Мой внутренний Элвис

3

Сегодня мы с папой хотим провести день вдвоем, — говорит мама после завтрака, — вы не против побыть тут одни?

Ну почему же? Остаться одной с шестилетней сестренкой в общаге, в комнате-развалюхе без кондиционера — что может быть лучше такого отдыха?

— Нет, — отвечаю я, — супер!

Мама сияет. Папа выглядит довольнее, чем вчера вечером. Мы несколько часов блуждали по кукурузным полям — пока мама не позвонила в дверь какого-то дома и не спросила, куда же нам ехать. Правда, она до этого два часа порывалась это сделать, но папа ей не позволял. Он никогда не хочет ни у кого ничего спрашивать — ну разве что он уже сам заранее знает ответ и хочет проверить собеседника. Прямо как в анекдоте, когда мужчина спрашивает женщину на улице: «Вы не знаете, как пройти к вокзалу?», а она отвечает: «Нет». «Ок, — говорит мужчина, — тогда я вам расскажу: идите по главной улице, а потом два раза поверните направо!» Тот, кто придумал этот анекдот, наверняка знал моего папу.

Что, интересно, задумали мама с папой? Студенческое общежитие они точно не собираются искать, мы ж уже живем в нем. Но вдруг есть еще какие-то «их» места — типа «Макдональдса», к примеру, где папа раньше покупал свой «Биг Мак».

Как только родители за порог, Клара водружает на нос рептильи очки и садится на коленки за тумбочку. Ой, только не это — я знаю, что сейчас начнется.

— Следующие! — Она листает свою книжку с картинками. — Следующие, я сказала!

— Тут нет никаких следующих.

Клара сердито смотрит на меня.

— А вот и есть! Ты и твоя жена — вы следующие!

Моя жена — это розовая плюшевая собака Клары. Мы женаты с тех пор, как Клара полюбила играть в семейную терапию. Обычные дети играют просто в дочки-матери или что-то подобное. Клара играет в семейную терапию. Конечно, она сама — терапевт.

Это все мама. Она принимает пациентов на дому, в кабинете, а мы с Кларой все время подслушиваем под дверью.

— Следующие! — орет Клара.

Я подчиняюсь: хватаю розовую собаку и присаживаюсь на корточки перед тумбочкой Клары. Клара еще чуть-чуть разглядывает свою книжку, потом захлопывает ее и смотрит на нас.

— Добро пожаловать. Прежде чем я задам первые вопросы, хочу вам кое-что сказать: счастье — это свет и ему нужна тень, тень страдания! Итак. Какие у вас проблемы?

Она глядит на собаку.

— У вас проблемы с оргазмом?

Воспитательница из клариного детского сада однажды позвонила нам, потому что со своими подружками в детском саду Клара тоже играла в семейную терапию — и воспитательница волновалась за состояние ее психики, да и другие родители были в ужасе, потому что их дети дома вдруг начинали говорить о проблемах с оргазмом.

Мама тогда сказала воспитательнице, что она сама — психолог и заметила бы, если бы с ее дочерью что-то было не в порядке.

— Скажите же что-нибудь! — Клара поправляет очки и строго смотрит на собаку. — Или вы не решаетесь из-за него?

Она указывает на меня и сердито таращится. Потом берет собаку на руки, трясет и говорит высоким голоском:

— Харальд совершенно не заботится о том, что нужно мне!

— Ага! — Клара сажает собаку на место и поворачивается ко мне. — Ну скажите же что-нибудь, Харальд!

Если я не стану играть, она будет реветь не меньше получаса.

— Боже мой, — говорю я, — и почему вы, женщины, всё так усложняете? Зачем я вообще сюда пришел? Что я, совсем свихнулся?

— Нет, — Клара размахивает очками, — вы не свихнулись, Харальд. Но у вас проблемы во взимоот… взаимоотношениях. И вам нужно что-то предпринять!

Я молчу.

— Харальд! — Клара заглядывает мне в глаза. — Я спрашиваю вас: что вы собираетесь предпринять?

— Ничего, — говорю я, — я вечно чувствую себя в присутствии своей жены как полный идиот. Мне всегда кажется, что я ни на что не гожусь. Меня это убивает!

Клара секунду смотрит на меня. Потом берет в руки собаку.

— Да неужели? — кричит она. — Это все потому, что ты и есть полный идиот! Ты вечно делаешь всё не так! И только и делаешь, что орешь!

