Кабинет директора станкостроительного завода Алексея Потапова Высокая комната. Светлая мебель. На маленьком столике модели станков, бронзовые детали. Полдень. Лето. Окна раскрыты. За окнами московский пейзаж. Потапов в очень хорошем расположении духа вместе со своим секретарём Шурой, молоденькой девушкой, стоит перед большой диаграммой с красными и чёрными шнурками и передвигает красный шнурок на самый высокий столбик.
Потапов — Шура, а ведь не учёл художник.
Шура — Не учёл, Алексей Кирьяныч… Как же быть?
Потапов — Больше ста двадцати пяти не предполагал, а мы сто тридцать семь процентов. Ошибся художник.
Шура — Может, отдать переделать?
Потапов — Не надо, Шура, не надо… Мы поверх столбика. Вот так, булавочку переставим. (Прикалывает высоко красный шнур. Затем отходит чуть в сторону, любуясь диаграммой. Шура подходит к нему.) Айвазовский прямо. Как, Шура?
Шура — Красиво, Алексей Кирьяныч!
Потапов — Вот именно. (Напевает: «Бабушка козлика очень любила, вот как, вот как, очень любила». Телефонный звонок. Шура снимает трубку.)
Щура — Секретарь директора. Сию минуту. Алексей Кирьяныч, жена… (Передаёт трубку Потапову.)
Потапов — Да, Ирина Фёдоровна. (Напевает.) «Вот как, вот как, очень любила». Почему хорошее? Ещё бы не быть хорошему! Поздно, поздно. В главк поеду. Ты тоже поздно? Ну, конечно. Профсоюзный актив. Понимаю, понимаю. Небось, в президиум выберут? Правильно. Кстати, профсоюзный актив, придёшь раньше, чай вскипяти. Вот и прекрасно. Ко мне? Пусть едет. Конечно, приму. И даже без очереди. По важному делу? Ну, какие там у вас важные дела могут быть? Ситцевая республика… Хорошо, хорошо. Так не забудь насчет чая. (Положил трубку.) Беда, Шурочка, когда жена — профсоюзный работник, за общественным питанием смотрит, а муж, как овца, на подножном корму. Будете замуж выходить, учтите…
Шура — Учту. Алексей Кирьяныч.
Потапов — И правильно сделаете. Вот что, Шура, ко мне приедет директор текстильного комбината Северова, так вы её без очереди.
Щура — Хорошо, Алексей Кирьяныч.
Потапов — Вызовите Кривошеина.
Шура — Сию минуту. (Выходит, едва не столкнувшись с входящим Зайцевым.)
Зайцев — Алексей Кирьяныч, министр звонил?
Потапов — Звонил, поздравил нас, Сергей Сергеич. Каково?
Зайцев — Ну что ж, нам, с одной стороны, не привыкать, а с другой — приятно…
Потапов — А всё, Сергей Сергеич, почему? Производство налажено. По всему Советскому Союзу наши станки. Попадёте вы, к примеру, в Казахстан, во время отпуска…
Зайцев — Чего меня туда понесёт?
Потапов — Или в Поволжье…
Зайцев — В отпуск я планирую на Клязьме с удочкой.
Потапов — Как говорят, «на одном конце червяк, а на другом…» Что там на другом, Сергей Сергеич?
Зайцев — Шутник вы, Алексей Кирьяныч.
Потапов — А чего ж не пошутить? Заработали. (Напевает.) «Бабушка козлика очень любила, вот как, вот как…»
Зайцев (в тон Потапову) — Она из него мыло варила, вот как, вот как…
(Входит Кривошеин.)
Кривошеин — Алексей Кирьяныч, что-нибудь случилось?
Потапов — Случилось, товарищ технолог, случилось, Игнат Степаныч! Скажи ему, Сергей Сергеич.
Зайцев — Министр звонил.
Кривошеин — А-а…
Зайцев — Рот рыба: хоть бы шелохнулся. Поздравлял нас.
Кривошеин — Что ж, мы хорошо работали.
Зайцев — Но министр же звонил, министр!
Кривошеин — Не понимаю, что ты восклицательные знаки ставишь.
Потапов — Нет, конечно, приятно всё-таки… Ценят нас, тебя, Игнат Степаныч. Вот получили второй заказ. Весь год утрамбован.
Кривошеин — Вот это хорошо.
Потапов — Ещё бы не хорошо! (Подходит снова к диаграмме, за ним следуют Зайцев и Кривошеин.) Игнат Степаныч, если мы дали 137 процентов за прошлый месяц, — значит, мы пятилетку выполним?
Зайцев — Что за вопрос?
Потапов (Зайцеву) — Подожди. (Кривошеину.) Выполним?
