Моссад. История лучшей в мире разведки

Глава 12. ПЕРЕСТРОЙКА «МОССАД» ПРИ М. АМИТЕ

26 марта 1963 г. военный курьер вручил генерал-майору Меиру Амиту, проводившему инспекторскую проверку частей в районе Мертвого моря, листок бумаги с лаконичным сообщением: «Немедленно свяжитесь с премьер-министром в Тель-Авиве». Дисциплинированный военный, генерал сразу же позвонил в приемную Бен-Гуриона. Звонка его ждали, и с характерной бесцеремонностью главный военный советник премьера сообщил: «Старик» хочет немедленно вас видеть и посылает за вами самолет».

Спустя три часа Амит уже был в приемной премьера в Тель-Авиве, на тенистой улице в районе Кирия; в этом районе, по соседству с резиденцией Бен-Гуриона, Амиту приходилось бывать часто — неподалеку располагались генеральный штаб вооруженных сил и целый ряд объектов разведсообщества.

Долго ожидать приема не пришлось — Амита сразу провели в кабинет; Бен-Гурион поздоровался и показал копию письма Иссеру Харелу. Это было согласие принять отставку «мемунеха». Затем, даже не спросив Амита, хочет ли он занять освободившийся пост, Бен-Гурион заявил: «Ты будешь новым руководителем «Моссада».

Это было неожиданностью, но приказ есть приказ, и Амит подчинился. Еще одним сюрпризом для него стало решение Бен-Гуриона о том, что новый руководитель уже не будет иметь тех полномочий, которыми обладал Харел. В Израиле, как решил премьер и политическое руководство, больше не будет «мемунеха», отвечающего одновременно за внешнюю разведку и внутреннюю безопасность. Сосредоточение такой власти в одних руках было признано нежелательным. Вскоре «Шин Бет» получил самостоятельного руководителя^[124].

Генерал Меир Амит прошел практически все ступени военной карьеры. Всего за год до этого несколько неожиданного для многих решения руководства он был назначен руководителем «Амана» и, скорее всего, считал, что именно этот важный и значительный пост станет достойным завершением его службы в вооруженных силах.

Меир Слуцки родился в 1926 году в Тиберии, был приверженцем социализма. Юношей вступил в киббуц Алоним, находящийся в Нижней Галилее, а позже — в подпольную группу «Хаганы». Сменил, в числе многих, «слишком европейскую» фамилию на «Амит».

Во время войны за независимость 1948 года он командовал ротой, а по окончании войны долгое время колебался, какой выбрать путь: возвратиться в киббуц или защищать Израиль в вооруженных силах. Подумав, он остался в армии.

В 1950-х годах Амит командовал пехотными и танковыми подразделениями и был одним из тех, кто внедрил в израильской армии принцип: «Делай, как я» — не отсиживаться в тылу, а вести своих людей в бой, подавая личный пример.

Амит подружился с генералом Моше Даяном и во время Суэцкой кампании 1956 года был его адьютан-том. Он также нашел время для продолжения образования и получил ученую степень по экономике в Колумбийском университете Нью-Йорка.

В 1962 году Амиту следовало бы дважды подумать, прежде чем принимать предложение стать новым директором «Шерут Модиин». Работа в военной разведке не приносила до сих пор ее руководителям ничего, кроме неприятностей. Трое из четырех руководителей «Амана» были вынуждены со скандалом уйти в отставку: в 1949 году это был Иссер Беери, которого обвинили в нарушении гражданских прав и даже приговорили к тюремному заключению; в 1955 году — Биньямин Джибли, который затеял и, как считается, провалил операцию «Суванна» в Египте; в 1958 году — Исхоша-фат Харкаби, как официально считается — за провал учения по мобилизации резервистов.

Харкаби, однако, сменил человек, который был чистым воплощением успеха, — генерал Хаим Герцог. Ранее он пришел на смену Беери, а в 1958 году вернулся на службу, чтобы придать новый имидж «Аману». Ему удалось восстановить уважение к этой службе — но даже Герцог не мог вывести это агентство из тени, которую отбрасывал Харел.

Когда в 1962 году Герцог в очередной раз собрался в отставку, пост начальника «Амана», несмотря на возражения Харела, был предложен Амиту.

Харел сразу же заявил, что считает ошибкой назначать на этот пост человека, не имеющего опыта работы в разведке, — хотя он, возможно, чувствовал в этом генерале потенциального соперника, причем имевшего свою собственную команду. Но влияние Харела на Бен-Гуриона уже пошло на убыль, и Амит получил назначение.

…Вскоре после переезда в штаб-квартиру «Амана» на улице Кирия, Меир Амит попытался снять напряженность в отношениях военной разведки с «Моссадом». Справедливо считая, что интересы защиты Израиля выше мелкой ревности и соперничества, он предложил установить тесное взаимодействие между всеми разведывательными службами.

В принципе, никто против этого не возражал и не мог возражать. Кроме того, существовали и механизмы взаимодействия и координации; собственно, комитет «Вараш» по своей главной задаче и должен был возглавлять этот естественный и необходимый процесс. Но практически после попыток примирения, длившихся несколько недель, напряженность и враждебность между спецслужбами только усилилась.

Здесь был вопрос далеко не личных взаимоотношений, сложившихся на разных уровнях, от руководителей до рядовых оперативников. «Моссад» фактически был выстроен Харелом «под себя», принимал стиль и методы его руководства, отражал в корпоративной идеологии его личность. «Аман» под сильным влиянием и энергичного, открытого современным веяниям Хаима Герцога, и «американского менеджера» Меира Амита, и, несомненно, новых реалий разведывательной работы выстраивался совершенно иначе.

Их раздирали не просто разногласия, у Мих была противоположная ментальность.

Харел был оперативным виртуозом, а Амит — военным стратегом. Харел месяцами самозабвенно носился по Америке или Европе в поисках маленького Йосселе Шумахера или какой-то другой добычи, спал на раскладушках, уходил от слежки. Военные разведчики находили эти методы и результаты такой работы смехотворными, поскольку в конечном счете агентура «Моссада» не могла сделать ничего существенного в отношении опасности самой непосредственной, то есть военной мощи арабских стран.

Был еще один существенный фактор, который определил и болезненную реакцию основных разведслужб на назначение Амита, и его деятельность на этом посту, и его малоудачные попытки установления сотрудничества с Хареловским «Моссадом».

В «Моссаде» приближалась, назревала смена поколений. Большинство старших офицеров и работников среднего звена приближались к пенсионному возрасту. Естественно, что они — как абсолютное большинство людей, работающих по призванию, — не стремились в отставку, но уже не так воспринимали новое и, чтобы поддержать самоощущение правильности, необходимости и незаменимости своих действий, прибегали к навыкам и методикам, наработанным в прежние годы. И это были не единицы — произошло то, что на спортивном языке называется «команда постарела». Не только Харел держался за старые приемы и методики — это. относилось и к агентству в целом. Они уже не видели то, что стало ясно замечаться снаружи — состарившаяся команда утрачивает эффективность.

Немаловажным был и возрастно-образовательный консерватизм к техническим новшествам у людей с огромным военным и подпольным опытом, но не с академической подготовкой. А ведь это был период, когда назревала и разворачивалась очередная технологическая революция, и те, кто не сумел вовремя отреагировать на новые технологии, стали все заметнее отставать.

В этом отношении традиции чуткой к новшествам военной разведки, заложенные еще Герцогом, получили хорошее продолжение в работе под руководством Амита, формировалась сильная «команда» — а «Моссад» начал существенно отставать.

Высшее армейское командование, естественно, ожидало, что назначение Амита на пост директора «Моссада» положительно скажется на практической разведывательной отдаче этого агентства. Он был выходцем из армейской элиты, хорошим организатором и квалифицированным руководителем, и можно было ожидать, что совмещение постов начальника «Моссада» и «Амана» пойдет на пользу всему разведывательному сообществу.

Кстати, так получилось, что до сих пор в бурной истории государства никто не совмещал этих постов — только использовали общее оперативное подразделение («команду 131») в интересах то одной, то другой ветви разведывательного сообщества.

Новое назначение Амит не рассматривал как подарок судьбы. Он был первым «варягом», ставшим директором «Моссада», и оказался в довольно невыгодном положении по сравнению со своим предшественником, который на протяжении 12 лет формировал «Моссад» и «Шин Бет» в соответствии со своими собственными представлениями. Большинство работников этих служб не хотели и не могли забыть Харела. Они считали «мемунеха» живой легендой своего времени и великим патриархом тайного сообщества.

Когда Амит первый раз появился в штаб-квартире «Моссада», недалеко от прежнего места службы, его встретили очень холодно. В отличие от своих новых подчиненных Амит был в военной форме, причем в генеральской. Первым его встретил Харел, «кислый, как лимон». Уходящий шеф «Моссада» произнес несколько дежурных слов, затем поднялся и ушел, а его три секретарши горько зарыдали.

Но уход Харела из кабинета еще не означал, что бывший «мемунех» прекращает борьбу;^[125] он призвал на помощь своих многочисленных сторонников во всех ветвях разведывательного сообщества, людей своего менталитета. Уже 27 марта 1963 г. на стол нового начальника «Моссада» легла только что полученная шифровка. В ней выражалась обеспокоенность по поводу ухода Харела и содержался призыв «принять все возможные меры для его возвращения». Шифровка была подписана главными представителями «Моссада» в Европе, но под ней стояли не имена, а псевдонимы, и Амиту пришлось выяснять у своих помощников, что ее подписали ветеран марокканской операции Шмуель Толедано, резидент в Париже Ицхак Шамир, а также Мордехай Алмог и Йозеф (Джо) Раанан^[126]. Их работа была чрезвычайно важна для «Моссад» и государства. Они возглавляли самые ответственные резидентуры.

(Обычно такая резидентура действует под прикрытием посольства, но резидент не информирует посла о своей деятельности и подчиняется непосредственно Тель-Авиву. В каждой резидентуре есть представители двух основных направлений деятельности «Моссада»: информационного и внешних связей.

Работа каждого представителя «Моссада» за рубежом строго законспирирована, и работники одного направления не знают, чем занимаются их коллеги из другого. В их задачу входит поддержание контактов с представителями секретных служб страны пребывания, но они также руководят работой собственных разведывательных сетей, — разумеется, не информируя об этом спецслужбу страны пребывания).

Этот протест был гораздо мягче «бунта шпионов», который имел место 22 года назад, когда проводилась реорганизация политического департамента министерства иностранных дел. Реакция на него на первых порах тоже показалась более сдержанной. Новый шеф «Моссада» сразу обозначил свое кредо: «Мне не нравится ваше поведение, — написал он в ответ на послание ветеранов службы, — я не привык к коллективным протестам». Вскоре Амит даже съездил в Париж, в числе прочих дел и для примирения со своими европейскими оперативниками, — но фактически, в деловом плане, работа так и не наладилась.

