1989 года,

Вечер,

Москва

Пока поезд тащился по московским окраинам, они обсудили, как быть дальше.

– Ты не можешь оставаться в своей квартире, – настаивал Мартин. – Кто бы это ни был, КГБ или мафия, мы должны исходить из того, что им известно, кто ты такая и где живешь. Может, они и думают, что ты погибла, но за подтверждением этого они в любом случае явятся к тебе домой. Нам не нужно, чтобы они знали, что ты жива. Есть ли у тебя еще какое-нибудь пристанище, где можно было бы отсидеться?

– А как же ты? – всполошилась Алина, совсем не думая о себе.

– Я буду в полной безопасности в стенах посольства, – ответил Мартин. – Может, единственный способ обеспечить твою безопасность – вывезти тебя отсюда. Я могу походатайствовать о предоставлении тебе убежища.

– Даже если мне его предоставят, я не смогу уехать из страны. Оно лишь даст мне возможность укрыться в твоем посольстве.

– Да, ты права. И если я, несмотря ни на что, выгляжу иностранцем, ты с первого взгляда – русская. Мы не сможем даже провести тебя мимо милиционеров у дверей – во всяком случае, без специальной подготовки. Я мог бы дать тебе кое-какую американскую одежду, ну и, конечно же, ты сама большая мастерица по части грима…

– Есть еще одна проблема, – сказала она.

– Какая же?

– Я не хочу покидать свою страну.

Хотя Мартин и гордился тем, что понимает загадочную русскую душу, он немало удивился. Ему еще не доводилось сталкиваться с людьми, которые отказывались бы поменять Советский Союз на Соединенные Штаты, когда у них были для этого возможности.

От нее не ускользнул его озадаченный вид.

– Что мне там делать? – объяснила она. – Я актриса, по-английски не говорю. Да и вся моя жизнь проходит здесь.

– Ты могла бы стать моей женой, – сказал он. Слова эти он произнес неожиданно для самого себя: до этого ему и в голову не приходило жениться на Алине. Она удивилась, потом улыбнулась и поцеловала его.

– Для этого мы еще не так хорошо знаем друг друга, – мягко сказала она.

– Я люблю тебя, – ответил Мартин. Она опустила голову и сказала:

– Мне кажется, что я тоже люблю тебя. Но… пока я намерена продолжать жить так, как и жила.

– Почему?

Алина лишь неопределенно пожала плечами.

– Мне кажется, что я живу как при Сталине. Если бы все отказались сотрудничать с системой, то Сталин стал бы никем. Ну да ладно, кто бы там ни был во главе страны, я не намерена сотрудничать с ним.

– Молодец, – только и сказал он, восхищенный ее поведением и в то же время расстроенный и встревоженный.

Ранним вечером они уже шли, взявшись за руки, по Якорной улице. Сначала он хотел взять ее под руку, но она не позволила.

– Не нужно, чтобы мы выглядели как иностранцы, – пояснила она. – Смотри, как надо, – и она сама взяла его под руку, а через минуту засмеялась и пояснила: – Теперь мы похожи на пару, поженившуюся давным-давно.

– Настанет день, и мы будем парой, поженившейся давным-давно.

– Не сглазь.

– Что-что?

– Я должна отвести сглаз, – пояснила она. – Если ты задумал что-то очень хорошее, то я должна отвести сглаз – оберечь тебя от сглаза, не сглазить.

– Не сглазить.

Они не заметили, как позади них появилась черная «Волга», остановившаяся в стороне, возле кустов сирени, на которых еще виднелись неопавшие темно-лиловые гроздья цветов.

По темным лестничным пролетам они поднялись в ее квартиру.

– Хочешь чаю? – спросила она.

– Чаю – нет. А тебя хочу.

– Может быть, после чая? – сказала она, но не стала сопротивляться, когда он подошел к ней сзади и обнял.

Он почувствовал под своими ладонями упругие выпуклости ее грудей, а когда она повернулась к нему лицом, поцеловал ее в губы, а она без колебаний сразу же откликнулась на его ласки.

В открытое окно Алиной спальни свободно вливался свежий воздух, принося с собой запах каких-то цветов. Мартин нежно провел рукой по ее щекам, а она, не открывал глаз, улыбнулась и сказала:

– Вот ты и уложил меня в постель, соблазнив романтикой своей профессии.

– Так это моя профессия стала причиной того, что…

– Да нет, конечно. Это ты сам. Я так долго ждала тебя. И вот ты пришел, моя ласточка.

– Не сглазь.

– Постараюсь не сглазить. Он поднялся и стал одеваться.

– Ты что, собираешься уходить? – встревожилась она.

– Я скоро вернусь.

– Куда же ты идешь?

– В посольство. Принесу кое-что поесть и переоденусь. Я останусь у тебя на ночь, если не возражаешь.

– Да что ты, разумеется, нет.

– Мне не хотелось бы оставлять тебя на ночь одну. Думаю, мы переселим тебя в посольство.

– Я же сказала, что не хочу уезжать.

– Если не согласишься, мои коллеги подумают, что ты ил КГБ.

– Мне плевать, что они там думают. Ты что, намереваешься рассказать им обо мне?

Вопрос не застал его врасплох – он уже размышлял об этом, но окончательного решения еще не принял.

– Таких намерений у меня нет, – ответил он.

Мартин тяжело и медленно поднимался по лестнице к Алининой квартире. В каждой руке он нес по увесистой сумке с продуктами, которые посольство еженедельно получало по выписке из Хельсинки, да еще прижимал локтем к боку букет роз. Опираясь на дверь, он нашарил пальцами кнопку звонка и чуть было не упал, когда дверь распахнулась.

– А вот и бакалейщик пришел, – весело сообщил он и тут асе осекся, увидев, что на Алине, как говорится, лица нет.

– Что стряслось? Она кивнула головой на кухню.

– Там пришли.

– Кто?

Из кухни в переднюю вышел Серго Чантурия. Мартин сразу же узнал его, хоть тот и был в цивильной одежде.

– Добрый вечер, господин Мартин, – приветствовал его Чантурия.

– Он заметил вас еще из окна, – пояснила Алина. – У меня не было возможности предупредить вас.

– Ну что ж, мы же не нарушаем никаких законов, – заметил Мартин, думая, что это существенно в данной ситуации. На улице он не заметил ни подозрительных автомашин, ни слежки, да он и не думал, что за ним могут следить. «Мы слишком рано стареем, – подумал он про себя, – и слишком поздно умнеем. Рано или поздно наша же лень губит нас», а вслух спросил:

– Это что, неофициальный визит, капитан?

– Давайте считать, что на этот раз неофициальный, – ответил Чантурия. – Если будем так полагать, то получится разговор, полезный для всех нас.

– Разговор о чем?

– Я сам хотел бы знать это. Помнится, наши организации договорились делиться любой ставшей им известной информацией, касающейся убийства господина Хатчинса.

– Да, договорились. Но я думал, что дело уже закрыто. Троих убийц нашли и засадили в тюрьму, а четвертый мертв.

– Да, это так. Но те, кого засадили в тюрьму, клянутся, что ничего не знают о женщине, которая была тогда с господином Хатчинсом и потом исчезла самым таинственным образом. Не знает о ней ничего и ЦРУ, как вы сами сказали. И все же – вот она, и вы ее знаете.

– Она не имеет никакого отношения к убийству.

Он хотел было отрицать, что Алина именно та женщина, но понял: слишком поздно. Знает ли Чантурия о ее роли или же только догадывается? Да, теперь наверняка, знает.

– Это интересно, – начал Чантурия. – Может, расскажете подробнее?

– Ну что же, если это неофициальный визит… Возьмите хоть одну из этих сумок, а то я выроню обе.

Чантурия взял сумку. Он держал ее в обеих руках, и Мартину стало немного полегче: по крайней мере, Чантурия не собирался выхватывать пистолет и стрелять в него. Мартин свободной рукой протянул Алине букет.

– Спасибо, – поблагодарила она.

Ее голос походил на писк подбитой птички, что привело Мартина в воинственное состояние – он был готов ринуться на ее защиту.

Они прошли на кухню. Мартин подошел к окну и хотел выглянуть на улицу, но Чантурия, оставшийся в прихожей, поскольку в кухне троим было тесновато, сказал:

– Что смотрите? Никого там нет – я пришел один.

– В самом деле? – усомнился Мартин, но, выглянув, он и впрямь никого не увидел.

Мартин принялся передавать продукты Алине. Чантурия ни слова не сказал, но Мартин заметил, что он внимательно следит за тем, что он вытаскивает из пакетов. Вид у него был точно такой же, как у любого советского гражданина, впервые попавшего в супермаркет на Западе. От офицера КГБ Мартин такого никак не ожидал – ведь тот имеет доступ к специальным закрытым распределителям. Но вполне возможно, что Чантурия просто удивился, увидев лишь малую часть продуктов с Запада, уместившихся в двух бумажных пакетах, и соображал, что же может представлять собой остальная, большая их часть.

– Что это? – спросил он, показывая на банку шведской ветчины.

На банке красовалась картинка, изображавшая эту ветчину. Она совсем не была похожа на ту, которую можно купить в советских продмагах. Мартин объяснил ему, что это такое, и добавил:

– Неужели нас арестуют за то, что у нас такая ветчина?

– Да нет же, конечно, нет, господин Мартин, – ответил Чантурия с каким-то раздражением. – То, что у вас есть ветчина, не является преступлением.

Мартин при этих словах не мог не улыбнуться, а Чантурия продолжал:

– И я пришел сюда не для того, чтобы арестовать вас. Я уже сказал, что мой визит – неофициальный.

– Мне нелегко считать его таковым, поскольку мы с вами в неофициальной обстановке не общались.

Все еще держа сумку с продуктами обеими руками, хотя она уже наполовину опорожнилась, Чантурия вдруг улыбнулся и сказал:

– В таком случае позвольте представиться: меня зовут Серго Виссарионович Чантурия. Чтобы упредить вопрос, который, как я вижу по вашим глазам, вы хотели бы задать, поясню: у меня то же отчество, что и у покойного Иосифа Сталина, по которому плакать не стоит. Наши отцы были тезками. Это совпадение, разумеется, не означает, что я согласен с его политикой, – что бы вы ни думали о моей профессии. Вам известно, что я капитан КГБ. Я люблю также футбол, грузинскую поэзию и вкусную еду. Моя мама считает меня неплохим парнем.

Он высвободил правую руку и протянул Мартину, который, хоть и с неохотой, но все же пожал ее.

Чантурия ничего не спросил насчет повязки на руке, но его пожатие было довольно мягким.

– А вы, как я знаю, Бенджамин Мартин, помощник культурного атташе посольства США.

– Специальный помощник культурного атташе, – уточнил Мартин.

– Совершенно верно – специальный помощник культурного атташе. А между прочим, что эта должность конкретно означает?

– Она означает, что я не работаю в ЦРУ.

– Нет-нет, для меня совершенно ясно, что вы не работаете в ЦРУ, – я не хотел вас обидеть. Но я не очень-то представляю ваше положение в посольстве.

– Да не только вы один. Все профессиональные дипломаты удивляются, какого черта я там делаю, и подозревают, что я «призрак», а «призраки» считают, что я черт знает чем занимаюсь, и хотели бы, чтобы я вообще ничего не делал. Только Хатчинс так не считал. Мы с ним хорошо ладили. Не лезли в дела друг друга.

– Ну, тогда вы и впрямь «специальный». А мои наблюдения показывают, что вы действительно культурный человек. Я уже пришел к выводу, наперекор мнению некоторых моих коллег, что вы не работаете в Центральном разведывательном управлении, – Чантурия отпустил руку Мартина и продолжил: Вашей приятельнице Алине я уже представился. С сожалением должен сказать, если позволите, что ко мне она отнеслась с еще большим подозрением, нежели вы. Но мы рано или поздно должны были прийти к этому. И вот мы все здесь.

Мартин опять принялся вынимать продукты из сумки. Внимание Чантурия привлекла коробка датского сливочного печенья, и он спросил:

– А это что такое, уж извините меня за любопытство?

– Это печенье, – пояснил Мартин. Чантурия вертел коробку в руках и так и сяк.

– Печенье! Материальные излишества Запада я впрямь вызывают негодование. Вы не согласны с этим, Аля?

Алина лишь взглянула на него исподлобья, а он тяжело вздохнул и продолжал:

– Люди часто не понимают шуток. Даже здесь, во всемирной столице комических ситуаций. Нам нужно учредить министерство комических ситуаций. По иронии судьбы, однако, это министерство почти наверняка начнет выдавать такую дрянную продукцию, что количество комических ситуаций начнет неуклонно сокращаться.

Он протянул коробку Алине и спросил:

– А печенье-то вкусное?

– Не знаю, – ответила она, – никогда не пробовала. Хотите попробовать?

– Я почему-то думал, что вы никогда не предложите.

Они сидели за маленьким столиком, попивал чай с датским печеньем.

– А ведь неплохое печенье, на мой вкус, – высказал свое мнение Чантурия.

– На нашу следующую встречу я принесу шоколадные эклеры из Парижа, – сказал Мартин. – Вот тогда и поговорим о вкусах.

Несмотря на всю необычность этой встречи, Чантурия все больше ему нравился, в нем чувствовалось обаяние. А тут он еще припомнил, что на встрече в здании КГБ на площади Дзержинского единственным из ее советских участников, рассмеявшихся в ответ на его шутку, был Чантурия.

– Однако сколь приятным ни был бы этот вечер, вы же, конечно, пришли не только ради того, чтобы просто пообщаться с нами, – предположил Мартин.

– Да, это верно, – ответил Чантурия. – Разумеется, есть и кое-какие вопросы служебного характера. Я хоть и не хочу портить вам вечер, но все же, может, мы обсудим и их?

– Я ничего не знаю об убийстве, – сразу же предупредила Алина.

– Разумеется, я уверен, что вы не знаете. Но, с другой стороны, вы были в тот вечер с агентом ЦРУ. Я, правда, думаю, что вы и не подозревали о его подлинной профессии. Любопытно, что же все-таки происходило в кафе?

– По сути дела, я и не поняла, что там произошло, – ответила она.

– Этого никак не может быть. Мартин, взяв Алину за руку, не дал ей ответить.

– Капитан, знает Алина, что там происходило, или не знает – неважно. Зато я знаю. Как вы верно заметили, я не работаю в ЦРУ. Но я дипломат, а в этом своем качестве я обладаю дипломатическим иммунитетом. В посольстве знают, куда я пошел и когда должен вернуться, – сказал он, приврав немного. – Так что, если я не вернусь вовремя, они будут знать, откуда начинать искать меня. Ну а теперь, может, нам пойти на сделку?

– Какую же сделку вы предлагаете?

– Я расскажу вам то, что знаю, а вы дадите мне слово не вмешивать Алину в это дело. Я имею в виду, что ее вообще касаться не будут: ни арестовывать, ни допрашивать – ни сейчас, ни потом.

– Вы много запрашиваете, господин Мартин. Должен сказать вам, что если бы сейчас шел обычный допрос, то я просто отказался бы от вашего предложения, потому что у меня, по сути дела, нет разрешения давать такие обещания, которые чреваты нарушением законов моей страны. Но все же я даю вам слово, но подчеркиваю, что это – всего лишь мое слово, и ничье больше.

Я хочу, чтобы вы ясно понимали это, ведь в будущем может случиться так, что кто-то еще из моей «конторы» сочтет себя не связанным моим обещанием, а я не желаю, чтобы вы думали, будто Серго Виссарионович Чантурия обманул вас.

С другой стороны, кроме нас лишь еще один человек – я ему целиком доверяю – знает, что я здесь и что я заинтересован в выяснении этого вопроса, и я твердо намерен сделать все возможное и не допустить, чтобы кто-то еще пронюхал об этом.

Я говорю вам это из лучших побуждений – я не хочу, чтобы и вы, со своей стороны, посвящали бы кого-нибудь в это дело. Вы должны обещать мне не делать этого. Если вы не согласны, я сразу же уйду, забуду о нашей встрече и буду надеяться, что и вы тоже забудете. Потому что, если вы расскажете хоть кому-нибудь, мы можем оказаться в глубоком дерьме, как, помнится, говорится в одном вашем присловье.

Я не знаю, что и как ваша сторона сообщит нашей, а если и сообщит, то не хочу даже выяснять, что сообщалось, потому что если я начну выяснять, то, вполне вероятно, вскоре меня похоронят.

Вот сколь серьезно отношусь я к этому делу. Теперь вы заручились моим обещанием. А мне вы даете свое?

Мартин долго смотрел на Чантурия и наконец сказал:

– Я как-то не совсем понимаю, что сейчас происходит.

– Мое преимущество перед вами лишь в том, что я первым не понял, что здесь происходит. Да, я знаю кое-что, о чем вы не знаете, и думаю, что и вам известно кое о чем, что не известно мне. Если мы объединим свои знания, может, кое-что новое и высветится, а может – и нет. Я знаю, что вам доверять можно, потому что вот она, заложница, – Аля. Ну что же, я тоже дам вам свой залог, хотя вы и не знаете, имеет ли он вообще какую-то ценность. Залог – это я сам. Я ничуть не шучу, Бенджамин. Кое-кто из моей «конторы» будет готов убить меня, если он или они пронюхают, что я знаю нечто такое, что сейчас расскажу вам. Обещайте мне молчать, и я расскажу вам все, что мне известно.

Его неофициальное обращение к Мартину по имени придало тому решимости дать такое обещание, хотя он и знал, что глупо полагаться на эмоции. Бирман, конечно, с готовностью пообещал бы что угодно. Да черт с ним, с Бирманом.

– Хорошо, – сказал он. – Даю обещание, что никому из наших ничего не скажу. А также никому с вашей стороны, если это нужно. И можете называть меня Беном.

