Московский клуб

23 Москва

«В Москве нелегко быть американкой, — решила Шарлотта Харпер. — И почти невозможно быть замужней американкой, живущей отдельно от мужа. Как известно, в Москве не очень-то много завидных женихов».

Приехав в Москву полтора года назад, Шарлотта вела уединенный образ жизни, не заводя романов — просто потому, что не с кем было флиртовать. Она решила, что разрыв с Чарли — временное явление, что у них все еще наладится, что он научится уважать ее желание работать — и тому подобное, как об этом говорят доморощенные психологи.

Однако очень скоро Шарлотта почувствовала себя ужасно одинокой. Два месяца назад она на какое-то время увлеклась — если это можно назвать «увлечением» — пресс-атташе американского посольства, человеком средних лет по имени Фрэнк Парадизо, несомненно работавшим на ЦРУ.

На душе Шарлотты было неспокойно: она чувствовала, что страх и одиночество — плохие советчики для сердечной привязанности, и понимала, что замужество значило для нее гораздо больше, чем любой флирт. На брифинге для прессы в посольстве, когда она впервые встретилась с Фрэнком, ее привлекли его энергия и едкий юмор. Он производил впечатление умного и чуткого человека, к тому же Фрэнк был свободен — разведен. Он пригласил ее позавтракать в «Националь», потом пообедать в «Прагу», и все закончилось постелью. Их роман длился целый месяц. Потом у нее никого не было — и часто ночью она испытывала одиночество — но вместе с тем одной ей было лучше, чем с Парадизо.

Хотя в плохие дни Шарлотте случалось думать, что лучшая ее пора миновала, она знала о своей привлекательности, или, как она называла это, фотогеничности. Ее светлые волосы и сияющая улыбка эффектно смотрелись на фоне Кремля. Но главным, конечно, для нее были репортажи — по крайней мере, она уверяла себя в этом.

Считалось, что из всех американских журналистов в Москве именно у нее были лучшие связи; это имело неприятную сторону — ей завидовали. Многие считали, что телерепортеры в Москве вообще не нужны: появляясь на две минуты в ночных новостях, они успевали лишь зачитать сообщение из «Правды», показать запись интервью с каким-нибудь советским аппаратчиком и покрасоваться на фоне Кремля или собора Василия Блаженного.

Все эти писаки из мира печатной журналистики — обозреватели «Вашингтон пост», «Нью-Йорк таймс», «Уолл-стрит джорнал» — воображали себя истинными знатоками советской жизни. Они были уверены, что работа остальных журналистов — просто показуха. Для них репортеры информационных агентств — что-то вроде стенографистов в суде; но хуже всего — телерепортеры: это им, ничего не знающим о России, достается вся слава и признание. Они и по-русски-то говорить не умеют. И в некотором смысле снобы были правы; однако Шарлотта являлась исключением.

За несколько лет она стала звездой программы вечерних новостей. По-видимому, ее редактор считал, что она может сделать блестящую карьеру и через год-два стать ведущей программы воскресных новостей. По мнению дирекции телекомпании, главным в настоящий момент было «придать лоск» новостям из Москвы.

Но Шарлотте ужасно надоела Москва. Надоело это серое небо и огромные лужи грязи, эти толпы раздраженных людей, толкотня и давка в метро, пустые полки магазинов. Она презирала этот убогий город и чувствовала усталость от вынужденной изоляции, в которую попадал в Москве американский корреспондент.

По прошествии полутора лет, несмотря на увлечение языком, историей и культурой этой страны, Шарлотта стала тосковать по дому. Она могла бы получить место в госдепартаменте, снова зажить нормальной жизнью. Вернуться домой. А еще ей хотелось наладить отношения с Чарли Стоуном, вновь стать счастливой, иметь семью.

Ей опротивела Москва. И тем не менее время от времени что-то происходило, и Шарлотта радовалась тому, что она здесь.

Всего несколько дней назад на Калининском проспекте был убит крупный советский чиновник: в его машине разорвалась бомба. Это было из ряда вон выходящее событие: впервые на памяти Шарлотты в Советском Союзе был организован террористический акт, и прямо на глазах у людей. Однако об этом деле не было известно практически никаких подробностей.

Если кто-нибудь мог что-либо разузнать об этом деле, это была Шарлотта.

Она пришла в офис компании Эй-Би-Си, проболтала несколько минут с Верой, милой маленькой русской женщиной, занимающейся уборкой, ходящей по различным поручениям и готовящей чай, и Иваном, бородачом средних лет, походившем на дореволюционного крестьянина; этот человек делал для Шарлотты обзор советской прессы. Несомненно, в обязанности этих людей входило доносить на Шарлотту в КГБ, но все-таки это были добрые, благожелательные люди, просто привыкшие хорошо выполнять свою работу.

У обоих были определенные представления о мотивах убийства. Вера полагала, что Борисова убили эстонцы, Иван считал, что это дело рук диссидентов. Однако об этом событии молчали газеты, молчала и программа «Время», запись которой на видеомагнитофон, как обычно, сделала для Шарлотты Вера.

Время от времени Шарлотта что-то узнавала из разговоров с Иваном и Верой. Шарлотта нравилась этим людям — ведь она говорила с ними по-русски. И они ей тоже нравились. Но об убийстве Борисова они знали не более, чем кто-либо другой в России.

От шефа нью-йоркского отделения теленовостей пришел телекс, в котором тот сообщал о своем намерении приехать в Москву и просил Шарлотту устроить ему встречу с… Горбачевым. Ну, еще бы. Большие люди на американском телевидении думают, что они всегда могут отдать подобные приказания своим подчиненным в Москве. Шарлотта покачала головой и улыбнулась.

Затем она взялась за телетайпную ленту, просматривая новости, пришедшие за ночь со всего света. Дело об убийстве Борисова, конечно же, занимало в этих новостях важное место.

Шарлотта откинулась на стуле и задумалась. Ей предстояло разгадать эту загадку. Несколько минут спустя она позвонила неизвестному абоненту и спустилась к машине.

Через час она сидела в зале нового кооперативного ресторана, где подавали острые грузинские блюда, и разговаривала с редактором известного советского журнала. Редактор был хорошим, надежным источником информации; он часто сообщал Шарлотте новости, которые узнавал от своих друзей на Съезде народных депутатов. Со своей стороны, он доверял Шарлотте, зная, что она не станет афишировать, от кого именно она получила эту информацию, и с пониманием отнесется ко всему, что он ей сообщит.

— Нет, — сказал редактор, покачав головой, жуя цыпленка табака. — Мы ничего об этом не слышали. — Редактор предпочитал говорить по-английски и говорил хорошо. — Но ты знаешь, что убитый — этот Борисов — считался близким другом председателя КГБ?

— Да, я слышала об этом, — сказала Шарлотта.

Редактор пожал плечами и бросил на Шарлотту многозначительный взгляд.

— Это тебе о чем-нибудь говорит?

— Нет, — сказала Шарлотта, предпочитая выслушать его мнение по этому поводу. — А тебе?

Редактор снова пожал плечами.

— Это говорит мне о том, что, возможно, в нашем правительстве идет серьезная борьба за власть. Горбачев зависит от Павличенко — человека, которому он поручил заниматься КГБ. Горбачев нуждается в поддержке Павличенко, так?

— Так. Ему нужна поддержка КГБ, чтобы удержаться у власти — тогда он сможет проводить реформы.

— Вот именно. И, понимаешь, вероятно, есть кто-то — ты допускаешь такую возможность? — кому не нравятся люди Горбачева.

— Пожалуй, ты прав. Однако этот кто-то прибегает к терроризму? Ты думаешь, это кто-нибудь из членов правительства?

Редактор снова пожал плечами.

После ужина Шарлотта пошла в старое здание американского посольства на улице Чайковского. Здесь она выпила чашечку кофе со своим другом Джошем Литтэном из «Нью-Йорк таймс», а затем зашла взять пришедшую на ее имя почту: обычный набор журналов, пара личных писем, отчет из нью-йоркского банка — вот, пожалуй, и все.

Шарлотта вернулась в офис и просмотрела новости, поступающие по телетайпу из телеграфной службы «Ассошиэйтед пресс». Ничего.

Хотя…

Ее внимание привлекла фамилия Стоун. В памяти мелькнули слова «убит» и «Элфрид Стоун», и тогда, в ужасе, она развернула лист отпечатанного текста и прочла, не веря своим глазам.

Элфрид Стоун, историк из Гарварда, осужденный в 1950 году по обвинению в шпионаже в пользу Советского Союза, был найден мертвым.

У Шарлотты перехватило дыхание.

Элфрид Стоун. Этот чудесный, милый человек… Не может быть!

Дальше в тексте говорилось, что в убийстве подозревается сын Элфрида — Чарли Стоун.

Чарли. В это невозможно поверить!

Шарлотта оторвала сообщение, нетвердой походкой вернулась в офис и рухнула на кушетку. Ей казалось, что она сейчас потеряет сознание.

Час спустя Шарлотта, все еще в состоянии шока, вновь перечитала сообщение.

Чарли Стоун.

Он не виновен. Он не мог убить отца.

Документ, украденный им из архива Лемана, — имеет ли это какое-либо отношение к делу? Чарли упоминал одну женщину, с которой Элфрид Стоун познакомился в Москве… Соня? Да. Соня Кунецкая. Чарли просил Шарлотту навести о ней справки. Так или иначе, он думал, что Соня поможет ему узнать правду о том, что случилось с Элфридом Стоуном. Однако все это было очень-очень давно.

Но давно ли?

Несомненно, это не было случайным совпадением.

Чарли не мог убить своего отца. Это совершенно немыслимо.

Теперь он нуждался в ее помощи. Нельзя было терять ни минуты.

24 Согус, Массачусетс

На кровати в мотеле валялось что попало: пенопластовые коробки, пластиковые бутылки из-под воды, пустые упаковки из-под пива. Стоун проснулся, повернулся на другой бок и услышал скрип пенопласта.

Он осмотрелся, увидел пустые бутылки из-под водки и сразу вспомнил, где находится.

Согус. Он находился в мотеле города Согус, милях в девяти на север от Бостона. Он чувствовал себя совершенно разбитым. У него темнело в глазах; он не брился уже пять дней, с тех пор, как погиб отец. Он выходил из комнаты мотеля только за едой и напитками.

Как он здесь оказался? Он не понимал, откуда у него взялись силы добраться до этого богом забытого мотеля, расположенного на главной и единственной улице Согуса, представляющей собой аляповатое нагромождение баров со стриптизом, дешевых забегаловок и плохих китайских ресторанов.

Он чувствовал полный упадок сил, но вместе с тем ощущал, что может действовать, хотя действия его напоминали кадры замедленного фильма.

Как бы то ни было, ему удалось убежать.

Он вспомнил, как проснулся на полу в кабинете отца и увидел, что его отца зверски убили. У Чарли внутри что-то оборвалось. Он вспомнил, как обнимал окровавленную голову отца, как, оцепенев от ужаса, хотел, чтобы глаза открылись. Как в этот момент он услышал, как затрещала дверь, как в комнату ворвались трое полицейских, и, хотя у Чарли и помутился рассудок, он понял, что пришли за ним. Он слышал, как полицейские говорили о нем, и какой-то мощный импульс сознания сказал ему, что здесь больше оставаться нельзя, что надо бежать. Он рванулся к черному ходу, побежал дворами и оказался посреди Гарден-стрит, где чуть было не попал под колеса проезжающей машины. Он остановил такси и сказал шоферу: «Гони! Все равно куда. Куда-нибудь за город». Машина тронулась с места, и шофер попросил пассажира показать, что у того есть деньги. Стоун распахнул перед ним свой бумажник. Ему повезло: шофер действительно привез его в Согус, и Чарли сказал ему остановиться в этом дешевом мотеле. Стоун вышел, заплатив шоферу сполна за причиненное беспокойство.

В последующие дни, еще не оправясь от шока, он жил на пицце и китайских закусках, которые приносили к нему в комнату, а также на водке, виски, пиве и еде из Макдональдса, куда он изредка позволял себе заходить. Обычно в мотеле останавливались люди с такой сомнительной репутацией, что поведение Стоуна не вызвало удивление хозяина. «Парень в запое», — сказал он однажды в полдень своей жене, когда той не удалось войти в комнату Стоуна, чтобы навести там порядок. Этот чудак записался под фамилией Смит, что было неудивительно: так представлялась половина из гостей.

Теперь, в это утро, он оправился от шока, ощущая лишь скорбь, гнев и замешательство. Он вспомнил, как после смерти матери его захлестнуло чувство глубокой, невыразимой печали, которое может испытывать только совсем маленький мальчик; ему казалось, что наступил конец света.

И тогда вдруг что-то произошло: его печаль превратилась в ненависть, огромную глыбу ненависти к отцу, друзьям, школьным учителям. В тот момент он никого не слушался, но это помогло ему превозмочь невыносимую боль. А сейчас невыразимый ужас, который испытал Чарли, видя своего отца убитым, превратился в бешенство.

Оно поможет Чарли перенести и этот удар.

Впервые за пять дней он подумал, что силы вернулись к нему и он способен уехать из мотеля. Он увидел связь между некоторыми событиями и пришел к выводу: убийцы его отца убили и Сола Энсбэча. Но кого еще?

Но почему они не убили и его? Несомненно, они могли это сделать. То, что его не убили, говорило о том, что его хотели подставить. Но зачем, Чарли не мог понять.

Может быть, Сол действительно был прав. Может быть, кто-то затеял преступную игру. Что если какой-то человек или какая-то группа людей, имеющих огромные возможности, подошли к каким-то очень важным секретам, и они решили, что эти секреты умрут вместе с ним?

Но кто мог знать правду? Джеймс Энглтон — легендарный начальник отдела контрразведки ЦРУ — однажды, говоря о работе шпионов и контрразведчиков, использовал сравнение Т. С. Элиотта «зеркальная пустыня». Так оно и было: правда часто скрывалась за отражением отражения…

Кое-что Стоун знал точно: за ним следили, ему придется как-то доказывать свою невиновность, ему больше нельзя никому доверять. Он не мог рассчитывать на поддержку правоохранительных органов, потому что все они, вплоть до местных отделений полиции, были подкуплены.

В фонд «Парнас» также нельзя было обращаться — Ленни Уэкслер это доказал. Там Стоуну больше некому доверять.

Тем не менее ему надо возвращаться в Бостон.

Он должен был добраться до денег в своем сейфе в банке, взять настоящий паспорт и поддельный, за которым ему надо было зайти на почту.

И еще бумаги. Он должен был забрать бумаги, оставшиеся в доме отца, бумаги и фотографии, если, конечно, они еще не забрали все это.

Ему предстояло вновь пережить этот кошмар.

Во всем этом Стоуну виделся только один выход — раскрыть действительных лиц этого дела, махинации или что бы там ни было. Надо найти их и бросить им вызов, так, чтобы они боялись, что их обнаружат.

Только с помощью таких неопровержимых доказательств Стоун мог бы защитить и оправдать себя. Теперь это был вопрос, касающийся не только доброго имени его отца; это был вопрос его собственной жизни и смерти.

Однако Чарли Стоун не мог вернуться в Кэмбридж. Он мог бы вернуться туда под видом другого человека.

Чарли встал с постели и подошел к зеркалу. Впервые за это время он взглянул на свое отражение и ужаснулся. Он выглядел на двадцать, а то и тридцать лет старше своего возраста, отчасти из-за того, что щеки его покрывала щетина, отчасти из-за покрасневших глаз и больших темных кругов под глазами.

На мгновение Стоун явственно ощутил резкий запах дыма и серы. Запах оружейного выстрела.

Он уже не был в комнате в мотеле. Он сидел в болоте, на берегу небольшого озера в Мене, где они с отцом обычно охотились на уток, в двадцати милях на север от охотничьего домика. Руки и ноги Чарли окоченели от холода.

Уже несколько часов он сидел в небольшой построечке, сооруженной из проволоки и прикрытой листьями — маскировка для уток, издали напоминающая кустарник. Рядом с ним сидел его отец, живой и здоровый, что-то шептал Чарли на ухо. Оба они находились здесь так долго, что стали ощущать себя частью леса; по какой-то странной причине предрассветные сумерки и тишина наводили их на размышления.

Чарли было одиннадцать лет, и он в первый раз вышел на охоту. Ему не хотелось убивать уток — ведь они были такие красивые. Он не хотел этого.

Сидя в засаде, Чарли замерзал все больше и больше. Так всегда бывает: в засаде сначала сильно вспотеешь, и тогда кажется, что слишком тепло оделся, а потом, вдруг потеряв слишком много энергии, начинаешь замерзать оттого, что сидишь без движения. Сидишь и ждешь.

«Послушай, Чарли, — сказал Элфрид Стоун. — Только не думай, что утки — живые существа. Это — цели. Понял? Они — часть природы. Ну, как курица, которую готовит твоя мать. Вот и все».

Вздрогнув, Чарли кивнул и ничего не ответил. Он посмотрел на приманки, покачивающиеся на воде в нескольких футах от берега. Затем на идущий от термоса с горячим кофе пар. Затем на солнце, всходившее в оранжево-красных разводах.

«Пригнись, — прошептал Элфрид Стоун. — Смотри. Вон там».

И тогда внезапно над верхушками деревьев появились, отчаянно хлопая крыльями, четыре или пять чудесных, незабываемых птиц. Элфрид Стоун крякнул, чтобы подозвать птиц, а Чарли весь сжался в комок. У него так замерзли руки, что он с трудом нащупал на ружье предохранитель.

Тут он увидел, что птицы замерли, складывая крылья, и устремились вниз, как миниатюрные «Боинги-747», идущие на посадку.

«Теперь давай, Чарли», — шепнул отец.

Чарли затаил дыхание, снял ружье с предохранителя — точно так, как его учили, — и в тот момент, когда птицы уже расправляли крылья, чтобы приземляться, нажал на курок. Раздался выстрел.

Первый раз он промахнулся. Зато второй — чудо-выстрел! Полетели перья. Птица упала камнем. Все было кончено за какие-то секунды.

Сияющий Чарли посмотрел на отца и прочел в его глазах гордость за сына.

Сейчас, глядя на свое отражение в грязном зеркале мотеля, думая об оружии и смерти, Чарли вспомнил мертвого, лежащего с широко открытыми глазами Элфрида Стоуна, и содрогнулся.

Пришло время вернуться к жизни. Чарли Стоун открыл дверь комнаты в мотеле, и в лицо ему ударил порыв свежего воздуха. Было на удивление ясное и теплое, чудесное осеннее утро. В дешевой аптеке на противоположной стороне Шоссе № 1 Чарли нашел все необходимое: крем для бритья, несколько одноразовых бритв, шампунь, тональный крем. У кассы он увидел стопку газет «Бостон Глоуб».

На первой странице лежавшей сверху газеты была его фотография.

«Портрет убийцы» — гласил заголовок. Это была фотография, взятая из его досье в ЦРУ. Стоун был снят в костюме и галстуке, и его респектабельный вид не вязался с мрачным заголовком. Поблизости никого не было; Стоун взял газету и принялся читать. В целом статья была фальшивкой — кто-то хотел представить Стоуна как опасного, неуправляемого человека, этаким прекрасным, но неуравновешенным сотрудником ЦРУ, который вдруг ни с того ни с сего взял да и спятил. Репортер умудрился, используя информацию, предоставленную бостонской полицией и анонимными «правительственными источниками», создать довольно убедительную смесь в духе бульварных газет. В статье говорилось, что дома, в спальне у Стоуна, было найдено большое количество героина, в результате чего полиция сделала вывод, что сын, вероятнее всего, находился в состоянии сильного наркотического опьянения. В статье упоминалось и о чудовищном убийстве Сола Энсбэча с намеком, что Стоун, несомненно, замешан в этом деле. Далее шло несколько отрывочных высказываний бывших сослуживцев Стоуна по Джорджтауну и Массачусетскому технологическому институту, а затем пересказывалось прошлое Элфрида Стоуна, что придавало статье совсем своеобразный оттенок.

— Слушаю вас, — обратилась к Стоуну продавец, девушка-подросток, жующая жевательную резинку.

Стоун взглянул на шампунь и бритвенные принадлежности.

— Мне бумагу, лосьон и шампунь, пожалуйста, — сказал он. — А это я не беру. — «Лучше не бриться», — подумал Чарли. — А где у вас можно купить что-нибудь для волос?

В полумиле отсюда, в магазине Армии спасения, он раздобыл смешное, слишком длинное желто-коричневое шерстяное пальто, поношенные брюки, пару старых кожаных ботинок почти его размера и пару-другую не очень-то чистого белья. Витрина в отделе игр и новинок в конце квартала навела его на мысль: была середина октября, близился День всех святых. Чарли решил купить клей и пакетик черной краски для волос.

Вернувшись в мотель, он оплатил счет и зашел в комнату. Он намылил шампунем волосы и смазал их черной краской, которая, согласно инструкции, сойдет после шестого мытья. Через полчаса он вытер голову полотенцем и, к своему удивлению, увидел, что волосы теперь стали гораздо темнее своего обычного цвета. Затем он увлажнил волосы жидкостью для укладки волос. Стало похоже, что он не мыл голову месяцами. Затем неторопливыми движениями Стоун нанес слой тонального крема на лицо, затылок и руки и тщательно втер в кожу. Спустя несколько часов он выглядел так, как будто долгое время провел на солнце.

Он помазал подбородок клеем и стал осторожно приклеивать фальшивую бороду. Через десять минут он посмотрел в зеркало на результат своих усилий. У него была длинная, клочковатая, отвратительная борода. Внешность Стоуна изменилась неузнаваемо.

В этих жалких лохмотьях, с такой бородой и прической, с опухшим от пьянства лицом он был похож на нищего, на бродягу Распутина. При более пристальном осмотре он мог бы быть разоблачен. Однако с расстояния десяти футов он казался совершенно другим человеком, причем таким, на которого большинство людей не обратит пристального внимания.

25 Силвер-Спринг, Мэриленд

Чиновник из советского посольства встретился со своим другом из Белого дома, чтобы позавтракать в небольшом ресторанчике в Силвер-Спринг. Это место встречи подходило им обоим: хотя реально они не могли встречаться в обстановке полной секретности, этот ресторанчик был как раз тем местом, где они не должны были привлечь к себе особого внимания. Если кто-либо и заметит их, а в таком месте это маловероятно, он подумает, что эти двое — просто светские знакомые, которыми изобилует Вашингтон.

Ресторанчик представлял собой старомодное заведение с пластиковыми столами и отдельными кабинками, с автоматическими проигрывателями по углам. Большая вывеска, гласившая «Здесь можно поесть», запала в память Бейлиса, когда он проезжал мимо нее по дороге на работу несколько недель назад.

Друзья заказали кофе, который здесь подавали в белых керамических кружках; Маларек заказал также два яйца, ломтик ветчины и пшеничный тост. На Бейлиса произвело впечатление знакомство Маларека с блюдами низкопробных американских забегаловок.

Собеседники явно нервничали.

— Черт возьми, план не мог сорваться, — сказал Бейлис своему советскому другу. — Все, вплоть до ареста и обвинений, предъявленных ему. Черт побери! Да что же там все-таки случилось?

— Вероятно, наши люди дали ему маленькую дозу снотворного. Стоун проснулся слишком рано. Они боялись, что доза окажется чрезмерной. Я не могу винить в этом их одних. — «Да он прекрасно говорит по-английски, — подумал Бейлис, — и почти без акцента». — Однако, если бы ваши люди явились раньше, чем они прибыли…

— Все было слишком сложно, слишком тщательно разработано, — ответил Бейлис, кивая.

— Это был хороший план, я в этом не сомневаюсь, — ответил Маларек, пытаясь, как показалось Бейлису, оправдаться. — Вероятно, вы понимаете преимущества такого хода: сразу после допроса он наложил бы на себя руки в тюрьме, глубоко раскаявшись в своей загубленной жизни, и т. д. и т. п.

Бейлис бросил резкий взгляд на собеседника. У него внезапно пропал аппетит. Он склонил голову и закрыл рукой глаза.

— Я даже представить себе не мог, — сказал он тихо, — что когда-нибудь мне придется санкционировать убийство.

— Наше дело правое, — желая успокоить его, ответил Маларек.

Бейлис потер глаза.

— Это тяжело для меня. — Он поднял голову и глухо произнес: — Ладно, все еще в наших руках. В распоряжении местной полиции есть компьютер, в памяти которого — информация обо всех происходящих преступлениях; ФБР связано с отделом, занимающимся розыском скрывающихся преступников, штаб-квартира которого находится здесь, в Вашингтоне. Массачусетская полиция имеет машины без полицейских знаков по всему штату. Весь общественный транспорт также оповещен. Имя этого парня было разослано во все концы. Нами получены ордера на его арест и розыск. У нас в руках его телефонные счета, записные книжки с адресами. Куда бы он ни подался, мы везде сможем его найти. Он вынужден будет понять, что ему ничего не остается, как вернуться к себе домой. Тут-то мы его и возьмем.

— Если вам удастся его найти, — заметил Маларек, намазывая маслом ломтик хлеба. — В противном случае… — Он замолчал и пожал плечами.

— Он разыскивается не только по обвинению в убийстве, но и в довольно серьезном преступлении — государственной измене. Ведь он работает в ЦРУ. Его обязательно будут искать. Нечего об этом беспокоиться.

Маларек снова пожал плечами, эмоции никак не отразились на его лице.

— Однако должен быть способ заставить парня замолчать, — не унимался Бейлис. — Надо заманить его, но не убивать. Живой он может быть нам полезен, он нам поможет залатать брешь.

— Думаю, это наиболее подходящий план, — сказал Маларек, понимая, что это все не так и что требуется гораздо большее.

26 Согус, Массачусетс

В нескольких кварталах от мотеля Стоун нашел телефон-автомат. Телефон был без будки, и шум проходящего транспорта ухудшал слышимость.

Кому позвонить?

Может быть, связаться со старым другом по Бостону Чипом Роузеном, теперь столичным репортером «Бостон Глоуб»?

Но тут Чарли вспомнил о Питере Сойере, бостонском частном детективе, который учил его открывать замки. Он жил в том же доме, что и Стоун с Шарлоттой, только этажом выше, когда Стоун учился в Массачусетском технологическом институте. Они подружились, и, хотя с тех пор виделись не часто, Стоун полностью доверял Сойеру.

Стоун набрал номер, услышал автоответчик и уже собирался передать коротенькое сообщение, не называя своего имени и зная, что Сойер узнает его по голосу, как вдруг в трубке раздался голос самого Сойера.

— Ты где, черт тебя побери?

— Питер, ты же знаешь, я не могу…

— Ах да, по телефону. Послушай, парень, с тобой случилась беда.

— Я не убивал. Ты мне веришь?

— Еще бы! Конечно, верю. Ну и дела! Как только я узнал об этом, я стал наводить справки. Тебя подставили.

— Питер, мне нужна твоя помощь.

— Что там за шум? Откуда ты звонишь, ты в Массачусетсе? На шоссе?

— Против меня выдвинуто ложное обвинение, Питер. Мне нужна помощь.

— Еще бы. Здесь все тебя ищут.

— Кто все?

— Кто? Кто бы ты думал? Лягавые, наверное, дядюшка и ФБР.

— Дядюшка?

— Дядюшка Сэм. ФБР. Это не игрушки. Тот, кто это сделал, охотится за тобой всерьез. И не думай даже сдаться, Чарли. Послушай, у нас еще есть минута, и надо заканчивать.

— Ты думаешь, нас подслушивают?

— Да. Постарайся перезвонить, но не говори дольше двух минут. Понял? И не думай звонить в полицию.

— Но ведь у тебя есть друзья-полицейские, разве не так? Ты сам когда-то работал в полиции.

— Забудь об этом. Они спрашивали меня о тебе, они расспрашивают о тебе всех твоих знакомых.

— Тебе что-нибудь известно?

— Я знаю, что тебя подставили, и очень ловко. Поверь мне, я поинтересовался этим делом, когда услышал, что речь идет о тебе, приятель.

— Меня накачали наркотиками.

— Слыхал.

— В «Глоуб» пишут, что у меня в спальне нашли героин.

— Не сомневаюсь, что так оно и есть. Тот, кто убил твоего отца, подбросил тебе и это дерьмо. Скорей всего, это так. Пора заканчивать разговор, Чарли.

На противоположной стороне улицы Стоун нашел еще один телефон; по дороге он заметил, что люди сторонятся его. Сработал эффект переодевания.

Он снова набрал номер Сойера, и на этот раз Сойер сразу взял трубку.

— Ведь ты мне веришь, Питер? — тихо спросил Стоун. — Ведь у тебя не было сомнений на мой счет, не так ли?

— На ноже твои отпечатки пальцев, да будет тебе известно.

— Господи! Ну, конечно же. Ведь я сам точил ножи, Питер. И пользовался ими тысячу раз.

К телефону-автомату подошла женщина средних лет, очевидно, с намерением позвонить, но, взглянув с отвращением на Стоуна, отошла.

— Это я и имею в виду. Дело, однако, в том, что некоторые отпечатки были смазаны, но не от прикосновения руки. Скорее, от чего-то похожего на резиновые перчатки. Вернее, просто от резиновых перчаток. Обыкновенных резиновых перчаток, посыпанных тальком снаружи и изнутри. Поэтому на ноже остались следы талька.

— Откуда, черт побери, ты обо всем этом знаешь?

— Мне удалось через одного приятеля достать копию полицейского протокола еще до того, как они успели положить его под замок.

— Я перезвоню еще раз.

Спустя пять минут Стоун нашел телефон в помещении газетного киоска, но только он собрался звонить, как продавец стал кричать на него: «Убирайтесь отсюда, если не собираетесь ничего покупать!»

Стоун молча вышел. Он долго шел, пока в нескольких кварталах не нашел другой телефон.

— Так что мне делать?