— Я ору только оттого, что ты на меня давишь! — ору я. — Тебе всего мало!

— Я больше не люблю тебя! — рыдает собака.

— Тогда уходи! — рычу я.

Клара смотрит на меня. «Мне надоело», — она снимает очки и встает.

Когда через два часа мама с папой возвращаются, Клара сразу же бежит к маме и прижимается к ней. Мама гладит ее:

— Что-то случилось? — она смотрит на меня.

Я верчу головой:

— Не-е-е, всё как обычно.

— Ну слава богу, — говорит мама. — Тогда давайте паковать вещи и поедем за Нелли.

Миссис Фицмартин уже стоит перед дверью, когда мы тормозим около их дома.

Нелли нигде нет.

Миссис Фицмартин машет нам. Папа опускает окно.

— Нелли наверху, она пошла за вещами! — говорит миссис Фицмартин.

Папа выключает мотор.

— Антье может тоже пойти наверх и помочь ей!

Миссис Фицмартин приветливо улыбается.

— Нет-нет, Нелли придет уже через пару секунд!

Вот так повезло. Но пара секунд длится бесконечно. Через пять минут папа выходит из машины и болтает на улице с матерью Нелли. Мама барабанит пальцами по приборной доске.

— Когда мы пое-е-едем? — Клара ерзает в своем кресле.

— Когда эта тупая корова соизволит препроводить свою задницу в машину, — злобно шиплю я.

— Антье! — мама оборачивается ко мне.

Я пожимаю плечами:

— Ты же сама всегда говоришь, что детям надо всё объяснять!

Мама качает головой и снова отворачивается. Я распахиваю окно. В машине все жарче.

— Может, и вправду будет лучше, если ты посмотришь, как там она? — мама ловит мой взгляд в зеркало заднего вида.

— Но почему я?

— Ну ты же знаешь ее лучше всех!

Папа на улице смотрит на часы, а миссис Фицмартин качает головой.

— У меня идея получше, — говорю я, — может, просто оставим Нелли дома? А?

— Антье, сейчас не до шуток. Будь добра, помоги — и сходи наверх. О’кей?

— Нет.

Мама распахивает дверь и выходит из машины.

— Антье хочет подняться наверх и помочь Нелли с вещами!

— Прекрасно! — папа в восторге от этой идеи.

— Это мило с твоей стороны, Антье! — кричит миссис Фицмартин машине.

Ладно. Делать нечего. Я выхожу.

— Пошли! — говорит миссис Фицмартин и кивает мне.

Ее улыбка такая же вымученная, как и моя. В доме так чудесно прохладно, что хочется сесть в их необъятный диван и так тут и остаться. Но надо бежать за миссис Фицмартин — она огибает диван, направляясь к лестнице. Здесь останавливается и показывает наверх.

— Вторая дверь налево.

Я поднимаюсь, очень медленно и радуясь каждой секунде, которая у меня есть. Потом оказываюсь в коридоре с двумя белыми дверями и, к сожалению, сразу же понимаю, какая из них вторая. Стучу. Тишина. Секунду раздумываю, не уйти ли мне.

Я постучала, мне не открыли, что еще?

Я уже хочу развернуться, но голос за дверью вдруг говорит: «Входи».

Осторожно отворяю дверь.

Комната за нею совершенно розовая: розовые стены, полки, ковер, на нем — розовый рюкзак.

На розовой постели сидит Нелли и ревет. Увидев меня, она замолкает.

— Ты? — кричит она. — Ты? Кто тебя сюда впустил? Проваливай!

И швыряет в меня розовой подушкой. Я уворачиваюсь, и та вылетает в коридор. Прежде чем Нелли успевает кинуть еще одну, я выхожу и прикрываю дверь. На лестнице поджидает миссис Фицмартин.

— Нелли сейчас придет, — говорю я и иду мимо нее на улицу.

Я усаживаюсь в машину, и тут происходит невероятное: Нелли и вправду выходит из дома со своим розовым рюкзаком.

— Молодчина, — говорит мне мама.

Нелли пихает папе рюкзак. Папа секунду стоит с рюкзаком в руках, потом идет открывать багажник. Роется там, потом закрывает его и отворяет мою дверь.

— Ты не выйдешь на минутку?

Я выхожу. Папа ставит рюкзак на пол у моего сиденья. Я гляжу на рюкзак, стоящий там, где только что были мои ноги.

