Мой друг Мегрэ

Глава 9 Строптивые ученики Мегрэ

Против мелочной лавчонки они остановились и спросили у мэра ключ. Мэр был занят с покупателями и крикнул что-то жене, маленькой бледной женщине с волосами, уложенными узлом на затылке. Она долго искала ключ. Все это время Филипп стоял между Мегрэ и Пайком с упрямым и надутым видом, и это более чем когда-либо походило на сцену в школе, на наказанного строптивца ученика и неумолимого директора лицея.

Трудно было себе представить, что с «Баклана» может высадиться столько людей. Правда, сегодня утром пролив пересекли и другие катера. Пока туристы не отправились на пляжи, на площади было целое нашествие.

В полумраке кооператива можно было видеть Анну, обтянутую парео, с сеткой для провизии в руках. Де Греф сидел с Шарло на террасе «Ковчега».

Оба они видели, как Филипп прошел в сопровождении двух полицейских. Проводили их глазами. На столике перед ними стояла бутылка прохладного вина.

Наконец жена мэра принесла ключ, и через минуту Мегрэ уже открывал дверь мэрии. Он сразу же отворил и окно, потому что в зале стоял запах плесени и пыли.

Комиссар тихо сказал несколько слов Леша, и тот вышел.

— Садитесь, Морикур.

— Это приказание?

— Вот именно.

Мегрэ подвинул ему один из складных стульев, которыми пользовались во время праздника Четырнадцатого июля. Казалось, м-р Пайк понял, что при подобных обстоятельствах комиссар не любит, чтобы вокруг него стояли; он тоже поставил себе стул в уголке и уселся.

— Я полагаю, вам есть что мне сказать?

— Я арестован?

— Да.

— Я не убивал Марселена.

— Дальше.

— А дальше ничего. Я ничего не скажу. Можете допрашивать меня сколько вам угодно и применять все отвратительные способы, чтобы заставить говорить, я ничего не скажу.

Совсем как порочный мальчишка! Может быть, из-за своих утренних ощущений Мегрэ никак не удавалось принять Морикура всерьез, вбить себе в голову, что он имеет дело с мужчиной.

Комиссар не садился. Он бесцельно расхаживал взад и вперед, касался свернутого знамени, на мгновение останавливался перед окном и видел, как девочки в белом переходят площадь под надзором двух монахинь в рогатых чепцах. Он не так уж ошибся, когда подумал о первом причастии.

Жители острова в это утро ходили в чистых полотняных брюках, которые на солнце, заливавшем площадь, были роскошного глубоко-синего цвета, а белые Рубашки просто сверкали. Игроки в шары уже начали партию. Г-н Эмиль мелкими шажками направлялся к почте.

— Вы, конечно, отдаете себе отчет в том, что вы гаденыш?

Огромный Мегрэ стоял совсем близко от Филиппа, смотрел на него сверху вниз, и молодой человек инстинктивно поднял руки, чтобы защитить лицо.

— Я говорю — гаденыш, тварь, и эта тварь боится, трусит. Есть люди, которые обирают квартиры, они рискуют. А другие связываются со старухами, крадут у них редкие книги, чтобы потом продать, а если их поймают, начинают плакать, просить прощения и говорить о своей бедной матери.

Казалось, м-р Пайк старался стать как можно меньше, сидеть как можно тише, чтобы ни в чем не мешать коллеге. Не слышно было даже его дыхания, но звуки с острова проникали в открытое окно и странно смешивались с голосом комиссара.

— Кто это придумал продавать ей фальшивые картины?

— Я буду отвечать только в присутствии адвоката.

— Значит, ваша несчастная мать должна лезть из кожи, чтобы заплатить известному адвокату! Вам ведь подавай только известного адвоката, не так ли? Вы мерзкий субъект, Морикур!

Комиссар ходил по залу, заложив руки за спину, более чем когда-либо похожий на директора лицея.

— В школе у меня был соученик вроде вас. Он был ябеда, как и вы. Время от времени приходилось давать ему взбучку, и, когда мы это делали во дворе, наш учитель старался повернуться к нам спиной или просто уходил подальше. Вам вчера дали взбучку, а вы даже не шевельнулись, вы остались на месте, бледный и дрожащий, возле старухи, которая вас содержит. Это я попросил Полита дать вам по физиономии, потому что мне нужно было знать, как вы будете реагировать, — я еще не был уверен.

