Мой новый босс (СИ)

Я чувствую приближение паники. Он действительно размышляет о том, чтобы меня отдать! Прав был Лозман, надо было держаться подальше от Рыкова и от всего его мира, от самолётов, дорогих отелей, автомобилей с мигалками… В моей голове полный сумбур, мысли мечутся и путаются, а в груди разрастается ноющая пустота и страх. Нужно бежать, уносить ноги, прятаться…

— Я сказал нет, — произносит Рыков стальным голосом.

— А я сказал, что забираю её, и мне похеру, что ты там думаешь и говоришь, вообще похеру. Ясно?

— Сделки не будет. Я снимаю предложение. Предприятие больше не продаётся.

— Да кроме меня у тебя его никто не купит!

— Не твоя забота, — Рыков говорит спокойно и холодно, но мне кажется в глубине его глаз зарождается ярость.

— Да плевать я хотел на твоё предприятие, — Сурганов делает шаг к Рыкову и практически тычет пальцем ему в лицо.

Я едва дышу… Кажется, он не на шутку рассвирепел.

— Я забираю бабу. Точка. А ты со своим заводом иди в пизду. Понял меня?

Дело моё совсем худо… Из глаз выкатываются две слезинки. Не знаю, как Роман справляется с таким натиском, но лицо он держит и продолжает смотреть на разъярённого бородатого викинга абсолютно спокойно.

— Ты перст свой поганый убери и вложи туда, откуда извлёк. Ты с кем разговариваешь? Забыл? Знай своё место, клоун. Ты ведь пыль, перхоть.

— Что?! — рычит Тимур.

— Я тебя стряхну и пойду дальше. И Протоков твой тебе не поможет, хоть целиком к нему в зад залезь. Ты так-то вроде нормальный пацан, да вот только долбоёб редкостный. И дальше члена своего ничего не видишь. Не берёшь завод? Да и хер на тебя, но тогда и Истринскую фабрику не получишь. Ты ведь через Арсена хотел зайти, ну и догадайся своей вздувшейся головкой, куда теперь Арсен пойдёт. А кто твой партнёр в Мытищах? «Опус Инвест»? А кто его хозяин? Ты реально идиот?

— Да ты, блядь, только сказки мне вот эти не рассказывай! — хрипит Тимур, но руку от лица Рыкова убирает.

— Жил бы в шоколаде, завод бы купил, деньги бы большие зарабатывал, а так по миру пойдёшь. Обещаю.

— Да ты… Да ты зассышь схемы многолетние ломать! Кто тебе позволит-то? И всё из-за бабы что ли?

— Ты, во-первых, извинись перед Дарьей Андреевной, а во-вторых, я не схемы ломать буду, а твой хребет. И с большим удовольствием. Тем более, что мне ничьего позволения для этого не нужно.

— И кто из нас идиот, Рома?

Рыков кивает мне, поворачивается спиной к Сурганову и не оборачиваясь идёт к выходу. Я испуганно бросаюсь за ним. Тимур провожает меня тяжёлым взглядом налитых кровью глаз, но ничего не говорит.

Сердце, как испуганная птица, всё ещё мечется в груди, и молотки в ушах всё ещё бьют по колоколу, но умом я уже понимаю, что всё страшное позади. Поджилки ещё трясутся и попробуй я сейчас сказать хоть слово, онемевшие и дрожащие губы мне этого не позволят, но в животе уже разливается тепло. Отпускает.

Мы заходим в лифт. Рыков молчит. Стоит и смотрит на своё отражение в большом зеркале. Лицо совершенно спокойное, но глаза… В них бушует ледяное пламя, кипящая синева. Он в гневе, какого я ещё не видела.

Я нажимаю кнопку первого этажа, и лифт начинает двигаться.

— Кто-кто, я конечно! — говорит Рыков, и тут же со всей силы бьёт кулаком в своё отражение.

Я зажмуриваюсь, но открываю глаза, услышав протяжный, похожий на рычание стон. Я успеваю заметить, что зеркало не разбилось. Бронированное оно что ли, мелькает мысль, свет в кабине несколько раз мигает и гаснет, но через несколько секунд снова загорается, а лифт резко останавливается.

— Да твою же мать, — рычит мой босс и снова стонет.

— Б-б-больно? — испуганно спрашиваю я.

— Больно, — зло отвечает он, — очень больно.

Дрожащими руками я лезу в сумочку и достаю платок.

— Дайте, я гляну…

— Чего!? — он смотрит на меня, будто впервые видит и никак не возьмёт в толк, кто я такая и что мне надо.

— Дайте мне руку, я перевяжу.

Он нехотя протягивает её мне. Костяшки разбиты, все в крови. Я беру её в свои ладони и начинаю вытирать кровь. Рука очень красивая, сильная, с длинными пальцами с ухоженными ногтями и чуть набухшими венами.

Я вдруг понимаю, что мне очень хочется, чтобы эта рука прикоснулась ко мне, к моему лицу, к затылку, к губам. Хочу ощутить её тепло на своей коже, на плечах… Стоп. Куда меня несёт… Стокгольмский синдром что ли? В московской разновидности…

Но что бы я себе ни говорила, как бы не одёргивала, я испытываю к этому человеку благодарность и даже нежность. Я понимаю, почему он злится. Потому что оказался в ситуации, когда был вынужден выбирать, отдать ли меня этому викингу или разрушить существующую рабочую систему. И для любого на его месте ответ был бы очевиден, на это и рассчитывал Сурганов, да вот только ошибся.

— Чего ты улыбаешься? Понравился вечерок?

Я не отвечаю и не поднимаю глаз. Я заматываю руку своим шёлковым платком. Она резко сжимается в кулак, а я подчиняясь внезапному порыву наклоняюсь и вдруг целую эту руку. Алё! Ты совсем уже, Розанова?

.

РЫКОВ

Улыбается… Довольна она. Я сейчас хренову кучу бабла на ветер пустил, а она довольна. Этот свинопас устроил бы ей сладкую жизнь. Нет, нахера я вообще притащил её сюда? Ну, а с другой стороны, кого ещё? Там же одни дебилы и ворьё, вот честное слово. Гнать всех к херам!

Единственный человек, кто в ситуации ориентируется — это она. Ну значит никого и не надо было. Куда бы этот уродец делся? Купил бы, как миленький и без всех этих очерчиваний перспектив. Мозги бы вынес, но купил…

Если бы она в розовом пришла, он на неё прямо там накинулся бы. Дегенерат. Бля, реально долбоёб. Ну, конец ему. Я даже рад, что больше его не будет. Сука, устроил мне цугцванг, теряю при любом раскладе, подловил, уродец. Ладно, плевать, надо давно было правила менять.

Сейчас напряжёмся, потрудимся и всё перестроим, зато потом будем плоды пожинать. Если всё окончательно не развалим. Надо позвонить Лозману, чтобы срочно занялся всей этой дрянью.

Блин! Ну почему она так меня бесит? Потому что независимость свою вечно демонстрирует вместо того, чтобы порхать как бабочка? А может потому, что мне надо, чтобы она всегда поблизости была?

Или из-за того поцелуя? Подумаешь, поцелуй, не трахнул же я её. А ведь собирался… Да, вот это и бесит. Собирался, да не трахнул. Та кукла, что её заменяла сама хотела. Нормальная реакция, между прочим. И всем проще, чистая механика. А эта… Сиськи ничего, кстати, я прям впечатлился сегодня… Да, хорошие… Юные и нежные. Вообще, тело у неё очень приятное… Хорош, ты же не Тимур, да?

Бесит, потому что не такая, как все. Недотрога, блядь. Захочу, будет моей. Только пальцем пошевелю. Это я думал так, а оно видишь… Блин, я ведь реально мог ей сегодня жизнь сломать. Исковеркать и полостью разрушить. Сука Тимур этот. Вокруг меня вообще одни упыри и подонки. И тут вдруг она. Здравствуйте.

И Лозман ещё… всё вьётся вокруг. Он-то кобелина тот ещё. Надо его услать во Владик или ещё куда-нибудь. Или её. Отправить на стажировку. А что, идея хорошая.

Самое скверное то, что она может пострадать просто от близости ко мне. Вот сегодня Тимур, Лозман опять же клинья бил. Да вокруг меня все, как на подбор агрессоры, а она блядь прям фиалка на лугу. Откуда берутся такие….

В общем, нужно с ней попрохладнее и подальше от себя, для её же блага. Уберу её подальше, чтобы уберечь. Правильное решение. А ты сам-то сможешь? Что-то больно сомнительно… Я сжимаю кулак. Бля-я-я-я-я! Что она делает?

Даша вдруг наклоняется и целует мою руку, сжатый кулак, обмотанный её платком. Как мама когда-то давным-давно, после какой-нибудь моей драки… И что с ней делать теперь? Блин, да что в ней такого особенного!

.

ДАША

Да, это я чего-то расчувствовалась, но мне не стыдно. Я поднимаю голову и встречаюсь с Рыковым взглядом. В синей бездне опять что-то изменилось и теперь она просто парализует мой мозг. Я даже не понимаю, не анализирую и не пытаюсь понять, что делаю. Просто в этот момент я испытываю такой внезапный порыв. Разве он не заслуживает благодарность, за то что спас меня и не отдал ужасному орку?

Я чуть приподнимаюсь на цыпочках. Внутри меня очень тепло. И нежно. И нежность эта направлена, на Рыкова. Никогда бы не подумала, что это возможно. Но всё происходит само собой. Его губы чуть приоткрыты, также, как и мои. И я вижу, что он в смятении, также, как и я.

Рыков в смятении, это что-то совершенно особенное. Он смотрит на меня, а я смотрю на него и тянусь к нему. Я тянусь всем телом и не отрываю взгляда от его губ. Ещё секунда, и наши губы соединятся, и мы снова поцелуемся.

12. Чем заполнить пустоту

Ещё секунда и… Я закрываю глаза. Или пара секунд… И? И ничего не происходит. Хотя… Кабина вдруг начинает вибрировать. Глаза приходится открыть. Босс прямо передо мной, но думает явно не о поцелуе, а о внезапной вибрации твердей земных.

Лифт вздрагивает и… начинает падать. Падать! То есть просто летит вниз. И тут уж становится вообще не до мыслей и рассуждений! К счастью, это длится недолго, всего несколько секунд, но, возможно, самых ярких секунд в моей жизни.

Успев хорошенько разогнаться, лифт начинает тормозить, и делает это довольно резко, так, что меня просто вжимает в пол. Остановившись, кабина некоторое время не двигается, а лишь подрагивает, а потом плавно, в обычном режиме доезжает до первого этажа и с тихим приятным звоном раскрывает двери.

Я бросаю взгляд на своё отражение. Белая, как мел. Да и Рыков тоже румянцем похвастать не может.

— Розанова, — говорит он, когда мы выходим из своего узилища, — ты видела фильм «Невезучие»? Старая французская комедия. Там Ришар и Депардье играют. Так вот, мне кажется, это про тебя.

— Не видела, — глухо отвечаю я.

Вообще-то конечно видела, но… я ему тут руки целую, а он меня с Пьером Ришаром сравнивает? Всю дорогу мы молчим каждый о своём. Когда подъезжаем к отелю, Рыков отвлекается от своих раздумий:

— Завтра в одиннадцать за тобой заеду. Будь готова и жди внизу. И вот ещё что. Не вздумай даже заикнуться о производстве мебельных комплектов и рынке ИКЕА. Ясно? Если хоть пикнешь, я тебя лично Сурганову отвезу. Поняла?

Поняла-поняла. Всё уже про тебя поняла. Я не отвечаю и выхожу из машины, стараясь как можно сильнее хлопнуть дверцей.

.

Сплю я плохо, передо мной возникают картины вчерашнего вечера. Поэтому настроение с утра так себе. Но ещё и потому, что я постоянно думаю о Рыкове. Что он за человек такой! Ну хоть что-то живое должно же в нём быть. В тот раз же он сам меня поцеловал…

Хотя, тот раз не считается, всё было по-другому … Сухарь, помешанный на работе. Как он меня ещё тому козлу не отдал на растерзание. И… хорошо, что я не в розовом платье вчера была… Тем не менее…

— Ну как костюмчик, в ЦУМ не будем заезжать? — вместо приветствия спрашиваю я, забираясь в машину.

Рыков только хмыкает и ничего не говорит, но осматривает меня весьма придирчиво. Надеюсь, представляет мою грудь под блузкой и жакетом. Ну а что ему ещё остаётся, больше ведь он её не увидит.

.

Совещание проводит замминистра в Минпромторге. Протоков оказывается немолодым лысеющим, но очень энергичным человеком с внимательным взглядом. Когда мы заходим в зал для заседаний, у меня перехватывает дыхание и на мгновение останавливается сердце.

В зале я вижу Тимура Сурганова. Он смотрит на двери как раз, когда мы заходим. Смотрит неприязненно, то на меня, то на Рыкова поочерёдно, и я готова сквозь землю провалиться. Рыков же совершенно спокоен, на лице его не дёргается ни один мускул.

Мы проходим и садимся к столу на предназначенные для нас места. Босс слегка наклоняется ко мне и говорит:

— Не бойся, он уже не опасен считай, что его больше нет. Он уже никогда ничего тебе не сделает.

Это конечно обнадёживает, но сказать что я в восторге, увидев этого огромного бородатого медведя, я не могу.

На совещании присутствует довольно много людей, в основном это мебельщики и какие-то смежники. Когда очередь доходит до Рыкова, он говорит несколько вступительных слов о нашем предприятии и предоставляет слово мне. Я обрисовываю ситуацию, обозначая прекрасные радужные перспективы для производства и сбыта панелей.

— Правда, всё это станет возможным при выполнении определённых условий, в том числе по финансированию и льготам. В этом случае удастся сохранить больше рабочих мест и выйти на уверенные прибыли, покрывая две трети потребности рынка по стране.

Протоков задаёт несколько уточняющих вопросов, на которые я уверенно отвечаю. Рыков добавляет в заключение несколько фраз и замминистра удовлетворённо кивает. Судя по всему, это именно то что он хотел от нас услышать и то, что позволяет Рыкову получить финансирование по государственной программе.

— Коллеги, — говорит замминистра, — пожалуйста, если у вас есть какие-то вопросы к Роману Григорьевичу, можете задавать.

Неожиданно отзывается Сурганов, сидящий практически прямо напротив нас.

— Да, у меня есть вопрос, — говорит он. — Насколько я знаю вашу ситуацию, производство панелей использует лишь небольшую часть всех мощностей, в то время как производство мебельных комплектов занимает гораздо больше сотрудников. По вашему плану сохранив только производство панелей вы уволите значительную часть работников и усугубите и без того сложную ситуацию по рабочим местам в регионе. Ваш регион и так находится в тяжёлом положении по безработице. Не лучше ли в этом случае сконцентрироваться на выпуске мебельных комплектов, сохранив и даже увеличив количество занятых? И показатели региона заодно улучшите.

