Моя хирургия. Истории из операционной и не только

Каменная хирургия

Нет, это не хирургия каменного века, как кто-нибудь может подумать. Это раздел урологии, которым я занимался больше всего, увлеченней всего — и который в мировой медицинской литературе именуется stone surgery. Отчего, как и где внутри человека (чаще всего в его почках) образуются камни — тема большого отдельного разговора. Сейчас речь о другом: о том, что почечный камень нередко не дает человеку жить — мало какая боль сравнима с почечной коликой, — и поэтому избавленье больного от камня становится неотложной и важной задачей. Не стану утомлять подробным описанием всех средств и способов, имеющихся в арсенале хирурга-уролога: это и разрушение камня ударными волнами, и изгнание его при помощи разнообразных физиопроцедур, и извлечение специальными щипцами, и внедрение в почку через особый поясничный прокол (так называемая перкутанная хирургия), и, наконец, хирургия традиционная, когда широко рассекаются ткани, обнажается почка и из нее — иногда после долгих и утомительных поисков — удаляется камень.

Вот об этих-то поисках камня я и хочу рассказать. Признаюсь сразу: немного бывало в моей жизни столь же кровавых и потных часов — а они в совокупности слагаются в дни, недели и месяцы, — как часы, когда я искал камни в почках. Пот лился с меня, кровь текла из больного, а измучена бывала вся наша операционная бригада, потому что охота за камнем порою растягивалась надолго. Сложность такой операции заключается в том, что нужно убрать камень, как можно меньше повредив почку. А ведь в почку, с ее сложным устройством внутренних полостей, заглянуть на операции невозможно; вот и приходилось осторожно и подолгу шарить изогнутыми зажимами вслепую, пытаясь войти то в одну, то в другую часть почки и надеясь почувствовать тот характерный и долгожданный стук, какой издает инструмент, натолкнувшись на камень.

Но нашарить камень в почечной чашечке — еще полдела. Теперь его надо оттуда извлечь; а как это сделать, если, к примеру, камень очень большой? Приходилось и рассекать саму почку — а она всегда обильно кровоточит, и это кровотечение может угрожать жизни, — и пытаться разрушить камень зажимами, чтобы удалить его по частям; а порой, когда справиться с кровотечением мы не могли, приходилось, увы, удалять и всю почку вместе с камнем, спрятавшимся в ней.

Бывали случаи, когда найти камень так и не удавалось. Ищешь его, ищешь — с тебя сошло уж не семь потов, а все семьдесят семь, — но долгожданного стука так и не слышишь и начинаешь уже сомневаться: а есть ли, действительно, камень внутри этой истерзанной почки? Еще, как нарочно, и твой чересчур образованный молодой ассистент — а они, молодые, особенно любят умничать, когда у оператора что-то не получается, — вспоминает китайскую пословицу: «Да, трудно найти черную кошку в темной комнате — особенно если ее там нет». И если ты не найдешь в конце концов камень, каково будет сказать об этом больному? Ведь сначала ты убеждал его в необходимости операции — а в итоге окажется, что все осталось как было, плюс напрасный разрез на боку и все те страдания, что с ним связаны. Очевидцы рассказывали, что сам знаменитый Лопаткин, некогда главный уролог Советского Союза, — и тот, случалось, выходил из операционной с пустыми руками: то есть без камня. Тогда пожилой академик, бросив в таз окровавленные перчатки, подходил к окну, долго и мрачно смотрел в него, а потом в сердцах говорил:

— Да, хирурги и проститутки должны уходить вовремя…

Но зато что за радость охватывала тебя в тот момент, когда после долгих поисков ты слышал тот самый желанный стук! Тогда ты, не дыша, осторожно раздвигал кольца зажима — чтобы там, на другом конце инструмента, разошлись его бранши и взяли невидимый камень. «Господи, только бы не убежал!» — молился ты мысленно в эти секунды. Камень словно и впрямь был живым и мог испугаться не то что неловкого жеста твоей напряженной руки, но и грубой мысли в твоей голове. Ты медленно подтаскивал зажим на себя, продолжая чувствовать, как он все еще держит камень, и опасаясь: если вдруг этот твердый упор пропадет — то есть камень выскочит, — у тебя остановится сердце…

