Мой мир

Глава 7: ИТАЛЬЯНЕЦ В КИТАЕ

Непросто прошла моя поездка в Пекин в 1986 году.

В честь двадцатипятилетия моей карьеры оперного певца меня пригласили спеть в родном городе Модена. Незадолго до этого юбилея в июне 1986 года я должен был петь «Богему» в Филадельфии с победителями второго конкурса вокалистов. Спектакль ставил Джан Карло Менотти. Постановка удалась, и мы решили перенести ее в Италию на юбилейные торжества. Певцы, режиссура были те же. Так как мы не могли себе позволить транспортные расходы, чтобы оплатить поездку в Италию оркестра и хора, то воспользовались хором и оркестром оперного театра Модены. (Даже чтобы отправить в Европу только наших администраторов, потребовались дополнительные расходы щедрых филадельфийцев.)

Каждый из молодых лауреатов филадельфийского конкурса был замечательным певцом, и я радовался возможности представить их итальянской публике. По-моему, их выступление в Италии перед моими соотечественниками идеально подходило для празднования моего двадцатипятилетнего юбилея на оперной сцене. Мне также хотелось показать соотечественникам, сколько талантливых исполнителей итальянской музыки есть в Америке и других странах.

Пока мы ставили наш спектакль в Модене, у меня возникла еще одна интересная мысль. Так как отмечали двадцать пять лет со дня моего первого выступления в опере, то почему бы не свозить нашу «Богему» и в Реджо-нель-Эмилия, город недалеко от Модены, где состоялся мой оперный дебют? Я загорелся идеей выступить с начинающими певцами на той самой сцене, где двадцать пять лет назад впервые пел в качестве солиста.

Узнав об этих моих планах, победители конкурса заволновались. Многие из них никогда прежде не выступали на профессиональной сцене, а теперь им предстояло лететь в Италию, чтобы петь в одной из самых любимых итальянских опер.

Пока мы обсуждали планы нашей поездки в Европу в июне 1986 года, нас ждал еще один сюрприз. Еще до этой предполагаемой поездки поступило приглашение от министра культуры Китая привезти в Пекин одну из наших филадельфийских постановок. В течение года мы помнили о том, что, возможно, нам предстоит поездка в Китай, но говорили об этом мало, чтобы не расстраиваться — на случай, если поездка не состоится.

Наконец все детали были отработаны. К февралю стало ясно, что после спектаклей в Модене мы отправимся в Геную, где будем петь «Богему» в оперном театре. Затем, в конце июня все мы должны будем лететь в Китай. Нам был обещан аэробус, чтобы можно было взять с собой постановку целиком — оркестр, хор, декорации, костюмы и двенадцать певцов. В самолете еще оставались места для моей семьи и друзей. Вы не можете себе представить, как все это захватило нас!

Но сначала надо было выступить в Италии. Поездка предстояла долгая и трудная, а для многих и весьма волнующая. Мы все встретились в Модене на репетициях, и вскоре выяснилось, что многие ни о чем другом не могли думать, кроме как о поездке в Китай.

Спектакль в Реджо-нель-Эмилия вызвал у меня в памяти глубокие переживания. Все мы пели чудесно, но, конечно, зрители не могли не заметить, как я был взволнован и растроган: ведь я выступал в том же театре, где начиналась моя оперная карьера. Столь же волнующими были и спектакли в Модене. Родной город много сделал для меня. Спектакли вызвали большой ажиотаж, мой юбилей — тоже, что очень тронуло меня.

Билеты были распроданы очень быстро. Те, кто не смог попасть на «Богему», огорчились. Но из-за нашего плотного графика и предстоящей поездки в Китай не было возможности дать дополнительные спектакли. И тогда придумали замечательную вещь: в центре Модены сняли кинотеатры и стали туда транслировать по телевидению оперные спектакли. Кроме того, на прекрасной площади Модены у собора установили огромные громкоговорители, чтобы те, кто не смог достать билетов, имели возможность слушать спектакль бесплатно.

Это было здорово придумано! Все кинотеатры были полны, площадь тоже была заполнена народом. Мне рассказывали, что во время спектакля на площади было тихо, как в оперном театре. Кое-кто говорит, что опера в Италии умирает, но тот вечер в 1986 году стал торжеством итальянской оперы.

Даже во время прекрасного и волнующего праздника в Модене мы не забывали о предстоящей поездке в Китай. И чем больше мы думали о ней, тем больше волновались. Кажется, со времени прихода к власти в Китае коммунистов ни одна опера там не была поставлена полностью. Я знал, что Роберта Петере дала там несколько концертов, но, кажется, оперы полностью в исполнении западных трупп не ставились. Нам во многом предстояло быть первыми.

После выступления в Модене у нас было несколько свободных недель. Затем мы снова репетировали и дали в Генуе пять спектаклей. Во время пребывания в Италии я частенько обедал в любимом ресторане «Зеффорино», который держат пять братьев Зеффорино и их отец. Все они мои добрые друзья, и у них вкусно готовят. За обедом, обсуждая поездку в Китай, я сказал, что там как будто трудности с некоторыми продуктами, и боялся, что в Китае (а нам предстояло пробыть там около двух недель) придется питаться блюдами только китайской кухни. Мне нравятся китайские блюда, но нельзя же их есть три раза в день.