– В таком случае можете называть меня Серго. Факты таковы, Бен и Аля: люди, признавшиеся в том, что они убили Чарльза Хатчинса, на самом деле не убивали его. Или же, по крайней мере, один из них. Двое других, может, как-то и замешаны. Четвертый, вероятно, мертв, хотя сообщение о его смерти может быть и ложью, несмотря на то, что подтверждено нашим управлением в Тбилиси.

Несколько секунд Мартин размышлял, а потом спросил:

– Почему кто-то признался в убийстве, хотя его и не совершал? Имеете ли вы в виду, что результаты вашего следствия сфабрикованы? Решили добиться раскрытия как можно скорее и…

– … выколотили признание у подвернувшегося под руку несчастного бродяги? Вы о нас невысокого мнения, Бен. Нет, не так. Делу придано важное значение. Это не просто расследование убийства иностранца – каким бы важным оно ни представлялось вашей стороне. Да и не так-то просто заставить нас ложно обвинить невиновного. Нет, мы не стряпали это дело ради того, чтобы закрыть его поскорее и не допустить вас на свою кухню. Это дело состряпано, чтобы не допустить нас – или кое-кого из наших – на чью-то кухню. Я знаю, кто это сделал или же замешан в этом деле – не из нашей «конторы», со стороны, – но не знаю пока, с какой целью.

До недавней поры я видел лишь то, что лежало на поверхности: мафия напала на кафе с целью вымогательства, человек из вашего посольства убит случайно, а убийца слишком жирен, чтобы засесть в тюрьму из-за такого пустяка, поэтому кому-то другому много чего пообещали и он взял вину на себя. Но все же концы с концами не сходились. Ради чего рисковал своей жизнью резидент ЦРУ, развлекаясь в обществе русской женщины? Я, конечно, понимаю, что мужчины иногда теряют голову, да я сам, если бы прежде видел Алю, решил бы, что все так и было. Но я ее раньше никогда не видел и потому искал ее. И вот что выяснилось: оба вы встретились с диссидентом, проживающим на Новорязанской улице, а затем поспешили на поезд. На Новорязанской вы долго не задержались. Искали кого-то? Ну ладно: я рассказал вам, что знаю. Теперь расскажите, что известно вам.

Конечно же, он не сказал им всего, но он и не обязан был говорить.

Наступило непродолжительное молчание, а затем Алина сказала:

– Мы искали там моего брата.

– Зачем?

Мартин тяжело вздохнул и сказал:

– Хатчинс собирался в тот вечер встретиться с ним.

– Ну, и нашли вы брата?

– Мы нашли его, и он мертв.

Теперь Чантурия задумался на минуту-другую.

– Простите меня, – сказал он Алине и, обернувшись к Мартину, спросил: – Что с ним случилось?

– Он погиб на пожаре вчера ночью. Чантурия даже привстал, удивившись:

– Вчера ночью? Где же? Мартин ничего не ответил.

– В Брянске?

Поскольку Мартин продолжал упорно молчать, Чантурия сам сказал:

– Я же знаю, что вчера вы были в Брянске.

– Тогда те были из КГБ, – подала голос Алина.

– Кто был из КГБ? – спросил Чантурия. Мартин счел нужным пояснить:

– Юрий – ну этот, брат Алины, он жил около Брянска. Прошлой ночью случился пожар. Он погиб на пожаре. Вместе с двумя стариками. Те, кто устроил пожар, возможно, считают, что и мы тоже сгорели.

– А «те» – вы сказали из КГБ – они были…

– Трое, которые учинили пожар, – пояснил Мартин. – Вы же сами сказали, что кто-то из вашей «конторы», возможно, заинтересован в этом деле.

– Да, но… Если моя «контора» была в курсе того, что вы уехали в Брянск, мне дали бы знать. Мне было известно, что вы туда отправились. Лишь еще двое знали об этом, и обоим я доверяю. Но, разумеется, могли как-то узнать и другие. Либо из центрального аппарата, либо с периферии.

– А как вы узнали о нашем отъезде?

– Один мой человек видел, как вы уходили из дома диссидента Кассина.

– Дмитрий вовсе не диссидент, – возмутилась Алина. – Он ветеран Вооруженных Сил, от которого страна отвернулась, забыла его.

– Извините, – сказал Чантурия. – Итак, вас обнаружили, когда вы уходили из дома забытого всеми армейского ветерана, несчастного Кассина.

– Дмитрий не нуждается в ваших сожалениях, – парировала Алина.

– Простите меня, но я вовсе не хотел выражать сожаления, это скорее соболезнования. Приношу их вам – Кассин тоже погиб.

Установилось гробовое молчание, прерванное недоуменным возгласом Алины:

– Погиб? Как так погиб?

– Он упал с лестницы в своем подъезде. Мой человек, который следил за вами до самого поезда, потом вернулся, чтобы переговорить с ним. Он нашел его лежащим на лестничной площадке этажом ниже его квартиры. Кассии проломил себе голову, по-видимому, пытаясь спуститься по лестнице, так как лифт не работал.

– По-видимому, пытаясь спуститься по лестнице…

– По-видимому, – Чантурия взял ее за руку. – Прямо скажем, я нахожусь в затруднительном положении. С одной стороны, мы не обнаружили ничего, что дало бы нам основания считать эту смерть умышленной. Но теперь ясно, что я не могу сообщить о ней в свою «контору», не подвергая всех нас очень серьезной опасности.

Они тихо сидели, обдумывая ситуацию. Наконец Чантурия спросил:

– Теперь мы должны предположить самое худшее. А самое худшее заключается в том, что все знают: вы нашли брата. Об этом известно не только мне, но и мафии, и кому-то еще в моем Комитете. Самым безопасным для вас было бы, если бы другие считали, что вас нет в живых.

Алина и Мартин ничего на это не ответили.

– По-моему, вы намеревались изложить мне свою версию того, что происходит. С чем, по-вашему, все это связано?

Мартин, помедлив, ответил:

– Это связано с плутонием.

– Плутонием?

– Юрий узнал, что в руки мафии попало некоторое количество плутония, достаточное, чтобы сделать ядерную бомбу, а может, даже не одну. Он предпринял попытку продать информацию ЦРУ, но кто-то убил того, с кем он вышел на связь.

– Хатчинса?

– Да. Он хотел получить миллион долларов за информацию. Миллион и побег отсюда.

– Что-то невероятное! – воскликнул Чантурия. – Каким же образом мафия изготовила бы ядерное оружие?

– Откуда мне знать! Вы специалист – вы и разгадайте.

– А что же делал ваш брат для мафии? – спросил Чантурия Алину.

– Не знаю. Он никогда не говорил мне, что работает на них. У него была и настоящая работа для прикрытия. По работе ему приходилось надолго уезжать из Москвы. Он мог делать что угодно, пока отсутствовал.

– И где же он работал?

– Он был шофером грузовой автомашины.

– Грузовой автомашины? – переспросил Чантурия.

Ему наконец-то показалось, что в конце туннеля что-то мелькнуло. Еще предстоял долгий путь, но определенно замерцал свет.

– А он говорил, куда ему приходилось ездить?

– Я же просил не вести допроса, капитан! – вмешался Мартин. – Ни сейчас, ни потом.

Чантурия вскинул руки.

– Это же не игрушки, Бенджамин! Это… это… – Не сдержавшись, он несколько раз стукнулся лбом о стол. Затем откинулся и оглядел их с нарочито простоватым видом:

– По-дурацки все это, не правда ли?

Но и этого оказалось достаточным, чтобы преодолеть возникшее недоверие. Мартин глянул на него с дружеским участием.

– Это же очень важно, ну, пожалуйста, скажите, – попросил Чантурия.

– Он говорил, что ездит по всей стране, а иногда и за рубеж, но, конечно, лишь в соцстраны.

– Конечно.

– Я никогда не знала, где у него правда, а где ложь. Важно ли это?

– Не знаю, – ответил Чантурия. – Не знаю, важно это или нет.

Вдруг вопрос задал Мартин:

– А он когда-либо ездил в Казахстан?

После некоторого замешательства Алина ответила:

– Да, он говорил, что ездил.

– В Казахстан, – уточнил Мартин. – Юрий говорил, что плутоний украли в Семипалатинске, с испытательного полигона в Казахстане. – И, обратившись к Алине, спросил: – А что, если Юрий и в самом деле был шофером? Если он и вправду гонял машину в Казахстан и за границу?

– А ваш брат никогда не называл имя Турок? – спросил Чантурия Алину.

Казахстан – вот почему имя Турок внезапно выскочило у него в голове. Казахстан – это одна из советских мусульманских республик. А Турок ведь наполовину казах.

– Да, кажется, называл, – сказала Алина. – Турок. Да, называл. Он тоже шофер…

– Вы его когда-нибудь видели?

– Нет.

– А ваш брат работал вместе с ним или на него?

– Работал, но с ним или на него – не знаю.

– А что вы знаете о его работе? Какие грузы, маршруты?.. Что-нибудь знаете?

Она задумалась, потом, переводя взгляд с одного гостя на другого, с тихим торжеством объявила:

– Румыния. Он водил машины в Румынию вместе с Турком. Да, так. Припоминаю. Когда он захотел встретиться с Чарльзом, он мне сказал, что вскоре поедет в Румынию. Это была его вторая поездка туда. Он явно ждал ее, был как-то странно возбужден.

– Вторая поездка?

– Да. Однажды он уже ездил туда – вместе с Турком или же для него.

– А что за груз возил? – поинтересовался Мартин.

– Думаю, он и сам не знал. Ничего насчет груза не говорил. Эта первая поездка особого впечатления на него не произвела.

– Куда именно в Румынии они ездили в тот раз? —

спросил Чантурия.

– Не знаю. Помню только, он говорил, что в городах они не задерживались. Для него это как-то странно. Они останавливались лишь раз в каком-то лагере – да, что-то вроде военного лагеря. А оттуда он привез апельсины.

– Апельсины?

– Да. Он сказал, что ему дали их иракцы.

– Ему дали их иракцы, – как эхо повторили разом Чантурия и Мартин.

Вот они и вышли из темноты, занялся рассвет.

– А вот те трое, которые подожгли дом, – спросил Чантурия. – Вы сказали, их было трое. Вы их видели?

– Мы видели лишь двоих, – ответил Мартин. – Но был и третий – они вызывали его по радио.

– А называли какое-нибудь имя?

– Думаю, называли, но я не помню.

– Атман?

Мартин отрицательно покачал головой.

– Нет… Называли русское имя, но я его не помню.

– А те, которых вы видели, – какие они из себя? Мартин немного подумал.

– У одного довольно странное лицо. Какое-то сплющенное. Не то что неправильное, а… какое-то плоское.

Он заметил напряженный взгляд Чантурия и сразу же спросил:

– Вы его знаете?

– Возможно, знаю. А другой?

– У него усики, черные волосы…

– Он прихрамывает, – уточнила Алина.

– Вот оно что!

– Вы их знаете, – сказала она с уверенностью.

– Да, думаю, знаю.

– Значит, они из КГБ.

– Нет. Они не из органов, – он потер рукой щеку. – Они не оттуда.

– Кто же они тогда?

– Один из них, думаю, приятель вашего брата, Турок. А другой… Так-так, давайте лучше подождем.

Он твердо взглянул ей в глаза, так что она даже почувствовала себя как-то неуютно.

– Я постараюсь это выяснить, – пообещал Чантурия. – Попробую разузнать, что же случилось с вашим другом Кассиным. Но о многом спрашивать я не могу. Если мои вопросы дойдут до нежелательных ушей…

Она медленно кивнула и, чтобы не расплакаться, опустила голову.

На улице уже стемнело.

– Мы должны увести Алю отсюда, – сказал Чантурия. – Вы, Бенджамин, будете в безопасности у себя в посольстве, но ей оставаться здесь нельзя. Особенно сейчас, когда мы поняли, что кто-то еще знает о ее причастности ко всему этому делу. Если им станет известно, что она не погибла, – она погибнет. Может, ей укрыться в вашем посольстве?

– Мы уже говорили об этом, – заметил Мартин. – Она не хочет.

Чантурия посмотрел на Алину, и та отрицательно покачала головой.

– В мире полно странных людей, – сказал Чантурия. – И все же вы правы, Аля. Там, в посольстве, ваш друг Бирман задаст вам кучу вопросов, а я уже объяснил, что не желал бы, чтобы хоть один из ответов стал известен моим сослуживцам. Вы должны исчезнуть.

– Это значит, что кое-кому придется расстаться с ней? – встревожился Мартин.

– Прекрати разговорчики, я еще не исчезла, – потребовала Алина. – Я могу сама за себя решать, что мне делать. И никто не будет со мной расставаться ни на минуту. Спектакль в театре сейчас не идет. Никто меня не хватится несколько дней.

– А как с работой? С афишами для парка?

– Мы же живем и трудимся в Советском Союзе, Бенджамин. Кого интересует, пришли рабочие на работу или нет? Некоторые вообще не появляются, только числятся в платежной ведомости, а начальство прикарманивает их зарплату. Но я не знаю, где мне спрятаться. Если они знали Юрия, то смогут вычислить и моих друзей. Я не могу подвергать опасности кого-то еще.

Чантурия задумался на минуту-другую, а потом сказал:

– Есть одно место, где я могу вас спрятать.

Танина квартира находилась на восьмом этаже «сталинского» дома на улице Чкалова – части Садового кольца, опоясывающего центральную часть Москвы. По пути Чантурия предупредил ее по телефону-автомату, что придет с друзьями. О цели визита он говорить не стал.

Приехали они в два ночи, промчавшись с ветерком по Москве, чтобы оторваться от возможного преследования, хотя ничего подозрительного так и не заметили. Таня уже все подготовила для вечеринки. Чантурия был не такой человек, чтобы по пустякам заглядывать к ней глубокой ночью, поэтому, не зная причины его внезапного приезда, она расстаралась. Ради этого она надела серую юбку и черный свитер из мягкой ангорской шерсти. Волосы ее были столь искусно уложены, что Мартин даже подумал, а не от парикмахерши ли она вернулась в столь поздний час.

Алина, в противоположность Тане, надела потертые джинсы и старый мужской свитер, а сверху куртку из синтетики. Стресс, пережитый за последние два дня, отразился на ее лице, но даже сейчас она заставила бы мужчин в любом городе мира оборачиваться и смотреть ей вслед.

Мартин обрадовался, что Таня приоделась по случаю их прихода. Он подумал было, что большинство женщин почувствовали бы в Алине соперницу, так, может, изысканная одежда и прическа помогут Тане ощущать себя на равных с ней. Изощренная роскошь ее квартиры, удивительная для Москвы, представляла собой резкий контраст со скромной рабочей обстановкой в доме Алины. Мартин даже забеспокоился, согласится ли Таня помочь им, выслушав просьбу Чантурия. Но его опасения оказались напрасными.

Как и у большинства русских женщин, у Тани пробудился материнский инстинкт. Услышав, что от нее требуется, она уже через несколько минут знакомства стала называть Алину Алей, а та ее – Танечкой. В одной из комнат они устроили на диване постель, и Таня выгнала мужчин за дверь.

– Девушка собирается поспать. Да, мы знаем, что ей теперь появляться на улице не следует, а по телефону она будет отвечать только на знакомые голоса. А теперь проваливайте. Вам, Бенджамин, судя по вашему виду, тоже следует отоспаться.

Он и сам так думал.

– 45 —

Вторник, 6 июня 1989 года,

7 часов вечера,

Лубянка

В кабинет Чантурия тихонько вошел Белкин, прикрыв за собой дверь. Время было достаточно позднее – лишь немногие продолжали работать, но не настолько позднее, чтобы вызывать удивление – а что, дескать, они тут поделывают. Он поставил свой кейс около стола, за которым сидел Чантурия.

– Что-нибудь интересненькое? – поинтересовался Серго.

– Все, что вы желали узнать о грузовиках. За последнюю неделю января из Москвы в Румынию проследовало тринадцать машин. Десять из них принадлежат компании «ТИР» – «Транспортул интернационал Ромыния». Три – советские. Одиннадцать проезжали из Советского Союза в Румынию через Черновцы – это обычный маршрут в Бухарест. Два – они ехали вместе, советский и ТИР, – пересекли границу в Унгенах, в Молдавии. Пункт назначения – Извор. Советский грузовик возвратился в Союз спустя два дня один, через этот же погранпункт.

– Какой вывод можно сделать из всего этого?

– Только один – он, возможно, не доехал до Извора. Теоретически он мог доехать туда и сразу вернуться назад, но тогда нужно мчаться на всех скоростях.

– Насколько точны сведения о грузовиках?

– Пограничники ведут учет всех машин, пересекающих советскую границу.

– За исключением самолета Матиаса Руста, – заметил Чантурия.

– Они зарегистрировали и тот грузовик. Его государственный номер 4198 КГК.

– «К» – это казахстанские номера?

– Так точно. Отмечено, что он вез хлопок. Вернулся пустой. Этот же самый грузовик однажды уже пересекал границу – 25 июня 1987 года. И тоже вернулся через два дня.

– Кому принадлежит грузовик?

– Принадлежит государственной хлопкоочистительной фабрике под Алма-Атой, но год назад его сдали в аренду одному кооперативу.

Чантурия поплотнее уселся на стуле, будто в предвкушении выгодной сделки.

– Что-нибудь известно об этом кооперативе?

– Я только им и занимался последние тридцать часов, капитан.

– Хорошо работаете. Ну что там насчет моих двух друзей?

– Нового мало. Татарин докладывает: источник говорит, что два дня назад они были в Москве, а теперь их нет. Он не уверен, так ли это на самом деле. Вы дали мне указание много не расспрашивать. Нужно влезать поглубже?

– Нет, не нужно. Не надо, если хотим остаться в живых.

Позднее в тот же вечер Чантурия встретился на квартире Алины с Мартином. Место для встречи было ненадежным – там их могли засечь. Целыми часами они думали, где бы подыскать что-то получше, но так ничего и не нашли. В общественных местах нельзя укрыться от наблюдения, а о частных квартирах трудно договориться.

