У всех обычных, влюбленных пар, происходит всё нормально. Циклично. Без сдвигов и каких-либо нарушений и сбоев.
Вот только где эти люди? Почему я их последнее время не встречаю⁈ Хотя достоверно и опрометчиво именно так выражаться. Если быть более точной. Я имела в виду, что в жизни мне встречаются такие же люди, как и я. Совершающие ошибки и не играющие роль, не сломленной игрушки.
А именно сейчас, я такой себя чувствую.
Кто-то влетает бампером в машину Макса. Когда свист шин становится невыносимым для моих ушей, я машинально закрываю их руками и кричу. О чём? Для чего? С какой целью? Не знаю. Не понимаю. На автомате всё делаю. Макс толи пугается, толи трусит. Толи хрен его знает, что на него находит, но буквально в сотнях метрах до финиша, он резко нажимает на тормоз.
Благо я пристегнута ремнем. Но все равно, это хоть и смягчает удар и я не влетаю в лобовое, но сам ремень врезается в мягкую ткань моего тела. Я издаю печальный, плаксивый стон.
— Дура, — орет Макс. Он бьёт рукой по рулю и смотрит на меня. Я не совсем понимаю, в чем проблема. Вроде ж ничего преступного не сделала. Просто испугалась сильно. Приступ паники меня охватил. Не помню, чтобы такое было раньше, но… Блядь, я же не робот. Не предвидела этого.
— Чего блядь разоралась?
— А ты почему остановился? Надо было ехать.
— Как ехать? Когда ты так орёшь. Я думал, ты сейчас кони откинешь.
Мирон подбегает к машине, и открывает мою дверь. Смотрит перепугано.
— Что случилось? Ты целая?
— Да, — голос дрожит. Что за фигня такая? Почему мне было так страшно? Раньше ведь нравилось принимать участие в таких экстремальных гонках. Это всё Мир, он делает меня слабой. Но разве для девушки это плохо?
Его теплая рука, берет мою, и он помогает мне покинуть машину.
— Забирай эту истеричку. Весь заезд, сука, испортила, — раздражённо фыркает Макс.
— Ебало завали, — моментально отвечает Мир, — не смей о ней в таком тоне говорить.
— А то что?
— А то помогу, сам тебе завалить хлебало, — хлопает по крыше машины Зверев.
— Нахуй пиздуй.
— Мир, не надо. Прошу тебя, — хватаю я его за рукав. Но где там. Он уже обходит машину спереди и открывает дверь возле Максима. Благо гонка закончилась. А то их бы и пролетающие машины даже не остановили.
Начинается потасовка. Макс бьёт в лицо Мира, тот даёт сдачи. Я вижу кровь. Кричу, как ненормальная. Прошу прекратить их. Но они даже не слышат.
Не знаю, в какой момент в руках у Барыги появляется нож, но его наличие меня пугает не на шутку. Лезвие мелькает при свете ночных фонарей, и выглядит устрашающим. Меня шатает. Сильно. Голова кружится. Мне бы свалиться в беспамятство, чтобы они на меня переключились. Но ничего с этого не происходит. Я лишь продолжаю жалобно кричать и, не выдержав, бежать к ним.
Барыга машет рукой с ножом. Мирон отступает. И в этот момент перед ними возникаю я. Перепуганная, зареванная, сумасшедшая.
Мирон резко на себя дёргает, Макс отступает.
— Анька ты чего? — вдруг говорит.
— А вы какого? С ума сошли? Убить друг друга решили, из-за такой мелочи? Придурки, — кричу в истерике. Достали. Бесят. Мне страшно и больно. Они же могли поранить друг друга. Да, по хрен на Макса. Мир мог рану получить. Это же нож. И он знал об этом, и ничего не делал.
Вырываюсь из рук Мирона, бежать начинаю. Рыдаю на ходу. Обоих проклинаю. На хрена всё это устраивать? Игрушку не поделили, или что?
— Ань, ты чего? Ну, прости, — догоняет меня и к себе сильно прижимает. А взахлеб начинаю рыдать. Да, это пиздец какой-то. Эмоции не на шутку разыгрались. Мир меня в плаксу и трусиху превращает. — Успокоилась? Поехали пиццу есть. Голодный ужасно.
Я ничего не отвечаю, но не сопротивляюсь. С ним в машину послушно иду. А он руку мою сжимает крепко, и мне от этого немного легче. Хотя я ещё очень злюсь.
Первую половину дороги, едем молча. Я устало кладу голову на стекло, и просто смотрю на мелькающие ночные пейзажи. Не замечаю, как в салоне начинает играть музыка. Как Мир кладёт руку на колено. И даже, не слышу, как тихо со мной говорит. Я погрузилась в собственные мысли и переживания.
И лишь когда машина остановилась на парковке, я наконец-то оторвала голову от стекла.
— Что? — раздражённо спрашиваю его.
— Ты так сильно испугалась? — голову набок наклоняет и пристально рассматривает. Я фокусирую свой взгляд на его губах, и ловлю себя на мысли, что и правда испугалась, очень сильно. Но не за себя, а за него. — Ань?
Я отстёгиваю ремень безопасности, и переползаю на его сторону. Занимаю удобное положение и сразу начинаю целовать. Изголодалась я… Вот только не пиццу хочу. Его. Любовью пусть меня наполнит. Пусть прогонит дурацкие мысли и это тревожное чувство, что в душе поселилось, как только вернулись в реальность. Не хочу, чтобы плохо было, хочу, чтобы как там, растворялись друг в друге.