В сущности, я ничего не знал о Китае и о том, что нам предстоит. Получить какую-нибудь информацию было непросто. Я начал опасаться, что там могут возникнуть такие же проблемы с питанием, какие были у нас с Катей Риччарелли, когда несколько лет назад мы исполняли в Москве «Реквием» Верди. В то время в России были сложности с продуктами, и пища даже в нашей первоклассной гостинице была очень плохой. Мы чуть ли не голодали. Один приятель приехал из Италии и привез соус для спагетти. Я приготовил у себя в номере вкусный обед и пригласил коллег, тоже страдавших от русской еды, но не рассчитал и пригласил слишком много народа. Одним из последних явился флейтист Андреа Гриминелли, игравший на моих концертах. Как только он показался в дверях, я вынужден был поступить невежливо и велел ему уйти, так как еды не хватало. Он молод и здоров, поэтому мог продержаться и на русской пище. Кроме того, я смогу угостить его своим обедом в Нью-Йорке или Модене.

В Китае же я не столько боялся голода, сколько боялся растолстеть. Может быть, в Китае не будет продуктов, необходимых для моей диеты: свежих овощей и фруктов, которые помогали мне сбрасывать вес? Я слышал, что в китайской кухне есть много блюд, от которых можно набрать лишние килограммы. А уж толстеть-то мне хотелось меньше всего.

Чем больше мы об этом думали, тем больше понимали, какая это серьезная проблема — питание. С моим секретарем Джованной Кавальере мы сидели в ресторане в Генуе и «держали совет» с братьями Зеффорино. У них возникла идея: если у нас будет целый аэробус, почему бы не прихватить с собой в Китай продукты.

Это был выход, и мы стали строить планы. По-моему, при этом мы несколько увлеклись. Первыми в нашем списке появились фрукты и овощи, и список стал увеличиваться. Чтобы решить проблему с питанием, мы уговорили двух братьев Зеффорино поехать с нами в Китай и помочь готовить пищу в номере гостиницы в Пекине. Мы даже не знали, сможем ли достать минеральной воды, поэтому решили прихватить и ее.

Я изумился, узнав, что братья Зеффорино взяли с собой 1500 бутылок!

Решили также взять с собой основные итальянские продукты, которых наверняка не достанешь в Китае, например сыр «пармезан» и процютто. Мы словно сошли с ума, так как наш список все увеличивался. Но ведь в аэробусе столько места! Думаю, у нас хватило бы продуктов прокормить в течение недели какой-нибудь итальянский город.

Узнав, что нам разрешат готовить еду в номерах, мы начали обсуждать, какое оборудование взять с собой. Зеффорино лучше меня знали, какие им нужны сковороды и кастрюли… Свой список мы закончили электроплитками, плитой и даже холодильником. Я уже начал подозревать, что друзья тайно вознамерились открыть в Пекине филиал своего ресторана. Но ведь не хотелось приехать и потом обнаружить, что забыли что-то нужное для приготовления итальянского обеда.

Время отъезда в Китай приближалось. До последней минуты что-то готовили, меняли — и не только относящееся к пище. Каждый день я звонил из Италии в офис Герберта Бреслина и просил Ганса Буна прислать из моей квартиры в Нью-Йорке те или иные нужные мне вещи. Я пригласил в Китай все мое семейство, и не удивился, что все (кроме матери, которая очень нервничает на моих спектаклях, даже в Модене) захотели поехать. Мама сказала, что, если она полетит в Китай и увидит меня на пекинских подмостках, ей обеспечен инфаркт. Но мой отец летел, он исполнял роль Парпиньоля за сценой. Что касается жены, сестры и трех дочерей, то они были просто захвачены предстоящей поездкой.

Занятый всеми этими делами, я тем не менее придумал еще кое-что: организовал для всей нашей труппы полет в Рим, чтобы получить благословение папы на дальнюю поездку. Я очень суеверен и считаю, что надо обезопасить себя от неудачи. А что может быть лучшей гарантией, чем благословение его святейшества? Ватикан откликнулся с радостью, и мы отправились в Рим. Из аэропорта всех женщин отвезли в женский монастырь неподалеку от Ватикана. Может быть, для того, чтобы они забыли ненадолго о Китае и о выступлении в опере и очистились душой?

В Ватикане меня пригласили в красивую приемную, потом все собрались в огромном зале, и наконец нас привели в меньшую комнату, где находился сам папа. Он начал читать на латыни благословение, но… как будто не то. Помощник взял из его рук молитвенник и открыл нужную страницу. После молитвы я подарил папе мои кассеты, которые удалось найти дома. Папа пожелал нам благополучной и плодотворной поездки, и мы вернулись в Геную.

Когда Ганс Бун прилетел из Нью-Йорка за день до нашего отлета в Китай, оказалось, что в Париже потерялся чемодан с моими вещами, которые он захватил из моей квартиры. Мы были вынуждены несколько раз звонить друзьям в компанию «Алиталия», чтобы найти чемодан. Его быстро отыскали, и он прибыл в Италию как раз вовремя. Наконец все — певцы, оркестр, хор, несколько журналистов, моя семья и друзья — поднялись на борт самолета. С нами отправился также кинопродюсер Де Витт Саж. Герберт Бреслин договорился с ним, что он будет снимать документальный фильм о поездке. С ним были два кинорежиссера с помощниками и оборудование для съемок.