Ты видел, как из разреза лоханки медленно показываются бранши зажима; ты слышал, как тихо вдруг сделалось в операционной, потому что все, кто здесь был, тоже с надеждой смотрели в рану; и ты чувствовал в напряженные эти секунды, что во всем окружающем мире осталось лишь три сопряженных предмета, какие имеют значение: кисть твоей правой руки, охватившая кольца зажима, сам зажим — и тот камень, что медленно и неохотно всплывает навстречу тебе сквозь темно-вишневую лужицу крови. Само время вдруг делалось вязким и липким, как эта венозная кровь; и ты, словно в замедленной съемке, видел явление — нет, точней, роды — камня на свет… Когда ж наконец этот камень — шершавый иль гладкий, желтоватый иль черный, округлый или угловатый — лежал у тебя на кровавой ладони, ты издавал торжествующий рык! Случалось, сгоряча, выдать и матерок; но даже строгие операционные сестры не очень сердились — потому что они разделяли общую радость и понимали: хирург в этот миг не в себе. И вы еще спрашиваете: зачем мы идем в хирургию? В том числе и за этим, почти сладострастным, восторгом, что охватывает в такие секунды хирургического торжества.

А теперь, чтобы остыть, отдышаться и отдохнуть после трудного удаления камня, я расскажу случай из собственной жизни. Дело в том, что каменная хирургия помогала не только больным, которых я оперировал, но однажды спасла и меня самого.

Дело было в азиатской Хиве. Я жил там несколько дней — и как-то вышел из города в Кара-Кумы, чтобы посмотреть пустыню и сфотографировать ее пейзажи. Погулял я отлично; но, когда возвращался, на окраине Хивы меня остановил пограничный патруль и вежливый молодой офицер попросил показать ему фотокадры, что я нащелкал. Не ожидая ничего плохого, я передал ему фотоаппарат, и был немало удивлен и растерян, когда меня — что называется, под белы руки — доставили в пограничный участок.

Оказывается, ловя объективом скачущего по барханам тушканчика, я захватил в кадр и какой-то невыразительный столб, который, как назло, имел отношение к туркмено-узбекской границе. Сколько я ни объяснял, что меня кроме тушканчиков и верблюжьих колючек ничего не интересовало, дело принимало все более серьезный оборот. В глазах пограничников я был уже не турист, а шпион — и из рук молодого лейтенанта, который меня задержал, я быстро перешел в другие руки.

Допрос вели уже два брутальных полковника — и он длился не менее двух часов. Мне уж, признаться, мерещился призрак зиндана, земляной азиатской тюрьмы, и воображение рисовало муки, каким подвергаются жертвы восточных тоталитарных режимов. По ходу допроса я был должен подробно все написать о себе: кто я, откуда и чем занимаюсь? Я изложил все, что мог, — заполнив убористым почерком четыре листа и указав среди прочего и то, что я уже много лет оперирую почки с камнями. И вот, когда два суровых полковника — они читали мое жизнеописание одновременно, немного комично склонив друг ко другу седые важные головы, — дошли до «каменной хирургии», выражения их грозных лиц в одну секунду переменилось. Они переглянулись, потом — одновременно и очень приветливо — заулыбались, и один из них спросил меня:

— Зачем же вы сразу нам не сказали, что удаляете камни из почек?

С души моей в ту же секунду упал тоже камень: я понял, что эти полковники — скорее всего, мои потенциальные пациенты. Известно, что жители пустынь чаще других страдают от камней почек. И допрос мгновенно превратился в медицинскую консультацию: и тушканчик, и столб, и граница с Туркменией тут же были забыты.

Вот так каменная хирургия меня спасла. Вместо того чтобы томиться в зиндане, я был вскоре отпущен и вышел в теплую ночь даже с возвращенным мне фотоаппаратом (кадр с тушканчиком, правда, пришлось удалить). И с какою же, помню, радостью от вновь обретенной свободы я прошел под огромными южными звездами до старых дувалов Учан-Калы и в первой попавшейся ошхоне выпил водки, отчего азиатские звезды над головой заблестели еще дружелюбней и ярче.

Теперь же, спустя много лет, я мечтаю: а вдруг каменная хирургия еще раз меня выручит? Окажусь я, к примеру, у тех самых врат, где стоит ключник Петр, — и он, погромыхивая ключами, строго спросит:

— Ну а ты, раб божий, чем занимался?

— Каменной хирургией, — скромно отвечу я.

— Да? — с интересом посмотрит привратник. — Ну ладно, тогда проходи…