Через два года после того, как четверо европейских высокопоставленных представителей «Моссада» направили телеграмму протеста Амиту, все они ушли из разведки^[127]. Люди опытные, заслуженные и весьма амбициозные, они предпринимали отставку каждый по личному решению, без координации или договоренности друг с другом, да и по разным поводам. Но причина была, видимо, одна: они почувствовали, что им не простят этого шага и ни былого доверия, ни шансов на дальнейшее продвижение по службе у них нет.

…Даже спустя несколько десятилетий Амит и Ша-мир, ставший к тому времени премьер-министром, не могли сказать ни одного доброго слова друг о друге.

Амит и Джо Раанан не скрывали своей взаимной враждебности еще в семидесятых годах, когда оба ушли в отставку и возглавляли экономические конгломераты…

Интересы налаживания работы требовали определенных компромиссов — не время и не место было проводить «большую чистку», убирать всех «харелов-цев» и назначать своих людей — и времени не было, и выбор подходящих совсем не так велик. Надо было максимально использовать старые кадры, «перевербовывая» их в новую идеологию.

Здесь требовалась бюрократическая дипломатия; кое-что удалось сделать верно. Например, генерал Амит сделал одного из протеже Харела, Якоба Кароза, своим заместителем. Кароз, возглавлявший политическое направление и отвечавший за связи с иностранными партнерами, служил в агентстве с самого его основания как один из «альтернативных дипломатов». Он принял предложение Амита — чем немного успокоил рьяных приверженцев Харела. Однако сильная неприязнь между Амитом и Харелом, казалось, с годами, как старое вино, только набирала силу.

Реальному снижению напряженности в разведывательном сообществе способствовали перемены в израильском правительстве.

В июне 1963 года Бен-Гурион оставил пост премьера и основал новую центристскую партию под названием «Рафи», которую поддержали Моше Даян и Шимон Перес. Партия «Мапай», все еще обладавшая большинством в кнессете, избрала своим лидером Леви Эшкола, который вскоре стал новым премьер-министром Израиля.

Эшкол проявлял большой интерес к разведке, внимательно следил за ходом некоторых операций и при случае высказывал благодарность и самому руководителю, и агентам Амита. В свою очередь, «американский менеджер» М. Амит позаботился о том, чтобы Эшкол, бывший в то время одновременно и министром финансов и знавший все финансовые пружины, увеличил бюджет «Моссада». Это позволило Амиту принять на работу некоторых своих прежних соратников, не форсируя увольнение ветеранов, и ускорить реформу секретной службы.

Меир Амит считал главным для разведки сбор военной и политической информации по арабским странам. Как глава разведывательного сообщества и председатель комитета «Вараш», он настаивал, что «Моссад» не должен без крайней необходимости втягиваться в проведение операций, не имевших отношения к этому процессу.

В основе всех предпринятых им преобразований была именно такая переориентация в понимании стратегии разведывательных служб.

В то же время он предпринял усилия по усилению координации и повышению эффективности внешней разведки. В частности, высокопрофессиональное, но скомпрометированное «делом Лавона» «подразделение 131» было передано в состав «Моссада» для усиления существовавших там, в составе комитета «Решут», двух небольших оперативных подразделений. На замену ушедшим оперативникам — соратникам Харела и носителям преодоленного временем менталитета, — Амит привел своих людей. Многие пришли из «Амана», включая руководителя информационного отдела военной разведки Рехавья Варди.

Амит также добился повышения в воинских званиях израильских военных атташе, некоторые из них стали одновременно резидентами «Моссада».

Произошли и внешние перемены. Амит перенес штаб-квартиру «Моссада» в современное здание в центре Тель-Авива, завел шикарный кабинет в американском стиле, отделанный деревом и обставленный модной мебелью. Кое-кого из ветеранов «Моссада» эта роскошь приводила в ярость. Диссиденты в среде «Моссада» стали намекать, что Амит транжирил деньги и даже подкармливал некоторых своих коррумпированных подчиненных. Эти слухи раздражали Амита, и он пытался пресекать их — но не отказывался от своего устланного коврами шикарного офиса^[128].

Амит также изменил подход «Моссада» к подбору кадров. Раньше основная ставка, по примеру англичан, делалась на рекомендации друзей, но Амит решил использовать более современные методы. Потенциальных кандидатов стали искать не только в армии, но и в университетах, а также в деловых кругах и среди новых иммигрантов. Особый акцент делался на подборе кандидатов с европейской внешностью и умением одеваться по-европейски.

Не обходилось и без недоразумений. Одно из них произошло с Чарли Майоркасом.

Отец Майоркаса вырос в Швейцарии, мать была австрийкой, сам Чарли родился в Стамбуле и, чтобы избежать призыва на военную службу, выехал во Францию, где начал изучать медицину, но потом переключился на коммерцию. В 1965 году этот турецкий еврей переехал в Израиль, потому что «Еврейское агентство» готово было финансировать его обучение. В университете он привлек внимание кадровиков «Моссада» и с энтузиазмом принял сделанное ему предложение. После трех лет обучения основам разведывательного искусства выяснилось, что он гомосексуалист, и его немедленно уволили из «Моссада» — никто не хотел идти на риск и брать на работу человека, уязвимого для шантажа в сексуальном плане.

«Я хотел служить своей стране, — говорил Майоркас, — а мне навесили это. Кто из израильтян может сравниться со мной: мое происхождение, знание Европы, свободное владение восемью иностранными языкам ми?» Сейчас, по прошествии десятилетий, очевидно, что новая кадровая политика, ориентированная прежде всего на личные качества и способности, принесла плоды — и разведка работала эффективно, и провалы (неизбежные в любой разведслужбе) с людьми нового набора происходили совсем нечасто.

Заметные изменения произошли в «Моссаде» и с привлечением женщин к оперативной работе.

В этом направлении есть специфика, связанная как с объективными, так и субъективными причинами.

Несомненно, что с учетом того отношения к женщинам, которое существует в арабском мире, в принципе исключается возможность использования там женщин в качестве оперативных работников. «Женщина не может заниматься сбором информации в арабском мире», — это была твердая парадигма «Моссада», хотя такие случаи были и о них уже упоминалось и будет упоминаться на страницах этой книги.

Большинство женщин в «Моссаде» работали на административных должностях и в технических подразделениях. «Моссад» всегда с большой неохотой направлял женщин за рубеж, даже на относительно безопасную работу, например в качестве офицеров связи с иностранными спецслужбами. Тем не менее исключения были — например, Лили Кастель, одна из лучших оперативний «Моссада», настоящая живая легенда. Даже после смерти Лили в 1970 году ветераны «Моссада» вспоминали о ее талантах.

Она пришла в разведку в 1954 году, уже имея за плечами опыт работы в «Шаи» до создания израильского государства. Кастель одинаково хорошо говорила на иврите, английском, французском, немецком и русском языках, неплохо владела итальянским и арабским. Ее помнят как весьма привлекательную женщину, умного и надежного работника. Харел считал, что она с успехом использовала как свой интеллект, так и внешность для выполнения различных заданий в Европе, характер которых никогда не раскрывался.

Образ темноволосой, умной и решительной красавицы, старшего офицера «Моссад», мастера-профессионала со взрывным темпераментом, готовностью к риску и обостренным чувством справедливости, который уже несколько десятилетий кочует по европейским и американским книгам, фильмам и телевизионным сериалам, — восходит именно к Лили Кастель.

При Амите ситуация изменилась. Высокие требования к профессионализму оперативных работников уравняли женщин в правах, и некоторые из них стали начальниками функциональных или территориальных отделов. А начальник отдела — фактически ключевая фигура в разведке. Именно он обеспечивает связь оперативников зарубежных резидентур с центром, он снабжает резидентуры всем необходимым для их нормальной деятельности. Он передает приказы и получает добытую за рубежом информацию.

И все же за рубеж с оперативными заданиями женщин посылали только в случае крайней необходимости, когда исчерпаны все другие возможности. В израильской разведке, как и в армии, стремятся не подвергать женщин риску — но вместе с тем признают, что женщины обладают тем преимуществом, что вызывают меньше подозрений.

«Моссад» изредка использует женщин для сексуальной компрометации объектов разработки. Для этой роли предпочитают одиноких женщин и берут их на такого рода операции только однократно. «Моссад» редко разрешает своим работникам, мужчинам и женщинам, вступать в сексуальные связи даже в интересах дела. Сейчас отношение к сексу меняется, и хотя никто не заставляет женщин использовать свои чары в шпионских интересах, считается, что это — одно из средств в арсенале разведки.

Если шантаж на сексуальной почве является составным элементом какой-то разведывательной операции, то «Моссад» чаще всего использует настоящих проституток. Например, «Моссад» широко практикует нелегальный вывоз в Израиль агентов-арабов из соседних стран для подробного опроса. Такой опрос проводится в каком-нибудь маленьком городе, и за свои услуги агент награждается проституткой. Временами его развлечения снимаются на пленку (для возможного шантажа в будущем).

Гораздо свободнее «Моссад» эксплуатирует в сексуальном плане своих сотрудников мужского пола. Интимные связи с секретаршами иностранных посольств и стюардессами, которые могут сообщать полезную информацию о дипломатах, аэропортах и тому подобное, стали обычной практикой.

Здесь порой случаются казусы. Один моссадовец получал от европейской агентессы информацию и все остальное. Прошло несколько лет, и даму передали на связь новому разведчику. При первой же встрече она оказалась крайне удивлена, что новый оперативник не захотел лечь с ней в постель. Оказывается, агентесса считала, что секс является неотъемлемой частью ее работы на израильскую разведку…

Под руководством Меира Амита не только использование секса, но и многое другое в практике «Моссада» было поднято на более высокий уровень.

Кстати, примеры оказывались заразительны — зеркальное подобие «сексуальных» операций «Моссада» проводила и египетская разведка, только искусителями были мужчины. Так, сотрудница британской дипломатической службы Рона Ричи, высокая, привлекательная женщина-дипломат, стала жертвой «сексвербовки» во время своего назначения в Тель-Авив.

Ричи поступила на дипломатическую службу в августе 1979 года, решив, что это место идеально подходит для образованной молодой шотландки, владевшей несколькими иностранными языками. После соответ-' ствующей профессиональной подготовки она в июле 1981 года получила свое первое назначение на пост пресс-атташе британского посольства в Тель-Авиве.