На «Боинг-747» посадили триста человек, загрузили декорации, костюмы, акустическую аппаратуру для двух моих сольных концертов и багаж. Поразительно, что после этого самолет все-таки смог подняться в воздух. Когда заработали двигатели и лайнер стал набирать скорость, все смотрели в иллюминаторы и гадали, сможем ли мы оторваться от земли. Мы оторвались — но, наверное, на последнем метре взлетной дорожки генуэзского аэропорта. Итак, мы летели в Китай.

Обычно я хорошо сплю в полете. Помню, однажды мы приземлились в Дели в два часа ночи. Нам не разрешили выйти, но открыли двери, и горячий влажный воздух Индии ворвался в самолет, пока менялся экипаж и грузили продукты. Мне показалось, будто я нанес визит в Индию, и я опять уснул.

На следующий день около полудня мы приземлились в Пекине. Аэропорт в Пекине был похож на любой другой. В иллюминаторы мы видели, что нас встречало много народу: фотокорреспонденты, женщины с детьми, женщины с цветами… Когда я сходил по трапу, мне аплодировали. Я видел плакаты по-английски: «Добро пожаловать, Паваротти». Меня окружили. Одна китаянка с микрофоном подошла поближе и заговорила на отличном итальянском языке. Подумалось, как радостно выйти из самолета (особенно проведя в воздухе столько часов) и ступить на твердую землю в любой части нашей планеты… Я сказал это по-итальянски и прибавил: надеюсь, что поездка будет успешной и китайцам понравятся наши спектакли. Позже те, кто видел меня по телевидению, говорили, что у меня был такой вид, словно я совсем не спал. Но спал-то я действительно хорошо. Просто тогда я был переполнен чувствами и ошеломлен.

Меня тотчас проводили в один из залов аэропорта на пресс-конференцию. Много раз мне приходилось участвовать в пресс-конференциях, и без всякого труда. На этот раз все было совсем иначе: все вокруг говорили по-китайски, все вывески написаны по-китайски. Нельзя даже понять, где мужской туалет. В горячем июльском воздухе чувствовались запахи незнакомых цветов и деревьев. Часто, когда приезжаешь в незнакомую страну, тебе все равно что-нибудь да покажется знакомым. В эти первые минуты в Китае все выглядело совершенно непривычным, словно мы были в другом мире.

Нас представили переводчику господину Чьен Ву и очень хорошенькой девушке из министерства культуры, госпоже Хуа. В гостиницу нас повезли в огромном черном «мерседесе». Я был очарован всем, что видел из автомобиля, но что меня с первого взгляда больше всего поразило в Пекине, так это количество велосипедов: я никогда не видел столько велосипедов — ни в Голландии, ни в Скандинавии. Казалось, в Китае абсолютно все ездят на велосипедах: маленькие дети, девушки, старики… Машин было совсем немного.

Нас поселили в сорока пяти минутах езды от центра Пекина в большом белом отеле на территории обширного парка — это бывшие императорские охотничьи угодья. Отель назывался «Душистые холмы». Он был построен по проекту архитектора И.М. Пея. Здесь были все современные удобства, включая кондиционеры и плавательный бассейн, что особенно приятно в такую жару. В первые дни молодые певцы, не занятые на репетициях или экскурсиях, собирались у бассейна. Кажется, в это время в отеле, кроме нас, никого не было. Служащие были очень предупредительны, и мы здесь быстро освоились.

Когда все устроились в номерах и прибыл наш багаж, стало ясно, что мы привезли слишком много продуктов и вещей: в моем номере не было места, чтобы устроить кухню. Поэтому пришлось попросить мою секретаршу Джованну Кавальере и Франческу Барбиери (которая работает у моей жены) переехать из соседнего с моим номера. Он и стал нашей кухней. А для Джованны и Франчески мы нашли другие комнаты.

Все хлопоты, связанные с нашим путешествием, взяла на себя итальянская фирма «Чао Мундо». В вестибюле они устроили маленький офис и помогали нам при любых затруднениях, а также меняли деньги (нам давали не китайские деньги, а особые деньги для туристов-иностранцев). Для нас все было непривычно, и если у кого-либо возникали сложности, то мы обращались сюда.

В первый же вечер состоялся большой официальный прием. Мы уже начали чувствовать себя как дома: китайцы были любезны, внимательны и доброжелательны. Адуа говорила, что все вокруг так веселы и дружелюбны, улыбаются, смеются, пытаются говорить по-английски, что ей показалось, что китайцы по характеру похожи на итальянцев.

Наш первый день был свободным, но выяснилось, что у Де Витта Сажа и его съемочной группы насчет меня были свои планы почти на каждый день: они устроили мастер-классы, в которых я обучал пению китайских студентов-вокалистов, организовали посещение музыкальных школ, экскурсии по городу. Известно, как я люблю спорт, поэтому в программу включили посещение стадионов, спортивных залов и других мест, которые здесь обычно не показывают туристам. И все это было придумано ради интересных сцен в фильме. Для меня же это была замечательная возможность увидеть в Китае как можно больше. Я уже был очарован этой страной и с радостью изучал ее. Пока снимали мои эпизоды для фильма, другие члены нашей группы могли ездить с гидом на экскурсии, организованные итальянской туркомпанией. Все, как и я, интересно проводили время.

