Мой дядя Бенжамен

VII. Что говорилось за столом у господина Менкси

Настал час обеда; хотя господин Менкси пригласил помимо уже знакомых нам лиц только кюре, сельского нотариуса и одного из соседних приятелей, стол в изобилии был уставлен всяческой снедью: утками, курами, одни величественно в полной неприкосновенности покоились политые соусом, другие, разрезанные на части, были симметрично разложены по краям овального блюда. Вино из виноградника Трюсси, несмотря на коснувшуюся его, как и все наше общество, нивеллировку, все же сохранило неприкосновенным свой аристократизм и пользовалось заслуженной славой.

— Да тут целый птичий двор! — воскликнул дядя при виде такого изобилия. — Этим можно накормить после больших маневров целый эскадрон драгун. Не ждете ли вы в гости нашего друга Аргуса?

— Тогда, — смеясь, ответил господин Менкси, — я поставил бы еще один вертел. Но если мы не съедим всего сами, то всегда найдутся люди, которые закончат нашу работу. А мои музыканты? А мои завтрашние клиенты? Разве я не обязан думать также и о них? Мой принцип: кто готовит обед только для себя, сам не заслуживает этого обеда.

— Правильно, — ответил дядя.

И после этого философского заключения он с таким остервенением набросился на цыплят, точно питал к ним личную вражду.

Собутыльники чрезвычайно подходили друг к другу. Мой дядя нравился всем, и всё нравилось ему. Они непринужденно и шумно пользовались щедрым радушием господина Менкси.

— Распорядись-ка принести бургундского, — обратился хозяин к слуге, — и прикажи музыкантам явиться сюда во всеоружии, пусть приходят все, даже пьяные.

Вскоре появились музыканты и уселись вдоль стен залы. Господин Менкси раскупорил несколько бутылок бургундского и встал, подняв полный бокал.

— Господа, — сказал он. — За здоровье господина Ратери, лучшего врача в округе и моего будущего зятя, прошу любить и жаловать. Музыка! Туш!

При этом поднялся такой адский грохот барабана, цимбалов, треугольника и кларнета, что дяде пришлось просить пощады для гостей.

Этот слишком официальный и преждевременный тост заставил надуть губы и сильно поморщиться барышню Менкси. Бенжамен, поглощенный окружающими, не обратил на это никакого внимания, но этот признак отвращения не ускользнул от внимательных глаз бабушки, и ее самолюбие было сильно задето, ибо если для других Бенжамен не был самым красивым парнем в округе, то сестре он во всяком случае казался лучше всех. Поблагодарив господина Менкси за честь, оказанную ее брату, и глядя на бедную Арабеллу взглядом, который точно хотел испепелить ее, она добавила, отчеканивая каждое слово, что единственной и главной причиной, заставившей Бенжамена искать союза с господином Менкси, — это то глубокое уважение, которым господин Менкси пользуется в округе.

Бенжамен, решив, что сестра сделала какую-то неловкость, решил исправить ее, добавив:

— А также очарование и прелесть барышни Менкси, которые сделают ее супруга счастливейшим из смертных.

И, точно желая заглушить угрызения совести, вызванные банальным комплиментом, который вызван поведением сестры, он с яростью набросился на крылышко цыпленка и залпом опустошил большой стакан бургундского.

За пиршеством присутствовало трое врачей, и речь, естественно, зашла о медицине.

— Вы только что утверждали, господин Менкси, — сказал Фата, — что ваш будущий зять — лучший врач в округе. О себе и не говорю… хотя мне приходится выслушивать немало похвал… но какого вы мнения о докторе Арну из Кламеси?

— Спросите Бенжамена, он знает его лучше, чем я.

— О, господин Менкси, — запротестовал Бенжамен, — не могу же я говорить о своем конкуренте.

— Что ж тут такого? Разве ты должен бранить твоих конкурентов? Ты! Сделай Фата одолжение, выскажи свое мнение.

— Если вы на этом настаиваете, то извольте. Я нахожу, что у доктора Арну прекрасный парик.

— А чем он хуже врача, носящего косу? — спросил Фата.

— Ваш вопрос тем более щекотлив, что вы сами носите парик; но постараюсь объяснить вам свою мысль, не задев чьего-либо самолюбия.

Представьте себе врача, голова которого набита знаниями, врача, перерывшего все, что написано о медицине, знающего, от каких греческих слов происходит пятьсот-шестьсот болезней, поражающих несчастный род человеческий. Если это человек ограниченного ума, то я даже своего мизинца не доверю ему лечить; я предпочту ему смышленого неуча, ибо для того наука — незажженный фонарь. Есть пословица: «Наука учит только умного», и это особенно справедливо, когда вопрос касается медицины, науки, основанной на догадках. Здесь о причинах приходится догадываться по неопределенным и сбивчивым признакам. Пульс ничего не говорит человеку тупому; для человека же проницательного — это целое откровение. Две вещи необходимы для успеха врачевания, их не купишь и за деньги — это ум и проницательность.

