Моя политическая биография

глава XIX. Национал-большевистский тип

Если в первый период развития партии, с 1994 по 1998, партию создали, двигали и были важны четыре отца-основателя, к III съезду выяснилось что отныне образ партии это на 1/4 — отец Лимонов и на 1/4 — национал-большевики. На фотографиях национал-большевиков легко узнать. Это худенькие, коротко остриженные ребята в чёрных одеждах. Под красными флагами с чёрным серпом и молотом на белом фоне. Это пацаны. Они одновременно и похожи на общераспространённый тип городского парня-подростка: чёрные джинсы, ботинки, куртка, чёрная шапочка — и одновременно отличаются от этого типа крайним аскетизмом. Всё то же самое, но никаких излишеств, ничего богатого или капризного в одежде. Это стиль послеядерной войны или городской партизанской войны, когда в том же, в чём ты есть, ты можешь упасть на городской асфальт и уползать от смертоносного огня буржуинских пулемётов. У Останкино так и было. И в этой же одежде ты можешь пойти в галерею к какому-нибудь Гельману, и в ней же тебя примут в обезьянник или в тюрьму.

Мы не придумали национал-большевистский стиль, мы взяли его и лишь адаптировали. Мощные эпохи так и делают. Импровизируют. Не Муссолини придумал чёрные рубашки, их стали носить в Италии сразу же после войны ветераны 1-й Мировой, так называемые «arditi» (в переводе на английский hards, т. е. крутые). Возможно, вначале чёрные рубашки были частью формы какого-либо рода итальянских войск, может быть морских пехотинцев, теперь детали забыты, новообразованные «фашисты» увели у arditi чёрные рубашки. Только случайно Муссолини не воспользовался для своих ребят обозначением arditi, что звучит ничуть не хуже фашистов, проще. Фашисты ведь замысловато возводили свою этимологию от латинского учёного — «fascio». Мощные эпохи подбирают, что плохо лежит, делают, лепят из кусков, из полуфабрикатов, так сделали и мы. На нашем НБП-членском билете мы поставили: «Слава России!» «Но ведь это лозунг РНЕ, Эдуард, вы знаете?!» — заметил Чувашев, когда я принёс ему рисунок билета. «Ну и что, лозунги принадлежат всем».

Потому национал-большевики выглядят, как небогатая городская молодёжь, как ребята с окраин. Ещё часть молодёжи в России ходит в спортивных штанах, в кроссовках, они коротко острижены, но более мордаты. Это люди, исповедующие другую идеологию. Передача «Криминал» — одно их Евангелие, а два других — «Дежурная часть» и «Дорожный патруль». Признаю, что криминальная идеология уводит от нас изрядную часть молодёжи, а ведь они бы могли стать нашими.

Получая в течение более чем пяти лет письма и фотографии от всё новых и новых региональных отделений НБП, я не переставал удивляться, как быстро новые схватывают стиль НБП. Помню, у нас появились организации в Петропавловске-Камчатском, а затем в Магадане, и они спешно выслали нам фотографии своих акций. Мы увидели типичных нацболов, ничто не было в их внешнем, облике против правил. Это самоклонирование нацболов от Калининграда до Бухты Провидения убедило нас в том, что нацболы — абсолютно органичное, натуральное, естественное явление в России. Ты молод. Тебе противно жить в России попов, денежных мешков и гэбэшников. Ты испытываешь чувство протеста, твои герои Че, или Муссолини, или Ленин, или Баадер, или даже Тимоти Мак Вэй (как он отомстил системе!), — ты уже нацбол.