Папа удовлетворенно кивает.

— Сойдет.

— Сойдет? Давай лучше прищемим ноги Нелли ее рюкзаком!

Но у папы такой вид, будто он вот-вот заорет. Поэтому лучше промолчать.

Только скажите это Кларе. Она заходится в крике, как только Нелли садится в машину.

— Не хочу! — можно разобрать в ее реве, — я хочу Антье! Антье-э-э-э-э!

Папа смотри так, словно сейчас закричит вторым голосом:

— Что там еще?

— Не надо разводиться с Антье! Хочу Антье-э-ээ-э-э-э!

Я с трудом протискиваюсь на свое место и глажу рыдающую Клару по голове.

— Тут никто со мной не разводится.

— Ну как же, — всхлипывает Клара, — ну как же — у них уже новая!

Она показывает на Нелли, которая сидит совершенно безучастно.

Ох, кажется, Клара решила, что мама с папой завели себе новую дочь, а я должна остаться у Фицмартинов. Кто знает — может, они бы этого и вправду хотели.

— Я буду тут всегда, — говорю я Кларе и вытираю слезы с ее щек. Клара таращится на Нелли рептильими глазами.

— С ней, — я показываю на Нелли, — это, конечно, идиотство, но все же не так плохо.

Клара вздыхает и кивает.

— Ну, теперь можно ехать, в конце-то концов? — папа пристегивается.

— Да, — говорит Клара.

Папа разворачивается и отъезжает от дома Фицмартинов.

Миссис Фицмартин машет рукой. Нелли не смотрит в ее сторону.

Именно так я себе и представляла путешествие по Америке: Клара восседает с банкой писюлек в руке и с рептильими очками на носу меж Нелли и мною. У моих ног стоит рюкзак Нелли. А на коленях — гитара. У кого хочешь в такой обстановочке появится клаустрофобия.

Нелли смотрит в окно. Я застегиваю молнию на куртке. В машине уже так же холодно, как в супермаркете. Трижды Нелли ворчала, что в машине ужасно жарко и трижды мама подкручивала колесико на приборной доске в сторону синей отметки.

Папа ищет мой взгляд в зеркало заднего вида.

— Что-то там сзади подозрительно тихо.

— Я уже превратилась в ледышку, — отвечаю я.

Папин взгляд становится умоляющим.

Ужас, теперь мне надо поддерживать разговор. Ладно, спросим Нелли что-нибудь милое.

— Ты уже радуешься тому дню, когда вернешься домой?

Нелли поворачивает голову.

— Да, — говорит она и снова смотрит в окно.

— Нелли совсем недолго будет дома, — говорит папа, — через два дня после возвращения она отправится в Японию.

Что на это сказать? Вау, как круто? На самом-то деле мне почти жалко Нелли.

Только представить, что мне надо было бы отправиться с Фицмартинами в поездку по Германии, а спустя два дня отчалить на месяц в Японию, нет уж, спасибо.

— Бедняга, — говорю я затылку Нелли. Она молча смотрит в окно.

— «Макдональдс», «Вендиз», «Кентукки фрайд чикен» или «Куино»? — спрашивает папа чуть погодя.

Мы — перед одним из этих перекрестков, где на каждом углу по ресторану фаст-фуда.

— «Макдональдс», — решает Нелли.

На двери ресторана — рекламный плакат «Маклина». «Меньше жира» — значится на нем. Наверняка, это вкуснее, чем «без жира». И наверняка сытнее, чем вообще ничего не есть, как я с утра.

Чувствую себя совсем слабой.

Мама, Клара и Нелли нагружают папу своими заказами и пропадают за одним из столиков.

Я жду папу на кассе, а он бормочет: «двабигмакаодинхеппимилскуриныминаггетсамиифантойдвесредниекартошкиболыпаяколаикофе». Звучит почти как молитва.

— Папа, — говорю я, когда папа выложил женщине на кассе свою молитву, — попробую-ка я сегодня «Маклин».

— …и один «Маклин», — прибавляет папа к молитве.

Он как-то странно смотрит на меня, когда женщина исчезает, чтобы принести наш заказ. Я чувствую, как кровь ударила в голову.

Мне уже все равно, что папа один будет тащить всю эту гору еды. Я лучше смоюсь к столу, к маме и Кларе. И Нелли.

— Фрау Антье ест сегодня «Мак Стройность», — говорит папа, подходя с полным подносом к столу.