— Серьёзно? — удивлённо спрашивает Протоков. Спасибо большое Тимур Сергеевич за замечание. Что скажете Роман Григорьевич? По-моему идея стоит, поменьше мере, того чтобы её проработать.

Лицо Рыкова в этот момент сохраняет выражение сосредоточенной заинтересованности, он не подаёт и виду что внутри у него извергаются вулканы и рвутся бомбы. Но даже мне понятно, что всё это разыграно Сургановым в связке с Протоковым.

— Боюсь, — совершенно спокойно говорит он, — у Тимура Сергеевича неточная информация по нашему предприятию. Довольно странно слышать его соображения ведь он очень далёк от обсуждаемого предмета. Хочу заверить вас, Эдуард Германович, что мы изучили ситуацию и сделали необходимые расчёты, показывающие что наиболее правильным будет сконцентрироваться на производстве мебельной панели. Мы совершенно уверены, что именно узкая специализация позволит нашему предприятию преодолеть трудности, а с другой стороны станет надёжной основой для всех, кто занят в отрасли.

— Тем не менее, — говорит Протоков чуть более строго, — Роман Григорьевич, я бы очень хотел вас попросить провести в этом направлении дополнительный анализ. Думаю, для вас не секрет, что увеличение рабочих мест на сегодняшний день является одной из приоритетных задач. Обратите внимание, что именно увеличение числа рабочих мест является важнейшим критерием для участия в программе. Надеюсь, когда мы снова соберёмся здесь через месяц вы сможете нам доложить о результатах.

Рыков злой как собака. Он не подаёт виду, но я-то умею понимать это состояние, поскольку именно в нём он пребывает большую часть времени. Он на меня даже не смотрит. Если бы я вчера не сказала Сурганову о комплектах, ничего этого бы не было.

Я, признаюсь, рада что выйдя после совещания мы спускаемся по лестнице а не едем в лифте потому что не сомневаюсь, что он разбил бы сегодня и левую руку. Ведь совершенно очевидно что Сурганов сделал это исключительно для того чтобы заблокировать продажу.

Ведь теперь пока новый проект не будет предоставлен в министерство ни о какой сделке и речи быть не может. А если переориентировать предприятие на новый план, то инвестиций потребуется гораздо больше и покупка предприятия окажется весьма сомнительным делом.

Как бы то ни было, Рыков обвиняет в том что произошло меня, а испытываю двойственные чувства. С одной стороны, я радуюсь, что у завода появляется шанс, с другой — огорчаюсь, оттого что подвела босса…

— Саша, — говорит он водителю, когда мы садимся в машину, — меня сейчас высадишь у «Ивушки», я пообедаю, а ты пока Дарью Андреевну отвезёшь в гостиницу. Ей надо номер освобождать.

— Розанова, — оборачивается он ко мне, — твоя командировка завершается. Вылетаешь сегодня вечерним рейсом. По билетам с тобой свяжется Подгорный. Программу, над которой вы работаете с Лозманом, не останавливать. А всю эту ахинею, что нёс Протоков, мы разумеется отменим, хотя придётся потратить силы, время и деньги. Очень дорого ты мне обходишься в последнее время, очень дорого…

Мы подъезжаем к большому зданию, и Рыков выходит, не говоря ни слова. Но прежде чем захлопнуть дверцу, он задерживается и бросает на меня взгляд.

— Вот что ещё скажу. Лозман, конечно, не Сурганов, но я хочу тебя предостеречь от тесных контактов с ним. Поверь мне, это совсем не тот человек которому ты можешь доверять.

Он поворачивается чтобы уйти, но снова задерживается и снова оборачивается.

— И вот ещё что, то розовое платье ну…в общем не забудь его взять с собой оно тебе идёт, просто на встречу с Сургановым идти в нём было нельзя.

Дверка захлопывается и я еду в отель. Ну а что я ожидала, что он будет держать меня за ручку и говорить какая я молодец и как хорошо подготовилась? Или это не моя вина, что Сурганов такая сволочь и мразь и ещё то, что он просто счастлив встретить меня, такую умную красивую и нежную?

Рыков верен себе и волнует его только его бизнес, и я вообще должна быть счастлива и благодарна, что он не отдал меня в жертву своему золотому тельцу. А мне достаточно в качестве благодарности розового платья вот этого костюма, пары туфель и платья Шапокляк.

И, как бы то ни было, лить слёзы я точно не буду. Ну, может быть, только вот эти две глупые слезинки которые почему-то прямо сейчас текут по щекам. Я достаю платок и вытираю глаза.

.

Самолёт касается посадочной полосы, чуть подпрыгивает, шумит и катится по бетонным плитам в сторону здания аэровокзала. За иллюминаторами начинает светать, сейчас половина седьмого. Багажа у меня нет, только ручная кладь, поэтому, уже минут через 40 я могу быть дома. Представляю, как выйду, возьму такси и понесусь по утренним полупустым улицам.

В груди как-то неуютно и пусто. Чуть больше, чем за день я пережила столько всего, что, может быть и за всю жизнь со мной не случалось. И вдруг от этого даже следа не осталось, даже разговора, даже намёка на то, что мы вместе пережили… Идиот… Дурак… Бесчувственный болван…

Вместе с другими пассажирами я вхожу в здание аэропорта и, не глядя по сторонам, направляюсь прямиком к выходу в город.

— Даша! Даша! — внезапно окликается меня кто-то. Я оборачиваюсь на голос и вижу Лозмана с большим букетом лилий.

— Ты что, не рада встрече? — с показным укором спрашивает он. — А я вот ночей не спал, все глаза проглядел, не летит ли моя милая. Ну что не так, ты чего как бука?

— Да бабушка лилии не очень любит. Розы всё-таки лучше, ну или там пионы какие-нибудь. Лилии голову дурманят.

— Какая бабушка? — удивляется Лозман.

— Да моя бабушка, Клавдия Степановна.

— Ну и заноза же ты, Дарья, смеётся он. Ну иди обниму, скучал я без тебя. Как ты там, покорила Москву?

Он подходит ко мне и сжимает в объятиях. И мне кажется, та тёмная тяжесть, что скопилась во мне после расставания с Рыковым, отступает, рассеивается, и на сердце становится теплее.

— Ну что поехали? — спрашивает Лозман.

— Куда это ты хочешь меня отвезти?

— К бабушке, конечно, к Клавдии Степановне.

Мы садимся в машину, и Лозман без умолку болтает. Мне не делается легко, просто немного легче. И я ему очень благодарна, за то что он здесь. Когда мы уже подъезжаем к дому, раздаётся телефонный звонок. Это Рыков. Только начала о нём забывать, а он тут как тут. Ёлки…

— Слушаю, Роман Григорьевич.

— Ты долетела?

— Да. А вы что не спите, у вас же ночь глубокая?

— Ты уже дома? — игнорирует он мой вопрос.

— Нет ещё, подъезжаю.

— На чём ты едешь?

Я немного тушуюсь, не зная, что сказать и делаю небольшую паузу.

— На такси…

— На такси или на Лозмане?

Да что ж такое!

— На такси.

— А ну-ка, включи видео. Я хочу посмотреть.

13. Друг мой Лозман

Это как-то уж совсем интересно… Что за пунктик, по поводу Лозмана? И вообще, какое ему дело? Или он действительно думает, что владеет мной, как вещью и в любой момент может требовать всё, что угодно. Короче говоря, какого хрена!

— Роман Григорьевич, вы меня простите, но у нас что с вами, реалити шоу? У меня в контракте ничего об этом не сказано.

— Значит, с Лозманом! — гремит он. Не оглохнуть бы.

— Ну что вы, в самом деле. Он у вас просо из головы не выходит.

— Дай ему трубку!

— Извините, мы уже подъехали, мне расплачиваться надо.

Я отключаю телефон.

— Ну? — смотрит вопросительно Лозман.

— Что?

— Расплачивайся, ты же сама сказала.

— И сколько вы желаете, Борис Маркович?

— Я думаю не о материальном.

— Ну тогда, может быть, вы удовлетворитесь просто волшебным словом?

— Ладно, на этот раз удовлетворюсь, говори.

— Спасибо, Борис Маркович, очень здорово что вы меня встретили и подвезли к самому дому, но я слишком устала, и пожалуй уже пойду.

— Между прочим, по результатам твоей поездки у Тимура Сурганова внезапно начались страшные проблемы по линии налоговой, а перед этим несколько партнёров вышли из его бизнеса. И знаешь, чьих это рук дело?

— Ваших?

Он кивает.

— И это ещё далеко не всё, что предстоит ему испытать на пути к разорению. Ты можешь что-нибудь об этом сказать? Ведь это был единственный наш реальный покупатель, а мы его как-то внезапно начали гасить. Ничего шеф про это не говорил?

— Ну это, я думаю, лучше вам прямо у него спросить.

— Ну да, ну да, ты права, это я так, вдруг ты чего слышала… Ладно, тогда я поехал. Ты во сколько придёшь сегодня?

Ответить я не успеваю, потому что в этот момент снова раздаётся звонок. Опять Рыков? Нет, теперь звонит Лидия Антоновна, бабушкина сиделка.

— Да, Лидия Антоновна, доброе утро. Вы чего не спите в такую рань?

— Дашенька! Дашенька, ты слышишь? Ты скоро приедешь? Бабушке плохо!

— Что такое, что случилось? Как плохо?

— Ой, даже не знаю! — она начинает плакать. — Задыхается, хрипит, я сама не понимаю! Ты когда будешь? Я скорую вызвала.

— Да я поднимаюсь уже!

Я выскакиваю из машины

— Что такое? — спрашивает Лозман. — С бабушкой что-то?

— Да, бабушке плохо…

— Я пойду с тобой.

— Да ну, что вы, зачем вам.

Я взбегаю по ступенькам наверх и слышу за спиной шаги Лозмана. Лидия Антоновна стоит на пороге в одной ночной рубашке и вытирает слёзы. Она растрёпана и насмерть перепугана.

— Всё же хорошо было… спала себе и вдруг я просыпаюсь, слышу она хрипит. Я к ней, а она меня даже как и не видит.

Я пробегаю в бабушкину комнату. Выглядит она плохо, дыхание хриплое, учащённое.

— Ба, это я. Ты меня слышишь? Я вернулась. Ничего, ничего… не беспокойся, сейчас приедет скорая, и всё будет хорошо.

Я повторяю это несколько раз, как мантру, прекрасно понимая, что она меня не слышит и хорошо уже вряд ли будет. Скорая приезжает через несколько минут. Врач говорит, что это, скорее всего, повторный инсульт и нужно срочно ехать в больницу.

— Носилки! — командует он санитару.

— А в какую больницу вы её повезёте?

— Сегодня Кировская дежурит.

— Ой-ой-ой, а можно, пожалуйста, в областную? Она в последний раз в областной лежала. Там же оборудование современное, ну и врачи… сами знаете…

— Врачи у нас везде одинаковые. И я не могу по своему решению везти в областную. Если договоритесь, без проблем отвезём, но нужно ехать немедленно, дорога каждая секунда.

— Тогда выносите скорее. Сейчас мы всё решим, — вступает в разговор Лозман.

Врач пожимает плечами, бабушку перекладывают на носилки и выносят. Мне разрешают ехать вместе с ней.

— Потерпи, потерпи, ба. Потерпи немножечко, сейчас мы приедем, сейчас всё будет хорошо. Мы тебя подлечим.

Когда мы отъезжаем, Лозман остаётся рядом со своей машиной и разговаривает по телефону.

Едем в Кировскую. Это конечно полная засада, надо что-то делать, но что, я даже ума не приложу, может Рыкову позвонить… Вдруг, раздаётся голос диспетчера:

— 17 бригада, пациентку с подозрением на инсульт везём в областную. Распоряжение департамента, поняли меня?

— Понял, да.

Доктор оборачивается ко мне:

— Серьёзный видать у вас друг, — говорит он хмуро.

Мы подъезжаем к больнице и вслед за нами появляется машина Лозмана.

— Спасибо огромное, — говорю я. — Если бы поехали в Кировскую, это для неё было бы последним путешествием, там больница вообще ужас.

— Да ладно, не надо благодарить, я ничего такого не сделал.

Бабушку увозят, а мы остаёмся в приёмном покое. Я нервно мерею холл шагами, поёживаясь от нервного озноба. Лозман подходит к автомату и берёт кофе.

— Держи, — протягивает он мне картонной стаканчик.

Я с благодарностью делаю несколько глотков. Вкуса нет чувствую, только тепло, разливающееся по телу. Примерно через полчаса ко мне подходит усталый немолодой врач.

— Мы сделали всё необходимое. Сейчас ваша бабушка находится в реанимации. Предварительный диагноз подтвердился, это инсульт.

— А вы можете, — спрашиваю я дрожащем голосом, — сделать какой-то прогноз.

— Сейчас, к сожалению, ни один человек в мире не сможет этого сделать. Теперь нам нужно только ждать.

— А можно к ней пройти?

— В палату реанимации вход запрещён. Сейчас вы ничем помочь не сможете, и я вам советую как врач, езжайте домой и попытайтесь поспать. Позвоните нам после обеда, возможно будет какая-то информация по изменению состояния.

Лозман подвозит меня домой и уезжает. Я принимаю душ и варю себе кофе. Поспать конечно у меня не получится, нужно ехать на работу. Состояние так себе… Пока я собираюсь снова звонит Рыков. Он вообще никогда не спит?

— Слушаю, Роман Григорьевич, доброе утро.

— Розанова, ты уже на работе?

— Нет ещё, сегодня у меня опоздание.

— Какого хрена! Почему ещё не на месте? Ты чем там занималась всё это время?! — задыхается он от гнева.

— У моей бабушки произошёл повторный инсульт. Я ездила возила её в больницу и вот сейчас только вернулась, пью кофе и мчусь на работу.

— Понятно… — говорит он, притихнув, но, всё равно недовольно. — Сочувствую. Что говорят врачи?

— Да ничего не говорят, ждать надо, прогнозы никто не даёт.

— Помощь нужна? Можем организовать лучших спецов.

— Спасибо большое, но Лозман помог уже. Пришлось к нему обратиться.

— Почему ему позвонила, а не мне? — снова разъяряется босс.

— Ну, — делаю я паузу, соображая что сказать. — Вы далеко, у вас ночь, а он был… поблизости.

В общем, даже не соврала. Хотя ему-то какое дело? Его, кроме работы, мало что беспокоит. Ну, может быть как раз Лозман.

.

Денёк выдаётся очень напряжённым. За время отсутствия накопилось столько дел, что теперь неделю разгребать. Лозман проводит несколько совещаний, постоянно идут посетители, и всё время звонит Рыков.