Кривошеин — Конечно, даже раньше…
Потапов — А как раньше?
Кривошеин — Я думаю, в четыре года…
Потапов — В четыре? Нет, Игнат Степаныч, в три с половиной! И чтобы дух вон! В четыре! В четыре все выполнят. Это не доблесть…
Кривошеин — Как же не доблесть…
Потапов — Хорошо — доблесть… А нам подвиг нужен. Мы впереди должны быть… Уж если мы перешли на поток… Ну-ка, Игнат Степаныч раскинь мозгами…
Зайцев — А если в три?
Потапов (Зайцеву) — Подожди. Неплохо, конечно, в три, но нет, не взойдём… Так вот, Игнат Степаныч, тебе задание: так всё разработать, чтобы в три с половиной. Взойдём?
Кривошеин — Попробую. Думаю, что получится.
Зайцев — Хладнокровный ты какой-то, Кривошеин. «Попробую…» «Подумаю…» «Взойдём» — и всё!
Кривошеин — Да ты-то взойдёшь!
Потапов — Вот этим мы и жить сейчас будем. От этой печки танцевать… (Кривошеину.) Кстати, на новоселье скоро позовёшь?
Кривошеин — Скоро. Вот устроюсь немного…
Потапов — А на свадьбу?
Кривошеин (взглянув на Зайцева) — Я свободен, Алексей Кирьяныч?
Потапов (Зайцеву) — Сергей Сергеич, дуй на склад готовой продукции. Там с транспортом не в порядке.
Зайцев (потянувшись к телефону) — А я дам указания.
Потапов — А ты без указаний. Так сказать, лично проверь, персонально.
Зайцев (нехотя уходит) — Что ж, пойду персонально.
Потапов — Пойди, пойди. (Кривошеину.) Что случилось, Игнат Степаныч?
Кривошеин — О чём вы?
Потапов — Квартиру тебе дали. Знали — женишься…
Кривошеин — Я могу съехать с квартиры.
Потапов (почти задушевно) — Оставь, Игнат Степаныч, этот той. Думай лучше обо мне. Я ведь не из любопытства. Всё хотел спросить… Ты по-мужски, не стесняясь.
Кривошеин — Что ж стесняться… Сделал ошибку, теперь расплачиваюсь.
Потапов — Да в чём ошибка-то?
Кривошеин — Оттолкнул Кружкову от себя.
Потапов — Поправимо…
Кривошеин — К сожалению, нет.
Потапов — И давно?
Кривошеин — Несколько месяцев.
Потапов — Чего ж молчал?
Кривошеин — Радости мало говорить об этом.
Потапов — Да в чём дело? Что ты там начудил?
Кривошеин — Понимаете, Алексей Кирьяныч… Она работница. Показалось мне, что трудно будет нам друг с другом… Ну, как вам объяснить? Неправильный тон взял. Ну, не сложилось как-то…
Потапов — Да что у тебя там не сложилось?
Кривошеин (вдруг горячо) — Хотелось мне её как-то поднять, ну, всё сразу, понимаете?.. Ну, чтоб всё она узнала… И в музеи, и в театры, и книги, и лекции… А чувствую, что устаёт она от всего.
Потапов — Ещё бы… Она ж, милый, в вечерней школе учится…
Кривошеин — Я помочь хотел…
Потапов — От такой помощи ноги протянуть недолго… О любви-то ты ей говорил?
Кривошеин — Мало.
Потапов (передразнивая) — «Мало…» Эх ты, инженер…
Кривошеин — Одним словом, она ушла.
Потапов — Не с того начал. Ты б ей о любви, а потом она уж за тобой не то что в музеи, а на край света пошла.
Кривошеин — Вот так…
Потапов — Да, нехорошо… А сейчас она депутат Верховного Совета… Вот тебе и работница. А ты её любишь?
Кривошеин — Получается, что люблю.
Потапов — А знаешь что, пойди к ней на приём. Объяснись. Если она любит, поймёте друг друга.
Кривошеин — Нет, сейчас это уже невозможно.
Потапов — Ай-яй-яй, квартира из трёх комнат пропадает! А может, обойдётся? Вот мы с Ириной тоже вроде оба с характерами, а ничего… Ей богу, ничего. Где уступишь, для виду, конечно, и в общем — глава семьи. Хозяин положения. Чтобы она когда-либо пошла против меня? Нет, не бывает так. Тебе, конечно, было бы труднее. Сам глава семьи, а жена — депутат… Попробуй подать голос против? А? Не подашь? Не подашь.
Кривошеин — Теперь, конечно, не подам. Я прошу, Алексей Кирьяныч, больше никогда не говорить об этом.