— Вы опять собираетесь бить меня?

Морикур держался нагло, но видно было, что он дрожит от страха.

— Бывают подлецы разного сорта, Морикур, и, к несчастью, бывают такие, которых никак не удается послать на каторгу. Я вам сразу скажу, что сделаю все, что в моих силах, чтобы вы туда отправились.

Раз десять он подходил к сидящему молодому человеку, и каждый раз тот инстинктивным жестом защищал лицо.

— Признайся, это ты придумал продавать картины.

— Вы имеете право говорить мне «ты»?

— Все равно я заставлю тебя признаться, даже если мне на это придется потратить трое суток. Я знал одного покрепче тебя. Он тоже держался нагло, когда его привели на набережную Орфевр. Тоже был хорошо одет. С ним долго пришлось повозиться. Нас было с полдюжины, мы сменяли друг друга. Знаешь, что с ним случилось через тридцать шесть часов? Он наделал в штаны.

Комиссар посмотрел на красивые белые брюки Морикура и вдруг резко приказал:

— Сними галстук.

— Зачем?

— Хочешь, чтобы я сам это сделал? Вот так! Теперь развяжи шнурки туфель. Вытащи их. Увидишь, что через несколько часов ты станешь похож на преступника.

— Вы не имеете права!

— Я присваиваю его себе. Ты раздумывал, как бы выкачать побольше денег из старой дуры, к которой присосался. Твой адвокат, конечно, заявит, что оставлять такие большие состояния в руках подобных женщин аморально, и будет утверждать, что для тебя обобрать ее было непреодолимым искушением. Сейчас нас это не касается. Это он скажет для присяжных. Поскольку она покупает картины и ничего в них не понимает, ты решил, что на этом можно здорово заработать, и столковался с де Грефом. Не ты ли и выписал его сюда, в Поркероль?

— А де Греф — это маленький святой, правда?

— Это подлец другого сорта. Сколько поддельных картин он написал для твоей старухи?

— Я же предупреждал вас, что ничего не скажу.

— Картина Ван-Гога, конечно, не первая. Только вышло так, что кто-то увидел ее, когда она, наверное, была еще не совсем закончена. Марселен болтался повсюду. Он лазил на лодку де Грефа так же, как и на борт «Северной звезды». Я полагаю, он застал голландца как раз тогда, когда тот подписывал картину не своим именем. Потом увидел ту же картину у миссис Уилкокс, и это его озадачило. Он не сразу понял ваше мошенничество. Он не был уверен. Он никогда не слышал о Ван-Гоге и позвонил одной своей приятельнице, чтобы справиться о нем.

Филипп, надувшись, не отрывал глаз от пола.

— Я не утверждаю, что ты его убил.

— Я его не убивал.

— Ты, наверное, слишком труслив для такой работы. Марселен подумал, что поскольку вы двое хотите здорово заработать на старухе, то почему бы ему не быть третьим? Он дал вам это понять. Вы не согласились. Тогда, чтобы решить дело в ту или иную сторону, он заговорил о своем друге Мегрэ. Сколько Марселен у вас требовал?

— Не стану отвечать.

— Я не тороплюсь. В эту ночь Марселен был убит.

— У меня есть алиби.

— Правда: в час его смерти ты был в постели у бабушки.

Даже в маленьком зале мэрии слышался запах аперитивов, которые подавали на террасе «Ковчега». Де Греф, наверное, еще там. Вероятно, Анна присоединилась к нему со своими покупками. Леша, сидя за соседним столиком, наблюдает за ним и в случае надобности не позволит ему уйти.

Ну а Шарло теперь уже, конечно, понял, что он, во всяком случае, явился слишком поздно. А ведь он тоже надеялся получить свою долю.

— Собираешься отвечать, Филипп?

— Нет.

— Заметь, что я тебе ничего не вкручиваю. Я не рассказываю тебе, будто у нас есть доказательства, что де Греф уже признался. В конце концов ты заговоришь, потому что ты трус, потому что ты ядовитая гадина. Дай сюда свои сигареты.

Мегрэ взял пачку, которую протянул ему молодой человек, и швырнул ее за окно.