— Роман Григорьевич, ну я же вам все отчёты и сводки посылаю практически в режиме реального времени. Вы видите всю картину по предприятию быстрее чем Лозман, который вас замещает. Если вдруг произойдёт что-то экстраординарное, я немедленно с вами свяжусь, не беспокойтесь.

Подобных увещеваний хватает ненадолго, и через час он начинает названивать снова. Так проносится день. Пообедать я, разумеется, не успеваю. Зато не растолстею. Впрочем, это мне ещё не скоро грозит, судя по комплекции моей бабушки.

После работы я еду в больницу, меня снова везёт туда Лозман.

— Борис Григорьевич, да я вполне сама могу доехать на такси, не беспокойтесь. Что вы будете со мной мотаться? — говорю я, но он настаивает на своём.

В больнице в это время только дежурный врач. Он повторяет то, что сказал доктор сутра и то, что мне много раз говорили по телефону в течение дня. Единственное изменение в том что ситуация стабилизирована, но бабушка по-прежнему находится в реанимации.

— По поводу ухода и внимания не переживай. Департамент здравоохранения держит твою бабушку на контроле. Так что она получает всё лучшее.

— Я так вам благодарна.

— Да хватит уже выкать, мы не на работе, говори мне «ты», а то я себя стариком древним чувствую.

— Хорошо, — киваю я, — договорились, Борис. Спасибо тебе большое.

— Ну вот так, уже получше. Поехали, отвезу тебя домой.

Пока мы едем, снова звонит Рыков:

— Ну что, как там бабушка?

— Да всё так же, никаких изменений. Нужно ждать.

— Ты где сейчас?

— Еду домой.

— С Лозманом?

Честно говоря, это бесит уже. Ему-то какое дело с кем я езжу и кто мне помогает ухаживать за бабушкой? Какая ему разница, кто везёт меня домой, кто целует и обнимает? Ну, то есть… Пока никто, вроде… Что это вообще такое? Сам он на это всё не претендует, но Лозмана, видишь ли не трожь. Может он его для себя бережёт? Ага, смешно. А может это просто желание всех контролировать?

То он доброго слова сказать не может, ни здравствуй, ни до свидания, в упор не замечает, а то вдруг звонит каждую минуту. Я же не спрашиваю с кем он, где и почему. Ну, так и он пусть оставит меня в покое! У него было столько возможностей, но он не захотел их использовать. А ведь какие шансы были! От злодея спас, в лифте со мной застрял, руку целовать позволил… это, кстати, перебор был… Вообще, рыцарь обычно даме руку целует… кажется… Ну, не знаю… Даже грудь мою трепетную видел. Ненароком… И что? Где хоть какие-то человеческие чувства? Если скажешь хоть слово про комплекты, отдам тебя Сурганову? И всё?

— Послушайте, Роман Григорьевич, — говорю я сердито. Рабочий день давно закончился, у меня куча проблем, я ночь не спала и бабушка в тяжёлом состоянии. Да и на работе устала, как собака. Ну давайте вы мне будете звонить исключительно в рабочее время, ведь я же не рабыня ваша и не робот. Короче, Роман Григорьевич, до завтра.

Я отключаю телефон.

— Смотри, суровая какая. Не боишься так с шефом разговаривать? Прямо железная леди, — улыбается Лозман.

— Да ну его, в самом деле, достал уже! Звонит каждые полчаса. Я что, должна всё время быть на связи? У меня своя личная жизнь может быть или я теперь обязана посвятить её Рыкову?

— А чего ему надо? Он всегда так?

Я неопределённо машу рукой.

— Всё ты правильно сказала. Я просто к тому, что ты молодец, не каждый бы решился такое ему выдать.

— Ну да, что-то я погорячилась…

Мы подъезжаем к дому. Лозман глушит двигатель и какое-то время мы просто сидим и смотрим друг на друга.

— Ладно, — говорю я, — я пошла. Ещё раз спасибо тебе.

— Не за что, всегда рад помочь, — говорит Лозман, протягивает руку и кладёт поверх моей.

Я чуть вздрагиваю от этого прикосновения. Нет, мне не противно, но и никакого особо приятного чувства я не испытываю. Но я действительно ему очень благодарна и совершенно не понимаю, почему Рыков так боится моего общения с ним. Может, потому что, в отличие от него самого, Лозман более человечный и способный сопереживать? А ведь этим он вызывает не только благодарность, но и симпатии.

— Завтра у тебя день рождения, — говорит Борис, глядя в глаза. — И я хочу пригласить тебя в классное место, в «Помпеи». Слышала?

Ничего я не слышала, да и какой день рождения, когда у меня с бабушкой такое. Не до праздников сейчас. И вообще, слишком уж это похоже на свидание, а к такому я точно не готова.

— Здорово, — отвечаю я без энтузиазма. — Но как-то не до того сейчас. Бабушка в больнице, а я веселиться буду?

— Никакого веселья. Просто поужинаем. А бабушка под наблюдением, ты ничего не сделать не можешь, но самой-то надо немного развеяться.

— Да я уже с подругой договорилась дома посидеть…

— Это с той, что была у тебя в тот раз?

— Да.

— И подругу приводи, с этим никаких проблем. Давай, просто, чтобы с ума не сойти. Поужинаем и всё.

Блин. Не хочу я, вот правда, никакого желания, но и отказать после того, как он столько со мной возился, как-то не очень…

— Я тогда спрошу у неё… и скажу потом.

Мы выходим из машины. Лозман пару секунд стоит, опустив руки, а потом притягивает меня к себе и целует. Нет, это не пугающе-страстный поцелуй, а лишь лёгкое тёплое касание, почти дружеское, но не совсем. Он будто говорит, что готов на большее, на всё практически…

В этом нет ничего отталкивающего, да вот только роль страстного возлюбленного как-то не вяжется в моей голове с обликом Лозмана. Признаюсь, за сегодняшний день мы весьма сблизились, но я не хочу вот так прыгать в его объятия.

Впрочем, голова моя чуть кружится, от этих проявлений нежности, и смотрю я на Лозмана сейчас немного иначе. Не так, как раньше. И даже в сердце этот почти невинный поцелуй отзывается лёгким волнением.

— Даша, — тихо шепчет он, — можно мне подняться к тебе?

14. Как насчёт ужина?

Подняться ко мне? Серьёзно? Думаю, нет, нельзя. Это было бы как-то… странно… Неужели похоже, что я уже готова к столь близкому общению? Может, я правда произвожу впечатление легкодоступной? Но нет, если так, впечатление обманчиво.

— Борис… Я очень благодарна тебе… правда. Спасибо за помощь, но я очень устала. Я ведь с этим перелётом ночь не спала. Я бы рада пригласить тебя на чай, но сегодня… извини. Сегодня не выйдет.

— Да ладно, не парься, — добродушно улыбается он. — Я понимаю. Всё хорошо. Надеюсь, увидимся завтра.

— Обязательно. Уже утром, на работе.

— Я про вечер. Ты же не откажешься?

— Спокойной ночи, — говорю я и иду домой.

Сил вообще нет. Надо перекусить и скорее в постель. Какой день рождения, смеётесь что ли? В холодильнике нахожу котлеты. Надо позвонить Лидии Антоновне, поблагодарить.

Только сажусь за стол, в прихожей раздаётся звонок. Ну нет, ну пожалуйста! Ну кто это может быть… Наташка.

— Привет! Что-то ты выглядишь паршиво. Чего такое?!

Я рассказываю, что только прилетела, а тут с бабушкой беда. Наташка сочувствует, но интересуется больше Лозманом и Рыковым.

— Эх, — сокрушается она. — Как же хреново, что я завтра утром улетаю, а так бы сходила с тобой обязательно.

— Ты что? Говорила же, останешься до дня рождения.

— Ну вот, не получается. Вызывают на работу. Тоже, видишь, шеф совсем охреневший, но не как у тебя, конечно… Вот, смотри, я тебе подарок принесла.

Она достаёт из сумки бутылку просекко, конфеты и небольшую светло-зелёную коробочку.

— Крем корейский, шикарный просто.

Ну что с ней поделать. Приходится ставить чайник. От бокала вина я пьянею и растекаюсь по столу.

— Даш, ну ты не будь дурой, не отказывайся, сходи завтра с Лозманом. Он может и не такой богатый, но зато человек, похоже, хороший. Ну как же жалко, что мне ехать надо! Блин! Прям до слёз.

— Ну опоздай на один день. Без тебя не пойду.

У меня глаза просто слипаются…

— Да как опоздай! Билеты ведь куплены уже! — слышу я сквозь наваливающуюся на меня дрёму. — Так что придётся тебе самой выкручиваться. Дашка, эй! Ты спишь что ли? Хорош! Наливай ещё по одной!

Голос Наташки тает в тумане, и я проваливаюсь в черноту.

.

Утром первым делом я звоню в больницу. У бабушки пока никаких изменений. Надо ждать. Опять надо ждать… Еду на работу и опасаюсь, что Лозман не преминет воспользоваться случаем, чтобы осыпать меня цветами. Вчерашние лилии так и остались у него в машине. Значит сегодня будут пионы, почти уверена.

И ещё какой-нибудь дорогущий подарок, скорее всего, украшение. И это поставит меня в крайне неловкое положение. Взять невозможно и не принять неудобно, обидится. Но если будет что-то такое, точно откажусь.

Когда я захожу в приёмную, звонит… ну да, Рыков.

— Розанова, на работе уже?

— Да, Роман Григорьевич.

— Сегодня селекторное будет?

— Да, запланировано.

— Хорошо. Подключишь меня.

— Поняла.

— Как там бабушка твоя?

— Да, — вздыхаю я, — пока так же. Новостей нет.

— Понятно. Я думаю, всё будет хорошо.

— Спасибо, Роман Григорьевич.

Надо же, про бабушку вспомнил.

— Лозман у себя?

— Нет пока.

— А где он?

Ну что за прихваты?! Мне-то почём знать, где он в это время! Ещё и восьми нет.

— Не знаю, не появлялся пока.

— Ладно. Пусть сразу мне позвонит. И не забудь мне прямо сутра все сводки послать и про селекторное тоже. И ещё поздравляю.

— Что, простите?

— Поздравляю, говорю! — начинает он вдруг сердиться. — С днём рождения!

Зачем так строго-то…

— Спасибо большое. Это очень мило с вашей стороны.

Надеюсь, от слова «мило» его весь день будет бомбить. Он, не попрощавшись, отключается.

К восьми приёмная начинает заполняться, а в начале девятого появляется и Лозман. И да, с огромной охапкой пионов. Ловит всё на лету, невероятно внимательный, Наташке бы понравилось.

— Дарья Андреевна, — весело журчит он, — с днём рождения тебя. Здоровья и счастья в личной жизни.

Посетители, ожидающие его появления, оживляются и тоже наперебой начинают меня поздравлять.

— Цветами потом займёшься. Зайди пока, — кивает он мне и пропускает вперёд, придерживая дверь.

Ну, сейчас начнёт дары вручать. Так и есть.

— Даш, хочу сказать, что ты прекрасный человек. И красавица, к тому же.

— Я знаю тех, кто с вами бы поспорил.

— Погоди, не перебивай. В общем, я очень рад, что судьба забросила меня в вашу глухую дыру, потому что иначе, как бы мы встретились?

Я обречённо улыбаюсь, как юбиляр, вынужденный принимать очередное дежурное поздравление.

— Я желаю тебе… э-э-э…

— Вы ж пожелали уже.

— Ну погоди. Удачи, здоровья, успехов и личного счастья.

— Спасибо огромное. Там Бажакин нервничает. Можно его уже запускать?

— Подождёт. Вот, я хочу подарить тебе небольшой подарок.

Он протягивает мне свёрток. Хм… На ювелирные украшения не похоже, тяжелее. Ну надо же, не угадала.

— Открывай-открывай. Я хочу посмотреть, — говорит он радостно улыбаясь.

Ну ладно. Что же делать, давайте смотреть. Я разворачиваю свёрток и… Нет! Не может быть! Пушкин. «Евгений Онегин», тысяча восемьсот двадцать восьмой год, прижизненное издание. Я смотрю и глазам не верю. А в каком чудесном состоянии!

— Ну как? — с торжеством в голосе спрашивает Лозман.

— Невероятно! Как… как ты догадался до такого?

— Догадливый. Увидел у тебя в шкафу Пушкина издательства Маврикия Вольфа и вот, придумал такую штуковину. Рада?

Конечно рада, обожаю старинные книги. А та книга, которую он заметил дома, так она ещё моей прабабушке принадлежала.

— Но это же целое состояние, я не могу принять. Закон запрещает.

— Да ладно, можешь, конечно. Владей смело!

— Ты что, старинными книгами интересуешься?

Ответить он не успевает, потому что у него звонит телефон.

— Здорово, Роман Григорьич.

Он внимательно слушает, но пока ещё улыбается.

— Да вот, подарки Дарье Андреевне вручаю… Я только пришёл, не успел ещё позвонить. Ну слушай… Да… Да, она сказала, что ждёшь…

Я потихоньку выскальзываю из кабинета и погружаюсь в обычную круговерть, но время от времени возвращаюсь к книге, беру её в руки и поглаживаю красивую тиснёную обложку.

Рыков звонит несколько раз и я замечаю, что уже не вздрагиваю и не напрягаюсь, покрываясь испариной, при каждом новом его звонке. И да, он в своём репертуаре. Тема Лозмана время от времени всплывает снова, и я даже задумываюсь, не нарочно ли он подталкивает меня к своему заму…

— Ну что, как настроение? — спрашивает Лозман в конце дня.

— Рабочее, — отвечаю я.

— Как бабушка?

— Вроде должны перевести завтра из реанимации.

— Хорошо, — нарочито бодро говорит он.

Сердце немного сжимается, предчувствуя следующий вопрос.

— Так как, насчёт вечера?

Блин! Блин! Блин! Как же мне от тебя красиво отделаться…

— Может в другой раз как-нибудь? Я что-то совсем не в форме.

Я делаю просящее лицо, а в ухе начинает бубнить Наташка: «Не будь дурой! Немедленно соглашайся!»

Он кивает:

— Это как раз поможет вернуть форму. Послушай, мы просто поужинаем, тебе же нужно есть, правда? Там красиво, приятная атмосфера, у тебя поднимется настроение. Всё будет легко, никакого напряга. Ну и какой другой раз? Следующий день рождения только через год.

Красиво, приятно, легко… Как же тяжело отказывать людям, которые к тебе хорошо относятся.

«Это всего лишь ужин и совершенно ни к чему тебя не обязывает», — продолжает своё Наташка, Лозман очаровательно и выжидательно улыбается, а шикарные нежно-розовые пионы наполняют приёмную тонким ароматом.

И что ему сказать?

15. Так вообще не бывает

В общем, я соглашаюсь и после работы еду домой собираться. В семь за мной заезжает Лозман и мы выезжаем.