— М-м-м, кто-то решительно настроен, — комментирует он, когда я губы его отпускаю, и футболку из штанов вытаскиваю. А потом и вовсе ее снимаю. Мешает она мне. Сама же острыми ногтями по груди её прохожусь, на тату дольше всего задерживаюсь. Звезда. Он моя личная звезда. Та, к которой я думала, что никогда не дотянусь. Слишком высоко. Далеко. А сейчас шею его целую, и вкусом тела его наслаждаюсь. Достала всё-таки свою звёздочку. Или он ко мне упал. Без разницы. — Карамелька-а, — тянет он, когда я к спортивкам его пальцами дохожу. Отодвинув резинку, сразу же к нужному органу тянусь. Так бы и наклонилась, чтобы его поцеловать там… Но неудобно.
— Ладно, поиграла и хватит. Моя очередь, — хватает он за край майки и вверх поднимает. Лямки лифчика с плеч стягивает, и опускает чашечки. В руки берет оба полушария. Я глаза от удовольствия закрываю. Мир сосками играется. Теребит, сквозь пальцы пропускает. Я же стону, губы кусаю. Коленями то и дело, что приподнимаюсь. Мало мне этого. Больше хочу. — Потерпи моя сладкая, — в рот берёт грудь и облизывает. Слюной всю её покрывает. Я на руль спиной откидываюсь. Давит зараза. Плевать. То, что Зверев делает с моим телом, любые неудобства затмевает.
— Мир-р, прошу… — не выдерживаю. Больше хочу. Глаза открываю и наблюдаю как целует.
— Просишь? — отрывается от груди. — Это что-то новенькое, ведьмочка. Неужто зелье дома забыла?
— Зверев, сейчас в лоб дам. Но сначала, использую тебя. Понял?
— Угу. Пользуйся на здоровье. Вот только помнится ты говорила, что мой маленький хер, ни одну бабу удовлетворить не может. Что три минуты для этого мало.
— Хм, — фыркаю я и глаза закатываю. Как он ещё и говорить может? У меня тело пытает, температура бешеная. Тахикардия. А он обиды старые вспоминает с членом стоячим. — Говорила. И слова свои не забираю. Хотя, ладно. С размером немного не угадала. Чуть больше трёх сантиметров, — ржать начинаю. Да так, что уже не могу остановиться. Смех на лошадиный хохот похож.
— Пизда тебе Горская, — злобно шипит мой зверь, и лосины стягивать начинает. Не получается ничего у него. Неудобно. А я ещё больше смеюсь.
— Помочь? — немного успокоившись, спрашиваю.
— Сам справлюсь. И не обижайся потом…
— На что?
— Что ходить не сможешь завтра.
— Почему это? — не сразу понимаю.
— Скоро узнаешь.
Наконец-то он справляется полностью с моей одеждой и обувью. Я тупо голая остаюсь. Крутит меня, как пушинку какую-то. Дышит тяжело, но при этом такими импульсами меня заражает, что я забываю о смехе. А смотрит как… Назад усаживает меня, и штаны свои спускает. На член презерватив надевает. А я смотрю на это всё… И немного краснею. Это так интимно… Возбуждающе.
Мир больше не прикалывается и не шутит. На взводе весь. Дрожит даже. Рукой к лобку моему быстро тянется, и целовать начинает. Пальцы активные, горячие, мокрые. Грязные звуки получаются. Постыдные. Но разве я думаю сейчас об этом? Я на грани краха. А потом он рот мой из плена своего отпускает, руку убирает от влагалища и на член свой усаживает.
— Да-а, — одновременно говорим, — да-а.
Мир в руль мою спину вжимает, немного от себя отдаляет и на член насаживает. Взгляд вниз опускает, и смотрит, как я насаживаюсь. Это так… Боже. Почему с ним всегда всё полыхает. В душе, сердце, между ног. Горю в сладкой агонии.
— Давай Анечка, активнее насаживайся, — томно просит. Я руками в колени его упираюсь, спиной ещё сильнее вжимаюсь в руль и делаю, как просит. А он смотрит… Смотрит… А потом рукой за шею мою хватается, и сдавливает. Не сильно. Мне нравится. — За твой длинный и непослушный язык, я буду тебя наказывать карамелька. Долго и сильно. Не останавливайся, двигайся, — рычит.
— Мир, — мне тяжело дышать, но не это беспокоит, а то, что чувствую приближение оргазма, но не могу взорваться. Помочь его нужна.
— Что сладкая?
— Мир…
— Попроси… Давай, скажи это… — пальцем проходится по моим губам, раздвигает их, в рот запихивает. А я облизываю. Его рука сильнее сжимается на шее, но он не двигается во мне. Ждёт. Мучает. Наказывает.
— Мир, помоги-и… — хрипло. Голос сел. Тело кипит от желания.
Зверев медленно толчки делать начинает, пальцы клитор мой находят, и надавливает. И на клитор, и на шею… Я голову назад запрокидываю и взрываюсь. Как-то по-новому… Но так сильно, что не сразу улавливаю его мощные точки. Он уже отпустил шею, руками обхватил бедра, и насаживает на себя… Насаживает… Пока не замирает…
Сколько мы ещё так сидим не знаю. Я голая, размякшая, мокрая, потная и счастливая.
И все было бы круто, если бы неожиданно в окно машины не постучали.
— Мирон, открывай котенок, это я…