— Ты забываешь, — со смехом сказал господин Менкси, — барабаны и цимбалы.

— Да, кстати, сказал Бенжамен, — по поводу вашего барабана, меня осенила блестящая мысль: у вас нет свободного места в оркестре?

— А для кого? — спросил господин Менкси.

— Для одного моего знакомого сержанта и его пуделя, — ответил Бенжамен.

— А на каких инструментах играют твои два протеже?

— Не знаю, — ответил Бенжамен, — по всей вероятности, на тех, какие вам будут угодны.

— Во всяком случае, пока мой капельмейстер не обучит их игре на каком-нибудь инструменте, я могу поручить твоему сержанту ходить за четверкой моих лошадей или толочь в ступе лекарственные травы.

В это время в столовую вбежал испуганный слуга и доложил дяде, что в конюшне человек двадцать женщин вырывают волосы из хвоста осла и, когда он попытался плетью разогнать их, то они чуть не растерзали его в клочья.

— Понимаю, в чем дело, — расхохотавшись, сказал дядя. — Эти женщины, желая иметь священные реликвии, вырывают у осла моей сестры волосы из хвоста.

Господин Менкси попросил объяснить ему, в чем дело.

Выслушав дядю, он воскликнул в восхищении:

— Господа, мы будем прямо нечестивцами, не обожествив Бенжамена!

— Протестую, — возразил Бенжамен, — я не желаю попадать в рай, где никого из вас не встречу.

— Смейтесь, смейтесь, господа, — сказала бабушка, нахохотавшись. — Мне вовсе не до шуток. Вот к чему всегда приводят выходки Бенжамена. Если мы не вернем господину Дюрену его осла в том виде, в каком мы его получили от него, то нам придется уплатить за животное всю его стоимость.

— Во всяком случае, — возразил дядя, — нас можно заставить уплатить только за его хвост.

Тем временем двор господина Менкси стал наполняться женщинами, стоившими благоговейно, как в переполненной часовне; многие становились на колени.

— Вы должны нас избавить от этой толпы, — сказал господин Менкси Бенжамену.

— Ничего не может быть легче, — ответил тот и, подойдя к окну, обратился к толпе, сказал, что задержится у господина Менкси на два дня и завтра они будут присутствовать на воскресной обедне. Успокоенная толпа разошлась.

— Такие прихожане не делают мне чести, — заметил кюре. — Придется в воскресной проповеди устроить им головомойку. Как можно быть настолько ограниченными, чтоб грязный ослиный хвост принимать за священную реликвию.

— Но, господин кюре, — сказал Бенжамен, — вы, рассуждающий так здраво за столом, разве не держите вы у себя в церкви под стеклом две-три белых, как бумага, кости, называя их мощами св. Маврикия?

Было уже далеко за полночь. Бабушка, встревожившись тем оборотом, какой принял разговор, объявила, что пора домой, и встала.

— Я отпущу Бенжамена только с одним условием: что в воскресенье он примет участие в охоте, которую я устраиваю в его честь, надо же, чтобы он познакомился со своими лесами и зайцами, — сказал господин Менкси.

— Но я не имею ни малейшего представления даже о самых первоначальных приемах охоты, — сказал Бенжамен. — Я могу отличить рагу из заячьего мяса или заячьей спинки от рагу из кролика, но, клянусь рождественским гимном поэта Миллю-Рато, я не отличу живого зайца от живого кролика.

— Тем хуже для тебя, мой друг. Лишний повод явиться на охоту. Надо всему научиться понемногу.

— Вот вы увидите, что я наделаю беды и нечаянно убью одного из ваших музыкантов.

— Тсс! Не болтай, по крайней мере, об этом, а то придется уплатить его семье больше того, что он сам стоил. Но, чтобы избежать несчастных случайностей, ты будешь охотиться не с ружьем, а со шпагой.

— Прекрасно, я согласен, — ответил дядя.

Порешив на этом, он и сестра распростились с господином Менкси и отправились домой.

— Знаете что, — сказал на обратном пути Бенжамен своей сестре, — я предпочел бы жениться на самом господине Менкси, а не на его дочери.

— Надо всегда желать только того, что достижимо, и достигать того, чего желаешь, — сухо ответила бабушка.

— Но…

— Но… лучше будь внимательней к ослу и не коли его так сильно шпагой, как ты делал это сегодня утром.

— Вы на меня за что-то сердитесь, сестра? Хотел бы я знать за что?

— Изволь. Ты слишком много пил, спорил и ни слова не сказал барышне Арабелле. А теперь оставь меня в покое.