— А куда мы едем? Это за городом что ли?

— Ага, да тут рядом, минут пять ещё. «Помпеи», неужели не слышала? Здесь вся ваша знать тусит, элитное место.

— Ну, я со знатью редко пересекаюсь, хотя вроде что-то слышала. А ты уже бывал здесь?

— Да, наши здесь постоянно зависают, так что если кого-то увидишь, не удивляйся.

— Наши?

— Ну да, мои захватчики, варяги, как вы нас называете.

Ясно.

— Не очень хорошо, что там будут люди с завода.

— Не беспокойся. Ваши с нашими не дружат, у нас своя каста, так что слухов не будет. Отвечаю.

Слухов уже столько, что с ума сойдёшь, если будешь о них думать, но новые теперь тоже появятся. Я вздыхаю.

У меня звонит телефон. Ну конечно, опять Рыков. Блин. Он уже звонил несколько раз, пока я собиралась на ужин, но я не ответила. Он же не успокоится, весь вечер будет трезвонить, надо что-то сделать…

— Алло.

— Даша! — почти кричит он. — Если ты с Лозманом…

— Алло, Роман Григорьевич… я вас не слышу…

— Даша!

Нет, давайте не сегодня, ладно?

— Я вас не слышу. Я вам завтра перезвоню!

Я отключаю телефон и убираю звук. Не сегодня, Роман Григорьевич, не сегодня…

Мы подъезжаем к роскошному особняку, обнесённому ажурной кованной оградой. Вокруг много зелени, на парковке куча дорогих машин.

— Тут классный ресторан, очень достойное спа, небольшой танцзал, даже гостиница для тех, кто решил провести здесь несколько дней или перебрал и не в силах уехать. В клубе серьёзная охрана и довольно приятная атмосфера, так что давай хорошо проведём время, а все неприятности оставим снаружи, за этими воротами.

Я киваю и даже улыбаюсь, но не могу вот так по щелчку пальцев превратиться в беззаботную искательницу удовольствий. Не моё это…

Мы заходим внутрь. Я бросаю мимолётный взгляд в зеркало. Ничего, сгодится. Может быть, излишне строго, зато не даёт повода к необоснованным ожиданиям. Я надела то платье, в котором была в последний раз с Рыковым. В розовом мне лучше, но я решила, что это было бы слишком многообещающим.

.

Атмосфера действительно приятная, а еда необычайно вкусная. Все блюда красиво оформлены и доставляют не только гастрономическое удовольствие, смотреть на них тоже приятно. Мы пьём дорогущее шампанское и непринуждённо болтаем.

На удивление, меня действительно ничего не напрягает и после второго бокала я чувствую приятное головокружение и лёгкую эйфорию. Даже возникает чувство, что все проблемы действительно отступают за красивую кованную ограду. Возвращаться к ним, наверное, совсем не захочется.

Лозман выглядит элегантно. На нём красивый костюм, две пуговицы на рубашке расстёгнуты, улыбка лучезарна, а глаза лучатся обаянием. И мне вдруг кажется, что он вполне себе ничего и, может быть, даже мне нравится. Может быть… Но я-то ему точно нравлюсь, это не вызывает сомнения и… вроде как уже не особенно досаждает.

Оказывается, он занимался коллекционированием редких книг и составил внушительную библиотеку. Оттуда, собственно, и Пушкин. Что ж, интересный он человек…

— Мне нужно позвонить в больницу, — говорю я. — Я выйду в холл.

— Конечно. А я пока зайду в биллиардную. Здесь есть отдельный зал, там наши сегодня турнир устраивают. Только гляну и сразу вернусь.

Я киваю. Лозман отодвигает стул, помогая мне встать, и немного склоняется ко мне. Я вдыхаю его запах и он кажется мне удивительно притягательным и при этом очень тонким. Я чуть поворачиваюсь к нему и наши взгляды встречаются. И сейчас во взгляде Бориса читается что-то большее, чем просто заинтересованность. Его глаза горят каким-то новым светом, и я не могу сказать, что это мне не нравится.

Я выхожу из зала и делаю звонок. В больнице всё так же, никаких изменений нет. Прежде, чем вернуться за стол, решаю зайти в туалет. Я иду по указателям, но где-то сбиваюсь с курса и оказываюсь в коридоре со множеством дверей. Прохожу мимо одной из них с надписью «Сигарный клуб». На соседней двери изображён какой-то странный знак, похожий на даму, и я открываю её.

Это массажный кабинет. Не сюда… Я уже собираюсь уйти, как обращаю внимание на голоса за стеной. Они слышны очень отчётливо и один из них принадлежит Борису.

— Во-первых, срок истекает в полночь, а во-вторых она уже совершенно созрела, так что готовьте бабосики.

Он довольно смеётся.

— Ох, сомневаемся, Боря. За столько дней ничего не вышло, а сейчас хочешь всё устроить за пару часов?

— Не забудь, что нужны пруфы, — вступает ещё голос. — Без видео ничего не засчитается.

— Да-да, видео, Лозман. Интересно посмотреть так ли хороша твоя девчонка в деле.

Раздаются смешки.

— Имей в виду, сумма ставок дошла уже до полутора лямов, так что позаботься, чтобы завтра у тебя была наличность. Расплачиваться надо будет сразу.

— Расплачиваться придётся вам, а у меня уже всё подготовлено, — усмехается Лозман. Номер забронирован, камера включена. Сейчас барышня ещё немного выпьет и будет на всё согласна.

— Ну-ну, хорошо, если будет. Не забывай, секс с бесчувственным телом не засчитывается.

— Да похуй с каким, хоть с бесчувственным, хоть со связанным. Нам какая разница? Важен сам факт. Пусть делает, что хочет.

— Не-не, хер там. Всё должно быть по правилам.

— Уж вы меня знаете, джентльмены. Я не подведу…

Я будто получаю удар под дых. Внезапно становится нечем дышать. Это обо мне? Они всё это обо мне говорят?! В ушах начинают стучать молоточки, быстро набирающие силу и скорость. Надо срочно бежать! Вызвать такси и скорее бежать! Но ноги отказываются слушаться.

Я задеваю стул и он с грохотом падает. Выскакиваю в коридор и бегу к выходу. Скорее! Скорее отсюда! Какой позор!

Позади меня раздаётся звук открывающейся двери.

— Даша! — доносится голос Лозмана. — Даша, что случилось?! Куда ты?

Слышны ещё голоса и смех. Я не останавливаюсь и несусь вон. Выбегаю из здания и мчусь к шлагбауму. Охранник смотрит на меня с недоумением. Проклятые каблуки. Я сбрасываю туфли и выбегаю за ворота.

— Останови! Останови её! — доносятся голоса сзади, но я уже на свободе!

Только вот долго ли она продлится, эта свобода? Передо мной пустая дорога, идущая через сосновую рощу. До поворота на шоссе километра два. А если Лозман захочет догнать меня, на машине, он сделает это за одну минуту.

Я задыхаюсь от бега и лечу вперёд, сбивая в кровь босые ноги. Но боли нет, мысли отчаянно мечутся в голове, пытаясь найти решение. Нет, я не верю, что он возьмёт меня силой. Это было бы совершенно чудовищно. В это просто невозможно поверить, так вообще не бывает…

Впереди появляются огни. Это свет фар, какая-то машина едет навстречу. Вряд ли это будет такси. Ну а вдруг. Пожалуйста, пусть это будет такси… Далеко позади раздаётся звук мотора. За мной едет машина. Лозман! Лёгкие разрываются, нечем дышать…

Но я не оборачиваюсь и бегу, бегу вперёд ещё быстрее, насколько позволяет узкое платье. Звук мотора за спиной усиливается. Погоня приближается. Встречная машина тоже становится гораздо ближе. Она мчит с огромной скоростью прямо на меня.

Надо бежать в лес! Броситься в сторону, туда, где они не смогут проехать. Я затравленно озираюсь, не зная, что делать и продолжаю мчаться, как затравленный заяц. Машина, что летит навстречу явно не такси, и помощи от неё не будет. Кто-то, похоже, очень торопится в «Помпеи».

Лозман сигналит и мигает фарами, но я не останавливаюсь. Сейчас встречная машина промчится мимо, и тогда он обгонит меня и остановится… И что потом?! Сердце колотится так, что вот-вот разорвётся.

Вдруг происходит что-то странное. Машина, мчащая навстречу резко тормозит, перекрывая дорогу, и я едва успеваю остановиться, чтобы не врезаться в неё. Открывается дверь и я слышу знакомый голос, едва сдерживающий гнев:

— Розанова, быстро в машину.

Позади раздаётся визг тормозов.

16. Одни вопросы

Это Рыков! Я замираю. Откуда он здесь взялся?! Можно ли ему после этого всего верить? На кого он злится, на меня или на Лозмана? Он знал? Почему не мог сказать прямо? Участвовал ли он во всём этом? И просто, какого хрена? Все эти мысли вихрем проносятся в голове.

Рыков выходит из машины и открывает заднюю дверь.

— Давай, запрыгивай. Не бойся, ты в безопасности.

Я не дышу, а хриплю и держусь двумя руками за бок. Ну и что мне делать? Бежать, как заяц в лес? Далеко ли я убегу? Ногам и так конец… Затравлено озираясь, я забираюсь в машину.

Рыков захлопывает дверцу и я тут же запираюсь изнутри, а он поворачивается к моим преследователям. Там, оказывается, целых две машины.

Он засовывает руки в карманы и стоит какое-то время в свете фар, ничего не предпринимая. Простояв так не меньше минуты, он вдруг громко и грозно кричит:

— Псы! Ко мне!

Сначала ничего не происходит, а потом двери автомобилей начинают открываться и к нему медленно подходят несколько человек. Я считаю, их семеро. Лозмана среди них нет.

— Кто придумал, шакалы? — спрашивает Рыков. Он стоит ко мне спиной, но я чувствую, как от него исходят электрические токи.

Никто не отвечает.

— Место каждого из вас рвутся занять сотни голодных и готовых на всё тварей. Почему я должен держать вас рядом с собой, если мне нужно повторять вопрос? Я спросил кто придумал весь этот пиздец?

— Лозман… — раздаются нестройные голоса.

— Лозман… — повторяет Рыков и кивает, а затем кричит во всё горло. — Лозман! Выходи!

Но Лозман не торопится подчиниться.

— Сюда его!

Никто не двигается.

— Сюда его! — ревёт Рыков, и на этот раз его солдаты плетутся к машине и открывают дверь.

— Борис Маркович, вас Роман Григорьевич просит подойти.

— Тащите! — требует Рыков и эта шайка, действительно похожая на горстку шакалов, начинает вытаскивать Лозмана.

Лозман не упирается, он просто позволяет вытащить себя из машины.

— Чего разорался, Роман Григорьич? — щерясь и довольно спокойно спрашивает он. — Из-за чего шум-гам?

— Я тебе за что бабки плачу, урод? Чтобы ты на спор людям судьбы ломал? Или чтобы…

— Ну ты остынь, босс, какие судьбы? Ну понравилась мне девушка, я что не человек что ли? — ухмыляется он. Ну а что эти дурачки решили поставить на мой провал… ну а почему нет? Подзаработал бы полтора ляма на медовый месяц. Чего плохого?

— Поэтому она босиком от тебя мчалась, а ты на двух тачках её гнал?

— Да ладно, не так всё! И про деньги тоже. Эти бабки я тебе зарабатываю, потому ты и платишь. Голова у меня золотая, — он стучит пальцем себя по лбу. — В ней столько всего напихано, что её за любые деньги продать можно, а ты вот не бережёшь.

— Это ты типа мне угрожаешь сейчас?

— Да хорош! Ты ж мне как брат. Молочный.

Я понимаю, что это намёк на меня, вроде как они с Рыковым одну женщину делят. Я слишком напугана и оглушена происходящим, но во мне моментально закипает гнев. Лозман начинает смеяться и его прихвостни тоже несмело хихикают. Но внезапно его смех захлёбывается и прерывается.

Рыков, практически не замахиваясь, но очень резко бьёт Лозмана в зубы. Его голова откидывается назад, и он, отлетев пару метров, падает на спину.

— Поднимите, — бросает Рыков, и примолкшие шакалы подскакивают и помогают Лозману подняться.

— Так может мне отшибить твою умную башку, чтобы покупать нечего было? Что думаешь? Можешь ещё думать?

— Сука, — хрипит Лозман и вытирает тыльной стороной ладони окровавленный рот. — Хочешь из-за бабы со мной разосраться?

— Чего? Ты как сказал? Разосраться? Нет. Ты на глазах тупеешь. Мне проще тебя грохнуть вот прямо здесь. Ты как, готов на тот свет отправиться? Сейчас дам команду твоим шакалам и они зубами тебя драть будут.

— Да пошёл ты нахуй, Рома! — злобно выплёвывает Лозман. — Ты, блядь, на руках меня носить должен, тебе же пиздец без меня.

— Неужели? Это за твои шашни с Протоковым, может быть? Или за то, что втихаря Находку дербанишь? Всё перечислить? Я тебя на руках понесу только на кладбище, ты понял? С улыбкой на лице. Что же, посмотрим, кто осмелится купить твою голову. Может только Сурганов, но два покойника в одной лодке это ж дохера, нет?

— Ты меня увольняешь что ли? Ты из-за бабы меня выгонишь?! У тебя что с головой?

— Не нужно было ставить меня перед выбором. Мне от ультиматумов крышу рвёт, ты разве не знал? Эй, стервятники, убирайте свежую падаль.

Лозмана берут под руки и отводят к машине.

— Теперь сюда идите. Если кто-нибудь из вас хотя бы глаза на неё поднимет, или имя упомянет, — он показывает рукой на меня, я лично на куски разорву. И если хоть раз, хоть намёк на ставки там или что-то подобное… Вы поняли, уродцы? Завтра, чтобы духу вашего здесь не было. Теперь вы все рядовые сотрудники, пешки, и за каждым из вас я буду лично следить. Пошли вон.

Рыков возвращается к машине и садится за рушь. Он заводит двигатель и, резко развернувшись, жмёт по газам. Он выглядит предельно спокойно, но я чувствую необузданный гнев, бушующий у него внутри. Как тогда, после ужина с Сургановым.

— Цела? — спрашивает он, когда мы отъезжаем на значительное расстояние.

Я киваю, но в темноте, он не может видеть в зеркале моё отражение и я сипло выговариваю:

— Да.

— Куда везти, домой?

— Угу.

— Покажешь, а то я не знаю города толком.

Я снова киваю. Рыков явно на взводе, всё ещё на адреналине. Мы оба молчим, пока не въезжаем в город, там я говорю, куда нужно ехать.

Что я чувствую? Наверное, самое меткое слово — это опустошённость. Внутри будто прошлись калёным железом. После страха и погони, и неожиданного спасения, я будто выморозилась, впала в анабиоз.