Клара смеется. Нелли тоже. Понятия не имею, смеются ли они над «Фрау Антье» или же над «Мак Стройностью». Про фрау Антье из старой рекламы молока папа шутит с тех пор, как я родилась. Может быть, он и назвал-то меня так только потому, что ему хотелось пошутить. Наплевать, я достаю свой «Маклин» из пластиковой коробочки и вгрызаюсь в него. На вкус он мало чем отличается от «Бигмака», который я обычно беру.

Не так уж это и трудно — похудеть.

Бигмак у Нелли, кажется, по вкусу совсем не такой, какой она обычно берет.

Нелли яростно ругается каким-то высоким голосом и показывает то на свой бигмак, то на фотографию бигмака на бумажке в подносе.

Ага, дело вовсе не во вкусе, а во внешнем виде. Бигмак выглядит не точь-в-точь, как картинка, изображающая бигмак.

Но это же каждый знает, что для картинок специально лепят бигмаки или гамбургеры из пластмассы или покрывают их лаком, или делают еще что-то, чтобы они не выглядели, как на самом деле. Нелли может вполне заказать себе такой пластиковый бигмак.

Папа встает, хватает бигмак и направляется к кассе. Я не верю своим глазам. Меня он однажды заставил доесть шницель, который по вкусу напоминал подошву ботинка.

— Он такой странный на вкус! — сказала я.

— Ты съешь это немедленно! — сказал он.

И потом два дня меня рвало. К сожалению, тазики с рвотой выносила мама. А надо было бы заставить это делать папу.

Он уже возвращается и вручает Нелли бигмак. «С нижайшими извинениями руководства!»

Они или совсем сошли с ума в этой Америке, или папа просто решил навешать Нелли лапшу на уши, чтоб она успокоилась.

Что сошли с ума — очень может быть, потому что пару лет назад какая-то старушка отсудила у «Макдональдса» 640 000 долларов за то, что пролила на брюки горячий кофе. Наверное, им приходится раскошелиться и за не на совесть вылепленный бигмак. Может быть, Нелли уже выторговала в своей жизни так пару сотен тысяч долларов. Правда, без ожогов тут не обойтись.

В пользу второй теории говорит то, что новый бигмак Нелли выглядит точно так же, как и предыдущий. Но Нелли довольно уплетает его, не обращая на это никакого внимания.

Хитрый папа.

«Маклин» кажется таким вкусным, что вкуснее я давно ничего не ела. Когда и вправду ничего не ешь, только тут-то и понимаешь, что же это такое: есть. Ты вдыхаешь аромат бургера, как дорогущие духи. А потом — этот вкус, это ощущение на языке! Грандиозно! Теперь-то я знаю, почему Чарли Чаплин в «Золотой лихорадке» мог поедать подошвы, словно они были сочными стейками.

Жаль, что «Маклин» так быстро заканчивается — а с ним и чудесное ощущение от еды. Поэтому сразу же говорю: «Я!», когда папа спрашивает, хочет ли кто-нибудь на десерт мороженое «Сандей». После легкого «Маклина» я могу себе это позволить.

Или не могу?

Усевшись после еды в машину, я чувствую себя как-то странно.

Все съеденное стоит колом в животе, я ощущаю еду внутри каждой порой. Щупаю жирные складки под футболкой. Раньше, поев, я просто чувствовала, что сыта — или не совсем сыта — или же мне было плохо от еды. А сейчас все по-другому.

Как бы я хотела, чтоб мороженое вдруг куда-нибудь улетучилось из меня.

Четыре часа спустя мы приезжаем в маленький городок.

— Это чудесный старый город, — говорит папа, — с потрясающими букинистическими магазинчиками.

Мама глядит на нас и закатывает глаза. С папой и книгами трудно: он их обожает. Поэтому покупает не меньше ящика книг в месяц, и все — у букинистов. В основном это железнодорожные справочники — он усаживается в гостиной за стол, с бутербродом с ветчиной и справочником в руках и возглашает с набитым ртом какую-нибудь чепуху вроде: «В тысяча девятьсот сорок четвертом году электричка от Штуттгарта до Эсслингена ходила каждые полчаса! В двенадцать часов сорок две минуты, что бы ни случилось!»

Конечно, что-то в этом есть: если папе однажды вздумается совершить путешествие во времени, у него всегда под рукой окажется нужное расписание поездов.