(Входит Шура.)
Шура — Товарищ Северова.
Потапов — Проси. (Шура вышла, входит Северова.) Дорогу текстильной промышленности. Здравствуйте, Ольга Ивановна. И познакомьтесь. Наш главный технолог Игнат Степаныч Кривошеин.
Северова — Северова. (Знакомятся.)
Потапов — Ольга Ивановна, директор текстильного комбината.
Кривошеин — Я знаю. (Потапову.) Я больше вам не нужен?
Потапов — Пока нет. (Кривошеин поклонился Северовой и вышел. Северова провожает его недружелюбным взглядом.) Что ты на него так, Ольга Ивановна? Понравился, небось? Женщина всегда останется женщиной.
Северова — А зачем же ей быть мужчиной; их и так достаточно.
Потапов — Не скажи, на нас сейчас большой спрос.
Северова — А-а, Потапов, кто-то сболтнул однажды глупость, а ты повторяешь.
Потапов — Однако ты его с интересом рассматривала. Яркий представитель сильного пола? Заинте-ресовалась бы. Холост. Неплохой жених бы для тебя был.
Северова — Оставь, Потапов. Я к тебе не за женихом пришла.
Потапов — Зачем изволила, соседка?
Северова — Помог бы нам… по-соседски.
Потапов — Чем же тебе помочь?
Северова — Как производство производству.
Потапов — Ольга Ивановна, у нас же профили разные.
Северова — А ты в анфас на это дело посмотри.
Потапов — Так вы ж ситчик делаете. Восемнадцатый век. А мы — станки. Я б вас давно за московскую черту вывел, во Владимир куда-нибудь или, там, в Муром.
Северова — Что так близко? Подальше бы…
Потапов — Можно и подальше. Москва, Ольга Ивановна, давно уже из ситцевой стала индустриальной.
Северова — Лозунгами разговариваешь?
Потапов — Ладно, не ругайся… В чём дело-то?
Северова — Алексей Кирьяныч, выслушай меня серьёзно. Ты ведь знаешь, тесть твой с инженером Горбенко станок изобрели?
Потапов — Старик всю жизнь что-нибудь изобретает.
Северова — Понимаешь, станок для электромеханического способа гравирования. У нас сейчас рисунок гравируется от трёх недель до двух месяцев, а этот станок даёт возможность гравировать в два дня. Понимаешь, в два дня! Какое богатство тканей мы можем выпускать разных рисунков!.. Ну, вот мы сейчас даём 90 примерно рисунков в год… А сумеем восемьсот. Восемьсот, Потапов!
Потапов — Да что вы, художественная мастерская?
Северова — Конечно! Стопок улучшит ткани, сделает их веселее. Имея такое количество рисунков, мы и выпускать тканей будем больше.
Потапов — Ну-у?
Северова — Человечество за это время какой путь прошло? Быстрее звука летать стало. Атомная энергия перестала секретом быть.
Потапов — Как известно, перестала.
Северова — А материю мы выпускаем ешё по-старинке.
Потапов — Отсталая вы отрасль, Ольга Ивановна.
Северова — Так вот мы революцию в текстильной промышленности делаем!
Потапов — Ого!
Северова — Нам война помешала.
Потапов — Портянки делали?
Северова — И парашютный шёлк.
Потапов — Теперь занавесочки будете?
Северова — И занавесочки…
Потапов — А может, не надо занавесочки? Может, не надо заслонять солнце от человека? И вообще о человеке, больше думать. Станки надо делать, Ольга Ивановна! А ты с ситцами!
Северова — Я со станками. Прими от нас заказ.
Потапов — Тяпки ж от вас приняли, а теперь что: лейки, что ли, для пригородного хозяйства?
Северова — Заказ на станки, на новые печатные станки!
Потапов (рассмеялся) — Вот характер женский! Ведь нет разума, одно голое чувство.
Северова — А ты одень его. (Расстёгивает портфель, достаёт яркий отрез материи очень красивой расцветки и, развернув, бросает его на стол.) Вот! Хорош?
Потапов (пробует наощупь) — Сколько платили в комиссионном?
Северова — Потапов! Это нашей фабрики. Пробная. Да если твоя Ирина оденется в такое?!
Потапов — А зачем ей? Она профсоюзный деятель. Я б для профсоюзных деятелей форму изобрёл. Коричневое платье с чёрным передником. Заседать в таком удобней.
Северова — Помоги нам. Не сопротивляйся. Если ты дашь согласие, министерство разрешит.
Потапов — О женщины, женщины! И как вам доверяют государством управлять? Милая моя, хлеб нужен. Читала постановление ЦК? А доклад товарища Андреева? А я станки для сельхозма-шиностроения выпускаю.