— Не знаю, что и сказать. Исчезни на время, пока все не утихнет. Через какое-то время они перестанут тебя искать. Жизнь пойдет своим чередом, возможности полиции ограничены. Может быть, найди себе адвоката. Не знаю, что тебе делать, черт бы тебя побрал.

— Мне некуда деться.

— Жаль, что я не могу тебя спрятать здесь. Ко мне они придут искать в первую очередь. Они будут искать у всех твоих друзей, к кому бы ты ни поехал, в Бостоне и особенно в Нью-Йорке. Переодетые полицейские, внезапные гости, полный набор. Ко мне тут уже приходили двое. Держись от меня подальше, Чарли. Мне трудно это говорить. Пообещай мне, что не будешь появляться в городе.

— Я подумаю.

— Черт возьми! — взорвался Сойер. — Ты что, спятил? Твоя фамилия разослана во все полицейские участки. Твои фотографии есть в каждой патрульной машине. И не думай даже возвращаться в дом твоего отца.

— Почему?

— Потому что за этим домом будут наблюдать в первую очередь. Вернуться в Бостон равносильно самоубийству.

— Я больше не могу говорить. Послушай, Питер, спасибо тебе. За все спасибо.

— Ерунда, Чарли.

— Я еще буду звонить, Питер. Мне нужна твоя помощь, очень нужна.

— Мне очень жаль, но…

— Что ты хочешь этим сказать?

— Здесь разное говорят.

— Обо мне?

— Я не хочу потерять работу. Мне сказали, что это возможно. Я бы хотел помочь тебе, Чарли, но не могу. Держись от меня подальше. Так будет лучше для тебя и для меня.

Стоун повесил трубку и попытался остановить такси. Ни одна машина не остановилась; никто даже не притормозил возле бродяги с длинной бородой и сальными волосами. В конце концов он отправился в Бостон пешком.

27 Кэмбридж

Часа через четыре с небольшим Стоун стоял перед гранитными ступенями кэмбриджского почтового отделения на Сентрал-сквер. По дороге он прихватил с собой тележку для покупок, которую стащил возле какого-то супермаркета; в тележке лежали пакеты с мусором.

Неожиданное появление Стоуна работало на него. Кто бы ни были его противники — полиция, разведуправление или горстка фанатиков — они и предположить не могли, что Чарли вернется в Бостон. Такое могло прийти в голову разве что сумасшедшему. Но сколь тщательно велось наблюдение, сколь сильна была их разведка? Они могли быть везде и нигде.

Перед зданием почты стояли три машины: полицейская машина, старый «додж» и достаточно новый «крайслер». Стоя за своей тележкой, Стоун следил за ними. Шоферы всех трех машин кого-то ожидали. Через несколько минут уехал «додж». Водитель «крайслера» явно был занят изучением карты.

Это был рискованный шаг, но отныне все стало рискованным. Вряд ли полицейские устроили у почты засаду — ведь никто не знал о том, что у него здесь снят абонементный ящик. Открыть его можно было только ключом, который лежал у Стоуна в кармане.

На ступеньках почты сидели еще двое бродяг, наблюдая за тем, как Стоун подкатывает свою тележку. Как поступить дальше? Не бросать же тележку, в которой хранится все твое имущество!

Стоун стал втаскивать тележку наверх по ступенькам и наконец прокатил ее в дверь. Ничего не случилось, его никто не преследовал. Он был цел и невредим.

Абонементный ящик находился слева, у дальней стены. Не странно ли, что у человека с тележкой из супермаркета есть свой абонементный ящик? Однако никто не обратил на это внимания.

В ящике лежал счет из супермаркета и желтый клочок бумаги, уведомлявший, что на имя г-на Роберта Джила пришло заказное письмо, которое тот может получить в соответствующем окошке.

Стоун направился через вестибюль к очереди перед окошком — медленно, как он научился ходить, пока добирался из Согуса. Женщина из очереди, по виду городская служащая, пришедшая на почту в обеденный перерыв, уставилась на Стоуна.

«Бостон Глоуб». Фотография Стоуна вот уже несколько дней подряд красовалась в «Глоуб» и, конечно, в «Геральд» — стандартном чтиве обывателей. Узнала ли его эта женщина? Стоун опустил глаза. Женщина отвернулась и смерила негодующим взглядом двигающегося, как сонная муха, служащего в окошке. Люди никогда не предполагают, что могут увидеть убийцу своими собственными глазами. В супермаркете в очереди у кассы, где обслуживают покупателей с парой предметов, мог бы стоять Чарльз Мэнсон, и на него никто не обратил бы внимания, разве что у него в тележке было бы более дюжины предметов.

Наконец подошла очередь Стоуна. Он молча протянул клерку желтое извещение.

Тот взглянул на Стоуна с явным недоумением. «У вас есть какое-нибудь удостоверение?»

Удостоверение!

Ах да, водительские права! Стоун вспомнил, что у него в бумажнике лежат водительские права Роберта Джила. Он достал их и протянул в окошко.

Клерк посмотрел на права, перевел взгляд на Стоуна. «Это не вы». Действительно, фотография не имела с ним ничего общего.

Стоун грустно посмотрел на клерка. «Я отпустил бороду», — проворчал он в ответ.

Клерк взглянул на Стоуна еще раз и пожал плечами. Через две минуты Стоун держал в руках новехонький паспорт на имя Роберта Джила.

Катить тележку вниз по ступенькам было легче, чем наверх, и Стоун выкатил ее на Массачусетское авеню. Следующая остановка — банк. Но в двух кварталах отсюда находился полицейский участок, и вся эта местность была просто утыкана патрульными машинами, в каждой из которых несомненно мог сидеть особо зоркий полицейский. Стоун свернул налево и покатил тележку вверх по крутому подъему.

Спустя пятнадцать минут он был на Гарвард-сквер перед банком Адамс Траст. У его отца был сейф в этом банке, а Чарли на банковской терминологии был его «соарендатором»: в банке хранился образец его подписи, а у Стоуна был ключ от сейфа. Соарендатор имеет «право наследования», а значит, все содержимое сейфа отца теперь принадлежало ему.

Стоун всегда носил ключ в бумажнике. В сейфе были наличные, и они нужны были Стоуну.

Однако идти в банк было опасно. Бродяга безусловно привлечет внимание, а особенно в банке, обслуживающем самых богатых граждан Кэмбриджа.

Подходя ко входу в банк со своей тележкой для покупок, Стоун заметил на себе взгляд полицейского.

— Эй, — окликнул тот, — ты что тут делаешь?

Стоун опустил глаза и продолжал идти.

— Я тебе говорю. Убирайся отсюда. Тебе нечего здесь делать.

Дальнейшее продвижение грозило полным разоблачением, и Стоун, не говоря ни слова, отошел от входа со своей тележкой.

Спустя полчаса, оставив тележку в переулке, Стоун подошел к банку с другой стороны. Полицейского уже не было. Стоун толкнул вращающуюся дверь и вошел.

На улице он был незаметен; в коммерческом учреждении он стал центром внимания. Кассиры смотрели на него во все глаза, когда он входил. Стоун направился в отделение, где находился его сейф. Темноволосый, хорошо выбритый молодой человек преградил ему путь.

— Прошу вас сейчас же покинуть это здание, — произнес он.

— Здесь находится мой сейф, — быстро ответил Стоун.

Служащий был озадачен.

— Как ваша фамилия?

— Послушайте, — продолжал Стоун. — У меня действительно сейф в этом банке. Я понимаю, насколько мой внешний вид… Дело в том, что у меня был трудный период. — Стоун говорил быстро, стремясь высказать все сразу, полагая, что это произведет большее впечатление. — Я был в больнице, но теперь у меня все в порядке.

— Сочувствую вам, — бесстрастным голосом отвечал служащий.

Стоун достал связку ключей, снял с кольца два ключа от сейфа и положил их на стойку.

— Мы не могли бы где-нибудь присесть?

— Да, конечно. — Служащий подвел Стоуна к столу, и они сели. — Должен признаться, я был немного сбит с толку. Большинство наших клиентов…

— Вам не в чем оправдываться, — вежливо ответил Стоун. — Как только я получу свои деньги, я сразу приведу себя в порядок.

— Вам известна процедура получения денег? — все еще сомневаясь, спросил чиновник.

— Да. Я должен расписаться. Вы сравните мою подпись с образцом в вашей картотеке.

— Правильно. Ваши имя и фамилия?

— Чарльз Стоун.

Человек промедлил какое-то мгновение. Может быть, он узнал фамилию?

— Одну минуту, господин Стоун.

Может быть, там, за столом, в полу была кнопка, как это было предусмотрено в кассах?

Банковский служащий встал из-за стола.

— Дайте мне ваши бумаги, г-н Стоун, — произнес он и удалился в направлении кассового отделения.

Минуту спустя он вернулся, держа в руках два образца подписей. Не найдя явного различия в подписях, он проводил Стоуна в отделение сейфов.

Сейф отца явился для Стоуна потрясением. Среди счетов, биржевых сертификатов, муниципальных облигаций и акций на предъявителя лежал маленький белый конверт. А под ним лежали деньги. Груды денег: гораздо больше ста тысяч долларов в двадцати- и стодолларовых бумажках — стопка банкнот высотой в несколько сантиметров. Стоун с трудом верил своим глазам.

Стоун попросил служащего принести ему белую холщовую сумку для денег. Через минуту он уже стоял на улице, пряча под поношенным пальто сумку с деньгами.

Не спеша по маленьким улочкам Стоун ушел с Гарвард-сквер. Часов в пять он нашел небольшой ресторанчик на Инмен-сквер, оставил тележку в аллее, вошел и заказал недорогой обед. За едой, состоящей из куска мяса, пюре и горячего кофе, Стоун вскрыл конверт.

В конверте было письмо, отпечатанное на стареньком «Ундервуде» отца еще лет десять назад. Бумага уже начала желтеть.

Стоун сидел, читал и перечитывал письмо, пока официантка не спросила, не хочет ли он заказать что-нибудь еще. Эта строчка из Пастернака каким-то странным образом перекликалась с ужасной гибелью Элфрида Стоуна.

Старообрядцы. Русское слово для обозначения староверов. Стоун знал, что в XVII веке в России староверы были православной сектой, отвергнувшей резкие перемены в Церкви. Последовали кровавые бои, а затем староверы ушли в подполье. Но кто такие эти старообрядцы сегодня?

Что хотел сказать ему отец?

Уже наступила ночь, когда Стоун пришел на Хиллард-стрит. Возле дома отца стояла бело-синяя патрульная машина. Двое полицейских в машине пили кофе из пластмассовых чашек. Стоун прошел мимо, стараясь не смотреть на них.

Он не мог войти в дом с парадного входа — его бы сразу заметили. Они вели за домом обычное наблюдение, и это означало, что любой человек, пытающийся войти, будет подвергнут тщательной проверке. Однако полиция не могла оставаться здесь непрерывно. У них не было для этого всего необходимого. Да и полицейские ведь тоже люди — нет-нет, да и отлучатся по нужде или выпить чашечку кофе. Стоун мог бы подождать, пока они уйдут. Но ему не следовало слишком долго здесь оставаться.

Он глубоко вдохнул прохладный осенний воздух.

И тут он вспомнил, как зверски убили его отца. В тот же миг все его существо наполнилось гневом и каким-то новым чувством — жаждой мести.

Он докатил тележку до конца квартала и, подрагивая от холода, оставил ее здесь. Он вспомнил, что здесь неподалеку есть телефон-автомат и набрал номер кэмбриджской полиции.

— Грабят! — прокричал Стоун в трубку с северокэмбриджским акцентом. — Тут парня убили!

Дежурный полицейский быстро спросил: «Где?»

— В магазине номер 24 на Гарвард-сквер. Я ночной сторож. Господи Иисусе! — и он повесил трубку.

Когда Стоун подошел к дому с заднего двора, патрульной машины уже не было. Он правильно рассчитал: на место серьезного преступления будут посланы ближайшие патрульные машины. Однако все это действовало до тех пор, пока не раскроется обман.

С торца к дому был подведен телефонный провод. Стоун рванулся к нему, придерживая на ходу сумку с деньгами. У него не было ножа, но он успел вытащить колышек в саду и его острым концом осторожно перерубил кабель.

Он снова побежал, пригибаясь, по направлению к крыльцу и подтянулся, чтобы заглянуть в окно кухни. В темноте он разглядел находящуюся прямо за ней входную дверь.

В доме была установлена сигнализация. Рядом с дверью находилась коробка размером с небольшой чемоданчик, соединенная проводом с телефонным разъемом в стене. Теперь сигнализация была не опасна, так как телефонный провод был перерезан. Стоун заметил, что такое же устройство было установлено прямо под окном, перед которым он склонился на колени.

Стоун толкнул окно, но оно не поддалось. Тогда он поднял локоть и резко ударил им в стекло; стекло разбилось. Чарли снова оказался в отцовском доме.

Внутри была кромешная тьма, но Стоун знал, что ему нельзя зажигать свет. Все здесь казалось ему враждебным, угрожающим. Он почувствовал едкий запах дезинфицирующего вещества: здесь, несомненно, тщательно убирали. На мгновение он прислушался. Тишина: ни звука, ни шума дыхания. Стоуну надо было торопиться. Он неслышно пересек кухню, затем прошел через столовую в гостиную, слегка освещенную проникавшим с улицы светом. Он не мог рисковать, что кто-то заметит его с улицы. Любая тень, любой силуэт могли привлечь внимание. Стоун надеялся, что сигнализация была подключена только к телефонной сети. В противном случае… Но он не хотел об этом думать.

Теперь очень скоро станет ясно, что вызов из магазина номер 24 был ложной тревогой, и полиция возвратится.

Дом был буквально перевернут вверх дном. Все было сорвано со стен, все ящики были открыты. Они здесь обыскали каждую пядь.

Стоун взбежал по лестнице в свою спальню, где он оставил конверт с фотографиями и копию досье из архива Лемана.

Пусто.

Все исчезло. Как бы то ни было, они нашли и забрали эти документы. Они были последней надеждой Стоуна, и эта надежда рухнула.

Оружие.

Он рванулся в спальню отца. Пистолет «Смит и Вессон» калибра 9 мм по-прежнему лежал на полке в кладовке в пустой картонной коробке. Рядом с ним лежал полный магазин из четырнадцати патронов. Стоун положил пистолет в карман пальто вместе с обоймой. Он не мог оставаться здесь больше ни минуты.

Стоун выпрыгнул из окна на мягкую землю в ту самую минуту, когда показалась патрульная полицейская машина и ослепила его светом фар.

28 Кэмбридж

Стоун громко выругался, нырнул за высокий деревянный забор, отделявший сад отца от соседнего, и побежал изо всех сил. За спиной он слышал шум шагов.

Стоун бежал, не разбирая дороги, вне себя от страха. За его спиной раздался крик: «Стой! Полиция!» Кто-то сделал предупредительный выстрел, и пуля ударила в доску забора. Стоун бросился на землю, стиснув холщовую сумку с деньгами, и пополз по узкой бетонной дорожке между двумя домами на Брэттл-стрит.

Неподалеку раздался пронзительный вой сирены.

В нескольких сотах футов отсюда находились задворки торговых точек: магазина спиртных напитков, проката видеокассет, магазина недорогой одежды. Стоун вспомнил, как однажды он заметил, что между магазином спиртных напитков и видеопрокатом есть проход, который теперь, двадцать лет спустя, превратился в лаз между двумя кирпичными домами.

Преследователи Стоуна отставали от него футов на сто. Через какие-то секунды они обогнут угол и увидят его. С неимоверной быстротой Стоун бросился в лаз, ударившись головой о кирпичную стену. Его тело пронзила резкая, нестерпимая боль. Но ему надо было двигаться дальше. Он напрягся из последних сил и оказался на другой стороне.

Машина!

Это была его единственная надежда. Возле магазина спиртных напитков стояла помятая «хонда» и в ней сидела молодая темнокожая женщина. Наверное, ждала приятеля или мужа. Стоун рванулся к задней дверце и распахнул ее. Женщина пронзительно закричала.

— Гони! — приказал ей Стоун. Он быстро оглянулся и закрыл рукой рот женщине, приглушая крик. Еще мгновение — и полиция будет здесь.

Женщина стала отчаянно отбиваться, в ее глазах застыл ужас.

Стоун достал из кармана незаряженный пистолет и навел его на женщину. «Черт побери! — подумал он. — Почему я его не зарядил?»

— Я не хочу причинить вам боль, — быстро сказал Стоун. — Но мне придется это сделать. Отвезите меня в Бруклайн. Я не сделаю вам ничего плохого.

Женщина в оцепенении завела машину.

Несколько минут спустя они ехали через мост Бостон Юнивёсити на Коммонвелс-авеню.

— Теперь куда? — прошептала она. Слезы струились у нее по лицу.

— Здесь налево.

— Не убивайте меня, пожалуйста.

— Остановите здесь.

Стоун пошарил в кармане и вытащил двадцатидолларовую бумажку; она была помята и испачкана.

— Я знаю, что это не очень-то подходящая плата за страх, но все-таки возьмите. И извините меня. — Он бросил деньги на сидение и выскочил из машины.

Жилой дом находился через одну улицу отсюда. Прямо за стеклянной дверью располагалась панель переговорного устройства. Стоун нашел нужную ему кнопку и нажал ее.

— Кто там? — раздался в ответ пронзительный голос.

— Чарли Стоун. Впустите меня.

Через несколько минут зазвенел звоночек во внутренней двери; Стоун толкнул ее и стал подниматься по лестнице через две-три ступени.

— Господи, что с тобой стряслось? — сказал Чип Роузен, открывая дверь. Это был крупный человек примерно одних лет со Стоуном. — Господи, Боже мой, Чарли.

За спиной Роузена стояла его жена Карин — невысокая темноволосая женщина, от изумления прикрыв рот рукой. Стоун видел ее однажды и знал только, что она работала адвокатом в какой-то крупной фирме в центре города.

— Входи, Чарли.

— Вы в курсе? — спросил Стоун, входя в квартиру.

— Конечно, об этом все говорят, — сказала Карин.

— Мне нужна ваша помощь.

— Конечно, Чарли, — ответил Чип. — У тебя весь затылок в крови.

— Слава Богу, что вы оказались дома, — вымолвил Стоун, тяжело дыша. Впервые за это время он ощутил, как быстро билось его сердце. Он поставил холщовую сумку и снял пальто. — Мне очень нужна помощь.

— Мы поможем тебе, — ответил Чип. — Но для начала тебе, кажется, надо принять горячий душ и что-нибудь выпить.

Стоун вздохнул с облегчением.

— Не могу вам сказать, что за кошмарные дни я пережил.

— Тебе надо обработать эту скверную ранку на затылке. Там в аптечке есть бетадин. Иди в душ, а я пока принесу тебе что-нибудь переодеться. Потом мы сможем поговорить.

В ванной Стоун снял с себя одежду, раздобытую им в магазине Армии спасения в Согусе, нашел бутылочку со спиртом и вату и стал отклеивать фальшивую бороду. Он стал бриться, взяв на туалетном столике бритву Роузена, снимая пену, неторопливо и с наслаждением намазывая щеки кремом. Он хотел — он нуждался — в отдыхе, но даже теперь он не смог полностью расслабиться.

Он так нуждался в союзниках, друзьях, надежном укрытии. Ему нужно было где-то спрятаться, чтобы обдумать свои дальнейшие действия. Может быть, Роузен мог бы использовать свои связи в мире газетчиков и помочь ему все выяснить. И, может быть, Карин могла бы найти какое-нибудь законное разрешение всего этого кошмара.

Он слышал, что Чип и Карин тихо разговаривают на кухне. Его приход был для них тяжелым испытанием. Стоун понимал это; он постарается их как-нибудь отблагодарить.

Он включил душ, сделал очень горячую воду и встал под душ. Бесподобно! Он вымыл волосы и все тело и оставался под струей падающей воды, пытаясь привести мысли в порядок. Он был в большой опасности, и это только лишь передышка. Ему надо составить план.

Стоун услышал, как где-то в квартире раздался треск, и спросил себя, что бы это могло быть; потом он узнал звук. Чип и Карин набирали по телефону чей-то номер. Стоун прислушался, но из-за шума воды ничего не услышал.

Дверь в ванную внезапно открылась, и Стоун, мгновенно реагируя, насторожился. А это просто пришел Чип; он принес одежду и повесил ее на спинку стула.

— Спасибо, Чип, — поблагодарил Стоун.

— Не за что. Не торопись.

Стоун надел костюм Чипа, который был ему маловат, но все-таки неплохо сидел; затем он смазал бетадином рану на затылке и перевязал голову.

Когда Стоун вышел из ванной, он увидел, что Чип и Карин приготовили три мартини. Стоун взял бокал и опустился в мягкое кресло. Сегодня ночью он будет крепко спать.

— Прими наши соболезнования, — произнесла Карин. — Это ужасно.

Стоун кивнул.

У Карин был серьезный вид.

— Чарли, это правда, что ты имеешь отношение к разведке? Я знаю, это не мое дело, но, может быть, здесь есть связь?

Стоун пожал плечами.

— Что, по-твоему, произошло? — спросил Чип.

— Понятия не имею, — ответил Стоун; он не мог доверить этим людям ту малую долю правды, которую знал.

— Что ты думаешь делать дальше? — спросила Карин.

И Карин, и Чип избегали прямо смотреть ему в глаза. Может быть, они думали, что он лжет?

— Это отчасти зависит от вас, — сказал Стоун. — Могу ли я остаться здесь на несколько дней?..

— Да, мы были бы рады, — ответил Чип. — У нас есть комната для гостей, в которой никто не живет.

— Даже не знаю, как вас благодарить. Мне надо немного прийти в себя, сделать несколько звонков.

— Если хочешь, я могу найти тебе адвоката, — предложила Карин.

— Спасибо. Но прежде я хотел бы переговорить кое с кем. Чип, скажи, все эти статьи обо мне в «Глоуб». Кто предоставил газете эту информацию? Бостонская полиция?

— Не только, — ответил Чип. — Я говорил с репортером, который готовил статьи, его зовут Тэд Янковиц, так вот, он говорит, что это ФБР. Послушай, ты, наверное, голоден. Надо бы тебя накормить.

Карин встала и пошла на кухню.

— Кто это был? — спросил Стоун. — Что сказал этот парень из ФБР?

— Он говорил что-то вроде того, что ты нарушил закон о государственной измене. Я уверен, что это не так.

— Конечно, нет, Чип.

— Я так и сказал Янковицу.

Стоун встал и поставил на стол бокал с мартини. Он подошел к окну и взглянул на улицу.

— Что случилось? — спросил Чип.

— Эта машина. Ее здесь не было раньше.

— О чем ты говоришь? Не волнуйся, Чарли.

Но на улице, прямо под окном, стояла новехонькая американская машина — из тех, которые службы правопорядка используют для скрытого наблюдения. В машине никого не было; она стояла в неположенном месте с включенной мигалкой.

На лестнице послышались шаги. Явно кто-то вошел в дом.

— Черт побери, что ты натворил! — закричал Стоун. — Ты позвонил, пока я был в душе. Я слышал!

Чип заговорил приглушенным металлическим голосом.

— Сожалею, но ты должен понять.

— Ублюдок! — Стоун схватил холщовую сумку, свои старые вещи, нашаривая впопыхах паспорта и пистолет.

— Ты должен нас понять, — повторил Чип. — У нас не было выбора. Любой, укрывающий подозреваемого в убийстве и оказывающий ему какую-либо помощь, может быть обвинен в соучастии. Мы должны были сообщить. — Роузен говорил быстро и отчетливо. — Послушай, Чарли, присядь. Тебе надо сдаться. Правда в конце концов выяснится. Тебе надо сдаться. Тебе некуда идти. Никто не будет тебя прятать!

Шаги уже были слышны на лестничной клетке этажом ниже.

Из квартиры был только один выход — прямо на лестничную клетку. Стоун, придерживая холщовую сумку, распахнул дверь и увидел то, на что он обратил внимание по дороге сюда: дверь, ведущую на пожарную лестницу. Однажды, уходя с вечеринки у Чипа слегка навеселе, Стоун случайно пошел по этой лестнице, выходящей на противоположную сторону дома.

Его преследователи находились в нескольких ярдах, в его поле зрения; они поднимались по основной лестнице. Их было двое, оба в костюмах. «Это он!» — закричал один из них, и оба бросились за Стоуном.

Он обгонял их ярдов на двадцать. Он бросился вниз по лестнице, прыгая через три-четыре ступени, и выскочил на улицу; его преследователи гнались за ним по пятам. Он бежал наугад, так быстро, как только могли нести его ноги, его подгонял невероятный страх. За спиной он слышал крики и звук приближающихся шагов.

Он выбежал на проезжую часть Коммонвелс-авеню. Послышался визг тормозов, звук клаксонов и ругательства водителей, доносившиеся из объезжавших его машин.

Стоун не знал, как далеко были его преследователи, он не осмеливался оглянуться.

Посреди Коммонвелс-авеню наружу выходит линия метро; поезда идут поверху, а затем спускаются под Кенмор-сквер и уходят в центр Бостона. Стоун увидел идущий по направлению к центру города поезд, который только что миновал остановку, но теперь шел на полной скорости. Поезд преградил Стоуну дорогу, обойти его было невозможно. Преследователи Стоуна уже настигали его; если он повернет назад, его схватят.

Приступ небывалого страха толкнул Стоуна по направлению к поезду, а не от него. Он вскочил на поезд.

Он уперся ногами в выступ на двери одного из вагонов и схватился за одну из выступающих ручек. Стоун вцепился в движущийся поезд, напрягаясь всем телом, пытаясь удержаться. Пассажиры в вагоне стали кричать. Он не мог так долго держаться.

К счастью Стоуна и к недовольству обычных пассажиров, поезда метро часто делают остановки. Меньше чем через четверть мили раздался вой гидравлического тормоза и поезд остановился. Стоун отскочил, чтобы дать открыться двери, а затем вскочил в переполненный вагон.

Он убежал от погони. Его преследователи, хотя и пытались, не смогли догнать поезд; они остались позади. Стоун пошарил в кармане, достал пригоршню мелочи и положил ее в окошко водителю, чтобы как-то смягчить его гнев; тяжело вздохнув, он повалился на сидение. Сердце выпрыгивало у него из груди.

В вагоне поднялся шум; пассажиры смотрели на Стоуна и громко переговаривались, стоящие рядом с ним попятились назад. В хорошем костюме Чипа Роузена Стоун не был похож на обыкновенного преступника, но и обычные пассажиры так на поезд не садятся.

Конечно же, они были у Чипа. Они были у всех друзей Стоуна, угрожая им уголовной ответственностью за сокрытие Стоуна.

Но кто же мог помочь?

Стоун посмотрел в окно вагона и с замиранием сердца увидел, что прямо за ним шел другой поезд. «Черт побери, — выругался он про себя. — То, бывает, ждешь-ждешь этот поезд, а тут они идут один за другим, сразу два или три за две минуты».

Его преследователи находились в этом, следом подошедшем поезде.

Поезда вошли в туннель под Кенмор-сквер. Когда-то, во время длительной задержки в метро, Стоун, чтобы занять время, запомнил названия станций. Теперь он мысленно повторял их: одна, вторая, третья… всего пять остановок. И на каждой ему угрожала опасность. У этих людей наверняка есть рация, и они могут связаться со своими агентами во всем городе. На любой остановке мог войти кто-нибудь, кто будет прекрасно осведомлен о внешности Стоуна.

Он попытался сдержать дыхание и слиться с толпой, хотя и понимал, что это было бессмысленно в случае, если кто-нибудь уже встречает его. «Аудиториум», «Копли», «Арлингтон»… Он перебирал в памяти названия станций, пытаясь помешать панике овладеть его сознанием.

На «Аудиториуме» никого не было, и Стоун вздохнул с облегчением. Никто не ждал его и на следующей остановке. На «Арлингтоне» он выскочил, оттесняя пассажиров, бросился к вращающейся двери выхода — и по ступеням выбежал на Арлингтон-стрит.

Здесь, чуть левее, находилась гостиница «Риц-Карлтон». Стоун, чтобы не вызвать подозрение, замедлил шаг и вошел в холл гостиницы. В холле с правой стороны был вход в бар. В баре было немноголюдно: наплыв бизнесменов уже схлынул, но послеобеденный час еще не наступил и ночной люд не успел заполнить бар. В баре Стоун заметил сидящую в одиночестве женщину у стойки. Это была женщина лет сорока; она была хорошо одета, курила сигарету и что-то пила из высокого бокала. «Разведенная, вдова или просто одинокая женщина, — подумал Стоун, — но она не сидела бы в баре одна, если бы не хотела с кем-нибудь познакомиться. Если она хотела выпить в одиночестве, она бы заказала напитки в номер».

Стоун сел на высокий стул рядом с женщиной и мило улыбнулся.

— Как дела?

— Когда как, — ответила женщина. Ее лицо было покрыто толстым слоем пудры, так что напоминало маску с трещинками у глаз и у рта. Глаза были сильно накрашены. — В общем, неплохо. — Она затянулась и, выдыхая дым, стряхнула пепел в пепельницу. Глаза женщины были тщательно подведены в виде сильно выгнутой запятой.

Полиция не станет обращать внимания на пары. Как раз в ту минуту, когда Стоун был готов рассыпаться в любезностях, что-то привлекло внимание его боковое зрение.

В дверях, оглядывая бар, стоял человек. С левой стороны его пиджак едва заметно топорщился от кобуры пистолета.

— Извините, я вас покину на минуту, — сказал Стоун, соскальзывая с высокого стула и пятясь назад, пряча лицо.

Стоун бросился к двери, ведущей на кухню.

Тут он понял, что загнан в угол; в кухне негде было спрятаться, и единственный выход вел в ресторан.