Через три недели получила приглашение на коктейль в египетское посольство, которое открылось в 1979 году после заключения мирного договора — и с первого взгляда влюбилась во второго секретаря египетского консульства Рифата аль-Ансари. Влюбленные даже не пытались скрывать свои чувства. Они постоянно встречались на дипломатических приемах, их также часто можно было видеть целующимися при свечах в уютном ресторанчике на улице Йирмийаху в северной части Тель-Авива. Ричи не только уступила всем желаниям своего любовника, но и стала передавать ему секретные телексные сообщения, которые отправлялись ее посольством. В конце ноября она передала Ансари совершенно секретный документ, раскрывавший подробности предстоящего визита на Ближний Восток министра иностранных дел Великобритании лорда Питера Каррингтона. Если бы эта информация попала в руки террористов, жизнь Каррингтона могла быть поставлена под угрозу.

Израильская разведка без труда зафиксировала эту связь. По данным спецслужб, Ансари был кадровым разведчиком и использовал свою привлекательную внешность в интересах египетской разведки; кстати, в Каире у него была жена и двое детей. «Шин Бет» решила положить конец этой связи, пока она не зашла слишком уж далеко, и передала англичанам подробную информацию. Речи была под каким-то предлогом вызвана в Лондон и арестована.

Она признала себя виновной, выразила раскаяние и стала помогать следствию. 28 ноября 1982 г. суд в Олд Бейли вынес ей условный приговор. Обвинитель сэр Майкл Хаверс заявил: «Поведение обвиняемой было скорее глупым, чем злонамеренным. Она так увлеклась своим чувством, что разрешила своему партнеру читать секретные телеграммы». Израильские журналисты в Лондоне, привлекаемые пикантными подробностями этого сексуально-шпионского дела, посещали все заседания по делу Ричи и красочно описали ее расстройство, когда Ричи узнала, что возлюбленный не только шпион, но и примерный семьянин…

С сексом (хотя и не только с ним) была связана большая победа, одержанная разведсообществом, — речь идет о получении Израилем новейшего на то время советского истребителя «МИГ-21».

Новинка советского авиастроения, тщательно засекреченный МИГ произвел большое впечатление на военные круги Запада по первым же косвенным сведениям, полученным от наблюдения за демонстрационными и учебными полетами и на основе немногочисленных боевых столкновений. Когда большие партии «МИГ-21» начали поступать на вооружение ВВС арабских стран, всерьез забеспокоилось и руководство Израиля. Генерал ВВС Эзер Вайцман настаивал, что получение и изучение «МИГа» может быть ключом к победе в очередной войне.

Рассматривалось несколько вариантов получения самолета: перехват самолета в воздухе и принуждение его к посадке в Израиле; внедрение своего агента в качестве пилота ВВС одной из арабских стран; принуждение или подкуп арабского летчика.

Несмотря на очевидные трудности — чем подкупить пилота-араба, офицера самого привилегированного рода войск, которые пользовались всеми благами, которые предоставлялись военнослужащим в арабских странах? — последний вариант все же представлялся наиболее перспективным.

Попытки подкупить или заманить в ловушку очередного арабского пилота начались.

Группа Джона Леона Томаса, разведчика, который некоторое время успешно работал в Египте, попыталась завербовать молодого офицера египетских ВВС, Хуана Карлоса, копта (египетские христиане) по происхождению; офицеру был предложен миллион американских долларов за угон в Израиль или на Кипр «МИГа». Карлос предпочел рассказать о попытке вербовки контрразведчикам.

Один из выводов, который был сделан в разведывательном сообществе из этой неудачи, заключался в том, что необходимо со всею тщательностью анализировать личности кандидатов на вербовку.

«Аман» и «Моссад» накопили огромную массу информации по военно-воздушным силам Египта, Иордании, Сирии и Ирака. Израильская разведка фиксировала и анализировала мельчайшие детали, имевшие отношение к пилотам этих стран, — и все это хранилось и обрабатывалось на новых компьютерах, которыми Амит вооружил «Аман». Информация была столь подробной, что у тех, кто работал с этими данными, было ощущение, что они лично знакомы с сотнями арабских летчиков.

Следующая попытка уже не привела к провалу, но когда в 1964 году египетский пилот, капитан Аббас Хилми перелетел в Израиль, спецслужбы были весьма разочарованы. Хилми действительно был пилотом египетских ВВС, и самолет его был советского производства, но это оказался учебно-тренировочный «Як», который не представлял особого интереса для тех, кто хотел заполучить боевой самолет.

Но капитану Хилми устроили в Израиле теплый прием. Сообщенная им информация существенно пополнила сведения «Амана» по ВВС арабских стран. Хилми также оказался полезным и в пропагандистских целях, поскольку публично осудил вмешательство Египта в Йемене и попытки загнать эту страну в сферу влияния радикального арабского социализма военной силой, да еще с использованием таких варварских средств, как боевые отравляющие вещества.

Перебежчик получил щедрое материальное вознаграждение и хорошую работу, но он не смог приспособиться к жизни в Израиле. Вопреки настоятельным предостережениям, он решил переселиться в Южную Америку, и «Моссад» снабдил его новыми документами и большой суммой денег.

Дальнейший его путь — быстрым шагом в долину смерти. В Буэнос-Айресе Хилми совершил несколько роковых ошибок. Прежде всего он отправил открытку своей матери в Египет. Открытка, разумеется, была перехвачена египетской контрразведкой, которая таким образом узнала, где скрывается перебежчик. Потом он сблизился с одной египтянкой, с которой познакомился в ночном клубе. Увлекшись ею, он согласился пойти к ней домой. Это была типичная западня, которую используют все разведки мира. На квартире Хилми ждали египетские контрразведчики. Летчика скрутили, доставили в посольство, а затем как «дипломатическую почту» отправили в Египет. Там он был признан виновным в измене и расстрелян.

На этот раз это был один из лучших иракских пилотов Мунир Редфа, из зажиточной семьи христиан-маронитов — религиозно-этнического меньшинства и в самом Ираке, и в его вооруженных силах.

Редфа прошел обучение в Советском Союзе и был пилотом самолета «МИГ-21». «Наводку» на него как на возможный объект вербовки дал Джозеф Максур, старый слуга в доме отца Мунира, давно связанный с израильской разведкой. Кроме того, обработка иракской прессы, материалов радиоперехвата и сообщений агентуры из Ирака также показали, что Мунир осуждал бомбардировки курдских деревень на севере Ирака; было также сделано максимум возможного для составления психологического портрета, определения склонностей, слабостей и привязанностей Мунира.

Стало ясно, что какое-то одно средство не сработает и необходим своего рода «комплексный подход». Тщательно отобранные специально для этой миссии агенты были направлены в Ирак через Европу с заданием установить контакт с Редфа и его семьей.

Наибольшего успеха добилась женщина, красавица-израильтянка американского происхождения.

Выдавая себя за богатую американскую туристку, она на одном из приемов в высшем свете Багдада познакомилась и сумела заинтересовать собой Редфа. В первый же вечер Мунир провожал ее домой и попросил о новой встрече. В последующие дни и месяцы «американка» (ее имя до сих пор хранится в тайне) и Редфа встречались часто; красавица была прекрасным собеседником и заинтересованным слушателем. Летчик был счастлив в семейной жизни, в семье росли двое детей, но здесь он получал нечто большее, в том числе и понимание тех проблем, которые его, втянутого в войну на истребление курдов, особенно мучили.

Роман развивался; следуя хорошо отработанной тактике израильской разведки, дама отказалась вступать с ним в интимную связь в Ираке. И Редфа согласился отправиться с ней в Париж, где они «будут безраздельно принадлежать друг другу».

Проведя два дня в Париже, Редфа согласился слетать со своей обольстительницей в Израиль, где, по ее словам, у нее были «очень интересные друзья».

Иракский пилот к тому времени подозревал, что возлюбленная сотрудничает с разведкой, но он уже не мог остановиться — психологическая зависимость была очень сильна. Через 24 часа с фальшивым паспортом, которым его снабдила парижская резидентура «Моссада», он рейсом «Эль-Ал» вылетел в Тель-Авив.

В Израиле Редфа встретили как особо важного гостя, чуть ли не с оркестром и после теплых приветствий отвезли на авиабазу в пустыне Негев. Там он встретился со старшими офицерами «Амана» и «Моссада», которые обрисовали ситуацию^[129] и предложили ему вознаграждение в миллион долларов и убежище для всех членов его семьи за угон «МИГа». Затем Муниру устроили встречу с командующим израильскими ВВС генералом Мордехаем Ходом, недавно сменившим Эзера Вайцмана. Здесь уже речь шла о конкретных действиях.

Мунир сказал: «Я не могу принять решение, пока не буду уверен в безопасности моих жены и детей. Вы же знаете, в Багдаде за такие дела вешают». Его заверили, что пока его семья не будет в полной безопасности, никаких действий предприниматься не будет. И тогда от летчика было получено принципиальное согласие.

Была согласована дата операции. Генерал Ход помог отработать маршрут, который огибал станции слежения и авиабазы Ирака и Иордании, и условия связи.

Мунира предупредили еще раз: «Полет будет крайне опасным. Вам предстоит преодолеть 900 километров. Если в командовании ваших ВВС разгадают этот план, самолет попытаются перехватить. Если это не удастся иракцам, могут попросить иорданцев. Но если будете четко следовать маршрутом и не паниковать, все пройдет благополучно. И учтите: как только вы отклонитесь от полетного задания, обратная дорога будет отрезана».

— Я доставлю вам самолет, — ответил Мунир Редфа.

Договоренность состоялась. На счет Редфа в швейцарском банке была положена крупная сумма. Через несколько дней иракский летчик вместе со своей подружкой, которую он продолжал считать американкой, вернулся через Париж в Багдад, и операция началась.

Сначала из Ирака была вывезена его семья. «Моссаду» очень помог старый слуга-еврей, который много лет жил в семье Редфа. Сын Редфы внезапно «заболел» и с такими отчетливыми симптомами, что медицинский консилиум настоятельно порекомендовал провести специальный курс лечения в Лондоне. «Больного» повезла мать; маленького братишку тоже решили не оставлять без присмотра. Самолет до Лондона летел из Тегерана; во время одной из промежуточных посадок, уже в Европе, семья покинула борт — и через несколько часов оказалась в Израиле, где жили под чужим именем до прилета отца.

Тем временем Амит во время своей поездки в Вашингтон проинформировал Ричарда Хелмса, что в скором времени Соединенные Штаты получат доступ к самолету «МИГ-21» и смогут составить более реалистичное представление о боевых возможностях «МИГа» и усовершенствовать свои истребители.

15 августа 1966 г. Редфа, до вылета нарушив только один пункт инструкции — он приказал без санкции советских советников заправить подвесные баки горючим, — в условленной точке «выпал» из поля зрения локаторов, изменил маршрут, пролетел через Ибрда-. нию^[130] и посадил свой «МИГ» на одной из авиабаз на юге Израиля.

Это был первый случай, когда столь современный советский самолет оказался на Западе. Даже спустя несколько десятилетий представители ВВС США и НАТО вспоминают об этом эпизоде как о выдающемся достижении израильской разведки.