Северова — Я ж тебе не предлагаю заменить. Ты справишься с двумя заказами. Совместишь. Я знаю твою мощность.
Потапов — Мою? Преувеличиваешь.
Северова — Вспомни, Алексей, сколько наш район Родине дал! В нашем районе родился станок. Пусть и в серийное производство у нас пойдёт.
Потапов — Да ты пятилетний план читала?
Северова — Всё читала. А если что новое появляется, полезной, думаешь, будем ждать следующую пятилетку?! В книжечку заглядывать, графу искать?
Потапов — Слушай, Ольга Ивановна, ты сама директор, должна понять: что значит принять новый заказ? Это значит сломать налаженное кропотливым трудом производство. Мне ж тебе не нужно объяснять. Полетят все графики, всё выполнение, а у нас оно (показывает на диаграмму), видишь, даже художник не предусмотрел. А у меня такие планы, такой разворот предполагаю сделать… Пятилетку в три с половиной года. А ты — с ситцами.
Северова — Я тоже хочу, ну, хотя бы в четыре…
Потапов — Бог на помощь…
Северова — Ты не бог, а у тебя прошу помощи.
Потапов — Демагогия, Ольга Ивановна. Типичное женское легкомыслие.
Северова — Ты так думаешь?
Потапов — Конечно.
Северова — Значит, нет?
Потапов — Нет.
Северова — А если заставят тебя?
Потапов — Не заставят. Рекомендую тебе не тратить понапрасну время, а двигать ваш станок, как и положено в таких случаях, по всей бюрократической карусели.
Северова — Странные слова ты говоришь, Потапов. Ну ладно, только имей в виду. У нас московский характер. Уж если что мы решили сделать для пользы народа, сделаем, как бы ни было нам трудно. Держись! Будем бороться за твой завод!
Потапов — Желаю удачи. Только ты бы лучше о своей фабрике подумала, с планом-то у вас того…
Северова (пряча материю в портфель) — Не беспокойся…
Потапов — Женишка бы тебе найти, злость бы, может, пропала, а то лютуешь.
Северова — Это уже не твоя печаль. Прими к сведению — за твой завод мы уже начали бороться. До свидания. (Ушла.)
Потапов (стоит, барабаня пальцами по столу) — Характер, выдумала тоже, московский, а у нас, что ли, бразильский? И что им власть такую дали? Ведь нет государственной ориентировки.
(Входит Зайцев.)
Зайцев (подавая пакет Потапову) — Вот, из главка прислали!
Потапов (вскрывая пакет) — Ну, что тут главк нам пишет?
Зайцев — Наверно, благодарность, а может, премия?
Потапов (читает; по мере того, как он знакомится с содержанием пакета, улыбка сходит на-нет) — Так, так… Уже успели. Нет, ты подумай, Сергей Сергеич! Уже успели! Что ж, поборемся, товарищи женщины. Вы с характером, а мы что, в лесу родились? Как думаешь?
Зайцев — Насчёт женщин — отрицательно.
Потапов — Так вот, дорогие женщины, на этот раз мы вам дорогу не уступим. Будем невежливыми, Сергей Сергеич. Вот что, давай сюда Кривошеина. Хотя стой! Потом Кривошеина. (Взял бумажку, спрятал её в портфель.) Они в главк, а я в министерство. Сначала в министерство. Передай в сборочный, пусть форсируют. Слышишь, Зайцев?
Зайцев — Слышу, Алексей Кирьяныч… Только, в чём дело, не пойму.
Потапов — Я им выгравирую такое на память… такие рисуночки будут…
Зайцев — Это для клуба, что ли?
Потапов — А-а, Зайцев… Вот приеду из министерства, узнаешь. Скажи Кривошеину, чтоб ожидал меня. И нажимай здесь.
Зайцев — Когда будете?
Потапов — Не знаю. (Ушёл.)
Зайцев — Что за рисунки? Вот человек! (Сел на место Потапова. Снял трубку.) Диспетчера. Передайте в сборочный. Алексей Кирьяныч приказал форсировать сборку. Уже 140? Хорошо. Какие ещё указания? Неважно. Но они будут, указания будут. Обязательно будут. Какие? Это неважно. Важно, чтобы они были, указания!
Столовая в квартире Потапов и Гриневой. Просторная, светлая комната. Квартира расположена на пятом или шестом этаже. Ощущение высоты создают сотни огней в других, видных через раскрытую дверь балкона домах. В столовую ведут две двери из других комнат. Московский летний вечер. За окнами сравнительно светло. Вместе с открытием занавеса в комнату входят Гринева и Кружкова. У Гриневой в руках газеты и письма, она только что вытащила их из почтового ящика. Кружкова останавливается на пороге балкона. Гринева зажигает свет.