Но должен же быть служебный вход, дверь, ведущая к загрузочному конвейеру — там, где валяется тара от овощей и продуктов! Дверь! Только бы добраться до двери.

Дорогу Стоуну преградил официант, высоко держащий поднос с напитками. «Что, черт возьми, ты здесь делаешь?» — спросил он.

Стоун, оттолкнув официанта, бросился к двери; за его спиной на кафельный пол посыпались бокалы. Через мгновение Стоун был на улице. У загрузочного подъезда стоял большой серый грузовик, на котором квадратными белыми буквами было написано «Королевская служба общественного питания». Стоун выпрыгнул на бетонную платформу, распахнул задние дверцы грузовика и захлопнул их за собой, больно ударившись о большие картонные ящики. Грузовик с грохотом тронулся с места.

29 Москва

Председатель КГБ Андрей Павличенко в волнении шел по восточной ковровой дорожке длинного коридора вдоль ряда двойных дверей. Он находился на пятом этаже здания Центрального Комитета на Старой площади, в трех кварталах от Кремля. Председатель КГБ шел на прием к Михаилу Горбачеву; тот ждал его в кабинете, в котором обычно работал, когда не хотел, чтобы его беспокоили.

Президент позвонил Председателю КГБ час назад. Павличенко был дома, в своей квартире на Кутузовском проспекте, где он после смерти жены вот уже четыре года жил один. Он старался бывать дома как можно реже и иметь как можно меньше свободного времени, чтобы не так чувствовать одиночество.

Войдя в приемную президентского кабинета, Павличенко кивнул секретарям, прошел в следующую приемную и только затем оказался в небольшом кабинете Горбачева.

Два других кабинета Горбачева, один — в Кремле, а другой — с противоположной стороны здания ЦК, имели церемониальное убранство и были в основном предназначены для приема иностранных гостей. Реальная деятельность Президента и большинство важнейших встреч проходили здесь, в этой небольшой, более чем скромной комнате, центральное место в которой занимал большой письменный стол красного дерева. На стенах висели портреты Маркса и Ленина, точь-в-точь такие же, какие можно увидеть буквально в каждом советском учреждении. Посреди стола стоял серый телефонный аппарат с кнопками, соединенный с двадцатью абонентами.

«Да, вот оно, — с тоской подумал Павличенко. — Политбюро требует моей отставки, и Горбачеву ничего не остается, как сделать меня козлом отпущения».

Он был незамедлительно принят и с удовольствием отметил, что, кроме него, у Президента никого не было. Президент выглядел не таким усталым, как прошлой ночью на даче, но все-таки вид у него был утомленный. На нем был серый костюм, сшитый, как было известно Павличенко, в Лондоне фирмой «Дживз энд Хокс». Павличенко тоже нравились костюмы этой фирмы, и он был рад, что приверженность западной одежде не считалась политической ошибкой. На руке у Горбачева были лучшие золотые часы фирмы «Ролекс»; Павличенко тоже носил часы этой фирмы, но у него была модель подешевле. Павличенко знал, что Горбачев отдавал стирать свои рубашки и белье в закрытую прачечную рядом с гостиницей «Украина», обслуживающую Кремль; зная, что подражание — совсем не плохая форма лести, Павличенко тоже отдавал стирать свои вещи в эту прачечную.

Они сели за кофейный столик красного дерева, Горбачев — на кожаную подушку, Павличенко — в стоящее рядом кресло.

— Итак, Андрей Дмитриевич, — начал Президент, как всегда, с самого главного. — Что вам удалось узнать? — Не тратя времени попусту, он сразу же перешел к делу. Горбачев, несомненно, умевший быть любезным, становился строгим, когда речь шла о деле.

Павличенко ответил прямо:

— Думаю, эти взрывы — только начало.

Горбачев спокойно спросил:

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду государственный переворот.

— Да, — начал Горбачев, раздражаясь, — мы уже обсуждали этот вопрос.

— Боюсь, — почти неслышно перебил Павличенко, — что это уже становится очевидным. Все мои люди, все умные головы в моем управлении думают, что происходит именно это. — Он поднес руку к щеке и почувствовал щетину: он не успел побриться.

— Так, — произнес Горбачев. У него явно опустились плечи, хотя выражение лица оставалось спокойным.

Павличенко знал, что больше всего советское Политбюро боится военного переворота.

Этот страх был, несомненно, вызван тем фактом, что Советский Союз возник в результате государственного переворота 7 ноября 1917 года — короткой, но молниеносной атаки против демократического временного правительства. Следовательно, Политбюро признает, что такая опасность существует во все времена.

У Горбачева была причина опасаться.

В Советском Союзе было неспокойно, активизировались национальные движения, происходили демонстрации; бывшие советские республики одна за другой открыто требовали независимости от Москвы. Даже если придется воевать. Советский блок распадался. Берлинская стена была разрушена, а с ней ушли Восточная Германия и Польша, Венгрия, Чехословакия и Болгария.

Коммунистическая партия Советского Союза потеряла десятилетиями принадлежавшую ей власть; старое руководство постепенно отстранялось от дел. Всего за несколько лет советская империя почти прекратила свое существование, и виноват в этом был Горбачев.

Павличенко легко угадывал ход мыслей Горбачева. Президент мог рассчитывать на три-четыре надежных голоса в Политбюро. В любую минуту мог произойти государственный переворот: противники Горбачева в Политбюро могли отстранить его от власти, как это было с Хрущевым в 1964 году. В Верховном Совете и на Съезде народных депутатов звучали требования отставки Горбачева. Глава Российской республики Борис Ельцин открыто выступил с требованием об отставке Горбачева, а Ельцин имел огромную поддержку.

— Возможно, существуют силы, — произнес Председатель КГБ после минутного молчания Горбачева, — заговорщики имеют доступ к огромным ресурсам. Вот что утверждают мои люди.

— Здесь, в Москве? — почти с издевкой спросил Горбачев.

— Возможно. Хотя, как я уже говорил ранее, это может быть связано с Западом. Я не могу сказать ничего определенного, потому что, честно говоря, мы не знаем.

— Смысл?

Павличенко только пожал плечами.

— На каком уровне?

— Вы имеете в виду Запад?

— Нет, здесь.

— Простите?

— На каком уровне? Вы думаете, что эти… силы… контролируются Политбюро?

— Думаю, что-то в этом роде, — ответил Павличенко.

Реакция Горбачева в свете нынешних обстоятельств была неожиданной.

— Мне не хотелось бы, чтобы что-нибудь случилось во время ноябрьской встречи в верхах, — неожиданно громким голосом сказал Горбачев. Он покачал головой. — Мне не хотелось бы также, чтобы что-нибудь произошло накануне этой встречи. — Он встал, давая понять, что аудиенция окончена. — Если же это связано с Западом, — будь то Белый дом, Лэнгли или что-нибудь еще, — я должен об этом знать. Понятно? Я не хочу, чтобы что-нибудь помешало этой встрече, но я не допущу, чтобы мир считал нас трусами.

— Слушаюсь. — Павличенко вздохнул с облегчением: Горбачев не хотел его отставки. Однако все еще могло перемениться.

— Это кто-нибудь из нас? — спросил Горбачев.

— Знаете, не мне вам говорить, список ваших врагов длинный, как…

— Как что?

Павличенко пожал плечами.

— Щербанов? — спросил Горбачев.

Владимир В. Щербанов, министр обороны, был кандидатом в члены Политбюро, а значит, не имел права голоса. Это было примечательно: глава советских Вооруженных Сил впервые за долгие годы не имел права голоса в советском руководстве. Горбачев умышленно пошел на эту уловку, зная, что Советская армия недовольна сокращением военного бюджета.

— Это… — Павличенко насупил брови, — это совершенно исключено. Он полный дурак, но он один из самых лояльных людей из вашего окружения. Ему можно полностью доверять.

Последовала длительная пауза, прежде чем Горбачев ответил:

— Отныне никому нельзя полностью доверять.

30 Москва

Советские власти, бывало, донимали Шарлотту Харпер во время ее пребывания в Москве, но никогда еще ей не случалось быть арестованной.

В связи с приездом в Москву для встречи с Горбачевым президента Соединенных Штатов Шарлотте показалось, что было бы неплохо сделать репортаж об ультраправом крыле неофашистской организации, собрание которой недавно состоялось в Москве. Эти люди носили черные рубашки и свастику и призывали к погромам против всех нерусских национальностей. Это была бы, действительно, сенсационная информация — ведь советские власти не хотели привлекать внимание к подобным группировкам, все чаще и чаще появлявшимся в Москве.

Шарлотта сделала несколько звонков, и несколько человек согласились сказать что-нибудь перед камерой. Тогда Шарлотта и ее оператор Рэнди бросились к служебной машине — «вольво» красного цвета — и помчались на квартиру в одной из новостроек на юго-западе Москвы.

По приезде Шарлотта увидела, что они были не одни: возле дома в ожидании застыли несколько московских милиционеров. Это были дородные краснолицые парни, походившие на Никиту Хрущева, только на две головы выше.

Как только милиционеры увидели, что американский телерепортер и оператор вытаскивают из машины оборудование для съемок, один из них подошел к Шарлотте и сказал ей по-русски:

— Снимать и брать интервью запрещено.

Шарлотта бегло ответила по-русски:

— Мы не нарушаем закон.

— Я разобью вашу камеру.

— Только попробуй. — Шарлотта не хотела провоцировать русского милиционера. Просто как-то само вырвалось. — Рэнди, пойдем.

Милиционер проводил их до подъезда, где он и другой милиционер преградили им путь.

— Запрещено, — сказал второй милиционер.

— Рэнди, начинай, — быстро и спокойно по-английски сказала Шарлотта. — Хоть что-нибудь снимем.

Рэнди стал снимать. Кадры с милиционерами, не дающими им войти, сами по себе уже достаточно красноречиво расскажут о том, до какой степени Советы, даже во время гласности, более того, именно во время гласности боятся подобных репортажей.

В это мгновение милиционер, сообразив, что происходит, поднял руку и закрыл линзу камеры.

— Эй, убери руки! — крикнул Рэнди. — Это очень дорогая вещь, ублюдок!

Милиционеры окружили их, и один из них резко оттолкнул Рэнди.

— Ладно! — вскипев, крикнула по-русски Шарлотта. — Ладно, мы кончаем. — И она пробормотала: «Черт бы вас побрал».

Шарлотту и Рэнди арестовали. Их бесцеремонно бросили в милицейскую машину и отвезли в ближайшее отделение милиции. Там никого не было. Двух американцев закрыли в пустой комнате.

Рэнди посмотрел на Шарлотту.

— Вот те на. Что мы теперь будем делать?

— Не волнуйся, — сказала Шарлотта.

Час спустя в комнату вошел другой милиционер, по-видимому, старший офицер.

Еще до того, как он успел вымолвить слово, Шарлотта сказала по-русски:

— Вы отдаете себе отчет в том, что мы не нарушили закон? У меня очень тесные связи с американским посольством, — в общем, это было действительно так, — и я думаю, вы должны знать, что если вы не освободите нас сейчас же, произойдет международный скандал. — Шарлотта подкрепила свое требование обворожительной улыбкой. Такие дела надо делать осторожно, не следует раздражать советскую милицию. — В свете предстоящей встречи в верхах, может быть, не стоит затевать скандал? — мягко предложила Шарлотта.

Она посмотрела вокруг и увидела, что в дверях стоит еще какой-то человек и слушает разговор: это был седой военный в форме. Шарлотта заметила, что у него серые грустные глаза.

Военный протянул Шарлотте руку.

— Полковник Власик, — представился он. — Никита Власик. — Он прекрасно говорил по-английски.

Шарлотта помедлила и пожала полковнику руку.

— Шарлотта Харпер.

— Я вас знаю, мисс Харпер. Я иногда смотрю ваши репортажи.

— Спасибо. Приятно слышать. — Вероятно, он смотрел видеокассеты, записываемые в обход закона; речь шла о новостях, которые Шарлотта передавала по каналу спутниковой связи. Это говорило о том, что этот человек был влиятельной фигурой среди военных.

Военный сделал знак рукой, и милиционер вышел.

— Вы привели очень хороший аргумент, — сказал он. — Но подобная логика редко действует на наших милиционеров. Они не думают о политических последствиях. Они думают, прошу прощения, о том, чтобы не получить по заднице.

Шарлотта улыбнулась. «Откуда взялся этот человек?» — спрашивала она себя.

Полковник продолжал:

— Нам нужно, чтобы на нашей стороне были такие люди, как вы.

— Благодарю вас, но я уже нахожусь на своей стороне.

Полковник был любезен, поэтому и Шарлотта отвечала вежливо.

— Вы напоминаете мне мою дочь, — сказал полковник.

— О, неужели? — «Русские мужчины, — в который раз подумала Шарлотта, — неисправимы: сексисты, шовинисты и до смешного старомодны; есть от чего прийти в ярость».

— Вы оба, как это у вас называется, вели себя достаточно нахально. — Он улыбнулся. — Если вы хотите нарушать наши законы, мисс Харпер, разрешите мне дать вам несколько советов, как это лучше делать, не навлекая на себя неприятностей. У моих людей много работы. Возможно, в следующий раз вы лишите нас необходимости арестовывать вас.

— Может быть, вы скажете своим людям, чтобы они не мешали репортеру делать свою работу?

Полковник улыбнулся.

— Мне нечего возразить. И все-таки разрешите мне дать вам маленький совет.

— Хорошо, — не очень-то уверенно ответила Шарлотта.

— Изучите наш Уголовный кодекс. Если с вами что-нибудь случится, то, как принято говорить у вас, задайте им жару. Если вас будут допрашивать, не отвечайте на вопросы. В статье 46 советского Уголовного кодекса говорится, что вы не обязаны отвечать на вопросы. В статье 142 сказано, что вы не должны ничего подписывать. Тот, кто будет вас допрашивать, наделает в штаны, как только услышит от вас такой ответ. Я прошу прощения за мой язык.

Шарлотта улыбнулась.

— Ничего.

Шарлотта вернулась в офис и села за обычную работу — стала просматривать «Правду», «Известия», «Литературную газету» и некоторые другие невероятно скучные советские издания. Пробегая глазами распечатки сообщений «Ассошиэйтед пресс», Шарлотта наткнулась на коротенькое сообщение о деле Элфрида Стоуна: Чарльз Стоун по-прежнему был в розыске по подозрению в убийстве отца.

Шли дни, а она так и не сделала ничего, чтобы найти Соню Кунецкую, являвшуюся, по мнению Чарли, ключом к тайне. Чарли нуждался в ее помощи.

Конечно, для начала надо посмотреть в телефонном справочнике. Но найти его не так просто: телефонный справочник в России — страшный дефицит. Последний был переиздан в 1973 году и Министерство связи выпустило только 50 тысяч экземпляров для восьмимиллионного города.

В справочнике 1973 года был телефон С. Кунецкой, и Шарлотта набрала номер.

Данные устарели. В трубке послышался неприятный мужской голос, который утверждал, что он не знает никакой Кунецкой.

Весьма вероятно, что он лгал, но даже если это была правда, было очевидно, что Шарлотта зашла в тупик. Чтобы это проверить, ей ничего не оставалось, как пойти по адресу, указанному в книге.

Адрес указывал на Краснопресненскую улицу, известную как район проживания рабочего класса, несмотря на тот факт, что в Советском Союзе якобы существует бесклассовое общество. Дом, который нашла Шарлотта, был ветхий и грязный.

Мужчина, открывший дверь, встретил Шарлотту враждебно: он не хотел разговаривать с американской журналисткой.

— Не знаю никакой Кунецкой, — пробурчал он. — Уходите.

В конце концов, обзвонив все соседние квартиры, Шарлотта нашла то, что искала.

— Да, конечно, я помню Соню Кунецкую, — коротко ответила старушка. — А почему вы спрашиваете? Она переехала много лет назад.

— У вас есть ее адрес?

Женщина подозрительно смотрела на Шарлотту.

— А вы кто?

— Я ее старая подруга, — сказала Шарлотта. — Я из Америки. Мы не виделись много лет, а узнать номер телефона так трудно…

Старушка пожала плечами.

— Я посмотрю.

Спустя несколько минут она возвратилась, держа в руках маленькую затертую записную книжку.

— Вот он, — сказала старушка. — Я знала, что он у меня где-то записан.

31 Вашингтон

Жилье, которое удалось найти Стоуну по приезде в Вашингтон, было не бог весть каким, но здесь его никто не беспокоил. По справочнику он нашел адрес гостиницы на Адамс-Морган. Здание гостиницы было построено семьдесят лет тому назад и явно нуждалось в ремонте; в нем было три этажа, на которых располагались двенадцать комнат. В коридорах давно не убиралось. Номер Стоуна с маленькой кухонькой и провалившейся кроватью, покрытой чем-то по внешнему виду и запаху напоминавшим попону, находился на третьем этаже. Больше в номере ничего не было. Стоун заплатил наличными за две ночи вперед. Хозяйка — пожилая женщина, одетая в не подходящий ей по размеру зеленый синтетический брючный костюм, — была недовольна тем, что Стоун останется только на два дня; ей было удобнее, когда постояльцы оставались хотя бы на пару недель. Однако она все же взяла деньги.

За несколько часов до этого в Бостоне продуктовый грузовик, выехавший из отеля «Риц», направился к другому дорогому отелю в другой части города. Вероятно, Стоун немного выиграл бы, если бы продолжал прятаться в грузовике, поэтому он решил представиться шоферу. Тот, оправившись от первого испуга, кажется, начал верить истории, рассказанной ему Стоуном: будто бы Стоун убежал от разъяренного мужа женщины, с которой у него было свидание в «Рице». Шофера позабавила эта история, и он согласился высадить Стоуна там, где тот пожелает. Шофер даже предложил пересесть ему в кабину, где после сидения на ящиках было совсем комфортабельно.

Шофер высадил Стоуна на окраине Бостона; здесь Стоун пересел в грузовик, везущий партию женской одежды на юг, в Филадельфию. Ранним утром, в пятом часу утра, Стоун проснулся в грузовике в Филадельфии. Позавтракав и выпив несколько чашек кофе, Стоун договорился с водителем другого грузовика, идущего прямо в Вашингтон.

Во второй половине дня Стоун был готов заняться жизненно важными делами. Он не мог больше носить с собой такую большую сумму денег, пошел в банк и поменял деньги на более крупные купюры. На часть денег он купил дорожный чек, предъявив паспорт Роберта Джила. Остальные деньги он решил спрятать позже. Стоун зашел в несколько магазинов и купил вещей для повседневной носки и для деловой обстановки, и небольшой кожаный чемоданчик, в подкладке которого был потайной кармашек. В кармашек Стоун положил свой паспорт и водительские права на имя Роберта Джила. Сразу после этого Стоун вернулся в гостиницу и несколько часов потратил на то, чтобы при помощи бритвы и клея спрятать свой настоящий паспорт и оставшиеся деньги в переплете двух книг в толстой обложке, в подошвы ботинок, и за подкладку кожаного чемодана.

Стоун нашел телефон-автомат и набрал номер справочной Вашингтонского района. Не было ничего удивительного в том, что номер заместителя госсекретаря Уильяма Армитиджа в справочниках не значился. Стоун знал, что он не может обратиться к Армитиджу публично, даже если бы ему удалось с ним повидаться. Гораздо лучше было бы побеседовать с ним дома. К тому же неожиданный визит мог чрезвычайно прояснить ситуацию.

Армитидж допрашивал в 1953 году Анну Зиновьеву. Может быть, он был одним из них? Его непосредственная реакция на неожиданное появление Стоуна сможет показать, действительно ли Армитидж является жизненно важным звеном в заговоре.

Конечно же, Стоун рисковал, но теперь у него почти не было выбора.

Стоун позвонил в госдепартамент и попросил дежурного связать его с заместителем госсекретаря Уильямом Армитиджем. В кабинете Армитиджа взяла трубку женщина-секретарь.

— Говорит Кен Оувенс из «Вашингтон пост», — сказал Стоун. — Дело в том, что вчера я разговаривал с одним из помощников г-на Армитиджа, я забыл его имя.

— С одним из помощников?

— Да. С мужчиной.

— Это могут быть два человека, — сказала секретарь. — Вы говорите, мужчина? Может быть, Поль Ригазио?

— Точно. Это он. Благодарю вас.

— Вы будете с ним говорить?

— Чуть позже. Мне надо было узнать его имя. Спасибо. Может быть, у вас есть его добавочный номер?

Секретарь назвала добавочный номер Поля Ригазио, и Стоун повесил трубку.

Затем Стоун позвонил в отдел кадров госдепартамента.

— Говорит Поль Ригазио из секретариата Уильяма Армитиджа. Добавочный номер 7410. Уильям оставил мне записку, в которой он просит позвонить ему домой, но он не дал мне свой новый номер телефона.

— Одну минуту, — ответил в трубке женский голос.

Через полминуты Стоун услышал:

— Здесь нет никакого нового номера, сэр.

— А какой есть?

Женщина прочла Стоуну номер телефона; он поблагодарил и повесил трубку.

На всякий случай надо сделать еще один звонок. Если не будет ответа, ему понадобится домашний адрес Армитиджа, если потребуется, он пойдет прямо к секретарю, и тогда Армитидж не успеет никого позвать.

Общеизвестно, что в бухгалтерии телефонной компании работают осторожные люди, неохотно дающие информацию, ревностно охраняя покой своих абонентов. Но чем менее значительна бюрократическая структура, тем меньше там порядка. Стоун позвонил в телефонную компанию, в бюро по ремонту телефонов, назвался Уильямом Армитиджем и с раздражением заявил, что у него барахлит телефон.

— Знаете, я сейчас на работе и мне некогда разговаривать, — сказал он взявшему трубку служащему. — У меня в трубке какое-то пиликание.

— Какой у вас номер, сэр?

Стоун назвал номер.

— Должен ли я платить за эту починку? — спросил он недовольным голосом.

— Нет, сэр. Мы сейчас же устраним неполадку.

— Да, и еще, раз я уж с вами разговариваю: мне еще не прислали последний счет.

— Вам, вероятно, следует обратиться в бухгалтерию.

— Знаете, я недавно переехал и послал вам уведомление о моем новом месте жительства. Скажите, какой адрес в вашем компьютере?

— Аппер Хаусорн, 79.

— Совершенно верно, — сказал Стоун с неподдельным недоумением в голосе. — Непонятно. Спасибо.

За пять дней до этого разговора отдел безопасности телефонной компании «Чизепик энд Потомэк Телефоун» в центральном районе Вашингтона посетили двое крепких рослых мужчин лет сорока. Они представились служащими ФБР и показали удостоверения. Их приход не был неожиданностью: утром того же дня кто-то, назвавшийся специальным агентом ФБР, позвонил дежурному агенту безопасности в телефонной компании и сказал, что он пришлет двух человек для осуществления прослушивания телефонных разговоров, санкционированного в судебном порядке.

Двое пришедших представили необходимый документ: ордер за подписью федерального судьи. Хотя удостоверения этих людей были фальшивыми и звонивший утром был не из ФБР, а из организации, именовавшей себя «Американский флаг», судебный ордер был настоящий. Судья, давший разрешение на подслушивание телефонных разговоров, был давним другом директора ЦРУ и твердо верил в необходимость время от времени проводить тайные операции на территории США.

Двух посетителей провели в небольшую комнату, предоставили им наушники и показали, что нужно делать для того, чтобы прослушивать все телефонные разговоры в Вашингтонском районе, идущие по семи линиям.

— Господин Армитидж?

Голос на противоположном конце провода принадлежал пожилому мужчине; приглушенные интонации и манера округлять гласные выдавала в нем человека с хорошими манерами, привыкшего, чтобы его указаниям подчинялись.

— Кто говорит?

— Мэтт Келли, сослуживец Уинтропа Лемана.

— Слушаю вас. — Патрицианский тон Армитиджа внезапно исчез, голос стал более вкрадчивым. — Это он дал вам мой номер телефона?

— Да. Уинтроп хотел, чтобы я связался с вами.

Теперь все зависело от ответа Армитиджа. Если последует многозначительная пауза — свидетельство того, что Армитидж удивлен этим звонком, — это будет означать, что он больше не поддерживает связи с Леманом. Если нет — Стоун тут же повесит трубку: значит, Армитидж с ними в сговоре.

— Он так сказал вам? — спросил Армитидж. — Но по какому вопросу?

Мозг Стоуна работал как счетная машина, просчитывая сотни вариантов. Кажется, Армитидж говорил искренно.

— Он не сказал вам, что я буду звонить?

— Я не говорил с Уинтропом уже лет двенадцать-тринадцать.

— Это связано с гибелью Элфрида Стоуна. Вам известно это имя?

— Господи, конечно. Я знал этого человека, по крайней мере, встречался с ним. Это скверная история. Но что вы хотите от меня? — Армитидж, очевидно, не замешан в этом деле.

— Мне надо с вами поговорить.

— Все это так таинственно.

— Боюсь, мне придется сохранять тайну.

— Позвоните мне завтра на работу во второй половине дня. У меня очень насыщенный график, но я постараюсь его уплотнить.

— Нет. В госдепартамент я звонить не буду.

— Кто же вы?

— Я не могу говорить об этом по телефону. Может быть, мы могли бы где-нибудь встретиться? Например, у вас дома.

— Я тут жду к обеду гостей, г-н, простите, как вы сказали, ваша фамилия?

— Келли.

— Господин Келли. Разрешите мне перезвонить вам через пару минут, я постараюсь что-нибудь придумать.

— Я вам сам перезвоню.

— Есть причина, по которой вы не можете дать мне свой номер? — спросил Армитидж, и в его голосе послышались подозрительные нотки.

— Нет, — тут же ответил Стоун. — Напротив. — Он посмотрел на телефон-автомат и прочел написанный там номер.

— Тогда я перезвоню вам минут через десять.

Стоун вытащил из кармана бумажку, нацарапал на ней «телефон не работает» и пришпилил на аппарат. Он стоял возле телефона и ждал; к телефону подошла темнокожая женщина, увидела табличку и отошла.

Спустя пять минут раздался звонок. Но это был голос не Армитиджа, а другого человека.

— Господин Келли? Говорит Мортон Блум. Я помощник Армитиджа. Уильям попросил меня позвонить вам, пока он беседует со своими гостями и пытается найти окно в графике.

— Почему он не позвонил мне сам? Я думал, ясно дал понять, что я не хочу вовлекать в это дело кого-либо еще.

— Прошу простить меня, сэр. Вероятно, он думал, что это одно и то же. Я его личный адъютант, я веду его дела и одновременно являюсь чем-то вроде телохранителя.

— Я понимаю.

— Дело в том, что он хотел бы встретиться с вами; кроме того, ему нравится, что вы действуете столь осторожно.

— Я рад этому. Как скоро мы могли бы встретиться?

— Вы сможете сегодня вечером?

— Конечно.

— Договорились. Где вы находитесь?

— В Вашингтоне.

— Уильям очень бы не хотел, чтобы встреча происходила у него дома. Он сказал, что вы должны понять почему.

— Да, — согласился Стоун.

— Он бы хотел встретиться с вами в каком-нибудь заброшенном месте, за которым мы могли бы наблюдать, чтобы убедиться, что за вами нет хвоста.

— Понимаю. Что он предлагает?

— Вы совсем не знаете Арлингтон?

— Нет.

— Там, прямо рядом со станцией метро, есть целый ряд магазинов, среди которых магазин, торгующий кофе. Г-н Армитидж мог бы быть там, скажем, в девять часов, если это вас устраивает.

Блум точно описал Стоуну место в кофейном магазине, где они должны были встретиться с Армитиджем.

— Если мы немного опоздаем, не волнуйтесь, — добавил Блум. — Моя профессия — быть осторожным, и я люблю хорошо делать свою работу. Надеюсь, вы понимаете.

Повесив трубку, Стоун набрал номер Армитиджа. Там было занято. Тогда Стоун набрал номер отдела кадров госдепартамента. Работал ли Мортон Блум в госдепартаменте? Он сказал, что работает в отделе Армитиджа.

Стоун вздохнул с облегчением и повесил трубку.

Через несколько часов, положив в карман пиджака пистолет «Смит и Вессон», Стоун вышел из станции метро «Арлингтон» и пошел вдоль ряда магазинов. Он легко нашел кофейный магазин «Панорама». Это был небольшой, хорошо освещенный магазинчик. Сквозь стекло витрины с улицы Стоун увидел, что внутри находилось человек восемь покупателей. Если с ним вздумали пошутить, то это было не очень-то подходящее место. Здесь слишком много народа.

Без десяти девять. На веранде за столиками никого не было. На столиках стояли таблички «заказано». Все это выглядело очень странно: занятый столик в полупустом кофейном магазине. Может быть, Армитидж или Блум позвонили и попросили хозяев зарезервировать столик? Но почему Армитидж пожелал назначить встречу в таком скверном месте?

Стоун перешел улицу и, остановившись в дверях бюро путешествий, стал следить за входом в кофейный магазин.

Прошло десять минут. Пробило девять часов, но никто не шел. Они думали, что он придет первым, но Стоун хотел застать их врасплох. Стоун снова взглянул на часы: было ровно пятнадцать минут десятого, но никого не было видно. Что-то было не так во всем этом деле.

Стоун вышел из подъезда бюро путешествий и пошел по улице по направлению к метро, и вдруг он услышал взрыв.

Стоун в ужасе содрогнулся. Из глубины кофейного магазина донесся гул и звон разбивающихся стекол. Магазин горел. Стоун увидел пламя, вырывающееся из окон, и услышал вой сирены пожарной машины. Он бросился бежать.

32 Москва

С архитектурной точки зрения «Проспект Мира» — одна из самых красивых станций московского метро, возможно, одного из самых красивых в мире. Пол здесь выложен гранитными плитами, в переходах колоннады, увенчанные арками в стиле рококо; станцию освещают элегантные светильники. На платформах, куда эскалатор привозит толпы пассажиров, установлены мраморные скамьи. В час пик, а в Москве час пик длится несколько часов, скамейки заполнены уставшими пассажирами, старушками с авоськами, женщинами с выкрашенными хной волосами и их ерзающими детьми, обозленными заводскими рабочими, держащими на коленях портфели, набитые мандаринами.