— Могу я попросить вас об услуге, мистер Пайк? Скажите, пожалуйста, Леша, который сидит на террасе «Ковчега», чтобы он привел сюда голландца. Без девушки. Я хотел бы также, чтобы Жожо принесла нам несколько бутылок вина.

Словно из деликатности, Мегрэ в отсутствии коллеги не произнес ни слова. Он по-прежнему расхаживал, заложив руки за спину, а по другую сторону окна продолжалась воскресная жизнь.

— Входите, де Греф. Будь у вас галстук, я велел бы вам развязать его так же, как шнурки от туфель.

— Я арестован?

Мегрэ только утвердительно кивнул головой.

— Садитесь. Не слишком близко от вашего друга Филиппа. Дайте мне свои сигареты и бросьте ту, которую вы курите.

— У вас есть постановление?

— Мне вышлют его телеграфом на вас двоих, чтобы у вас больше не было сомнений по этому поводу.

Голландец сел в то кресло, которое мэр, должно быть, занимал во время бракосочетаний.

— Один из вас двоих убил Марселена. По правде говоря, не важно кто: вы оба одинаково виновны.

Вошла Жожо с подносом, уставленным бутылками и стаканами. Она растерянно оглядела обоих молодых людей.

— Не бойтесь, Жожо. Это всего лишь жалкие грязные убийцы. Не говорите там сейчас об этом, а то все население острова соберется под окном, да вдобавок еще воскресные туристы.

Мегрэ не спеша разглядывал то одного, то другого.

Голландец вел себя гораздо спокойнее, у него не было и тени фанфаронства.

— Может быть, лучше оставить вас одних и вы сами между собой договоритесь? Ведь в конце концов основную ответственность понесет один из вас. Один поплатится головой или отправится на каторгу до конца своих дней, ну а другой отделается несколькими годами тюрьмы. Который же?

Ябеда уже вертелся на стуле, и можно было ожидать, что он сейчас поднимет руку, как в школе.

— Закон, к сожалению, не может считаться с тем, что вы оба несете одинаковую ответственность. Ну а я убежден, что вы один другого стоите, с той лишь разницей, что к де Грефу у меня все-таки чуть-чуть больше симпатии.

Филипп все так же беспокойно вертелся, едва сдерживаясь, чтобы не заговорить.

— Признавайтесь, де Греф, что вы делали это не только ради денег. Вы тоже не хотите отвечать? Как угодно. Пари держу, что вы уже давно развлекаетесь изготовлением фальшивых картин, чтобы доказать себе, что вы не просто любитель, который занимается живописью только по воскресеньям, не какой-нибудь мазилка. Вы много их продали? Ну, да это не важно. Зато как бы вы отомстили профанам, которые вас не понимают, если бы увидели, что одно из ваших произведений, подписанное прославленным именем, оказалось в Лувре или в каком-нибудь из музеев Амстердама! Мы посмотрим ваши последние произведения. Выпишем их из Фьезоле. Во время суда господа эксперты их проанализируют. Вам несладко придется, де Греф!

Было почти забавно видеть физиономию Филиппа, выражавшую одновременно и отвращение, и обиду. Оба более чем когда-либо были похожи на мальчишек. Филипп завидовал словам, с которыми Мегрэ обращался к его соучастнику, и, должно быть, сдерживался, чтобы не запротестовать.

— Признайтесь, господин де Греф, вы отчасти даже рады, что вся эта история выплыла наружу?

Слово «господин», обращенное к де Грефу, тоже оскорбляло Морикура до глубины души.

— Если знаешь что-нибудь один, от этого в конце концов становится тошно. Вы не любите жизнь, господин де Греф?

— Ни вашу, ни ту, которую мне навязали.

— Вы ничего не любите?

— Я не люблю себя.

— Вы не любите и девочку, которую вы похитили, просто чтобы взбесить ее родителей. С каких пор у вас появилось желание убить кого-либо из себе подобных? Не по необходимости, не для того, чтобы заработать или убрать неудобного свидетеля. Я говорю о желании убить для того, чтобы убить, чтобы посмотреть, как это происходит, какие при этом бывают ощущения. А потом еще даже ударить труп молотком, чтобы доказать себе, что у вас крепкие нервы.

Губы голландца растягивала тонкая улыбка, и Филипп искоса поглядывал на него, ничего не понимая.