Это действительно стало показателем мастерства в агентурной работе; замечательно действовала и «американка». Характерный эпизод: когда во время второго пребывания в Париже Мунир попрекнул ее, что она использовала его чувства для выполнения задания, женщина проникновенно сказала: «Да, это так, но и шпионы могут чувствовать».

Операция с Муниром Редфа, известная в кругах разведки под кодовым названием «Операция 007», в отличие от дела Хилми, имела благополучный финал. Семья Редфа обзавелась новыми именами, а деньги, полученные в качестве вознаграждения, позволили им вести обеспеченную жизнь в Израиле.

«Американка» также благополучно покинула Ирак и до сих пор багдадские и московские спецслужбы так ее и не «вычислили».

Спустя некоторое время «МИГ-21» открывал воздушный парад в честь 20-й годовщины государства, а знание его особенностей и боевого применение заметно помогли израильским пилотам в Шестидневной войне.

Пример Мунира Редфы оказался заразительным: 11 октября 1989 г. на небольшом аэродроме Мегиддо на севере Израиля приземлился «МИГ-23»^[131] первого официального перебежчика из Сирии — заклятого врага Израиля.

Майор сирийских ВВС Мухаммад Бассам Адель, 34-летний холостяк, несомненно, рисковал своей жизнью — во время полета его могли сбить как сирийцы, так и израильтяне, пока ему не удалось совершить посадку. На пресс-конференции военный летчик заявил, что он действовал совершенно самостоятельно, так как хотел «жить в демократической стране, где люди могут свободно выражать свои взгляды», и у него «не было никаких контактов с Израилем до его драматического побега».

Сирийские представители, естественно, тут же заявили, что Адель был в течение нескольких лет шпионом «Моссада» и просто украл самолет.

Израиль же выражал искреннее удивление его прибытием и тем, что израильская система ПВО не сумела выявить отдельный самолет.

В данном случае реакция Сирии гораздо более обоснована. Майор ВВС просто не стал бы рисковать головой, без предупреждения вторгаясь в воздушное пространство Израиля — система ПВО отреагировала бы на появление «чужого» однозначно и жестко: его перехватили бы и сбили либо истребители, либо зенитные ракеты. Да и «демократических идеалов» и денег он бы получил не меньше — но с куда меньшим риском, — если бы полетел на север и посадил бы самолет на какой-нибудь американской авиабазе. Майору было нужно именно в Израиль — косвенно это подтверждается и тем, что Адель, так же как и Редфа, быстренько получил новое имя, и ему помогли начать новую жизнь.

Что же касается действительно произошедшего переполоха в системе радиолокационной разведки и оповещения, то скорее всего он вызван техническим сбоем системы ПВО. Израильская разведка ожидала бегства Аделя, хотя и не знала точно, когда это произойдет.

Глава 13. СПЕЦСЛУЖБЫ ПЕРЕД ШЕСТИДНЕВНОЙ ВОЙНОЙ

В этот же период определились не только принципы работы с кадрами, но и организационная структура «Моссада», которые многие годы будут характеризовать эту секретную службу.

В целом надо сказать, что если при Амите «Моссад» и продолжал отдавать приоритет агентурным источникам, то не забывал и о других возможностях. Вслед за X. Герцогом и его преемником, полковником Аароном Яривом, оснастившим военную разведку компьютерами, Амит начал внедрять компьютеры и в «Моссаде». Он был убежден, что интуиция должна уступить место трезвому анализу фактов.

Кроме того, нужно было радикально улучшить информационное освещение обстановки в соседних арабских странах, с которыми Израиль находился в постоянной конфронтации. Анализ состояния дел показывал, что единичные источники, приобретенные Харелом после того, как «подразделение 131» потерпело фиаско в Египте, при всем блеске некоторых агентурных операций, не решали проблем, тем более что и в последующие годы происходило раскрытие агентов. А уж после вынужденного ухода супершпионов Коэна и Лотца достаточной полноты сведений от той агентуры, которая продолжала действовать в соответствующих странах, не поступало — а обстановка все больше накалялась и многое говорило о том, что может разразиться новая война.

При Амите активно развивалась работа спецслужб по неофициальному сотрудничеству с «родственными» структурами на Западе и на Востоке. Возможно, именно в этот период отношения с ЦРУ и «МИ-6» вышли на лучший уровень; вполне вероятно, этому способствовали и личные связи: директор ЦРУ Ричард Хелмс учился с М. Амитом в Колумбийском университете.

Большое развитие получило движение в регионы Азии и Африки — можно сказать, что выдвинутая первым директором «Моссад» Рувеном Шилоем концепция «периферийной зоны» нашла горячего приверженца в лице Амита, хотя наибольшая активность проявлялась в геостратегической близости к рубежам страны. Так, в этот период укрепились тайные связи Израиля с Эфиопией, Турцией и Ираном. Возникали тайные взаимодействия: например, Израиль и Иран помогали мятежным курдским племенам бороться с центральной властью Ирака. В Йемене израильтяне помогали роялистам бороться с повстанцами и египтянами. В Южном Судане сбрасывали с парашютами продовольствие мятежным христианам — ослабление центральной власти Хартума в тот период считалось благоприятным для Израиля. Большой разборчивости в поисках союзников не проявляли (как, впрочем, и в последующие времена, о чем будет отдельный разговор). Например, в Центральной Африке Израиль помогал Иди Амину (как деликатно говорят ветераны израильской политики и разведки, «поначалу Амин еще не проявил свои отвратительные качества») свергнуть президента Милтона Оботе.

Большого развития достигла и «альтернативная дипломатия», о чем несколько позже. Сейчас — о политической ситуации на Ближнем Востоке.

…К середине шестидесятых годов президент Египта Гамаль Насер окончательно избрал политический курс, который в конечном счете привел регион к крупномасштабной войне. В январе 1964 года он созвал в Каире совещание, на которое съехались президенты и короли всех арабских государств. Это совещание в верхах провозгласило создание Организации освобождения Палестины (ООП), которая поставила своей целью построение на месте Израиля еще одного арабского государства.

На совещании в верхах также было решено перекрыть притоки реки Иордан, жизненно важные для развития сельского хозяйства Израиля. Работы по отводу вод реки Иордан (планы этих «мелиоративных работ» были переданы в Тель-Авив Эли Коэном) спровоцировали Израиль на нанесение бомбовых ударов по прилегающим территориям Сирии, Иордании и Ливана.

По итогам того же совещания главами арабских стран было принято решение о создании объединенного военного командования — что уже по всем канонам было явным признаком подготовки войны.

Но были и скрытые признаки, получаемые в чрезвычайном обилии по всем разведывательным каналам, в том числе и от «партнерских» разведок.

Разведывательная информация может поступать из различных мест, и Амит считал, что важным источником такого рода могут быть спецслужбы дружественных государств. После того как в 1963 году он возглавил «Моссад», Амит позаботился об установлении прочных связей своего агентства с соответствующими службами западных стран.

Департамент политических акций и внешних связей «Моссада» стал по существу вторым министерством иностранных дел, которое порой выхватывало инициативу из рук основного министерства. В лексиконе профессионалов стали все чаще появляться, наряду со старыми терминами «шпион», «информатор», «разведчик», новые — «политические акции», «агенты влияния».

Содержание разведывательного термина «политическая акция» раскрывает наиболее полно в своих мемуарах Майлз Коуплэнд, считающий себя в этом вопросе одним из главных специалистов ЦРУ и одним из первых, если не первым, кто предложил эту схему действий, сочетающую различные каналы влияния с приоритетом спецслужб. Он определяет это как способность «выстроить систему лоббирования в коммерческих и промышленных кругах разведываемой страны таким образом, чтобы она подспудно оказывала нужное давление на правительство», а также целевое направление соответственным образом ориентированных советников и использование местных деятелей в качестве агентов влияния.

Определение принадлежало американцу, но израильтяне, не слишком заботясь о терминологии и приоритете на название, давно — фактически всю свою непродолжительную новейшую историю — вели такую работу по всему миру.

Было немало стран — только в одной Африке около трех десятков, — где Израиль после установления дипломатических отношений открывал посольства и проводил различные программы помощи. Там, как и в любой другой стране, агенты «Моссада» использовали посольства своей страны в качестве прикрытия для разведки. Но в тех странах, с которыми не было официальных отношений или они были прерваны вследствие обострения обстановки, роли менялись — и «альтернативным дипломатам» приходилось порой выполнять функции, обычно не свойственные спецслужбам.

Это было особенно характерно для Африки.

В некоторых странах резидентуры, работающие под «крышей» торговых представительств, медицинских центров и тому подобных организаций, оказывались в числе очень немногих реальных представителей стран Запада; и внутриполитическая обстановка в этих странах складывалась так, что в ряде случаев только израильтяне из неместных могли серьезно работать. С точки зрения правящей верхушки этих государств, США и СССР представляли собой для большинства стран региона опасные сверхдержавы, которые могли, исходя из своих представлений о пользе для дела, в любой момент раздавить правительство или группировку, которая обратилась к ним за помощью; европейские страны были тем самым врагом-колонизатором, от которого хотелось избавиться навсегда — а Израиль вроде не был так опасен и ни в чем не провинился перед какой-нибудь Угандой или Того. В разведсообществах стран, которые имели интересы в Африке, это быстро осознали — и Амит без особого труда, например, убедил американцев выделить Израилю несколько миллионов долларов на дополнительное финансирование деятельности израильской разведки в этих регионах. Небезосновательно считалось, что это отвечает интересам Запада. В документах ЦРУ эта операция имела кодовое название «КК Маунтин».

Конкретное осуществление экспансии осуществлялось на основе договоров и договоренностей, по которым около дюжины африканских стран пригласили израильских советников по вопросам сельского хозяйства, промышленности, торговли и обороны. Сотни экспертов (среди них были как «настоящие израильтяне», так и специалисты из стран Запада, временно откомандированные своими правительствами для таких миссий) работали над различными проектами — а вслед за ними шли израильские разъездные политики. По всему континенту ездила министр иностранных дел Голда Меир, премьер-министр Леви Эшкол также был почетным гостем в ряде стран Африканского континента. Во многих случаях это оборачивалось установлением или развитием дипломатических отношений, что было и остается очень важным для Израиля.

Число советников и, естественно, агентов «Моссада» быстро возрастало. Правительства принимавших стран относились к последнему обстоятельству вполне благосклонно, и вскоре Израиль установил тесное сотрудничество в области разведки с Кенией, Заиром, Либерией и Ганой. В каждой из этих стран Израиль готовил кадры для спецслужб и оказывал помощь в их деятельности.

Ведущей фигурой «Моссада» в Африке был Дэйвид (Дэйв) Кемчи.

Как большинство разведчиков того периода, он был «ашкенази», выходцем из Европы. В юном возрасте родители привезли его в Палестину в 1946 году.