На следующий день начались репетиции. Часто поездка в центр занимала больше сорока пяти минут. Когда перед нами оказывалась повозка, запряженная волами, мы в нашем мощном «мерседесе» двигались со скоростью этой повозки. Однажды только на поездку в зал для репетиций и обратно у нас ушло больше четырех часов: мы попали в несколько уличных пробок из-за таких повозок.

Но меня это не очень огорчало: машина была комфортабельной, в ней можно было отдохнуть, и всегда из окна видно что-нибудь интересное. Долгие поездки в центр давали мне возможность повидать Китай и наблюдать за людьми, занятыми повседневными делами.

Меня просто поразило множество крошечных садиков перед домами: каждый старался вырастить на своем кусочке земли какие-то овощи. Мне вспомнилось собственное детство в Италии. В те годы все были очень бедны, пищи не хватало. Если удавалось вырастить немного помидоров или огурцов, это уже была большая помощь семье. Сходство было еще и в том, что, когда я рос, в нашей части Италии лошадей было больше, чем машин. После войны по деревне около Модены, где мы тогда жили, за два-три часа проезжала одна машина. Это было похоже на Пекин 1986 года. Большинство грузов здесь перевозилось на телегах, запряженных лошадьми. А велосипедов было в сотни раз больше, чем машин.

Каждый день по дороге в город мне становилось не по себе, когда я видел лотки с пирамидами прекрасных дынь. Привезя с собой (из-за своих страхов) ящики дынь из Генуи, мы не попробуем здесь свежих фруктов. В маленьком холодильнике не хватало места, а в такую жару дыни начинают портиться раньше, чем успеваешь их съесть.

Джованна разведала окрестности и нашла в деревне неподалеку небольшой рынок, куда ходила пешком. Каждое утро она возвращалась со свежими овощами, сливами и маленькими арбузами, чему я очень радовался. Вместо пластиковых пакетов снедь клали в свернутые из бумаги кулечки — совсем так, как когда-то в Италии. Это опять вызывало у меня воспоминания о доме, о прошлом.

Работа над постановкой «Богемы» продвигалась очень быстро. Джан Карло Менотти не смог поехать с нами в Китай, так как был занят собственной постановкой в Филадельфии, поэтому поехал его помощник Роман Терлецкий, чтобы воссоздать сценический вариант Менотти. Мы привезли с собой хор из Генуи, но для полных спектаклей Роман использовал хористов китайского театра, где ставились западные оперы. «Богема» была им знакома. Тем не менее и здесь возникали затруднения. Когда Роман просил одного или двух хористов двигаться по сцене (чтобы создать естественную уличную картину), то начинали передвигаться все. Китайские хористы не привыкли, чтобы режиссер давал им индивидуальные задания.

Сложности были и с представителем китайского министерства культуры, присутствовавшим на репетициях. Все это были мелочи, но они свидетельствовали о различиях между двумя нашими мирами. В одной уличной сценке из второго действия мальчик должен вступать в спор со стариком. Китайский представитель заявил, что это надо убрать: в Китае не принято, чтобы дети проявляли неуважение к пожилым людям. В другую уличную сценку из парижской жизни Менотти ввел нескольких проституток. Они тоже были запрещены: в современном Китае нет таких женщин, и не нужно напоминать об этом запретном занятии.

В театре было страшно жарко — не было кондиционера. Кому-то пришла счастливая мысль принести маленькие ручные вентиляторы, работавшие на батарейках. Считаю, что это замечательное изобретение просто спасло мне жизнь, поскольку я не переношу жары. В театре и репетиционных залах не было не только воздушных кондиционеров, здесь не было и самого воздуха. В таких условиях всем было тяжело. Но и в ужасную жару настроение у всех было хорошее и репетиции проходили успешно.

Какие-то мелкие недоразумения возникали все время. Иногда были забавные. Каллен Эспериан, одна из двух наших Мими, никогда прежде не бывала на Дальнем Востоке и пришла в ужас, не увидев привычной сантехники в женском туалете, — там было просто отверстие в полу. Я объяснил ей, что на Востоке так принято. Но все равно она и другие молодые женщины в труппе очень беспокоились: что же будет, когда они наденут костюмы девятнадцатого века — пышные платья с нижними юбками?

Когда они справились и с этим, Каллен опять вернулась из туалета расстроенной. Я спросил ее, в чем дело. Оказывается, в женской комнате полно голых китаянок. Здание, в котором шли репетиции, не было театром, скорее всего, это была школа. Мы узнали, что женщины из соседних домов приходили туда мыться под душем и как раз было их время. Сначала многое казалось странным, но всему находилось логичное объяснение.

Кое-кто из моей семьи жаловался на разные неудобства и спрашивал, как отношусь к ним я. Конечно, неудобства были. Они всегда бывают, когда приезжаешь в страну другой культуры. Я понимал, как важно ничего не говорить, даже когда уверен, что китайцы тебя не слышат. Если бы я отметил что-то отрицательное, другие бы тоже начали жаловаться. Ведь по большому счету все это пустяки, особенно в сравнении с главным, ради чего мы сюда приехали.

Как и большинству людей, мне всегда в своем деле нравится поступать по-своему. Работая в Америке или Европе, где другие возможности, можно выдвигать свои требования. Но если то, что мне хотелось бы, невозможно, я не настаиваю. Я человек не настырный и либо постараюсь сам что-то изменить, либо замолчу. Если члены нашей труппы думали, что я буду настаивать на своем, то им пришлось бы долго ждать.

