Мой знакомый призрак

25

Жизнь идет дальше. Жизнь возвращается на круги своя. Дальше, потому что человек элементарно стареет, а на круги своя, потому что у каждого есть целый багаж привычек и повседневных обязанностей, которые, стоит ослабить бдительность, засасывают обратно.

Прежде чем это произошло или пока процесс не завершился, я ранним воскресным утром взял машину Пен и поехал в больницу Чарльза Стенджера. Остановившись у центрального входа, я решил пройтись по больничному парку. Тишина, особенно учитывая, что это за место, полнейшая. Ни криков, ни плача, ни драк, ни суматохи — лишь шелест цветов, раскачивающихся в свете бледнеющей луны, бешеный лай собаки, надрывающейся где-то за забором, да шорох мотыльков, то и дело пытающихся сгореть в свете двадцатипятиваттной солнечной батареи.

Выбрав скамейку, я устроился поудобнее и стал ждать, точнее, настраиваться на нужную волну: в тот день она соответствовала ноте ре. Когда в сознании обозначился более или менее четкий образ, я достал вистл и заиграл.

В руках я держал очередной «Кларк», только уже не «Ориджинал». По какой-то прихоти, связанной с желанием начать новую жизнь, я выбрал зеленый «Свитон». Губы к флейте еще не привыкли, да и рука не работала, как надо: то и дело напоминало о себе плечо, вспоротое Джулиет на борту яхты «Мерседес». В общем, исполнение шотландской национальной песенки «Генри Мартин» получилось таким неровным, что я испугался: вдруг ничего не выйдет? Я сыграл ее до самого конца, внимательно изучая носки туфель, пока не прозвучало финальное «… корабль бросило на мель, и братья все утопли».

Наконец, я решился поднять голову — и они были тут как тут: три маленьких призрака с серьезными бледными личиками, самому старшему лет тринадцать, не больше. Мальчики в опрятной школьной форме образца сороковых годов, с берегами и так далее, а на девочке — мятая юбка и блузка с серо-зелеными, как от мха, пятнами.

Убедившись, что малыши слушают, я заиграл другую песню: побыстрее, посложнее и повеселее. Названия у нее не было, по крайней мере я ни разу его не слышал. Музыка пронзала реальность, но под несколько иным углом, чем обычно слышится в моих мелодиях. Дети молчали, завороженно ловя каждый звук.

Когда все стихло, они обменялись взглядами, которые парализовали меня, как, впрочем, и все живое, а потом, будто по неслышному людям сигналу, бросились бежать. Через сад, стволы деревьев, сетчатую ограду, восемь полос Северной кольцевой и за пределы видимости.

Я не мог помочь этим малышам, как Роза — Снежне, потому что не знал, что, кроме страхам испытанных перед смертью унижений, держит их на земле. Но мне хотя бы удалось дать им определенную свободу, чтобы они сами выбрали, где поселиться.

Спустя некоторое время я вновь оказался в Харлсдене за разбором почты. Наступление равноденствия означало, что прошло полгода. Впрочем, при чем тут равноденствие, если уже за полночь? Свежий ветерок принес в открытое окно аромат цветущей вишни, словно вести, из другого мира.

Я сидел, подняв ноги на карликовый шкаф для документов: под рукой стакан виски, в сердце ощущение, заменяющее мне умиротворенность.

Вызвало его отнюдь не виски, а письмо Розы Адамович, которая уже вернулась в Октябрьский и, судя по всему, преуспевала, купив небольшой продуктовый магазин. Выплаченная Комиссией по компенсации жертвам насилия сумма была унизительно мала только по английским стандартам. В глуши Приморского края она превращалась во внушительный капитал, а Роза взялась за дело без промедления.

Итак, мыслями я был за тысячи миль от Лондона, и бдительность упала практически до нуля. Буквально через мгновение свежесть вишневого цвета сменилась горячим зловонным запахом лисы, затем рассыпалась на тысячи оттенков невыносимой сладости. Голова резко дернулась вверх, а ноги с грохотом упали со шкафа, будто небесный кукольник дёрнул за нити.

Она стояла у открытого окна, и весенний ветерок робко играл длинными черными волосами. Гостья явилась обнаженной; как прежде, ее жуткая красота в равной мере волновала меня и пугала. Целую вечность мы молча смотрели друг на друга. Почему-то запах не нарастал, а слабел, что давало определенную надежду: может, в эту ночь она не охотится? В любом случае я не шевелился: на бегущих мужчин суккубы реагируют, как кошки на мышь.

— Меня вызвали для конкретного задания, — наконец проговорила Джулиет; ее переливчатый шелковый голос ласкал, словно плоская сторона лезвия.

Я кивнул. Мне ли не знать, что это было за задание!

— Не выполнив его, я не могу вернуться домой.

Так, к двери мне живым не пробраться, а из потенциальных предметов самообороны под рукой только бутылка виски. Я незаметно накрыл ее ладонью.

Секундная пауза тянулась бесконечно.

— Мне и в голову не приходило, какую выгоду может принести неудача. Хотя в то время, когда я носила цепь, о неудаче и речи не шло. Хочу сказать тебе спасибо.

Я лишь головой покачал. Мой жест означал: освобождение порабощенных демонов — одна из многочисленных услуг Феликса Кастора, так что не стоит благодарности. Естественно, оцепеневшим от шока разумом я понимал: дом Джулиет в аду, ну или в том месте, которое мы называем емким словом «ад». Вероятно, это совсем не то, что представляют в ностальгических мечтах люди.

— Теперь мне нужно другое занятие, — закончила Джулиет. — Кажется, твоя работа подходит идеально, но ведь наверняка существуют определенные правила и какие-то мне могут не понравиться. Так что я пришла за указаниями, ведь ты единственный смертный, оставшийся в живых после встречи со мной.

Более или менее внятный отпет дался мне далеко не сразу, сначала понадобилось пропустить услышанное через внутренние логические схемы, многие из которых после встречи с Джулиет замкнулись накоротко.

— Практический опыт… — сумел выдавить я после паузы, растянувшейся чуть ли не до критической точки. — Ты хочешь набраться практического опыта?

— Если это так называется, то да. Хочу работать с тобой. Наблюдать. Учиться.

Я снова сел, медленно и осторожно, чтобы не делать резких движений, которые, не дай бог, заставят Аджулустикель изменить планы и выпотрошить меня.

— Ладно, согласен. Иметь такую, как ты, на своей стороне, куда лучше, чем наоборот. Только… могу я попросить… пожалуйста, оденься! Если к мозгам не поступит хоть немного крови, я потеряю сознание.

Изогнув бровь, Джулиет скользнула взглядом к натянувшейся ткани моих брюк, словно лишь сейчас заметила эрекцию.

— Извини, — проговорила она и даже не пошевелилась, но буквально через долю секунду оказалась в том же наряде, что в нашу первую встречу: черной рубашке, черных кожаных брюках и туфлях на шпильках.

Да, вид очень впечатляющий, вот только, пожалуй, солидности не хватает.

Откинувшись на спинку стула, я нахмурился и задумчиво потер лоб указательным пальцем. Почти тут же появилась замечательная идея.

— Слушай, у меня есть тренчкот! В очень хорошем состоянии.