До войны семья проживала в Швейцарии, во время войны — в Англии. Кемчи сохранил привычки и стиль поведения, приобретенный в юности, проведенной в Британии. Этот спокойный, сдержанный, воспитанный человек в очках в толстой роговой оправе, с умным приветливым лицом, обрамленным темными волосами, безупречно говорил по-английски, с произношением настоящего английского джентльмена.

После нескольких лет научной работы в 1953 году Кемчи пришел в «Моссад» и быстро приобрел в развед-сообществе репутацию проницательного аналитика; что касается проявлений чувств, Дэйвид отличался сдержанностью и корректностью. Друзья шутили, что действительным прототипом Смайли для Джона Ле Карре был Кемчи, а не знаменитый шеф «МИ-6» Олдфилд.

В основном его деятельность сосредотачивалась в сфере отношений с неарабскими и неисламскими меньшинствами Ближнего Востока и особенно Африки; там он работал по всему континенту под различными именами и прикрытиями, в том числе как дипломат «Дэвид Шарон». Среди аналитиков сохраняется устойчивое мнение, что деятельность Кемчи оказала воздействие не только на стабилизацию режимов, которые пошли на контакт с Израилем, но и на становление новых — как, например, в Занзибаре, где в 1964 году темнокожее большинство вырвало власть из рук арабского меньшинства. Султан, двор которого состоял из потомков арабских работорговцев, был убит, а его сторонники бежали.

Произошли в тот период определенные подвижки и в работе в Азии. «Моссад» открыл резидентуру в бывшей британской колонии — Сингапуре, который стал частью Малайзии и вскоре превратился в процветающий город-государство.

Руководящая верхушка Сингапура, состоявшая из этнических китайцев, опасавшаяся и соседней Малайзии, и собственного малайского меньшинства, была заинтересована в помощи, прежде всего в военной области и укреплении службы безопасности. «Моссад» создал в Сингапуре постоянную военную миссию, которую возглавил полковник Биньямин (Фуад) Бен-Элизер, очень опытный офицер специальных войск. Миссия оказывала советническую поддержку, помогала в подготовке кадров, снабжала оружием.

Сингапур стал своеобразным «трамплином» для распространения «альтернативной дипломатии» по всей Азии.

Первым крупным успехом в этом направлении стала Индонезия. Президент Индонезии доктор Сукарно, один из лидеров антизападного Движения неприсоединения, был твердым противником Израиля. Однако в 1965 году в результате государственного переворота он был отстранен от власти. Генерал Сухарто, мобилизовав правые элементы, уничтожил около 300 тыс. коммунистов и стал президентом. Страна «умылась кровью», но полного подавления оппозиции, поддерживаемой маоцзэдуновским Китаем, не произошло.

Ради консолидации своей власти Сухарто был готов на все, в частности, и на радикальную смену внешних союзников. Он установил контакт с израильтянами — и «Моссад» направил в Джакарту группу советников из Сингапура. Вскоре они, чаще всего выдавая себя за европейцев или американцев, стали обучать индонезийскую армию и спецслужбы.

Особые надежды на израильтян возлагала индонезийская служба внутренней безопасности. В силу твердого антиколониального курса Индонезия не доверяла ЦРУ и другим западным спецслужбам, и для нее «Моссад» был идеальным партнером; религиозные позиции (в Индонезии большинство населения исповедует ислам) здесь отступали на второй план. Израильской разведке было разрешено иметь в Джакарте крупную резидентуру под «коммерческим прикрытием» — так на профессиональном языке разведки называется маскировка разведчика под бизнесмена.

Сухарто не раз заявлял, что как исламская страна Индонезия никогда не пойдет на установление с Израилем дипломатических отношений, но тайные связи стали очень тесными. Индонезийские военные и разведчики проходили подготовку в Израиле, и основной акцент в их подготовке делался на изучении тактики антипартизанских действий, подавления вооруженных групп — израильтяне отточили эту тактику в охране собственных границ и борьбе с палестинскими террористами.

Уже после Амита, в 1970 году, при посредничестве «Моссада» Израиль поставил в Индонезию значительное количество вооружений, включая дюжину американских истребителей «Скайхок», которые «освободились» после перевооружения ВВС Израиля. Наряду с доходами от продажи оружия Индонезии (а это еще предполагало долгосрочное военно-техническое сотрудничество), израильская разведка приобрела еще более прочные оперативные позиции в этой исламской стране.

Индия стала еще одним полезным партнером «Моссада», хотя индийское правительство не афишировало факт конфиденциального сотрудничества, которое базировалось на общности интересов и осуществлялось в основном в форме обмена информацией. Для Индии и Израиля общим врагом был Пакистан — исламская нация, оказывавшая помощь ближневосточным арабским странам. «Моссад» был серьезно обеспокоен тем, что ливийский руководитель полковник Муамар Каддафи предложил финансировать строительство в Пакистане ядерного реактора в целях создания «исламской бомбы». Израильская разведка вместе с представителями индийских спецслужб изучала вопрос о возможности уничтожения реактора в Пакистане.

Впрочем, далеко не всегда уверенное проникновение в страну по линии разведки и экономического сотрудничества гарантировало и долгосрочную стабильность «дружественного» режима, и соблюдение интересов Израиля. Например, работа в Ливии давала «Моссаду» отличную возможность наблюдать за развитием внутренних процессов в этой стране, и для Цви Замира не стало сюрпризом, когда в ноябре 1969-го прозападно настроенный король Идрис был свергнут группой молодых офицеров, которые явно действовали по примеру египетского полковника Насера, осуществившего аналогичный переворот в 1952 году. Но ни он, ни руководство страны не осознали тогда, что с уходом короля Идриса с политической арены Запад потерял свой стратегический бастион в Северной Африке.

«Мы же предупреждали их», — говорил Замир своему коллеге в Тель-Авиве, намекая на то, что израильская разведка предупреждала и самого Идриса, и его друзей, американцев, англичан и итальянцев. Никто не внял этому предупреждению, не предпринял никаких мер. А новый ливийский лидер, полковник Муамар Каддафи вскоре проявил себя как один из самых непримиримых врагов Израиля и стран Запада, и борьба с ним и его режимом в течении многих десятилетий станет важнейшим элементом региональной политики.

Что касается «агентов влияния», людей, которые практически никогда не выполняют специфически разведывательных заданий, но систематически действуют в своей стране и порой на международном уровне в интересах третьего государства, то их значение трудно переоценить — хотя еще труднее назвать их поименно. Агенты эти практически никогда не совершают никаких действий, которые стали бы основанием для преследования службами контрразведки или госбезопасности, но в своей деятельности — чаще всего в средствах массовой информации, экономической и административно-политической верхушках общества способствуют проведению политики (в том числе и через формирование общественного мнения), благоприятной стране-«заказчику». Часть агентуры влияния, например, в США называют произраильским лобби. Но это только часть славной когорты; тысячи агентов влияния, например, в СМИ во всем цивилизованном мире обеспечивают, скажем, благожелательный или как минимум взвешенный подход к освещению событий, связанных с Израилем, — и это при откровенном антисемитизме некоторых «газетных магнатов» типа Рен-долла Херста.

Способность «Моссада» поддерживать внешние контакты в интересах Израиля особенно ярко проявилась в. совершенно особых отношениях Израиля со страной Марокко. Ведущий член Лиги арабских стран, Марокко, например, всегда горячо поддерживало дело «освобождения» Палестины, оказывало поддержку ООП, присоединялось к пылким национал-популистическим декларациям ЛАС. Однако король Марокко Хасан II с его прозападными настроениями чувствовал угрозу со стороны радикальных режимов в соседнем Алжире и несколько более удаленном Египте и тайно сохранял взаимовыгодные отношения с Израилем.

«Моссад» оказал Хасану II помощь в создании его секретной службы, а король в своей стране умерял антисемитизм и не препятствовал еврейской эмиграции. Отношения между двумя странами были тайными, но очень прочными — просто близкими к идеалу.

Но именно эти «близкие к идеалу» отношения вскоре привели к весьма тяжкому потрясению для развед-сообщества Израиля и для самого Меира Амита.

В историю это вошло как «дело Бен-Барки».

Видный марокканский оппозиционер Мехди Бен-Барка, который в вынужденной европейской эмиграции вел активную «подрывную» работу, королевским судом Марокко был заочно приговорен к смертной казни. Служба безопасности Марокко, возглавляемая генералом Мухаммадом Уфкиром, решила привести приговор в исполнение независимо от местонахождения Бен-Барки. В проведении этой операции Уфкир попросил помощи у «Моссада», зная развитость и силу его европейской резидентуры и агентурный опыт. Амит согласился, — как говорила заангажированная пресса, «из опасений, что отказ отрицательно скажется на положении евреев в Марокко».

Решение принималось на уровне первых руководителей спецслужб: Амит встретился с Уфкиром во Франции осенью 1965 года и обсудил детали операции. «Моссад» согласился устроить Мехди Бен-Барке западню.

29 октября 1965 г. израильские агенты выманили Бен-Барку из Женевы в Париж якобы для встречи с кинорежиссером. Там, около кафе на Левом берегу, три офицера французской службы безопасности, сотрудничавшие с марокканцами, «арестовали» Бен-Барку — а затем по команде самого Уфкира марокканцы вывезли Мехди за город и попросту расстреляли. Тело Бен-Барки закопали в саду виллы в пригороде Парижа.

Резидент «Моссада» в Рабате, въехавший во Францию по фальшивому британскому паспорту, все время операции оставался с Уфкиром; по его словам, он был ошеломлен и возмущен, но поделать ничего не мог. Возможно, это и так, а возможно, он, равно как Амит и Уфкир, считал, что тайна похоронена вместе с трупом. Кто обратит внимание на исчезновение или даже на убийство не самого яркого представителя весьма брутальной ближневосточной политики?

Однако генерал де Голль немедленно приказал расследовать все обстоятельства исчезновения Бен-Барки в центре Парижа — что и было выполнено быстро и полно. Расследование выявило не только израильско-марокканский сговор, но и причастность к этому французского эквивалента «Моссада» — Службы внешней документации и контрразведки (SDECE). Президент де Голль получил еще одно подтверждение некорректности SDECE — а он давно и совсем небезосновательно предполагал, что его собственная спецслужба может плести против него заговор. «Большой Шарль» пришел в ярость и приказал «навести порядок в доме» — тогда и была проведена жесткая чистка в спецслужбах Франции. Но досталось и Израилю '— действительно, трудно представить харизматического правителя, который останется равнодушен к бесцеремонным действиям союзника Франции на ее территории. Де Голль приказал закрыть базировавшееся в Париже крупнейшее европейское представительство «Моссада» и полностью прекратил сотрудничество с израильскими спецслужбами.