Иногда, если мы попадали в пробку, поездка занимала больше сорока пяти минут. Пробки возникали обычно из-за велосипедов и телег. Но однажды вечером наша машина застряла на улице во время страшного ливня. Я сидел на заднем сиденье «мерседеса», плывшего посредине потока, широкого, как китайская река, и уже не надеялся на то, что мы сможем выбраться. Я размышлял о том, что закончить двадцатипятилетнюю карьеру оперного певца вот так было бы забавно. Наконец помощь пришла, и нас спасли. Мы перебрались в другую машину, вернулись в гостиницу и переоделись во все сухое. Удивительно, но я не простудился. Может быть, меня спасла жара?

В дни, когда не было репетиций, я «наносил визиты» по плану документального фильма. Когда я давал мастер-классы для молодых китайских студентов-вокалистов, то удивился, как много людей изучает здесь западное оперное мастерство. У некоторых были очень хорошие голоса, все серьезно относились к занятиям и внимательно прислушивались к моим замечаниям. Студенты были жизнерадостны, добродушны и благодарны мне даже за критические замечания.

Однажды меня повезли в китайскую оперу. Это совершенно фантастическое зрелище: актеры разодеты в сложные костюмы и сильно загримированы. Их пение для нашего слуха звучит напряженно и искусственно. Для них же эта музыка так же прекрасна и выразительна, как Пуччини для итальянца. Традиция китайской оперы была интересна для меня, ведь я сам провел всю свою жизнь в опере. А что касается этой музыкальной формы, то я знаю, что некоторые люди в Европе и Америке нашу оперу тоже считают странной и искусственной. Китайцы специально для меня поставили несколько сцен в костюмах и гриме. Когда выступление окончилось, я поднялся на сцену, чтобы поздравить певцов, и, повинуясь какому-то порыву, спросил, можно ли мне тоже попробовать.

Я и не представлял себе, во что ввязался! Ведь знал же, что это будет сложно, но не думал, что потребуется четыре часа, чтобы наложить грим и надеть на меня один из костюмов. Но раз начав, не мог остановиться. Честно говоря, я заинтересовался всем этим и не хотел отступать.

Когда я был готов, то выглядел как страж, охраняющий от злых духов вход в храм. Мы вышли на подмостки и сыграли сцену. Китайские артисты пели свои арии для меня. Потом я пел им в ответ. У меня хороший слух и, думаю, неплохая мимика. В ответ на их пение я импровизировал в их манере — мне казалось, что это звучало, как китайская опера. Когда же я смотрел фильм, то не смог разобрать, какой из певцов я: мое лицо было в черно-белом гриме, а головной убор делал меня похожим на принцессу Турандот.

Фильм, снятый в Китае Де Виттом Сажем, шел потом в кинотеатрах под названием «Далекая гармония». Он получился очень красивым и был сделан с большим мастерством и воображением. Конечно, фильм передал дух необычных приключений, пережитых всеми нами в Китае. Для одной сцены меня попросили поехать на площадь Тяньаньмэнь, чтобы снять эпизод в этом замечательном месте. Конечно, куда бы мы ни приезжали, вокруг черного «мерседеса» собирались толпы. Но люди всегда были вежливы и дружелюбны. Всякий раз, когда меня вдруг окружали китайцы, мне доставляло удовольствие общение с ними.

Для эпизода на площади Де Витт попросил меня что-нибудь придумать. Я ответил, что это просто — буду ездить на велосипеде. Де Витт удивился, но я объяснил, что обожаю ездить на велосипеде и всегда делаю это дома в Пезаро. Несмотря на свой вес, я совсем неплохой велосипедист.

Один из операторов остановил проезжавшего мимо студента и показал жестом, что ему нужен велосипед. На мой вопрос, как ему удалось уговорить студента дать велосипед, оператор ответил: «Я дал ему пять долларов. За пять долларов он отдал бы мне даже свою бабушку».

Когда я сел на велосипед и стал ездить по площади Тяньаньмэнь, то испытал удивительное чувство: кататься на велосипеде в самом Китае! Потом поехал дальше. Увидев, что Де Витт с компанией не успевают за мной, я помчался быстрее. Им был нужен всего один кадр, но я уже вошел в раж. Все стали гоняться за мной, пытаясь стащить с велосипеда. Мы уже опаздывали в другое место съемок и весь график работы был нарушен, но я получал такое удовольствие, что мне было море по колено.

Позже мне сказали, что, когда я на велосипеде умчался вперед, моего переводчика господина Ву чуть не хватил удар. Нам объяснили, что он отвечал за мою безопасность перед министерством культуры и когда увидел, что я умчался в город на велосипеде один, ему стало плохо. Но ничего страшного не случилось, и мой «побег одиночки» в Китае окончился благополучно.

Каждый день, даже когда были репетиции, у меня всегда оставалось время для чего-то нового и увлекательного. Моя семья тоже прекрасно проводила время в экскурсиях по городу. Дочерям захотелось съездить на братскую могилу, где похоронена тысяча солдат (они где-то читали о ней). Сначала им ответили, что это слишком далеко от Пекина. Но потом нам позвонили и сказали, что выделили два самолета для тех, кто хочет посетить это примечательное место, — типичный случай проявления внимания со стороны наших хозяев.

