Мозг армии. Том 1

Глава XII. Внутренняя политика и генеральный штаб

К одной из глав мы бросили обвинение генеральному штабу в том, что им неясно понимался фундамент «политики» и таковым признавались чувства, идеи и т. п. данные, являвшиеся производными от чего-то «первичного», исчезавшего из круга понимания «полубогов».

«В зависимости от характера производительных средств изменяются и общественные отношения производителей друг к Другу, изменяются отношения их совместной деятельности и их участия во всем ходе производства» говорит Маркс. «Общественные отношения производителей, – продолжает он, – меняются, следовательно, с изменением и развитием материальных средств производства, т.е. производительных сил. Отношения производства в их совокупности образуют то, что называется общественными отношениями, обществом и при том обществом, находящимся на определенной исторической ступени развития, – обществом с определенным характером».

В другом месте Маркс указывает, что «в общественном производстве своей жизни люди наталкиваются на известные необходимые, от их воли независящие отношения – отношения производства, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих отношений производства составляет экономическую структуру общества, реальную основу, на которой возвышается юридическая и политическая надстройка».

«Правовые и политические учреждения складываются на почве фактических отношений людей в общественном процессе производства» – делает вывод Маркс.

Развивая его ученье, Плеханов дает нам следующую ориентировку. «Всякая данная ступень развития производительных сил, – говорит он, – необходимо ведет за собой определенную группировку людей в общественном производительном процессе, т.е. определенные отношения производства, т.е. определенную структуру всего общества. А раз дана структура общества, не трудно понять, что се характер отразится вообще на всей психологии люден, на всех их привычках, нравах, чувствах, взглядах, стремлениях и идеалах. Привычки, нравы, взгляды, стремления и идеалы необходимо должны приспособиться к образу жизни людей, к их способу добывания себе пропитания. Психология общества всегда целесообразна по отношению к экономии, всегда соответствует ей, всегда определяется ею».

В другом месте Плеханов учит, что «данным состоянием производительных сил обусловливаются внутренние отношения данного общества. Но ведь этим же состоянием обусловливаются и внешние его отношения к другим обществам. На почве этих отношений у общества являются новые нужды, для удовлетворения которых вырастают новые органы. При поверхностном взгляде на дело взаимные отношения отдельных обществ представляются, как ряд «политических» действий, не имеющих прямого отношения к экономии. В действительности, в основе междуобщественных отношений лежит именно экономия, определяющая собою как действительные (а не внешние только) поводы к междуплеменным и международным отношениям, так и их результат. Каждой ступени в развитии производительных сил, – заключает Плеханов, – соответствует своя система вооружения, своя военная тактика, своя дипломатия, свое международное право».

Позволили себе напомнить это учение об «экономии», как «первичном» в отношении единичных личностей и целых обществ, дабы читающий наш труд сам сделал вывод, насколько генеральный штаб бросал поверхностный взгляд на дело и расценивал взаимные отношения сил в государстве, как ряд «политических» действий, не имеющих прямого отношения к «экономии». Если бегло просмотреть сказанное выше о внутренней политике, в расценке ее генеральным штабом, то все предлагавшиеся им меры сводились к прямому исправлению психологии общества или партий, но никак не затрагивали экономическую структуру, на основах которой складывались внутри их отношения. Для штабов был совершенно непонятен происходивший в Европе процесс развития производительных сил, а, вследствие этого, перелом в психологии населения государства. В Германии этот перелом более всего выявлялся в социальном движении, а в Австро-Венгрии на ном обострялась национальная вражда, идя нога в ногу с тем же развивающимся классовым движением. Правда, мы слышали, что Конрад говорил о постепенном росте национальностей монархии, но он отождествлял это с развивающейся у них культурой, образованием, но отнюдь не с экономическим бытом. В новой психологии общества – классовом расслоении его, бывший начальник генерального штаба видел лишь силу разрушающую, но не созидающую государство, оказываясь в этом в полном единомыслии с Бисмарком, с Мольтке, и, наконец, ныне с Людендорфом, да и не только с ними одними, а и с более широким кругом буржуазных политиков и генералов. Не знаем, ясно ли мы передали свою мысль, что для правильной ориентировки во внутренней политике, во внутренних отношениях в государстве необходимо глубоко вникнуть в те отношения производства, кои в данное время существуют, а равно уяснить и тот процесс их развития, которым они пойдут в будущем. Только на этом основании должна быть начертана так называемая «политическая программа», необходимая ныне для ведения войны.