— Каждый может выбрать себе книгу по душе! — говорит папа в букинистическом магазине. Книги свалены на полках в совершенном беспорядке.

Я иду вдоль шкафов и касаюсь пальцами коричневых корешков.

У одной книги останавливаюсь — корешок у нее не коричневый, а совсем черный и блестящий. «Элвис — жив ли он, вернется ли он?» — написано на обложке красными буквами. Сердце колотится как сумасшедшее, когда я листаю книгу.

— Что там? — спиной ощущаю, как Нелли глядит мне через плечо.

— Да просто роман, — отвечаю я.

К счастью, к нам подходит Клара, тянет меня за футболку:

— Посмотри-ка.

Нелли с тоской глядит на нее и проваливает.

Я смотрю на сестру. Даже в магазине она не расстается с рептильими очками. Клара протягивает книгу в пестрой обложке. Я беру ее. «Целебная влага мочи» — гласит немецкое название. А ниже — фотографии банок с желтой жидкостью.

— Ну прекрасно, — говорю я, — ты нашла справочник как раз по себе!

Клара сияет.

Беру книги в одну руку, кларину ладонь в другую и ищу папу. Он в каком-то темном углу листает старый справочник.

— Папа, — говорю я, — мы с Кларой хотим эти книги.

И трясу перед его носом книгами, но так, чтобы видна была только задняя обложка.

— О’кей, — говорит папа, не глядя.

На заднем сиденье стало еще теснее, понимаю я, когда час спустя мы отчаливаем.

Между мной и клариным детским креслом зажат огромный английский железнодорожный справочник. Нелли отказалась подвинуться даже на миллиметр, поэтому норвежский железнодорожный справочник 19 века торчит между мной и дверью.

— Осторожнее, когда будешь выходить! — говорит папа.

Нелли читает новую книгу.

— Тебе нравится? — спрашивает папа, — о чем там?

Нелли на секунду поднимает голову.

— «Неудачи и провалы в строительном плане природы».

— А, хм, — откашливается папа.

— Землеройкам, — говорит Нелли, — нужно все время поддерживать температуру тела ровно в тридцать девять градусов, иначе они умрут.

Поэтому они целый день только и делают, что едят. Ужас, да?

— Интересно, — папа смотрит на дорогу.

— А панды, — продолжает Нелли, — от постоянной жратвы такие ленивые, что им уже не до секса. И в зоопарках им приходится показывать порнофильмы для панд, чтоб они все-таки размножались.

Мама громко откашливается.

— Класс, как облажалась природа, да? — Нелли смотрит на меня.

Я не обращаю на нее внимания и глажу по голове Клару, листающую свою книжку.

Мама поворачивается к нам.

— А что вы себе выбрали?

— Специальная литература.

Клара поправляет рептильи очки, точь-в-точь как мама свои, когда что-нибудь читает.

Мама и папа смеются.

— О чем же? — интересуется мама.

Клара смотрит на картинки в книге.

— Думаю, о пипи.

— Что-то? Дай-ка!

Мама выворачивается назад и пробует взять у Клары книгу.

— Не-е-е, это моя специальная литература! — Клара ни за что не хочет отдавать, но мама посильнее будет. Она лихорадочно пролистывает книгу.

— Вольфганг! — говорит она потом. — Ты что, совсем уже спятил? Дойдет до того, что она начнет все это пить!

— Ну это ж ее продукт! — говорю я.

— Хочу мою книгу! — хнычет Клара.

— Я даже не видел, что… — папа мямлит, а что — невозможно понять, потому как Клара орет уже благим матом.

Нелли с интересом слушает и выглядит ужасно довольной.

— Хочу мою специальную литературу!

— Нет, — мама убирает книгу в сумочку. — Она тебе не подходит!

— Это моя специальная литература! — воет Клара. — Даже Антье сказала!

— Антье? — Мама возмущенно смотрит на меня в зеркало заднего вида. — Это ты навязала ей?

— Фигня, — отвечаю я поспешно, — она сама нашла книгу где-то на полке.

— Антье сказала, что это специальная литература для меня! Хочу мою специальную литературу! Литерату-у-у-у-у-у-у-уру-у-у-у!

Я затыкаю правое ухо, чтобы не оглохнуть. Нелли — левое, кажется, она уже не так наслаждается нашим спором. Я уже жалею, что попросила папу купить книгу. Слава богу, Клара постепенно прекращает орать и только тихо всхлипывает. Потом она кричит «Динозавры!» и показывает в окно. Я выглядываю: на обочине и вправду стоит огромный тиранозавр реке, а под ним написано что-то про какой-то музей.