Когда пришел Чантурия, Мартин был уже там, расхаживая вдоль стены в маленькой комнате, где обычно рисовала Алина, и разглядывал развешанные картины.

– Она женщина с талантом, – сказал Чантурия.

– Я тоже начинаю так думать. Что там у вас в сумке?

– Ключ.

– Но сумка-то ведь большая.

– Да и ключ не маленький. Ключ – к расследуемому делу. Номер 4198 КГК.

И с этими словами Чантурия вынул из сумки докладную записку Белкина и показал ее Мартину.

– Хватит валять дурака – лучше объясните мне все это, – сказал Мартин.

Чантурия передал ему бумаги и, усевшись за обеденный стол, рассказал, что удалось разузнать Белкину.

– А что известно о кооперативе, арендующем этот грузовик? – спросил Мартин, выслушав его рассказ.

– Я занимаюсь им всего второй день и не могу бросить на распутывание этого дела целую команду – под рукой всего единственный еврей, занимающийся им в свободное от службы время.

– Работаете вы очень хорошо. Есть ли какие-нибудь сведения, в каких рейсах побывал грузовик 4198 КГК?

– Как вам известно, трайлерами компании «ТИР» обычно управляют сотрудники румынской госбезопасности. Логично предположить, что они могли послать одного из своих «мальчиков» сопровождать нашего водителя, наполовину турка, или же следить за ним. Я справлялся в нашем Первом главном управлении насчет того, чем могла бы заниматься румынская служба безопасности на дороге, ведущей к Извору.

– И что-нибудь выяснилось?

– ПГУ официально ничего не скажет. Но у меня есть друг, который служит там в отделе контактов с соцстранами. Так вот, он говорит, что секюритате содержит в лесу восточнее Мунтена специальный учебный лагерь. От него примерно три часа езды до Извора.

– А кто обучается в лагере?

– Обыкновенные курсанты. Террористы с Ближнего Востока.

– Иракцы?

– Возможно.

– Может ли на Ближнем Востоке открыться фронт с применением ядерного оружия?

– Вы же знаете, что фронт с применением чего угодно может открыться где угодно.

Мартин швырнул бумаги на стол и в раздумье покачал головой.

– Послушайте, Серго! Я должен доложить обо всем этом ЦРУ.

– Что?

– Мне эта проблема не по плечу. Я не в силах решить ее.

– Бенджамин, чертов сын, ты же обещал! Единственное, почему я доверился тебе, – потому что ты не из ЦРУ. Может, бюро ЦРУ в Москве такое чистенькое, что и плюнуть некуда, но шеф этого бюро просто обязан доложить выше, и кто-то еще прочитает его рапорт, а где-то кто-то из тех, кто читает такие доклады, окажется нашим парнем, и он сообщит об этом рапорте сюда, в Москву. А когда такое произойдет, тебе, мне и твоей нежной Але не жить и минуты – это я гарантирую.

Мартин сидел напротив, удрученно глядя на Серго.

– Подожди хоть, пока не получим доказательств, – напоследок предостерег Чантурия.

– Какие еще доказательства?

– Не знаю. Грузовик – скорее всего. Они переправляли плутоний на нем. Они же должны были как-то переоборудовать его, чтобы защитить водителя от облучения. Может, он все еще излучает радиоактивность – в общем, не знаю.

– Как же вы собираетесь разыскать один-единственный грузовик в Советском Союзе? Такая огромная страна!

– Мы знаем, кому он принадлежит. У них должны храниться путевые листы на каждую ездку машины. Не думаете ли вы, что мы позволяем водителям ездить где им вздумается и не отчитываться, а? Не волнуйтесь, мы разыщем путевой лист.

– А как скоро?

– Скоро. Верьте мне.

– 46 —

Среда, 7 июня 1989 года,

1 час 30 минут дня,

Лубянка

Около столика в кафетерии, за которым перекусывал Чантурия, остановился Белкин.

– Я недавно разговаривал с приятелем из Алма-Аты.

– Да?

Чантурия был один за столиком. Капитан Солодовник сидел подальше, через два столика, но в кафетерии было достаточно шумно, и можно было разговаривать, не боясь быть услышанными.

– Похоже, что у вас друзья по всему Советскому Союзу, Белкин. А что у вашего друга значится в пятом пункте анкеты?

В этом пункте всех анкет, заполняемых в Советском Союзе при приеме на работу, нужно указывать национальность.

– Звезда Давида – вас это настораживает? Мы одной национальности, о которой Советскому Союзу волноваться не приходится: у нас нет места, называемого родиной, ни малюсенькой территории, куда мы все можем съехаться и жить-поживать. Если нельзя уехать в Израиль, то мы неотделимы от Советского Союза. Вы это хотите услышать?

– Извините меня.

– Управление КГБ в Алма-Ате официально об этом и говорить не желает. Мой друг позвонил мне домой. Зарегистрированный владелец кооператива – группа водителей с хлопкоочистительной фабрики. Но мой друг считает, что всеми делами тайно заправляют люди, чьи имена слишком известны, чтобы светиться в регистрационном свидетельстве. Действительно важные персоны. От одних их имен голова кругом пойдет.

– Это не та ли фабрика, которой прежний секретарь компартии Казахстана пользовался как своей собственной?

– Прокурор обвиняет этого секретаря компартии в том, что он украл у государства товаров на пятьсот миллионов рублей.

– Неужто в самом деле? С большим размахом действовал, не так ли?

– Я бы так не сказал, – продолжал Белкин. – Чего тревожиться по поводу украденной у государства хлопковой фабрики, когда он был хозяином целой республики? Эти кооператоры намерены вообще приватизировать все государственные предприятия вполне законным путем.

– За исключением тех, которые фактически уже принадлежат им, но концы запрятаны в воду.

– В один прекрасный день все эти люди вылезут из своего подполья на свет божий, а народ будет опять лапу сосать.

– Ты настоящий коммунист, Сема.

– Русские евреи всегда были коммунистами. Спросите общество «Память». Спросите нашего полковника Соколова.

Чантурия сразу стал серьезным.

– А есть ли какие-то факты, что в этом кооперативе имеется местечко и для мафии? – спросил он.

– Фактов нет. Но предположить это можно. Закончив свои дела, Белкин опять заглянул к Чантурия. Не успел он и рта раскрыть, как Чантурия сказал:

– Извините меня за слова, сказанные в кафетерии за завтраком.

– Я против вас зла не держу, – ответил Белкин. – Вы человек неплохой, Серго Виссарионович. А то, что я сказал насчет «Памяти», остается в силе.

– Я знаю.

– Ну, а что касается этих гребаных иракцев, то настоящие коммунисты не должны иметь с ними никаких дел. Да, согласен, они – враги Соединенных Штатов, но они же и враги всех нас.

– Где сейчас грузовик?

– Где-то на пути из Омска в Москву.

– Почему из Омска?

– А он туда направился из Алма-Аты. Чантурия закусил кончик уса.

– Семипалатинск ведь находится по дороге из Алма-Аты в Омск?

– Да.

– В путевом листе указан Семипалатинск?

– Нет, не указан. Но что значат для грузовика несколько часов в пути? Вы не можете даже прикинуть дни его пробега, а спрашиваете про какие-то часы.

– А почему же он держит курс на Москву?

– Не знаю. Через Москву идут все дороги на Запад. Догадываюсь, что здесь он, вероятно, встретится с румынским трайлером, который поведет его дальше. Кто-то хочет облегчить ему путь в Румынию.

– А как же вам удалось разузнать, где он находится, и в то же время не дать понять, что мы интересуемся им? Через вашего друга?

– Конечно. Я попросил провести выборочную проверку всех путевых листов, отмеченных в документах кооператива. Тот человек задал несколько вопросов о разных других путевых листах. А насчет этого конкретного грузовика ничего не спрашивал, но путевой лист просмотрел. Вопросов никаких не задавал.

– Хорошо. Как бы нам остановить этот грузовик, да и проверить? – подал идею Чантурия.

– Нелегко это сделать, капитан.

– Да, пожалуй.

– Ладно. Если он держит путь из Омска в Москву, то ему не миновать Волгу. Моста там нет, водохранилище придется пересекать на пароме. Времени будет навалом, чтобы на переправе проверить его, не вызывал подозрений.

– Идея мне нравится. Но нам неизвестно, когда он прибудет, хотя бы примерно, днем раньше или позже. Сколько нам держать человека там, на пароме?

– Держать, чтобы обеспечивать безопасность на стратегической переправе через реку? Да хоть вечность, если нужно ее обеспечить. Единственный вопрос: а что они проверять-то будут?

Чантурия знал, что после этого вопроса он должен дать Белкину самые широкие полномочия на проверку, но прямо сказать ему об этом не осмелился и вместо этого спросил:

– Сема, а ты можешь достать нам дозиметр?

– Счетчик уровня радиации? Что, в самом деле может понадобиться?

– В самом деле.

– Не знаю, как можно раздобыть его без ответов на некоторые серьезные вопросы. Легче было бы обратиться к ЦРУ.

– Я уже пытался, Сема.

Белкин было засмеялся, но вдруг увидел, что Чантурия вовсе не шутит.

– У них возникло еще больше вопросов, – пояснил Чантурия.

Белкин сразу же переменил тему и сказал:

– У меня был товарищ в Казани. Много воды утекло с тех пор, как мы последний раз виделись. Может, он до сих пор там.

– Он человек надежный? Белкин лишь пожал плечами:

– Кто знает, кто надежный, а кто нет.

– Никто не знает, – ответил Чантурия. – Что нас заставляет рисковать, чтобы решить эту задачу? Вот в чем вопрос. Ну ладно. Позвоните вашему товарищу. А если ваш звонок не сработает, сразу же скажите мне.

– 47 —

Пятница, 9 июня 1989 года,

3 часа ночи,

Сорочьи Горы

Река Волга проистекает из сердца России – и сама является сердцем России. Беря начало из ледникового озера, расположенного к северу от Москвы, она изгибается на восток и юг, пересекая целый континент, и наконец впадает в Каспийское море. Широкая и полноводная река перегорожена несколькими плотинами.

Плотина у Куйбышева подпирает обширное водохранилище, слишком широкое, чтобы построить мост. А длина водохранилища составляет четыреста километров. Около городка Сорочьи Горы вода перерезает шоссе, ведущее из Уфы в Казань. Сорочьи Горы называются так, по-видимому, в шутку, ибо никаких гор здесь нет, лишь повыше поймы Волги тянутся невысокие холмы.

В июне в три часа ночи у Сорочьих Гор уже светает, и Волга блестит как серебряная. На противоположном восточном берегу реки в ожидании парома выстроилась в очередь, тянущуюся от самой воды до горизонта, колонна грузовиков, мокрых от утренней росы. Палубный матрос на борту парома знал, что эта колонна растянулась километра на три к востоку. Он уже успел обойти колонну и нашел грузовик под номером 4198 КГК. Грузовик медленно подвигался в очереди, затем ждал с час, после снова медленно полз вперед. Бывало, что грузовики ожидали переправы по двое суток. Но на этот раз грузовик номер 4198 КГК находился уже вблизи парома.

Как только паром причалил, машины на нем и на берегу радостно заурчали моторами, как приветствующие друг друга добрые знакомые; затем опустился грузовой трап и с парома стали спускаться автомобили, быстро набиравшие скорость и устремлявшиеся на восток, в Азию. Длинная очередь на берегу начала медленно продвигаться вперед, то растягиваясь, то сжимаясь, будто одна длиннющая грязно-зеленая гусеница.

Грузовик под номером 4198 КГК поднялся на борт одним из последних. Палубный матрос смотрел, как он, фыркая и пыхтя, вползает на указанное место. После того как был поднят трап, матрос отдал швартовы, и паром тихо заскользил через реку.

В кабине грузовика 4198 КГК сидели двое, сидели столь упорно, что матрос даже засомневался, а вылезут ли они вообще оттуда, пока плывет паром. Но наконец-то они спрыгнули на палубу и отправились смотреть вместе с другими шоферами, как бурлит и пенится за кормой река. Тогда матрос подошел к рундучку на палубе, вынул из кармана ключ, повернул его в замке и взял свой завтрак, завернутый во вчерашний номер «Правды». Возвратившись на свой пост, он наполовину развернул сверток и достал кусок белого хлеба и колбасу, а потом, убедившись, что вокруг никого нет, вынул оттуда же небольшую металлическую коробочку и, жуя на ходу бутерброд, обошел кругом грузовик 4198 КГК, поводя коробочкой вдоль рамы, крыльев и бамперов автомашины. Нахмурив брови, он еще раз огляделся и, убедившись, что рядом никого нет, забрался под грузовик и тщательно обшарил коробочкой части шасси. Под задней стенкой кабины он задержался подольше. Даже в метре от него из-за рокота паромных двигателей нельзя было услышать постоянное потрескивание, доносящееся из коробочки.

Наконец матрос вылез из-под грузовика и завернул прибор обратно в тот же сверток вместе с остатками завтрака. Спустя несколько минут паром стал замедлять ход, шофера возвратились к своим машинам и начали рассаживаться по кабинам. Матрос кинул несколько слов водителям, приехавшим на грузовике 4198 КГК:

– Хорошо на реке в такой ранний час.

– А еще лучше на дороге, – ответил водитель.

По обличью он был похож на мусульманина – худощавое, темное лицо, но в профиль нелепо сплюснутое, по-русски он говорил без акцента. Другой был типичным русским.

– Куда направляетесь? – поинтересовался матрос. – В Москву?

– А куда же еще! А потом еще дальше, – ответил русский. – Путь держим через всю страну.

– Даже так? Куда же?

Но напарник не дал ответить.

– Пошли, пошли, Ванька, – сказал он.

– Да, Москва, – задумчиво произнес матрос. – Вот уж где никогда не бывал. Какая она?

– Клоака, – коротко бросил мусульманин.

– Прекрасный город, – сказал русский по имени Ванька. – Там есть все что угодно. Вообразить даже нельзя.

– Гостиницы там разные, – продолжал матрос. – Где вы останавливаетесь? В каких-нибудь больших шикарных отелях?

– Все они вонючие дыры, – ответил мусульманин. – Кроме тех, где живут иностранцы.

– Да так во всем, – заметил русский. – Всегда самое лучшее для наших «иностранных гостей». А они уже избаловались. Мы же их и приучили, а сами – как-нибудь.

– Да, плохо дело, – промолвил матрос.

– Нет, не так уж и плохо. Мы обычно живем вместе с иностранцами. В гостинице «Украина». Если тебе когда-нибудь доведется приехать в Москву, постарайся попасть туда. Там полно немок из ГДР, они с ума сходят по русским мужикам.

Последний грузовик сошел с борта парома, и палубный матрос потопал по грузовому трапу на берег, держа в руках сверток. Сзади него клубилось облако вонючего дыма от дизелей парома. Он прошел по дороге с полкилометра. Часы показывали начало шестого утра.

В одном из переулков в Сорочьих Горах стояла бежевая «Волга». Матрос открыл дверь машины и сел за руль. Через час езды по направлению к Казани он нагнал длинную колонну грузовиков с парома и стал медленно обходить ее. Обгоняя грузовик номер 4198 КГК матрос поглубже нахлобучил на лоб фуражку, чтобы его не узнали.

В шесть тридцать бежевая «Волга» подъехала к Институту физических проблем. Матрос, с небольшим кожаным саквояжем в руках, вошел в проходную института. Вахтер доложил, что доктор Бернштейн уже на месте.

Доктор Бернштейн вошел в проходную, матрос протянул ему саквояж.

– Он все еще работает? – поинтересовался доктор.

– Да, и очень хорошо. Не могу ли я позвонить от вас?

– Разумеется, можете. Входите.

Они прошли в рабочее помещение, откуда дверь вела в большую лабораторию, заставленную научной аппаратурой. Вопросов друг другу они не задавали. Матрос вошел в кабинет шефа и плотно прикрыл за собой дверь.

Связь у института была отлажена. Через несколько минут отозвалась Москва.

– Сема, – сказал палубный матрос.

– Это ты, Миша? Как все прошло?

– Все в порядке. Я встретил твоих друзей. Они с грузом, как ты и предполагал. Он у них под сиденьем, может, внутри кабины, может, снаружи – где точно, не знаю. Сегодня же утром они направились в Москву. Остановятся, скорее всего, в гостинице «Украина».

Как хорошо, что тот русский сказал про гостиницу.

– Они те самые, которых я знаю?

– Один русский, зовут его Ванька. Он напарник того мусульманина.

– Я о них позабочусь. Спасибо тебе. – Да не за что.

Уходя из института, матрос помахал на прощанье доктору Бернштейну. Больше они не сказали друг другу ни слова.

– 48 —

Пятница, 9 июня 1989 года,

7 часов утра,

Москва

Белкин позвонил Чантурия домой перед самым его уходом на работу.

– Наши друзья в пути-дороге. Вполне возможно, они остановятся в Москве, вероятнее всего в гостинице «Украина'.

– А насчет даты еще не известно? – поинтересовался Чантурия.

– Нет.

– Ну ладно. Когда выясним побольше, может, сформируем группу. Нужно обговорить этот вопрос.

По пути на службу он из автомата позвонил Мартину в посольство. Об этом они договорились заранее. Он пробормотал какую-то абракадабру и повесил трубку. Бормотание не обмануло бы специальный аппарат, распознающий голоса, но Серго надеялся, что такая аппаратура не установлена. Если же и установлена, то скорее со стороны его «конторы», а не с американской, а это для него чревато неприятностями.

– 49 —

Пятница, 9 июня 1989 года,

9 часов утра,

Квартира Алины

– Теперь мы должны выбирать, – сказал Чантурия. – После Волги не найдется такого места, где мы наверняка могли бы обнаружить двигающийся грузовик.

– А я почему-то думал, что КГБ держит всю страну под колпаком, – подковырнул Мартин.