Теперь уже не журнал «Элементы» или какой-нибудь «Языческий империализм» Эволы, изданный крошечным тиражом, вербовал нам сторонников, но фотографии нацболов в газетах, их флаги, промелькнувшие на телеэкране, репортажи и слухи об их подвигах. Партия, несмотря на строжайшую информационную блокаду, воспроизводит теперь сама себя. Может быть, самой главной моей заслугой я считаю, что я нашёл нацболов русской реальности, указал им на самих себя. «Смотрите, ребята, — это вы, и вы — национал-большевики». У Дугина были завышенные книжные требования к нацболам, требования, которым не соответствовал он сам. Для него, штрихованно говоря, нацбол должен был достигать двух метров, уметь написать руническое письмо, знать бегло четыре языка и владеть мечом, как Зигфрид. А в партию пришли серьёзные, молчаливые, странные дети из неблагополучных семей, с отвращением к своим семьям, ищущие в партии воплощение своих лучших порывов. Куда в самом деле сегодня податься подростку с героическими порывами? Когда вокруг воспевается мошенничество, надувательство, воровство! А кичащееся якобы своей чистотой государство нагло лжёт и даже убивает из-за угла. Куда? Если даже Баркашов — позёр и буржуа, и ездит на джипе, как бандит. Куда? В толпу отличных народных старух и стариков Анпилова? Но ведь старики же и старухи. Куда? Под бок к женщине? Но женщина — эфемерное существо, живущее свои 15 лет и стремящееся сделать эфемерным и мужчину. А пацаны хотят вечности! А срок годности тела — лет 80.

Они шли к нам. Мы обещали им революцию, борьбу, эмоции побед… и поражений, как водится. Эмоции поражений важнее побед даже. Единственное, чего нельзя было им сказать, точных сроков расписания. Программы, как у телевидения — напечатанной вперёд, у подвигов нет. Мы не знали точных сроков. Не могли написать им в 1995-м: «В 1998 году власть в лице Министерства юстиции нагло вышвырнет НБП из легальной политической жизни. И нам придётся идти другим путём, пацаны, опять другим путём». Не могли написать: «В 1999 году у партии будут сидеть в тюрьмах 24 человека, в 2001 году Журкин и Соловей будут осуждены в Риге за терроризм и приговорены к 15 годам лишения свободы каждый». Когда мы начинали, все эти подвиги смутно вырисовывались впереди. Потому кто-то и ушёл, не дождавшись подвигов. Поторопился.

У Москвы множество спальных районов. Скучные, тошнотворные, грязные, пыльные и заледенелые, в ежедневном ритме трясущихся постелей, алкогольного пота, спариваний после вечеринок эти клоповники поставляют России детей. Оторвавшись от мамкиной сиськи, дети бегут в песочницы, где им дают лопаткой по черепу, дети визжат, знакомятся со свинцовыми мерзостями жизни и, обнаруживая себя в России, на планете Земля, в ужасе ревут. Это наши — НБП дети. К 13 годам они, прочтя все доступные книжки и поняв, что не разобрались с реальностью, начинают читать недоступные книжки. А недоступные книжки — это легенды о великих партиях XX века. Вечный соблазн фашизма и гитлеризма состоит в том, что это запрещённые романтические силы. Молодой человек, у которого ничего в жизни нет, кроме брюк, ботинок и десятка книжек, всегда солидаризируется с запрещёнными силами. Прочитав всё о великих партиях XX века, этот пацан, всё тот же, что получил или дал лопаткой по черепу в песочнице, вдруг натыкается на наше издание. Удивительная, уму непостижимая «Лимонка» ждёт его в руках приятеля. «А это что за такая?..» — ««Лимонка». Ну как, не знаешь… НБП…» Не нужно думать, что наша газета экстравагантна.

Великие партии XX века тоже были изрядно лунатическими и офонарительными. Не следует думать, что только серьёзное и военное начало преобладало у фашистов, большевиков, нацистов — было и начало поэтическое, романтическое. Лунатики футуристы (говорят на 1-м съезде фашистской партии их было 50 из 70 делегатов!) воспевали пулемётные залпы как гроздья гвоздик! Есть отличная фотография, где запечатлены провинциальные фашисты, которые ждут приезда Муссолини. Боже, как они смешно выглядят! Кто-то опоясал, как тореадор, талию (рубашка чёрная, брюки со стрелками) многими метрами шёлкового кушака. У одного гетры на кнопках. Ещё один с тростью — резной слоновой кости. Этот — в феске! У великих партий в первой половине XX века были те же составляющие, что и у нас: героизм, футуризм, эстетизм.