Мы подъезжаем к дому. Что теперь? Я открываю дверь, ставлю ногу на асфальт и вскрикиваю от боли.

— Что? — спрашивает Роман.

— Ай… Все ноги разбила, пока бежала…

— Погоди, я помогу, — говорит он и обходит машину. — Давай руку.

Я делаю пару шагов и, наступив на камушек, громко охаю.

— Постой.

Он подхватывает меня на руки и несёт к подъезду.

Сердце замирает. Я даже дышать перестаю. Он прижимает меня к себе и я чувствую его аромат. Он терпкий и дерзкий, с деревянными нотами парфюма и горьким миндальным запахом тела. Я ощущаю его жар и даже ритм сердца. Я боюсь шевельнуться и мне очень… неловко и приятно.

— Какой этаж?

— Третий.

— Хотя бы не пятый…

Он аккуратно ставит меня на пол перед дверью и я достаю ключи.

— Я зайду? — спрашивает он.

Я молча киваю в ответ.

— У тебя есть пероксид или марганцовка? И бинт. И мягкая ткань. Нужно обработать раны.

— Есть Мирамистин. Но я сама, не будешь же ты… Ой… То есть не будете же…

— Да всё нормально, говори мне «ты».

Он снова подхватывает меня и несёт на кухню. Он усаживает меня на стул, а на другой заставляет положить ноги. Затем Рыков смачивает марлю тёплой водой и склонившись над ними мягко протирает мои ступни. Я не знаю, как это описать. Момент выходит очень интимным. Я несколько раз тихонько вскрикиваю, но, вместе с тем, испытываю удовольствие и волнение, заливаясь краской.

Он обрабатывает ноги Мирамистином и завязывает бинтом. Я ему руку, целовала кстати, когда платком завязывала…

— Спасибо большое… Я даже наверное ходить смогу… более-менее…

— Пожалуйста… Может теперь чаем угостишь?

Я включаю чайник и достаю варенье и ещё какую-то чайную классику, сушки, печенье.

— Спасибо вам, что приехали за мной, да и вообще, спасибо за всё…

— Даже не начинай, — сердито говорит он.

— Нет, правда, если бы не вы, я не знаю, что и делала бы…

— Если бы ты меня слушала и не лезла, куда не следует, всего бы этого никогда не случилось.

— Иван-чай будете?

— Буду.

— То есть, получается, вы что-то знали, раз предупреждали меня?

— Видел, как он вокруг тебя кружил и знал, что Лозман бабник и не особо порядочный тип. Это у него на роже написано, но тебе, похоже, такие как раз и нравятся.

— Почему это?

— А нахера ты с ним загород поехала? Прогноз по панелям составлять? Понравился? Ну так и оставалась бы с ним, чего бегать тогда?

— Поехала, потому что не могла уже отбиваться от него.

— Херня это. Не захотела бы, не поехала. Тем более, я тебя предупреждал.

— Ну эти предупреждения ваши… дурацкие были, согласитесь. Неконкретные и навязчивые.

— Чего?

— Типа ни себе, ни людям. Ты там смотри, ага… А куда смотреть и чего?

— Я тебе конкретно сказал, от Лозмана держись подальше.

— А что это значит? И как подальше? Мы работаем вместе!

— Видел я, блядь, работу вашу. Вон все ноги стёрлись от такой работы.

— Ну знаешь! А как это вы так вовремя прикатили, если ничего не знали?

— Сегодня узнал. Один дебил ставку сделал, на тебя между прочим, а потом похвастался. Мне сообщили.

— И сразу полетел?

— Да, блядь, полетел, ты же трубку не брала, на романтическое свидание рванула, в элитный блядь клуб. А мне-то хули, три тысячи километров! Говно вопрос. Прилечу, лучшего своего сотрудника отметелю, да и вообще уволю нахрен, а ты продолжай, делай всякую херню, я выручу. Всё, что годами создавал разрушу, но тебя дуру выручу.

— Надо просто не приказами с людьми общаться, а разговаривать нормально. Сказал бы что к чему, и я бы знала, чего ждать, — я начинаю злиться и уже окончательно перехожу на «ты»

— А вот от тебя самой-то чего ждать? Как с тобой свяжешься цугцванг на цугцванге и из двух херовых решений приходится принимать самое херовое! С Сургановым из-за тебя погрызся, а теперь и с Лозманом. А это, знаешь, полный пиздец.

— Догадываюсь.

— Нихера ты не догадываешься! Даже представить не можешь, чего мне это стоить будет.

— Не надо было все яйца в одну корзину складывать.

— Блядь! Ну ты умная такая! Спасибо, что научила. По-хорошему, уволить тебя надо было, а не его!

— Ну а что же ты? Увольняй, раз надо! Давай! Или вернись и скорми своим гиенам. Вот им радость будет!

— Да ты!

Он хватает меня за плечи, как в тот раз, в запертом кабинете и встряхивает. Его глаза горят синим огнём. Но кроме гнева и не ярости, в нём находится что-то другое, пока ещё не ясное, но очень сильное и волнующее. Я чувствую его жар и слышу частое дыхание. Наши взгляды встречаются и меня пронзает электрическим разрядом.

Я пытаюсь противостоять этому и тихо говорю:

— Дай, руку посмотрю. Она ещё с прошлого раза не зажила, а сегодня снова…

17. Ночь

По телу пробегает короткая электрическая волна, маленькая судорога вожделения. Его близость, горящий взгляд, неровное дыхание и едва ощутимый запах миндаля делают со мной какую-то странную штуку. Под ложечкой разливается тепло, перетекающее и скапливающееся внизу живота.

Огонь, льющийся из его глаз перекидывается на меня, поджигая скрытый, никому неведомый запал. И тотчас живот подводит от страсти, и заставляет пульсировать накопленную там тяжесть. И в один миг, в одно короткое мгновение я понимаю отчётливо и ясно, будто знала всю жизнь, как страстно желаю этого человека.

Он берёт мою голову в свои руки.

— Рома… — шепчу я в страхе…

Что же… что же это значит? Что я его… что я его люблю? Мысль огнём вспыхивает в голове. Нет! С чего бы? Тогда… тогда что я делаю?!

Я вздыхаю так глубоко, что это похоже на стон. Он медлит… Смотрит мне в глаза, и я будто умираю от этого взгляда.

Да, выходит, это так. Иначе, отчего так щемит сердце, отчего наворачиваются слёзы… и отчего мне так радостно? Ну… может быть, совсем немного, совсем чуть-чуть… Нет… так не бывает. Значит это правда… А он?! Эта мысль иглой пронзает мозг. А он меня любит?!

Наши губы встречаются, и я испытываю невероятный восторг и ужас, зная, что в этот раз нам точно никто не помешает. Мыслей не остаётся… теперь я могу только чувствовать…

Его губы плотные и твёрдые, щетина на подбородке царапает мою кожу, а язык снова, как и в прошлый раз, заставляет задыхаться. Его вкус — это пьянящая миндальная горечь ликёра и апельсиновая цедра.

Он снова берёт меня на руки и тихо спрашивает низким, севшим голосом:

— Куда?

— В гостиную, — шепчу я…

Квартира небольшая, заблудиться невозможно и путь короток, но мне он кажется бесконечным. Роман опускает меня на диван и снова целует. Моё тело утрачивает всякую волю и становится мягким и податливым. Я полностью отдаю себя в его власть, чувствуя его еле сдерживаемую силу. Сейчас он может сделать со мной абсолютно всё. И всегда мог, я не смогла бы сопротивляться… Я осознаю это только сейчас…

Он возбуждён и, чувствуя его возбуждение, я распаляюсь ещё сильнее. Я горю, я хочу сбросить с себя тесное платье и я уже совершенно мокрая. Его губы касаются мочки уха, а горячее дыхание обжигает. Он целует мою шею у самого основания, у ключицы, и по телу пробегают судороги, а кожа покрывается мурашками.

Из всех звуков на свете остаются только самые прекрасные. Я слышу взволнованное дыхание и шелест ткани. Его пальцы скользят по спине, пытаясь найти застёжку платья и я приподнимаюсь, чтобы ему было легче. Долой одежду! Он стягивает с меня платье, как кожицу со спелого фрукта, с вожделенного плода.

Я расстёгиваю пуговицы на его рубашке и проходит не больше минуты, как мы остаёмся совершенно голыми. Я глубоко вдыхаю, чтобы получше почувствовать наши запахи, запахи возбуждения и страсти.

В комнате темно, и я вижу лишь смутный силуэт, но сейчас мне достаточно того, что я чувствую. Я прижимаю его к себе, провожу руками по его горячей коже, по рельефным мышцам и понимаю, насколько сильно его тело.

— Даша… Даша… — выдыхает он моё имя, как любовное заклинание…

Моя грудь ноет от желания прикосновений, а кожа вокруг сосков сморщивается и становится невероятно тугой, и когда его пальцы добираются сюда, найдя моё небольшое сокровище, я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать.

Его губы целуют мою грудь, ключицы, шею, снова грудь и живот. Всё тело дрожит и каждое прикосновение, каждый поцелуй отзывается стоном и заставляет мою плоть истекать сладкими слезами.

Он облизывает и втягивает твёрдую тёмную фасолинку соска, а я вся трясусь и боюсь умереть от счастья.

Он целует мой живот и спускается ниже, и я бессовестно раздвигаю ноги, потому что не могу дождаться, когда он доберётся до самого главного. Едва касаясь, он проводит кончиками пальцев снизу вверх и я буквально взрываюсь, раскрывая перед Романом свою влажную мякоть. Я уже полностью готова…

— Я не видел ничего прекраснее, чем ты… — шепчет Роман и в этот момент мне хочется стать его частью.

Он разводит мои ноги шире и медленно входит в меня. Я вскрикиваю от испуга и удовольствия. В меня будто врывается волшебная сила, что-то огромное, способное разорвать меня и поглотить весь мир. Роман двигается невыносимо медленно, заставляя меня громко стонать, но с каждым толчком плавно увеличивает скорость. Мне кажется, я переполнена и внутри меня что-то совершенно неописуемое. Оно движется, растягивая и наполняя меня невероятным наслаждением.

Я теряю счёт времени и совершенно не представляю, сколько длится эта восхитительная мука, но когда движения внутри меня ускоряются, время резко замедляется, и я проваливаюсь в сладостное и томительное безвременье.

Каждый новый толчок становится сильнее и прекраснее, чаще и глубже, и, в какой-то момент, я вдруг чувствую накатывающую на меня волну наслаждения. За первой небольшой волной идёт другая, невероятно мощная и сокрушительная.

Я кричу, утыкаюсь в мокрое плечо Романа, пытаясь заглушить свой крик, а моё тело содрогается и это похоже на приступ ужасной и жестокой болезни, но я хочу, чтобы она никогда не кончалась.

.

Мы лежим совершенно измотанные и опустошённые. Я не в силах пошевелиться и сказать хотя бы слово. Наше оцепенение длится неопределённо долго, а потом мы идём в душ. Стыда, больше нет, теперь мы знаем друг о друге то, что не знает больше никто на свете.

Но когда мы выходим на свет, всё оказывается сложнее. Я смотрю на его тело, и мои щёки заливает румянец. Исподтишка я разглядываю его мускулистые ноги, мощные бёдра и огромный член и не могу поверить, что осталась целой и невредимой, после того как он побывал внутри меня.

Я разглядываю плоский с кубиками мышц живот, широкую грудь и мощные плечи, и в голове повторяется одна и та же новая, дерзкая и пока ещё дикая мысль. Мой мужчина.

Мы меняем повязку на моих ступнях и снова возвращаемся на диван. Я раскладываю его, застилаю постель и мы забираемся под одеяло, но опять повторяем всё с самого начала, сбивая простыни и разрушая мировой порядок, а потом снова лежим не в силах пошевелиться.

Это происходит трижды. А потом мы погружаемся в сон, но я практически сразу просыпаюсь, сажусь, обняв колени, и долго смотрю на спящего и некогда такого грозного босса, умеющего быть и нежным.

Вдруг он открывает глаза:

— Ты чего не спишь?

— Не знаю, — пожимаю я плечами, — а ты?

— Надо поспать, давай, — он хлопает ладонью рядом с собой, — ложись, скоро ведь на работу.

— Кто про что, — с улыбкой качаю я головой и забираюсь к нему под бок. Он обнимает меня и прижимает к себе.

Я целую обнимающую меня руку, а он проводит по моим волосам.

— Откуда ты взялась такая? — шепчет он и целует меня в макушку.

— Родилась когда-то. Вот после какой-нибудь такой же ночи.

Он покашливает. Испугался? Я снова улыбаюсь.

— А где твои родители? Почему ты одна с бабушкой? — он говорит тихо, и в предутреннем мерцании его голос кажется странным и необычным.

— Папа на Севере, мама умерла, когда я маленькой была.

— А ещё какие-то родственники есть?

— Есть бабушкин брат, он в Казахстане живёт ещё с советских времён. Ему уже девяносто три и у него сын пенсионер. Есть ещё мачеха и брат сводный. Когда мама умерла отец пил сильно, наделал долгов, пришлось квартиру продать. Переехали к бабушке.

— А бабушка чья мать, отца?

— Мамы.

— Понятно…

— Отец взял себя в руки, завязал с алкоголем. Потом встретил женщину, полюбил её женился. У неё сын был, ну, то есть и сейчас есть. Жили все здесь. Жесть, но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Вадик на год меня младше. В принципе, у нас с ним нормальные отношения были, а вот с мачехой не сложилось. Она меня невзлюбила, хотя я её спокойно приняла, без подросткового максимализма. Но она всё со своим «Вадичкой» носилась. Лучший кусок, школа музыкальная, кружки там и всё такое.

— Представляю.

— Да нет, так-то Золушку из меня не делали, но всё равно… Вадим, кстати, звонил недавно. Хочет в город вернуться.

— Зачем?

— Не знаю пока… Ну вот, а потом отцу предложили работу на Севере, зарплату хорошую, квартиру даже как-то там, сначала ведомственную, а потом… не знаю, не помню подробностей. Ну и они уехали, короче. Я в девятом классе училась.

— Переживала?

— Да не особо, я всегда ближе с бабушкой была, чем с отцом. Жила с ней в одной комнате, а отец со своей новой семьёй — вот здесь. Тебе наверно странно всё это, ты небось и не представлял, что в двушке можно впятером жить?

— Я понимаю, о чём ты говоришь. Я и сам в такой же точно квартире рос. Мать нас с братом одна воспитывала. Нас трое и дед с бабкой, вот тебе тоже пять человек.

— Я никогда бы не подумала…

— В девяностые повезло, я тогда мальчишкой был совсем. Помог дядька двоюродный. Он был человеком уважаемым, нашёл мне работу хорошую, ну а там уж самому вертеться пришлось. Зато и результата кое-какого добился.

— А семья?