– Если заняться расследованием официально, то Комитет без затруднений проследит маршрут любого грузовика. Если нужно, дорожно-патрульной службе будет дана команда фиксировать его движение через каждые несколько километров. Но для этого необходимо получить официальный приказ, а значит, все объяснять и разъяснять. Но любые разъяснения угрожают моему здоровью. Они также могут послужить предостережением для тех, за кем наблюдают. А вот если таких мер не принимать, то одинокий грузовик легко может затеряться на бескрайних просторах России.

– А что, если они перенесут свой секретный груз на другой грузовик? – задал вопрос Мартин. – Если они прибегнут к своему старому приему, то встретят в Москве какой-то румынский грузовик и кого-то, кто будет и водителем, и одновременно охранником. Разве не могут они перегрузить контейнер на румынский грузовик или еще на какой-нибудь другой, и пусть он себе едет один-одинешенек! Тяжело ли перенести всего несколько килограммов плутония? Сколько всего плутония они везут? В каком контейнере? Конечно, контейнер должен быть обложен свинцом для защиты от излучения, но тогда его с места не сдвинуть.

– У меня нет ответа ни на один ваш вопрос, – сказал Серго. – Лучше не задавайте вопросов, хотя бы сейчас.

– Хорошо, но вот еще один. Если мы задержим один грузовик, то сорвем поставку одной партии плутония, но Юрий говорил, что их несколько. Можем ли мы помешать мафии отправить другие партии или вообще предотвратить кражу плутония, если не в состоянии ликвидировать всю шайку?

– Я не знаю ответов и на эти вопросы. Мартин тяжело вздохнул:

– А может, лучше просто схватить этих двух парней, благо, есть такая возможность, а потом, если сумеем, то и остальных? Не настало ли время рискнуть вашим здоровьем, Серго?

– Вам-то легко говорить.

– Ладно, подумайте, что поставлено на карту. Вспомните, откуда везут этот материал – из советской мусульманской республики. А куда везут? В Ирак. Для чего? Смысл имеет лишь один ответ – для создания собственной атомной бомбы. Может быть, плутоний прямиком переправят в Ирак для ее изготовления на месте, а может, ее будут делать в Румынии – я не знаю. Чаушеску совсем помешался на сотрудничестве в этом деле с иракцами, воображая, что они помогут ему создать собственное ядерное оружие. А кому нравится идея создания мусульманской бомбы? Да вашим казахам, вашим узбекам, вашим таджикам и другим мусульманам-суннитам – таким же, как и иракцы… А есть еще и ваши азербайджанцы – они мусульмане-шииты, их территория некогда была частью Ирана, и они не прочь воссоединиться с ним вновь… Сколько нужно ядерного оружия, чтобы оторвать весь советский юг от Советского Союза? Сколько людей погибнет в этом случае? Секретности есть предел, Серго, и мне кажется, мы уже подошли к нему.

Чантурия с поникшим видом опустил голову.

– Меня никогда не просили стать героем, – только и промолвил он.

– Ну что ж, пока вы им не стали.

– Надеюсь, что никогда не стану. А если стану, то уж наверняка посмертно. Ну да ладно. Что, по-вашему, нам следует делать?

«Что мне теперь делать? Должна ли я что-то делать?» – эти слова бедной старой Марьи Павловны вдруг зазвучали у Мартина в голове, да так явственно, что он даже оглянулся в недоумении. Что же они в самом деле делают? Это какое-то безумие. Не его ли больное воображение стало причиной всего этого? А перед каким же выбором он теперь стоит?

– Думаю, что вы выпишете ордер на арест и обыск грузовика, возьмете свою команду и внезапно схватите этих сукиных сынов, которые ведут грузовик, а потом натравите ваше начальство на владельцев грузовика, на охранников фабрики по обогащению плутония, да заодно и на всех, кто замешан в этом вонючем дерьмовом деле.

– Очень интересная фраза. Это что, американская идиома?

– Да. Давайте держаться вместе, и вы выучите множество идиом.

– Как «вонючее дерьмо»? Что ж, неплохая идея. Надеюсь применять их в жизни.

– Если не будете, мы всегда станем напоминать вам, Серго, что вы должны это делать, – сказал Мартин, а потом, подумав немного, добавил:

– Шаткость нашего положения, Серго, в том, что мы сейчас работаем тайно. Я знаю, к чему вас готовили, у меня же такой школы нет, да и не люблю я эту работу. А ведь, может, именно потому, что я не специалист, я лучше вижу слабость нашего положения. А оно, повторяю, весьма шаткое. Мы боимся пошевелиться, потому что если пошевелимся, кто-то засечет нас, и нам не жить. Но единственной причиной того, почему они захотят убить нас, как раз и является то обстоятельство, что никто больше не знает, что происходит. Мы дошли до предела секретности, Серго, и этот предел и есть наша слабость. Если бы мы предстали сейчас перед Господом Богом и нам сказали бы: «Ну посмотрите же вы, глухие тетери, вот ведь что происходит», что мы лопотали бы в ответ? Посмотрите, что случилось с братом Алины, Юрием. Посмотрите, что случилось с Хатчем. Их убили тайно. На глазах других и все же тайно. Если бы сейчас кто-нибудь встал и объявил, что творится, мы оказались бы в безопасности. Никто не смел бы тронуть нас. Убивает тайна, поймите это, Серго!

– Доводилось ли вам когда-либо читать работы Георгия Микадзе?

– Нет. Слышать слышал, а читать не читал.

– Опубликованного у него немного – надо сказать спасибо моей «конторе». Одна из наших главных забот – литературная критика. Он печатался главным образом в грузинских изданиях, а потом как-то раз издал во Франции «Книгу мертвого человека» и получил за нее десять лет тюремного заключения. И в этой книге, за которую его посадили, он сказал, Бен, те же самые слова: убивает тайна. Когда мы позволяем засекречивать свои действия, сказал он, мы тем самым играем на руку палачам. Вероятно, вы и правы, Бен. Может, мы уже слишком засекретились. Ну что ж, хорошо, давайте разработаем план. Куда мы направим свои усилия, начиная с этого момента?

– А туда, где труднее. Я ничего не понимаю в следственном деле.

– Даже если бы понимали, все равно мало чем помогли бы. Ну да ладно, может, вы и правы – нам нужно немало потрудиться, чтобы рассекретить все происходящее. Давайте всполошим всю стаю одним махом.

– 50 —

Пятница, 9 июня 1989 года,

10 часов утра,

Фрунзенская набережная

Чантурия, одетый в гражданское, стоял около телефонной будки у стены касс «Аэрофлота» на берегу Москвы-реки напротив парка имени Горького. К кассам тянулась длинная очередь; нужно провести в ней немало часов, чтобы улететь: сначала постоять, чтобы заказать билет, затем купить его, потом стоять в аэропорту в ожидании посадки, наконец, ждать в самолете взлета. Нередко вылет задерживается на день-два. Социализму присуще терпеливое ожидание. Его за один день не построить.

Серго тоже терпеливо стоял в очереди, чтобы позвонить по телефону. Телефон был нужен многим, поэтому к нему всегда тянулся длинный хвост – каждый хотел позвонить домой и предупредить, что задерживается и опоздает к обеду, ужину… Чантурия, опустив в щель двухкопеечную монету, слушал длинные гудки в ожидании, когда на том конце провода снимут трубку. Стоящая за ним усталая толстая как бочка тетка с покачивающимися полными авоськами в каждой руке безучастно смотрела на него ничего не выражающим пустым взглядом.

Длинные гудки – другой, третий… Он хорошо запомнил номер телефона – номер был московский, сам проверял, ошибиться не мог. Тетка сердито поджала губы – верный признак, что он слишком долго занимает автомат.

Но вот наконец кто-то ответил: «Да»– и все. Чантурия демонстративно отвернулся от женщины, выражающей недовольство.

– Я звоню старому Тамазу, – сказал Серго по-грузински.

– А кто это такой? – спросили тоже по-грузински.

– Мой друг из Тбилиси.

– Его здесь нет.

– Он желает поговорить со мной. Меня зовут Серго. Пару месяцев назад я ужинал у него дома. Я думал о нашем интересном разговоре. Передайте ему, что я звонил и должен переговорить с ним лично. Здесь, в автомате, я ждать не могу, но через час он сможет перезвонить мне по телефону 243-57-40.

Это был номер его домашнего телефона. Возможно, подслушивать его не будут, а если и будут, то теперь это уже не имеет значения. Надо всполошить всю стаю разом.

Дома в ожидании звонка он просматривал старую рукопись одной из работ Георгия, не читал ее, а лишь разглядывал. Это был оригинал, написанный на грузинском языке и напечатанный на тонкой папиросной бумаге, легкой как дым, которую используют машинистки самиздата, делая по восемь копий за одну закладку.

Рукопись оказалась седьмой копией – шрифт читался с трудом. Ее конфисковали в Тбилиси. Один из приятелей Чантурия, который в ту пору служил в Тбилисском управлении КГБ, зная, что Серго знаком с Георгием, сохранил и передал ему эту копию на память.

Он сидел и смотрел на смелые слова, которые сами по себе, будучи изложенными на бумаге, уже являлись поступком. Вчитываясь в эти слова, он захотел стать достойным их, ибо они помогают постичь закон чести и жить по этому закону, как живет сам Микадзе.

Наконец зазвонил телефон – говорил Тамаз Броладзе. Он не назвался, но Чантурия сразу узнал его голос.

– Хорошо, что вы позвонили мне, – сказал Броладзе тоном человека, привыкшего повелевать.

– Я много думал о нашем последнем разговоре и кое-что слышал такое, что, по-моему, заинтересует и вас.

– Надеюсь, что заинтересует.

– Мне сказали о возможной доставке груза из Казахстана в одну из братских социалистических стран. Мне подумалось, что такая перевозка может представить интерес и для вас. Насколько я знаю, груз уже в пути. Но, по всей видимости, и вас уже известили об этом по вашим старым каналам?

Броладзе откашлялся и попросил:

– Расскажите подробнее.

– А что, ваши старые каналы пересыхают? Мне сказали, что груз проследует через Москву через день-два. Хотя тут могут возникнуть всякие сложности.

– Что за сложности?

– Проверка на безопасность, вот какие. Они могут надолго задержать переправку груза. Население Москвы начинает сильно беспокоиться о своей безопасности.

– Ну и что же вы советуете?

– Вопрос щекотливый. Чтобы порекомендовать что-то, мне нужна уверенность, что вы всерьез намерены по-прежнему продолжать…

– Да, я понимаю.

Наступило долгое молчание, а потом Броладзе спросил:

– Как же убедить заинтересованных людей в серьезности моих намерений?

– Любое проявление вашей заинтересованности было бы полезным.

– М-м… А каковы размеры такого проявления?

– Ста тысяч рублей было бы достаточно. «Моя зарплата за тридцать лет, – подумал Чантурия, – сумма должна красноречиво говорить о моей жадности».

– Это можно. С вами поговорят об этом.

Теперь ничего делать не надо – остается только выжидать.

– 51 —

Пятница, 9 июня 1989 года,

1 час дня,

Лубянка

Чантурия никогда не был терпеливым, даже в детстве, более того, особенно в детстве, – он больше всего не любил ждать. Ожидать день своего рождения было для него сущим мучением. Новый год, казалось, никогда не наступит. Салют в праздник Октябрьской революции приходилось ждать целую вечность, а когда он начинался – тут же и кончался.

«Старые каналы пересыхают», – так, кажется, он сказал. Ну что ж, «старые каналы» снова наполнятся водой, как только до них дойдет весть. А дойдет ли она до них? А не отказался ли вообще старый Тамаз от старых каналов? Но он же сказал, что кто-то поговорит с ним, поэтому непохоже, что старые каналы перекрыты. Тамазу надо торопиться – ведь груз уже в пути.

Итак, он должен сидеть и ждать, когда кто-то выйдет на него и переговорит с ним. А если никто не объявится? Тогда ему следует организовать встречу с американцами до того, как появится грузовик. Но ждать долго невтерпеж. Если кто-то собирается переговорить с ним, то должен сделать это в течение дня.

Он сидел один в своем кабинете, нарочито создавая удобную обстановку для разговора, но никто не приходил. Обедая в офицерском кафетерии, он специально сел за столик один, заранее положив в карман миниатюрный диктофон (его принес Мартин, позаимствовав у ЦРУ), и старался делать вид, будто никого не ждет. Никто не подсаживался к нему. Около него остановился поболтать капитан Солодовник – может, он? Окажись он человеком Тамаза в центральном аппарате, Чантурия глубоко разочаровался бы и вместе с тем поставил бы крест на мафии как на банде обреченных.

Но вдруг сердце у него ушло в пятки – он заметил, что к нему направляется сам полковник Соколов. Господи, хоть бы его пронесло мимо. Но он все же подошел с тарелкой солянки и порцией голубцов на подносе – своими излюбленными блюдами, которые, как заметил Чантурия, он каждый раз брал на обед, когда они были в меню. Обычно он обедал в одиночестве или вместе с другими офицерами одного с ним ранга, а теперь вот устроился рядом с ним, чего прежде никогда не случалось за все время службы Серго в Москве. «Почему именно сейчас, – промелькнуло у него в голове. – Осталось очень мало времени, чтобы кто-то подошел сюда; наверное, подойдет позже. Почему сейчас?»

Но полковник сел, как видно, надолго. Он говорил и говорил о том, о сем, о всякой всячине. О том, что, когда был молодым, все было лучше. Ему довелось послужить одно время в Тбилиси – разве Чантурия не знает об этом? Вот было золотое времечко!

– Был там один человек, которого я знал, – болтал полковник. – Интересно, вы с ним не встречались? Его зовут Тамаз…

Он выдержал паузу, как бы припоминая фамилию, а Чантурия в этот момент весь напрягся и задеревенел.

– Броладзе? – предположил он.

– Да… возможно, он, – ответил Соколов.

Таким образом, пароль произнесен и отзыв получен.

– Замечательный человек, – продолжал далее полковник. – Так вы знакомы с ним?

– Да, мы встречались.

– Он начинал с нуля, имея лишь собственные мозги да нескольких друзей, а теперь заправляет целой республикой. У него большие связи, действует он по самым разным каналам. Мне известно, что в разговоре упоминалось, будто тот или иной канал пересыхает.

Соколов остановился. Молчал и Чантурия. Он лишь подумал, а не запишется ли на пленку биение его сердца. Между тем полковник продолжал:

– Я же, наоборот, считаю, что хоть можно открыть и другие каналы, но все же прежний менять на новый не стоит.

Он попробовал солянку, недовольно проворчав, что она слишком горяча, но все же принялся есть.

– Ну да ладно. Что же требуется для подпитки нового канала?

– Я слышал, что упоминались сто тысяч рублей.

– Ваши друзья, должно быть, сильно проголодались.

– У каждого на иждивении еще куча голодных ртов.

– Разумеется. Зачастую их даже больше, чем предполагается. Ну что же, сто тысяч за минусом двадцати пяти для старого канала, а?

– Как их получить?

– Все очень просто. Пакет принесут вам в кабинет. Двадцать пять тысяч можно вычесть заранее. Ну, а если Тамаз спросит, то ответите, что все в порядке. Ну как, договорились?

– Конечно.

– Откуда вы узнали о транспортировке груза и кто еще знает?

– Я не могу ответить вам без его разрешения.

Соколов лишь холодно посмотрел на него. Он прослужил в этой организации довольно долго и хорошо знал, когда можно, а когда нельзя пользоваться своим правом начальника. Поэтому не сказал ни слова.

– 52 —

Пятница, 9 июня 1989 года,

3 часа дня,

Посольство Соединенных Штатов

В офисе Бирмана (прежде в нем сидел Хатчинс) было все необходимое для работы сельскохозяйственного атташе: карты, рассказывающие о сельскохозяйственном производстве в СССР, таблицы с метеорологическими прогнозами, американский сельскохозяйственный ежегодник со сведениями и цифрами, которые нормальный человек просто не может удержать в памяти.

В офис вошел Мартин.

– Что случилось? – поинтересовался Бирман.

– Что вам известно о последней встрече Хатчинса? – спросил Мартин. – Зачем он шел на встречу? В ваших досье есть что-нибудь?

– Нет.

– Врете вы все, Бирман. Мне нужна правда.

– Единственной правды нет, есть самые разные правды. Во многих из них вам просто не разобраться, и содержимое досье нашего бюро как раз к ним относится.

– А если посол попросит вас?

– Попросить посол, конечно, может, но и для него наше досье – темный лес.

– Разыгрываете из себя всемогущего Господа Бога, не так ли, Бирман?

– Нет, Мартин, не так. Мне просто нравится быть всемогущим Господом. Улавливаете разницу?

– Да, разница есть. Но не уверен, что вы сами ее понимаете. Что вы знаете о переправке плутония?

Бирман долго молчал, прежде чем ответить, а затем сказал:

– А зачем вам знать, каким образом переправляют плутоний? Хотите послать немного домой в качестве сувенира?

– По моим данным, есть реальная угроза того, что террористы похитили в Советском Союзе некоторое количество обогащенного плутония, достаточное для создания ядерного оружия. Мне нужно точно знать, как они его переправляют и когда начнут транспортировку. Как его упаковывают, чтобы уберечься от излучения? Есть ли какой-нибудь приборчик, фиксирующий радиацию, достаточно портативный, чтобы его можно было носить в кармане?

– Откуда у вас эти данные? – насторожился Бирман.

– У меня богатое воображение.

– Меня всегда беспокоила безопасность досье нашего управления здесь, в бюро, Мартин. А теперь я еще больше озабочен.

– Я не буду смотреть, что там в досье ЦРУ хранится на меня, Бирман, я не государственный чиновник, проверку на лояльность не проходил, как вы любите подчеркивать.

– Да, люблю. Проверку вы не проходили. Итак, откуда у вас эти сведения про террористов?

Мартин задумался, как лучше ответить.