На скамейке вот уже пять минут сидел высокий худощавый человек, одетый в костюм не по росту. Никто не обращал на него внимания. У него была ничем не примечательная внешность и рассеянный вид. Случайный наблюдатель мог бы принять его за служащего одного из тысяч московских государственных учреждений. У него был вид человека, которого ежедневно можно встретить в вагоне метро.

Никто не вспомнит потом, что видел Стефана Крамера, и никто не расскажет, как тот поставил перед собой на пол и открыл дешевый потертый портфель, пошарил рукой в ворохе бумаг и что-то достал оттуда. Разумеется, никто не заметит, что он сжимал в руке химический карандаш именно в тот момент, когда подошел поезд и сотни людей устремились к поезду и вышли из него.

В тот момент, когда Крамер уже смешался с толпой, заходящей в вагон, оставив портфель возле группы солдат Советской Армии, он оглянулся.

Солдаты — их было около взвода — медленно собирались у скамьи, и Стефан по опыту знал, что они будут стоять здесь минут пять или более, подчиняясь приказу командира.

«Господи, — подумал Стефан, — ведь на платформе не должно быть людей. Солдаты погибнут».

У Стефана голова пошла кругом. Это были солдаты того самого правительства, которое поломало жизнь его брату, хотя они выглядели очень приличными, ни в чем не виновными молодыми людьми, и были даже моложе Стефана.

Крамер бросил беглый взгляд на этих солдат — семнадцати-восемнадцатилетних мальчишек, нескладных и розовощеких, ничего не знавших о политике, ГУЛАГе и пытках и полагавших, что служить государству почетная обязанность.

Стефан не мог убить их.

Он выскочил из переполненного вагона, когда в том уже закрывались двери. Он схватил портфель, одиноко стоящий возле солдат, прошел с ним до конца платформы и остановился в безлюдном месте.

У Стефана колотилось сердце: устройство могло взорваться в любую минуту.

Он поставил портфель у мраморной стены на довольно далеком расстоянии от людей и развернул газету, сделав вид, что читает. Никто не обращал на него внимания. Когда подошел следующий поезд, Стефан вскочил в него, нервничая и в то же время с облегчением.

За несколько дней до этого события отец Стефана Крамера отпечатал письмо на электрической пишущей машинке издательства «Прогресс». Это была самая обыкновенная пишущая машинка; отпечатанное на бланке письмо было отправлено в приемную Президента Горбачева и адресовано одному из его помощников, фамилию которого Яков увидел на фотографии, помещенной на первой странице «Известий».

В письме Яков в прямой и ясной форме требовал, чтобы из Института Сербского выпустили людей, помещенных туда по политическим мотивам. Яков написал также, что если через неделю его требование не будет выполнено, террористические акции будут продолжаться.

С приездом в Москву американского президента эта угроза, несомненно, станет существенной для Политбюро.

Яков и Стефан знали, что убийство члена Центрального Комитета Сергея Борисова привлекло внимание международной общественности. Кремль не хотел еще одного инцидента, да и требования Крамеров были, в конце концов, совсем невелики.

Отец и сын снова встретились за покрытым клеенкой кухонным столом. Соня снова куда-то ушла. Стефан часто думал о ней и задавал себе вопрос, почему отец так не хотел посвящать ее в свои дела. Конечно, она была бы против такой опасной затеи. Но, может быть, существовала еще какая-то причина, по которой Яков оберегал свою любовницу?

— Я не хочу, чтобы гибли невинные люди, если этого можно избежать, — печально сказал Яков. Стефан кивнул головой в знак согласия.

— Меня мутит при одной мысли об этом. Я до сих пор не могу думать о Борисове. Каким бы ужасным человеком он ни был, подобные вещи не по мне.

— Пусть будет так, — сказал Яков. — Если ты предпочитаешь метро, убедись, что ты не причинишь вред невинным людям.

— Обязательно.

— Какой мощности будет эта бомба?

— Немного пластиковой взрывчатки такого размера рванет очень сильно.

— А это что такое? — спросил Яков, держа кусочек латунной трубки длиной в пять дюймов, напоминающей ручку, на конце которой были винт и гайка. — Это опасно? — Он осторожно положил трубку.

— Нет, — улыбнулся Стефан. — Само по себе это не опасно. Это часть взрывного механизма. Очень простая на самом деле.

С минуту Яков рассматривал детали устройства, затем поднял взгляд.

— За Абрама, — произнес он.

Взрывное устройство сработало через несколько минут, когда Стефан уже далеко уехал от станции «Проспект Мира».

Внезапно платформа озарилась слепящим голубоватым светом; через долю секунды прогремел страшный взрыв. Поблизости никого не было, и потому никто серьезно не пострадал, но люди, только что вошедшие на платформу, в ужасе вскрикнули, когда в сотне футов от места взрыва посыпались осколки.

Слухи об этом взрыве распространились по Москве с молниеносной скоростью: еще один терракт. В разговорах на работе люди высказывали по этому поводу самые разные предположения; однако никто не мог предположить, что нарушителями общественного спокойствия были самые обыкновенные люди, руководимые любовью к брату и сыну.

Если бы в момент взрыва машины Борисова на Калининском проспекте случайно не оказался Эндрю Ланген, ЦРУ и в голову бы не пришло, что в этом взрыве использовались взрывные устройства, применяемые КГБ. И тогда ЦРУ не поручил бы Лангену тщательнейшим образом следить за подобными террористическими актами.

Поэтому, как только разнеслась весть о взрыве в метро, а это произошло очень быстро, Ланген стал стремиться найти подтверждение выводу, к которому он случайно пришел две недели тому назад. Сразу после взрыва бомбы, в результате которого никто не был убит, но было ранено более двадцати человек, случайно оказавшихся рядом, место взрыва было оцеплено объединенными силами милиции и КГБ. Теперь уже не было никакой возможности постороннему лицу подобрать разлетевшиеся осколки.

После этого происшествия старик-русский, ответственный за мелкий ремонт и поддержание в сохранности двора посольства США, в разговоре с Лангеном, между прочим, упомянул, что ему все известно об ужасном происшествии в метро от друга, работающего сторожем в милиции, который был направлен на очистку, ремонт и восстановление поврежденной после взрыва станции.

При устройстве на работу в посольство старика проверяло КГБ, впрочем, как и всех советских, работавших в посольстве, но он не был кагебистом, и за умеренную плату он взялся помочь Лангену. На следующее утро старик набрал полную коробку булыжников и осколков в поврежденном взрывом метро «Проспект Мира». Каждый осколок он завернул в бумагу и уложил так бережно, как если бы это были камни с поверхности Луны. В определенном смысле он не так уже далеко ушел от истины.

33 Арлингтон, Вирджиния

Стоун бежал по направлению к станции метро «Арлингтон», но, заметив автозаправочную станцию, где стояло с полдюжины машин, остановился.

Станция была закрыта, свет погашен. Стоун достал свой швейцарский складной нож с лезвием-отверткой и с его помощью открыл маленькое поворотное стекло грязно-желтого «фольксвагена» образца 1970 года.

Затем он просунул внутрь руку, опустил большое боковое стекло и открыл дверцу. Забравшись в машину, Стоун опустил спинку переднего сидения и попытался разглядеть что-нибудь под щитом управления. Потребовалась минута, чтобы глаза привыкли к темноте: единственный свет, освещавший кабину, был свет фонаря в конце квартала.

Он нашел на щитке ручку зажигания, нащупал переплетение выходящих из нее четырех проводков и выдернул их. Один из проводков, красный, коснулся металлического щитка, и вспыхнула искра. Этот провод был под напряжением. Стоун отогнул его.

«Ага, — подумал он, — вот моя безумная страсть к машинам и оказала мне услугу». Теперь надо было правильно соединить провода. Стоун поднялся с пола машины и сел. Большим лезвием ножа он зачистил три оставшихся провода, затем соединил зеленый провод с проводом под напряжением. Никакого результата.

Черт побери! Весьма вероятно, что на стоянке заправочной станции Стоун нашел поломанный «фольксваген». Он попробовал подсоединить синий провод: стартер кашлянул и заглох. Победа! Тогда Стоун подсоединил белый провод, стартер снова зарычал, но машина не сдвинулась с места.

Схема была неправильной. Стоун отсоединил зеленый провод и соединил синий с красным. О радость! Включилось радио, и зажглась лампочка спидометра.

«Ну, давай же!» — прошептал Стоун, поднося к цепи белый проводок: машина вернулась к жизни.

Спустя час Стоун был в Фоллз Черч. Расспросив дорогу у водителя такси, он нашел дом Армитиджа. Точнее говоря, это было целое поместье: огромное здание колониального периода и сотни акров леса. В окнах не было света, что было неудивительно, так как почти наступила полночь. Стоун поставил «фольксваген» на улице так, что из машины ему был виден дом, и на минуту задумался, не выключая двигатель.

Бегство кончилось, его буквально трясло от ужасающих событий последнего часа.

«Может быть, Армитидж был одним из них», — думал Стоун о своих неведомых преследователях. Или, наоборот, эти люди пытались помешать его встрече с Армитиджем, каким-то образом подслушав их телефонный разговор. У Стоуна не было выбора.

Неожиданность появления работала на него. Если Армитидж относился к числу заговорщиков, он, скорее всего, полагал, что Стоун погиб при взрыве. Он не мог ожидать увидеть Стоуна у подъезда собственного дома.

Итак…

Осторожность спасла ему жизнь несколько часов назад. Был ли он достаточно осторожен теперь? Дом Армитиджа стоял на невысоком холме, поэтому с дороги он был виден с трех сторон. Кажется, все спокойно.

Стоун выключил зажигание и осторожно направился к центральному входу. Он позвонил в дверь.

Спустя минуту позвонил снова. Через две минуты дверь открылась.

На пороге стоял Армитидж. Стоун узнал его по новым фотографиям. Поверх белой шелковой пижамы Армитидж наспех накинул малиновый шелковый халат; вид у него был заспанный. Но даже в таком состоянии он выглядел внушительно, и загар красиво оттенял его седые волосы.

Армитидж, видимо, не узнавал Стоуна; его лицо выражало досаду и недовольство.

— Что, черт побери, происходит? Вы не пришли на свидание, — мрачно сказал Стоун.

— Кто вы? Вы знаете, который сейчас час?

— Сегодня вы уже задавали мне этот вопрос. Я помощник Лемана, Мэт Келли.

— Я же сказал вам, чтобы вы не приходили сюда!

— Теперь я понимаю почему, — ответил Стоун.

Седовласый человек в недоумении отвел взгляд.

— Я отменяю обеденный прием и набираю номер телефона, который вы мне дали, — с жаром заговорил он. — А это оказывается просто телефон-автомат! Видимо, снял трубку какой-то прохожий. Я предполагал, что буду говорить с вами, и вот что из этого вышло. Хорошо еще, что я подвел только своего брата — именно его я ждал к обеду. Что вы, в конце концов, себе позволяете? Я возмущен вашим…

Из глубины дома послышался женский голос: «Кто там, Уильям?»

— Не беспокойся, — ответил Армитидж. — Я сейчас выпровожу его. Ложись спать, милая.

Говорил ли этот человек правду?

— Я звонил вам, — медленно проговорил Стоун, внимательно глядя на Армитиджа. — У вас было занято, и я…

— Занято? Я прождал у телефона десять минут.

— Мне позвонил Мортон Блум, — начал Стоун.

— Мортон Блум? Не может быть! Его сейчас нет в стране. Его перевели в Женеву. Его нет в Вашингтоне уже семь месяцев!

У Стоуна участился пульс.

— Я хотел узнать о пожилой женщине, ее зовут Анна Зиновьева, — произнес он ровным голосом. — Секретаре Ленина. Запуганной женщине, которой вы нанесли угрожающий визит в 1953 году.

— Черт знает, какой бред вы несете, — произнес Армитидж, отступая, чтобы закрыть дверь. — Теперь уходите.

— Пожалуйста, не заставляйте меня терять время, — произнес Стоун. Он вытащил «Смит и Вессон» и навел его на Армитиджа; ранее он думал, что это не понадобится.

— Уберите эту штуку! Моя жена уже звонит в полицию. — Армитидж был напуган и лгал.

— Я только хочу немного поговорить с вами, — спокойно сказал Стоун. — Вот и все. Мы поговорим, и все будет в порядке.

— Кто же вы, черт побери? — проскрежетал напуганный государственный деятель.

Армитидж выслушал Стоуна с нескрываемым удивлением. Вот уже четверть часа они сидели в просторной, заставленной книгами библиотеке Армитиджа и беседовали: Стоун рассказывал, Армитидж прерывал его только чтобы что-нибудь спросить или уточнить.

Стоун держал пистолет сбоку, чтобы тот был наготове, если понадобится, но Армитидж, кажется, теперь проявлял готовность сотрудничать, особенно после того, как узнал, что Стоун работал в фонде «Парнас» и был сотрудником и другом друга Армитиджа — Сола Энсбэча.

— Знаете, Сол звонил мне, — сказал Армитидж после того, как Стоун закончил повествование. — Он упоминал ваше имя. Он был очень возбужден. Он говорил также о сообщении из Москвы и о своих подозрениях, что в деле могут быть замешаны американцы, работающие на Москву. — Армитидж покачал головой. — Честно говоря, я подумал, что он паникует.

Слушая Армитиджа, Стоун окинул взглядом поднимающиеся от пола до потолка ореховые полки и стоящие на них фотографии в рамках: Армитидж с Линдоном Джонсоном, Джоном Фостером Даллесом, Джимми Картером, Рональдом Рейганом. Положение Армитиджа в госдепартаменте не было следствием верности какой-либо одной партии: среди его друзей были как республиканцы, так и демократы. У него было немало влиятельных друзей.

— А потом я узнал о Соле и о вашем отце. Все это так ужасно…

— Да, — торопливо сказал Стоун, прерывая Армитиджа, не желая вновь переживать ужасную гибель отца. — А Сол был прав, не так ли?

— Прав в чем? — с явной враждебностью спросил Армитидж.

— В том, что внутри правительства существует какая-то организация, которая десятилетиями пыталась произвести государственный переворот в Кремле, и она не связана ни с Лэнгли, ни с ЦРУ, ни с ФБР, ни с Белым домом. И это затевается именно сейчас.

— Это чепуха.

— Чепуха? Погиб Сол Энсбэч, черт побери! Его убили, желая замести следы. И вы один из них, разве нет?

— Нет! — с неожиданной горячностью вскричал Армитидж.

— По крайней мере, вам известно гораздо больше, чем вы говорите.

Армитидж взглядом обвел комнату, лихорадочно сжал руки, встал с места, затянул шелковый пояс халата и направился к ящику стола.

Стоун снял пистолет с предохранителя.

— Хорошо бы без сюрпризов, — произнес он.

Армитидж удивленно раскрыл глаза; он покачал головой, вяло улыбаясь.

— Я хотел только взять трубку. К тому же, у меня есть все основания не доверять вам после того, как вы среди ночи ворвались в мой дом со своими бредовыми идеями.

— Вы правы, — вымолвил Стоун, держа Армитиджа на прицеле.

Армитидж снова пожал плечами и достал из ящика письменного стола трубку и кисет с табаком.

— Прошу прощения.

— Ничего, ничего, — ответил Армитидж, набивая трубку. — Думаю, на вашем месте я поступил бы так же. Если вы кому-либо не доверяете, застаньте его врасплох, как вы поступили со мной. — Армитидж зажег трубку и вернулся на место.

— Если вы не из этих людей, тогда ответьте мне на один вопрос, — предложил Стоун. — Вернемся в 1953 год. Вы знаете, люди Берии запугали эту женщину, Анну Зиновьеву; они искали один документ — ленинское завещание, который мог привести Россию к смуте, к перевороту.

Армитидж кивнул.

— А потом послали вас, чтобы убедиться, что она будет молчать, — подытожил Стоун. — Проверить, у нее ли этот документ, и сделать так, чтобы он попал в надежные руки.

— Все правильно.

— Так кто же вас послал?

Армитидж медленно кивнул.

— Моя репутация, — начал он.

Стоун снова опустил пистолет.

— Я хочу вам кое-что сказать, — очень серьезно произнес он. — Мой отец убит. Меня подставили и обвиняют в убийстве собственного отца. И теперь, чтобы выжить, я пойду на все. Даже на преступление. Вы должны понять, что я не задумаюсь ни на секунду.

Глаза Армитиджа наполнились слезами. После долгой паузы он произнес:

— Уинтроп.

— Леман? Но почему Леман?

Армитидж отложил трубку и стал говорить:

— Во время… Понимаете, во время войны мне повезло, и я получил пост в военной разведке. Я принимал участие в расследовании деятельности военной разведки во время Пирл Харбора, которое вело министерство обороны. Моим начальником был не кто иной, как начальник штаба армии генерал Джордж К. Маршалл. Таким образом, я оказался в нужном месте в нужное время. — Он обвел рукой комнату, указывая на предметы антиквариата, коврики, книги. — Очевидно, это богатство и связи семьи не повредили. После войны я был переведен в госдепартамент и на какой-то вечеринке, точно не помню где, я познакомился со знаменитым Уинтропом Леманом, помощником президента по национальной безопасности. Мы с Уинтропом стали друзьями. В том смысле, как это принято понимать в Вашингтоне, — я имею в виду, это были в основном деловые партнерские отношения, мы оба стремились прийти к поставленной цели и руководствовались девизом: «ты мне, я тебе».

— Чем вы могли быть ему полезны?

— В то время я сам спрашивал себя об этом, ведь Леман был знаком с большей частью делового Вашингтона. Но, оказалось, ему нужны были надежные связи в госдепартаменте, в своем роде, пятая колонна в разведуправлении.

— Зачем?

— Чтобы следить за происходящим. Смотреть, чтобы все шло как надо. Ну, в общем, узнать всего понемножку.

— А если поточнее?

Армитидж вздохнул.

— В то время его беспокоила утечка секретной информации. Это был разгул маккартизма, а секреты просачивались отовсюду. В этом заключался парадокс. Маккарти, по виду злейший враг коммунизма, помогал коммунистам более, чем кто бы то ни было. Итак, Уинтроп хотел, чтобы я следил за всем, что проходило по категории под кодом М-3, связанной, как мне сказали, с информацией о резиденте советской разведки.

— И что же вы получили взамен за помощь Леману?

— Взамен, г-н Стоун, я получил нечто очень ценное. Это было трудное для госдепартамента время. Этот Джо Маккарти, сукин сын, называл нас «ребята в брюках в тонкую полоску» и охотился за многими из нас. Леман сделал так, чтобы меня оставили в покое. Но однажды нам повезло, после дела с дипломатической почтой, что было тогда менее распространено, чем теперь. Один из наших агентов вышел на советскую дипломатическую почту. В то время почту перевозили в больших кожаных сумках. В сумках находились зашифрованные документы, меморандумы, письма и тому подобное. Среди многих полезных вещей, которые нам удалось заснять на пленку, был кремового цвета конверт, адресованный моему другу Уинтропу Леману, а в нем письмо на обычной почтовой бумаге. Ни печатного бланка, ни подписи, да и содержание письма было настолько примитивно, что стало ясно, что оно зашифровано.

— Кто же послал это письмо?

— Ответ нам удалось получить благодаря бумаге. Это была бумага со склада МГБ — так тогда называлось КГБ.

— И тогда?

— И тогда я понял, что у меня в руках важная вещь и что мой друг Уинтроп тайно сотрудничал с советской секретной полицией. Я был вовлечен во все это, как видите, не желая того. Как только я узнал об этом, а Леман узнал о том, что я знаю, я стал частью его игры.

— Но почему вас вовлекли? Почему именно вас?

— Я был им нужен. Им нужны были довольно большие возможности госдепартамента. Леман разработал схему по финансированию государственного переворота во главе с Лаврентием Берией. А я использовал свои связи в госдепартаменте, чтобы перевести деньги, предоставленные Уинтропом Леманом: 3/4 миллиона долларов в Швейцарский банк на счет Берии.

— Леман! Леман лично участвовал в финансировании попытки государственного переворота?

Армитидж задумчиво кивнул.

— Я тоже верил в это дело.

— Привести к власти Берию, этого безумца?

— Нет. Надо было дестабилизировать советское руководство. Теперь я, конечно, понимаю, что нестабильность в Кремле опаснее всего.

— Как звали помощника Берии, этого самого «К-3»?

— Этого я так и не узнал. Поверьте мне, меня держали в неведении. Я ничего не знал о том, кто еще участвовал в этом деле.

— Но это можно узнать. У вас должна быть картотека, документы об этой операции. Есть способ доказать, в точности установить, что произошло.

— Нет.

— А документация, связанная с Леманом? — Стоун пожал плечами. — Вы должны иметь доступ к этим документам.

Армитидж испуганно посмотрел на Стоуна.

— Когда я узнал о Соле, я испугался. Я подумал, что я буду следующим. Я стал собирать кое-что, чтобы как-то себя защитить. Но их не было! Исчезло досье Лемана из ФБР, исчезли консульские документы госдепартамента в Сюитленде, в штате Мэриленд, и папки в Государственном архиве. Исчезло все, связанное с именем Лемана!

— Тогда должны были сохраниться какие-то сведения о том, кто их взял.

— Их нет. Все похищено.

— Похищено? Есть ли у вас доказательство, что это так?

— Доказательство? Ни одного.

На мгновение Стоун задумался.

— Даже без доказательств… Может быть, с вашей репутацией, вашими связями вы могли бы сказать людям правду.

— И что бы я им сказал? У меня же нет никаких доказательств. Да надо мной бы просто посмеялись. Мне бы никто не поверил. Вы не понимаете — многие запуганы. Досье перешерстили. Что-то затевается сегодня, идет борьба за власть.

— Да, — сказал Стоун. «Сколько знал этот человек!» — Если быть точнее, вы имеете в в виду борьбу за власть в американской разведке?

— Не могу сказать. Я чувствую это интуитивно. Так, как хороший врач знает, что в организме что-то неладно. Все эти годы в правительстве… Я знаю, об этом говорят. Шепчутся в коридорах, разговоры слышатся со всех сторон.

— Кто принимает участие в этой борьбе?

— Вероятно, предатели. Типы вроде Оливера Норта. Не знаю. Я сожалею, но я не могу ничего сказать.

— Мне нужно знать точнее: есть ли кто-нибудь, обладающий доказательствами и желающий заявить об этом публично? — Стоун подумал: «Отец знал людей из Совета национальной безопасности, своего бывшего студента. Я мог бы встретиться с ним. Кроме того, был и агент ФБР, бравший интервью у Кушинга, — Уоррен Пог, кажется, так его звали?» — Понимаете, — сказал Стоун, — они проникли и в ЦРУ. Все прогнило, — «Прогнило» — так говорил Сол. — То, что происходит в Москве, может оказаться хуже, чем возвращение к сталинизму. Это может стать началом мировой войны.

— Что? — прошептал Армитидж.

— Как же вы можете сидеть сложа руки? — спросил Стоун.

В шесть часов утра, после четырех часов тревожного сна заместитель госсекретаря Уильям Армитидж проснулся, выпил чашку кофе и позвонил своему помощнику Полу Ригазио. Он приказал Ригазио поднять все документы из госдепартамента, содержащие какое-либо упоминание об Уинтропе Лемане и о заговоре более чем десятилетней давности.

По своему обыкновению утром Армитидж работал дома с бумагами и делал телефонные звонки. В девять часов утра жена Армитиджа Катрин попрощалась с мужем, уходя на работу: с десяти до часу дня она работала на общественных началах в «Аудабон Сосьети» в Вашингтоне по сбору средств на общественные нужды.

В девять часов двадцать минут раздался звонок в дверь и Армитидж пошел открывать.

Он улыбнулся, узнав пришедшего. Это был один из посыльных госдепартамента. Армитидж, правда, не ждал его сегодня, но иногда его забывали предупредить заранее.

— Доброе утро, Ларри, — сказал Армитидж.

Днем, в четыре часа тридцать минут Катрин Армитидж вернулась домой в Фоллз Черч.

В спальне, в небольшой кладовой, она нашла своего мужа совершенно голым, висящим на электрическом шнуре, обмотанном кухонным полотенцем — видимо, чтобы провод не перерезал шею. Провод свешивался с потолка кладовой. На полу, рядом с табуретом, с которого, видимо, соскользнул ее муж, лежал порнографический журнал, раскрытый на самом интересном месте.

В отчете коронера графства было сказано, что смерть произошла в результате так называемой «автоэротической асфиксии», приведшей к непреднамеренному самоповешению: дело в том, что пострадавший мастурбировал и пытался усилить оргазм, прекращая доступ кислорода к мозгу почти полностью, но не совсем, повисая на обмотанном вокруг шеи шнуре. Такой способ получения сексуального наслаждения чаще встречается у подростков, чем у высокопоставленных государственных мужей.

Было уважено желание семьи не разглашать истинную причину смерти, и похороны Армитиджа прошли весьма пристойно. Официально причиной смерти был объявлен сердечный приступ. Правду знали только ближайшие родственники.

34 Москва

Гораздо более тайной и менее известной, чем КГБ, организацией, является Главное разведывательное управление Главного Штаба Советского Союза, или ГРУ. Эта организация, совершенно не зависимая от КГБ, но соперничающая с ним на протяжении долгих лет, разместилась в девятиэтажной стеклянной башне на окраине Москвы, известной как «Аквариум». С трех сторон здание окружает Ходынский военный аэродром, с четвертой к нему примыкает здание с вывеской «Институт космической биологии», все сооружение окружено колючей проволокой под напряжением и охраняется сторожевыми собаками.

Ранним утром в кабинет своего начальника, первого заместителя директора ГРУ, вошел молодой человек. У него было неприятное веснушчатое лицо, высокие, сильно выгнутые брови, маленький нос и большие уши. У молодого человека были не по возрасту жесткие глаза и слишком циничный для его тридцати с небольшим лет взгляд. Молодой человек служил в Афганистане: там он проводил операции по подрыву мостов и некоторых зданий в Кабуле.

На нем была форма третьего отделения ГРУ, или спецназа. Спецназ — это отборные бригады ГРУ, занимающиеся шпионажем и терроризмом; в военное время они выполняют задачу по проникновению в тыл противника, обнаружению и уничтожению ядерных объектов, линий коммуникаций и других стратегических объектов, а также по уничтожению командного состава противника. Кроме того, спецназ обеспечивает поддержку многочисленных террористических группировок, обучает их и вооружает. В общем, войска спецназа являются самыми умелыми диверсионными формированиями в Советском Союзе.

Молодой человек был ведущим специалистом по взрывным и зажигательным устройствам. Он взял под козырек, и его начальник ответил ему, не поднимаясь из-за большого письменного стола, за которым открывалось огромное, от пола до потолка, окно.

Старший по возрасту и званию, генерал-полковник был седовласым человеком с аристократическими манерами белого офицера; китель его мундира был весь увешан медалями.

Как только взрывник сел, начальник положил на полированную поверхность стола небольшую квадратную бумажку.

Спецназовец взял записку и почувствовал, как у него кровь прилила к лицу.

На бумажке было только одно слово: «секретариат».

Молодой человек был секретно завербован в «секретариат» после афганских дел.

Он кивнул.

Затем он увидел, как генерал-полковник нагнулся и нажал ручку на панели стола: сейф. Когда сейф открылся, начальник достал из него большой конверт и положил на стол.

— Ваше самое главное задание, — прошептал начальник.

Взрывник взял конверт, открыл его и увидел, что внутри были отпечатки пальцев. Он взглянул на них и побледнел.

— Нет, — выдохнул он.

— Это исторический момент, — сказал генерал-полковник. — Для всех нас. Я рад, что вы займете в нем свое место.

35 Вашингтон

Утром, в начале одиннадцатого, Роджер Бейлис вошел в холл одного из роскошнейших старинных отелей Вашингтона, «Хоуп-Стенфорд Хоутел», и по восточному ковру, вдоль мраморных коринфских колонн и шелковых гобеленов XVIII века направился к столику регистратора. Бейлис перемолвился парой слов с регистратором и пошел к лифту.

Бейлис окинул холл нетерпеливым взглядом человека, не привыкшего ждать; когда подошел лифт, он вошел в него и нажал кнопку пятого этажа. На пятом этаже он вышел, пошел налево по коридору и остановился перед номером 547. В двери он нашел конверт, на котором была написана его фамилия. Нахмурившись, он вернулся к лифту и в нетерпении нажал кнопку вызова.

С лестничной площадки в конце коридора на Бейлиса смотрел Чарли Стоун.

«Пока все идет хорошо, — подумал Стоун. — Бейлис пришел один. Хорошо, может быть, все обойдется». Час тому назад Стоун позвонил Бейлису. Роджер Бейлис когда-то был одним из лучших студентов Элфрида Стоуна, и хотя служащий Национального совета безопасности слабо знал сына своего бывшего научного руководителя по аспирантуре, Чарли Стоун явно доверял Бейлису. Он доверял ему настолько, что решил обратиться к нему за помощью.

— Конечно, я знаю, что с вами случилось! — вскричал Бейлис по телефону. — Господи, ваш отец… — После долгой паузы, едва совладав с эмоциями, Бейлис продолжал: — Чарли, мне довольно много известно о твоем положении. Больше, чем ты думаешь… Нам надо поговорить.

— Да. И как можно скорее.

— Послушай, Чарли. Не пойми меня неправильно, но я бы не хотел, чтобы нас видели вместе. Понимаешь, работая в НСБ, я очень рискую…

— Хорошо, — прервал его Стоун. — Я вскоре перезвоню и назначу место встречи.