— Ага! Клара хочет в музей, — говорит папа и поворачивает. Здесь еще больше указателей и еще больше динозавров на них. Ну теперь мы хотя бы не заблудимся. Мне совершенно не хочется в музей с динозаврами, но Клара и папа возбужденно ерзают в своих креслах и ждут не дождутся, когда же мы приедем.

Нелли тоже не в восторге. Правда, она всегда выглядит так, словно ей все не нравится.

На пустой парковке толстяк в странной униформе долго и нудно препровождает нас к тому месту, где надо встать. Он ждет, пока папа заглушит мотор и тут же бежит к следующей машине, из которой уже выходит семья, которая умудрилась самостоятельно припарковалась на стоянке, где сотни свободных мест.

Я разглядываю людей. Они немного похожи на эмишей с рынка: женщина и девочка с пучками и в длинных юбках.

— Ну где ты там? — кричит мама.

— Да, — говорю я и бегу всех догонять.

Вход в музей стоит двадцать долларов с носа, но папа платит, не моргнув глазом.

А внутри сразу же начинается динозаврий ужас.

Тут настоящий доисторический лес, с огромными динозаврами, которые двигаются и жутко орут. У одного из тиранозавров в пасти что-то окровавленное. Клара балдеет. Папа тоже. Он поднимает ее высоко, прямо к динозаврам и объясняет, когда они жили да отчего умерли. Маме откровенно скучно и она говорит, что, пожалуй, отправится в кафетерий.

— Да-да, — говорит папа.

— Погляди-ка! — кричит Клара и показывает в угол. Там сидят двое — очень похожие на людей куклы. — Они живут вместе с динозаврами?

— Э-э, нет, — говорит папа, — в то время, когда жили динозавры, людей еще не было.

— А вот и нет, — говорит Нелли и показывает на информационный щит, на котором значится «Почему Библия говорит правду», а потом объясняется, что Земле всего-то пара тысяч лет, а не миллиарды, и что можно научно доказать, что не было никакой эволюции, а мир сотворил Господь Бог.

Папа бледнеет. Нелли принимается переводить Кларе текст. Папа шикает на Нелли, но та не унимается. Папа затыкает Кларе уши, уводит ее и говорит:

— Ты ведь хочешь увидеть и других динозавров, правда?

— Да! — кричит Клара.

В следующем зале стало ясно, что он погорячился. Там уже не было никаких динозавров, а только Адам и Ева, в раю, голышом, а еще жуткая электрическая змея. Нелли говорила Кларе, что змея — это и есть дьявол, и Клара рыдала, а папа снова шикал на Нелли, но она все не унималась: «Дейвил, уй-уй, дьявол, черт!». Клара рыдала все сильнее, и папа в конце концов взял ее за руку и вывел из зала.

Я смотрю на Нелли.

— Ты и вправду веришь во все это?

Та качает головой.

— He-а, но я знаю, что от этого он сразу начинает беситься!

Я разворачиваюсь и ухожу в следующий зал.

Останавливаюсь у стенда. «Единственное, что нам нужно, — читаю я, — это положиться на него, и он укажет нам верный путь».

Это наверняка путь в Грейсленд.

В кафетерии нет ни мамы, ни папы, ни Нелли.

Иду на улицу. Они все стоят у машины, и если глаза меня не подводят, мама ругается с папой.

И точно. Когда я подхожу, мама как раз выговаривает папе, что он хоть раз в жизни может придержать свое мнение при себе, а папа огрызается маме, что она никогда не поддерживает его, даже когда он говорит то, с чем она согласна. Он видит меня и командует: «Все в машину!»

Мы едем молча, а потом мама начинает смеяться.

— Здорово, как ты сказал им все, что думаешь!

Папа тоже смеется.

— Вот дают, сразу же выкинули нас оттуда!

— Но ты же прав на все сто: это музей промывки мозгов! — говорит мама.

А потом они рассказывают нам в сотый раз историю про то, как они были в гостях у бабушки и дедушки в Бад Каннштатте и подменили цифры в сборнике псалмов, которыми с алтаря показывают нужные страницы во время службы — так, что получилось «сорок семь одиннадцать» и «ноль восемь пятнадцать». Обычно мне ужасно скучно ее слушать, но сегодня история мне даже нравится.