– Подождите, – сказал он. – Имеете ли вы в виду, что в досье бюро ЦРУ содержится информация на этот счет?

– Я ничего не имею в виду? Я лишь спрашиваю, откуда у вас эти сведения.

– Ну, если вам уж очень хочется знать, Бирман, то я получил их от КГБ.

– Не шутите, Мартин. Я посажу вас под арест за нарушение правил безопасности, за…

– Ну-ну, вы что, Бирман, всерьез?

– Я человек серьезный. В игрушки не играю.

– Разве? Вы что, не знали об этом с самого начала? Из-за чего убили Хатчинса? Если это не игра, то что же?

Бирман как-то вдруг обмяк и спросил:

– Что вы имели в виду, сказав «из-за чего убили Хатчинса»?

– Вы же были там вместе с нами и все время врали нам, – наступал Мартин. – Не им, а нам! Мне, Ролли, послу! Мы спрашивали, что Хатч замышлял, а вы отвечали, что понятия не имеете. Но вы же все это время знали, что искал Хатч, – украденный плутоний. Бомбу, сделанную террористами.

Бирман побледнел как полотно:

– Так вот в чем дело!

Затем он овладел собой и покраснел как рак:

– Вы, должно быть, спятили, Мартин! Украсть секретную информацию, а потом шантажировать государственных чиновников!

– Почему вы думаете, что я украл что-то у вас?

– А откуда еще вы могли узнать о плутонии?

– ЦРУ ведь не единственный в мире источник информации, Бирман. Вы все же не всемогущий Господь. Хорошо, я скажу вам, что мною сделано, Бирман. У меня назначена встреча с офицерами КГБ, которую я сам организовал, чтобы обсудить некоторые вопросы, связанные с убийством Чарльза Хатчинса. Она состоится через два часа. Они согласились на эту встречу, думая, что я представляю ЦРУ или что я сам цэрэушник. Но теперь это не важно, так как встреча назначена и я пойду на нее. Но скажу вам одно, Бирман: намечается совместная операция, которая не только прояснит обстоятельства убийства Чарльз Хатчинса, но и избавит мир от первой серьезной попытки террористов сделать свою ядерную бомбу. И если вам известно что-то, что может помочь этому делу или, наоборот, сорвать его, то неизбежно возникнет вопрос, почему вы остались в стороне.

– 53 —

Пятница, 9 июня 1989 года,

5 часов вечера,

Лубянка

До последнего момента Мартин не был уверен, что встреча и вправду состоится. Существует некое упоение властью: дескать, вы подписываетесь под документом, неважно каким, имеет он смысл или нет, и вот она – власть. После звонка Чантурия Мартин позвонил Душенкину – и вот они опять все собрались в том же конференц-зале в доме № 2 на площади Дзержинского. С американской стороны присутствовали, помимо Мартина, Бирман и Ролли Таглиа, а с советской – Чантурия и оба полковника: Душенкин и Соколов. Переводчик-майор отсутствовал.

– Нам передали, что вы хотите сообщить нам кое-какие дополнительные сведения, – начал Душенкин, возглавлявший советскую делегацию. – Мы с готовностью выслушаем вас. Правда, поскольку убийцы сидят в тюрьме, мы не понимаем, что может быть нового.

– Мы сообщим не единственную новость, – первым выступил Мартин. – Вероятно, представим сразу три новых факта.

– Сразу три? Вы много поработали! – воскликнул Душенкин, но таким тоном, что все поняли: он отнюдь не восхищен активностью ЦРУ.

– Сбор фактов, относящихся к этому делу, занял гораздо больше времени, чем предполагалось, – продолжал Мартин, рассчитывая, что Бирман расценит его слова как признание заслуг ЦРУ. – Но дело оказалось гораздо сложнее, чем мы думали. По сути дела мы еще и не докопались до самого дна. Тем не менее мы высоко ценим наше сотрудничество – без вашей помощи не удалось бы добраться даже до этих фактов.

Невозможно было определить, сколь трудно давались Душенкину и Соколову усилия удержаться от удивления.

– Как теперь стало известно, продолжал Мартин, – это дело развивается по четырем линиям. Во-первых, всем известная кража ядерных материалов с вашего военного завода в Семипалатинске. Во-вторых, смерть нашего коллеги Чарльза Хатчинса. В-третьих, контрабандная перевозка украденного материала из Советского Союза на место, где, в-четвертых, как мы полагаем, из него сделают оружие террора – ядерную бомбу, которая может быть применена как против Советского Союза так и против Соединенных Штатов.

Глаза у Душенкина расширились, а у Соколова наоборот, сузились. Душенкин подтолкнул Соколова, чтобы тот ответил.

– Вы упомянули четыре линии, – начал Соколов. – А назвали всего три. Та линия, где никаких новых фактов не появилось, связана с убийством вашего Чарльза Хатчинса, которое уже раскрыто.

– Нет, и в деле, связанном с убийством, тоже обнаружены новые факты. Непонятно лишь, каким образом были похищены ядерные материалы. Все остальное известно.

– Фантастика! – с иронией воскликнул Соколов. – Какую же связь вы уловили между похищением ядерных материалов в Семипалатинске и бандитским нападением на кафе, не говоря уже об оружии террора?

Соколов явно намеревался сказать и больше, но Душенкин предостерегающе поднял руку, и тот оборвал свое выступление на полуслове.

– Вы упомянули «всем известную кражу» в Семипалатинске, – сказал Душенкин. – С сожалением должен сказать, что мне, например, о ней не известно. Не можете ли пояснить поподробнее?

Мартин повернулся к Бирману. В этом вопросе тот собаку съел. Бирман развернулся вовсю. Если уж русские намерены заглянуть в его досье, то он скажет такое, что они позеленеют от зависти.

– За последний год-полтора, – начал разъяснять Бирман, – на заводе имени Ленина близ Семипалатинска, где производится ядерное оружие, выявилась нехватка некоторых ядерных материалов. Пропажу постарались скрыть, но тщательное расследование, проведенное Комитетом государственной безопасности, в конце концов позволило сделать вывод о том, что с завода систематически похищался обогащенный плутоний. Каким образом его похищали —

узнать не удалось. Думаю, что и на сегодняшний день это еще не выяснено.

– Если это так, то это тяжкое преступление! – внезапно перебил его Душенкин. Он посмотрел на Чантурия уничтожающим взглядом и резко спросил: – Капитан! Вы подтверждаете эти слова?

– Никак нет. Я не допущен к расследованию этого дела.

– Я тоже. Соколов, что там случилось? Соколов откинулся на стуле и сказал:

– Да, я слышал об этом, но с подробностями не знаком.

– Полковник Соколов спросил, какая есть связь между похищением ядерных материалов в Семипалатинске и убийством Хатчинса, – продолжал Мартин. – А связь такова: Чарльз Хатчинс был сотрудником Центрального разведывательного управления, и его убили в ту ночь, когда он намеревался расспросить кого-то – советского гражданина, знавшего кое-какие детали плана контрабандной транспортировки из Советского Союза украденных материалов.

Оба полковника, услышав это, подскочили на своих стульях – но их ошарашила не столько контрабанда плутония, сколько заявление о Хатчинсе. То, что Хатчинс был агентом ЦРУ, они подозревали и раньше, но впервые американский дипломат вслух подтвердил их догадки. Переглянувшись, они вновь приняли невозмутимый вид.

– Но ведь преступники, совершившие убийство, – сказал Соколов, – арестованы. Причину убийства они объясняют совсем иначе. Их просто-напросто наняли рэкетиры.

– Тот, кто совершил убийство, вовсе не сидит в тюрьме, – возразил Мартин.

– Мы располагаем признаниями убийц, – настаивал Соколов. – Как же они могли признаться в том, чего не совершали?

– Они лгут, – уверенно сказал Мартин.

– Зачем им врать?

– А затем, что им заплатили. Либо они боятся сказать правду, либо же ложь в их собственных интересах – вот почему они лгут.

Следующий вопрос Соколова по логике должен был бы быть: ну а кто же тогда совершил убийство? Но он не задал его. Чантурия четко отметил: Соколов ничего не спросил, а постарался переменить тему. Он обратился к Бирману:

– Вы можете сказать об источнике вашей информации о предполагаемом похищении материалов с завода имени Ленина? Мы едва ли можем согласиться с вашим заявлением, не имея возможности всесторонне оценить информацию.

– Уверен, что в ваших досье тоже есть такая информация, – ответил Бирман. – Мы не обязаны выдавать свои источники и рассказывать вам, что творится у вас на задворках.

Тут не выдержал Душенкин:

– Но если признавшиеся убийцы вовсе не убивали Хатчинса, то кто же тогда его убил?

«Так-так, – отметил про себя Чантурия, – стало быть, Душенкин не связан с этим делом. Если бы он был в курсе, то постарался бы тоже перевести разговор на другую тему, как Соколов». От этой мысли Чантурия стало полегче. С двумя полковниками он не смог бы совладать.

– Я бы адресовал вас с этим вопросом к капитану Чантурия, – предложил Мартин.

Брови у Душенкина поползли вверх, а Соколов как-то пригнулся.

Чантурия набрался духу – вот и пришел его час.

– Убийца – грузин, левша, прихрамывающий на одну ногу, – объяснил он. – Люди, признавшиеся в убийстве, – это грузин и двое русских, грузин прихрамывает, но он не левша.

– Как же так получается, что мы только сейчас слышим об этом? – строго спросил Душенкин.

– Меня сбило с панталыку признание мнимого убийцы. Я не заметил в то время, даже когда он расписывался, что он не левша. И лишь убедившись, что хромой грузин, связанный с грузинской мафией, должен быть левшой, я пришел к выводу, что мы задержали не того человека. Сотрудники моего отделения установили, что этот левша находился в Москве в ту ночь. Более того, его внешность очень похожа на внешность человека, которого арестовали по подозрению в убийстве, хоть он на самом деле и не виноват.

– Кто же тогда этот человек? – в упор спросил Душенкин. Соколов же сидел молча но, судя по его мрачному виду, тучи сгущались, предвещая близкий ураган.

– Его зовут Тамаз Тамазович Броладзе.

Произнося эти слова, Чантурия не спускал глаз с Соколова. Тот ничем не выдал своего волнения. Чантурия продолжал:

– Он сын «крестного отца» мафии в Тбилиси. У того слишком высокое положение, и он, естественно, не хочет, чтобы его сына засадили в тюрьму, – поэтому кто-то другой пошел за него туда. Вся эта троица работает на него или на его отца. Двое из них, может, и были в кафе в момент убийства, но третий там определенно не присутствовал. Он дал ложные показания, чтобы выгородить молодого Броладзе.

– Какая-то фантастика! – одновременно воскликнули Душенкин и Соколов, но имели они в виду совершенно разные вещи.

– Итак, есть две линии, – подытожил Душенкин. – А как насчет двух других?

– Капитан Чантурия разъяснит и их, – заявил Мартин. – Но прежде позвольте мне сообщить дополнительную информацию.

Дело в том, что совсем недавно наше разведуправление получило доказательства, что у господина Хатчинса была назначена встреча в кафе в ту самую ночь, когда его убили. Человек, с кем он хотел встретиться, в кафе так и не пришел. Вместо него нагрянули убийцы. Но мы нашли того человека. У него довольно интересная судьба. Он был членом грузинской мафиозной группировки, хотя сам и не грузин по национальности. Он работал на Тамаза Броладзе, отца того человека, который убил Хатчинса. Как вам известно, Тамаз Броладзе начал свое дело с перевозок грузов автомобильным транспортом, да и сейчас он продолжает осуществлять перевозки по всему Советскому Союзу. Нам известно, что КГБ время от времени прибегает к его услугам, чтобы получать информацию.

Тот человек, о котором идет речь, был завербован Тамазом Броладзе и работал водителем грузовика. Он каким-то образом узнал, что его используют для перевозок краденого плутония из СССР в одну из сопредельных стран на специально оборудованном для этого грузовике. Он решил сообщить об этом ЦРУ и договорился с Чарльзом Хатчинсом о встрече.

– Ну а почему же ЦРУ, а не КГБ? – недоуменно спросил Душенкин.

– А потому, что мы платим больше, – ответил Таглиа, опережая ухмылку Мартина.

– Деньги капиталистов! – с деланным возмущением всплеснул руками полковник Соколов. – И сколько же он с вас запросил?

– Он запросил за весь мир. Он захотел денег, но ради всего человечества. Он также высказал пожелание, чтобы мы помогли ему перебраться из Советского Союза в свободный мир.

– И где же теперь этот человек? – напористо спросил Соколов и повернулся к Чантурия: – Вы допрашивали его? Что-то я не читал протокола.

– Я его не допрашивал, – ответил Чантурия.

– Почему же?

– Потому что он погиб, – пояснил Мартин.

– Но вы-то ведь говорили с ним?

– Я – да, говорил, полковник.

– ЦРУ находит главное действующее лицо этого спектакля и допрашивает его, а затем он внезапно погибает, прежде чем КГБ сумел допросить его. Как все складно получается! – заметил Соколов и опять обратился к Чантурия: – И вы верите этим бредням?

– Выявлено несколько дополнительных улик, имеющих прямое отношение к делу, – сказал Чантурия.

– Что за улики? – резко спросил Соколов.

Он проявлял все большую настойчивость, в то время как Душенкин помалкивал, явно позволяя Соколову вести переговоры и задавать вопросы.

Чантурия вынул папку из стоящего рядом атташе-кейса и сказал:

– Сотрудники моего подразделения проверили путевые листы грузовика, на котором за несколько месяцев до убийства господина Хатчинса работал водителем тот погибший человек.

– А у этого погибшего человека есть имя?

– Да. Его зовут Юрий Волков. – Чантурия передал стопку документов Соколову. – Он один из тех, чьи фамилии записаны в путевых листах. По ним можно судить, что он наиболее часто водил эту машину. В них отмечается, что в январе этого года грузовик совершил поездку из Алма-Аты в Румынию транзитом через Москву. Из Москвы он отправился вместе с грузовиком румынской международной транспортной компании «Транспортул интернационал Ромыния». Водители этого грузовика известны нам как агенты службы безопасности Румынии.

– Все румынские водители работают на секюритате, – презрительно фыркнул Соколов и, повернувшись к Чантурия, сердито бросил: – И это все? Путевые листы до Румынии? А знаете ли вы, сколько советских грузовиков ездят в Румынию?

– Так точно, знаю.

Соколов не ждал такого от капитана, но в присутствии Душенкина не осмелился заткнуть ему рот.

– За последнюю неделю января – неделю спустя после убийства Хатчинса – проехало три наших грузовика и десять румынских. Почти все они пересекли румынскую границу по обычному маршруту через Черновцы. И лишь два грузовика – тот, на котором обычно ездил Волков, и румынский с водителем из секюритате – проследовали по другому пути. Они пересекли границу с Румынией в пограничном пункте в Унгенах, в Молдавии, где мало кто ездит, а потом советский грузовик вернулся один менее чем через два дня – за это время вряд ли можно доехать до указанного в путевом листе пункта назначения Извор и вернуться назад. Как выяснилось, по дороге в Извор находится румынская военная база. Простите меня, если в данной обстановке, – Серго многозначительно посмотрел на сидящую за столом американскую делегацию, – я не смогу сказать больше, но, как нам известно, на этой базе кое-когда присутствуют военнослужащие одной ближневосточной страны.

– Не беспокойтесь, – заметил Бирман. – Мы знаем об этом.

Он не сказал о том, что еще было ему прекрасно известно (Хатчинс знал об этом из ориентировок ЦРУ, полученных от «Моссада» – израильской разведслужбы), а именно: что туда приезжали иракцы, потому что там до них не могут добраться израильские истребители-бомбардировщики. В результате налета израильской авиации Ирак уже потерял один из заводов по производству ядерного оружия и больше терять не собирался.

– Что же из всего этого следует? – произнес Соколов зловещим голосом. – Какие-то сказки шофера-покойника, несколько иракцев в Румынии?

– Что-то не припоминаю, чтобы я называл их национальность, товарищ полковник, возразил – Чантурия.

– Разве? А мне помнится, что называли. Но независимо от этого, я по-прежнему не вижу причин делать выводы о том, что ваш мертвый свидетель говорил правду. У меня другое предположение, капитан Чантурия. Нравится вам или не нравится, но я выскажу его. Я предполагаю, что врете здесь вы. Вы не выполнили свой долг перед Комитетом и перед народом. Вы заявляете, что знаете другого человека, члена грузинской мафии, будто бы убившего американца Хатчинса. Как это убедительно! Но где доказательства? Только ваши голословные утверждения, и ничего больше! Вы сами грузин, недавно побывали в Грузии и признаетесь, что там вступили в преступную связь с местной мафией. Более того, теперь мы знаем, что Хатчинс был американским шпионом, чего наши американские коллеги прежде не признавали. А раз вы тесно сотрудничали с американскими шпионами, то из этого следует…

– Мне дали такое служебное задание, – не выдержал Чантурия.

– У вас было задание расследовать обстоятельства убийства Хатчинса. А после того, как это дело закрыли, вы продолжали копаться в нем. В каких, спрашивается, целях? Я бы предположил, что это дело повернулось так потому, что вы завели его совсем в другую сторону, капитан. Может, не только ваш погибший человек хотел что-то получить от американцев! Я полагаю, что и вы сами находитесь на их содержании.

Атака Соколова удивила Чантурия. Он думал, что ему удастся легко загнать Соколова в ловушку. Теперь же он понял, каким наивным дурачком был, и решил пойти сразу с козырного туза:

– Вы же хорошо знаете, товарищ полковник, что я не нахожусь на содержании у кого-либо. Вы также знаете, что вместе с другими подстроили, чтобы арестовали невиновного человека. Вот вы-то сами и находитесь на содержании у грузинской мафии.

Лицо у Соколова покраснело от злости, и он выпалил:

– Я обеспечиваю безопасность народа еще с тех пор, когда вас и на свете не было, капитан. И думаю, буду еще долго продолжать служить, после того как вас расстреляют за измену.