Конечно, Стоун уже подумал о том, где им лучше встретиться. Логичней было бы назначить встречу в общественном месте; общественные места, как показывает практика, являются наиболее безопасными. Но Стоун был в розыске. Он везде подвергался опасности. А Бейлис? Бейлис оставался под вопросом. Кто знает, действительно ли можно на него положиться? Без пятнадцати десять Стоун снова позвонил Бейлису и попросил его прийти в «Хоуп-Стенфорд» и спросить у регистратора, в каком номере его можно найти.

Регистратор за умеренное вознаграждение согласился выполнить просьбу Стоуна. Как и требовалось, он указал Бейлису номер — это был свободный номер. Подождав, пока Бейлис подойдет к лифту, и убедившись, что с ним никого нет, регистратор позвонил в номер человеку, которого он знал как г-на Тейлора, и сообщил ему, что Бейлис пришел в гостиницу один.

Регистратор — молодой человек, недавно окончивший колледж и собирающийся стать актером, — ничего не имел против. Г-н Тэйлор объяснил ему, что он был юристом по покупке и слиянию компаний и приехал в город для проведения важных переговоров, требовавших абсолютной секретности. «Осторожность никогда не мешает», — сказал Тэйлор. «Алчность, — шепнул регистратору юрист, незаметно сунув ему пятидесятидолларовую бумажку, — не знает границ».

В конверте, который Бейлис нашел в двери 547-го номера, был указан другой номер, 320, находившийся двумя этажами ниже; кроме того, Стоун извинялся за причиненные неудобства. «Без этого не обойтись», — решил Стоун: таким образом он получит больше времени, чтобы понаблюдать за Бейлисом и убедиться, что тот пришел один и за ним нет хвоста.

Естественно, чтобы спуститься на два этажа, Бейлис направился к лифту, а не пошел по лестнице; большинство посетителей гостиниц стараются пользоваться лифтом. Стоун был у 320-го номера на тридцать секунд раньше Бейлиса.

Войдя в номер, Стоун увидел светящуюся красную лампочку телефона. Он снял трубку, прослушал сообщение и с облегчением нажал на рычаг.

Двойная проверка: никто не ждал Бейлиса в холле гостиницы.

Значит, можно действовать.

Слава Богу.

Стоун оглянулся вокруг. Его порадовало роскошное убранство номера после грязной дешевой гостиницы и отчаянного бегства этих последних дней. Ему было приятно находиться среди старинной дубовой мебели, обшитых красным деревом стен, ворсистых полотенец с монограммами.

В дверь постучали, и Стоун, снова насторожившись, пошел открывать.

— Здравствуй, Роджер.

— Чарли! — воскликнул Бейлис, протянув Стоуну обе руки и сжав ладонь Стоуна. — Рад тебя видеть, вот только жаль, что при таких обстоятельствах. Я был удивлен, найдя в двери записку, что мне надо идти в 320-й номер. — Он быстро улыбнулся. — Ты очень осмотрителен. Не беспокойся. Я еще осмотрительнее. Я сделал так, чтобы никто не видел меня входящим в эту гостиницу. Уж этого мне совершенно не надо.

— Проходи.

Стоун подвел Бейлиса к ряду мягких кресел, ощущая за поясом тяжесть и холодок пистолета. Стоун знал, что пистолет защитит его, но он знал также, что лучше было не показывать, что у него есть пистолет. Он осмотрел Бейлиса, отметив, что на том был другой, вероятно, сшитый по заказу, темно-серый костюм сотрудника НСБ и до блеска начищенные туфли.

— Ты не убивал, — произнес Бейлис на выдохе, усаживаясь в кресло. — Это я знаю. Вопрос в том, чем я могу тебе помочь?

Стоун сел напротив Бейлиса.

— Давай начнем вот с чего: что ты имел в виду, сказав, что знаешь о моем положении больше, чем я думаю?

Бейлис кивнул в ответ и вздохнул.

— Я нарушу закон о государственной безопасности, если скажу тебе это, — начал он. — Я знаю, что таким образом я выдаю немало других тайн. Думаю, ты знаешь, что смерть твоего отца не была результатом обыкновенного насилия.

Стоун кивнул.

— Здесь что-то затевается. Какие-то политические акции. Что-то в очень крупных масштабах.

«Что-то затевается». Так говорил Армитидж.

— Что ты хочешь этим сказать, Роджер?

— Мне трудно говорить, Чарли. Я не знаю, с чего начать. — Последовала длительная пауза. — Ты один из звезд фонда «Парнас». Ты, несомненно, слышал о теории «большого крота», или резидента.

«Что он, черт побери, несет?»

Стоун начал неторопливо:

— Эту теорию в пух и прах разнесли, Роджер.

Стоун знал, что Бейлис имеет в виду теорию, в соответствии с которой на протяжении нескольких последних десятилетий в ЦРУ постепенно и методично внедрялся советский резидент; он работал хорошо, но не слишком, заводил друзей, но не слишком много. Вероятно, по теории он должен был жениться на американке, родить американских детей, ну, в общем, стать типичным американским отцом, который бы перекачивал в Москву наиболее секретную развединформацию США. Этого очень опасался покойный Джеймс Джизус Энглтон, долгое время возглавлявший отдел контрразведки ЦРУ; в 1970-е годы Энглтон буквально перевернул вверх дном все Центральное разведывательное управление в своем стремлении найти «крота», пока, в 1974 году, его не выгнал Уильям Колби.

Бейлис пожал плечами.

— Плод воображения гениального параноика, — сказал Стоун.

Бейлис подался вперед и заговорил спокойно и серьезно:

— На первый взгляд, это похоже на бредни человека, столь долго пребывавшего в нездоровом мире контрразведки, что разум его помутился. А на самом деле самая несокрушимая твердыня американской разведки насквозь прогнила.

Стоуну показалось, что его желудок внезапно превратился в кусок льда.

— Вы это что, серьезно? — проскрежетал он, качая головой. — Какое отношение все это имеет к моему отцу?

— Послушай, Чарли, я сейчас сказал тебе то, что не должен был говорить, и это не шутка. Дай слово, что все останется между нами.

— Обещаю.

— Если ты об этом заикнешься, я откажусь от своих слов. Нам кажется, что твоего отца, возможно, убили, чтобы никто не узнал, кто этот «крот».

— Русские? — Стоун подался назад.

— Не все так просто. Русские, но те, которые хотят, чтобы личность резидента оставалась в абсолютной тайне.

— Но мой отец просто не мог ничего знать, — прошептал Стоун.

— Твой отец знал что-то лишнее. Эта информация представляла для них явную опасность.

— Да ну, ерунда! — воскликнул Стоун, вскакивая на ноги. Он принялся ходить по комнате, пытаясь осмыслить все то, что он узнал за эти последние несколько дней, — то, что, казалось, теперь теряет всякий смысл.

— Но почему вы? Почему именно вам удалось так много узнать об этом?

— Почему? — повторил Бейлис, поворачиваясь в кресле так, чтобы видеть Стоуна. — Не знаю. Может быть, потому, что я случайно оказался на одной вечеринке. Может быть, потому, что я знаю одного русского дипломата.

— Не понимаю. — Стоун присел на край письменного стола, вдруг ощутив невероятную усталость.

— Я не могу вдаваться в подробности. Но я хочу, чтобы ты подумал. Подумал, Чарли. Они охотились не только за твоим отцом, но и за тобой. Что тебе известно? Может быть, ты вспомнишь что-нибудь, связанное с поездкой своего отца в Москву в 1953 году? Даже если это кажется тебе совсем незначительным воспоминанием.

Стоун покачал головой; его губы были сжаты. Он напряженно думал.

Бейлис теперь говорил со Стоуном удивительно мягко.

— Твой отец хотел, чтобы ты помог мне, — сказал он. — Элфрид Стоун очень любил свою страну. Он работал в Белом доме, его обвинили в предательстве, а он все равно любил эту страну, черт побери. И я думаю, он хотел, чтобы его сын сделал все возможное, чтобы помочь нам. Наша национальная безопасность, возможно, поставлена под угрозу. Могут погибнуть сотни людей, Чарли. Может быть, тысячи. Я не преувеличиваю, говоря, что на карту поставлено мирное сосуществование двух супердержав.

Стоун встал из-за письменного стола и, в задумчивости скрестив руки, направился в дальний угол комнаты. Все, что говорил Бейлис, не было лишено смысла. Это было похоже на правду.

— Если бы я мог, Чарли, я бы рассказал подробнее. В опасности не только Соединенные Штаты, но и Москва. Может быть, тебе что-то известно о каком-то документе или телефонном звонке, — настаивал Бейлис. — Хоть что-нибудь.

Стоун только вздохнул, нахмурился и покачал головой.

— Ты должен вспомнить, Чарли. Я хочу, чтобы ты поговорил кое с кем из наших людей. Ты должен рассказать все, что тебе известно. Это жизненно важно.

— Боюсь, что я не смогу это сделать, Роджер, — сказал Стоун, глядя на Бейлиса из противоположного конца комнаты. — Мне нужна твоя помощь, твоя защита. Но ты сам не знаешь, кто замешан в этом деле, кто нет. Тебя могли предать так же, как и меня. Мне очень жаль.

— Тебя везде подстерегает опасность, ты вынужден скрываться, убегать.

— Пока мне удалось выжить. Если ты мне поможешь, мне не надо будет больше прятаться.

— Будет лучше, если ты придешь. Позволь нашим людям позаботиться о тебе. Защитить тебя.

— Нет, извини.

— Только ради твоего блага, Чарли.

Стоун презрительно усмехнулся.

— Будешь настаивать? — переспросил он.

— Теперь, когда ты столько знаешь, очень опасно оставаться на виду. Тебе придется пойти со мной.

Стоун потер переносицу и утомленно прикрыл глаза.

— Не знаю, можно ли еще кому-нибудь доверять.

— Ты можешь доверять мне, Чарли. Ты знаешь это. Твой отец знал это.

— Я позвоню через несколько дней, Роджер, — сказал Стоун.

— Оставайся в номере, Чарли, — сказал Бейлис необычно резким голосом. — На самом деле, у нас нет выбора. — Он встал и неторопливо направился к двери, кажется желая преградить Стоуну выход. — Мы собираемся взять тебя.

— Я не согласен, — громко сказал Стоун, тоже продвигаясь к двери.

— Ты, наверное, не понимаешь, что происходит, — холодно ответил Бейлис. — Ты ставишь под удар такие вещи, о которых не имеешь ни малейшего представления. Черт возьми, речь идет о безопасности нашей страны. Я надеялся, что нам не придется прибегнуть к насилию. Ты не выйдешь за эту дверь. Давай сделаем все спокойно, Стоун.

— Почему ты так мягко ступаешь, Роджер? Ты мог бы поднять на ноги весь отель, окружить меня.

— Я бы больше хотел, чтобы ты добровольно пошел со мной. И кроме того… — Левая рука Бейлиса потянулась под пиджак.

Стоун инстинктивно потянулся к своему пистолету и тут он увидел, что Бейлис вытащил из-под пиджака небольшой квадратный предмет. Стоун улыбнулся, не теряя самообладания.

— Передатчик.

— Весь наш разговор, — заговорил Бейлис, — передавался на частоте 140 мегагерц. Наши люди здесь, за дверью, они только ждут моего сигнала. Ты неглуп, Стоун, но ты дилетант. — Все потуги Бейлиса оставаться в рамках приличий испарились. — Сдавайся. Ты у нас в руках. Очень жаль, что ты не хочешь сотрудничать с нами. — Теперь Бейлис говорил мрачным голосом. — Как жаль, что до этого дошло.

За дверью гостиничного номера послышалось скрежетание металла, и дверь широко распахнулась. Трое служащих «Фонда американского флага» с пистолетами ворвались в комнату.

— Господи, — произнес один из них.

Комната была пуста. Полнейшая тишина, если не считать доносившегося откуда-то низкого, почти неразличимого стона.

Они ждали, что Бейлис подаст сигнал, но передатчик почему-то замолк. Может быть, Бейлис отключил его. По прошествии десяти минут люди Бейлиса решили войти сами.

В номере они рассредоточились; один из них направился к закрытой ванной комнате. Казалось, что оттуда доносятся какие-то звуки. Он осторожно подобрался к дверному косяку и резким движением распахнул дверь.

В ванной, связанный лентами из полотенец, с кляпом во рту в бессознательном состоянии лежал Роджер Бейлис. На шее Бейлиса был петлей затянут змеевик душа.

Стоун слышал внизу шум улицы. Он стоял на широком гранитном карнизе, огражденном парапетом, на уровне четвертого этажа гостиницы.

За несколько секунд — у него было очень мало времени — Стоун осмотрел окно гостиничного номера. Кажется, там никого не было. Он разбил окно и оказался снаружи. Через пару минут Стоун добрался до гостиничной автостоянки и был таков.

Ускользнуть от Бейлиса оказалось не слишком трудным делом. Стоун сломал передатчик, стукнул Бейлиса по голове и связал его; он был гораздо сильнее Бейлиса. Но он не мог выйти из номера через дверь: там его ждали люди Бейлиса. У него не было выбора. Надо было уходить через окно. Так как это был третий этаж, Стоуну надо было карабкаться вверх, а это было легче и безопаснее, чем вниз.

На мгновение Стоун почувствовал страх, но затем пришло спокойствие. Совершенно спокойно он стал карабкаться вверх. Пустяки. Ширина карниза, должно быть, фута три. И еще парапет. Ерунда.

Стоун осмотрел часть орнамента на стене дома: химеры и завитушки, потемневшие от автомобильных выхлопов, выглядели достаточно крепкими. Тогда, схватившись за гранитные выступы, Стоун подтянулся и влез на верхний этаж.

Примерно через час Стоун припарковал свой грязно-желтый «фольксваген» на стоянке вашингтонского национального аэропорта. У Стоуна до сих пор кружилась голова. Он посмотрел в зеркало заднего вида и с облегчением вздохнул, убедившись, что выглядит достаточно презентабельно. Он не был похож на человека, скрывающегося от полиции; вот только руки были сильно поцарапаны.

Взяв в руку небольшой чемодан, Стоун услышал, как заключительное приглашение пассажирам занять места в самолете компании «Пан Ам», улетающего в Чикаго, эхом отозвалось в здании аэропорта. Если поторопиться, можно успеть на этот рейс; нет смысла ждать. Стоун ускорил шаг, не упуская ничего из виду, пытаясь осмыслить то, что наговорил ему Бейлис. Хаос в американском правительстве с целью разоблачить резидента, занимающего высокий пост в ЦРУ? Было ли сказанное Бейлисом правдой, хотя бы отчасти? «Что-то затевается», — сказал Стоуну Армитидж. Так ли это на самом деле?

Стоун вынул из своего багажа маленькую сумку и положил ее в камеру хранения. В сумке лежал пистолет, и хотя Стоуну очень не хотелось с ним расставаться, не было никакой возможности пронести его через детектор. Какие-то виды пистолетов можно было бы пронести, но не этот. А потом Стоун всегда мог найти пистолет, если это понадобится.

Расплачиваясь за билет, оформленный на вымышленное имя, Стоун подумал, что оружие понадобится ему очень скоро.

36 Москва

Шарлотта лежала в горячущей ванне. Поднимающийся от воды пар пряно пах эвкалиптом. Она положила в ванну немного минеральной соли, которая должна была воссоздавать эффект горячих источников европейских курортов минеральных вод: ослаблять мускульное напряжение, снижать усталость. В конце концов голова ее действительно прояснилась.

Бывают ситуации, когда понимаешь, что жить одной — действительно роскошно. И эта была именно такова. Купание в ванной в два часа ночи едва ли возможно, если живешь с кем-то. Уж во всяком случае вот такое, с включенной музыкой. Магнитофон в ванной играл успокаивающую сонату для гобоя Баха.

Она подолгу засиживалась на работе, ведь московское время отстает от нью-йоркского на восемь часов. Шарлотта страшно устала от напыщенных и чаще всего совершенно бессодержательных репортажей о том, как Москва готовится к встрече на высшем уровне, которых от нее требовали из Штатов. Это стало особенно раздражать сейчас, когда волна терроризма захлестнула город.

На этот раз бомба взорвалась на одной из станций метро. Это событие было важным само по себе, ведь терроризм — очень редкое явление в Москве. А в подобной ситуации, когда это произошло после убийства Борисова, дело становилось еще важнее.

Неужели это и в самом деле означало усиление оппозиции Горбачеву в советском правительстве? Убийство Борисова, пожалуй, да. Но бомба в метро? Тут что-то не сходится. Погружаясь в воду, Шарлотта старалась расслабиться, но мозг ее напряженно работал. В конце концов ее осенило.

Она вылезла из ванной, вытерлась и обернулась толстым махровым халатом пурпурного цвета.

Двадцать минут спустя она уже отпирала дверь офиса Эй-Би-Си, расположенного в том же доме, в котором была ее квартира.

Была половина третьего утра, в офисе было темно и пусто. Это было очень хорошо: Шарлотта хотела все хорошенько обдумать в одиночестве. Она включила свет, взглянула на работающий телетайп и села за свой стол. С тихим гулом горели флюоресцентные лампы. Качаясь на стуле и рассматривая потолок, она думала. В этот момент, как и всегда, сидя в таком положении, она подумала о том, где же установлены в этом помещении «жучки». Всем было известно, что корреспондентские офисы и квартиры прослушиваются. Она вспомнила одну историю. В ней говорилось о том, как корреспондент «Нью-Йорк таймс», сидя в полном одиночестве в своем офисе в новогоднюю ночь, вслух подумал, что, интересно, в такую ночь делают кагебисты. Спустя несколько секунд зазвонил телефон и, подняв трубку, парень услышал хлопок вылетающей пробки из-под шампанского.

Шарлотта встала, подошла к справочной библиотеке и нашла те материалы, которые она сама собирала еще в Америке перед отъездом в СССР.

Через несколько минут она обнаружила то, что искала.

В папке под названием «Терроризм в СССР» она увидела информацию об убийстве несколько десятилетий назад человека, который тогда занимал тот же пост, что и Борисов. Его фамилия была Миронов, он погиб при странных обстоятельствах во время авиакатастрофы. Тогда у власти был Хрущев. Он был назначен на должность именно Генсеком и имел серьезных врагов в КГБ.

Так что вполне возможно, что редактор был прав: может, и действительно в Кремле затевается какая-то важная интрига.

Затем Шарлотта обнаружила еще одну статью. Она была посвящена волне терроризма в Москве в 1977 году. 8 января 1977 года был произведен взрыв в московском метро. В результате было убито семь человек и ранено сорок четыре. За это преступление были арестованы трое армян-диссидентов. Позже их казнили, хотя их виновность в этом деле доказана не была. Многие политические комментаторы в то время высказывали мнение, что все это было подстроено советским правительством с целью дискредитировать диссидентское движение в стране. Возможно, что-то подобное происходит и сейчас? Особенно в такой ситуации, когда беспорядки вспыхивают практически во всех республиках Советского Союза.

Кто знает?..

Был кое-кто, кто мог бы подкинуть информацию. У Шарлотты был источник, и очень важный. Она его ценила, ведь он работал в КГБ. Шарлотта знала его только по имени — Сергей. Он тайно ненавидел организацию, на которую работал.

Это будет нелегко, но связаться с ним она все же сможет. Это займет у нее не один день. Но, возможно, ему что-нибудь известно, или он может подкинуть какую-нибудь ценную идею, или посоветует, где искать.

А тем временем у нее появилась, однако, еще одна проблема: как сделать репортаж о последних событиях? Как можно скрыть такое? Ни один советский чиновник не желал говорить об этом перед камерой. Было очевидно, что они еще не определили свою тактику в отношении средств массовой информации. Ходили слухи, что подобное не могло бы происходить, если бы не был серьезно болен председатель КГБ Андрей Павличенко. Шарлотта подумала, что в будущем она непременно постарается разыскать личного врача Павличенко и узнать о здоровье шефа КГБ из первых рук.

Утром того же дня Шарлотта, ее оператор Рэнди и продюсер Джил Хауи выехали на служебном «вольво» на любимую натуру Шарлотты: на набережную Москвы-реки прямо напротив Кремля.

Редкие снежинки падали в лицо и на пальто. Шарлотта прорепетировала свой репортаж, пометив в бумажке те места, которые она намеревалась произнести с наибольшей эмфазой. После этого была включена камера.

— Наконец-то советское информационное агентство ТАСС признало, что город потрясен волной терроризма, — сказала Шарлотта. — До сих пор советское правительство стремилось умалить значение происходящего, назвав взрыв в московском метрополитене «работой банды хулиганов и сумасшедших». В этой стране больше всего боятся нарушения общественного порядка, особенно сейчас, накануне встречи на высшем уровне. Один здешний чиновник заявил мне: «Да, в Советском Союзе не все гладко, но мы не поражены чумой терроризма, политических убийств и просто убийств, как Запад». Что ж, время покажет, насколько он прав. — Она сделала небольшую паузу и добавила:

— Шарлотта Харпер, корреспондент «Эй-Би-Си ньюс» в Москве.

«Ну вот, — подумала она на обратном пути, переезжая через Москву-реку, — еще один ничего не значащий репортаж».

«Ну, ладно, дайте только время», — пригрозила она про себя невидимым противникам.

Вечером следующего дня Шарлотта позвонила по данному ей бабушкой телефону. Она пыталась дозвониться уже несколько дней, но до сих пор безрезультатно. Там никто не брал трубку.

На этот раз ответил женский голос.

— Пригласите, пожалуйста, Соню Кунецкую, — попросила Шарлотта. Ее русский был беглый, но полностью скрыть свой акцент она не могла. А ей надо было сделать все, чтобы не испугать женщину.

После долгой паузы она услышала:

— Я вас слушаю.

— У меня для вас записка от вашего друга.

— От друга? — женщина была встревожена. — Какого друга?

— Я не могу сказать это по телефону.

— А кто говорит?

— Это очень важно, — сказала Шарлотта. Важно было не сболтнуть ничего лишнего. — Я только завезу записку. Но если вы заняты…

— Я… нет… А кто вы такая?

— Я прошу вас. Это не займет много вашего времени.

Воцарилась очередная долгая пауза, затем женщина ответила:

— Ну ладно, приезжайте.

И она, все еще колеблясь, дала Шарлотте свой адрес и рассказала, как доехать.

Оказалось, что Соня Кунецкая живет в другом конце Москвы, в одном из северных районов города, почти на конечной станции метро. Шарлотта не захотела ехать на своей машине. Автомобиль с номерами западного корреспондента был своеобразным магнитом для КГБ. Метро было переполнено. Она сошла на станции перед ВДНХ. Выйдя на улицу, Шарлотта увидела вдалеке неясно вырисовывающийся огромный обелиск и подумала, что он похож на самый большой фаллос в мире. Она находилась недалеко от бывшего дворянского поместья Останкино, в котором теперь был расположен телерадиоцентр. Территория вокруг станции метро была застроена редко.

Кунецкая жила в нескольких кварталах отсюда в огромном доме из красного кирпича с многочисленными подъездами. Этот полумодернистский комплекс наводил тоску. Дверь захлопнулась за Шарлоттой с таким грохотом, что она даже подпрыгнула. В подъезде было грязно, цементные стены были покрыты облупившейся голубой краской, сильно воняло мочой. Мимо Шарлотты прошмыгнул облезлый серый кот, у которого, как в ужасе заметила Шарлотта, не было глаз. Она чуть не вскрикнула и, поднявшись, нашла нужную квартиру.

Дверь была обшита дешевым коричневым дерматином с металлическими кнопками. Ее открыла маленькая женщина лет пятидесяти. В ее каштановых волосах светилась седина, но стрижка у нее была современная: «паж» с густой челкой. Она была одета в выцветший халат в цветочек. На носу были очки в стальной тонкой оправе.

— Проходите, пожалуйста, — пригласила она. — Я Соня Кунецкая, — женщина протянула худую руку.

— Шарлотта Харпер.

Хозяйка провела ее через темный коридор и ввела в гостиную, обставленную тяжелой и грубой мебелью. На одном из стульев сидел мужчина приблизительно Сониного возраста. Его седые волосы были зачесаны назад.

Шарлотта впервые в жизни видела такого страшного человека. Она собрала все свое мужество и взглянула ему в глаза. Лицо мужчины было изуродовано ужасным шрамом.

— Это мой друг Яков, — сказала Соня. Яков сидел с уверенностью человека, который был в этой квартире не гостем, а хозяином.

— Вы говорили, что у вас для меня записка, — напомнила женщина.

— О, возможно, я преувеличивала, — сказала Шарлотта. Она вспомнила, что Соня, как рассказывал Чарли, когда-то встречалась с Элфридом Стоуном. И что она как-то была связана с Уинтропом Леманом. — Я привезла вам привет от Уинтропа Лемана.

Женщина долго молчала, затем спросила:

— Кто вы такая?

— Я репортер «Эй-Би-Си ньюс». Меня попросили повидаться с вами.

Опять возникла долгая и неловкая пауза. Наконец Соня спросила:

— Может, вы хотите поговорить со мной наедине? Это Леман попросил вас позвонить мне? — Она явно была в отчаянии. Она была напугана. И ее друг — или муж? — чувствовал себя неловко. Что же происходит? Шарлотта пока ничего не понимала.

— Да, поговорить было бы неплохо, — ответила она, а сама подумала, что блуждает в темноте. Почему Соня так нервничает? — Вы давно знаете Лемана?

— Я познакомилась с ним в 1962 году, — начала женщина смущенно, но уже довольно спокойно и уверенно начала рассказывать историю, которую она, несомненно, рассказывала уже много раз. — Я тогда работала редактором в издательстве «Прогресс».

— Но как вам удалось познакомиться с таким влиятельным человеком, как Леман?

— Это произошло на приеме у Пастернака в Переделкино. Я была редактором томика стихов Пастернака, которые он перевел. Там был и Леман.

— В 1962 году? Пастернак, должно быть, был уже очень стар…

— О да… Ему тогда было уже больше семидесяти.

— А что Леман делал тогда в Москве?

Соня на мгновенье запнулась, будто придумывая ответ.

— Я точно не знаю. Он приезжает в СССР время от времени.

Но Шарлотта уже уцепилась за всю эту информацию, и она уже не собиралась отступать.

— Вы были редактором книги Пастернака в 1962 году, так?

— Да, именно тогда, — ответила Соня. — Бориса Пастернака… Вы, американцы, знаете его как автора «Доктора Живаго», но вы почти не читаете его стихов. Вы, например, читали?

Вопрос неловко повис в воздухе.

— Да, я читала, — наконец ответила Шарлотта. — И я считаю их очень талантливыми и красивыми. И на меня произвело огромное впечатление, что вы работали с таким человеком.

— Он считается величайшим поэтом нашей страны.

— Да, но в 1962 году его уже не было в живых. Боюсь, вы перепутали даты. Он умер в 1960 году.

— Это все было так давно, — тихо произнесла Соня. — Извините, возможно, я что-то уже забыла.

Но Шарлотта была уверена, что женщина сказала ей неправду.

37 Чикаго

Стоун приехал в Чикаго днем. Он был совершенно измучен постоянным напряжением и устал.

Бумаги из архива Лемана привели его к Армитиджу. Там же, в бумагах, он встречал и фамилию Пога.

Чарли пытался найти адрес Пога в телефонном справочнике, но там его номера не было.

Должно же быть какое-то решение!

Чарли купил в кафе аэропорта чашку кофе и пластикового вкуса бутерброд, который он медленно и задумчиво сжевал. Ему нужна была помощь специалиста, и он даже знал, у кого может ее получить. Имя всплыло как-то само по себе из глубин памяти в тот самый момент, когда он решил ехать в Чикаго. Именно там жила женщина, которую он знал со студенческих пор. Это была подруга Шарлотты, Паула Сингер, юрист. Точнее, она была помощником прокурора штата. А это значило, что она работала в контакте с чикагской полицией. Возможно, она могла бы помочь ему узнать нужный телефонный номер.

Паула жила в одной комнате с Шарлоттой в общежитии колледжа и дружила с ними обоими. Однажды, лет пять-шесть назад, она несколько недель жила в их нью-йоркской квартире: у нее была какая-то трагедия на личной почве, и она нуждалась в утешении и дружеской поддержке.

Ее помощь была бы неоценима, если бы она согласилась помочь. У нее, возможно, можно было бы остановиться на ночь.

Ее имени не было ни в его адресной книге, ни в досье: она не числилась среди его друзей. По крайней мере, одну ночь он мог провести у нее спокойно.

Стоун инстинктивно подозрительно осмотрел кафе. Он очень рассчитывал на помощь Паулы и ни в коем случае не должен был допустить, чтобы они выследили его на пути к ней. Слава Богу, найти ее оказалось несложно. Номер ее телефона был в телефонном справочнике. Она жила в северной части Чикаго, на Барри-стрит, населенной в основном молодыми и преуспевающими людьми. Когда Стоун днем приехал туда, ее, конечно, не оказалось дома. Ему пришлось подождать. Он долго сидел в кафе, пока официантка не дала ему понять, что его присутствие тут дольше нежелательно.

Паула появилась только около девяти часов вечера. На ней был отличный деловой костюм, черное пальто и туфли спортивного стиля. В колледже она неизменно ходила в простом хлопчатобумажном свитере, вельветовой юбке и гамашах. Сейчас же она вся была просто пропитана высоким профессионализмом.

С трудом удерживая портфель и пачку газет, Паула вставила ключ в замок. Чарли стоял в темном углу, и она его не заметила.

— Паула, — тихо позвал Стоун.

Она вздрогнула и выронила портфель.

— Боже, кто тут?

— Чарли Стоун.

Она посмотрела в его сторону и наконец разглядела его.

— О Боже… Это ты… — Особого удовольствия в ее тоне он не услышал. Она явно была напугана. — Пожалуйста, не надо…

И тут он с ужасом понял, что происходит.

