Глава 7

Борис побежал дальше, за ним дружинники. Дорожка спускалась к берегу у воды на узкой песчаной полоске лежит человек. Борис остановился, присел на корточки. Человек громко застонал. Это был молодой парень с вьющимися волосами, одетый в черную матерчатую куртку и желтую майку. Он беспокойно заворочался, перевернулся на спину, зажимая ладонями рану на животе. Слава Богу, это не пуля. Разрез продольный, лезвие полоснуло сверху вниз, наискосок, неглубоко.

Борис оглянулся назад. Отсюда с открытого места видно далеко. Человек в белой рубашке оглянулся по сторонам, вихрем сорвался с места и пропал из вида.

– Перевяжи его, – приказал Борис Агафонову. – Я сейчас…

Он вскочил и пробежал по асфальтовой дорожке до того места, где она сходилась с аллеей. Здесь света немного, но фонари все-таки попадаются. Никого не видно. Борис побежал быстрее, вспомнил, что у парня в белой рубашке дыхание так себе, значит, он не успел далеко уйти. Если он не местный, с аллеи не свернет, – так легко заблудиться. И словно в ответ на эти мысли впереди мелькнуло что-то светлое.

Человек бежал со всех ног, нерасчетливо, быстро израсходовал силы и сбавил скорость. Борис легко сократил расстояние до десяти метров. Человек понял, что теперь не уйдет, на бегу выхватил нож, остановился и обернулся так резко, что Борис едва не налетел на клинок. Это был самодельный нож со стальным лезвием с двойной заточкой. Человек чуть согнул спину, выставил вперед голову, он держал нож прямым хватом, готовясь сделать выпад. Борис отступил на пару шагов, расставил руки и сжал кулаки.

– Брось нож, – тихо сказал он. – И я дам показания, что ты сдался сам.

– Пошел ты, сука…

Мужчина, словно подражая Борису, тоже приподнял руки до уровня груди, отвлекая внимание, взмахивал левой рукой. Он двигался боком, кругами по часовой стрелке. Борис следил за человеком, машинально отметив про себя, что у него длинные волосы, они закрывают шею, достают почти до плеч, щеки румяные, прямой нос и мужественная тяжелая челюсть. Его можно назвать симпатичным, даже красивым, вот только этот взгляд… Кажется, сквозь прищур век на мир смотрят не человеческие глаза, а сама смерть. Вечером здорово похолодало, из его рта вырывается горячее дыхание, в свете фонаря хорошо видно голубое облачко пара. На белой рубашке, на правом рукаве и груди, едва заметные брызги крови, похожие на чернильные кляксы.

Десять минут назад Борис столкнулся с этим типом нос к носу и не заметил этих пятнышек. Странно… Он всегда легко схватывал такие детали, а сейчас оплошал. Наверное, было слишком темно. И еще одна деталь: во время их первой встречи на плече этого типа висела сумка из желтого кожзаменителя с надписью "Автоэкспорт", картинкой автомобиля "жигули" на фоне карты мира, а сейчас сумки нет. Значит, убегая, забросил ее в темноту или спрятал… Нет, прятать не было времени, просто бросил. Борис следил взглядом за ножом, пытаясь угадать, как пойдет атака. Скорее всего, этот тип попытается сблизиться на среднюю дистанцию. Пойдет вперед левым плечом и пырнет справа, – не сильно, тычком, – в грудь или в живот. Короткий колющий удар, защититься от него будет трудно. Мужчина поднял нож над головой, хрюкнув, словно дикий кабан, бросился вперед грудью. Он хотел ударить сверху, в шею.

Борис шагнул вправо, одновременно правой рукой схватил запястье. Вцепился в него левой пятерней, с силой рванул захваченную руку на себя и вверх, носком ботинка ударил в пах, – и попал. Мужчина охнул от боли, но нож не выпустил. Тогда Борис опустил захваченную руку, зажал ее у себя под мышкой. Резко повернул корпус и стал заваливаться грудью на землю, увлекая за собой противника. Мужчина упал лицом вниз, от боли заскрипел зубами, Борис сильнее, до хруста в суставах, вывернул руку, пальцы разжались, нож упал на асфальт. Мужчина оттолкнулся ногами, дернулся всем телом, последний раз пытаясь вырваться. Борис успокоил его болевым приемом, а потом пару раз врезал кулаком по шее.

– Лежи тихо, иначе на хрен сломаю грабли.