– Ну нет, вам не отвертеться, полковник! – сказал Чантурия спокойным голосом, хотя внутри у него все кипело. – Вот доказательства.

И с этими словами он бросил на стол полученный через Мартина звукозаписывающий аппарат. И только тут впервые до него дошло, что аппарат этот иностранного происхождения.

– Так-так, значит, ваши заморские дружки помогли вам? – злобно зарычал Соколов. – Они напрасно беспокоились. Вот мое доказательство!

И он бросил на стол маленький магнитофончик советского производства, один их тех, которые Чантурия даже боялся попросить, опасаясь расспросов. Соколов включил магнитофон, и Чантурия услышал, как он соглашается принять взятку от грузинской мафии.

Душенкин, казалось, весь ушел в себя.

– Очень интересно, – произнес он, выслушав запись до конца. – Ну, а что записано у вас, капитан?

– То же самое.

– В чем же суть всего этого?

– Я знал, что кто-то из нашего Комитета работает на мафию. Чтобы выявить этого человека, я дал мафии знать, что мне известно о переправке за рубеж плутония и что я согласен помалкивать за вознаграждение. На меня вышел полковник Соколов, он знал о моем контакте с мафией.

Узнать об этом он мог лишь из одного источника – от самой мафии.

– Ловко придумано, – бросил реплику Соколов, – но правда как раз в обратном. Это у меня появились основания считать, что мафия стремится проникнуть в аппарат КГБ, и я стал выслеживать их агента. К счастью, – он кивнул головой на свой портативный магнитофон, – я пришел во всеоружии.

– Не будем больше дискутировать, – подвел итог Душенкин и, посмотрев на сидящих напротив американцев, сказал без тени улыбки на лице: – Надеюсь, вы извините нас.

– А как насчет плутония? – не отступал Мартин. – Вы разве не собираетесь помешать транспортировке?

Ему хотелось как-то помочь Чантурия, но он понимал, что любое его слово только ухудшит положение Серго.

– Разумеется, помешаем. Если есть грузовик, то мы отыщем его. Тогда и узнаем всю правду об этом деле.

– Грузовик сейчас едет из Казани в Москву, – заметил Чантурия.

– Откуда вам известно?

– Мне подумалось, что грузовик, перевозящий плутоний, должен быть оснащен специальной защитой экипажа от облучения. Его должны применять только для таких перевозок и не использовать ради транспортировки обычных грузов – малодоходной контрабанды и тому подобного. Я узнал номер этого грузовика и по нему установил, куда он совершал поездки ранее. Удалось выяснить, что в настоящий момент этот грузовик находится в рейсе из Казахстана в Румынию транзитом через Москву.

Минуту назад казалось, что Соколов вот-вот доконает Чантурия, но капитан вовремя сделал ставку на Душенкина, и столь успешно, что тот теперь не верил ни единому слову Соколова.

– Грузовик незаметно проверили, товарищ Соколов. Он излучает сильную радиацию.

– Как же вы сумели проверить его? – поинтересовался Душенкин. – Ведь экипаж должен быть настороже.

– Проверка проводилась, пока грузовик переправлялся на пароме через Куйбышевское водохранилище. Его экипаж в это время любовался пейзажем.

– Прелестно! – только и произнес Душенкин высшую похвалу, когда-либо срывавшуюся с уст Молчаливой Смерти.

Соколов тоже это знал, но не сказал ни слова.

– Ну и где же сейчас этот грузовик? – спросил Душенкин.

– Как я уже сказал, где-то в пути из Казани в Москву. А где конкретно – не знаем.

– Что? Почему не знаете?

– Это дело, как правильно отмечал полковник Соколов, очень уж необычное, – ответил Чантурия. – Извините меня заранее, но, не имея веских подтверждений моих подозрений, я всерьез опасался вмешательства со стороны кого-нибудь из нашего Комитета.

Душенкин долго и внимательно глядел на Чантурия и наконец произнес:

– Мы поговорим об этом в моем кабинете. Обратившись к американцам, он сказал:

– Мы будем вас информировать о том, как развиваются события.

– Ваш замысел, Мартин, был с самого начала дурацким, – сказал Бирман, когда они возвращались с переговоров на посольской машине. – Ну а теперь, раз уж вы раздули все это дело, хотел бы я посмотреть, как вы будете вылезать из этого дерьма!

– Перво-наперво мы должны помочь разыскать этот чертов грузовик, – предложил Мартин.

– А как же, черт побери, мы могли бы это сделать? – поинтересовался Ролли.

– А я-то надеялся, что вы мне объясните.

– Не беспокойтесь, они сами разыщут его, – заметил Бирман. – Если, конечно, захотят. У них под рукой двести тысяч агентов, даже больше, если привлечь армию. А что, если они не захотят искать его? Что, если все это коварные происки КГБ? Тогда моя карьера накроется.

– Все это не происки, а откровенный бандитизм. Вот он-то и может погубить вашу карьеру. Не говоря уже об остальном мире, когда Ирак заполучит атомную бомбу, – ответил Таглиа, а потом добавил: – Не хотел бы я оказаться на месте этих двух олухов.

– Каких олухов? – не понял Мартин.

– Полковника и капитана. Одного из этих ослов непременно выгонят в шею щипать травку, да я и не удивлюсь, ежели попрут обоих.

– Почему же обоих?

– Потому что если не смогут выяснить, кто же из них врет, то, само собой разумеется, предположат, что брешут оба. Может, со временем все и прояснится, да так, что им не поздоровится.

– Господи! Ведь так оно и будет! В таком случае, Ролли, я должен поспешить выполнить одно поручение, – заторопился Мартин и попросил шофера остановиться.

– Куда это вы направляетесь? – спросил Бирман.

– В одно важное для меня место. Не ждите меня, ложитесь спокойно спать.

Он вышел из машины на площади 50-летия Октября, чуть подальше гостиницы «Националь», и пошел назад к станции метро. О том, что за ним могут следить от самого здания КГБ, он даже не подумал, так как очень торопился и забыл о предосторожности. Выбрав самый скорый маршрут, он доехал на поезде метро до станции «Красные ворота», а там, оглядевшись, пересел на кольцевую линию[14] и вышел на станции «Курская».

Не прошло и пятнадцати минут, как он очутился перед Таниной квартирой. Позвонив и не получив ответа, он чуть не ударился в панику. Он был уверен, что Чантурия сегодня не пойдет к Алине. Но, с другой стороны, Чантурия теперь собирается получить от Алины ответы на ряд очень трудных вопросов, поэтому ее имя неизбежно выплывет в связи с этими вопросами-ответами. Кто-нибудь из кагэбэшников рангом повыше, чем Чантурия, тоже захочет лично побеседовать с ней. Конечно же, Чантурия против полковника не устоит и не сможет и дальше укрывать Алину. В конечном счете она подтвердит его версию, но достаточно ли будет ее объяснения, чтобы выручить их обоих?

Он все нажимал и нажимал на кнопку дверного звонка.

А есть ли какие-то основания не доверять Чантурия? Да нет же, конечно, нет. Наверное, она уже беседует с ним там, за дверью.

Прав ли Бирман? Может, он, Мартин, и впрямь зря раздул все это дело?

В это позднее время она должна быть там, в квартире. Он в этом твердо уверен. События сегодняшнего дня помнились будто в тумане, вплоть до самого конца переговоров на Лубянке, завершившихся всего пятнадцать минут назад. Или все это ему привиделось?

Вдруг дверь открылась.

– Бен? Что…

Он быстро зажал ей рот, втолкнул в квартиру и закрыл дверь.

– Мы должны быстро уходить отсюда. Пошли.

– Я только соберу вещи.

– Брось их здесь.

На вешалке висело несколько Таниных плащей. Он взял наугад один из них и набросил на Алину. Нашлась также широкополая французская шляпка – он сам надел ее на Алинину голову.

– Великовата, но сойдет. Теперь мы оба выглядим как иностранцы.

Мартин вытолкал ее за дверь. Лифт все еще стоял на их этаже; он нажал кнопку второго этажа, и там они вышли. Лифт пошел дальше, на первый – кто-то уже вызвал его снизу, потом он двинулся вверх, миновал их и остановился где-то наверху.

Алина собралась было что-то сказать, но он опередил ее и тихо предупредил:

– Не разговаривай. Ты же говоришь явно как русская, а мы теперь иностранцы.

Они спустились по лестнице и вышли на улицу.

Прямо около подъезда стояла бежевая «Волга». За рулем сидел крупный мужчина, не отрывавший взгляда от парадной двери. Он пристально посмотрел на них. Алина взяла Мартина под руку.

– Теперь мы похожи на иностранцев, которые женаты уже много лет, – проговорил Мартин по-английски.

Человек за рулем отвернулся. Может, он здесь ни при чем? Они пошли по направлению к Курскому вокзалу.

Теперь возникла новая проблема – как пробраться в посольство. Мартин понадеялся, что сможет уговорить Ролли Таглиа встретить их где-нибудь на автомашине. Если бы желания мчались как кони…

Они мотались в метро целый час, трижды пересаживаясь и меняя поезда, и лишь тогда Мартин осмелился позвонить Ролли домой из телефона на станции метро напротив зоопарка, метрах в четырехстах от посольства.

– Алло, Ролли! – сказал он. – Весьма приятно, что вы на месте. Я знал, что могу застать вас дома вечером в пятницу. Послушайте, мне очень и очень нужна машина. Не можете ли вы подвезти меня прямо сию минуту? Когда вы сможете выехать?

– Где, черт бы вас подрал, вы находитесь?

– Если вы в настоящий момент никак не можете, я перезвоню в другое время. Но если вы приедете прямо сейчас, для меня это будет великое дело. Понимаете, о чем я говорю? Поистине, великое дело.

– Ну ладно, если в самом деле великое… Я приеду. Выезжаю прямо сейчас. Где вас найти?

– У зоопарка через четыре минуты. Поезжайте в западном направлении.

Даже если их и подслушивают агенты КГБ, так быстро они не смогут среагировать и помешать им.

Мартин ждал, что Ролли приедет на своей «вольво», но на Баррикадной улице показался «кадиллак» посла. За рулем в шоферской кепочке сидел сам Ролли.

Как только машина подрулила к обочине и прохожие уставились на нее, Мартин и Алина выскочили из ворот зоопарка, Мартин распахнул дверцу, втолкнул Алину внутрь, плюхнулся рядом с ней, и «кадиллак» быстро набрал скорость.

– Я подумал, что вам понадобится комната, – сказал Ролли с ухмылочкой. – Вы, должно быть, Алина. Такая же прекрасная, как и ваше имя. Мне хотелось бы поцеловать вам руку, но я не должен отвлекаться. За нами кто-то едет, но не думаю, что они осмелятся остановить нас. Куда ехать?

Мартин не позволял Алине оглядываться назад и сам удерживался от искушения оглянуться.

– Ближайшим путем домой, пожалуйста.

– Ну что же, тогда позвольте мне сделать такой финт. И Ролли сделал резкий запрещенный поворот перед встречным транспортом, так что даже колеса завизжали, а следовавшая за ними машина мгновенно среагировать не успела и поневоле отстала. Теперь от посольства их отделяли всего два светофора. Если они управляются вручную, то можно лишь надеяться, что регулировщик не успеет переключить их на красный свет. «Кадиллак» проскочил оба светофора на зеленый свет и через пару минут подкатил к посольству. Советские милиционеры у ворот, видимо, не были оповещены и лишь мельком глянули на машину. Ролли помахал рукой перед скрытой телевизионной камерой, ворота раздвинулись – вот они и дома.

– Всего лишь одна просьба, – сказал Ролли.

– Назовите ее.

– Никогда не говорите Старине, что я брал его машину без его ведома.

– 54 —

Воскресенье, 11 июня 1989 года,

Час ночи,

Посольство Соединенных Штатов

Мартин точно знал, что ему снился сон, но, пробудившись, вспомнить его не смог. Телефон раскалился от звонков, разрушивших его сновидение. Он поднес телефонную трубку к уху, но где микрофон – сразу отыскать не смог.

Он повернулся на другой бок – прямо на него в полумраке спальни смотрела своими темными глазами Алина. Со сна он и забыл, что она рядом.

– Кто это? – с испугом спросила она.

– Не волнуйся, – успокоил он. – Здесь ты в безопасности.

– Это вы? – раздался в трубке голос Чантурия.

– Серго? С вами все в порядке?

Алина предостерегающе положила руку на его плечо.

– Да, со мной все в порядке. Вы ее взяли к себе?

– Да, здесь она в безопасности.

– Ну и ловкач же вы! Я не мог не назвать ее имени, а как только назвал, Душенкин послал людей за ней. Они не поняли, что с ней случилось. Подозревают, что ее упрятало ЦРУ. Мне пришлось немного поломать голову, куда она делась, но тем лучше для нее.

– Я поостерегся звонить вам, Серго. Что там у вас?

– Все пошло наперекосяк.

– Что? Как это?

– Они не могут отыскать этот проклятый грузовик. Теперь они думают, что Соколов прав: или я получил взятку и все это подстроено, или же я клюнул на удочку ЦРУ.

– Вы должны знать, что ЦРУ доверять нельзя – там продувные бестии. Итак, где же грузовик?

– Откуда я знаю? Я же сказал, что отыскать его не смогли. Все гаишники в Центральной России день и ночь высматривают его, да еще агенты КГБ и половина войск МВД. Миллион глаз рыщут, но видеть не видят.

– Вы чего, немного пьяны? – Мартин вдруг решил, что язык у Чантурия заплетается и он несет околесицу. – Откуда вы звоните?

«А вдруг его накачали наркотиками?» – подумалось ему.

– Грузин никогда не бывает пьяным. Взволнованным – да, может, но пьяным – нет. Я звоню прямо со службы. Считают, что я обкакался, но под арест не посадили. Пока не посадили. По крайней мере, пока не откроется, что я сейчас звоню в американское посольство.

– А Соколова посадили?

– Нет. Если грузовик не отыщется, его и не посадят, а меня упекут. Вы должны как-то помочь отыскать его. Как же этот гребаный КГБ не может найти один-единственный вонючий грузовик?

– Думаю, что этот вопрос следует задавать мне, а отвечать на него вам. В конце концов, в КГБ служите вы, а не я.

– Хорошо, тогда спрашивайте меня.

– Как же, едрена мать, получается, что КГБ не может отыскать один-единственный вонючий грузовик?!

– Хрен его знает! Может, кто-то успел предупредить их. Много бы я дал, чтобы узнать – кто. Может, они перехватили его по дороге и спрятали где-нибудь. Может, свернули в сторону. А может, повернули обратно в Казахстан, но еще не доехали – переправы через Волгу находятся под наблюдением.

– А может, уже пересекли границу?

– Исключено. Пограничных пунктов не так уж много, а до границы путь неблизкий. Да еще каждый пункт извещен о номере грузовика.

– А может, они сменили грузовик? – предположил Мартин.

– Слишком сложно. Вспомни, этот грузовик специально оборудован защитным экраном для предохранения водителей от такого груза.

– А водителям просто могут не сказать. Вспомните Чернобыль!

– На что вы намекаете? Полагаете, что великое социалистическое государство не стоит на страже здоровья трудящихся?

Мартин сел на край кровати. Шторы на окне были раздвинуты, а за окном, он не разобрал, – то ли темнело, то ли, наоборот, светлело.

– Который теперь час?

– Полвторого.

Стало быть, темнеет. Окно его спальни выходило на Москву-реку. На другом берегу виднелся четкий силуэт высокой башни гостиницы «Украина» – ночь была такой светлой, что можно было различить серый цвет стен гостиницы. Если бы здание парламента Российской Федерации не загораживало вид, подумал он, то можно было бы разглядеть даже пешеходов на набережной Шевченко у гостиницы и вереницу грузовиков и трейлеров, всегда паркующихся в этом месте.

Грузовики, стоящие в ожидании.

– Может, они вовсе и не свернули в сторону? – предположил Мартин.

– Почему бы и не свернуть?

– А зачем сворачивать? Разве у них не назначена встреча здесь, в Москве? Может, они не знают маршрута в Румынию и не доедут туда без сопровождающего? Может, и у румынского грузовика тоже оборудовано потайное местечко? Может… кто знает, что еще может быть?

– Их еще нет в Москве. Под их номерным знаком даже муха в Москву не пролетела бы.

– Но они могли сменить номера.

– Это не так-то просто.

– Ладно. Вы, конечно, знаете первое правило при проверке креплений на английских спортивных автомашинах?

– Разумеется, знаю. А в чем оно состоит?

– В первую очередь всегда проверяй легко снимаемые части.

Наступило долгое молчание. Мартин решился прервать его:

– Ваши люди рассматривали вероятность замены номерного знака?

– Разумеется, не рассматривали, – ответил Чантурия, раздражаясь от этого очевидного упущения. – Они искали грузовик под номером 4198 КГК.

– Теперь вы видите, что им следует знать первое правило при проверке креплений на английских спортивных автомашинах. Трудно ли заменить на машине номерной знак?

Чантурия еще не успел ответить, а Мартин уже знал, что он скажет.

– Они могли свободно подправить краской цифры на старом номере.

На каждом грузовике в Советском Союзе номера пишутся крупными цифрами на заднем борту и наносятся на небольшую пластину, прикрепляемую спереди, на бампере. Большинство номерных знаков сделаны кустарным способом или, в лучшем случае, наносятся по трафарету.

– Так-так. А как выглядит этот грузовик? Его можно найти по описанию?

И на эти вопросы он знал ответ заранее.

– Он коричневого цвета. Номера написаны белой краской. Марка «КамАЗ».

– Это уже хуже. Нельзя же проверять все «КамАЗы» подряд, точнее – ровно половину их.

Другие грузовики «КамАЗ» были голубые с черными номерными знаками.