Кружкова — Зачем, Ирина Фёдоровна, свет зажгли? Ещё видно.
Гринева — Не люблю полумрак. Или темно или полный свет. Садись, Аня. Будем хозяйничать. (Достаёт из буфета заварной чайник.) Мы с Алексеем чаёвники. (Уходит и возвращается.) Поздно актив кончился.
Кружкова — Вы хорошо говорили, Ирина Фёдоровна.
Гринева — Жизнь научит. А потом, знаешь, складно говорить не так уж трудно.
Кружкова — Трудно. Ко мне приходят разные люди. Простые и непростые. Иной говорит, а я чувствую, проверяет меня, где я неправильно скажу, где не знаю чего, а я ещё много не знаю. А мне говорят, просят меня: помогите, решите, вмешайтесь. А если мне самой нужно помочь?
Гринева — Да, депутату нельзя ошибаться.
Кружкова — Вот меня и беспокоит… Вот хотя бы эта, Свиридова.
Гринева — Наша Северова?
Кружкова — Она… Пришла ко мне, плачет. «Может, мне не к вам надо было, — говорит, — может, в партком или ещё куда, а я к депутату решила. Своя работница, — говорит, — поймёт. Муж вернулся из армии. Ушёл слесарем, вернулся капитаном. Говорит мне: «Отстала ты от меня, трудно нам понять друг друга, запросы, — говорит, — у тебя, и вообще, — говорит, — культура страдает. Не ровная мы пара теперь. Давай врозь». Объявление в «Вечорку». А какое же тут объявление, когда у меня двое ребят. Да что ребята? Ребята — полбеды. Я их прокормлю. Жила без него. А как быть с любовью? И в чём я отстала? От кого я отстала? Я на почётной доске. День и ночь работала всю войну. И сейчас. Не хочу я врозь», — говорит. И плачет: «Помоги, Анна Сергеевна, ты депутат, ты всё можешь». А как помочь? И мне горько стало. И я сижу и плачу. Сидим и обе плачем.
Гринева — Долго ж вы плакали?
Кружкова — На часы не смотрела… Сказала, что поговорю с ним. Вызову его. А что я ему скажу? Выругаю, а вдруг не поймёт. А может, и выругать не смогу. О другом буду думать.
Гринева — О Кривошеине?
Кружкова — О нём.
Гринева — Сама же ушла!
Кружкова — Ушла, а вот любовь не ушла. Я не хотела быть при нём, хоть он и умный, Ирина Фёдоровна. Слишком он всё мне объяснял… Может, это от профессии. Хороший технолог, говорят.
Гринева — Пошёл он к чорту со своей технологией! В станках понимает, а в людях разобраться не может. Знаешь, Анна, трудно быть советчицей в таких вопросах, но я бы на твоём месте выбросила его из головы. Инженер?! Когда мы поженились с Алексеем, кем я была? Простой прядильщицей. А он инженер. И вот видишь: двенадцать лет, как один день. Живём.
Кружкова — И не бывает у вас ссор?
Гринева — По правде сказать, почти не бывает.
Кружкова — Так всегда у вас было?
Гринева — Было… А что, Кривошеина ты с тех пор не встречала?
Кружкова — Он приходил ко мне в апреле. После выборов уже… Я спросила его, почему не приходил в декабре, до выборов? Ушёл… Один раз я его встретила на улице — перешёл на другую сторону. Знаете, Ирина Фёдоровна, я бы даже уехала куда-нибудь. В Иваново или в Орехово-Зуево…
Гринева — Зачем же тебе? Пусть он едет.
Кружкова — А вдруг я неправильно сделала? Вдруг я своё личное счастье прогнала?
Гринева — А что ты всё-таки скажешь мужу Свиридовой?
Кружкова — Я не судья. Я сама потерпевшая. Попрошу его помочь жене, если она в чём отстаёт.
Гринева — А тебе он не мог помочь?
Кружкова — Пытался, но не так.
(Входит Виктор.)
Гринева — А, студент!
Виктор — Почти нет. (Бросил книги на стоя.) Последний экзамен сдал.
Гринева — Поздравляю.
Виктор — Ещё диплом, Ирина!
Гринева — Ты хоть бы поздоровался с незнакомой девушкой.
Виктор — Я знаком. Виктор Гринев. Я вас знаю. Был доверенным лицом по вашей кандидатуре.
Гринева (испуганно) — А чайник-то, наверно, перекипел. (Ушла. Виктор и Кружкова некоторое время молчат, подыскивая тему для разговора.)