Пока одни так чудесно проводили время в Пекине, посещая разные места, знакомясь с людьми и осматривая достопримечательности, у других возникали проблемы. По непонятной причине на таможне задержали наше акустическое оборудование, и техники никак не могли его вызволить. Во время репетиции, когда Де Витт и его команда начали снимать, вошли какие-то китайцы и сказали, что съемки репетиций запрещены. Создатели фильма были поставлены в тупик. Они объяснили, что специально приехали из Америки, чтобы снять этот документальный фильм и как важны такие кадры. Китайцы сказали «нет». Запрещено, и все! Наш продюсер спросил, можно ли решить эту проблему с кем-нибудь еще. Тогда киногруппу пригласили в специальную комнату в театре к человеку, сидевшему, как император, на небольшом возвышении и беспрестанно курившему. Именно он все решал. Казалось, он не хотел менять своего решения, но в то же время вроде бы изменил его: просто операторы продолжали снимать фильм, а он ничего не говорил.

Еще одна критическая ситуация возникла, когда дирижер Эмерсон Бакли сказал, что генуэзцы забыли взять гитару и аккордеон, которые требовались для второго действия «Богемы». «Может быть, в Китае найдутся аккордеон и гитара?» — спросил я Эмерсона. Со временем их, конечно, нашли, но мелочь, которую дома можно решить за пять минут, здесь вырастала в целую проблему.

По вечерам я чаще всего обедал в номере. Так как каждый день был заполнен встречами, общением со множеством людей, плюс еще репетиции, то к вечеру я мечтал только об отдыхе в кругу семьи и друзей. Иногда по вечерам, когда еще оставались силы, я спускался в большой буфет, который в это время открывали для нас в гостинице. Оказалось, что китайская пища, которую там предлагали, не нравится многим, особенно итальянцам, которым часто нравится только собственная итальянская кухня.

Однажды я вошел в буфет и увидел, что за столиком сидит молодой баритон из Рима. В одной руке у него был крекер, в другой — бокал с апельсиновой водой. У него был такой несчастный вид, что я пригласил его к себе на спагетти. Мне стало ясно, что многие соскучились по привычной еде. И вот каждый вечер я стал приглашать к себе по очереди кого-нибудь на обед. Особое внимание при этом обращал на исполнителей главных партий — им больше других нужны были силы. Надо мной сначала подтрунивали, что я привез из Италии продукты и поваров, но позже многие этому радовались.

Мне нравилось обедать внизу в буфете вместе со всеми, кроме того, не хотелось, чтобы хозяева думали, что я отказываюсь от их пищи. Как-то вечером я послал наших поваров на кухню, чтобы они показали китайским поварам, как надо готовить макароны. В другой раз мы устроили состязание с режиссером Романом Терлецким и кое-кем из певцов — кто больше выпьет пива. Потом мы начали петь, и получилось соревнование с несколькими хористами из Генуи. В Генуе сильно влияние коммунистической партии, и некоторые генуэзцы из труппы были коммунистами. Они пели партизанские песни, чтобы выразить свою солидарность со служащими отеля.

Настроение в буфете обычно было веселым. Однажды, заканчивая обед с моей сестрой Лелой и несколькими друзьями, мы почувствовали себя такими счастливыми, что запели итальянские песни. Официанты прекратили работу, послушать нас вышли из кухни повара. Когда мы кончили петь, они зааплодировали. Затем произошло что-то невероятное.

Один из поваров запел китайскую песню. Все смолкли. Мы пели свои песни все вместе, а он пел один. Подумалось, может быть, остальные подхватят? Нет — он пел совсем один. Мы ждали, что песня вот-вот закончится, но она все продолжалась и продолжалась. Кое-кто из моих друзей уже стал разговаривать — я их остановил. Нас все больше завораживал этот замечательный концерт. Юноша дошел до какого-то места, забыл слова и расхохотался. Остальные — тоже. Пение продолжилось. Это было захватывающее представление, зал был совершенно зачарован незнакомой музыкой. Восхищенный, я от души поздравил певца.

Днем, находясь среди китайцев, я с удивлением узнавал, что многим, даже детям, известны названия опер, которые я записал. И юные, и пожилые протягивали мне кассеты с моими записями и просили дать автограф. В Китае оказалось на удивление много моих записей. Я спросил представителя «Лондон Рекордз», находившегося в нашей группе, что, должно быть, они продают в Китае много моих кассет? Он ответил: «Не продаем. Ноль». (Те записи, что я видел, все были с «черного рынка».)

Мне жаль фирму «Лондон Рекордз». Заодно и себя: ведь я не получал своих процентов от кассет, продаваемых на «черном рынке». Но меня поразило другое: молодые китайцы прилагали немало усилий в поисках моих записей. Чтобы получить автограф, многие приносили также мою первую книгу, написанную совместно с Биллом Райтом. Она была, разумеется, на китайском языке и напечатана на скверной бумаге. Читалась она, естественно, по-китайски — сверху вниз. Но это была моя книга: «Паваротти. История моей жизни». Я подписал много экземпляров.

Приближалась премьера «Богемы». Волнение все больше овладевало нами. Волновались и работавшие с нами китайцы. Толпа у театра, когда я подъезжал на машине, день ото дня, казалось, становилась все больше. Когда я ехал по улице, все больше людей махали мне рукой. Переводчик г-н Ву держал нас в курсе событий и рассказал, что много билетов на наши спектакли роздано бесплатно тем, кого партия хотела поощрить. Но остались места и для продажи. Люди часами стояли в очереди за билетами, на улице торговали моей книгой и кассетами с моими записями.