– Если я предложу проверять все грузовики подряд, то силы проверяющих распылятся. Мы должны их как-то сосредоточить.

– Если уж мы не можем следить за всеми дорогами в России, может, нам сосредоточиться на проверке некоторых дорог? Где, по-вашему, они вероятнее всего встретятся с этим сопровождающим? Где-то в Москве, но где именно? Москва – огромный город.

– Не знаю, – ответил Чантурия. – Наш человек из Казани говорил, что водитель упоминал гостиницу «Украина».

– Что? – Мартин вскочил с кровати и стал пристально вглядываться в другой берег реки.

– Знаете, Серго, куда я смотрю сейчас? – спросил он.

– На прекрасную Алину, и мне тоже хотелось бы взглянуть на нее.

– Не угадали. С места, где я стою сейчас, видна гостиница «Украина». А знаете ли, что я вижу около гостиницы?

– Иностранок. Но сомневаюсь, что они в вашем вкусе. Хотя я на вашем месте не променял бы Алину ни на кого!

– А помимо иностранок видны и иностранные грузовики. Да, из соцстран, но иностранные. Большие, приспособленные для дальних перевозок, не то что ваши маленькие «КамАЗы». Могу спорить, что один из них румынский. А поскольку мне все равно не спится, я могу прогуляться и посмотреть. Не хотите ли составить мне компанию?

– Думаю, им хочется, чтобы я сидел здесь.

– Тогда не говорите им ничего. Или лучше пошлите сюда кого-нибудь из ваших. Может, мы найдем этот чертов грузовик прямо здесь? Я прихвачу с собой кое-какую аппаратуру. Ищите меня на мосту. Если не увидите там, я буду внизу, на набережной, возле грузовиков.

Мартин тут же позвонил доктору Снайдеру.

– Извините, если я разбудил вас, – сказал он в ответ на сонное бормотание доктора. – Мне ненадолго нужен счетчик Гейгера.

– Что? Не можете подождать до утра со своими исследованиями?

– Вы знаете, как я интересуюсь всякими новыми игрушками. Вы же все равно не пользуетесь этой штукой со времен Чернобыля. Я верну его еще до завтрака, и вы сможете замерить им молоко в моей каше.

– Вы серьезно? Вам что, невтерпеж? Ну ладно, приходите.

Через пятнадцать минут Мартин уже стоял на Калининском мосту через Москву-реку. Он не надел куртку и теперь жалел об этом, так как с реки дул промозглый ветер. В Москве в середине июня нередки прохладные ночи, когда температура опускается до шести-восьми градусов и даже ниже.

Он частенько оглядывался, не едет ли за ним машина, но никого не видел. Дойдя до конца моста, он спустился на набережную. Между рекой и гостиницей был разбит небольшой сквер с памятником украинскому поэту Тарасу Шевченко. За сквером между рекой и гостиницей от моста до зимней стоянки легковых автомашин москвичей вдоль асфальтированной дороги тянулась шеренга деревьев. Под деревьями припарковалась длинная колонна большегрузных грузовиков с прицепами. На борту первого написано «Балканкар» – это были болгарские машины. Водители разбрелись кто куда, как полагал Мартин, в поисках женщин.

Он уже подходил к концу колонны, растянувшейся на четверть километра, когда увидел серый грузовик с полуприцепом, на борту которого большими буквами была выведена надпись «ТИР». Позади румынского трайлера притулился коричневый «КамАЗ». Темнота уже настолько сгустилась, что номер, написанный на заднем борту «КамАЗа», было трудно прочесть. Это был обыкновенный советский тяжелый грузовик, по размерам примерно с американскую фермерскую грузовую машину, кузов его был закрыт брезентом, натянутым на металлическую раму и свисавшим до самых бортов сбоку и сзади.

Мартин пошел вдоль реки, стараясь держаться подальше от припаркованных машин. Пройдя немного, он остановился и облокотился на парапет, будто созерцая воды реки, а сам проверял, не следит ли кто за ним. На набережной не было ни души. Тогда он перешел на другую сторону дороги, поближе к зданию гостиницы, и снова зашагал вдоль колонны грузовиков. Около «КамАЗа» он остановился и закопался, сделав вид, будто собирается прикурить. В воздухе чувствовался запах масла и дизельной солярки – стало быть, «КамАЗ» подъехал совсем недавно и мотор его еще не остыл. Ощущался и другой запах, но разобрать какой, он не смог.

Мартин шагнул между «КамАЗом» и стоящим позади него грузовиком. На заднем борту его четко виднелся белый номер 9998 АРК. Теперь он опознал этот непонятный запах. Краска на номере на ощупь оказалась сухой, но запах еще не выветрился. Ясно было, что ее нанесли совсем недавно.

Он вынул счетчик Гейгера, установил стрелку на минимум, как показал доктор Снайдер, и направил прибор на грузовик. Стрелка сразу же дернулась, как в расстроенном дешевеньком радиоприемнике. Он отошел на мостовую и начал обходить грузовик сбоку. С каждым шагом индикатор показывал усиление радиоактивности.

– Чего ты там крутишься?

Он даже вздрогнул от окрика. Затем увидел прямо перед собой плоское темное лицо – настолько темное, что нельзя было даже разобрать его черты. Отвечать Мартин не собирался – он знал, что по голосу в нем сразу узнают иностранца.

– Я тебя спрашиваю, чего ты вертишься здесь? Отвечать приходилось вовсе не какому-то работяге, надравшемуся бормотухи, как тогда, около дома Алины.

– Я ловлю волну транзистором, – ответил Мартин, подделываясь под прибалта. – Этот японский приемничек я купил в Праге в прошлую поездку, но русские станции он почему-то не берет.

В подтверждение своих слов он протянул счетчик Гейгера, но не настолько близко, чтобы его можно было бы разглядеть.

– Бот что, убирайся-ка прочь со своим радио – я не выношу русскую музыку.

Мартин повернулся и стал обходить грузовик сзади, но в этот момент он услышал, как передернули затвор пистолета, поставив его на боевой взвод.

Всего два дня назад ему и в голову не пришло бы, что это клацает затвор. Теперь же он сразу сообразил, что это такое. Но тут послышалось урчание мотора приближающейся автомашины.

Мартин обернулся назад, на шум мотора. Человек с пистолетом тоже мгновенно повернулся. По набережной к ним медленно подъезжала автомашина с включенными подфарниками. Мартин нырнул за грузовик и побежал. Он услышал топот ног преследующего его человека. Только он успел вильнуть за стоящий за «КамАЗом» грузовик, как раздался негромкий хлопок и мимо просвистела пуля. Автомашина резко остановилась, дверца распахнулась.

– Мы из госбезопасности, – раздался громкий голос. Опять послышались негромкие пистолетные хлопки, а затем громко забарабанили «настоящие» выстрелы, от которых аж в ушах зазвенело. Человек сзади выкрикнул что-то непонятное. Мартин увидел, что автомашина развернулась поперек мостовой и загородила проезд, водительская дверца распахнута, около нее прямо на дороге лежал кто-то.

– Осторожно, у него пистолет с глушителем! – предостерегающе крикнул Мартин и тут же услышал, как мимо опять просвистела пуля – стреляли, очевидно, на звук его голоса. Тут же опять раздались громкие выстрелы, бившие, как ему показалось, прямо по нему, и он нырнул под грузовик. Там он выключил счетчик Гейгера, положил его на заднюю ось и медленно пополз под грузовиком вперед, к «КамАЗу», но вынужден был остановиться: кто-то полз ему навстречу. Он затаился у задних спаренных колес грузовика. Теперь наступила полная темнота, уже в двух шагах ничего не было видно. Ползущий остановился и повернулся назад, подняв руку и ожидая чего-то. Послышались осторожные шаги человека, крадущегося вдоль колонны грузовиков. Затем грохнул выстрел, вспышка на мгновение осветила лицо человека, затаившегося под машиной впереди, – да это же Чантурия! Послышался стон, кто-то отходил прочь, еле волоча ноги и прихрамывая.

– Неплохой выстрел, Серго! – прошептал Мартин.

– Бен, это ты?

– Неловко признаваться, но это я.

Чантурия подполз на четвереньках к другой паре задних колес:

– Что ты такое натворил? Почему эти люди накинулись на тебя?

– Они охраняют грузовик впереди нас. Он радиоактивен.

– Откуда знаешь?

– Счетчик Гейгера показал. Что будем делать?

– А теперь мы навалимся на этих охранников и обдадим их вонючим дерьмом, – сказал Серго и невесело рассмеялся. – Дождался я наконец-то этого момента.

– Прекрасно! Надеюсь, мы продержимся. Где же ваше войско?

– Я да ты, Бен, – вот и все наше войско. Они подстрелили бедного Белкина. Он был неплохим евреем.

– Ты хочешь сказать, что вас было всего двое?

– Не мог же я привести сюда все свое отделение ради нашей сумасшедшей идеи! Но я не волнуюсь, кто-нибудь за мной прибежит – ведь я очутился здесь без разрешения. Да и милиция сейчас прикатит – выстрелы-то они услышали.

– Можем мы забраться в твою машину?

– Для чего это?

– Ну, скажем, чтобы уехать отсюда подальше.

– Не годится. Мотор заглох – думаю, его пули пробили. Охранники, должно быть, стреляли бронебойными из автомата. Наверняка он был у них на случай, если промахнутся из пистолета.

– Кто, по-твоему, эти крутые парни?

– Думаю, они из румынской секюритате, – ответил он. – Уж больно мощное оружие они применяли. Хотя и грузинская мафия наворовала столько автоматов, что ими можно вооружить в случае нужды целую армию.

– А в твоей машине есть радио?

– Установлено оно в неподходящем месте. Бронебойные пули прошили двери, я уже не говорю о стеклах.

– Может, будем отстреливаться, пока не подъедет милиция?

– У меня осталось всего пяток патронов. У Белкина был пистолет, – вспомнил Чантурия. – На, возьми мой, а я подберу его.

– Как же ты вылезешь – тебя же сразу убьют.

– Хотел бы я знать как, – и он кинул свой пистолет Мартину.

– Мне нипочем не подстрелить никого их этих, тренируйся я хоть двадцать лет, Серго. И я никогда не попаду в того левшу.

– Это не столь важно. На улице такая темень, что тебе вообще ни во что не попасть. Я и сам бы не смог.

– Это и придает мне духу.

– Но, с другой стороны, может, и они промахнутся. Иначе после выстрелов из такого оружия мне несдобровать.

– А чтобы стрелять из автомата, им обязательно нужно видеть цель?

– А вот это мы скоро узнаем.

Чантурия выполз из-под грузовика и, пригнувшись, быстро двинулся к своей автомашине. Подфарники на ней продолжали гореть, но масло и бензин растекались вокруг.

Хлопнул выстрел из пистолета с глушителем, жалобно завыла срикошетившая пуля. Чантурия подбежал к распростертому около машины телу. Он опустился на колени, потом повернулся и побежал, пригибаясь, обратно к грузовику. Очередь из автомата вспорола мостовую и высекла искры вокруг него. Он споткнулся, отпрянул от грузовика и тяжело грохнулся рядом с Мартином.

– Жив? – спросил Мартин, почувствовав, что Чантурия зацепило.

– Не знаю. Какому доказательству ты поверил бы?

– Постарайся говорить, чтобы мне было понятно.

– И в хорошие деньки я не мог так говорить.

– Заткнись, Серго. Похоже, они попали в тебя.

– Да, влепили. У меня немеет нога.

– Покажи.

– Нет времени. Мы должны прижимать их к грузовикам. Если они оторвутся, запросто смогут перестрелять нас.

И, как бы в подтверждение этого, позади них опять прошлась автоматная очередь. Стреляли из-под одного из грузовиков и целились под колеса машин, стоящих позади, чтобы никто не смог подползти к стрелявшим.

Но вот заурчал стартер, и завелся мотор одного из грузовиков.

– А теперь что? – спросил Мартин.

– Они собираются скрыться. Им плохо придется, если их застукают здесь.

Взревел мотор другого грузовика – на этот раз «КамАЗа».

– Можем мы остановить их?

– Не вижу каким образом. У тебя есть какие-то соображения?

– Может, нам прицепиться сзади, прежде чем они тронутся с места?

– Можно, если не обращать внимания на автоматный огонь.

– Прежде чем взяться за руль, нужно отложить автомат в сторону. А как только они поедут, мы быстренько уцепимся за борт.

– Только после тебя, пожалуйста.

Чантурия не ожидал, что американец согласится, но он согласился. Мартин дождался, пока не начал стравливаться воздух из тормозов на огромном румынском трайлере, и, когда тот тронулся с места, проскользнул между колес грузовика, под которым прятался, и быстро пополз вперед. Между мотором грузовика, под которым он лежал, и задним бортом «КамАЗа» оказалось достаточно пространства, чтобы распрямиться. Он допускал, что в него всадят пулю, но ничего не произошло. Он ощутил, как затрепыхался и захлопал по заднему борту брезентовый тент, и удивился – он ожидал, что брезент должен быть наглухо застегнут. Грузовик стал выруливать на мостовую. Мартин ухватился за край борта, подтянулся и перекинул тело в кузов. Машина с ревом продолжала двигаться вперед, и в этот момент Мартин почувствовал, как кто-то свалился на него. Под тентом с хлопающим брезентом была темень кромешная.

– Что там творится снаружи? – спросил кто-то. Голос был совсем не Серго, да и тот, кто навалился на Мартина, помалкивал. Говорили откуда-то спереди, со стороны кабины грузовика.

Тусклый луч ручного фонарика из кабины высветил лицо того, кто упал сверху на Мартина. Это был Серго.

Спереди донесся смех:

– Капитан! Какими судьбами? Фонарик погас.

Чантурия скатился с Мартина. Он узнал этот голос.

– Тамаз Тамазович, – сказал он. – Вот не знал, что вы тоже здесь.

– Отец сказал, что вы говорили с ним. Он поручил мне обеспечить проводку грузовиков через Москву. Но как вы умудрились разыскать нас?

– Мне сказал, где вы должны быть, полковник Соколов.

– Соколов? Ну да, конечно, он должен был знать – через него мы установили связь с секюритате.

Но затем в тоне Тамаза появилась настороженность:

– А для чего Соколову рассказывать вам все это? Отец не мог говорить вам о нем.

– Правильно. Отец не говорил. Вы сами сказали.

– Не понимаю.

– Сейчас поймете: вы арестованы.

Не успел он закончить, как со стороны кабины раздались пистолетные выстрелы, да не из одного, из двух стволов сразу. Чантурия мгновенно снова навалился на Мартина, а затем откатился в сторону. Мартин попытался встать на ноги, но грузовик, набирая скорость, внезапно накренился, мягко ударившись о что-то. Мартин от толчка покатился по днищу кузова вперед и наткнулся на барахтающуюся кучу тел. Снаружи раздались крики, слов он разобрать не сумел. В кузове становилось все светлее – какой-то яркий свет, со стороны проникал даже сквозь толстый брезент. «Вылезайте! Вылезайте немедленно!» – снова послышался крик.

Брезент в углу кузова лизнули трепетавшие языки пламени. Огонь высветил лица и расширенные глаза барахтающихся. Там был Чантурия и двое других, которых Мартин сразу же узнал, он видел их в отблесках пожара в Старом Буяне – усатого грузина и второго, с плоским темным лицом, того, что несколько минут назад стрелял в него. Да это же Турок! Он боролся с Чантурия, пытаясь дотянуться до валявшегося на полу кузова пистолета. Внезапно вспыхнувший огонь застал их врасплох.

Пока они в недоумении смотрели на пламя, Мартин рыбкой нырнул вперед и схватил пистолет. А где же другой? Он быстро обшаривал взором пустой кузов, но вот Чантурия вытащил его из-под маленького Тамаза.

– Кто в кузове? Выходить быстро! Бросайте оружие! – кричали снаружи.

Задний борт упал, брезент был откинут в сторону. Машину полукольцом окружила группа милиционеров и омоновцев. Мартин отбросил пистолет в сторону, куда Турок не смог бы дотянуться. Чантурия тоже выбросил свой. Они спрыгнули с грузовика, наперебой говоря что-то бессвязное, но их никто не слушал.

Оказывается, «КамАЗ» врезался в цепь милицейских машин, перегородивших дорогу, по которой только и можно было проехать по набережной. Он удара он загорелся, загорелась и машина, в которую он врезался. Горящий бензин быстро тек по правому борту грузовика, языки пламени лизали тент, все ближе подбираясь к бензобаку.

– Он сейчас взорвется! – закричал Мартин.

Хотя все слышали его, но лишь Чантурия, маленький Тамаз и Турок поняли, что это значит.

– Знаем, знаем! – закричал в ответ милицейский капитан. – Бегом отсюда!

Но Мартин, вместо того чтобы бежать прочь, помчался к кабине «КамАЗа».

– Стой! – заорал капитан, расстегивая кобуру.

Но тут перед ним вырос Чантурия, мешая вытащить пистолет и в то же время пытаясь в отчаянии бессвязно объяснить, что взрыв снесет пол-Москвы, а Чернобыль покажется жалким пионерским костерчиком. Капитан сшиб Чантурия с ног, и тут же над его распростертым телом нависли трое милиционеров, помахивая дубинками. Но Мартин уже подбежал к двери кабины.

Пламя успело закоптить стекла со стороны пассажира, а водительское место оставалось нетронутым. Дверь оказалась распахнутой – солдаты вытащили водителя из кабины и теперь стояли поодаль, безучастно глядя на Мартина, нырнувшего в кабину. Пламя пожара, казалось, завораживало их.

Мотор не работал. Сначала Мартин никак не мог отыскать включатель стартера. Наконец он нашел его на полу, старый ножной включатель, и нажал ногой. Стартер заурчал, но мотор не заводился. Огонь выжег кислород – теперь его уже не завести. В отчаянии Мартин стукнул по рукоятке коробки передач, надеясь включить заднюю скорость. Боль пронзила поврежденную кисть руки. Он изо всех сил жал на стартер, сам вдавившись в водительское сиденье.