Кружкова — Какой же диплом у вас?
Виктор — «Настоящее и будущее Москвы».
Кружкова — Красивая тема.
Виктор — Увлекательная. Вы знаете, Анна Сергеевна, мне снится она!
Кружкова — Кто?
Виктор — Москва… Воздушная, золотая, пронизанная голубизной.
Кружкова — Счастливый вы, Виктор, институт заканчиваете.
Виктор — Я счастливый? А вы?!
Кружкова — Я только месяц назад девятый класс вечерней школы окончила.
Виктор — Я не о том….
Кружкова — А о чём же ещё?
(Звонок. Виктор уходит открывать дверь. Возвращается вместе с Фёдором Степановичем Гриневым. Из кухни приходит Гринева.)
Гринев — Принимай гостя, дочь. Алексей дома?
Гринева — Садись, отец, чай будем пить.
Гринев — Погорячей бы чего-нибудь…
Гринева — Сегодня не праздник.
Гринев — Это правильно, будни. (Виктору.) У тебя-то что, дипломат?
Виктор — Не дипломат, а дипломант.
Гринев — Всё одно — на ассамблее дипломаты, в районе тоже дипломаты. Дома — тоже дипломаты. Разговоры одни.
Гринева — Чем ты недоволен?
Гринев — А то не знаешь, предфабком? Почему наш станок не пускают в ход?
Гринева — Пустят, обожди немного.
Гринев — Все ждалки отсидел. Надоело. В министерство блюстиции пойду.
Гринева — Куда, куда?
Гринев — В министерство блюстиции.
Виктор — Изобретаешь, отец.
Гринев — Твоё дело — слушать. Сказал блюстиции, — значит, так оно и есть. Блюсти советские законы надо. (Кружковой.) Вот напишу тебе жалобу, депутат, что будешь делать?
Кружкова — Напишите, займёмся.
Гринев — Всё занимаются, а дела ни с места. (Гриневой.) Алексей-то где?
Гринева — В министерстве или в главке.
Гринев — Заседают? Никак до текущих дел не доберутся.
Гринева — Хватит ворчать, отец… Поздравил бы лучше Виктора: все экзамены сдал. Историком будет.
Гринев — В глубь веков? Нет, чтоб, как все люди, пойти по науке и технике. Впрочем, поздравляю. Историков ещё у нас в роду не было. Может, про меня историю сочинишь?
Виктор — Про Москву пишу.
Гринев — Раз про Москву, без меня не обойдёшься. Москва без меня — что я без Москвы. Весь век друг за друга держимся. Что ж ты напишешь?
Виктор — О том, какая она сейчас есть, какой будет. Как люди будут жить в Москве.
Гринев — А тебе, что ли, известно?
Виктор — Известно.
Гринев — Завирает молодое поколение.
Виктор — Ты вот уже и сейчас Тверскую не узнаешь? А какой она станет?! На девять километров от Красной площади сплошь подымутся фронтоны величественных зданий. Новый Арбат, как стрела, врежется в Можайское шоссе.
Гринев — Врежется?
Виктор — Как стрела.
Гринев — Ну, врезай дальше.
Виктор — А вот всего через несколько лет здесь, под нами, набережные Москвы-реки превратятся в прекрасные прогулочные магистрали столицы.
Гринев — Говоришь ты плохо.
Виктор — Почему?
Гринев — Прогулочные магистрали… Будто специально для прогульщиков…
Виктор — Не придирайся, отец. Ты представь себе. Весна, тёплый вечер. Шелестят листья над рекой. Девушки идут в ярких, как весенний луг, платьях…
Гринев — Платьев не будет.
Виктор — То есть как не будет?
Гринев — А так, не будет! В чертежах твои девушки будут ходить, из синей кальки с белыми пунктирчиками блузки шить будут. Не делают ведь наш электрогравировальный станок. Маринуют. А станок — не гриб, он не любит, когда его маринуют. Где Алексей? С ним переговорю.
Гринева — Он вам не поможет. У него государственный заказ.
Гринев — А я что, для частника-кустаря стараюсь? (Жест в сторону Виктора.) Вот он, дипломат, о новой Москве рассказывает. Каменщики дома на Можайке строят. Котельщики мосты на Яузе клепают. А я что? Я тоже хочу свой кирпич положить.
Виктор (сестре) — Отец прав. Не понимаю! Да за такое дело двумя руками ухватиться надо. Почему Алексей не поможет отцу? Хотя бы поинтересовался немного.
Гринева — Это — не твоё дело.
Виктор — И ты бюрократкой становишься?
