Моя хирургия. Истории из операционной и не только

Зарплата

Не перейти ли к презренной прозе — и не поговорить ли о зарплате?

Когда я окончил мединститут и начал работать хирургом, у меня часто спрашивали: «Сколько ты получаешь?» И отвечать мне было немного стыдно: потому что я получал «чистыми» девяносто четыре рубля — а это почти в два раза меньше средней зарплаты в тогдашней стране.

Иногда мне задавали следующий вопрос: «Так стоило ли так долго и трудно учиться, чтобы получать в итоге гроши? И вообще, зачем ты тогда работаешь доктором?» Отвечать на это было еще сложнее: я отделывался неопределенным мычанием и пожиманием плеч.

Но если вы думаете, что новые времена — уже в совершенно иной, чем когда-то, стране — изменили зарплату хирургов, вы ошибаетесь. Наши медицинские официальные оклады остались не то чтобы низкими — в сравнении, скажем, с окладами самых ничтожных чиновников, — а прямо-таки постыдными. Да еще к государственной жадности в отношении медиков добавляется ложь: когда на трибунах, газетных страницах или экране телевизора говорят о средней медицинской зарплате, называются цифры, как минимум вдвое превышающие реальные.

В этом месте реакцию некоторых читателей — если, конечно, таковые окажутся у моего сочинения — предугадать нетрудно. Кто-то многозначительно ухмыльнется, кто-то покачает головой, а кто-то воскликнет: «А как же конверты? Всем прекрасно известно, что хирурги живут главным образом тем, что им суют в карман благодарные пациенты».

Ну что же, поговорим о конвертах. Отрицать их существование бессмысленно: вряд ли есть хоть один взрослый человек, который ни разу в жизни не благодарил врача. Причем именно благодарил: то есть не давал взятку за совершение каких-либо незаконных действий, а, выписываясь из больницы, вместе со словами: «Спасибо, доктор!» — передавал ему тот самый «благодарный» конверт. Я и сам несколько раз оказывался в положении пациента и тоже, выписываясь из больниц после операций, чуть ли не насильно вручал коллегам конверты, сознавая: не дать в такой ситуации денег врачу будет хамством.

Да что говорить! Когда на своей первой исповеди в числе прочих грехов я признался и в том, что не всегда отказывался от предлагаемых больными конвертов, священник чуть ли не закричал на меня:

— Да как можно считать это грехом? Это благодарность за труд; грехом будет не взять!

Вот я с тех пор и старался — хотя бы в этом — грешить поменьше. Вообще, в том устойчивом представлении — что врача, дескать, непременно следует отблагодарить — заключено очень много всего. Здесь и возмущение неправотой государства — как же, мол, так: люди нас лечат-спасают, а получают за это гроши? — и человеческое сочувствие нам, медикам, и еще подсознательная надежда на то, что от болезни и даже от смерти можно до поры откупиться. Благодарность врачу — в мистическом смысле жертва, которую пациент бросает в жадную пасть болезни, надеясь, что она, эта пасть, хотя бы на время захлопнется и не будет ему угрожать. Или можно считать конверт с похрустывающей в нем (как правило, одинокой) купюрой письмом в адрес смерти: погоди, мол, старуха, за мной приходить…

Но что я все о конвертах да о конвертах — как будто нас, докторов, не благодарят иначе? Еще как благодарят: не счесть бутылок, пакетов, корзинок и свертков, полученных мной за годы работы. Причем характерно, что благодарность «натурой» — а это были то яйца в корзинке, то тушки гусей или кур, то искрящийся солью шмат сала, то еще что-нибудь, что можно съесть или выпить, — преобладала в самые трудные времена. Так было в «смутные девяностые» в конце прошлого века, и так было в кризис последнего десятилетия, когда натуральные подношения вновь потеснили денежные.

И, сказать откровенно, эти корзинки-пакеты мне были даже чем-то дороже, чем зеленые или розовые купюры. Принимая из дрожащих рук какой-нибудь взволнованной старушки очередной заботливо увязанный гостинец, где газет на литровую банку с маринованными опятами или вишневым вареньем было зачем-то навернуто столько, что банка казалась трехлитровой, я сам испытывал глубокую благодарность к старушке, благодарящей меня. В эти секунды мне приоткрывалась вся древняя, чуть ли не первобытная суть нашей работы. Вот ты, доктор — нет, даже не доктор, а лекарь и знахарь, — помог человеку, а он, полный искренней благодарности, в ответ делится чем-то своим: тем, чем может. А что может быть у этой нищей старухи? Вот разве банка грибов, которые она собирала, кряхтя, по буреломам, или банка варенья, где ягоды светятся, как живые, сквозь выпуклое стекло. Ведь это не просто стеклянная банка, а словно часть сердца вот этой милейшей старушки. Не потому ли она и завернута в десять газетных слоев да еще перевязана грубым ворсистым шпагатом: как же иначе, без всякой защиты, вручить доктору свою сердечную благодарность?