Внутри же страны причастность к этому убийству Израиля держалась в секрете. Когда журнал «Бул» намекнул, что в деле Бен-Барки может быть «израильский след», «Шин Бет» немедленно конфисковала все 30 тыс. экземпляров и лишь 5 номеров достигли газетных киосков. Редакторы журнала Шмуель Мор и Максим Гилан были подвергнуты административному аресту. К ним была применена статья 23 закона о безопасности, которая до сих пор использовалась только в делах о шпионаже против еврейского государства. Это дело все еще остается единственным случаем применения этого закона против еврейских журналистов в Израиле.

Но на правительственном уровне, без придания дела огласке, скандал разгорелся вовсю; в конечном итоге столкновение политических сил вылилось в странный компромисс — вновь под знамена был призван ветеран разведки Иссер Харел.

Но, как и следовало ожидать, ничего хорошего от новой попытки совместной работы представителей весьма различных методик и идеологий не получилось. Они фактически толкали «воз» ответственной и сложной работы в противоположных направлениях. Это усугублялось и личной неприязнью между руководителями, и наличием разных «школ» внутри «Моссад». В большинстве вопросов Амит отказывался сотрудничать с Харе-лом. Сам же Харел искал и находил пути «обхода» Амита. Выглядело все это как тяжелая бюрократическая склока из числа тех, которые время от времени поражают большие учреждения. Используя свои личные связи и знание секретных архивов, Харел сумел заполучить секретные досье «Моссада» и составлял резко критические «докладные записки», а также вызывал руководителей департаментов на совещания к Эшколу, на которых часто поднимался вопрос о деловых качествах Амита и его недостатках.

Одним из внешних проявлений внутреннего конфликта стало то, что выдвигавшиеся Амитом предложения о проведении тайных операций в большинстве своем отклонялись Харелом.

Такая судьба постигла, например, смелый план, который предусматривал негласную поездку Амита в Каир для встречи с вице-президентом Египта маршалом Хакимом Амером. Это была идея одного из зарубежных еврейских бизнесменов, своеобразного агента влияния, имевшего хорошие связи в египетском руководстве, и она очень заинтересовала Амита. Но Харел поднял шум в политическом руководстве, что это западня и ни при каких условиях нельзя допустить поездки шефа «Моссада» в стан врага — мол, Меира Амита могут заставить выдать все израильские секреты. Обсуждение Амитом инициировалось неоднократно; история не терпит сослагательного наклонения, но вполне можно предположить, что такие переговоры могли изменить ход событий на Ближнем Востоке. Но, как известно, переговоры с Египтом в тот период так и не состоялись^[132] — а тем временем напряженность на границах с Сирией и Египтом постоянно нарастала, и не было времени спорить о том, кто возглавляет израильскую разведку, надо было работать и бороться с врагами настоящими. Получилось так, что усилия и старания Харела, его связи и опыт интриги только приблизили окончательное понимание невозможности продолжения его пребывания в действующем руководстве разведки.

«Второе пришествие» Харела окончилось через 9 месяцев. Надвигающаяся война отметала в сторону второстепенные вопросы и требовала от разведки сосредоточиться на главном: на подготовке к войне.

Глава 14. ЖАРКОЕ ЛЕТО 1967 ГОДА

«Аман» под руководством полковника Амоса Ярива, бывшего заместителя Амита в военной разведке, продолжил курс на совершенствование технической базы и добился к 1967 году выдающихся результатов в сборе и анализе всей доступной информации по вооруженным силам арабских стран, готовивших нападение на Израиль. Используя компьютерную систему, созданную полковником Ювалем Нееманом, разведсообщество сумело на основании информации, поступающей по самым разным каналам — от радиоперехвата, аэрофотосъемки и обработки открытых источников информации до агентурных данных, — предоставить военным стратегам Израиля подробнейшие списки целей и заранее выявить узкие места, которые могут возникнуть в ходе боевых действий.

Одним из этих «узких мест» была крайняя затруднительность для страны вести долгую войну. Призыв резервистов (а он был произведен, едва бронетанковые колонны египтян выдвинулись на Синайский полуостров) означал для Израиля крайнее напряжение, вплоть до сокращения и приостановки многих видов производства, а по истечению совсем непродолжительного времени — и крах экономики.

Кроме того, аналитики достаточно отчетливо просчитали соотношение возможных потерь вооруженных сил при оборонительном варианте ведения боевых действий и в случае нанесения превентивного удара по арабским странам, и цифры эти очень и очень впечатляли руководителей маленькой страны, где, как говорится, каждый солдат был на счету.

Немаловажным фактором в определении стратегии в практически неизбежной предстоящей войне стала также позиция Франции, готовой вот-вот ввести эмбарго на военные поставки — это означало бы серьезное и лавинообразное снижение боевой мощи Израиля в ходе продолжительных военных действий.

Все эти соображения были изложены М. Амитом во время срочного и конфиденциального визита в Вашингтон. Разговор шел с аналитиками ЦРУ и самим Р. Хелмсом. Затем директор ЦРУ, приняв позицию Амита, организовал ему встречу с министром обороны Р. Макнамарой. В разгар доклада руководителя израильской спецслужбы «бухгалтеру смерти» принесли телеграмму о том, что генерал Моше Даян, ярый сторонник концепции превентивного удара (об этом хорошо знали и Хелмс, и Макнамара), назначен министром обороны Израиля. Это означало, что фактически руководство страны сделало свой выбор — что, впрочем, не умаляло значения позиции США.

Роберт Макнамара прочел телеграмму и, по воспоминаниям Амита, сказал:

— Я очень хорошо знаю Моше Даяна. Мы встречались во время его визита в Вашингтон. Я очень рад его назначению. Пожалуйста, пожелайте ему успеха от моего имени.

И после паузы добавил:

— Какое бы решение вы ни приняли, я желаю вам удачи.

Через несколько часов Амит направил из посольства шифрограмму: «Американцы считают нас суверенным государством и полагают, что мы имеем право принимать любое решение, которое, по нашему мнению, необходимо для спасения страны. Со стороны США не последует возражений в случае, если мы нанесем удар первыми. Они поймут наши мотивы. И я думаю, американцы сумеют удержать русских от прямой интервенции».

5 июня 1967 года самолеты ВВС Израиля, вооруженные бомбами и списками целей, составленными израильской разведкой, менее чем за шесть часов фактически обеспечили победу над мощной египетской армией в Шестидневной войне. Египетские ВВС были уничтожены на земле — причем ни одна бомба не упала на многочисленные макеты самолетов, «маскировочные цели»; удары наносились только по настоящим целям, как правило — в точно разведанное время завтрака или молебна египетских пилотов. Был уничтожен также секретный центр в Хелуане, серьезно поврежден ряд военных объектов и нанесены тяжелые, можно сказать, решающие потери сосредоточенным на исходных рубежах бронетанковым частям.

Сирийские и иорданские вооруженные силы также получили сокрушительные удары (операция против группировки на Голанских высотах началась через четыре дня, 9 июня — задержка была связана с тем, что в обстановке чрезвычайной секретности войска Израиля были только накануне переброшены сюда с египетского направления). Танкистам были известны позиции каждого орудия, расположение противотанковых мин и заграждений, схемы окопов и ходов сообщения — и это, а также четкая координация наступления с артиллерией и авиацией, предопределило взятие неприступных позиций малой кровью.

В то время как арабское радио еще трубило о победе арабов, резидент ЦРУ в Израиле Джон Хадден сообщил в штаб-квартиру ЦРУ, что «война окончена». Он знал, что сообщает, — получал информацию, что называется, «из первых рук». У него были отличные отношения с «Моссадом» — контактеры, переиначивая его имя на иврите, в шутку звали его Йоханан Ха-Дан и предоставляли ему доступ к самой свежей информации с полей сражений.

Впрочем, не все в отношениях с США было так безоблачно: в ходе войны израильская авиация и флот атаковали и потопили американский корабль-разведчик «Либерти».

8 июня 1967 г. «Либерти» у берегов Синайского полуострова контролировал продвижение войск. Израильские самолеты нанесли по нему ракетный удар и обстреляли (достаточно метко) из пушек, а потом подоспел катер ВМС и добил «Либерти» торпедой. 34 американца погибли, многие были ранены. Ряд аналитиков считают, что уничтожение корабля было осуществлено намеренно: израильтяне хотели лишить американскую разведку электронных «глаз и ушей» как раз в тот момент, когда перебрасывали свои части с египетского на сирийский фронт, — возможно, небезосновательно допуская перехват американских сообщений сильной электронной разведкой советского ГРУ (советские корабли радиоразведки постоянно находились в зоне Восточного Средиземноморья) и, через советское посредничество, утечку важнейшей информации в стан врага.

Действительно, если на мгновение допустить, что египтяне узнали бы о практически полном оголении противостоящего фронта на Синайском полуострове, то, несмотря на уже понесенные потери и деморализацию, наверняка развернули бы наступление — и соотношение потерь в этой войне оказалось бы другим.

Разобраться в этом инциденте было поручено резиденту ЦРУ Джону Хаддену и военно-морскому атташе США каперангу Эрнсту Каслу. Хадден и Касл сочли инцидент ошибкой: по их заключению, в пылу битвы ВВС и ВМС постарались уничтожить корабль, который согласно боевым картам просто не должен был там находиться, а наличие американского флага летчики и моряки сочли обычным военным трюком и не позаботились о том, чтобы проверить принадлежность борта.

Такая версия, в сущности, вполне устраивает «Моссад»; не случайно израильское правительство до сих пор жестко отказывается даже говорить о каких-то компенсациях вдовам моряков с «Либерти» — и дело, очевидно, не только в хронической напряженности бюджета страны.

Глава 15. СМЕНА ДИРЕКТОРОВ «МОССАД»

В 1968 году «Моссад» получил нового директора, назначенного, как всегда, в обстановке полной анонимности. Вместо генерала Меира Амита был назначен Цви Замир, известный больше всего тем, что старался оставаться в тени; его имя никогда раньше не мелькало в газетных заголовках.

Меир Амит не остался во главе «Моссада» после своего, считавшегося «первым», пятилетнего срока пребывания в этой должности. Произошло это не по его воле — Амит просил Эшкола продлить срок его службы, но премьер-министр отказал. Формально служба Амита была прекращена из-за громкого скандала с убийством Бен-Барки и еще нескольких (по большому счету, неизбежных в деятельности спецслужб) просчетов, но злые языки и тогда, и много лет спустя уверяли, что произошло это потому, что премьеру не нравилась чрезмерная независимость Амита.

Все, включая Эшкола, признавали, что Амит был талантлив. Может быть, потому его и решили отправить в отставку — он был слишком эффективен. Ветеранов лейбористской партии беспокоила уверенность, сила и твердость позиций Амита, его авторитет, влияние на всех членов комитета «Вараш» и громадная заслуженная популярность после Шестидневной войны. Партийные лидеры не хотели иметь слишком сильного начальника разведки.

