Мой друг МПС и все, все, все… (Из записок старого опера)

Глава 3. Дембель

Раннее ноябрьское промозглое утро, наш батальон стоит на плацу, мы в последний раз вглядываемся в лица комбата, командиров рот и понимаем, что они за эти прошедшие годы стали нам родными, незабываемой частью нашей жизни. Полная тишина, только холодный ветер треплет полы шинелей и полотнище знамени. Комбат, наш батя, с таким странным для военных именем Том Николаевич, как-то неловко подкашливая, сделал шаг к стоявшему перед ним батальону и затем зычным голосом стал говорить, не командовать, не разносить в пух и прах, а говорить, как отец, как батя, как наш батя. Он поблагодарил нас за службу, пожелал удачной жизни на гражданке, говорил недолго, но слова проникали в наши сердца, и нам было горько оттого, что всё это в последний раз и нашей службе подошёл конец. Это был настоящий, долгожданный дембель, выстраданный нарядами, трудной повседневной службой, учениями. К горлу подкатывал ком, трудно было сдерживать эмоции одновременно и от радости, и от грусти расставания. И вдруг сразу после последних слов комбат скомандовал:

– Становись! Равняйсь! Смирно! Налево-о-о! Шаго-о-м марш! – И грянул марш «Прощание славянки». Так дружно, так чётко, чеканя строевой шаг, мы ещё не ходили.

Прошло после этого уже много десятилетий, но я до сих пор по ночам вижу нашего батю-комбата, марширующий батальон и слышу пробирающий до слёз марш «Прощание славянки».

Но моего друга МПСа с нами не было – он написал рапорт на продолжение службы, и его отправили в школу прапорщиков. Перед отправкой он в каптёрке устроил прощальную «отходную». После отбоя там собрались земляки из нашего города, которые служили в этом батальоне. Стол был небогат: бутылки с дешёвым портвейном, «Докторская» колбаса, ломти хлеба и масло, прихваченные в солдатской столовой у маслореза Мусы. Мы до утра отмечали отъезд МПСа, вспоминали яркие события службы, делились мечтами о будущей гражданской жизни.

Я до сих пор помню, как в батальонах гарнизона провожали каждый месяц службы. Вот, например, последний день мая. Ночь, тишина, батальоны в нескольких расположенных поблизости друг от друга трехэтажных казармах спят. Слышны стрекотания цикад. И вот ровно в двенадцать часов ночи из одной казармы раздаётся звонкий голос, который слышен во всех соседних батальонах: «Волга-Волга!» Из другой казармы ему отвечает такой же, не менее звонкий голос: «Я Донец!» Первый голос продолжает: «Маю месяцу…» – и вдруг тишину разрывает дружный рёв казарм: «Пи…ц (аналогично – конец)!!!» И сразу же наступает звенящая тишина, нарушаемая стрекотанием цикад. На следующий день по ротам бегают замполиты, проводящие политику партии в жизнь, объясняя, что наше поведение на руку мировому империализму и его приспешникам. Все соглашаются с этим, но проходит месяц, и все повторяется…

Мы сидим в каптёрке, вспоминая фактически прошедшую службу, портвейн уже выпит, но на нас нахлынули воспоминания, мы понимали, что больше уже так не посидим вместе:

– А ты помнишь… помнишь, как нам в карантине каждый вечер показывали заезженный кинофильм «Кубанские казаки»? Мы все эпизоды уже знали наизусть, но все равно смотрели с интересом – это было единственное развлечение после трудных учебных будней карантина.

– А ты помнишь… помнишь историю с земляком Сергеем Точкой, который служил в нашем взводе?

В батальон прибыл после окончания военного училища молодой лейтенант Калмыков. Он, построив взвод, стал объяснять тонкости регламентных работ на электрооборудовании. Закончив свою речь, он произнёс:

– Всё! Точка!

Наш Сергей Точка кричит:

– Я!

Начинается диалог Калмыкова с Сергеем:

– Что я?

Сергей поясняет:

– Я Точка.

Калмыков, предполагая, что над ним, молодым офицером, издеваются, стал говорить Сергею всё, что он думает о нём. Но когда Калмыкову объяснили, что фамилия солдата действительно Точка, лейтенант был в замешательстве.

Серегей Точка часто забывал, где левая и правая сторона. Путался при командах повернуться в ту или иную сторону. Лейтенант Калмыков, потеряв терпение объяснять, зловеще прошептал бедолаге:

– Вы что, боец, не знаете, где лево, где право? Даже трёхлетний ребёнок знает, что правая рука – это та, на которой большой палец слева!

Очень туго приходилось Якову Триппелю. Не нужно долго объяснять, как изменяли сослуживцы и, порой, командиры его фамилию. А в строевой части весельчаки-писари в ведомостях специально меняли последние буквы этой удивительной фамилии «ль» на «р». Во время вечерней проверки старшина Романенко, дойдя до фамилии Якова, запинался и затем громко произносил название венерической болезни.

– А ты помнишь… помнишь, как мы устраивали «гладиаторские» бои. Для этого в пустыне мы отлавливали скорпионов и фаланг. Затем разноцветной краской метили их. В большую жестяную банку из-под сельди помещали скорпиона и фалангу, которые тут же рвались в бой. Зрелище было жутковатое. Чаще всего победу одерживал скорпион.

На следующий день МПС уехал в школу прапорщиков. Так наши дороги на несколько лет разошлись. Но я от своих однополчан знал, как сложилась жизнь и служба прапорщика МПСа Касымхановича.