— Хотите, я вам обоим сейчас предскажу, что произойдет? Вы решили молчать — и тот, и другой. Вы уверены, что против вас нет доказательств. Никто не был свидетелем смерти Марселена. Никто на острове не слышал выстрела из-за мистраля. Оружие не нашли, оно, наверное, в безопасном месте, на дне моря. Я не потрудился разыскивать его. Отпечатки пальцев тоже ничего не дадут. Следствие продлится долго. Следователь будет допрашивать вас терпеливо, справится о вашем прошлом, — и в газетах станут много писать о вас.

Не преминут подчеркнуть, что вы оба из хороших семей. Ваши друзья с Монпарнаса, де Греф, подтвердят, что у вас талант. Вас представят как человека особенного, непонятого. Упомянут о двух томиках стихов, опубликованных Морикуром.

Подумать только, Филипп был страшно доволен, что ему наконец тоже поставили хорошую отметку!

— Журналисты будут брать интервью у председателя суда в Гронингене, у госпожи де Морикур в Сомюре. В мелких газетках будут смеяться над миссис Уилкокс, и, конечно, ее посольство будет ходатайствовать о том, чтобы ее имя упоминалось как можно реже.

Комиссар одним духом выпил полстакана пива и сел на подоконник, повернувшись спиной к залитой солнцем площади.

— Де Греф будет упорно молчать, потому что у него такой характер, потому что он не боится.

— А я заговорю?

— Ты заговоришь. Потому что ты ябеда, потому что для всех станет ясно, что из вас двоих ты наиболее мерзкий субъект, потому что ты захочешь представиться невинным, потому что ты трус и вообразишь, что, заговорив, спасешь свою драгоценную шкуру.

Де Греф повернулся к сотоварищу с неописуемой улыбкой на губах.

— Наверное, ты заговоришь уже завтра, когда очутишься в настоящем полицейском участке и несколько молодцов станут допрашивать тебя, пуская в ход кулаки. Ты не любишь, когда тебя бьют, Филипп.

— Бить меня не имеют права.

— А ты не имеешь права обирать бедную женщину, которая не понимает, что делает.

— Она прекрасно все понимает. Вы защищаете ее, потому что у нее есть деньги.

Мегрэ даже не подошел к Морикуру, а тот все-таки поднял руки, защищая лицо.

— И уж, конечно, ты заговоришь, когда узнаешь, что у де Грефа больше, чем у тебя, шансов выпутаться.

— Он все-таки был на острове.

— У него тоже есть алиби. Ты был со старухой, он — с Анной.

— Анна скажет…

— Что?

— Ничего.

В «Ковчеге» начался завтрак. Проговорилась Жожо, или люди сами что-то почуяли, но вокруг мэрии уже бродили какие-то фигуры. Сейчас здесь соберется толпа.

— Я не прочь бы оставить вас обоих здесь. Что вы на этот счет думаете, мистер Пайк? Конечно, кто-нибудь должен наблюдать за ними, иначе мы рискуем тем, что их разорвут на мелкие кусочки. Останешься, Леша?

Леша уселся за стол, облокотившись на него.

Мегрэ и его британский собрат вышли на площадь, залитую солнцем, которое сейчас жгло во всю силу.

Они заговорили не сразу.

— Вы разочарованы, мистер Пайк? — спросил наконец комиссар, уголком глаза посмотрев на англичанина.

— Почему?

— Не знаю. Вы приехали во Францию, чтобы изучать наши методы, а их, оказывается, не существует. Морикур заговорит. Я мог бы заставить его заговорить сейчас же.

— Применяя тот метод, о котором вы упоминали?

— Тот или другой. Впрочем, заговорит он или нет — не имеет значения. Он отопрется от своих слов. Снова признается и снова отопрется. Вы увидите, что в присяжных будут нарочно поддерживать сомнение. Оба адвоката будут грызться, как кошка с собакой, каждый из них будет стараться обелить своего клиента и переложить всю ответственность на клиента коллеги.

Даже не вставая на цыпочки, они могли видеть в окно мэрии обоих молодых людей, сидящих на своих стульях. На террасе «Ковчега» завтракал Шарло, справа от него сидела его подруга, а слева Жинетта, которая издали словно старалась объяснить комиссару, что никак не могла отказаться от этого приглашения.