Не нравилась Эшколу и давняя прочная дружба Амита с министром обороны Моше Даяном. Они часто общались напрямую — и это вызывало острые конфликты с премьером. Например, в марте 1968 года Даян захотел совершить тайную поездку в Иран для встречи с шахом. Амит отвечал за конфиденциальные связи с Ираном, и Моше Даян обратился к нему с просьбой организовать визит. Когда об этом узнал Эшкол, он пришел в ярость. «Что здесь происходит? — вопрошал Эшкол руководителя «Моссада». — Как вы посмели пойти на это? «Моссад» и вы лично подчиняетесь мне, а не министерству обороны или Моше Даяну». Отрицательно сказался на карьере Амита и упомянутый ранее инцидент с перехватом пассажирского авиалайнера в воздушном пространстве Ливана, посадки его в Израиле и тщательного обыска — искали Жоржа Хабаша. Приказ на эту операцию исходил непосредственно от Даяна.

Спустя некоторое время Эшкол объявил, что решено поставить во главе «Моссада» генерал-майора Цви (Звичку) Замира.

Замир никогда раньше не служил в разведке, и это назначение было для всех в разведывательном сообществе неожиданностью. Но мотивы политической верхушки просматривались очевидно. Лидеры лейбористской партии считали Замира «своим человеком». Как и многие из них, он родился в Польше в 1925 году и попал в Палестину вместе с родителями в семимесячном возрасте.

В то время он носил фамилию Заржевский. В 18 лет Замир вступил в «Палмах», участвовал в боевых действиях в 1948 году и сделал хорошую военную карьеру. Он получил звание генерал-майора и был назначен командующим Южным округом, а в 1966 году стал военным атташе Израиля в Лондоне. Лондонское назначение не позволило Замиру принять участие в Шестидневной войне, и он, в отличие от других израильских генералов, не был окружен ореолом славы победителя. Он был «свой», он был управляем, он не пользовался чрезмерным весом — как раз то, что и требовалось.

Начальником военной разведки был назначен генерал-майор Аарон Ярив, несомненно, высоко компетентный опытный руководитель, но в то же время человек, страдающий излишним тщеславием и властолюбием. Правда, некоторые аналитики отмечают, что то значительное расширение сферы деятельности «Амана», которое осуществлялось в тот период, его проникновение в области, некогда отданные «гражданским» разведслужбам (политика, экономика, дипломатия, научные исследования), было инспирировано Моше Данном^[133]. Пожалуй, эти предположения совсем не безосновательны — при сложившейся структуре и соотношении сил одних усилий Ярива и его амбиций было бы недостаточно, чтобы превратить за время своего руководства «Аман» в главенствующую структуру, оттеснив «Моссад» на второй план.

Объективные предпосылки этого, несомненно, в новом периоде существовали.

Глава 16. КРЫЛО РАСПРОСТЕРТОЕ

«Аман» — самая большая и самая важная часть разведывательного сообщества с точки зрения обороны еврейского государства. В этом плане «Аман» напоминал — и не только в силу того, что он отвечал за организацию радиотехнической разведки, — американское Агентство национальной безопасности (АНБ). Названное американским автором Джеймсом Бамфор-дом «Дворцом загадок» в книге с одноименным заголовком, огромное АНБ живет в тени ЦРУ, но в то же время создает основу, на которой в конечном итоге базируются все успехи американской разведки.

При Амите в период, когда Ярив был его заместителем, а затем при самом Яриве происходило формирование новой структуры «Амана». Разведуправление стало состоять из шести департаментов, наиболее важные из которых — департамент «добычи» и «производственный» департамент.

Департамент добычи и организует зарубежную агентурную работу, и ведет радиоразведку — перехват сообщений как систем радиосвязи, так и наземных телефонных линий^[134]. В вопросах радиотехнической разведки он тесно взаимодействует с ВВС — осуществляется не только перехват сигналов, но и проводится активное воздействие на технические системы противника, например радары, создавая ложные цели для их дезинформации, выставляя помехи и так далее.

В производственном департаменте, который осуществляет анализ добываемой информации, самом большом, работают 3 тыс. из 7 тыс. сотрудников «Амана». Департамент состоит из отделов, которые, как и в «Моссаде», имеют географическую или функциональную структуру: западный отдел «обслуживает» Египет, Судан и Ливию; восточный — Ирак, Сирию и Ливан; есть специальные отделы для Иордании и стран Аравийского полуострова; палестинский отдел, ведущий наблюдение за палестинскими партизанами; отдел анализа межарабских отношений и отдел ближневосточной экономики.

Продукция «производственного» департамента имеет вид аналитических документов или советов политическим деятелям.

«Аман» также отвечает за работу военных атташе в посольствах Израиля за рубежом, за военную цензуру прессы и за обеспечение режима секретности в частях израильской армии^[135].

Небольшой (но имеющий в своем составе блестящих специалистов, компактную, но качественную производственную базу, а также располагающий возможностью привлекать специалистов и производственные мощности крупных госпредприятий) научно-исследовательский отдел занимается разработкой образцов оперативной техники и программного обеспечения для разведки.

В целом это была сильная и профессиональная структура, с передовым на то время техническим оснащением; во многих отношениях «Аман» стал сильнее, чем до Шестидневной войны, — но вскоре потерпел самое тяжелое поражение за всю свою историю.

Конечно, это поражение не только «Амана» — все члены комитета «Вараш» должны были знать о приближении новой войны и как минимум за пять месяцев до скорбного Йом киппур зафиксировать агрессивные приготовления противной стороны. Мог и обязан был всерьез вмешаться «Моссад», поскольку по своим каналам получал больше чем достаточно тревожной информации^[136]; но отношения в разведсообществе сложились так, что «гражданский руководитель» Цви Замир самое жесткое и точное предупреждение передал не лично, а через офицера связи в «Аман», и не проконтролировал, дошло ли оно до необходимого для принятия ответственных решений уровня — а оно «всплыло», только когда война стала реальностью.

В качестве основного объяснения причин тяжелейшего, как говорится, непростительного промаха военной разведки называют серьезный недуг, поразивший аналитические структуры «Аман», — так называемую «концепцию», которая утверждала, что арабы никогда не начнут большой войны, поскольку понимают, что не смогут ее выиграть. «Концепция» также включала положение о том, что в случае, если такая война все-таки начнется, израильтяне разгромят войска противника и войдут в столицы Египта и Сирии. Поэтому все сообщения, не укладывающиеся в рамки «концепции», отметались.

Еще в 1969 году стало очевидно, что менее чем через два с половиной года после унизительного поражения Египет восстанавливал свои вооруженные силы гораздо более быстрыми темпами, чем это представлялось Израилю, — но аналитики разведки не могли проверить эту информацию и, в конце концов, не сделали ничего.

В феврале 1970 года впервые русские советники были прикомандированы к египетским боевым частям, и этот факт серьезно изменил соотношение сил, из которого исходил Израиль в планировании обороны западных рубежей оккупированного Синайского полуострова, — но «Аман» не сумел заблаговременно получить информацию об этом наиболее серьезном продвижении сверхдержавы в регионе за последние тринадцать лет^[137].

Обучение и подготовка войск противостоящих арабских стран шла высокими темпами и с учетом современных требований (в частности, по развертыванию мобильных десантных соединений, применению новой техники и тактики), информация об этом поступала и по линии радиоразведки, и из агентурных сведений — но должного внимания она так и не привлекла.

В выступлениях Анвара Садата, нового египетского президента, который сменил умершего Насера^[138], появлялись все чаще намеки, которые трудно было списать на привычную арабскую риторику, — но обращали внимание не на них, а, скажем, на сообщение французской «Монд» накануне войны, вовсю отдающее типичной дезинформацией: «Молодые и неопытные солдаты президента Садата не в состоянии овладеть и пользоваться сложной советской техникой»^[139].

Проводились большие маневры и движение египетских и сирийских войск — но необходимые меры предосторожности не принимались.

Даже совсем незадолго до начала боевых действий временное снижение степени готовности египетских войск у Суэцкого канала было воспринято как подтверждение «концепции» и основания для сворачивания собственных мобилизационных мероприятий. То есть не слишком изощренный пропагандистский ход арабов — готовиться к войне в открытую, но поддерживая воинственную риторику регулярными «утечками» в прессу о слабости и неготовности собственной армии, — срабатывал.

Тревожная информация поступала практически ежедневно — но выводы делались в рамках «концепции»…

Даже генерал Аарон Ярив чувствовал, что в аналитической ветви его службы творится что-то неладное. Сослуживцы отмечали, что он каждый раз приходил в ярость, как только возникала тема аналитической работы. Обычно сдержанный, он орал, потрясая перед носом у аналитика досье, содержащим первичную информацию: «Ради Бога! Ваши оценки не вытекают из этих данных!» В конце концов Аарон Ярив, который в свое время сделал для разведки очень многое, ушел в отставку с поста начальника «Аман» и был назначен советником премьера по вопросам борьбы с терроризмом.

Заменил его ставленник М. Даяна генерал Элия Зейра, бывший военный атташе в Вашингтоне и затем заместитель начальника «Аман». Часть славы военной разведки, которая действительно очень много сделала для победы в войне 1967 года, доставалась и Зейре.

Репутация «Амана» была так высока, что, когда в 1973 году Зейра заявил, что Египет слишком дезорганизован и слаб для нападения на Израиль, в Иерусалиме это восприняли как абсолютную истину. Это заявление Зейра сделал в мае 1973 года, когда египетские части в зоне канала уже были приведены в состояние повышенной боеготовности…

В конце концов получилось так, что Зейру объявили чуть ли не главным и единственным виновником плохой подготовки к новой войне. Он-де типичный военный бюрократ, заботившийся только о своей карьере, который совершил чуть ли не все стратегические (непреклонная верность «концепции») и тактические ошибки (собственный, безусловно надежный источник, подполковник разведки Южного командования, которое охватывало весь оккупированный Синай вплоть до линии Бар-Лева, шедшей вдоль захваченной Израилем стороны Суэцкого канала, Симан-Тов 1 октября 1973 г. сообщил, что через несколько дней Египет двинет свои войска через Суэц, — но и это сообщение было проигнорировано).

В вину ему ставилось и «ослепление» ЦРУ — действительно, в тот период практически вся информация в ЦРУ по Ближнему Востоку шла от израильской разведки, то есть фактически «концепция» воздействовала и на ЦРУ, — в результате чего накануне начала военных действий президент Никсон заявлял, что считает «новую войну на Ближнем Востоке маловероятной», расценив массовые и необычные передвижения арабских войск 5 октября 1973 г. как «ежегодные маневры».