— Ну вот, я же тебе говорю. Отца я не знал никогда и мать о нём не рассказывала.

— А где она сейчас?

— В Подмосковье. Домик у неё там.

— А откуда ты родом?

— Из Балашихи. Там и купил дом матери. Там и родственники кое-какие, и знакомые, да и не хочет она оттуда никуда.

— А сколько ей?

— Семьдесят два.

— Нестарая ещё.

— Ну да…

— Но я не об этом…

— А о чём?

— Ну, у тебя ведь дочь, ты говорил…

— Да, дочь есть. Ей двадцать один, она учится в Лондоне. На историка. Хочу в Москву перевести, в МГУ. Уехала вот в экспедицию в Египет на месяц. Раскопки там… Арина зовут.

— Ну?

— Чего?

— Блин, ты издеваешься что ли? А жена?

— Жена? — рассеянно спрашивает Роман и садится на постели.

18. Даша-Дашенька-Дашуля

Он же не может не понимать, чего я от него жду! Не может… То есть это что… Это значит, что у него есть жена?!

Вот же я идиотка! А раньше что, нельзя было спросить, до… секса? А это как, вообще-то? Типа одну минуточку, прежде чем мы продолжим, я хочу кое-что уточнить? Или как? В интернете было написано, что он неженат, Наташка говорила. Или что она вообще тогда сказала? Блин, ну что я за ворона?

От ужаса и досады я вскакиваю на диване. За окном уже почти рассвело и комната наполнена серым предутренним светом, поэтому моя фигура прекрасно видна. Но стоять в чём мать родила перед женатым мужчиной я не согласна. Я быстро наклоняюсь, берусь за край одеяла и резко его дёргаю.

Я заворачиваюсь в одеяло, а оставленный без прикрытия Рыков, смотрит на меня с недоумением. Он сидит абсолютно голый на моём диване в нелепой позе и явно ничего не понимает.

— Говори! — грозно сдвигаю я брови. — Про жену!

Он пожимает плечами и я отмечаю, что он прекрасен даже в этом глупом положении.

— Она умерла, — говорит он немного помолчав.

— Что!?

— Когда Арине было шесть лет.

О, бедный… Вот я дура! Наверное он до сих пор её любит… Нет-нет-нет! Как это умерла, подождите…

— Что с ней случилось? — спрашиваю я сочувственно.

Я опускаюсь перед ним на колени и провожу рукой по голове.

— Никто не знает. Она просто вышла из дома и не вернулась. Никому ничего не сказала.

— А ты её искал?

— Ну конечно. Всё перерыл, подключал лучших сыщиков. Ничего так и не нашли.

— То есть, ты до сих пор не знаешь, что с ней случилось?

— Не знаю.

— Почему же тогда говоришь, что она умерла? А вдруг она память потеряла и теперь живёт в какой-нибудь больнице или санатории или ещё что-нибудь… Знаешь, как бывает…

— По закону она умерла. Пропавшего без вести через пять лет признают умершим. А что касается больниц, мы их все проверили, перевернули вверх дном и ничего.

— Ужас какой. А если она появится?

Повисает пауза.

— Знаешь, — наконец, говорит Роман, — давай сейчас не будем об этом. Потом как-нибудь поговорим.

Конечно, ладно, я понимаю, давай не будем. Я прижимаюсь к нему и обнимаю.

— Ну что, — вздыхает Роман через некоторое время, — наверное надо вставать. Без одеяла-то как-то не очень.

Я улыбаюсь.

— Держи, вот тебе немножко одеяла.

— Решительная ты девушка, Даша. Чуть что сразу одеяло отбираешь. Гляди какая.

Он смотрит на меня, его лицо серьёзно, но в глазах пляшут озорные огоньки и я заливаюсь смехом. Мы снова заваливаемся в постель. Я прижимаюсь к нему спиной и кладу голову ему на руку.

— А ты? Где твой муж? Ты молодая, красивая, самостоятельная. Почему не замужем?

— Время ещё не пришло, наверное.

— Неужели никто не звал?

— Ну так, чтобы прямо звать, нет не звали. Но друг был… один.

— Расскажешь?

— Да особо и рассказывать нечего. Всё банально. Была любовь, в институте ещё. Встречались несколько лет, строили планы, хотели пожениться. В итоге он женился, но не на мне, а на дочери какого-то важного бизнесмена. Живут счастливо, дом — полная чаша, ребёнка вроде родили.

— Понятно, — говорит Роман и сгибает в локте руку, на которой лежит моя голова, прижимает меня покрепче. — Тяжело было?

— Да что вспоминать… Это давно в прошлом.

Он целует меня в затылок, а второй рукой гладит по волосам.

— Ладно, Розанова, хорошо с тобой, но пора собираться. Надо на работу вовремя прийти, да?

— Босс включился…

— Да он и не выключался.

Он вытаскивает из-под меня свою руку и садится на край дивана, а я хватаю подушку и бью его по спине.

— Это тебе за Розанову!

— А что, неправильно? А как нужно?

Надо же, он улыбается! Чудеса!

— Даша, Дашенька, Дашуля, в конце концов!

— Ну ладно, Даша-Дашенька-Дашуля, теперь буду знать, только не надо по голове, пожалуйста.

Я смеюсь. Глупая, мне сейчас пальчик покажи и я разулыбаюсь. Да он и сам смеётся.

— А кофе не хочешь выпить со мной, Рома-Ромочка-Ромашка?

— Ромашка? Ну ты уж не перебарщивай. Давай, как-нибудь уж без Ромашки обойдёмся.

— Ладно, хотя мне нравится. Так что насчёт кофе?

— Кофе? Давай выпьем. Мне только в машину нужно спуститься, взять кое-что.

Зубную щётку что ли? Набор командировочного? Он надевает помятый костюм и выходит, а я накидываю тонкий халат и иду на кухню готовить завтрак. На скорую руку замешиваю оладьи и разогреваю сковородку.

Роман возвращается через несколько минут.

— Вчера не успел, как-то не до того было, — говорит он. — Рядом с тобой событий столько, что не уследишь. Ты всегда так интересно живёшь?

— Вообще-то после твоего появления, да.

Я оборачиваюсь и вижу у него в руках два бумажных пакета. Один белый, а второй тёмно-оранжевый. Рыков достаёт из белого пакета небольшой деревянный ящичек.

— Я тут тебе маленький подарок привёз. На день рождения.

Он ставит ящик на стол.

— Это музыкальная шкатулка. Она, конечно, уже старая, но мне всегда нравилась. В детстве я подолгу мог наблюдать, как кружится балерина. Мне почему-то показалось, что тебе это тоже может понравиться.

Я накланяюсь над ящичком и рассматриваю затейливый узор инкрустации. Кое-где кусочки перламутра отвалились, дерево потемнело, а ажурные металлические накладки немного погнулись. Шкатулка действительно старинная и очень красивая. Она выглядит очень здорово, и ей можно любоваться бесконечно.

— А как она работает? — поворачиваю я голову к Роману.

Он поднимает крышку, и там на зеркале с тёмными от времени точками, я вижу маленькую изящную балерину. Она сделана из фарфора. Работа невероятно тонкая и чудесная и от неё невозможно оторвать взгляд.

— Это твоя?

— После того, как умерли дедушка с бабушкой стала моей, а раньше принадлежала бабушке. Дедушка подарил ей эту шкатулку очень давно, они тогда ещё женаты не были.

— И ты хочешь отдать её мне?

— Я подумал… Ну в общем, да. Хочу тебе её подарить. Может она недорогая и не особенно красивая, но зато она совершенно уникальная… Как и ты.

Я несколько раз взволнованно моргаю ресницами.

— Невероятно красивая. А как она работает?

Рыков поворачивает маленький рычаг, похожий на ручку миниатюрной лебёдки и происходит чудо. Раздаётся хрустальный звоночек, будто кто-то звякнул в маленький колокольчик, а потом начинает звучать мелодия из «Лебединого озера», исполняемая на таких же крохотных волшебных колокольчиках.

Маленькая балерина чуть вздрагивает и начинает медленно кружиться в такт мелодии. Я долго смотрю на неё не произнося ни слова. Это зрелище меня очаровывает и пленяет, а на сердце будто кто-то скребётся.

— Нравится? — спрашивает Рыков.

Я поднимаю голову и молча киваю. Глаза уже на мокром месте.

— Ты хочешь подарить мне шкатулку своей бабушки? Тебе не жалко расставаться с ней?

— Уже подарил, — отвечает он, внимательно разглядывая моё лицо. — С днём рождения.

Я бросаюсь ему на шею, а он нежно меня обнимает.

— Даш, — шепчет он мне через несколько секунд, — ничего не горит?

Что? Я подпрыгиваю, как дикая кошка. Оладушки! Ну конечно! Сгорели!

— Ничего, не переживай, не всем же дано быть хорошими хозяйками.

— Что?!!!

Он смеётся:

— Извини, я пошутил. Не расстраивайся. Давай попьём кофе, а на работу я привезу круассаны, у нас в отеле они лучше, чем во Франции.

— Спасибо за подарок, — говорю я и начинаю готовить кофе.

— Я рад, что тебе понравилось, правда.

Когда мы садимся за стол, он берёт оранжевый пакет.

— Ещё подарок?

— Не совсем. Это возмещение ущерба.

— Какого это?

— Ты платок свой испортила, ну тогда, в лифте… Помнишь, руку мне перевязала? Вот, решил тебе новый купить.

— Платки нельзя дарить, вроде примета плохая.

— А это и не подарок, а возмещение ущерба.

— Ну ладно. Нет, вообще-то для надёжности я его у тебя куплю за сто рублей. Идёт?

— Ну ладно. Посмотри сначала, вдруг не понравится…

Он достаёт из пакета квадратную плоскую коробку, такую же оранжевую, и протягивает мне.

«Эрмес», ну ничего себе!

— Неравная замена, — усмехаюсь я.

— Пустяки, главное, чтобы понравилось.

Мне нравится. Ну ещё бы…

.

.

.

Дверь в приёмную распахивается и на пороге появляется Рыков. Энергичный и в хорошем настроении. Непривычно видеть его таким в этом месте. Посетители встают. Он кивает и направляется в кабинет.

— Розанова, — бросает он мне, — сделай мне два кофе и зайди.

Я быстро выполняю поручение. Два кофе? Это что-то новенькое. Ставлю на поднос две чашки и, сопровождаемая «понимающими» взглядами, иду в кабинет. Немного волнуюсь. Надеюсь, он не потребует секса прямо сейчас. Это было бы кошмар, как пошло. Но нет. Он ограничивается взглядом. Смотрит так, будто мы всё ещё на диване в гостиной.

— Садись, Даша-Дашенька-Дашуля. Ну как ты?

— Хорошо, Роман Григорьевич, очень хорошо.

— Лапки не болят?

— Лапки? — я удивлённо поднимаю брови. — Терпимо, вы уж простите, я в кроссовках сегодня.

— Прощаю. Как бабушка? Звонила в больницу?

— Спасибо. Пока без изменений.

— Я просил узнать, можно ли её перевезти в Москву, но говорят, пока это опасно.

— Да ну что вы, спасибо большое. Думаете наши врачи не справятся?

— Не знаю, Москва есть Москва. Ладно. Смотри, что у меня есть.

Он достаёт из пакета и кладёт на поднос четыре круассана. Они выглядят очень аппетитно и наполняют воздух ароматом свежей выпечки.

— Налетай. Заодно и поговорим.

Я беру один и с удовольствием, вонзаю в него зубы.

— Лозман, — говорит Рыков и я вздрагиваю, — в компании больше не работает. Его шакальё вчерашнее мы раскидываем по разным местам. Вместе они работать не будут. Все пойдут на низкооплачиваемые должности. Я уже дал распоряжения Подгорному, он этим занимается.

Я киваю. Если честно, плевать мне на них. Главное, никого из этой братии больше не видеть.

— Теперь с тобой.

— А что со мной? — удивляюсь я.

— Смотри. Я здесь торчать всё время не могу. Могу приезжать время от времени. Продажа затягивается, быстро мы на сделку не выйдем. Это уже совершенно ясно. Мне нужен здесь свой человек. И этим человеком будешь ты. Назначу тебя директором завода со всеми вытекающими.

— Я? Так у меня же опыта нет.

— Есть у тебя. Есть у тебя опыт. И красный диплом тоже есть. Неважно, я тебя в деле видел, а решение только мне принимать. Вот я и принимаю. Ну, что думаешь об этом?

Что я думаю? Серьёзно? И что, по-твоему, я должна думать? То есть сегодняшняя ночь что, вообще ничего не значит? Да нет, как раз наоборот. Она значит то, что он улетит в Москву и будет иногда заезжать потрахать молодого директора и узнать, как тут на производстве дела.

То есть… он с самого начала знал, что уедет, а я останусь и всё равно затащил меня в постель? Сердце скачет, и я чувствую, как краснею. Дурацкие, подлые щёки! Вечно они заливаются краской! Не хочу, чтобы он видел мою растерянность. Получила? Получила, что хотела?

Я встаю и подхожу к окну.

— Что? Что тебя так смутило?

— Смутило?

— Ну я же вижу, что тебе что-то не нравится. Что? Скажи.

— Не получится.

— Ну ты попробуй.

— Даже пробовать не стану.

— Да что не так-то? Объясни ты мне.

— Ну разве ж дураку можно объяснить, что он дурак?

Рыков осекается и, похоже, действительно не может понять, в чём дело. Ну и пусть. Шкатулку он мне подарил! Завёл себе полевую жену. Да вот хрен! Я достаю бумажный платок и прикладываю к глазам. Ладно. Тихо. Всё нормально. Убираю платок и иду к двери, но на полпути останавливаюсь, возвращаюсь, забираю поднос с недопитым кофе и возвращаюсь в приёмную. Всё это время Рыков следит за мной, не произнося ни слова.

— Леонид Андреевич, заходите, пожалуйста. Шеф вас ждёт, — говорю я и тянусь к звонящему телефону.

— Приёмная генерального директора.

— Слушай, только не бросай трубку, ладно? Это касается тебя. Вскрой жёлтый пакет, он должен быть на твоём столе.

Это Лозман.

19. Слишком много всего

Лозман — это последний, кого я хотела бы сейчас слышать. Чего ему надо? Чтобы его не уволили? Но я здесь вряд ли могу помочь, да и не стала бы если бы даже могла.

— Даша, послушай. Просто послушай, что я скажу. Мне очень жаль, что всё так произошло…

— Понятно. Думаю, можно не продолжать. Мне тоже жаль и на этом мы вполне можем закончить.

— Нет-нет, я совсем не про это… Я не из-за этого звоню, просто хотел, чтобы ты знала.

— Тогда, назовите, пожалуйста, причину вашего звонка, я, к сожалению, не имею времени на беспредметные разговоры.

Он крякает, вроде как немного обиженно. Ничего.