Ремня у мужчины не было, пришлось выдернуть свой ремень и связать его руки за спиной.

* * *

Через два часа в отделении милиции с задержанного сняли первичные показания и отправили в камеру. Время перевалило за полночь, а Борис все сидел за столиком в небольшой комнатенке, дожидаясь, когда закончит с писаниной и освободится старший лейтенант Иван Фомин, который отвечает за работу с дружинниками. Фомин пришел, но ненадолго, он хоть и устал за долгую смену, но пребывал в добром настроении. Это был моложавый, рано полысевший человек в милицейской форме с темными навыкате глазами и щегольскими тонкими усиками.

– Курить хочешь? – спросил он и, не дожидаясь ответа, выложил на стол бумажную пачку сигарет "Новость" и коробок спичек. – Кстати, эти сигареты сам Брежнев курит.

– Значит нам, простым смертным, сам Бог велел, – Борис чиркнул спичкой. – Я вообще-то не каждый день злоупотребляю. Но сейчас хочется.

– Только не здесь, в коридоре покури. И жди. Скоро буду.

Фомин убежал на второй этаж. Борис вышел из кабинета, осмотрелся и стал бродить взад-вперед. Коридор длинный, – с одной стороны, – зарешеченное окошко во внутренний двор, с другой – дверь на лестницу и темный закуток, вроде комнаты, но крошечной, без окна, хлипкая фанерная дверь приоткрыта. Поперек комнаты на спине лежал молодой человек в желтой безрукавке и джинсах, на одной ноге сандаль, другая босая. Голова разбита, под ней на полу собралась лужица крови. На подбородке и губах запеклась кровавая корочка, рот полуоткрыт, глаза закатились ко лбу. Борис перешагнул порог, наклонился. Запаха перегара нет. Кажется, этого человека он сегодня где-то видел.

Запястье правой руки неестественно вывернуто, наверное, сломано. Рубашка задралась высоко, до самого подбородка, обнажился молочно белый живот и нижняя часть груди, поперек бордово-серые полосы. Борис потрогал ребра, при нажатии, четвертое и пятое ребро легко прогибались внутрь, похрустывали. Видимо, парня от души отходили резиновыми палками. Борис приложил пальцы к шее, пульс есть, но едва различимый, дыхание частое неровное. Надо вызвать "скорую помощь", отправить парня в больницу, иначе к утру он умрет здесь, на этом вытертом грязноватом полу. Человек застонал, захотел что-то сказать, но не смог, и потерял сознание.

Где же они встречались? А ведь это один из гомосексуалистов, фотографии которых сегодня на инструктаже показывал дружинникам капитан милиции Захаров. Борис еще сказал, что этот молодой человек не похож на особо опасного извращенца, он просто мальчишка, щенок. Точно, это он. И с краю губы небольшой розовый шрам. Борис выше в коридор, стал слушать шаги на лестнице и ждать, когда подойдет кто-то из дежурных милиционеров, но коридор оставался пустым. Борис вышел на лестницу, на нижней площадке столкнулся с незнакомым капитаном милиции, тот глянул настороженно.

– Тут нельзя находиться, – сказал капитан.

– Я дружинник, вот удостоверение.

– Все равно нельзя. Кто вас пустил?

– Фомин. Сказал ждать в восьмой комнате. Но там, в комнате по соседству, человек… Он сильно избит. Пульс слабый. Сломана рука и ребра. Нужна "скорая".

– Слушайте, товарищ… Не надо сообщать то, что мы уже без вас знаем. Сидите в восьмой комнате и не выходите, пока Фомин не вернется. Без вас забот хватает. Понятно?

Капитан пошел вверх по лестнице, Борис вернулся в коридор, стал ходить взад-вперед. Слева две двери, обитые оцинкованным железом, за ними камеры предварительного заключения. На уровне плеча окошки, стекло заменяет твердая прозрачная пластмасса. Из коридора видно, что происходит с другой стороны двери. Одна камера набита битком, люди сидят и лежат на деревянном настиле, курят и переговариваются шепотом. Когда на стекло ложится человеческая тень, разговоры смолкают, все сидят и ждут, что вот сейчас повернется ключ в замке, лязгнет засов и кого-то выдернут на допрос.