Гринев — Понять этого не можете. Да если б товарищ Сталин знал, он бы лично приказал выполнить всё, что товарищи Горбенко и Гринев придумали. (Кружковой.) Чтосмеёшься? Лауреатов бы дал. Как пить дать! Молчишь, депутат? Доложи правительству.
Кружкова — Доложу.
Гринев — Будут с тобой считаться?
Кружкова — Будут.
Гринев — Сей момент! (Гриневой.) Расскажи обо всём Алексею.
Гринева — Пойми, отец, ты родня ему. Нельзя такие дела по-родственному решать.
Гринев — Слушайте, что она говорит?! Бюрократизм, значит, и равнодушие — можно по-родственному. Это разрешается? По-родственному? Да у нас теперь вся земля родственная. Понять этого не можешь, предфабком! (Собрался уходить.) Ладно, пойду я. (Гриневой.) Но если ты (Кружковой) и ты такое дело в землю зароете, я товарищу Сталину напишу и про тебя, Ирина, и про тебя, слуга народа, про всё ваше районное начальство, — тут уж я разберусь, кто мне родственник, а кто посторонний. Спасибо за компанию. (Ушел, не прощаясь.)
Виктор — Довели человека! Дочь, называется!
Гринева — Молчи уж ты!
Виктор — Отец прав.
Гринева — Не рассуждай. Догони отца лучше. Знаешь ведь, что он в таком настроении сделает, ещё милиционера какого с поста сшибёт.
Виктор — На самом деле, пойду. (Кружковой.) До свидания… Жаль, что не вместе… А может быть, по пути?
Гринева — Анна у нас в гостях.
Кружкова — Мне пора. Завтра в первую смену. Идёмте, Виктор. (Прощается с Гриневой. Быстро уходят. Гринева выходит на балкон, смотрит вниз, затем возвращается к столу. Заглянула в пустой чайник, пошла в кухню с чайником. Вернулась. Села за стол, читает газету. Открывается дверь, входит Потапов. Гринева не слышит. Потапов подходит к Гриневой и целует её в висок. Гринева поднялась.)
Гринева — Алёшенька!
Потапов — Испугалась?
Гринева — Читала…
Потапов — Легла бы отдохнуть… Устала ведь?
Гринева — Тебя хотела дождаться.
Потапов — Может, соскучилась?
Гринева — Я всегда по тебе скучаю, Алёша.
Потапов — И я, Ириша…
Гринева — Скоро чай закипит… Садись, давай твой чемодан. (Забирает портфель. Потапов снимает пиджак, галстук. Всё это Гринева уносит в другую комнату. Потапов разворачивает газету и ложится на диван.)
Потапов — У тебя гости были?
Гринева — Были… Кружкова, отец заходил, Виктор… (Подсаживается на диван к Потапову.) А ты где был сегодня? Ну, рассказывай.
Потапов — У министра. (Приподнялся.) По вашему семейному делу.
Гринева — Ты всегда шутишь.
Потапов — Какие уж тут шутки… От отца твоего отбивался.
Гринева — Алёша, я всегда была недогадливой…
Потапов — Не наговаривай на себя… Ты ж ведь знала, с чем Северова приезжала ко мне?
Гринева — Знала.
Потапов — А о том, что Северова министру писала, знала?
Гринева — Нет.
Потапов — Значит, обошли профсоюзного деятеля. (Сел на диван.) Так вот, атака отбита. Министр поручил мне представить докладную записку о возможности изготовления сверхпланового заказа на моём заводе. Но так как ясно, что это невозможно, то я спокоен. Просто придётся Кривошеину дня два покорпеть над материалами. Он-то знает мощность завода!
Гринева — А ты?
Потапов — Смешной вопрос…
Гринева — А может быть, ты сумел бы выполнить и наш заказ, Алёша?
Потапов — То есть, конечно, сумел бы, но в ущерб основному. И потом, знаешь, Ирина, много канители с новым заказом.
Гринева — Что ж, Алёша, всё, что делаешь новое, всегда трудно. Всегда в ущерб чему-то… Ведь правда?
Потапов — Правда-то — правда, но, знаешь, меня просто возмутила бесцеремонность твоей этой Северовой. Лезет на чужой завод. За своим надо смотреть. У меня, слава богу, за прошлый месяц 137 %, план! 137! А у вас 98? Двух процентов не дотянули… И теперь шумихой о новом станке хотите покрыть невыполнение плана? Да ещё за чужой счёт!