— Ты слышала… Паула, это ложь. Ты же меня знаешь. Ты должна мне помочь. — Он старался скрыть отчаяние, но оно прорвалось. — Помоги мне, Паула.

Она медленно отперла дверь и впустила его в квартиру.

— Ты что-нибудь ел?

— Нет.

— Ну-ка, дай я посмотрю, что у меня есть в холодильнике. — Ее первоначальный ужас сменился настороженным великодушием. Видимо, Чарли убедил ее в своей невиновности. Она даже сама предложила ему остаться у нее. — Вообще-то я дома не готовлю.

Кухня была крошечная, в стенке было проделано окошко для сервировки стола в комнате. У противоположной стены стояла стойка и высокие стулья. Все это напоминало Чарли обстановку шоу Мэри Тайлер Мур. Он стоял рядом с Паулой, стараясь не мешать ей скорбно смотреть в пустой холодильник. В конце концов она отыскала замороженный обед: цыпленка.

— Да, ничего особенного у меня, конечно, нет. Но я надеюсь, ты не откажешься разделить со мной этого цыпленка. — Паула включила микроволновую печь. Она старалась казаться спокойной, но была встревожена. — Выпьешь чего-нибудь? У меня, правда, ничего хорошего нет. Вина нет. Виски только.

— Отлично, Паула. Слушай, Паула, мне нужен номер телефона и адрес, которых нет в телефонной книжке. Завтра же утром. Ты ведь можешь это сделать?

Она налила ему и себе виски.

— Слушай, — неуверенно сказала она. — Я не знаю, как сказать… Я слышала о том, что случилось. Об убийстве, обо всем… Газеты пишут, что ты в бегах. Об этом все говорят.

Чарли заметил, что она старается стоять подальше от него.

— Надеюсь, ты не веришь всему этому?

— Я не знаю, что и думать. Если ты говоришь, что это вранье, то я поверю тебе. Но мне нужны факты. Например, что ты сейчас делаешь? И почему ты здесь? Я так поняла, что ты тут прячешься.

— Только одну-две ночи, — ответил Стоун. — Только до тех пор, пока я найду одного человека. Я не хочу доставлять тебе особых хлопот. Поверь мне. Но о тебе неизвестно как об одном из моих друзей…

— Спасибо.

— Да нет, я не это хотел сказать. Ну, ты меня поняла.

— Да. Но от кого ты скрываешься? Что же на самом деле произошло, Чарли?

Загудела микроволновая печь. Паула вынула поднос с курицей. От мяса поднимался ароматный пар. Девушка аккуратно разделила мясо на две половины, порцию для Чарли положила на тарелку, сама же принялась есть с подноса. Они ели, запивая еду виски и сидя очень близко друг к другу, почти касаясь друг друга коленями.

Он не сказал ей о том, что работал в «Парнасе», в ЦРУ. Она была уверена, что он служащий госдепартамента США, и Чарли не стал разубеждать ее. Его рассказ был сильно смягчен, но и в таком виде он потряс девушку до глубины души. Что-то в ней изменилось. Она говорила теперь тихо, голос ее дрожал от злости. Она перестала есть и смотрела на Чарли.

— Боже… Если все это правда, то это просто кошмар…

Чарли, глядя в стакан с виски, кивнул.

— Стоун, я узнаю телефон. У меня есть знакомый. Один из полицейских, с которым я однажды работала на снятии свидетельских показаний. Очень серьезное было дело… Вождение в пьяном виде. Ну так вот, он отличный парень. И ради меня в лепешку разобьется, я думаю.

— Это отлично.

— Да… Женат, имеет восьмерых детей. Так что не так уж и отлично. У него друг работает на телефонной станции, если хочешь знать. Сейчас все полицейские стараются обходить всю эту бумажную канитель с запросами и т. д. и т. п. Все это дерьмо.

Стоун, позволив себе слегка расслабиться, улыбнулся. Эх, старушка Паула все такая же грубиянка. В колледже она была прямой, бескомпромиссной и зачастую довольно обидно язвила. В юности она была совершенно бесполой. Теперь она сильно изменилась, но осталась такой же прямолинейной. Двенадцать лет назад это была толстушка с пухлыми щеками, карими глазами и длинными каштановыми волосами. Теперь она была намного худее, волосы были коротко подстрижены и мягко лежали вокруг лица. Она превратилась в привлекательную и очень сексуальную женщину.

— Слушай, Паула, а тебе нравится твоя работа?

— Да, Стоун, мне она нравится. Мне очень нравится зарабатывать двадцатую часть того, что имеют мои друзья, занимающиеся частной практикой, — ответила она. Но тут же смягчилась и продолжила: — Но я действительно люблю ее. Очень.

— Ты, наверное, много работаешь.

— Да уж, черт побери. Иногда просто мозгами можно двинуться. Едва успеваю опрашивать свидетелей. У прокурора штата несколько помощников. А что мы можем? Обвинение? Черта с два! Если ты точно знаешь, что мерзавец виновен, но доказательств недостаточно — все, забудь об этом. Можешь быть свободен.

Чарли слушал ее с улыбкой. Он понимал, что она старается отвлечь его от печальных мыслей.

— А кроме того, это место… где я работаю… сильно смахивает на концлагерь. Точно. Огромное и ужасное здание криминального суда на 29-й улице. Металлодетекторы, охранники с оружием, направленным на тебя с вышек.

— Мило. Но ты же не идешь против совести, Паула? Ты приносишь пользу. Я имею в виду, ты же не защищаешь корпорации, сбрасывающие отходы в реки?

Паула преувеличенно печально вздохнула.

— Приходится иногда. Ты же знаешь меня, я вечно лезу на рожон. Не так давно я взялась за одно дело. Вопреки совету судьи, вопреки всем. Мой босс советовал мне отступиться. Деревня Патрицио, штат Иллинойс. Изнасилование. Местный судья обвинялся в изнасиловании тринадцатилетней девочки. И, черт побери, он действительно сделал это, Чарли. Я точно знаю. Но у чертова судьи масса друзей-«шишек». И все эти большие люди свидетельствовали в его пользу, включая мэра и даже епископа. Шеф советовал мне подвести дело под какое-то более мягкое обвинение… под оскорбление действием, например. Чтобы избежать безнадежного процесса. Он считал, что у нас не слишком сильные доказательства, что присяжные не примут их. И я так и сделала. Понимаешь? Я сделала все, чтобы только упрятать этого мерзавца за решетку. Я сказала присяжным, что они должны дать мне теперь то, что я прошу.

— И?

— И я проиграла.

— Мне очень жаль…

— Да, мне тоже. — Паула вновь наполнила стаканы. — Слушай, а как там Шарлотта? Она, кажется, сделала неплохую карьеру? Телевизор нельзя включить, не увидев ее репортажа.

— Да, это так.

— И вы… Не знаю, как сказать, но, когда я разговаривала с ней год назад, она…

— Мы живем врозь, Паула. Но мы все еще женаты, я надеюсь.

— Я рада это слышать, — сказала она, хотя и не очень убедительным тоном. — Кто бы мог подумать, что она окажется таким молодцом… Ты знаешь, о чем я. — Она медленно покачала головой.

— Да, она действительно молодец.

В ее комплиментах Шарлотте была какая-то двусмысленность. Неужели они все еще были соперницами?

По мере того, как виски разливалось по пустому желудку Стоуна, он находил Паулу все привлекательней и привлекательней. И он подозревал, что она чувствует то же самое по отношению к нему. Вполне возможно, он всегда нравился ей.

— А знаешь, — сказала она, делая большой глоток виски, — когда вы в колледже занимались любовью, я ведь очень часто все слышала.

Она глядела на него вызывающе. Их лица разделяло лишь несколько дюймов. Не было ни малейшего сомнения, о чем она думала. Он приблизил свои губы к ее, она сделала то же. Они поцеловались. Минуту спустя она оторвалась от него и провела рукой по его голове.

— Мне всегда нравились твои кудри, — прошептала она.

— Я, кажется, начинаю их терять, — хрипло отозвался он. — Послушай, Паула… — Его ноздри улавливали аромат ее духов, что-то мускусно-коричное. Она скинула пиджак. Он видел ее большую грудь сквозь тонкую шелковую блузку. Соски торчали. Ему безумно захотелось увидеть ее голой. Это желание смутило его.

— Паула, мы не должны этого делать.

— Думаешь, Шарлотта живет там как монахиня? — прошептала Паула в самое ухо Чарли. Ее рука уже лежала на его возбужденном члене. В какой-то момент Чарли чуть не свалился со стула.

Он ничего не говорил, чувствуя вину и нерешительность, но, возвращая ей поцелуй, засунул язык глубоко ей в рот, ощущая его мягкость и тепло.

— Эй, Чарли, а я очень рада, что ты появился, — прошептала девушка. И они встали и пошли в другую комнату.

Подойдя к кровати, она расстегнула его ремень и опустила все еще холодную руку ему в трусы, на член. Он стоял, не дыша, и слышал ее тяжелое дыхание. Расстегнув ее блузку, он любовался ее возбужденными сосками, большими коричневыми дисками. Он прикоснулся к ним губами, чувствуя одновременно вину и огромное удовольствие, какого он уже давно не ощущал.

Первый секретарь посольства СССР в Вашингтоне, округ Колумбия, Александр Маларек приехал в свой офис необычно рано. Он налил себе чаю из старинного серебряного самовара, стоящего в углу кабинета, и сел за стол, чтобы просмотреть пришедшие из Москвы за ночь телеграммы.

Как советский резидент в США, он курировал все кагебистские операции в этой стране, которые теперь, во времена гласности, сводились к получению новых технологий. Ему помогали четыре других резидента в Нью-Йорке и Сан-Франциско.

Но последние недели он занимался делами, о которых его коллеги по КГБ никогда не знали.

Маларек не считал себя предателем. Он был верным слугой Советского государства: он любил свою страну и был верен ей. Да, он твердо верил, что помогал спасти свою великую Родину.

Но ему очень не нравились его американские коллеги, этот «Санктум». Они были слишком нерешительны в своем стремлении ввести своего человека в самый центр политической жизни в СССР.

Будучи резидентом, он управлял сетью нелегальных агентов, разбросанных про всей стране. Работа этих людей курировалась 8-м управлением КГБ, группой С, ответственной за организацию политических убийств и саботажей. Эти люди прошли очень серьезную подготовку в подмосковных центрах, получили подложные паспорта и были переброшены в США. Здесь они занимались какой-нибудь скромной работой и время от времени встречались со связными из Москвы. Эти люди обходились управлению очень дорого, и использовать их приходилось очень осторожно. Зачастую под прикрытием деловых поездок они выполняли задания на Среднем Западе.

Некоторые из них работали сегодня не на КГБ, а на «секретариат». А это означало, что в случае необходимости они могли совершить и самое страшное. Убийство.

Во всем мире считается, что ни советские, ни американские агенты уже не прибегают к таким мерам. Собственно говоря, делается все возможное для того, чтобы избежать подобных акций. Ведь все боятся разоблачений, которые могут привести к серьезным политическим последствиям.

И все же убийства по политическим мотивам продолжаются. И с советской, и с американской стороны. Когда возможно, эту работу поручают доверенным лицам: служащим Кубинской службы безопасности или американским уголовникам. Но «секретариат», однако, не мог посвящать в свои дела посторонних. Ведь это была структура, существование которой тщательно скрывалось и от Вашингтона, и от Москвы, и от КГБ.

В половине девятого в дверь кабинета постучали. Пришел помощник Маларека по связям с общественностью, одновременно выполняющий обязанности ответственного за политическую разведку. Это был невысокий лысеющий человек с седыми усами. Звали его Семен Сергеев. Он был моложе Маларека на несколько лет, но всегда был как-то напуган и казался гораздо старше. Он тоже был членом «секретариата».

Сергеев был очень серьезен.

— Об Армитидже уже позаботились, — сообщил он, усаживаясь на стул.

— Все было сделано чисто?

Сергеев рассказал все подробнее, Маларек довольно улыбнулся хитроумию и ловкости операции.

Незадолго до этого Малареку стало известно, что заместитель госсекретаря Армитидж сделал запрос на одно секретное досье. Маларек быстро распорядился, и проблема была устранена с проворностью, которой он и не ожидал от своего агента.

Он немного помолчал, задумчиво поглаживая лацканы своего отличного американского твидового костюма.

— Какое именно досье запрашивал Армитидж? — наконец спросил он Сергеева.

— Досье агента ФБР в отставке Уоррена Пога.

Маларек удивленно поднял брови. Он узнал это имя, ведь он знал практически обо всех, кто хоть как-то был замешан в это дело.

— Возможно, наш объект попытается встретиться с этим человеком.

Сергеев ответил:

— «Санктум» не считает это обязательным, но возможности такой не исключает. Сегодня же там поставят наблюдателей.

— Наблюдателей будет недостаточно. Если этот человек каким-то образом встретится со Стоуном, его придется немедленно убрать. Даже если он уже с ним говорил. Но чтобы все было чисто. Ничто не должно указывать на нас.

Сергеев мерно кивал.

— Да, все будет сделано.

— И Стоун… — рассеянно продолжил Маларек, но не закончил и замолчал. Сергеев и так отлично знал, что многолетняя работа влиятельнейших людей двух супердержав не должна быть сведена к нулю одним-единственным отчаявшимся человеком, о месте нахождения которого на данный момент не было известно ровным счетом ничего.

38 Москва

Стефан Крамер собирался взорвать свою последнюю бомбу. Материалов, полученных им от Федорова, осталось на один раз. Сегодня у Стефана был свободный вечер, — как водитель «скорой помощи», он обычно работал по вечерам, — и они с Яковом сидели в убогой комнате в коммунальной квартире, собирая самую элементарную бомбу: несколько кусков динамита, подсоединенные к капсюлю-взрывателю. Фактически работал один Стефан, а Яков просто сидел рядом на софе.

Комната была очень простая и бедная: софа на старом синем половике, покрытая вытертым красным покрывалом стол, пара стульев. Стены были выкрашены в блеклый болотный цвет.

— Стефан, — вдруг сказал Яков, — мы делаем ошибку.

— Почему?

— С каждой бомбой возможность того, что нас схватят, возрастает колоссально. Милиция и так нас наверняка уже ищет.

— Если я буду так же осторожен…

— Нет, Стефан. Мы оба устали. А власти никак не реагируют. Никак. Абсолютно. Абрам все еще в психушке.

— Наберись терпения. Это же все не сразу делается.

Яков пожал плечами.

— Слушай, ты должен переехать с этой квартиры. Постарайся подыскать что-нибудь получше. У нас есть лишняя комната, ты же знаешь. Ты бы мог опять переехать к нам…

— Политбюро медленно соображает, — продолжил Стефан. — Они же должны иметь время переругаться между собой. И надо послать им еще одно письмо. Но я думаю, что мы не должны угрожать им выходом на улицу со своими требованиями. Мне кажется, что в этом случае возможность освобождения Абрама только снижается. Пусть все будет в секрете, вот тогда правительство будет бояться огласки.

— Не знаю… — проговорил Яков.

— Отличная получилась бомба, — заявил Стефан, показывая отцу только что сделанный механизм.

Но Яков покачал головой и сказал:

— У меня очень плохие предчувствия.

В тот же день, ближе к вечеру, одетый в рабочий синий комбинезон, позаимствованный им у соседа, Стефан пересек площадь Свердлова и подошел к боковому входу огромного здания с портиком — Большого театра. Входов было много, днем они не охранялись. Стефан вошел в один из них. В синем комбинезоне и простом сером пальто он был похож на курьера и никого не заинтересовал. В руках он нес картонную коробку с пачкой бумаг, которые могли показаться новыми программками. На самом же деле это были бракованные бланки, которые он только что подобрал у одной из урн.

— Мне нужны актерские уборные, — грубовато обратился он к проходившему мимо него по коридору человеку. — Можете показать, где это?

Тот рассказал, и очень скоро Стефан нашел холл, из которого множество дверей вели в гримерные. Вокруг никого не было видно, и Крамер начал одну за другой открывать эти двери. Если бы его кто-нибудь засек за этим делом, он бы сказал, что ему надо отдать коробку администратору, которого он никак не может найти. Вторая же дверь была незаперта, в комнате никого не было. Стефан быстро обыскал гримерную, и очень скоро его сердце екнуло: он обнаружил то, что искал. На маленьком столике лежал служебный пропуск одной из балерин: маленькая красная книжечка с золотым гербом. Крамер быстро засунул ее в карман, схватил свою коробку с бланками и вышел в холл. Мимо, не обратив на него ни малейшего внимания, прошли две балерины в пачках и пуантах. Часть операции прошла успешно, и это было неудивительно. Артисты в гримерных не слишком аккуратны со своими документами.

В тот же вечер Стефан пришел к Большому театру опять.

Бомба, принесенная им, была не очень мощная, но в огромном театре она, конечно, наделает много шуму. Она была маленькая, всего два сантиметра на восемь, поэтому Крамер без труда спрятал ее в большом букете, завернутом в целлофан.

Конечно, при детальном рассмотрении ее было бы совсем не сложно обнаружить, но Стефан рассчитал все так, что времени для этого ни у кого не будет. Ему поможет служебный пропуск: он будет действовать как служащий театра, которому поручили вручить букет какому-нибудь важному чиновнику. Скажем, презент от директора театра.

По вечерам Большой театр сказочно освещен, его портик сияет янтарными огнями. Над главным входом с восемью колоннами установлена прекрасная статуя Аполлона в колеснице. Войдя в здание, зритель попадает в роскошный зал, отделанный золотом и бархатом, рассчитанный на три тысячи мест.

Простые русские люди редко попадают на представления в Большом театре. Для этого они должны часами стоять в длинной очереди, ожидая, что с какого-нибудь билета снимут бронь. Поэтому зрительская аудитория состоит в основном из иностранных дипломатов и высокопоставленных советских чиновников: членов ЦК, Верховного Совета СССР, КГБ, народных депутатов. Очень часто театральные ложи занимают семьи членов Политбюро.

На улице было холодно, шел дождь. Стефан сидел в машине до тех пор, пока толпа перед входом рассеялась. Наконец прошли даже опоздавшие. Он вышел из автомобиля. На Стефане был все тот же синий комбинезон, в руках он нес большой букет. Подойдя ко входу, он предъявил служебный театральный пропуск толстой женщине, сидевшей на стуле у двери. К счастью, на таких документах не бывает фотографий.

За несколько минут до этого, еще сидя в машине, он установил взрыватель. Не возиться же с ним на глазах у изумленной публики в холле. Стефан высчитал, что теперь у него есть десять минут. Ровно через десять минут букет взорвется. Он рассчитывал потратить одну минуту на проход в театре и две — на то, чтобы найти место, где оставить букет. В идеале он задумал положить бомбу в одну из пустых зарезервированных лож какого-нибудь запаздывающего босса. Такие места чаще всего были, хотя билет купить было практически невозможно. И одну минуту Стефан оставлял себе для того, чтобы смотаться из театра. И тут произойдет взрыв.

Но женщина со свиноподобным лицом нахмурилась.

— Задержитесь-ка, — подозрительно приказала она. — Для кого цветы?

Стефан ответил грубым тоном человека с самого дна общества.

— Для одной большой задницы из министерства. Я почем знаю. Он, по-моему, хочет всучить его приме-балерине после спектакля.

Как любая бабуля, эта была просто помешана на соблюдении правил. Она спросила:

— А почему ты не воспользовался черным ходом?

Стефан посмотрел на нее. Прошла уже почти минута. Скорее же, старая сука, ну, скорее! Или мы оба взлетим на воздух!

— Слушайте, я тороплюсь, — сказал он. — Этот человек заказал цветы еще вчера, понимаете?

Старуха медленно погрозила ему толстым пальцем и медленно пошла к другой билетерше, посоветоваться, как поступить.

Сердце его бешено колотилось. Он почти физически ощущал, как кислота внутри бомбы проедает путь к проволочке, укрепленной на расстоянии волоска от взрывателя.

— Ну ладно, проходи, — наконец разрешила старуха.

Стефан быстро прошел через главный вход, поднялся на два этажа по покрытым дорожкой ступеням и подошел к первой попавшейся ложе. Заперто!

Конечно! Он не учел одной важной детали: если ложа не занята, ее просто не отпирают! И теперь он стоял здесь, держа в руке бомбу, которая должна была взорваться через пару минут.

Он в отчаянии побродил по холлу и дернул за ручку соседней двери. В этой ложе было полно людей: хорошо одетый мужчина, его толстая жена и трое прилизанных детей. Крамер, надеясь, что они его не заметили, захлопнул дверь. Он побежал к следующей ложе, затем к следующей, еще к одной…

Только пятая дверь оказалась незапертой… и, слава Богу, в ложе никого не было! Очевидно, человек, заказавший ее, предупредил администрацию о своем опоздании, и они держали места наготове. Стефан встал на колени, подсунул букет под кресло и закрыл дверь. Он бежал вниз по ближайшей лестнице, сердце его билось с такой силой, что он боялся потерять сознание.

Он думал о том, что должен как можно скорее выбраться отсюда. Но бежать было нельзя. Это возбудит подозрение окружающих. Он должен спокойно подойти к выходу и пройти мимо одной из старух. Боже, помоги! Стефан молился, хотя не делал этого уже очень давно.

Вот он, выход! У двери на складных железных стульчиках сидели две бабки. И в тот момент, когда он кивнул им, Стефан услышал ужасающий взрыв в зале театра. За ним послышались крики ужаса, страшный шум, визг.

Он не мог больше сдерживать себя. Проскочив через двери, Крамер вылетел на улицу. За спиной он слышал крики старух, но, не оборачиваясь, подбежал к машине, сел в нее и влился в вечерний поток машин.

39 Чикаго

Уоррен Пог был вполне доволен своей жизнью. Раньше он всегда страшно боялся отставки. То, что ему когда-то придется остаться без дела, пугало его. Но, как оказалось, отставка — не такая уж плохая вещь. Он прослужил в ФБР сорок четыре года, и они, оценив это, дали ему довольно большую пенсию.

Другие его друзья-пенсионеры сидели по домам и смотрели телевизор. И постоянно на что-нибудь жаловались. Но Пог вел очень деятельный образ жизни. Он сейчас был активнее, чем когда-либо. Его жена Фрэн тоже раньше страшно боялась этого времени, но теперь и она была довольна. Муж ухаживал за лужайкой перед домом, работал в саду и вообще содержал в большом порядке их дворик на Моцарт-стрит, в самой северной части Чикаго. Этот район назывался Роджерс-парк. Кроме того, Уоррен играл в гольф и даже начал заниматься теннисом.

А еще он летал. Во время второй мировой войны Пог служил в авиации и на всю жизнь влюбился в самолеты. Это было сорок лет назад. А теперь, уволившись из ФБР, он скинулся с друзьями и купил одномоторный четырехместный «Пайпер эрроу».

И раз в неделю, по субботам, он на нем летал. А сегодня как раз и была суббота. Значит, пришло его время. Пора. Он позвонил в службу контроля за воздушными линиями и заказал взлетно-посадочную полосу.

Пог поднял самолет на высоту двадцати пяти тысяч футов, резко повернул направо, еще раз направо, еще раз. Полный круг. Внимательно наблюдая за стрелками высотомера, он снизил высоту и спланировал вниз. За секунду до приземления Пог приподнял нос машины, поэтому задние колеса коснулись земли первыми.

«Чистая посадка», — удовлетворенно подумал он. Введя самолет в ангар, Пог аккуратно поставил машину нос в нос, крыло в крыло с другими. Выключив мотор и все приборы, он вылез на землю.

Он думал о своей единственной дочери Лори. Ей было уже тридцать два года, а она все еще не была замужем. Сегодня вечером она должна была приехать к ним на несколько дней, погостить. Он размышлял о том, сможет ли он наконец собраться с духом и сказать ей, что следует уже остепениться, найти мужа и завести семью.

Уходя из ангара, Пог попрощался с механиком Джимом и сел в машину. Полчаса спустя он был уже дома и поставил автомобиль в гараж.

Он подумал о том, что надо бы перекрыть крышу.

Пог был заядлым курильщиком. Его хриплый и низкий голос напомнил Чарли голос одного из персонажей шоу «Перри Мэнсон», хотя он никак не мог вспомнить, какого именно.

Бывшему агенту ФБР было на вид лет шестьдесят. Он был очень толст, над кожаным ремнем крышей нависал огромный живот. Его жена была маленькая и хрупкая женщина с пепельными волосами. Она спустилась к ним только на секунду: чтобы поздороваться, а затем снова поднялась на второй этаж смотреть телевизор. Дом Погов был крошечный, с аккуратной живой изгородью и лужайкой перед ним.

Паула узнала телефон Пога первым делом, сразу, придя в офис. Она ушла из дому задолго до того, как Чарли вылез из постели. Возможно, потому, что оба они чувствовали неловкость за вчерашнее.

Затем Чарли позвонил Погу и наврал, что вместе с директором ФБР работает сейчас над книгой о самых великих подвигах этого ведомства. И он хочет встретиться с Погом. Стоун рассчитал все так, чтобы Пог не мог кому-нибудь перезвонить и уточнить все это, сказав, что через два часа у него самолет и что разговор не займет у бывшего агента ФБР много времени. И, на его удивление, Пог согласился.

— Я согласен, — говорил он, широко улыбаясь, снимая целлофановую обертку с пачки «Мальборо» и вытаскивая сигарету, — при Гувере ФБР действительно было сборищем героев. Не чета нынешним толстозадым лодырям. Вы понимаете, что я имею в виду.

Стоун, дружелюбно улыбаясь, кивнул. Надо терпеть. Минут десять-пятнадцать придется терпеть это. Вот он сидит здесь и слушает разглагольствования человека, который много лет назад ездил в Москву шпионить за его отцом. Он же подтасовал свидетельства и отправил Элфрида Стоуна на федеральное судилище. А теперь Чарли приходится дружески болтать с этим мерзавцем, будто они были лучшими друзьями.

Наконец Чарли нашел возможность направить разговор в нужное ему русло. Он спросил между прочим, не помнит ли Пог деталей знаменитого дела Элфрида Стоуна. И не имел ли он чего-нибудь общего с этим делом.

— Не имел ли чего общего? — переспросил Пог. — Да я практически в одиночку его провернул!

— Я просто потрясен, — с улыбкой проговорил Стоун. «Вот сволочь!» — Так это вы засекли этого Стоуна на встрече с русской шпионкой в Москве?

Пог скромно потупил взгляд и ровно вздохнул.

— Да-а-а, — протянул он, озираясь, будто комната была полна взволнованными слушателями, и делая жест дешевого оратора. — Я занимался почти восьмьюстами дел. А об этом я помню все до мельчайших подробностей. Именно благодаря ему я превратился из простого полицейского в довольно большого человека. Я входил тогда в группу шпионажа по СССР. Мы следили за коммунистической шпионской сетью, в которую входили Клаус Фачс, Розенберги, Элфрид Стоун, начиная с того времени, как расшифровали советские коды во время второй мировой войны. Я тогда только-только закончил университет. Как только мы получили сведения о том, что помощник Лемана едет в Москву, мне было приказано следовать за ним. Я должен был узнать, не встречался ли он в СССР с одной женщиной, с которой когда-то виделся его босс. — Пог улыбнулся, от его губ поднялся клуб сигаретного дыма. Хотя то, что он говорил, никакой тайной давно не было, вид у него был самый важный и таинственный. — Вам ведь известно, кто такой Уинтроп Леман?

— Да. Но вот кто такой Федор Дунаев?

Это имя Чарли встретил в одном из документов из архива Лемана. Пог когда-то допрашивал этого человека.

Бывший агент выдохнул большой клуб дыма и закашлялся сильным сухим кашлем.

Он смотрел на Чарли, застыв с сигаретой в руке. Десять, двадцать, тридцать секунд. Наконец он спросил:

— Кто вы такой?

— Я же вам сказал. Я…

— Кто вы такой?! — закричал Пог. — Не пишете вы никакой истории ФБР!

— Ладно, — спокойно сказал Стоун, не шевелясь. У него был пистолет. Будет ли умно вытащить его прямо сейчас? Пог может оказаться серьезным противником. — Ладно, вы правы. Я не пишу историю ФБР. Я извиняюсь, что пришел к вам под этим предлогом.

— Вы чертов федеральный…

— Я не федеральный. Я сын Элфрида Стоуна.

Лицо Пога исказилось. Он сломал одну сигарету в большой стеклянной пепельнице в форме звезды, сразу зажег другую.

— Только попробуйте что-нибудь мне сделать, — угрожающе произнес он.

— Я и не собираюсь. Поверьте мне, я понимаю, вы только выполняли свою работу. Я ни в чем не обвиняю вас.

— Проваливайте из моего дома! — прорычал Пог.

— Вы допрашивали человека по имени Федор Дунаев. Мне надо знать, кто этот человек. Он русский? Эмигрант? Перебежчик?

— Убирайтесь из моего дома! — прорычал Пог.

— Нет, пусть он останется.

Это сказала его жена. Она, крепко держась за перила, стояла на покрытой ковром лестнице. Чарли понял, что она давно уже слушает их разговор.

— Фрэн, иди к себе, — приказал Пог, тыкая в ее сторону сигаретой. — Это все не твое дело.

— Нет, Уоррен. Ты должен поговорить с этим человеком.

— Черт побери, Фрэн, ступай наверх! Это тебя не касается.

Жена Пога, все так же крепко держась за перила, начала медленно спускаться вниз.

— Нет, Уоррен, — повторила она. — Ты чувствуешь вину за дело Стоуна на протяжении многих лет. Ты ведь знаешь, его не за что было сажать в тюрьму. Но ты долгие годы держишь это в себе.

— Фрэн, — уже более мягко начал Пог.