По сей день достается от критиков и Цви Замиру^[140], хотя «Моссад» был более насторожен. За два дня до сирийско-египетского нападения агент «Моссада» в Каире сообщил о приближении войны. Шеф «Моссада» воспринял это предостережение серьезно, но не стал отстаивать свою точку зрения в высших эшелонах. Более того, в тревожный час Замир сам выехал за рубеж для личного опроса «источника», агента, который на короткое время был вывезен из Египта. В пятницу 5 октября Голда Меир не могла найти Замира.

Но относить вину только на руководителей разведслужб и нескольких аналитиков просто неправомочно. Не они придумали «концепцию» и попросту не могли ее преодолеть.

Вся проблема — в политическом руководстве страны. Первые лица государства, прежде всего Голда Меир и Моше Даян, по целому ряду объективных и субъективных причин, приняли как догму незыблемость военного превосходства над опасными соседями и фактически сделали все для ее претворения в жизнь.

Сложилась историческая ситуация, когда стабильность и динамичное развитие страны — а это, возможно, были единственные факторы, которые давали (в демократической модели внутреннего устройства, принятой Израилем) возможность оставаться у власти, — впрямую зависели от уровня военных приготовлений и внешней стабильности.

Оппозиционные политические силы в тот период уже могли в любой момент — что в конечном итоге и произошло в последующие годы — принять на себя руководство страной. Удержание политического господства во многом, если не полностью, определялось поддержкой масс, а для этого политика правящей партии должна была приносить процветание и военную стабильность.

В первые десятилетия существования Израиля как государства срабатывал, фактически, один и тот же стимул — речь шла о самом существовании государства и народа, и абсолютное большинство населения готово было и терпеть лишения, и принимать жесткий режим безопасности, и повышать боеготовность ради того, «чтобы не увидеть египетские танки на улицах Тель-Авива».

Большое влияние на духовную мобилизацию народа имели и принципы сионизма, государственной идеологии Израиля.

Но к семидесятым годам, в частности и по итогам Шестидневной войны, и в связи с глобальными переменами, вопрос существования уже не стоял чрезмерно остро; кроме того, во всем мире наметилось ослабление идеологических факторов, так что в развитых странах отчетливо зазвучали голоса проницательных политологов и социологов о «кризисе идеологии».

Несомненная духовная перестройка произошла и в израильском обществе; некоторые ее стороны были, сознательно или нет (скорее, подсознательно), использованы верхушкой правящей партии для удержания власти. В конкретных условиях Израиля это, конечно, и была «концепция» о решительном поражении арабов, которые больше не осмелятся на открытую вооруженную борьбу с Израилем. В нее, по сути, входило и серьезное преувеличение итогов Шестидневной войны. И это, как неизбежное следствие, усиление чувства национального превосходства (а почва для этого благодатна — «богоизбранная нация» весьма склонна к высокомерию), выливающееся в существенную переоценку своих сил и возможностей.

Тогдашние руководители страны уже не могли перестроиться — они только попытались развить те черты ситуации, которые помогли им какое-то время удержаться у власти.

Это они, а не спецслужбы и не газетчики стали истинной причиной преувеличения до непомерных пределов значения победы в Шестидневной войне.

Они не захотели и не смогли по-настоящему осознать, что поражение арабских армий в войне 1967 года было серьезным, но не окончательным. Сейчас, с исторической дистанции, кажется невозможным не заметить, что:

— Обе страны, и Египет, и Сирия, обладали громадными ресурсами живой силы и получили от богатых арабских стран и от союзников очень серьезную материальную и военно-техническую поддержку.

— СССР фактически перевооружил на достаточно высоком военно-техническом уровне армии Египта и Сирии, в массовом порядке произвел подготовку и обучение специалистов, а также «продвинул» туда армию военных советников, хорошо подготовленных и отважных офицеров.

— Весьма чувствительные в тот период к проблемам поставок энергоносителей США во многом подыгрывали арабским странам и тоже предпринимали усилия по проникновению на этот новый рынок оружия.

— В самих Египте и Сирии боль военного унижения быстро превратилась в жажду реванша…

Все это не заметить и не осознать можно было только в одном случае — если не хотеть видеть и осознавать, если осознание препятствовало глубинным интересам. И все, что мешало самоослеплению, теперь последовательно отметалось. Сильные, независимые, способные отстоять истинную позицию руководители типа Амита убирались и на их место ставились все более управляемые. Активная работа с ЦРУ практически поставила американцев в зависимость от «концепции»^[141]. Среднее звено разведывательных служб, прежде всего «Амана», тоже оказалось подвержено самоослеплению; возможно, это было связано с тем, что ряд аналитиков Амит забрал в «Моссад», а некоторые так и не смогли преодолеть эйфорию от удивительной, очень напоминающей библейскую историю о Давиде и Голиафе, победы. Сохранению состояния эйфории способствовал и духовный подъем в обществе^[142], и фактически не прекращающийся несколько лет ажиотаж прессы. Кстати, цензура и «работа» с журналистами приводила к тому, что чуть ли не до Судного дня в прессе не появлялось тревожных сообщений. Общевоенные и мобилизационные мероприятия проводились по методике экономии средств. В политических действиях все больше присутствовала зависимость от политики США.

Очень характерный пример: когда близкое начало войны уже невозможно было не заметить, буквально накануне военных действий, — существовала возможность нанесения упреждающего авиаудара, как в 1967 году. Громадные сосредоточения войск хотя и не были столь тщательно, как в предыдущем конфликте, разведаны и более тщательно прикрыты средствами ПВО, все же могли быть серьезно ослаблены ударами бомбардировочной и штурмовой авиации. Существовали и были достаточно проработаны планы ударов по аэродромам и другим военным объектам… Но Меир и Даян уже понимали, что время упущено и сейчас американцы этого не одобрят. Чтобы сохранить поддержку США, стране теперь необходимо было принять на себя первый удар, заведомо пойти на дополнительные жертвы. Это стало последним и самым ярким проявлением зависимости Израиля от США в области внешней и оборонной политики.

Конечно, США оказали помощь Израилю — и материальную (2,2 млрд, долларов), и политическую, и, впоследствии, военно-техническую, но все это было уже после 6 октября…

Бои начались в субботу, 6 октября 1973 г. Мощная группировка египетских войск форсировала Суэцкий канал, прорвала неплохо выстроенную, но слабо прикрытую войсками оборонительную линию и продвинулась вглубь Синайского полуострова на 15–20 километров. Одновременно, сполна воспользовавшись фактором праздничной субботы, на сирийском фронте был нанесен танковый удар в районе Голанских высот. Линия обороны, которую прикрывали немногочисленные подразделения необстрелянных солдат, была прорвана. Там же произошел не слишком значительный по масштабу вовлечения войск, но серьезный по своим последствиям эпизод захвата секретных кодов на опорном пункте разведки. Стальной бункер на горе Хермон в течение нескольких часов держался в тылу быстро продвигавшихся сирийских войск. Солдаты и офицеры, которые удерживали его в неравном бою, работали на «Аман» и из бункера, расположенного на заснеженной вершине горы Хермон, самой высокой точки Голанских высот, даже в Йом киппур вели разведку Сирии. Это были совершенно секретные «глаза» и «уши» на севере страны и один из многих постов «Амана», который вел радиоперехват сирийских линий связи. К тому же с вершины горы в ясный день можно было наблюдать все передвижения сирийских войск вплоть до Дамаска, расположенного в 25 милях. Разведчики оказали отчаянное сопротивление, но сталь и железобетон в конце концов не выдержали. Сирийские «коммандос» ворвались в бункер, убив 18 защитников, более тридцати человек (почти все были ранены) взяли в плен, и самое главное — захватили большое количество новейшей разведывательной аппаратуры, которую потом и в Сирии, и в Египте, и в Москве будут изучать в мельчайших деталях. Кроме того, в руки противника попал полный комплект кодов, с помощью которых были расшифрованы переговоры израильских летчиков и военных диспетчеров. Впоследствии «Аман» признал, что пренебрежение техническими средствами, исключающими захват кодов, было колоссальной ошибкой.

В небе над Ближним Востоком завязались тяжелейшие бои — и в них уже было немного эпизодов, подобных сентябрьскому 1973 года, когда израильская эскадрилья в одном бою над Латакией сожгла тринадцать сирийских «МИГов», потеряв одну машину. Общие потери ВВС Израиля за время военных действий составили 250 самолетов.

Моше Даян на третий день войны сумрачно намекнул на возможность разрушения «третьего храма Израилева».^[143] В первую неделю войны впервые серьезно обсуждался вопрос о возможности применения Израилем ядерного оружия в качестве последнего и почти самоубийственного средства обороны. И не просто обсуждался: ракетные батареи «Иерихон» и бомбовые подвески на «Фантомах» были подготовлены для использования ядерных боеприпасов. Голда Меир, по воспоминаниям помощницы и доверенного лица Лу Каддар, похоже, была готова покончить с собой, однако смогла мобилизоваться и приняла план контрнаступления, подготовленный начальником штаба генерал-лейтенантом Давидом (Дадо) Элизаром, что в конечном счете привело в оперативном плане если не к победе, то к благоприятному перелому. Положение на фронтах стало складываться более благоприятно для Израиля, и мощный дипломатический нажим со стороны великих держав помог остановить боевые действия.

Однако обошлось все Израилю очень дорого. Потери только убитыми составили около трех тысяч человек — для страны с населением около 3 млн. это была тяжелая травма. В песках Синая и на отрогах Голанских высот сгорело более восьмисот пятидесяти танков…

Премьер-министр Голда Меир приказала провести официальное расследование «упущений» — таким эвфемизмом называли провал разведки, который привел к внезапному нападению в ходе войны Йом киппур. Комиссию возглавил председатель Верховного суда Израиля Шимон Агранат. «Козлами отпущения» комиссия сделала руководство «Амана», начальника штаба Дадо Элизара и командующего Южным округом генерала Шмуеля Городиш-Гонена. Генерал Зейра и его три заместителя были уволены. Новым начальником «Амана» стал генерал-майор Шломо Газит.

В первые же недели после прекращения боевых действий, в обстановке серьезного духовного потрясения страны, были проведены структурные изменения в израильском разведсообществе, включая создание новой службы.

Центр планирования и исследований министерства иностранных дел, существовавший с 1951 года только на бумаге, стал реальной службой. Его задача заключалась не в сборе разведывательной информации, а в проведении дальнейшего анализа уже имеющихся данных. Центр расположился в отдельном корпусе служебного комплекса министерства иностранных дел в Иерусалиме.

Небольшой исследовательско-аналитический отдел «Моссада» был значительно расширен — фактически это означало, что создается служба, альтернативная аналитическому аппарату «Амана»; это было не дублированием, а необходимым расширением оценочной базы и гарантом против какой-нибудь очередной «концепции». Аналитики «Моссада» теперь стали принимать участие в подготовке для премьер-министра ежегодной «национальной разведывательной оценки».