Гринева — Алексей, ты нехорошо говоришь, мне не нравится…
Потапов — А мне дела ваши не нравятся. Появляется ваша тётя, и, видите ли, она будет бороться за мой завод! Нет, ты подумай! Не за свою фабрику, а за мой завод! За мой завод! Нет уж, извините, там, где я хозяин, где я директор, где люди подчинены мне…
Гринева — Алёша, а почему ты так часто говоришь «мой завод…», «я директор…», «я хозяин»? Ты хозяйственник, Алёша, а хозяин всё-таки — государство, народ — хозяин.
Потапов — Ирина, ты не на профсоюзном собрании. Не учи меня.
Гринева — Я не учу, просто напоминаю.
Потапов — Ну и что ж, что я так говорю. Я на самом деле директор, и, кажется, неплохой! Или я ошибаюсь?
Гринева — Насколько мне известно, не ошибаешься. Ты действительно хорошо руководишь заводом. Но, Алексей, мне кажется, в своём характере ты постепенно теряешь одно качество…
Потапов — Какое же?
Гринева — Чувство нового, Алексей…
Потапов (ошеломлён) — Что, что?!
Гринева — Чувство нового.
Потапов (вскочил с дивана, заходил по комнате и вдруг громко захохотал) — Ха-ха! Вот это действительно ново! Типичный профсоюзный деятель! При отсутствии аргументов говорит лозун-гами. Ириша, повторяю, мы не на собрании членов профсоюза.
Гринева — А ты думаешь, наше дело — только членские взносы собирать и смотреть за работой детских яслей?
Потапов — Вы ещё должны воспитывать массы…
Гринева — Да, представь себе… И не только массы, но и отдельных членов профсоюза…
Потапов — А поскольку я являюсь членом профсоюза…
Гринева — И воспитывать в них чувство патриотизма к своему предприятию…
Потапов — Ага, к своему!
Гринева — Да, к своему! К своему району, к своему городу.
Потапов — Но почему я должен делать всё на своём заводе? Почему заказ не может быть выполнен на другом московском, уральском или сибирском заводе? Почему, я спрашиваю тебя?
Гринева — Но ведь твой завод может помочь нам?
Потапов — Мой? Не может!
Гринева — Слово коммуниста?
Потапов — Типичное женское легкомыслие.
Гринева — Опять просчёт. Ты просмотрел большую силу.
Потапов — Какую?
Гринева — Я говорю о женщинах.
Потапов — Почему? Я всегда с удовольствием смотрю на женщин!
Гринева — Не говори пошлости.
Потапов — А ты говори доказательно.
Гринева — Вспомни картофелекопалки.
Потапов — Я выполнил свой план раньше всех в районе.
Гринева — Но перед этим сколько ты отказывался от них? Сколько доказывал, что они помешают выполнить основной план? Сколько раз ездил в райком, в главк? А не хотел подумать, что для рабочего снабжения эти двести картофелекопалок — большое дело… Знаю, знаю, ты оказался первым, ты и здесь обогнал текстильщиков и даже был отмечен в постановлении бюро райкома. Но я б не отмечала тебя. Ни в коем случае! Просто ты, в конце концов, понял, что можешь заработать выговор — это раз, это отразится на твоей репутации — два, а, значит, тебя где-нибудь, на каком-нибудь торжественном собрании не выберут в президиум — это три. Мне кажется, ты стал слишком дорожить своим местом в президиуме…
Потапов — Блеск! Ты, кажется, завтра где-то доклад делаешь?
Гринева — Делаю… Тебе-то что?
Потапов — Я чувствую… На мне тезисы проверяешь?
Гринева — Дурак!
Потапов — Спасибо!
Гринева — Пожалуйста!
Потапов — Вы закруглились?
Гринева — Да!
Потапов — Теперь послушай меня.
Гринева — Не хочу!
Потапов — Я требую
Гринева — Я знаю, что ты мне скажешь.
Потапов — Тем лучше! Так заруби себе на носу и передай своей Северовой. У меня свой план! Свой завод! Своё ритмично налаженное производство! И я не допущу вмешательства. Тебе понятно?
Гринева — Мне понятно, что я была права!
Потапов — Ладно… Теперь давай мне… чаю!
Гринева — Чайник на кухне, можешь взять сам.
Потапов — А ты?
Гринева — А я уже напилась, сыта по горло! (Ушла в свою комнату. Входит Виктор.)
Виктор — Здравствуй, Алексей!
Потапов (рассеянно) — А-а, пришёл, садись чай пить…
Виктор — Что это у вас жжённым пахнет?
Потапов — Где? Да, да! Ой, чайник! (Побежал на кухню. Виктор поднимает с пола уроненные во время спора газеты. Входит Потапов с обгорелым коричневым дымящимся чайником.)
Виктор (радостно) — Распаялся?
Потапов — Что радуешься! Распаялся. Да ещё как! Погорели мы на этом деле, Виктор!