Стартер взвыл. Грузовик никак не мог сдвинуться с места, да еще сбросить с себя тяжесть милицейской машины, повисшей на его переднем бампере. Наконец «КамАЗ» задрожал. Мартин снял ногу со стартера и спустя секунду-две надавил снова – грузовик, вздрагивая, пополз назад, волоча милицейскую машину на бампере, затем она сорвалась, и грузовик поехал прямо на толпу солдат и милиционеров; те быстро отпрыгивали и разбегались с его пути. Шатаясь и вздрагивая, «КамАЗ» прополз метров тридцать и остановился у фонарного столба. Мартин успел выскочить из кабины, а солдаты сорвали загоревшийся тент с рамы. Правое переднее колесо грузовика все еще горело. Милиционеры накинули на него свои плащ-палатки и погасили огонь. Грузовик теперь стоял, дымясь и шипя, под ярким светом уличного фонаря.

– 55 —

Нападение с помощью грузовика,

или Драма, разыгравшаяся в

июньскую ночь

В ночь с 10 на 11 июня, вскоре после двух часов, принадлежащий румынской компании «Транспортул интернационал Ромыния» трайлер для международных перевозок умчался под градом пуль от гостиницы «Украина» по набережной Шевченко. За ним вдогонку устремился другой грузовик – советский «КамАЗ», с которого велся огонь. Путь им загородили милицейские и военные машины. Видя, что пробиться невозможно, водитель первого грузовика попытался прорваться обходным путем, но заложил такой крутой вираж, что потерял управление, пробил защитное ограждение и рухнул в Москву-реку. Водитель трайлера и пассажир погибли при аварии.

Второй грузовик столкнулся с милицейской автомашиной, и та загорелась. Милиционеры вытащили из грузовика несколько человек, после чего его отбуксировали от горящей машины и спасли от возгорания.

Проживающий в гостинице американский гражданин У. Джонсон сказал нашему репортеру: «Окно моего номера выходит на набережную, и я проснулся от шума – было такое впечатление, будто на улице идет война. Автоматные очереди гремели минут пять, не стихая, а потом эти два грузовика с ревом сорвались с места и помчались по набережной. Буквально за секунду на пересечении дорог у моста милицейские машины выставили заслон. Столкновение было ужасным».

Милиция и военные, прибывшие на место происшествия, отказались дать какие-либо разъяснения по поводу случившегося. Позднее прокуратура сделала заявление, что стрельба и погоня явились результатом разборки отношений между соперничающими преступными группировками. Несколько человек арестованы и содержатся под стражей, ведется следствие. В поимке преступников и расследовании принимают участие и другие организации.

Почему на месте происшествия находились военнослужащие, не объяснялось.

И. Клима

«Известия», № 165, 14 июня 1989 года.

– 56 —

Среда, 14 июня 1989 года,

Час дня,

Ресторан «Прага» в Москве

Успешное завершение «операции Икс» никак официально не отмечалось. Вместо этого Мартин с Алиной пригласили Чантурия на скромный обед в ресторан «Прага», что в самом начале улицы Арбат. На этот раз они не опасались, что кто-то будет следить за ними.

– О-о, ваше лицо! – воскликнула Алина и расцеловала его в обе поцарапанные щеки.

– Если бы я не присутствовал на том празднике, – заметил Мартин, – то, глядя на твое лицо, сказал бы: а интересно посмотреть, как выглядят твои противники.

– Они выглядят так, как и должны выглядеть, – ответил Серго. – Как мне сказали в милиции: «Капитан, откуда нам было знать, что вы из Комитета госбезопасности?» И даже узнав, что я из КГБ, они не торопились отпустить меня, пока не получили подтверждения. А может, оно и к лучшему, что они не знали, откуда я. Хулиганье всякое им нетрудно засадить за решетку в любое время, а вот часто ли им представляется случай выбивать дурь из офицера КГБ?

– Очевидно, довольно редко. Когда они запихнули тебя в «санитарку», я подумал было, что мы уж больше не увидимся. Как нога?

– Нога в порядке. Пуля ее не зацепила – лишь оторвала каблук на ботинке, отчего нога онемела на некоторое время. Можно сказать, повезло – по крайней мере в те четверть часа по мне не прохаживались милицейские дубинки. Ну, а все остальные следы – это от них на память.

Столик для них был заказан в отдельном кабинете на третьем этаже, окна его выходили на Калининский проспект. Усаживаясь, Чантурия тяжело вздохнул, надеясь, что Алина выразит ему сочувствие, и добился этого: она по-дружески положила руку на его пальцы.

– Еще один поцелуй – и все мои боли как рукой снимет, Алька, – сказал он.

– Ну а майорское звание – оно, что, не облегчает боль? – спросил Мартин, разглядывая новые знаки на петлицах[15] Чантурия.

– Майорское звание – обуза нелегкая. Теперь предстоит решать, что делать с ним.

На столе уже появились водка, минеральная вода и закуска. Они замолчали и выжидали, пока официант не откроет бутылки и не уйдет.

– Ну и что же вы решили делать дальше? – спросил Мартин.

– А-а… чекист делает то, что выбрал для себя один раз и на всю жизнь.

Он не случайно произнес это слово. Так называли сотрудников КГБ – по аббревиатуре названия предшественницы Комитета – Чрезвычайной Комиссии, созданной в первые месяцы Советской власти. Сотрудники органов госбезопасности бережно пронесли первое имя своей организации через десятилетия. Не только имя, но и многие традиции, подумал Чантурия, наливая две рюмки водки. Он хотел налить и третью, но Алина отрицательно покачала головой. Одну рюмку он пододвинул Мартину.

– Но вот как раз сейчас, – продолжал Чантурия, – у меня полное право просить о новом назначении. Я попрошу, чтобы меня перевели служить в Тбилиси.

– Разве в Тбилиси ты будешь в безопасности? Отец маленького Тамаза, как я понимаю, вовсе не собирается стать твоим другом.

– А разве здесь безопаснее? Очень сомневаюсь. Но может, там от меня будет больше пользы.

– Читали утренние газеты? – спросила Алина Чантурия.

– Разумеется.

– Им кто-то собирается рассказать всю правду, но мы посмотрим, напечатают ли ее.

– Кто-то, может, и собирается – тогда я был бы в безопасности. «Убивает тайна». Но пока еще никто не готов открыть всю правду. Что касается убийства, Бен, тут ничего тайного нет. Маленький Тамаз признался, что это он убил вашего друга Хатчинса. Он, конечно, не знал, кто такой Хатчинс. Банда ворвалась в кафе, надеясь застать там брата Алины: Турок узнал, что Юрий намеревался продать их секреты. Они задумали представить убийство как часть нападения на кафе. Юрия они, однако, не нашли, но они знали, что он собирался встретиться там с сестрой и каким-то иностранцем, и они вычислили их – других похожих в кафе не было. Они убили Хатчинса, чтобы он не узнал ничего от Юрия, а может, и на всякий случай – если он узнал что-то. Видимо, из чувства грузинского рыцарства сестру его они не тронули. Во всяком случае, угрозу себе с ее стороны они не увидели. Даже если она и услышала что-то, что она могла бы им сделать?

– Что же касается украденного плутония, то это секрет, и он продолжает оставаться секретом. Может, ЦРУ и знает о нем, но общественность-то в полном неведении, – пояснил Серго Мартину. – Поэтому мы и не можем упомянуть твое имя в газетах, Бенджамин. Мы даже не можем присвоить тебе звание Героя Советского Союза. Более того, КГБ никогда не признает, что ЦРУ выиграло что-то от всей этой заварухи.

– Я ведь не из ЦРУ, – заметил Мартин.

– Во всяком случае, КГБ вовсе не собирается признавать, что американский гражданин спас лицо Комитета.

– Я и не заслуживаю такой чести. Вы делали свое дело, а я всего лишь ковылял потихоньку за спиной Али.

– А позади горы – девушка, – предложил тост Чантурия, поднимая рюмку. – За девушку!

Когда выпили по рюмке, Мартину пришла мысль о дяде Феде, мысль горькая, как и его водка. Чантурия снова наполнил рюмки.

– Вот Белкин делал свое дело, да получше, чем мы. Его наградят посмертно знаком «Почетный чекист», а его вдове назначат пенсию! Бедный Белкин! Он был прекрасным офицером, заслужил гораздо больше, чем получил. А вот Соколов – он был чудовище. Но давайте не вспоминать плохое. За моего товарища Сему Белкина!

Они опять осушили рюмки.

– А не знаете, что сделали с вашим полковником? —

спросил Мартин.

– Я, разумеется, не должен говорить вам об этом. Да и к тому же подробностей не знаю. Знаю только, что его арестовали. Он сознался, что долгое время находился в теплых отношениях с одним из главарей мафии. Они встречались, по-видимому, при содействии дочери приемной матери Соколова, которая, судя по всему, сама была честной женщиной. Вскоре после Великой Отечественной войны, когда в Москве было мало мужчин, она повстречала симпатичного грузина и стала его любовницей.

– Тамаза Броладзе? – предположил Мартин.

– Да, его.

– А маленький Тамаз их сын?

– Нет, – ответил Чантурия. – Матерью маленького Тамаза была грузинка, жена большого Тамаза. Грузины, Бенджамин, на русских бабах не женятся. О, извините меня, – спохватился он, глядя на Алину, которая покраснела от смущения. – Я не имел в виду ничего такого…

И он в замешательстве замолк. Мартин взял Алину за руку.

– Ну, а дальше?

– Броладзе создал мафиозную группировку по незаконным перевозкам. Когда влияние партии ослабло, мафия стала процветать и крепнуть, а Соколов, верный русским традициям, переметнулся на более сильную сторону. Он стал верным сообщником старого Тамаза и оставался им до последнего. Будем надеяться, что он был единственным таким из наших.

– А вы думаете, что есть и другие? Чантурия лишь пожал плечами:

– Если они есть, то жизнь будет несладкой. Но она и без них становится, судя по всему, несладкой. И не только для меня. Что вы с Алей намерены делать? – спросил он, обращаясь сразу к обоим.

– Русские бабы, похоже, не выходят замуж за американцев, – ответил Мартин, а Алина опять покраснела.

– Я не имею в виду конкретную личность. Но что все-таки вы замышляете в отношении ее?

– Тебя интересуют планы ЦРУ? Я вовсе не намерен позволить им как-то использовать ее.

– Нет, я не о том. Она не представляет для них никакого интереса. Я имею в виду совсем другое – ваши личные планы.

– Через две недели у меня начинаются репетиции новой пьесы, – ответила Алина.

Чантурия понимающе кивнул головой.

– Я знаю, что вскоре ты, Бенджамин, уедешь отсюда. Срок твоей командировки заканчивается.

– А разве я говорил тебе об этом?

– У нас свои источники информации. Мартин пожал плечами и ответил:

– Да, ты прав, заканчивается. Через месяц я уезжаю. Но думать об этом не хочется.

– Надеюсь, что мое предложение не покажется вам неуместным. Может, ты вскоре вернешься и уговоришь Алю взять отпуск и провести его за границей?

– За границей? Зачем это?

– У некоторых влиятельных лиц есть веские причины недолюбливать вас обоих. Старый Тамаз, к примеру, не такой человек, с которым вам стоило бы встречаться на узкой дорожке. У него есть еще возможность сделать все, что он захочет.

– Ты имеешь в виду, что твой Комитет не сможет обеспечить нашу безопасность?

– Комитет больше не всемогущ в этой стране. Многие еще не верят в это, но я-то знаю. Я расспрашивал Льва Бока.

– Кто такой этот Лев Бок?

– Администратор кафе, где все это начиналось. Есть люди, Бенджамин, которых Лев Бок боится больше, чем моего Комитета.

– Ты имеешь в виду, что мафия наложила лапу и на Комитет?

– Нет. Я имею в виду, что Комитет проигрывает мафии. Комитет и все остальное, на страже чего он стоит. Никто лапу на него не накладывал – пока, по крайней мере. Если повезет, может, народ наложит, как это и было когда-то. Но сегодня Комитет не может обеспечить Але безопасность. Комитет, вернее часть его, может даже представлять для Алины наибольшую опасность. Да, Соколова арестовали, но у старого Тамаза могут оказаться и другие свои люди в КГБ, и, конечно же, у него длинные руки.

– Странный совет человека, который собирается войти в логово льва! Если ты считаешь, что старый Тамаз не любит Алю и меня, то что же он думает на твой счет? Если он столь силен, как ты только что сказал, где же у тебя шансы остаться в живых?

Чантурия лишь пожал плечами:

– Я думаю найти эти шансы в Тбилиси, который плоть и кровь моя.

– Как ты можешь говорить об этом? Ты же не знаешь даже, останется ли Грузия в составе Союза!

– Да, не знаю. Но я все размышляю: а не лучше ли мне служить в Тбилисском управлении, чем кому-то еще, кто более покладист? Дела в Грузии складываются неважно, но мафия не собирается приводить их в порядок. Да и Комитет, боюсь, тоже не собирается. Но кому-то ведь надо начинать это делать.

– Я не во всем уверен, Серго, но думаю, что наверняка будет лучше, если в Тбилисском управлении станешь служить ты, а не кто-нибудь еще. Может, ты сумеешь задать старому Тамазу такую головомойку, что у него не хватит времени заняться нами.

– Времени у него хватает, – ответил Серго и глянул на Алину.

– Я поговорю с Беном об этом, – ответила она. Мартин счастливо улыбнулся:

– Мы поговорим об этом, майор… Чантурия шутливо оглянулся назад:

– Майор? Какой майор? А-а, ты имеешь в виду меня! Я еще не привык к этому высокому чину.

– Привыкай, Серго! А я потолкую с Алей, – и он пожал своей левой рукой руку Чантурия.

– Бенджамин! Каким же образом ты повредил руку? – спросил Чантурия.

– Я же объяснил – поскользнулся и упал в ванне. Серго взглянул на Алину.

– Я могу подтвердить, что он упал в ванной, – сказала она.

– Нет, это не женщина! – воскликнул Чантурия. – Это настоящее сокровище. Береги ее, Бенджамин!

– 57 —

Среда, 14 июня 1989 года,

4 часа дня,

Посольство Соединенных Штатов

– Плохо в нашей профессии то, что нас никогда не похвалят за хорошую работу, – сказал Бирман, прочитав и отложив газету. – Всегда только ругают.

– Такая работа, – ответил ему Таглиа. – У вас может никогда больше не появится шанс стать Героем Советского Союза. А если и появится, то ваш послужной список это не украсит. А ведь Мартин проделал за вас всю работу. Да к тому же еще спокойно воспринимал все те штучки, которые вы откалывали. Нельзя ожидать, что и КГБ зайдет столь же далеко и публично признает, что американцы сохранили свою целомудренность, что и было на самом деле, особенно когда один из их собственных офицеров оказался мерзавцем.

– КГБ только хихикает себе потихонечку, узнав, кто я такой. А тут еще их докладная записка, которую они переслали нам, – сказал Бирман и взял листки бумаги с напечатанным текстом. – Оказывается, Броладзе и не знал, кого убивал. За каких идиотов они принимают нас?

– Думаю, за самых обычных идиотов, – подал реплику Мартин. Он знал, что Бирман нипочем не признает, что резидента ЦРУ убили без всякой особой цели.

Бирман, с раздражением бросив на стол записку КГБ, угрюмо ответил ему:

– Полагаю, что теперь, когда жар затух, ваша гостья уберется отсюда?

– Серго вовсе не считает, что жар утих.

– Серго. Похоже, вы стали близкими друзьями.

– У меня были друзья и похуже.

– Вы просидели в этой стране слишком долго, Мартин. Ну что же, я не могу рекомендовать Старине позволить ей находиться здесь. Иностранная гражданка в стенах посольства – слишком рискованно для нашей безопасности.

– Не беспокойтесь. Она и сама не хочет оставаться в нашем посольстве. Но Серго считает, что она не будет в безопасности в своей стране. Старый Тамаз Броладзе, по всей видимости, не тот человек, с которым вам хотелось бы столкнуться. Я убедил ее взять отпуск и провести его за границей. Вот что я решил: в любом случае она не захочет возвращаться сюда.

– Вы намерены жениться на ней? – спросил Таглиа.

– Если она согласится.

– Если КГБ беспокоится за ее судьбу, то они должны предупредить старого Тамаза, что они сделают с его дитятей, если он нарушит правила игры, – сказал Бирман.

– Ах, где то доброе старое время, когда можно было тихо-мирно выдергивать у людей ногти, – заметил Таглиа. – Теперь такое больше не срабатывает. Старый Тамаз знает, как использовать в своих целях газеты. Только причини вред его ребенку, и в «Известиях» появятся такие материалы! Никому не захочется видеть их опубликованными – ни КГБ, ни нам. А как насчет самого Серго? Его майорское звание тоже не обеспечит ему безопасности.

– Серго собирается в логово льва, – объяснил Мартин. – Он попросил, чтобы его направили на работу в Тбилисское управление КГБ. Об этом в докладной записке ничего не говорится, – добавил он, видя, как Бирман поспешно подвинул к себе листки.

– Если вы не хотите, чтобы что-то сообщалось в моем докладе, то и не говорите об этом, – огрызнулся Бирман. – Это вам не любительский спектакль, Мартин.

– Вы говорили, будто он готов содействовать достижению независимости Грузии, – заметил Ролли.

– Я говорил, что он не знает, что и думать после своей последней поездки на родину. Может, он хочет вернуться, чтобы принять решение. В конце концов, он может подать в отставку спустя некоторое время. Или, может быть, он намерен помочь укрепить там силы госбезопасности и найти пути, как удержать Грузию в составе Советского Союза. Что бы он ни выбрал, я желаю ему удачи.

– Я им всем желаю удачи, – сказал Таглиа. – Всему советскому народу. Ему очень нужна удача.