— Жёлтый пакет есть?

— Да есть.

— Открой.

— Там что, споры сибирской язвы?

— Нет. Открой. Там документы.

— Хорошо, я открою спасибо за звонок.

— Нет-нет, открой прямо сейчас, я должен кое-что пояснить.

Я кладу телефонную трубку на стол, осторожно вскрываю пакет и достаю из него копии газетных вырезок. Смотрю на заголовки. Газеты пятнадцатилетней давности.

«Скандальный бизнесмен убил собственную жену».

«Бизнесмен, связанный с ОПГ, подозревается в убийстве».

«Нет тела, но есть дело».

Пробегаю глазами по строкам.

«Скандально известный дерзкими рейдерскими захватами, Роман Рыков вызван на допрос в следственные органы. Он подозревается в убийстве собственной жены. Месяц назад он заявил, что она ушла из дома и не вернулась» …

Что за бред… подозревается в убийстве жены? Бизнесмен связанный с ОПГ? Я куда, собственно, влезла? Но Рыков, вообще-то на свободе и, насколько я знаю, никогда не сидел. Подобной грязи в прессе начала двухтысячных хватало. Так что, это совсем ничего не значит… Отчего тогда такое неприятное чувство в желудке? Оттого, что Лозман опять что-то затеял? Червь сомнения начинает въедаться глубже… Почему Роман не захотел говорить на эту тему?

Лозман что-то говорит, из телефонной трубки доносятся звуки. Я подношу её к уху.

— Слушаю, — говорю я отстранённым голосом.

— Посмотрела?

— Да, посмотрел. Не понимаю только, какое это ко мне имеет отношение.

— Не знаю имеет или не имеет, это ты сама решай.

— Чего вы хотите?

— Поговорить.

— Ну вот, мы разговариваем.

— Помнишь, я упоминал о тайне, связанной с Рыковым?

— Это она и есть?

— Хочу показать серьёзные документы.

— Типа вот этих заказных статей?

— Есть ещё кое-что, и, полагаю, это будет тебе интересно. Приходи сегодня в обед в то кафе, где мы с тобой были недавно, помнишь? Рядом с заводом. Только Рыкову не вздумай сказать об этом.

— Зачем мне всё это нужно, я не понимаю? Да и не желаю я с вами видеться.

— Затем что это в первую очередь тебя касается, а не меня.

— Ерунда какая-то. Тем более, в это кафе может и босс прийти, такое уже случалось.

— Он будет у губернатора, там сегодня совещание.

— И почему мне об этом не известно?

— Только что информация пришла. Нагоняй был из администрации президента, все засуетились экстренно.

— А вам-то это зачем? Опять пари какое-то?

— Послушай, ты уж из меня совсем-то монстра не делай. Я тебе вообще всё могу объяснить, если захочешь выслушать.

— Точно не захочу.

— Так что, придёшь?

— Не знаю.

Я кладу трубку и не успеваю даже подумать о произошедшем, как раздаётся звонок по внутреннему.

— Дарья Андреевна, тут молодой человек просит пропуск оформить…

— От нас заявок нет на сегодня, так что мы никого не ждём.

— Он говорит, что ваш родственник.

— Какой ещё родственник?

— Не знаю. Вадим Константинович Угорский.

Что? Вадим? Мог бы и предупредить, вообще-то…

— Да, имеется такой. Дайте ему трубку, пожалуйста.

— Дашка, привет! — раздаётся в трубке громкий жизнерадостный голос.

Я с ним лет семь не разговаривала, наверное. Голос, конечно, изменился, стал более сильным, что ли, мужественным, но интонации остались теми же.

— Привет, Вадечка, приехал?

— Ага. Рада?

— Рада, конечно. А ты чего на завод?

— Так у меня дело, да и ты же, всё равно здесь.

— Ладно, сейчас организую пропуск, постой там.

Минут через десять он вваливается в приёмную. Загорелый, светловолосый, похожий на молодого жизнерадостного жеребчика. На нём потёртые джинсы, кроссовки и рубашка «поло», обтягивающая могучие плечи.

— Ого, какой ты стал! Тебя чем там кормили на Севере, что ты так вымахал?

Я выхожу из-за стола и иду навстречу ему.

— Йоу! Даха! Да ты огонь просто! Красотка! Не, это реально ты, или какая-то другая Дашка?

Он обнимает меня и кружит, оторвав от пола. Хорошо, что в приёмной в этот момент никого нет.

— Поставь немедленно!

Он смеётся и опускает меня на пол.

— Не, ну ты чёткая, правда, прям огонь.

— Шикарные комплементы, галантного кавалера сразу видно.

— Да ладно, чё ты, свои же.

Он хмурит пшеничные брови и растягивает свежие, почти мальчишеские губы в широкой улыбке.

— Ну рассказывай как вы там живёте, с чем пожаловал, что за дело.

— Ух-ты быстрая какая. Ты накорми, печку истопи, спать уложи сначала. Да ладно, шучу я, это бабушка твоя вечно сказки такие рассказывала.

— Бабушка в больнице сейчас.

— Ага, я слыхал уже, батя сказал.

Батя…

— Ну ладно. Короче, Даш. Я же теперь крутой бизнесмен. Мы там с пацанами замутили лесопилку. У нас лес, вообще лучший в мире. Пушка просто. В общем, можешь помочь, а? Я хочу на ваш завод поставлять.

— Какая пушка?

— Ну, огонь, значит, хороший очень.

— Так мы лес практически не используем. Фанера, плита… Мы из массива ничего не делаем, практически, и там определённые требования к древесине. Тем более, мы сейчас вообще на панели фокусируемся. Опилки.

— Ну ладно, я узнавал, вы лес закупаете. Хотя, мы и опилки можем. Давай меня туда вставим, в схему вашу, а за мной заржавеет, не сомневайся. Я на откат конкретно нацелен, так что все будем в шоколаде.

Наивная простота, у меня даже брови ползут вверх от изумления. В этот момент дверь в кабинет открывается и из неё выглядывает Рыков. Он обводит взглядом приёмную, задерживается ненадолго на Вадиме и смотрит на меня.

— Дарья Андреевна, зайдите, пожалуйста.

— Подожди, я скоро.

Я захожу в кабинет. Рыков присаживается на край рабочего стола и скрещивает руки на груди. Кивает мне на стул у стола для заседаний. Какой-то недовольный. Ну, что опять?

— Это кто?

— В смысле?

— Ты поняла. Там в приёмной, что за хер вокруг тебя вился?

— Братишка приехал, я вам говорила про него.

— Это тот, который Вадимчик или как там?

Смотри-ка, запомнил.

— Ну да, Вадечка.

— Братишка значит? И надолго он?

— На несколько дней, вроде. Что за допрос, в самом деле…

— А где остановился? У тебя?

— Ну а где ещё? Ещё не остановился, но остановится, он в этом доме столько лет прожил.

— Во-первых, не так уж и много, а во-вторых, тогда он был ребёнком, а сейчас вон самец какой. Ты серьёзно хочешь с чужим мужиком в одной квартире жить? Ты головой-то своей подумай, я же не смогу тебя вечно из дерьма выдёргивать, надо как-то научиться туда не попадать.

Я вспыхиваю. Может, ему действительно лучше поскорей в Москву вернуться, иначе он всегда будет меня контролировать? А если что не так долбанёт по башке и труп расчленит… Дура…

— Ладно, мы с этим разберёмся, чуть позже.

— Да я уже разобралась, вам-то что за дело?

— Ты давай не ершись.

Он подходит ко мне и садится на стул рядом, опирается локтями о колени и чуть подаётся вперёд. Красив, ничего не скажешь. Мы смотрим друг другу в глаза и молчим. В синеве его взгляда уверенный, необъятный и совершенно необоримый океан.

— Даша, — произносит он тихим низким голосом. — Давай поговорим. Только нормально, без вот этих девчачьих выебонов, ладно?

— Без чего?!

— Ну без дёрганья, слезинок и без «хер я что тебе скажу, догадайся сам», хорошо?

У меня дух перехватывает от этой прямолинейной беспардонности, сейчас опять покраснею. Не надолго же его хватило. А я-то думала, что разрушила эту стальную броню и добралась до его сердца…

— Смотри, если что-то в моих словах или действиях не ясно, говори сразу. Девушка ты не только красивая, но и умная. И у меня от тебя голову сорвало. Ты уж догадалась наверное. Но мы оба взрослые люди. Я, по крайней мере. Поэтому должны сейчас всё обсудить и решить для себя.

Да что там решать-то! Что за разговор такой, мы же не на деловых переговорах… Да, в общем-то, я всё поняла уже, разжёвывать не надо. Зачем только все эти подарки многозначительные…

— Я тебе не всё рассказал о себе, сейчас расскажу, но сначала давай закончим утренний разговор. Поясни, что в моём предложении тебя не устроило.

Ну и как это пояснить, он правда дурак? Он думает, я скажу, что я ожидала, что он на мне немедленно женится, или хотя бы поговорит о нас, о том, что у нас такое, или… да ну… Я с собой-то об этом не говорила. Как я ему скажу?

Звонок мобильного прерывает мои метущиеся мысли.

— Извини, я отвечу. Алло.

— Дарья Андреевна?

— Да.

— Это из областной больницы беспокоят.

Сердце обрывается и в груди моментально становится холодно и пусто.

— Слушаю вас.

— Я звоню по поручению доктора Юнусова, лечащего врача вашей бабушки. Он просит вас немедленно приехать.

Немедленно приехать… Я вскакиваю со стула.

— А что случилось? Что с бабушкой? Ей хуже?

— К сожалению, я не могу ничего сказать, вам нужно поговорить с доктором, — женский голос звучит безучастно.

Грудь сжимается от предчувствия непоправимого и боль раскалённым стержнем врывается в голову.

— Ну, вы можете мне сказать, как её самочувствие?

— Вам всё скажет доктор.

— А вы кто?

— Я медицинская сестра.

Я снова опускаюсь на стул, ноги не держат. И тут же вскакиваю, не могу сидеть.

— Что случилось? — спрашивает Рыков. — Ты белая, как мел.

— Бабушка… Врач требует срочно приехать.

Голова кружится, помещение разъезжается и мутнеет. Того и гляди рухну на пол…

— Ей хуже стало?

Во рту делается сухо и горько, а язык едва ворочается.

— Не сказали… Можно я съезжу?

— Позвони в гараж, возьми машину. Только не мою, я сейчас в областную администрацию уезжаю. Так, не паникуй. Если что-то случилось, они бы сообщили.

Рыков крепко берёт меня за плечи, как вчерашним вечером и заглядывает в глаза.

— Даша! Слышишь меня? Всё хорошо будет. Мне бы с тобой поехать, да вызывают к губеру прямо сейчас, там шухер какой-то, совещание собирают. В общем, беги, пошли мне сразу смс, как выяснишь что к чему.

Я рассеянно киваю.

— Мы должны обязательно сегодня договорить. Ты поняла? Это важно! Обязательно договорить. Сегодня

20. Колокол в голове

Я выскакиваю в приёмную и схватив сумочку, бегу к выходу.

— Эй-ей, сестрёнка, ты куда? — удивлённо спрашивает Вадим.

Да, точно, вернувшись к столу, я набираю непослушными пальцами номер гаража и прошу немедленно подать машину.

— Я в больницу к бабушке, там что-то случилось. Ты со мной или здесь останешься?

— А ты скоро?

— Я не знаю, говори быстро.

— Не, давай я лучше здесь потусуюсь, схожу в снабжение там. Можно сумку оставить?

— В шкаф засунь. Всё, я понеслась!

.

Не находя себе места и проклиная пробки и светофоры, я добираюсь до больницы. Вихрем поднимаюсь по лестнице. Волосы растрёпаны, бахилы едва держатся, глаза, как блюдца, как сказала бы бабушка. Забегаю в отделение.

— Девушка, вы куда? — строго окликает меня медсестра.

— Я к доктору Юнусову, — отвечаю я, едва переводя дыхание.

Она смотрит на меня как на инопланетянина.

— Так, выйдете, пожалуйста из отделения, у двери подождите. Имя назовите.

— Моё или пациента?

Медсестра качает головой и недовольно поджимает губы:

— Пациента.

— Теплова Клавдия Степановна.

— Ожидайте там.

Я выхожу за стеклянную дверь и жду. Время ползёт мучительно долго, а врач всё не идёт и не идёт. Меня буквально колотит, ноющая, сосущая пустота внутри никак не успокоится, а среди мыслей «что случилось?» мечется упрямое «что он хотел сказать?». Прождав минут пятнадцать и не в силах ждать дальше, я снова захожу в отделение.

— Вы что, не понимаете? Я же вам сказала, ожидайте.

— Вы меня простите, но мне сказали, что надо срочно приехать, я так понимаю, что-то случилось, а теперь вы меня мурыжите за дверью.

— Доктор занят. Когда освободится, тогда и выйдет к вам.

— Ну, вы можете мне сказать, хотя бы, в каком состоянии больная.

— Теплова? — переспрашивает сестра.

— Да!

— Минуточку.

Она шелестит какими-то бумагами и через некоторое время сообщает:

— Нормально всё.

Значит жива! Огромный тяжеленный камень сваливается с души, и я даже не злюсь, что меня так вот сорвали и оглоушили, как мешком по голове, опять же бабушка так сказала бы… Впрочем, успокоиться полностью я всё ещё не могу, нет у меня доверия этой медсестре.

Звонит телефон. Блин, Лозман!

— Да, — говорю я негромко.

— Чего «да»? Ты где есть? Я уже пятнадцать минут жду.

— Я не приду.

Повисает пауза.

— То есть как? — оживает Лозман. — Я тебя тут жду…

— Я в больнице, мне пришлось срочно к бабушке лететь.

— Настолько, что нельзя было предупредить?

— Да, потребовали срочно приехать.

Лозман молчит несколько секунд, а потом спрашивает:

— А что там, случилось что-то?

— Не знаю пока. В общем, я никак не могу. И вообще, я тут подумала, что это мне не нужно. Идите вы в задницу Борис Маркович, ничего, что так по-свойски?

— Понимаю тебя, Дарья, — у него даже голос не изменился, матёрый гад, — но напрасно ты пренебрегаешь важностью происходящего. Ладно. Как знаешь. Хотя, думаю, тебе было бы лучше ознакомиться с тем, что я тебе покажу.

— А вам-то что за дело до меня? Из любви к ближнему стараетесь?

— Из любви к тебе.

— Я бы даже посмеялась, если бы ситуация была более подходящая.

— Короче придёшь или нет? Я могу на вечер перенести, часов на семь. В том же месте.

Пожалуй, приду. Что он мне там сделает, в конце концов? А я его порасспрашиваю. Можно ли вот только верить его словам?

— Ладно. Постараюсь.

.

Врач выходит ещё минут через десять.