Она перебила его:

— Ты ведь знаешь, что тогда, в пятидесятых, ты совершил страшную ошибку. Ты засадил в тюрьму невиновного. Это же противоречило твоим принципам. Тебе всегда было стыдно за это. Так рассчитайся же сейчас, Уоррен. Здесь сын этого несчастного человека. Уоррен, расскажи ему все, что он хочет знать!

— Фрэн, оставь нас, — попросил Пог.

Она так же медленно, как и спускалась, поднялась вверх по ступеням.

И Уоррен Пог, совершенно потерянный и разбитый, не глядя на Чарли, начал говорить:

— Федор Дунаев — это перебежчик из службы госбезопасности Сталина. Сейчас живет в Париже, — он говорил монотонно, будто сам процесс проникновения в давно похороненные в памяти дела и события был болезненным для него. — Не думаю, что то, что я вам рассказываю, как-нибудь поможет вам.

Час спустя потрясенный Чарли шел через Роджерс-парк. Засунув руку в карман, он удостоверился, что портативный магнитофон все еще лежит у него в кармане. Эта машинка «Harpa», которую он приобрел в Вашингтоне в магазине радиоэлектроники, была способна записывать разговор на довольно большом расстоянии на протяжении шести часов на одну и ту же кассету. Чарли тайком записал и показания Армитиджа, и рассказ Пога.

Теперь он должен ехать в Париж.

Пог сказал, что именно там живет русский эмигрант, который многое может рассказать о путче Берии. А эта старая история может пролить свет и на происходящее сейчас. Федору известны имена замешанных в путч людей и с русской, и с американской стороны. А люди эти сейчас, много лет спустя, снова собираются ввергнуть мир в хаос.

Дунаев служил в НКВД. Берия доверял ему настолько, что в 1953 году отправил его в Чикаго для того, чтобы тот забрал у Анны Зиновьевой важнейший документ.

Пог сказал, что у Берии было три самых верных агента. Один из них Дунаев. Второй был убит во время сталинских репрессий. Третий, по имени Осип Вышинский, говорят, до сих пор жил в СССР. Дунаев, зная, что дни его сочтены, эмигрировал сразу же после казни Берии.

Он должен увидеться с Дунаевым.

Город был покрыт плотным туманом. Даже на небольшом расстоянии фигуры казались искаженными и мистическими. Проходя мимо кинотеатра, Чарли что-то почувствовал или, точнее, что-то увидел боковым зрением: в тумане маячила какая-то фигура. Что-то в ней неуловимо было знакомо Стоуну: то ли силуэт, то ли повадка. И тут он понял, что за ним опять следят.

Да, они выследили его и в Чикаго.

Нет, о Боже! Только не это!

Нет!

Чарли ускорил шаг. Человек на противоположной стороне улицы, все так же почти невидимый, тоже пошел быстрее. Чарли свернул за угол, и мужчина начал переходить улицу, держась на расстоянии около ста ярдов. Где же он видел этого человека? Здоровый мужик с эспаньолкой, одет в черную кожаную куртку. Чарли видел его раньше. Он был в этом уверен.

Стоун опять завернул за угол, быстрым прыжком выскочил на аллею и прижался к каменной ограде. Преследователь будет здесь через пару секунд.

Тут внимание Чарли привлек блеск отломанной от стола железной ножки у него под ногами. Он быстро нагнулся и схватил ее здоровой рукой. Это была довольно тяжелая ножка от допотопного кухонного стола.

Сейчас!

Чарли, застав преследователя врасплох, с силой опустил железяку на его голову. Она, соскочив, ударилась о его плечо. Стоун бросился на него и сбил с ног. И в этот момент он понял, где видел этого человека.

В Кэмбридже.

Это был один из тех, кто убил его отца. Это был убийца.

Преследователь, медленно и вяло поднимаясь с земли, быстро засунул руку в карман куртки.

Стоуна вдруг охватила страшная ярость, и он с нечеловеческой силой бросился на убийцу своего отца. Но мужчина уже оправился, и Чарли получил сильный удар в лицо.

Почувствовав на губах вкус крови, Стоун начал молотить напавшего металлической ножкой по плечам. Тот старался сбить Чарли с ног, но у него это не получалось. В конце концов удар пришелся по самой макушке убийцы. Обезумевший, чувствуя на губах соленую жидкость, Стоун думал одно: «Это тебе за моего отца!»

Мужчина был мертв.

Тело лежало на земле аллеи, спрятанное от прохожих стеной и густым туманом. Лицо было залито кровью.

Чарли смотрел на него, все еще не веря своим глазам. Он убил человека.

Затем, засунув руку ему за пазуху, он нащупал кобуру с пистолетом «Лама М-87» с полным магазином. Чарли положил оружие себе в карман. В нагрудном кармане убитого он нашел бумажник. Открыв его, Стоун обнаружил фальшивые удостоверения: кредитные карточки и права на разные имена. В бумажнике оказалось и потайное отделение, проникнув в которое, Чарли достал маленькую пластиковую карточку с выбитым на ней телефонным номером. Им, конечно, пользовался убийца для связи с теми, кто его посылал. Телефон был вашингтонский, округ Колумбия.

Запачканными кровью руками Стоун засунул карточку в свой карман и побежал прочь.

40 Индианаполис

После ухода Стоуна Пог вытащил из кармана носовой платок и промокнул вспотевший лоб.

«О Боже, — подумал он, — куда же влип этот парень?»

Пог поднял трубку, позвонил в аэропорт и попросил Джима держать самолет «Пайпер» все время наготове, следить за прогнозами погоды и узнать, можно ли получить посадку в Индиане. Надо было спешить. Он должен был немедленно лететь в Индианаполис, штат Индиана.

Затем Пог набрал домашний номер Хэролда Бидуэлла, бывшего судьи Верховного суда. Несмотря на то, что Бидуэлл давно уже был на пенсии, он до сих пор пользовался большим уважением и оставался одним из наиболее влиятельных людей Америки. Даже сейчас, спустя пять лет с того дня, как он оставил работу, судья имел тесные связи практически со всеми более или менее значительными вашингтонскими чиновниками.

Судья Хэл Бидуэлл был утвержден на свою должность в Верховном суде тридцать пять лет назад благодаря тому, что молодой энергичный сотрудник ФБР Уоррен Пог раскопал компрометирующие материалы на всех соперников Бидуэлла.

В трубке послышался гудок… второй… третий.

Бидуэлл сразу разберется, в чем дело. Пог отлично понимал, что нарушает субординацию, звоня непосредственно судье, но дело было чрезвычайно серьезным.

— Ваша честь, — начал он, когда Бидуэлл наконец поднял трубку, — нам необходимо срочно встретиться. Я буду у вас в Индианаполисе, — он взглянул на часы, — через два часа.

— Что вы имеете в виду?

— Канал информации коррумпирован, — напряженно произнес Пог. — Нам всем угрожает серьезная опасность.

— Я пришлю за вами в аэропорт своего человека, — в густом баритоне Бидуэлла слышалась легкая дрожь.

Расписанная по минутам процедура подготовки к полету успокоила Пога. Это была настоящая литания, и собирающийся лететь должен был пройти через все этапы, ничего не упустив. По инструкции он был обязан постоянно сверять свои действия с отпечатанным перечнем действий. Даже если он знал все наизусть. Пога всегда успокаивала эта методичная процедура. А сейчас, когда его сердце билось слишком часто, он как никогда нуждался в этом. Ему нужна была ясная голова.

Пог внимательно осмотрел «Пайпер эрроу». Он делал это всегда, собираясь подняться в воздух: проверил двигатель, уровень масла, распределительный клапан. Затем он тщательно обследовал крылья: нет ли на них трещин или каких-то других повреждений. После этого был проведен детальный осмотр шин и резервуаров с горючим под обоими крыльями. Пог даже потряс самолет за хвост. Все было безукоризненно.

Основная и запасная батареи были заряжены. Пог залез в кабину и пристегнулся ремнем. Здесь он проверил рулевые механизмы, опробовал работу колес, педалей и штурвала и завел мотор сразу на четыре тысячи оборотов в минуту. Самолет задрожал. Давление было отличным. Устав от этой тряски, Пог снизил обороты. Раз, два, три… Он получал подлинное наслаждение, управляя машиной. Пог переключил двигатель с основного топливного бака на запасной. Мотор на секунду сбился, но это была нормальная реакция. С клапаном тоже все было в порядке, поэтому он решил взлетать, не выводя его из нейтрального положения.

С помощью радионавигационного оборудования Пог вызвал башню и запросил показания барометра, затем установил высотомер. Еще раз сверившись с полетной картой, он просмотрел лорановскую навигационную документацию, настроился на нужную длину волны и попросил разрешения вырулить на взлетную полосу.

Пог включил пропеллер, немного повернул рукоятку дросселя, надбавил оборотов и, поворачивая рукоятку дросселя все дальше и дальше, снял ногу с педали тормоза и почувствовал, как самолет накренился вперед. Машина, легко и приятно подпрыгивая, двинулась со скоростью семидесяти пяти миль в час по взлетно-посадочной полосе. Пог снял напряжение с носовой части, и самолет оторвался от земли.

Полет начался.

Машина поднималась все выше и выше, и по мере этого пилот снижал обороты. На высоте пяти тысяч футов мотор работал уже со скоростью трех тысяч оборотов в минуту.

Итак, секрет перестал быть секретом. Пог понятия не имел, как это могло случиться, но это случилось. Он подумал, знает ли человек, посетивший его, насколько опасно то, что он начал раскапывать.

Вдруг мысли Пога прервал характерный запах, идущий из носовой части самолета: запах перегрева, запах горячего масла. Но это невозможно! Он проверил все так тщательно! Как это могло случиться?

Вероятно, это всего лишь струя выброса. Пилот выглянул наружу через плексигласовое стекло. Нет, снаружи дыма не было. Он, во всяком случае, его не видел. Пог резко повел машину вверх, затем бросил вниз: хотел посмотреть, нет ли дымового шлейфа позади.

Так и есть. За самолетом тянулась полоса черно-синего дыма.

Мотор нагревался все сильнее. Но почему? Он пролетел несколько минут на одной и той же высоте, затем опустил машину до четырех футов. И тут Пог заметил, что температура мотора стала расти прямо на глазах. Взглянув на датчик, он с ужасом увидел, что уровень масла снизился уже до половины.

Неужели утечка? Он попытался обогатить смесь и еще раз уменьшил обороты и снизил скорость со ста шестидесяти до двадцати пяти миль в час. «О Боже! — про себя взмолился Пог. — Не делай этого! Не дай мне сдохнуть прямо сейчас!»

Он должен связаться с Бидуэллом, ему необходимо получить досье и документы. Пог вызвал по радио оператора. Он хотел дать ему по радио свой номер телефона и номер телефонного счета. Слава Богу, он может позвонить прямо из самолета.

— Вас слушают, — послышался обнадеживающий женский голос.

— Я хочу заказать разговор из самолета, — начал Пог.

В пригороде Индианаполиса, вдалеке от основной трассы, в одном из красивейших мест этого района размещалось поместье судьи Бидуэлла. Это был красивый особняк в грузинском стиле. Ровно в одиннадцать часов утра в дверь особняка позвонили.

Одетый в униформу дворецкий вышел на звонок и увидел на крыльце почтальона.

— Здесь проживает мистер Бидуэлл? — спросил тот.

— Да, это его дом, — ответил дворецкий. Это был дородный лысеющий мужчина лет пятидесяти пяти с большими седыми усами, в очках.

— Тут для него письмо с уведомлением, — сказал почтальон.

— Спасибо. Давайте его, я могу расписаться.

Почтальон, черноволосый парень, вошел в холл и на доске с прищепкой подал дворецкому конверт и уведомление.

Дворецкий склонился, чтобы поставить свою подпись на бланке.

— Я не вижу, — пробормотал он, — где я должен…

Но бедняга не закончил своей фразы.

Он захрипел на проволоке, которую почтальон набросил ему на шею. Петля затянулась. Язык старика вывалился, полные ужаса глаза вылезли из орбит, лицо окрасилось свекольным цветом и исказилось в неслышном крике отчаяния. Упав на мраморный пол, вдребезги разбились очки.

Почтальон, бросив труп в холле, закрыл за собой входную дверь.

Одетый в шелковый халат Бидуэлл уже полчаса, со времени звонка Пога, сидел на втором этаже в своем любимом кресле. Он был в ужасе и никак не мог унять дрожь.

Все выплыло наружу. Как же это могло случиться?

Зазвонил телефон. Бидуэлл поднялся, чтобы взять трубку, но его отвлек какой-то шум внизу.

— Рико! — позвал Бидуэлл.

Но это был не Рико. Это был незнакомый темноволосый парень в синих брюках и голубой рубашке. Почтальон.

Что происходит в доме?

— Что вам… — начал судья.

Почтальон вытащил револьвер и наставил на старика.

— Не двигаться! — скомандовал он. — Оставайтесь на месте, и я не причиню вам вреда. — Парень говорил с каким-то акцентом, Бидуэлл не мог понять, с каким именно.

— Что вам надо? — упавшим голосом спросил старик. — Берите все, что хотите, только не убивайте меня.

— Я хочу, — подходя ближе, сказал «почтальон», — чтобы вы приняли эти таблетки, — он протянул на ладони две таблетки.

— Нет!

— Не беспокойтесь, — произнес парень. — Это всего лишь димедрол, всего лишь отличное снотворное. Мне бы не хотелось в вас стрелять.

Бидуэлл в отчаянии мотал головой.

— Пожалуйста, не надо! Не надо!

Теперь пистолет был нацелен прямо ему в голову.

— Глотайте, — тихо скомандовал «почтальон». — Вы должны успокоиться. Откройте рот.

Бидуэлл повиновался. Парень положил обе таблетки ему на язык.

— Это яд, — успел проговорить старик прежде, чем проглотил их. — Где Рико?

— Это не яд, — успокаивающе сказал парень. — Я просто хочу, чтобы вы успокоились. Это приятный наркотик. А теперь откройте, пожалуйста, рот еще раз. Я хочу убедиться, что вы проглотили таблетки. — Он всунул пальцы Бидуэллу в рот и, пошевелив ими, успокоился. — Скоро лекарство начнет действовать. Откройте, пожалуйста, сейф. Пока вы еще в состоянии двигаться.

— У меня нет никакого сейфа.

— Следуйте за мной, пожалуйста, — приказал парень, держа пистолет у виска старика.

Судья медленно поднялся на ноги. «Почтальон» подвел его к одному из встроенных книжных шкафов за письменным столом и потянул за полку. Она выдвинулась, открыв при этом цифровой диск сейфа.

— Не врите мне больше, пожалуйста. Мне ведь также известно, что там спрятано. И если вы откажетесь, то я сам смогу открыть его. Так что избавьте меня от беспокойства.

Бидуэлл дрожащими пальцами нажал код. Первая попытка оказалась неудачной, сейф не открылся.

— Лучше больше не ошибайтесь, — предупредил парень. — Я отлично знаю, что после трех неудачных попыток сейф на час автоматически заклинивает. Так что прошу вас быть осторожнее.

Судья набрал код опять, на этот раз сейф открылся.

— Спасибо, — поблагодарил взломщик, подошел к стене и вытащил из углубления большой, толстый конверт из плотной бумаги. — Золото и бриллианты я оставлю вашим наследникам, заберу только это.

Теперь Бидуэлл понял все.

— Вы! — он с трудом шевелил губами. — Вы… один из… — Тут страшная мысль прошила его мозг, глаза сузились в страшной догадке. — Для моих наследников?!

— Мне кажется, вам пора принять ванну, судья Бидуэлл.

Бидуэлл только медленно качал головой, в его глазах застыл ужас.

Парень вывел старика из комнаты и, держа пистолет у его виска, повел через холл, в ванную.

Проходя мимо двери, Бидуэлл вдруг протянул руку и нажал на дубовый косяк.

«Почтальон», заметив это, улыбнулся и не стал ему мешать.

— Я отключил сигнализацию в доме, она не работает, — сказал он.

Они вошли в ванную комнату, в этот момент показавшуюся Бидуэллу слишком ярко освещенной. Белый кафель сиял ослепительными бликами. Парень подвел судью к закрытому крышкой унитазу и усадил на него. У Бидуэлла уже закрывались глаза.

Затем человек в униформе почтальона подошел к мраморной ванне с золочеными кранами и пустил воду на полную мощность. Сильная струя с шумом и плеском быстро наполнила резервуар.

Глаза старика уже почти закрылись.

— Что вы хотите? — простонал он слабым голосом, почти неслышным за ревом воды. — Я же сохранил секрет. Я никому никогда не сказал об этом ни слова. Вы все сумасшедшие… Я никому ничего не рассказывал.

Ванна наполнилась почти до половины. Парень начал раздевать беднягу: сначала шелковый халат, затем все остальное. Через несколько минут Бидуэлл был уже совершенно голым.

— Теперь полезайте в ванну.

Судья, тихонько всхлипывая, медленно выполнил приказ.

— Вода холодная, — проскрипел он.

— Ложитесь.

Бидуэлл лег. Его глаза уже ничего не выражали.

Парень закатал рукава, взял с туалетного столика большую губку и, положив ее старику на лицо, погрузил его голову в воду. Очень скоро пузырьки воздуха прекратились. Судья Бидуэлл был мертв.

— Спать в ванне ужасно опасно, — произнес убийца.

В самолете зазвонил телефон.

В тот момент, когда в громкоговорителе послышалось обнадеживающее потрескивание, Пог, бешено дернув за ручку, резко повысил скорость пропеллера и включил понижающую передачу. Он хотел увеличить мощность мотора при меньших оборотах. Безуспешно. Самолет перегревался все сильнее.

Теперь мотор работал все медленнее, затем и вовсе заглох. Наступила ужасающая тишина. Самолет начал падать. Пог дергал за стартер, но машина не заводилась.

А телефон все звонил.

Иисус и дева Мария!

Держи самолет! Удержи машину, сукин ты сын! Удержи ее!

Обращаясь к безмолвному радиопередатчику, бедняга начал молиться вслух.

— Боже, помоги, — повторил он несколько раз. — Боже, помоги! Боже, помоги! — Все тело его сковало страхом.

Телефон в доме Бидуэлла продолжал мягко звонить. Где же судья?

Теперь самолет летел над лесом. Пог поблагодарил Бога: можно было оказаться над городом, это был бы конец.

Машина плавно снижалась. Он увидел внизу автомагистраль, на которой можно было попробовать приземлиться.

Радиопередатчик упал на пол.

В громкоговорителе раздался голос телефонистки:

— Мне очень жаль, сэр, но ваш номер не отвечает.

Мысли теснились в голове Пога. Что же произошло? Он же все проверил перед полетом. Это же просто непостижимо!

Внизу, уже в паре сотен футов от него, тянулось шоссе. Ну, слава Богу, он спасен…

Но Пог не учел встречного ветра.

Он задохнулся воздухом и издал долгий страшный крик ужаса.

Сильным порывом ветра самолет отнесло резко вправо, прямо к мосту на магистрали, и ударило о бетонный береговой устой. Машина взорвалась, превратившись в огромный огненный шар.

За долю секунды до смерти Пог внезапно понял, почему все это случилось именно сейчас, в этот день и час.

41 Чикаго

Туман сгустился настолько, что Стоун видел не дальше, чем на двадцать футов вперед. Он сильно ослабел, но, дрожа от ужаса, продолжал без остановки бежать дальше и дальше от страшного места. Чарли не мог стереть из памяти ужасной картины: тело убийцы, распростертое на дорожке аллеи в нескольких кварталах от дома Уоррена Пога.

Окольными путями, чтобы убедиться, что за ним не следят, Стоун добежал до квартиры Паулы. Но вообще-то видимость была настолько плохой, что даже если бы кто-нибудь попытался преследовать его, Чарли без труда оторвался бы от этого человека.

Была суббота, значит, Паула должна была работать только до обеда. Когда пришел Стоун, она была уже дома. Девушка сразу заметила его изорванную одежду.

— Боже милостивый, Чарли, что, черт возьми, с тобой стряслось!

Чарли рассказал.

— О Боже… Ненормальный, ты же убил человека!

— Все открылось, Паула, — прошептал Стоун. — Насчет моего отца… все…

— Нам надо сваливать отсюда, из Чикаго, как можно быстрее.

— Нам? Нет уж, Паула, я не хочу, чтобы ты впутывалась в это дело.

— Я и не впутываюсь.

— Да черт возьми, Паула! — взорвался Стоун. — Мне вообще нельзя было подвергать тебя такой опасности!

— Чарли!..

— Я очень тщательно проверил. За мной никто не следил. Никто не знает, что я здесь. Поэтому никому и в голову не придет, что ты связана со мной. Ты будешь в безопасности, если мы будем действовать так же осторожно. А сейчас мне нужно улететь из Штатов. Я должен поговорить с одним парнем. Он живет в Париже. Похоже, он один может мне сейчас помочь. Ты сама знаешь, как я благодарен тебе за то, что ты для меня сделала, но…

— Стоун, — голос Паулы дрожал от злости, — ты сегодня никуда не полетишь. Из-за тумана самолеты не летают.

— О Боже, точно! Но я не могу оставаться в городе! Они непременно найдут меня…

— Слушай, в Торонто живут мои родители. Мы можем поехать туда на машине, а оттуда ты уже полетишь во Францию. Да черт побери, туда отлично добираться машиной. В любом случае лететь из Канады гораздо безопаснее, ты согласен?

Стоун медленно проговорил, размышляя вслух:

— Всем известно, что служба иммиграции и предоставления статуса гражданства США пропускает через компьютер данные о каждом человеке, въезжающем или выезжающем из страны. Поэтому так легко задержать любого выезжающего. Но почти никто не знает, что данные по Канаде в банк компьютера не закладываются…

— Ну вот, видишь. — Паула тихонько улыбнулась. — Кроме того, не забывай, они ищут не меня.

— Паула, пока ты со мной, ты в большой опасности. — Он, закусив губу, покачал головой: — Я не могу принять твое предложение. Я вовсе не хочу подвергать тебя такому риску.

— Слушай, прекрати меня унижать, черт тебя побери! — отрезала Паула. — Я пока еще в состоянии принимать решения самостоятельно, понял? Ты притаскиваешься в мой дом и начинаешь меня же поучать! — Она обняла его за талию и уже ласково произнесла: — Послушай, Чарли, я сама о себе позабочусь. Я вовсе не собираюсь умирать. Я еще очень многое должна сделать.

— Паула…

— Значит, так… Сегодня суббота. В случае необходимости я могу взять в понедельник выходной. Если мы сейчас выедем, то сегодня поздно вечером мы можем быть уже в Торонто.

Стоун, сам того не желая, улыбнулся ее энтузиазму.

— Ладно. Мне нужно посмотреть карту.

— Сейчас принесу.

— Слушай, Сингер, хочешь, скажу кое-что? Под скорлупой черствого профессионализма в тебе скрывается настоящий человек.

— Благодарствую, дяденька, — саркастически ответила Паула, ткнув Чарли в зад кулаком. — Премного благодарны.

Они сели в белую «ауди-фокс» Паулы, проехали по Ай-94 до Ай-96 и, повернув на север, помчались по берегу огромного озера Мичиган. Стоун, весь в синяках и ссадинах после драки на аллее, был не в состоянии вести машину, за руль села Паула. Чарли же, устроившись поудобнее, сразу уснул.

Несколько часов спустя Паула разбудила его.

— Где мы? — непонимающе промямлил он.

— Ты просил разбудить тебя, когда мы въедем в Мичиган. Слушай, ну ты и попутчик — прямо чудо. Я чуть головой о руль не бьюсь — так спать хочу. И даже радио не могу включить, боюсь разбудить несчастного раненого. Мы сейчас находимся чуть севернее места под названием… как оно, черт побери, называется… А, Милбург. Милбург, штат Мичиган.

— Сколько времени?

— Половина пятого. Вечера, не утра.

— Спасибо.

— А ты зачем встаешь? Спи.

Стоун вытянул из-под прищепки карту, несколько секунд внимательно изучал ее, затем сказал:

— Мы должны сделать крюк.

— Зачем это?

— Надо сделать остановку в районе… Ты там остановись, не сворачивай.

— Почему?

— Да это долго объяснять.

— А я умная женщина, Стоун. Я могу понять даже сложные объяснения.

Стоун молча посмотрел на карту. Через несколько секунд он сказал:

— Я объясню все позже. Обещаю тебе. А сейчас двигай на север, еще пятьдесят-шестьдесят миль. Хорошо?

— Но это не по дороге в Торонто.

— Я знаю.

— Слушай, а ты уже совсем проснулся? Способен со мной поговорить?

— Да, вполне.

Она помолчала секунду-другую, затем произнесла:

— Ладно, тогда начнем. Слушай, что происходит?

— Я расскажу тебе все потом, когда сам во всем разберусь, — только и позволил себе сказать Стоун.

Спустя немногим более часа они приехали в Гаскелл, небольшой городок на берегу озера Мичиган, как раз на границе округов Верен и Аллеган. На самой окраине города стоял маленький универсальный магазин при старомодной заправочной станции «Гудгальф».

— Останови здесь, пожалуйста, — попросил Стоун. — Мне надо кое-что купить.

Паула, бросив на него быстрый взгляд, подрулила поближе.

Через несколько минут Чарли вернулся с пачкой сигарет, коробком спичек «Огайо Блю-тип» и рулоном туалетной бумаги.

— Слушай, я забыл, ты куришь? — спросил он, прикуривая.

— Нет, — ответила она, сморщив от отвращения нос. — И я не знала, что ты куришь.

— Курил когда-то, а сейчас опять начну.

— А туалетная бумага зачем?

Стоун загадочно улыбнулся и, подойдя к багажнику, вытащил оттуда маленький дешевый чемодан, в который этим утром, еще в Чикаго, сложил кое-какую одежду и рюкзак. Затем, сняв один ботинок, он вытащил из-под стельки комок смятых чеков.

— Через… ну, скажем, через пару часов встретимся в пяти милях на север от этого места. Ты меня там подберешь.

— Да что, черт побери, происходит, Чарли?

— Остановись где-нибудь и подожди. Пообедай, займись чем-нибудь еще. Почитай, например. Встретимся через два часа.

— А как ты собираешься туда добираться? Пешком?

— Да ты об этом не беспокойся. Я буду там. И подожди, если я буду опаздывать.

Гаскелл — очень маленький городок на берегу озера Мичиган. Основным источником существования его жителей является рыболовство и рыбообрабатывающая промышленность. Озеро давало им все. Городок был настолько крошечный, что в нем даже не было бизнес-центра, только торговый центр «Уайт касл», банк и несколько зданий, в которых, похоже, размещались всевозможные офисы.

Недалеко от магистрали, вниз по узенькой улочке, Стоун увидел деревянный причал.

Окликнув какого-то прохожего, он спросил, где в этом городке можно остановиться. Тот указал на маленькую, уютную гостиницу, обшитую досками. Называлась она, конечно, «Гаскелл». Стоун, представившись владельцу своим настоящим именем, зарегистрировался в книге постояльцев, предъявив кредитную карточку. Владелец гостиницы сказал, что большинство номеров свободны. Так что у Чарли был широкий выбор.

Затягиваясь сигаретой, Стоун ответил:

— Да мне все равно. Ну, где поудобнее. Я, знаете ли, заядлый курильщик, и, если у вас есть какой-то специальный номер или…

— Да нет, у нас ничего такого нет, — сказал низенький лысоватый хозяин гостиницы. — Выбирайте любой номер, только не курите в постели. У нас такое правило, оно обязательно.

— Не беспокойтесь, — заверил его Стоун. Он осмотрелся и, увидев потертые ковры и старые вишневые панели, заметил: — А ваше заведение, похоже, не из последних.

— Спасибо, — владелец был явно польщен. — А вы к нам по делам, мистер Стоун? — По тому, как он это спросил, Чарли понял, что это не слишком частое явление в этом городишке, поэтому ответил:

— Да нет. Отдохнуть хочу. Ради собственного удовольствия, знаете ли. Последние несколько лет у меня выдались очень трудными.

— Ага… И вы приехали сюда, сбежали от проблем.

— В основном, да. Когда я был мальчишкой, отец часто привозил меня в эти края рыбачить. А в вашем городе есть где взять лодку напрокат?

— Ну, какой же город на озере без лодочной станции! Конечно. Вы можете взять лодку у Кэппа.

— Отлично. Если вы не возражаете, я прямо сейчас оформлю на себя номер и, возможно, мне удастся поехать на рыбалку уже сегодня вечером. Посмотрим, смогу ли я получить лодку прямо сейчас.

Лодочная станция Кэппа помещалась в ветхой лачуге на маленьком деревянном пирсе. Владелец станции, крупный краснолицый мужчина с грубыми чертами лица, видимо, уже закрывал свое заведение. Стоун с рюкзаком за спиной представился ему опять настоящим именем и изложил свою просьбу.

— Ясное дело, у меня есть лодки для рыбалки, — отвечал Кэпп. — Что вы конкретно хотите? У нас есть все, что угодно, начиная шестнадцатифутовым яликом и заканчивая стоодиннадцатифутовой шхуной. Есть пятидесятифутовый «Уиджек». Выдерживает двенадцать человек. Есть тридцатифутовый «Наути-Буой».

— Я возьму то, что поменьше. Нужна, конечно, моторка.

— «Сокол» подойдет?

— Сколько футов?

— Двадцать шесть. Специально для спортивного рыболовства. Выдерживает шестерых, а для одного — так просто клад. А вы один, что ли?

— Да. Сколько это будет стоить?

— Пятьдесят баксов в день, — было очевидно, что эту цену Кэпп взял просто из головы. Он тут же поспешил добавить: — Мы, конечно, снабжаем всем: удочками, катушками, подкормкой, даже наживкой. Я имею в виду, что вы, конечно, можете пользоваться своими собственными наживками, но мы снабжаем клиентов абсолютно всем.

— Ну что же, все отлично. Так я возьму лодку прямо сейчас, ладно?