Наконец наступило 28 июля 1986 года — день премьеры «Богемы». Было так жарко, что я удивлялся, как еще держится грим на наших лицах. Но все прошло очень хорошо. Я испытывал необыкновенные ощущения, исполняя в Пекине перед китайскими зрителями свою любимую роль, которую столько раз пел за прошедшие двадцать пять лет. Мне сказали, что многие рабочие были награждены билетами в театр за ударный труд. Они приехали на велосипедах сразу после работы, не успев переодеться. Как это было не похоже на обычную чинную атмосферу западного оперного театра!

Так как я никогда прежде не пел в Китае и не говорил с теми, кто там бывал, то не представлял, как будет реагировать зал на мое пение. Мне было известно, что в Китае есть любители западной оперы, в частности, итальянской. Но я считал, что ко мне потому проявляют интерес, что видели меня в концертах по телевидению. Людям было просто любопытно, а это совсем не значит, что им нравится западная опера. Со своей стороны, я ведь тоже хотел удовлетворить свое любопытство и увидеть китайскую оперу. Но я бы слукавил, если бы стал бешено аплодировать после ее окончания. Мне говорили, что публика в Китае спокойная и сдержанная, и предупредили, чтобы я не расстраивался, если прием в Пекине будет не таким теплым, как на Западе.

Итак, я был готов к тому, что нашу «Богему» примут не слишком горячо. Поэтому совершенно неожиданной оказалась первая реакция зала: когда я блестяще пропел верхнюю ноту в арии Рудольфа в первом действии, зрители разразились аплодисментами. Ария еще не была допета, но они и не стали ждать ее окончания: зал аплодировал так, словно опера окончена. Но вступил оркестр, аплодисменты смолкли, и я закончил арию.

Во время исполнения оперы публика всякий раз взрывалась, как только я брал верхнюю ноту. Всегда приятно, когда зрители начинают хлопать даже в середине арии. Но особенно приятно это было здесь: ведь мы не знали, понравится ли пекинцам наша постановка.

У нас не принято аплодировать во время исполнения музыкальной пьесы. Но китайцы не знают о наших обычаях. Они реагировали самым естественным образом: услышали что-то, что им понравилось, значит, сразу нужно выразить одобрение. Как только они понимали, что мы продолжаем петь, то сразу прекращали хлопать. В результате действие не прекращалось. Для артиста нет ничего хуже, чем «вежливые» аплодисменты (конечно, шиканье хуже, но и «вежливые» аплодисменты не намного лучше). Не следует ли из этого, что хороши «невежливые» аплодисменты?

Теперь о наших двух Мими: первой была Изо д'Амика, второй — Каллен Эспериан. Обе пели чудесно. Мне понравился голос Каллен с самого первого раза, когда я услышал ее на конкурсе в Филадельфии, и помню, сказал Герберту: «Вы должны ее послушать. Голос — как у Тебальди». Герберт тогда молча согласился. В Пекине же, послушав ее в партии Мими, Герберт подписал с ней контракт. Моя бывшая секретарша и ученица Мадлен Рене была Мюзеттой, она тоже хорошо спела и сыграла свою роль. В этой поездке Мадлен познакомилась с итальянским журналистом, который прилетел с нами для освещения нашей поездки. Позже они поженились.

Когда спектакль подошел к концу, зрители просто посходили с ума. Мы же все вздохнули с огромным облегчением. Ведь было потрачено столько сил и средств, чтобы приехать сюда; мы были так взволнованы необычностью происходящего, что, если бы ответом была простая вежливость, мы бы испытали огромное разочарование.

Хорошо поставленная опера способна тронуть сердца. Но и зрители должны быть эмоциональны и чутки. Мы не имели представления об эмоциональности китайской публики. Оказалось, что она такая же отзывчивая, как в Милане, Париже или Нью-Йорке. Аплодисменты и крики одобрения на премьере сделали счастливыми труппу из трехсот итальянцев и американцев.

Через несколько дней состоялся мой сольный концерт. Зрители принимали меня так же тепло. Каждую верхнюю ноту они встречали овацией. Когда я пел на бис «О мое солнце», то поразился, как принимают эту неаполитанскую песню. Можно было подумать, что прозвучал китайский гимн. Потом я говорил, что они аплодировали этой неаполитанской песне, как неаполитанцы. А может быть, и горячей.

По-моему, теперь в Китае о нас знали все. Однажды утром в гостинице нам сообщили, что мы приглашены к Генеральному секретарю Коммунистической партии Китая господину Ху Яобаню. Наши китайские друзья особо подчеркнули, что это большая и редкая честь, которая оказывается даже не всем сановным особам, посещающим страну (после моей мальчишеской велосипедной поездки я и вовсе был удивлен, что меня считают сановной особой).

Нас привезли на «мерседесе». Повсюду было много журналистов и телеоператоров. Господин Ху оказался невысоким человеком, приятным и мягким в обращении. Как многие официальные лица в Китае, он не выпускал изо рта сигареты. Обед был торжественный, присутствовало много официальных лиц. Мы с супругой чувствовали себя польщенными оказанной честью и получили большое удовольствие от этого приема. Когда-то в Модене, когда мы были молоды, влюблены и слишком бедны, чтобы купить автомобиль, то не могли и мечтать, что когда-нибудь будем сидеть в китайском дворце и нас будут принимать первые лица страны. Для нас это был волнующий момент.