— Приятнее иметь дело с профессионалами. — Может быть, при этих словах Мегрэ подумал о Шарло. — Но они как раз редко убивают. Настоящие преступления часто возникают словно случайно. Эти мальчишки начали игру, не зная, к чему она их приведет. Это казалось им почти шуткой. Выудить деньги у полоумной старухи миллионерши при помощи картин, подписанных прославленными именами! И вдруг однажды утром какой-то субъект, какой-то Марселен, в неподходящий момент поднимается на палубу лодки…

— Вы их жалеете?

Мегрэ только пожал плечами.

— Вот увидите, психиатры заспорят, в какой степени оба вменяемы.

М-р Пайк, который щурил глаза от солнца, долго смотрел на коллегу, словно стараясь проникнуть в глубь его мыслей, потом протянул:

— А-а!

Комиссар не спросил, что должно означать это заключение. Заговорив о другом, он полюбопытствовал:

— Вам нравится Средиземное море, мистер Пайк?

И так как англичанин в нерешительности медлил с ответом, Мегрэ продолжал:

— Я думаю, не слишком ли здесь для меня плотный воздух. Наверное, мы сможем выехать уже сегодня вечером.

Белая колокольня была словно встроена в небо, а оно, казалось, состояло из некоего твердого и вместе с тем прозрачного материала. Мэр с любопытством заглядывал в мэрию снаружи через окно. Что делал Шарло? Мегрэ увидел, как он встал из-за стола и быстро пошел по направлению к гавани.

Комиссар посмотрел на него, нахмурив брови, и уронил:

— Только бы…

Он устремился в том же направлении, а м-р Пайк, ничего не понимая, пошел за ним.

Когда они подошли к молу, Шарло был уже на палубе маленькой лодки с забавным названием «Цветок любви».

Он наклонился над люком, ведущим в каюту, посмотрел внутрь, потом исчез и снова появился на палубе, неся кого-то на руках.

Когда Мегрэ и м-р Пайк тоже поднялись на лодку, Анна лежала на палубе.

— Вы об этом и не подумали? — неприязненно процедил Шарло.

— Веронал?

— В каюте на полу валяется пустая трубочка.

Их было уже пять, потом стало десять, потом вокруг мадемуазель Бебельманс собралась целая толпа. Местный врач приближался мелкими шажками, с огорченным видом твердя:

— На всякий случай я захватил рвотное.

М-с Уилкокс с одним из своих матросов стояла на палубе «Северной звезды», они передавали друг другу морской бинокль.

— Видите, мистер Пайк, я тоже допускаю ошибки. Она поняла, что де Грефу нечего опасаться, кроме ее свидетельских показаний, и боялась, что ее заставят говорить.

Он растолкал толпу, собравшуюся у мэрии. Леша закрыл окно. Молодые люди все еще сидели на своих местах; на столе стояли бутылки пива.

Мегрэ, словно медведь, заходил по комнате, потом остановился перед Морикуром и вдруг, когда его жест никак нельзя было предугадать и молодой человек не успел даже заслониться рукой, двинул его по физиономии.

От этого ему стало легче. Он проговорил почти спокойным голосом:

— Прошу прощения, мистер Пайк.

Потом повернулся к де Грефу, который наблюдал за ним.

— Анна умерла.

В тот день он не дал себе труда их допрашивать. Он старался не видеть гроб, все еще стоявший в углу, знаменитый гроб старика Бенуа, который служил уже для Марселена и теперь должен был послужить для юной уроженки Остенде.

Словно в насмешку, лохматая голова живехонького Бенуа виднелась среди толпы.

Леша и двое арестованных в наручниках отплыли в рыбачьей лодке к мысу Жьен.

В пять часов Мегрэ с м-ром Пайком сели на «Баклан»; там уже были Жинетта и Шарло со своей танцовщицей и все туристы, которые провели воскресенье на пляжах острова.

«Северная звезда» покачивалась на якоре у входа в гавань. Мегрэ, нахмурившись, курил трубку, и, так как губы его шевелились, м-р Пайк, нагнулся к нему и спросил:

— Простите, что вы сказали?

— Я сказал: мерзкие мальчишки!

Затем быстро отвернулся и стал разглядывать морское дно.