Итак, создан национал-большевистский тип. Точнее, он был, но мы извлекли его из гущи народной. Вначале это был хрупкий бледный пацан в чёрном. Полуфабрикат. Начитанный студент. На протяжении шести с лишним лет существования НБП тип нацбола креп, твердел и ужесточался. О первых «учениках» Карагодина, Чувашеве и Рабко, уже было сказано немало. Они же были и первые нацболы. Но это ещё не был тип. В 1996 году идеальными нацболами, примером для других, служили такие парни, как Макс Сурков или Алексей Цветков. Сурков был деловым, отличным бункерфюрером, его слушались. Он пользовался уважением за определённую строгость поведения, за то, что вложил множество сил в ремонт помещения Бункера. Он сделал нам зал, соединив две дряхлые комнаты, выбелил его, прибил плинтус, повесил лампочки. Он собственноручно сколотил лавки, на них сидят уже несколько поколений нацболов. Он мог легко написать рецензию на диск или книгу. В 1997-м он поехал со мною в Азиатский поход НБП. Возможно, он развивался бы и дальше, но его на лету подрезал Дугин, оторвал от партии и столкнул в мелкобуржуазную тусовку.

Цветков был талантливым журналистом, способным писать одинаково упоённо о чём угодно. Я назначил его ответственным секретарём «Лимонки», он писал в газете сразу под пятью псевдонимами (Павел Власов, Партизан Ян Гейл и прочие). Был артистичен, легко сочинял лозунги и статьи, был подключён к современному искусству. Окончил литературный институт. Я собирался сделать его редактором «Лимонки». Но время диктовало свои требования к типажу нацбола. В 1997 и 1998 годах уже мало было сколачивать скамейки и бойко писать в газете, чтобы считаться достойным подражания нацболом. В 1997 году идеальным нацболом партии стал порывистый, хулиганистый Андрей Гребнев. Председатель питерских штурмовиков обладал харизматическим влиянием уличного лидера. Его пацаны его любили. Он был способен в течение нескольких часов организовать пикет или налёт на объект. Поэт, атаман, он наслаждался ролью возмутителя спокойствия в городе интеллектуалов. «Штурмовики» его, конечно, были достойным ответом на образ благородного города белых ночей, музыкантов, родины поэта-академика Бродского. Популярность Гребнева в 1997 и 1998 годах была сродни популярности рок-идола. Сознаюсь, что Андрей Гребнев нравился мне всецело, напоминал мне меня самого в моей рабочей молодости, и я его долгое время втайне предпочитал.

В 1998 году мы приветствовали лидера латвийских нацболов Костю Маузера. Высокий, тонкий, фотогеничный, он мог быть американским киноактёром, а стал национал-большевиком. Остроумный, экзотичный, работал в опасном чужом государстве.

В 1999 году тип идеального национал-большевика резко сменился. Им стал Дима Бахур, ставший мгновенно известным в стране, проходя по делу Михалкова: скандал, четыре месяца в Бутырке, туберкулёз. К осени того же года идеальными нацболами стали 15 севастопольцев. Когда они вышли из тюрьмы в январе 2000 года, каждый зелёный пацан в партии мечтал стать таким же крутым, как они.

В 2001 году безусловными героями стали ребята, проходившие по рижскому делу: Соловей, Журкин, Гафаров. Их участь уже ближе к участи Желябова, или Софьи Перовской, или Бакунина. Это уже высокая трагедия.

Соловья мы встретили в августе 1998 года, во время похода на Москву. Он сразу пристал к нам, идентифицировал себя как национал-большевик, просто в своей Самаре он до поры не знал этого. Поэт, он поехал в Самару и создал партийную организацию. В 1999-м, прослышав, что собирается экспедиция в Севастополь, приехал в белом пиджаке в Москву, просил позволить ему отправиться в Севастополь на подвиг. Я приказал ему возвратиться в Самару и продолжить работать там. Он подчинился партийной дисциплине. В ноябре 2000 года он дождался своего подвига. Соловей из такого же теста, что Иван Каляев. В Рижской тюрьме он поднял тюрьму на голодовку. Вместе с ещё одним arditi из Самары, Максимом Журкиным, они повели заключённых в борьбе за свои права. Дело в том, что заключённых в Рижской тюрьме перевели исключительно на ларёк, запретили передачи. Таким образом, многие бедные заключённые оказались без передач вовсе. Журкин, Соловей, Гафаров отказались подать просьбу о переводе их в Россию для отбытия наказания. Национал-большевистский тип образца 2001 года стоит сегодня вровень с товарищами Бакуниным и Дзержинским. Я горжусь этими ребятами.