Во время обеда господин Ху сообщил через переводчика, что приглашает меня спеть в зале Всекитайского собрания народных представителей. Мне объяснили, какая это большая честь.

Этот зал — самый большой в Китае, он вмещает 10 000 человек. Здесь собираются руководители компартии и члены правительства, чтобы обсудить государственные дела. В зале у каждого места — столик с микрофоном. Для китайцев этот зал — одна из самых важных достопримечательностей страны.

Мне сказали, что я первый иностранный певец, который будет в нем выступать. И когда увидел, как господин Ву и госпожа Хуа удивлены и польщены, что их правительство оказало мне такую честь, понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Но у этого события была и оборотная сторона: мы не ожидали ничего подобного, а в распоряжении у нас оставалось только несколько дней, чтобы вместо запланированного ранее обычного сольного концерта спеть один из самых больших концертов (в закрытом помещении), которые мне когда-либо приходилось давать за всю мою артистическую карьеру.

К многим проблемам прибавилась еще одна: наша акустическая система наконец прошла таможню, но времени установить ее уже не хватало. Как правило, когда я даю большой концерт, требуются сутки, чтобы смонтировать акустическое оборудование. У нас же было всего шесть часов для установки его в огромном зале, не рассчитанном на музыкальные представления. К тому же китайские техники налаживали освещение и сказали, что наши акустики не должны заходить на сцену, пока они не закончат свою работу. Вот именно в таких ситуациях и возникали трения между нами и китайцами. И чтобы все уладить, требовалась большая дипломатичность с обеих сторон. Большой проблемой и для нас, и для китайцев стали билеты: их нужно было напечатать и распространить за несколько часов.

Так или иначе, но всё все успели. Вечером я вышел из артистической во фраке, в белом жилете и галстуке. Прошел мимо техников и рабочих сцены, мимо госпожи Хуа, нашего руководителя от министерства культуры. Остановился, поцеловал ее на счастье в щеку и вышел на сцену: в зале передо мной сидело 10 000 китайцев.

Оркестр аккомпанировал прекрасно. Публика на концерте была просто потрясающая: при каждой высокой ноте начинали хлопать, а в конце просто неистовствовали от восторга. Этот концерт стал одним из самых ярких впечатлений моей жизни, замечательным завершением наших необыкновенных двух недель, проведенных в Китае. В тот же вечер мы вылетели в Европу.

В Пекине меня всегда глубоко трогал прием китайских зрителей. Полагаю, что до этого я нигде не встречал ничего подобного. Они так добры, открыты и великодушны, в них нет ни зависти, ни национализма. Их отклик шел из самого сердца, их души раскрывались нам навстречу. Конечно, звуки нашей музыки, безусловно, непривычны для слуха китайцев, но они воспринимали ее очень чутко. И это было не просто проявление интереса к другой культуре. Ничего подобного прежде я не испытывал, и меня это очень трогало.

Оказывается, концерт транслировали по телевидению и одновременно его смогли посмотреть двести миллионов китайцев. Трудно себе представить такое. Невероятно! Это было замечательное завершение нашей необычной поездки.

Перед отъездом возник вопрос: что делать с кухонными принадлежностями, особенно с холодильником? Я решил подарить его нашему переводчику г-ну Ву, который был так добр и внимателен к нам все время.

К нашему изумлению, он не принял подарка. Когда его спросили почему, он ответил, что на его улице ни у кого нет холодильника и соседи могут невзлюбить его за это. Мы подозревали, что дело не только в этом, но он отказался от холодильника наотрез.

Кое-кто из моих друзей любит поддеть меня и говорит, что, когда я отправляюсь в поездки по экзотическим странам, то мало что вижу, потому что всегда нахожусь либо в лимузине, либо в роскошном отеле. А отели и лимузины везде одинаковы. «Как там лимузины в Венгрии, Лучано? Они не такие, как в Чили?» В какой-то степени это утверждение справедливо. Но я всегда стараюсь прорваться сквозь искусственный барьер, чтобы лучше узнать то место, где нахожусь. Иногда же (как в случае с господином Ву) жизнь страны сама прорывается ко мне.

Китайцы — совершенно необычные люди, со своим особым менталитетом. Люди везде хотят жить лучше, так или иначе стремиться вперед. Мы, итальянцы или американцы, в большинстве своем стремимся иметь дом побольше, машину получше. Но китайцы — другие. Хотя мне и говорили, что лет через десять на улицах Китая будет полно машин, я не уверен, что они хотят этого. Да, они хотят лучшей жизни (как все люди), но, может быть, по-своему? Может, им не нужен ни новый дом, ни автомобиль?

Как бы там ни было, поездка в Китай стала одним из самых ярких впечатлений моей жизни. Я, разумеется, не забуду ее, а если и начнет что-то забываться, у меня есть видеофильм «Далекая гармония», чтобы я мог вспомнить прекрасные места, замечательных людей, их сердечный прием.

Правительство Китая еще не раз приглашало меня приехать вновь. Но я всегда отклонял эти предложения: знаю, сколь бы удачной ни была следующая поездка, она никогда не будет такой удивительной, наполненной непредвиденными ситуациями, как в 1986 году. Такое в жизни не повторяется. Такое не случается дважды.