На нём зелёная шапочка, зелёный короткий халат и такие же холщовые брюки. На удивительно круглом носу очки в металлической оправе, за ними не очень крупные, но добродушные глаза.

— Вы внучка Тепловой?

— Да.

— Пойдёмте со мной.

Он ведёт меня по коридору. Надо сказать, ремонт в больнице провели отличный. Всё идеально чистое, новое и выглядит современно. Мы останавливаемся перед дверью в палату.

— Как вас зовут, Дарья?

— Да.

— Я Виталий Алексеевич.

— Очень приятно.

— Мне тоже. Значит смотрите, Дарья. Бабушке вашей стало лучше.

Я громко выдыхаю.

— Вы чего такая взволнованная? Всё страшное уже позади.

— Да просто медсестра сказала, что вы требуете чтобы я немедленно приехала и не объяснила причины, даже не сказала в каком состоянии бабушка, жива ли.

У меня слёзы на глаза наворачиваются.

— Жива-жива, чуда, разумеется, не произошло, говорить ваша бабушка не будет, да и ходить без помощи не сможет, но состояние у неё стабильное. Было повторное кровоизлияние и, говоря проще, сейчас у неё вот такая примерно часть, с куриное яйцо, — он показывает мне для наглядности на пальцах, — у неё поражена. Можно сказать, что там дыра такая.

— И что это для нас означает?

— Означает, что вы вернётесь к предыдущему состоянию, а насколько долго, это вам никто не скажет. Вы сейчас сможете зайти в палату и поговорить с бабушкой. Но я просил вас приехать… Я кстати сестре сделаю замечание, чтобы людей так не пугала. Так вот, попросил приехать, потому что у нас в отделении реабилитации через три дня освободится место.

Я смотрю на него во все глаза, не понимая пока, куда он клонит.

— Я предлагаю вам поместить бабушку туда. Реабилитация длится две недели, а потом мы даём направление в санаторий, это у нас в области. Месяц. Условия там замечательные и, что очень хорошо, результаты просто отличные обычно бывают. Если вы согласны, нужно будет подписать документы. Так что сейчас можете навестить бабушку, а потом зайдите в ординаторскую.

— Да, конечно. Я согласна.

Бабушка меня узнаёт и улыбается, и пытается что-то сказать, и тянет ко мне руку. Я сижу с ней около получаса, рассказываю, что с ней случилось и что её ожидает в ближайшее время. Когда она засыпает я ухожу, подписываю документы и возвращаюсь на работу. По пути отправляю Роману сообщение, что с бабушкой всё в порядке, как он и просил. Все мои мысли возвращаются к нему и предстоящему разговору. _К_н_и_г_о_е_д_._н_е_т_

В приёмной я застаю Кристину и Вадечку. Она секретарь коммерческого, и что ей здесь надо? И почему за моим столом? Не поняла!

— Привет, а ты чего здесь? — спрашиваю я у неё.

— Здравствуйте, Дарья Андреевна. Роман Григорьевич велел у вас дела принимать, сказал, что полномочия вам свои передаёт.

Дарья Андреевна? Ну надо же, сколько почтительности появилось…

— Так и сказал?

— Да.

— А он вернулся?

— Нет, сказал, что наверное поздно приедет.

— Ну, а ты, — спрашиваю я у Вадима, — решил свои вопросы?

— Нет пока, товарищ директор — отвечает он. — Без твоего приказа не желают даже разговаривать со мной. Одна только Кристина не против поболтать.

— Понятно. Кристин, ну а чего тебе передавать-то? Дай-ка вот этот конверт жёлтый. Ты и так всё знаешь лучше меня. Вот здесь только, смотри, у меня программа с расписанием. Вот, под этим значком. Щёлкай-щёлкай. Сейчас тебе покажу, как ей пользоваться.

Я вожусь с Кристиной, а Вадим терпеливо ждёт. Рыкова всё нет, он жить там остался что ли? Смотрю на часы и решаю, что пора идти домой. Что-то я сегодня никакая, с учётом практически бессонной ночи и всех предыдущих волнений.

— А у тебя что, машины персональной нет что ли? — недовольно спрашивает Вадим.

— Нет. Зато есть общественный автобус. Смотри, вот он, пошли скорей.

Мы приезжаем домой, и мне очень хочется сразу вырубиться и спать до самого утра, но теперь нужно устраивать гостя да ещё и на ужин что-то придумывать.

— Вадик, слушай, поскольку я не ожидала твоего приезда, у меня мало что есть, поэтому очень прошу тебя согласиться на пельмени.

— Да вообще не вопрос. Давай пельмени, я ведь кое-что привёз с собой. Сало, самогон, ещё там что-то мать сунула. Так что отужинаем по-царски.

— Ладно. Спать будешь в гостиной, а я в бабушкиной комнате. Бельё сейчас выдам.

— Ок. Можно я пока в душ нырну?

— Давай. Там в шкафчике полотенце чистое возьми.

Когда у меня уже почти всё готово, из ванной выходит Вадим. Волосы мокрые, взлохмаченные. Молодое мускулистое и загорелое тело покрыто бисеринками воды. Из одежды на нём только боксеры.

— Алё, Вадечка, ты б оделся. Обстановка-то не слишком пляжная у нас.

— Да ладно, свои же все. Как говорится, вы привлекательны, я чертовски привлекателен. Чего зря время терять?*

*(Примечание. Цитата из фильма «Обыкновенное чудо», 1978)

— Ты не охренел, братик?

— А чё, боссу своему пожалуешься? — смотрит он на меня с усмешкой.

— Не поняла.

— Да хорош ты выделываться, мне Кристинка про тебя рассказала. Не, я чё, нормально всё, молодец просто. Красава.

— О чём эта тупица могла рассказать?

— Почему тупица? Нормальная девчонка, так-то.

— И?

— Да ладно, замяли. Давай самогоночки под пельмешки.

— Говори, а то на вокзал поедешь ночевать.

— Блин, да расслабься ты. Ничего такого страшного не говорила. Сказала только, что ты время не теряла и нового шефа сразу в оборот взяла. Ну, короче, что ты трахаешься с ним и он тебя за это директором оставляет. А другана своего, который на тебя слюни пускал, он вообще отмудохал и уволил.

— Это тебе Кристина сказала?

— Да это все знают.

— И ты со всеми это обсуждал?

— Не, я только слушал, в разговоры не лез.

Ну да, верю, не лез он.

— Да ладно, не парься, всё ок, молодца просто. Ты только своих не забывай.

— Это кого, тебя что ли?

— Ну ладно-ладно. Можно и меня. Мы же с тобой такие схемы сейчас можем мутить. Ты хоть поняла, как я вовремя приехал? Да я с тобой и любовь могу закрутить. Не, реально, я в детстве всегда думал, что когда вырасту, обязательно тебя чпокну. А чё девка ты классная, огонь просто. Ну и я вот, видишь? Ну? Неплохой же парень? И в твоём распоряжении.

— Ты знаешь что, комбинатор-схемотехник, имей в виду, через пару дней бабушку выпишут и придётся тебе в гостиницу перебираться, ну или не знаю, к Кристине, может быть.

— Ну а чё, может правда замутим с тобой? Потрогай бицепсы.

Блин, это вообще что такое?

— Ты мысли свои при мне не транслируй больше, ладно? В общем, ешь спокойно, а мне нужно съездить в одно место.

— Куда это? Давай я с тобой съезжу.

Я встаю и начинаю собираться.

— Не в этот раз. Сегодня я сама.

Раздаётся звонок мобильного. Что-то я уже боюсь звонков этих. Наверное, опять Лозман. Нет, номер неизвестный.

— Алло.

— Ну здравствуй, — слышу я чуть насмешливый женский голос.

— Здравствуйте. С кем я говорю?

— Голосок ничего. Молоденькая, да?

— Боюсь, вы ошиблись номером.

— Не ошиблась, не надейся. Давно хотела с тобой пообщаться. Интересно ведь было, кто там моему мужу сосёт, когда он в командировке.

У меня пол уходит из-под ног, в голове грохочет Царь-Колокол и я чувствую подступившую тошноту.

— Эй, ты чего там, язык проглотила?

— Кто вы такая?

— Я? Жена Рыкова. А ты? Кто ты такая? Не знаешь? А я тебе скажу, ты просто шлюшка. Понимаешь? Не первая и не последняя. Так что предупреждаю, знай своё место. Слышишь меня?

21. Вечер трудного дня

Я сползаю по стене и опускаюсь на пол в прихожей. В трубке ещё что-то говорит женский голос и вроде даже переходит на крик, но я уже не слушаю.

Меня что, сегодня на прочность проверяют? Голова кружится, но мысль, всплывающая и тонущая в ней, одна — Лозман. Нужно идти, нужно узнать от него всё и потом уже думать, как быть дальше. Хотя, можно и не думать, уволиться и пойти работать в супермаркет. «Пятёрочка» выручает, проигрывается в голове рекламный джингл…

Мелькает тень, надо мной нависает Вадик.

— Даш, ты чего? Ты в порядке?

Я протягиваю руку и он помогает мне встать.

— Отойди.

Он отступает, а я мчусь в туалет. Меня мутит, и я еле успеваю добежать.

Какого хрена происходит? Какого хрена здесь происходит!? Жена вышла из дома и не вернулась… Она жена, а я шлюшка… Он что, просто всё наврал? Но что тогда за документы у Лозмана? Нужно проверить и всё выяснить. Нужно всё выяснить и тогда уже разговаривать с Рыковым. Если вообще надо с ним разговаривать. Посмотрим… Надо срочно бежать к Лозману. Надо бежать!

— Даш, точно мне нельзя с тобой? Чёт ты какая-то неадекватная малость.

— Сиди дома, — бросаю я Вадиму и вылетаю за дверь.

На душе погано. Меня всю будто вывернули наизнанку. Пока сижу на остановке, снова звонит мобильный. Его звук вызывает оцепенение и ужас. Кто? Это Наташка. Извини, правда, сейчас не могу, давай потом созвонимся. Я сбрасываю её звонок и замечаю непрочитанные сообщения.

От неё же. Что она мне тут прислала? Сфотографированные страницы журнала «Успешная женщина». Да, самое время предаться размышлениям об успехах.

На меня смотрит яркая красивая дама с неприветливым взглядом и недовольно сложенными губами.

Смутное и очень нехорошее чувство поселяется в груди, но я гоню его от себя. Елизавета Куприянова, путь к вершине, гласит заголовок. Я пробегаю текст глазами. Успехи моего мужа заставляют двигаться вперёд. Так, так, так… Елизавета Куприянова приобретает федеральную сеть кофеен «Стартрек». Хорошо, молодец, Елизавета, но мне-то что за дело…

И тут взгляд спотыкается, пробегает вперёд и возвращается на несколько строчек назад. Этот проект она осуществляет совместно со своим супругом, успешным предпринимателем Романом Рыковым. Информация о нём практически отсутствует в открытом доступе, и от интервью нашему изданию он отказался… И как это всё понимать?

.

.

— А я уж думал, опять не придёшь, — встаёт из-за столика Лозман.

Я осматриваюсь, в кафе довольно много людей. Что же, значит можно немного расслабиться. Лёгкая и негромкая ретро музыка, звучащая в кафе, этому способствует.

— Рад тебя видеть.

— Боюсь, что не могу ответить взаимностью, — говорю я, рассматривая его опухшее лицо. Хорошо ему Рыков приложил. Главное не оказаться между ними, если вдруг случится потасовка.

— Злая, злая девочка, — отвечает Лозман. — Смотри, как из-за тебя пострадал. А тебе даже нисколько не жаль.

— Жаль было, что от удара голова ваша не отделилась от туловища. Ну да что уж, теперь. Отлетит ещё когда-нибудь.

— Вот ты сердишься на меня, но всё совсем же не так было, как могло показаться. Я хочу всё объяснить.

— Ой нет, потом в ваших мемуарах прочитаю. Давайте ближе к делу.

Он вздыхает с фальшивой печалью и протягивает мне тонкую картонную папку.

— Ну ладно, к делу, так к делу. Ты кофе будешь?

— Чай с чабрецом.

Я беру папку, с надписью «Дело № 171-3/2007» и открываю. Внутри лежит один листок бумаги.

— И что это?

— Читай.

Мне приносят чайник и чашку. Лозман начинает наливать, но что-то там не льётся и он, открыв крышку, поправляет сетку. Я вдруг понимаю, что очень хочу чаю, и это едва ли не единственная вещь, которая способна доставить мне сейчас радость.

— Дайте ему настояться, не наливайте пока, — говорю я и беру в руки листок.

Это ксерокопия старого рукописного документа. Протокол допроса свидетеля. Мысли скачут, не дают сосредоточиться, тем более, я уже знаю, что там будет, поэтому не читаю, а бегло просматриваю его. Показания Рыкова. Жена вышла из дома, не вернулась, не появлялась.

Собственно, ничего такого, о чём не писалось бы в тех вырезках, что я уже видела.

— И всё?

— Как это «и всё»? Ты что, правда не понимаешь, что тебе грозит опасность поблизости от Рыкова?

— С чего бы? Наливайте чай.

Лозман наливает полную чашку и придвигает мне. Я делаю глоток. Хороший чай…

— Борис Маркович, я конечно особа юная и доверчивая, но не до такой же степени. Вы чего из меня идиотку делаете?

Его глазки вдруг начинают бегать, но он моментально берёт себя в руки.

— Даша, — говорит он, — ты поразмысли как следует.

— Да я размышляю, но никак не могу понять, что вам за выгода во всём этом?

— Выгоды никакой.

— Ах, точно, от чистого сердца.

— Ну да.

— Вот, кстати, заберите, — я вытаскиваю из сумочки «Евгения Онегина» и кладу перед ним на стол.

— Ты что, подарок возвращаешь? Я не возьму.

— Не хочу ничего вашего иметь.

Он качает головой, но, мне кажется, радуется, что Пушкин вернулся к нему.

— Ну, если ты настаиваешь…

— Ага, настаиваю. И ещё настаиваю, чтобы вы мне рассказали, что за хрень вы придумали с этим исчезновением жены. Зачем вы все эти «материалы» собрали. Подделать такое любому школьнику по силам.

— Ты что, не веришь? Это очень опрометчиво. Ты только что посмотрела материалы дела.

— Да даже если и было такое дело, то что этот протокол доказывает? Вы издеваетесь что ли?

— Может, тебе и не доказывает, но я-то знаю, что произошло на самом деле, — он понижает голос. — И даже догадываюсь, где может быть тело…

Я разочарованно вздыхаю. Что за дурацкая комедия.

— Чего вы добиваетесь? Хотите отомстить Рыкову. Как? Чтобы я испугалась ваших вот этих дел липовых и отказалась с ним встречаться или что? Что там в голове у вас? Хотите, чтобы я поверила, что жена исчезла? А это тогда что?