— Сейчас?! Нет, парень, дела не будет. Ты, должно быть, умом тронулся. Ведь уже совсем темно.

— Я знаю. — Стоун опять повторил сказку о трудностях последних лет, о том, что ему просто необходимо порыбачить сегодня же, хотя бы часок, не больше. И кроме того, сто долларов в час — не такая уж плохая цена, верно?

Все еще мучимый сомнениями, владелец подвел Стоуна к краю пирса. «Сокол» оказался старым и потрепанным, но вполне подходящим яликом. Стоун проверил, есть ли в нем спасательный плот и жилет, затем тщательно осмотрел набор инструментов в поржавевшем ящике.

— Все на месте, — констатировал он.

— Все же мне бы не хотелось давать лодку на ночь глядя, — довольно грубо сказал вдруг Кэпп.

— Я считал, что мы уже все обсудили.

— Я же не знал, что вы вообще никакого представления об этом деле не имеете. А лодки эти принадлежат даже не мне, а моему другу. Я за них отвечаю, и я должен быть уверен, что ни одну из них не украдут.

— Но они же все, я уверен, застрахованы.

— Мне нужен залог.

Стоун вытащил из бумажника еще одну стодолларовую бумажку.

— Сойдет?

— Сойдет.

— А бензин в баке есть?

— Да бак полон на три четверти.

Чарли отвернул колпачок и заглянул в бак.

— Эй, парень, — вдруг сказал Кэпп, — окурок-то выкинь. Надо быть поосторожнее, бензин все-таки, не что-нибудь. Он, знаешь ли, иногда взрывается.

— О, извините, — произнес Стоун, выплевывая сигарету в воду. — Э, да тут бензина достаточно для того, чтобы доплыть до Канады и обратно, — пошутил он, затем снял трос со стального штыря на краю причала, вернулся на борт и включил зажигание. Мотор заработал, палуба завибрировала под ногами Чарли. Он снял со стены рюкзак и достал из него оранжевый жилет.

— Я через часок вернусь! — прокричал он владельцу станции, прикуривая очередную сигарету.

Включив мотор на полную мощность и подпрыгивая на волнах, Стоун сделал несколько больших кругов по озеру, с удовольствием ощущая мощь движения маленькой лодки. Уже через несколько минут берег исчез из виду. Чарли повернул руль направо и теперь вел «Сокол» вдоль береговой линии до тех пор, пока впереди, футах в пятистах, не увидел темное пятно выступающего из темноты леса. Тогда Стоун выключил мотор.

Воцарившаяся тишина была почти осязаема. С берега доносилось громкое кваканье жаб-быков. Стоун заметил, что в этом месте озеро было очень глубоким. С берега его лодка была не видна.

Сбросив на воду спасательный плот, Чарли понаблюдал, как он покачивается на волнах, привязанный к моторке тонкой бечевкой. Затем Стоун уложил весла на корме, поближе к плотику, расстегнул полотняный рюкзак и вытащил оттуда рулон туалетной бумаги и спички. Отвернув колпачок бензобака, он размотал в бак рулон бумаги, а остатком заткнул отверстие. Все получилось отлично. После этого Чарли достал из пачки сигарету и воткнул ее в бумагу так, что она торчала оттуда указующим перстом.

Затем он вытащил ее и прикурил. В темноте замерцал красный огонек. Стоун опять укрепил уже зажженную сигарету в рулоне горящим концом вверх.

Оставив рюкзак на палубе, он переполз через борт, забрал весла, погрузился в ледяную воду и подплыл к плоту. От резкой боли в израненной руке он чуть не закричал. Начало было не слишком удачным: он чуть не упал в воду вниз головой. Но очень скоро Чарли удалось выровнять ход и быстро и бесшумно отогнать плот подальше от лодки. Дело усложнялось еще и тем, что ему приходилось щадить больную руку. Несколько минут спустя плотик зашуршал по песку: берег.

Дрожа от холода в мокрых джинсах и свитере, Чарли вытащил плот на землю и, вытянув затычку, выпустил воздух. Если он рассчитал все правильно, то ему предстояло пробыть в промокшей одежде минут пятнадцать-двадцать. Вполне достаточно для того, чтобы сильно простудиться. В левой руке пульсировала сильная боль.

И тут неподалеку раздался оглушительный взрыв, ужасный грохот огласил округу, вода озарилась ярким светом. Быстро оглянувшись назад, Чарли увидел, что «Сокол» превратился в огненный шар, сияющий праздничный апельсин, освещающий гладкую поверхность озера неестественным свечением.

Стоун быстро пошел прочь, с трудом пробираясь сквозь заросли и таща в единственной здоровой руке весла и сдувающийся плот. Бег не согревал его, он дрожал всем телом. Неприятное чувство холода усугублялось страшной болью в левой руке, отдающейся где-то в мозгу.

Пробежав футов двести, Стоун увидел белый «ауди», стоящий на обочине шоссе под дуговой лампой у деревянного столика для пикников. Сидя в куполе света, Паула читала. Чарли изо всех сил рванул вперед, в тепло машины.

Слабеющей рукой, напугав девушку, он открыл дверцу. Паула смотрела на него с изумлением.

— Мне нужно положить кое-что в багажник.

— Чарли! Да что ты, черт побери, вытворяешь?

«Чарли Стоуна больше не существует», — подумал Стоун, но ничего не сказал.

42 Лэнгли, штат Вашингтон

Лес, многие мили отличного вирджинского леса — это все, что можно увидеть из окна кабинета директора ЦРУ в штаб-квартире в Лэнгли. «Какой прекрасный вид», — подумал Роджер Бейлис. Этот вид портили лишь маленькие круглые пластиковые приборы, похожие на хоккейные шайбы. Они были прикреплены на многих окнах здания и производили звуки, делающие невозможным подслушивание с помощью лазера разговоров, ведущихся в стенах этого учреждения.

За большим письменным столом со столешницей из белого мрамора сидел директор ЦРУ Тэд Темплтон. Роджер Бейлис нервно прохаживался у окна. Рядом с Темплтоном расположился его заместитель Рональд Сэндерс.

Четвертым человеком, находившимся в кабинете, был главный психолог ЦРУ, шестидесятидвухлетний Марвин Киттлсон. О Чарлзе Стоуне он знал все, кроме того, за что его сейчас преследуют. Это был маленький жилистый старик с лицом, изборожденным глубокими морщинами. Он был довольно груб в обращении с окружающими, но в присутствии начальства старался вести себя пристойно. В прошлом лейтенант ВМС США, Киттлсон получил отличное образование врача-психолога в Калифорнийском университете в Беркли и позже сделал себе имя, уже работая начальником отдела психологического подбора кадров для ЦРУ. Метод Киттлсона базировался, в основном, на его личных оценках людей. В кризисные времена директор Темплтон, да и президент США обращались к старику за анализом поведения лидеров, начиная с Горбачева и заканчивая Каддафи. В ЦРУ Киттлсона считали гением.

— На сегодняшний день все наши планы провалились, — говорил Темплтон. — Теперь-то, задним числом, стало очевидным, что нам следовало арестовать его сразу, а не использовать для того, чтобы он навел нас на других.

Все остальные в комнате слушали его, согласно кивая. Он обратился лично к Бейлису:

— А сейчас мы вообще потеряли его след. Ваша стратегия оказалась явно ошибочной.

Бейлис был задет за живое.

— Этот парень оказался гораздо более ловким и умелым, чем мы думали.

— Этот чертов Стоун спутал нам все карты! — взревел Темплтон. — Он просто сумасшедший! Вместо того, чтобы плюнуть на все это, он продолжает копать! — Он в недоумении покачал головой и проворчал: — Я просто отказываюсь это понимать.

— Тэд, а ты забыл, сколько времени нас водил за нос Эдвин Уилсон? — заметил Сэндерс. Дело Эдвина П. Уилсона считалось в анналах ЦРУ легендарным. Уилсон был агентом ЦРУ, продавшимся иностранным разведкам и замешанным в тайной торговле оружием для Каддафи. Ему удавалось скрываться от людей ЦРУ в течение четырех лет.

— Да, но ведь этот Стоун просто паршивый дилетант! — возразил директор. — И то, что он лучший аналитик управления, ровным счетом ни о чем не говорит! Он не проходил никакой подготовки как оперативник!

— Да, он дилетант, — согласился Сэндерс. — И он один, и силы явно неравные. Но он невероятно находчив и силен, как бык. Кроме того, он в отчаянии.

В отличие от Темплтона и Сэндерса психолог управления не был посвящен в попытку Бейлиса заманить Стоуна в ловушку. Но он был достаточно благоразумным человеком для того, чтобы не влезать в чужие дела и разговоры. Поэтому он только вежливо улыбнулся.

— Наши люди заложили данные о Стоуне во все компьютеры в аэропортах, включая международные линии, — мрачно произнес директор. — Если он попытается сесть на самолет США в любом городе на Западе, мы его прижмем. И, кроме того, его имя внесено в банк данных системы коммуникаций.

Система коммуникаций — это компьютеризированная система, применяемая для контроля всех пассажиров, въезжающих и выезжающих из страны.

Темплтон повернулся к Киттлсону.

— Нам бы хотелось услышать ваше мнение, Марвин. Дело в том, что человеку, о котором мы говорим, удалось скрыться не только от наших оперативников, но и от русских. Это совершенно не укладывается в голове.

— Это прекрасно укладывается в голове, господин директор, — ответил Киттлсон, вытаскивая из плотной папки несколько исписанных листков бумаги. — Если позволите, то я скажу вам, уважаемые, такую вещь: за всеми вашими компьютерами, за всеми вашими приборами для слежки, господа, вы забыли об одном очень важном моменте.

— О чем же? — прорычал Темплтон.

— Вы забыли о человеческом факторе. Я просмотрел все, написанное Стоуном, все аналитические выкладки по проблемам советской политики, сделанные им за время работы в «Парнасе» и до того. И я понял, что у него ум шахматиста. Он очень умен. И невероятно проницателен.

— Это нам отлично известно, — перебил его Сэндерс. — Но вряд ли это объясняет…

— Вы привлекли к его преследованию профессионалов, — пожав плечами, продолжал Киттлсон. — Но именно потому, что он не профи, Стоун действовал не по профессиональным законам, а по своему усмотрению. Поэтому-то он до сих пор ставит оперативников в тупик. Но, в отличие от других непрофессионалов, он, как вы все говорите, продолжает свое дело с удивительным упорством. Можно было бы сказать, что его действия просто безжалостны.

Бейлис кивнул.

Киттлсон продолжил:

— Я проанализировал все материалы на этого человека. И все, что я узнал о нем, об его личной жизни и истории его семьи, говорит о том, что этот парень становится чрезвычайно опасен.

Бывший четвертьзащитник «Нотр-Дам» шумно вздохнул, выражая свое презрение ко всей этой болтовне.

— Марвин… — начал было Темплтон, но Киттлсон продолжил свою речь:

— Я предлагаю следующее. Он — одиночка с сильной тягой к совершенству и полным неприятием жалости к самому себе. Из этого следует вывод, что механизм его действий основан на стремлении оправдать полученные недавно моральные и физические травмы, компенсировать их.

— Объяснитесь поподробнее, пожалуйста, — попросил Темплтон.

— Я полагаю, что действия Стоуна могут быть диагностированы как патологическая реакция на горе. Среди сотрудников секретных служб это довольно частое явление. Профессиональная проблема. Это проявляется в тех, кто занят такой работой.

— Ну, а дальше? — попробовал подогнать старика директор.

— Слушайте, — покачав головой, заметил Сэндерс, — все, что вы мне тут рассказали, означает лишь то, что этот парень доставит нам массу хлопот.

— Он становится совершено неуправляем и потому очень опасным, — уже с некоторым раздражением сказал Киттлсон. — Вместо того, чтобы предаться отчаянию и горю, он решает отомстить. И мстит. У него, вероятно, большие сложности с разграничением реальности и его фантазий. Поэтому его находчивость в этой борьбе неистощима. Он справится со своим горем только тогда, когда даст выход своей ярости. Послушайте, я вам скажу, что если бы мне предстояло написать учебник о механизме человеческого стремления убивать, я бы не нашел лучшего материала.

В этот момент зазвонил один из телефонов на столе директора. Темплтон быстро взял трубку и, внимательно выслушав сообщение, повернулся к Киттлсону.

— Вы оказались совершенно правы, Марвин. Стоун действительно вышел из-под контроля.

— А что случилось? — поинтересовался Бейлис.

— Они только что нашли одного из наших людей в Чикаго, в районе Роджерс-парк. Он мертв.

Бейлиса вдруг осенило, он даже подпрыгнул.

— Он пытался достать досье Армитиджа! Он в самом деле приходил навестить бывшего агента ФБР.

— Роджер, свяжитесь с Малареком, — приказал Темплтон. — Необходимо бросить на это дело все силы. Стоун явно еще где-то в этом районе. — Он взглянул на присутствующих и пробормотал: — Надеюсь, мы наконец-то нащупали его след.

43 Торонто

Завернутый в теплое одеяло, Чарли сразу уснул. Паула включила обогреватель на полную мощность, и постепенно Стоун согрелся. По 196-й магистрали они проехали в северном направлении и, достигнув Гранд Рэпидса, свернули на 96-ю улицу.

Затем белая «ауди» миновала пригород и въехала в Детройт, где Паула сделала короткую остановку для того, чтобы выпить кофе в гостинице «Рамада». Когда они прибыли на границу в Винзоре, штат Онтарио, была уже почти полночь.

— Чарли, проснись, — сказала Паула. — Пришло время становиться Бартолетами. — Она захватила с собой кредитные карточки и свидетельства о рождении своих соседей. Этих документов было вполне достаточно для нестрогих канадских таможенников. Стоун понимал, что пользоваться своим настоящим паспортом было бы крайне глупо, и в то же время он стремился не показывать поддельные документы без особой надобности.

Проверка не отняла у них много времени и была очень поверхностной. Агент по иммиграции только просмотрел предъявленные ему бумажки и поинтересовался о цели их визита.

— Мы хотим навестить мою мать, — объяснила Паула.

Этого объяснения было вполне достаточно. Их пропустили.

— Ты действительно считаешь, что они заложили на тебя данные в какой-то там компьютер? — спросила девушка, когда они, уже в полной безопасности, мчались вниз по четыреста первой авеню.

— Да, — ответил Чарли. — Теперь я в этом почти уверен.

Не сегодня-завтра о его «смерти», конечно, сообщат в городское управление полиции Гаскелла. Владелец лодочной станции Кэпп вспомнит парня по имени Стоун и, вернее всего, скажет, что предупреждал его о том, чтобы тот не вздумал курить у бензобака. И хозяин гостиницы, конечно, тоже не забудет о бедняге Стоуне. Смерть в результате несчастного случая быстро расследуют и зарегистрируют в полиции. Но поверят ли в нее те, кто его преследует? Возможно, только на время. Стоун узнает, когда все это начнется опять, но пока у него есть какое-то время для того, чтобы вздохнуть свободно.

— Чарли, — обратилась к нему Паула, когда они уже почти час ехали по дорогам Канады.

— Что?

— Слушай, я хочу тебе кое-что сказать. Насчет… насчет того, что мы с тобой переспали и всякое такое… — Она говорила медленно, явно стараясь перебороть смущение. — Я отлично знаю, что нам не следовало этого делать, но я не хочу, чтобы ты думал, что я о чем-нибудь жалею. Ладно?

Чарли кивнул.

Она помолчала несколько минут, затем продолжила:

— Но я хочу, чтобы ты знал… Я, знаешь ли, уже почти год ни с кем не спала.

Стоун опять кивнул.

— Мне не очень-то легко тебе об этом говорить, ты понимаешь это?

— Не спеши, — мягко сказал Чарли.

Возникла следующая пауза, затем она произнесла:

— Ты ведь знаешь о том случае с насильником, я ведь тебе рассказывала? Тот парень был, конечно, виноват. И я думаю, любой человек взбесился бы, а уж женщина и подавно. Но Боже мой, Чарли, в прошлом году на меня напали.

— Напали? Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что он, слава Богу, не успел ничего сделать. Но было очень близко к тому. Я поздно возвращалась с работы, и совсем недалеко от моего дома этот гад выскочил. — Она немного помолчала и продолжила: — Его спугнул какой-то прохожий.

— Паула…

— Знаешь, после этого случая я записалась в секцию восточных единоборств, чтобы быть способной защитить себя. Но эту проблему было решить легче всего. Гораздо сложнее было с сексом.

— Я понимаю…

— Нет, послушай. Я только хочу сказать… — Она не закончила свою мысль, но Стоун и так все понял. Он был тронут этим редким для Паулы проявлением слабости и нежности.

Они прибыли в Торонто в воскресенье на рассвете, в пять часов утра. Паула в дороге только дважды останавливалась выпить кофе.

Мать Паулы жила в районе Роуздейл в просторном старом кирпичном доме. Она спала, когда они приехали, но, ожидая их приезда, оставила ключ под половичком.

— Моя спальня совсем в другом конце дома от маминой комнаты. Мы будем совершенно одни, — прошептала Паула, когда они через гараж проходили в дом.

Они легли в широкую и удобную кровать Паулы и сразу уснули. А утром, проснувшись поздно, занялись любовью. Затем, по очереди приняв душ, они спустились вниз, на кухню. Паула поцеловала мать, Чарли поздоровался с ней, и они жадно уничтожили завтрак, приготовленный им Элеонорой Сингер.

После завтрака Стоун взял машину Паулы и поехал в торговый центр «Итон», чтобы купить новую одежду. Когда он через несколько часов вернулся, его невозможно было узнать.

Паула, увидев его, тихонько вскрикнула:

— Что ты с собой сделал? Где твои кудри?

В городе Чарли зашел в парикмахерскую и подстригся. Теперь у него на голове был «ежик». На носу красовались большие очки в толстой черной оправе. В довершение всего он вырядился в синюю рабочую одежду.

— Слушай, ты похож на дворника. Я имею в виду, на дворника, оставшегося без работы.

— На кого угодно, только бы не на мальчика для битья. Хотя должен признаться, что люди все понимают неправильно. На обратном пути я шел через парк, в котором тусовалась компания бритоголовых панков. Так вот, один из них, увидев меня, завопил: «Да здравствуют бритоголовые!»

— Я так понимаю, у тебя есть поддельный паспорт.

— Правильно понимаешь.

— А как же с фотографией? Ее же теперь придется менять.

— Да нет, паспортные агенты работают иначе. Как и все остальные, они смотрят, чтобы было сходство. Они сравнят мое лицо с фото и увидят, что это один и тот же человек. Просто сменил прическу и надел очки. А это нормальное явление, люди только и делают, что меняют прически и вообще свою внешность. Внешнее сходство есть, значит, паспорт мой. Но если они будут искать Чарльза Стоуна, то не смогут опознать меня ни по имени, ни по описанию. Ведь я выгляжу как десятки тысяч парней моего возраста.

Ближе в вечеру Стоун заказал билет в британской авиакомпании «Бритиш аэрлайн». Чарли отказался от мысли добираться до Парижа еще более окольными путями: через Атланту и Лондон, например. Он рассудил, что ему необходимо избегать американских аэропортов, где описание его внешности может быть заложено в компьютерную систему. А из Лондона он мог бы добраться до Парижа паромом, избежав проверки документов.

Перед отъездом в аэропорт Чарли отвел Паулу в сторону и подал ей полуавтоматический пистолет «Лама», который он забрал из кармана убитого им в Чикаго человека. Паула охнула, будто никогда в жизни не видела оружия, и яростно затрясла головой.

— Ну нет, парень. Я эту штуку ни за что в жизни в руки не возьму. Да я даже не знаю, как с ней обращаться.

— Возьми, Паула. Мне будет легче, если я буду знать, что у тебя есть пистолет.

Она посмотрела на него долгим взглядом и, поколебавшись, взяла оружие.

Приехав в аэропорт, Стоун подошел к киоску купить что-нибудь почитать в самолете и был потрясен информацией, помещенной на первой странице «Торонто». Это было сообщение о новом террористическом акте в Москве, на этот раз — в центре города, в Большом театре. Он сразу купил газету и, потрясенный, начал читать статью.

Возможно, это и есть начало переворота, о котором сообщал в своем донесении «Еж»? Может, серия взрывов, имитирующая вспышку терроризма, предваряет нападение решающих сил?

Он взглянул на часы, нашел телефонную будку и заказал разговор с Москвой.

С Шарлоттой.

В трубке раздавались шумы и помехи, какие-то потрескивания, которые наконец сменились равномерными гудками.

В номере Шарлотты зазвонил телефон. Был час ночи, вообще-то слишком поздно для звонка. Но позже может не представиться случая. Он должен узнать, что ей удалось выведать. Если она вообще что-то пыталась предпринять. Ничего, Шарлотта поймет.

Прозвучало с десяток сигналов. Наконец в трубке раздалось неразборчивое «алло».

Ее голос.

Чарли почувствовал, как что-то сжало его сердце.

— Это я, — прозвучал голос, отдавшись механическим эхом.

Нельзя называть своего имени: телефоны корреспондентов в Москве прослушиваются. Чарли это отлично знал.

Возникла долгая пауза. Наконец опять послышался ее хриплый ото сна, сексуальный и волнующий голос:

— О Боже… Ты откуда звонишь?

— Я… я в безопасности. Мне нужна твоя помощь.

Опять молчание. Оно продолжалось целую вечность.

Согласится ли она сделать ради него еще кое-что? Ведь ей, несомненно, известно, в каком отчаянном положении он сейчас очутился. Если кто-то и может ему помочь, то это она, Шарлотта. Она ведь работает в Москве. Но как много он может сказать по телефону? Как сделать их разговор безопасным? Надо, чтобы сказанное звучало натурально. Пусть даже это и озадачит подслушивающего, но чтобы Шарлотта поняла.

— Послушай… — начала она, но он прервал ее: у него не было времени. Чарли набрал в легкие воздуха и напролом вывалил бессвязный и странный набор взволнованных фраз.

— Хочу тебя кое о чем спросить. Что бы ты посоветовала посетить американцу: Оружейную палату в Кремле, Большой театр или прекрасную станцию метро «Проспект Мира»? Или стоит посмотреть все? Насколько я знаю, это отличные образцы архитектуры. А есть ли в них что-нибудь общее? Все три, конечно, захватывающее зрелище, да?

Шарлотта, крепко сжав в руке трубку, сидела в кровати, глядя на темную стену спальни. Что он хочет сказать? Где он? Как он? Неужели он не понимает, насколько опасен для нее этот звонок? Неужели он не знает, что ее телефон прослушивается? Она должна немедленно прекратить этот разговор.

Шарлотта почувствовала, как по ее щекам потекли горячие слезы, сердце ее сильно заколотилось… и она положила трубку на рычаг.

Чарли подождал ее ответа, не представляя, каким он будет. И вдруг — он даже вздрогнул. Он понял, что Шарлотта бросила трубку. Он стоял в телефонной будке. Стоял совершенно ошарашенный, беспомощно глядя в зал ожидания аэропорта. В его душе обида сменилась злостью, а злость — неверием.

Его попытка была напрасной.

Черт с ней. Черт с этой Шарлоттой.

Паула подошла вместе с Чарли к стойке британской авиакомпании. Стоун вытащил бумажник и заплатил за билет наличными. Места были только в первом классе. Проблема была, конечно, не в деньгах. Просто Чарли предпочел бы полет в более дешевом классе из-за того, что там проверка документов была чисто формальной.

— Ваш паспорт, пожалуйста, — потребовала кассирша, рыжеволосая девушка лет двадцати пяти.

Стоун подал ей документы Роберта Джила. Она тщательно их проверила и подняла глаза.

— Подождите минутку, — попросила она.

Чарли кивнул с приятной улыбкой на губах. Поймав обеспокоенный взгляд Паулы, он слегка передернул плечами, как бы говоря, что он сам ничего не понимает. Непонятно, что здесь, черт побери, происходит?

Кассирша скоро вернулась в сопровождении пожилого мужчины в мундире служащего британской авиакомпании. Приблизившись, он безразличным голосом спросил у Стоуна:

— Мистер Джил, у вас есть еще какие-нибудь документы, кроме паспорта?

Сердце Чарли учащенно забилось.

— Разумеется, — ответил он, быстро прикидывая в уме варианты причин происходящего. — А что, какие-нибудь проблемы?

— Нет, сэр, простая проверка.

Стоун подал ему водительские права Роберта Джила.

Служащий посмотрел документ и взглянул на Чарли.

— Все нормально, сэр. Приношу вам свои извинения, но мы обязаны проверять каждого, кто платит наличными. Полиция аэропорта.

— Нет проблем, — с наигранным весельем сказал Стоун. — На вашем месте я поступил бы так же.

Паула проводила Чарли на посадку. Он, увидев детекторы, реагирующие на металл, которыми в наши дни оборудованы практически все аэропорты мира, поблагодарил Бога за то, что решил не брать пистолет с собой. Чарли обнял Паулу и заметил, что в ее глазах блестят слезы.

— Эй, послушай, — сказал он, — я даже выразить не могу, как я тебе благодарен за то, что ты для меня сделала. Я хочу быть уверенным, что в будущем нас будет связывать с тобой какое-нибудь более приятное дело. И хочу знать, что с тобой все в порядке.

— А как я узнаю, что с тобой все в порядке? — спросила она, подходя вместе с ним к турникету.

— Ты только не пытайся ни в коем случае со мной связаться. Ни с кем обо мне не говори и вообще не рассказывай никому о том, что видела меня. Обещай мне это.

— Хорошо, обещаю. Но ты обязательно найди способ дать мне знать о себе.

— Ладно. Я буду пользоваться паролем. Благодаря ему ты будешь знать, что это я.

— Какой?

— «Гаскелл».

— Гаскелл?

— В честь города Гаскелла, штат Мичиган. Места, где в результате несчастного случая на моторке безвременно погиб парень по имени Чарли Стоун.

44 Гаскелл, штат Мичиган

Кафе «Съешь-ка пончик» в Гаскелле, штат Мичиган, славилось своими глазированными пончиками на пахте. Кофе здесь подавали самый обычный, но на него хозяйке кафе Милли Окан тоже никто не жаловался.

В начале одиннадцатого утра над тарелкой с недоеденными пончиками сидели шеф гаскеллской полиции Рэнди Джерджерсон и двое полицейских. Джерджерсон съел уже три пирожных, а сейчас он был поглощен красочным репортажем о вчерашнем матче баскетбольного чемпионата округа в гаскеллской «Меркури».

Это был крупный мужчина с огромным животом и подбородком, едва отделяющим круглое лицо от жировых складок шеи. Ему было сорок семь лет; последние три года он и его жена Уэнди жили врозь. Они были разведены. Он вспоминал о ней каждый день и благодарил Бога за то, что теперь живет один.

— Милли, — позвал он, не отрываясь от чтения, — как насчет добавки кофейку?

— Сию секунду, Рэнди, — отозвалась Милли Окан. Выхватив стеклянный кофейник из кофеварки, она наклонила его над чашкой Джерджерсона.

В этот момент в рации шефа послышались сигналы вызова на связь.

— Вот черт, — выругался Рэнди, с вожделением взглянув на дымящийся кофе.

Ко времени его прибытия на лодочную станцию картина была уже практически ясна. Фредди Кэпп сообщил заместителю шефа полиции Уиллу Кунцу о том, что одна из его моторок взорвалась на озере. Вместе с каким-то придурком.

Эту информацию подтверждала береговая охрана. Было понятно, что, вернее всего, имел место самый обычный несчастный случай. Фредди, например, вспомнил, что парень, сказавший, что лодка нужна ему всего на часок, был заядлым курильщиком. Вероятно, он просто-напросто взорвал самого себя.

Чертов туристишка, он притащился из Чикаго. Раздраженно вздохнув, Джерджерсон позвонил Кэппу сам. Тот сообщил ему имя взорвавшегося бедолаги, переписанное им из водительских прав при сдаче лодки внаем. Затем Джерджерсон спустился к озеру, на место происшествия. Там на поверхности воды покачивались обгоревшие куски дерева и металла. Лодка сгорела дотла еще до того, как приехала пожарная машина. Этот парень, Чарльз Стоун, явно нечаянно взорвал бензобак. «Туда ему и дорога», — подумал шеф гаскеллской полиции и сплюнул в озеро.

В начале двенадцатого Джерджерсон опросил Руфь и Генри Кауэлл, владельцев отеля «Гаскелл», и взял у них данные о Стоуне, списанные с его кредитной карточки. Теперь он собрал количество информации, достаточное для того, чтобы сообщить о происшествии начальству. Как раз эту часть работы он ненавидел больше всего.

Шеф уже поднял трубку, чтобы позвонить в Нью-Йорк… и положил ее обратно, испытывая отвращение к предстоящему разговору.

— Уилли, — сказал он своему заместителю, — запроси-ка данные об этом парне в компьютере НЦКИ.

Он имел в виду Национальный центр криминальной информации. В компьютер центра вводилась информация обо всех осужденных и находящихся в розыске опасных преступниках. Это, конечно, не тот случай, но делать это надо было обязательно. Таков порядок.

Джерджерсон развалился в кресле, чтобы насладиться виноградной содовой и разгадыванием кроссворда. Но, как только он начал ломать голову над словом из трех букв, означающим шелковый восточный пояс, его окликнул заместитель.

— Что ты говоришь, Уилли?

— Тревога, Рэнди! Боже милостивый, этот парень в розыске! Его разыскивает ФБР! Он обвиняется в государственной измене! Да он разыскивается практически всеми федеральными агентствами страны!

— Ну, так мы для них его нашли, Уилл. Он лежит на дне озера в двадцати тысячах кусочках обугленного мяса. Мерзавец явно хотел смыться в Канаду. Он, видимо, боялся, что на границе его схватят, а вместо этого взлетел на воздух. — Он фыркнул. — Уилл, отправь телеграмму в Нью-Йорк.