Борис застыл перед окошком, стал глазами искать мужчину, которого задержал, но в камере его не было. В другой камере – всего два человека. Один, на вид лет двадцати с небольшим, лежал на цементном полу вдоль стены. Кажется, левый глаз выбит, на его месте глубокая темная дыра. Молодой человек был одет в светлую майку с короткими рукавами, всю перепачканную пятнами грязи и кровью, и мятые серые штаны, чуть приспущенные. Он не двигался и, кажется, не дышал. Другой задержанный сидел на деревянном настиле и курил. Он был похож на обреченного на смерть человека, доживающего перед казнью последние минуты.

Ночь, но в отделении милиции продолжается рабочий день, с лестницы доносятся голоса, слышны шаги, на задний двор въехал грузовик с крытым кузовом. Остановился и выключил двигатель. Борис вернулся в кабинет и, оставив дверь открытой настежь, стал ждать, но Фомина все не было. Но в коридоре появились какие-то люди в штатском. Они вошли через дверь во двор, видно, приехали на том грузовике. Переговариваясь тихо, почти шепотом, прошли мимо двери, глянули на Бориса без всякого интереса. Затем извлекли из закутка молодого человека со сломанной рукой, взяли за ноги и поволокли к двери.

Быстро вернулись, вытащили из камеры другого человека, – его Борис видел через окошко лежащим у стены, – за ноги поволокли к машине. Человек не показывал признаков жизни, то ли действительно умер, то ли находился в глубоком обмороке. Люди в штатском скоро вернулись, вошли в ту камеру, где оставался один человек. За дверью началась возня, слышались глухие удары, будто подошвой ботинка лупили по железному листу, потом кто-то закричал тонким бабьим голосом, и снова возня. Через несколько минут по коридору протащили того мужчину, что сидел на краю настила и курил. Его рубаха была разорвана, густо залита кровью.

* * *

Минут через десять вернулся Иван Фомин.

– Мне начальство выговаривает, что твой дружинник болтается по отделению и смотрит туда, куда смотреть запрещено, – в голосе Фомина слышалась детская обида. – Я тебя на свою ответственность тут оставляю, а ты…

– Я только вышел в коридор покурить, – Борис пересказал то, что видел своими глазами и добавил. – Я слышал, что гомосексуалистами занимаются милиционеры из городского управления. Но что-то они уж слишком… стараются.

– Не знаю, что ты слышал и от кого, – Фомин перешел на тихий шепот. – Говорю тебе один раз, постарайся эти слова запомнить. Так вот… Не вздумай заикнуться хоть кому-нибудь о своих, так сказать, наблюдениях. Иначе тебе башку открутят, а заодно и мне. Гомиками занимается не милиция, а КГБ. У нас есть приказ задерживать голубых и передавать с рук на руки комитетчикам. Чекисты их обрабатывают, а потом на своих машинах куда-то вывозят. Москву чистят перед Олимпиадой. Ни тебя, ни меня эти дела не касаются.

– А если их…

– Чудак… Я же сказал: нас это не касается. И на этом точка. Теперь давай о приятном.

Фомин сказал, что, кажется, дружинники задержали не мелкую шпану, а человека весьма серьезного. Сумку, о которой говорил Борис, нашел милицейский наряд, лежала на земле под деревом. В ней деньги, десятками и четвертными, всего тринадцать с половиной тысяч рублей. И еще грязный строительный комбинезон и рабочая куртка. Личность пострадавшего, того, кто лежал возле пруда, пока не установлена, но с ним будут разбираться утром, сейчас он в больнице, потерял много крови, еще в себя не пришел.

Похоже, картина такая: два жулика пришли в Сокольники, чтобы разделить добычу, а заодно избавиться от улик, то есть строительного комбинезона, но о чем-то поспорили, все кончилось поножовщиной. Видимо, ограбили зажиточную квартиру, не на улице же они такую прорву денег нашли. Это серьезное преступление, которое с помощью дружинников удалось раскрыть по горячим следам, – настоящая удача.

– Грамотой отметим, но это так, пустяки… Кстати, ты чувствуешь запах, – Фоменко повел чутким носом. – Кажется, здесь пахнет ценным подарком. Скажем часы "Секунда", экспортный вариант, тебя устроят? Шикарная вещь, с календарем. Считай, уже твои. Я рапорт утром составлю, поощрим обязательно. И тех парней, что с тобой дежурили, тоже не забудем.

Фомин сказал, что до дома Бориса довезут на служебной машине. Вышли во двор, Борис сел рядом с водителем в "жигули" с синей полосой и надписью "милиция" вдоль кузова. Когда машина тронулась, помахал Фомину рукой.

Загрузка...