Во всём доме тихо. Во всём городе тихо. То трамваи звенели, машины урчали, а тут всё пропало. Тишина. А Саня Скачков сидит в своём бывшем доме, в своей бывшей парадной, на выщербленном, изрезанном подоконнике и вспоминает.
Да разве ж не помнит он то утро, когда отец уезжал? Был июнь, половина ребят уже разъехалась на дачу.
Саня проснулся в то утро и первым делом услышал, как Файзула поливает двор из шланга, вода трещит и клокочет, и Саня тотчас хотел мчаться ему помогать.
Но из кухни вышел отец, и Саня всё вспомнил.
— Ага, проснулся, — сказал отец. — Вставай скорей, будем завтракать! Ты что, забыл, что я уезжаю?
— Нет, не забыл! А где мама?
— Она на работе. Поедешь провожать меня в аэропорт?
— Конечно поеду! — воскликнул Саня. — Пап, а ты на каком, на ТУ или на ИЛе?
— Сейчас посмотрю, — сказал отец и достал билет. — На ТУ-сто тридцать четыре.
— Во здорово! Сколько ж тебе часов лететь?
— Да там такая путаница с часами, — сказал отец. — Вылечу в полдень, часов пять пролечу, а будет уже почти полночь.
— Я знаю, я знаю! — вскричал Саня. — Это из-за поясов! Мы проходили. Солнышко-то оттуда к нам движется!
— Вот видишь, какой ты у меня образованный. Большой и умный.
Они вместе позавтракали и вымыли посуду. Потом вынесли чемодан и рюкзак на улицу и стали ловить такси.
В машине они уселись рядом, на заднем сиденье, и одной рукой отец его обнял. О чём-то Саня его расспрашивал, о чём-то сам рассказывал, всё время болтал. А отец его слушал и вроде не слушал, он курил и смотрел по сторонам, на прохожих, на дома, мимо которых они проезжали. Иногда он только сжимал Санино плечо…
В аэропорту Саню больше всего поразило, что перед ними сами собою раздвинулись двери. Потом он с удивлением разглядывал громадный зал со множеством ярусов и переходов. Высоко вверху, в стеклянных цилиндрах, пронизанных солнцем, летали воробьи. Вокруг мраморного бассейна вились растения. И вообще здесь было полно чудес, от которых у Сани голова пошла кругом.
Чемодан и рюкзак отца вдруг провалились под пол. А Саня с отцом на лифте вознеслись на галерею и очутились в кафе. Саня и не заметил, как в руках у него оказались две плитки шоколада, а перед глазами, за стеклянной стеной, простёрлось бетонное поле с ревущими самолётами. Большие серебряные машины одна за другой взлетали и садились, а по полю сновали какие-то тележки и автобусы. Спокойный женский голос по радио называл разные города и время отлёта.
И всё это вместе было необъяснимо прекрасным миром. Отец уже принадлежал ему, а Саня только, как свидетель, шёл рядом.
И вдруг всё это кончилось. Отец, о чём-то говоря и в чём-то напутствуя Саню, вывел его на улицу и посадил в такси. Он дал водителю денег и назвал их адрес.
Саня кивал, улыбался, махал рукой, а как только машина тронулась и в окне замелькали деревья, он вдруг понял, что всё было не так, всё было неправильно! И не нужны были никакие волшебные двери, ни галереи и стеклянные стены, ни вьющиеся растения, ни шоколад, который он держал в руках. А просто нужно было, чтобы отец не уезжал.
…Саня вышел из парадной и прошёл через весь двор, не подымая глаз на окна. Ему было всё равно, видят его или не видят.
В подворотне ему попался Тентелев.
— А-а, дорогой враг!.. — вскричал он. Но тут же смолк. — Что с тобой, Скачков?
— А что?
— На тебе лица нет!..
Саня сказал:
— На мне? На мне лица нет? А это что, не лицо? Вот оно, лицо, вот! Или, другими словами, физиономия. Или, проще сказать, рожа! А что это весёлая рожа, так я тебе просто ручаюсь. Гляди, как я смеюсь: ха-ха-ха-ха!.. Гляди, как я улыбаюсь: гы-ы-ы!.. Или тебе этого мало? Иди своей дорогой!
Тентелев совсем ошалел от этих Саниных речей. Он покачал головой и посмотрел ему вслед.