В нашей современной литературе на этот вопрос уже установился вполне определенный и здоровый взгляд. А Свечин в «Стратегии» пишет, что «поскольку в основе каждой программы (политической; Б. Ш.) лежит экономические интересы, и экономика является основой развития исторического наступления, мы можем видеть в политике «концентрированное выражение экономики». Мы не ссылаемся на остальные труды нашей. военной литературы, ибо полагаем, что достаточно и сказанного из основной работы по стратегии.

Хотя о внешней политике мы обещали говорить несколько ниже, однако, здесь считаем нужным сказать несколько слов о соотношении ее с внутренней политикой государства. Выше было приведено учение, что данная ступень развития производительных сил ведет за собой определенную группировку людей, обществ, и она же определяет внешние отношения к другим государствам. Иными словами, из внутренних отношений в государстве должны происходить и внешние линии его общений с соседями. Одно тесно связано с другим, и нарушение этой связи обычно ведет к неудачам на том или ином фронте. Основание, база как для внутренней, так и для внешней политики одна и та же – данная ступень развития производительных сил общества.

В наши дни немыслима здоровая внешняя политика государства, которая бы не отвечала интересам движущих сил его населения. Если противоположное очень часто бывало в истории, то за такой политикой рано или поздно, но также закономерно следовало крушение внутренней политики. Можно было бы много привести этому примеров. Мы ограничимся затронутыми нами выше эпохами. Внешняя политика Наполеона потерпела крах, когда во Франции ужо не было к ней сочувствия, когда она расходилась с интересами французской буржуазии и крестьянства, движущих сил государства. Наконец, империалистическая война на стороне серединных государств на четвертом году встречалась явно враждебно понявшими всю бессмысленность бойни трудящимися массами Германии и Австро-Венгрии, в последней к тому же с обострением национальной борьбы. Захватнические стремления буржуазных классов в этих государствах разбились о новую психологию трудящихся масс, созданную экономическими условиями.

Философ войны Клаузевиц, подчиняя войну политике – внешней, вводил непременным условием, чтобы она (политика) была представительницей всех граждан, чтобы внутренние интересы последних были уравнены, т.е., иными словами, считал войну возможной, когда внутри все спокойно.

Мы слышали, как бросивший ему несправедливый упрек Людендорф ныне с горячностью доказывает необходимость теснейшей связи внутренней и внешней политики, а его вдохновитель – Краусс, да и герой нашей повести Конрад, признают, что только здоровое внутри государство может вести сильную и активную внешнюю политику.

Мы понимаем бывшего начальника австрийского генерального штаба, когда он заявляет нам, что внутренняя и внешняя политика монархии тесно переплетались, ибо, по существу дела, особенно для Австрии, и не могло быть иначе.

Таким образом, считаем необходимым присоединиться к мыслям Краусса, что «сильная политика проводится только полным сил государством. Сила и мощь государства основываются на его внутренних соотношениях».

В наши дни всякому известно, что «война есть продолжение политики иными средствами», что «война есть не только действие политическое, но она просто настоящее орудие политики». Эти мысли Клаузевица ныне являются общепризнанными, а потому считаем излишним это доказывать. Для нас сейчас интереснее осветить мысль, что война также есть «надстройка» экономики, как и «политика». Хотя война в этом освещении не всюду еще признается, но происхождение ее от «политики» твердо усвоено во всех странах, в особенности после первой мировой встряски.

Глубокий пацифист Нидти заявляет: «Война и сражение суть две разные вещи. Сражение-факт исключительно военного характера; война же – главным образом политический акт. Война не решается одними военными действиями».

Еще задолго до мировой войны военный писатель Пузыревский свидетельствовал, что «война не ведется для доказательства знания отвлеченных академических истин) а ради известных политических целей».

С Марксом «политика» из самодовлеющей области жизни человечества превратилась в «надстройку» экономики, а за ней последовала и война. Говорить о влиянии политики на войну и забывать при этом данную ступень развития производительных сил-нельзя. «Период чисто политической демократии кончается и его сменяет таковой социальный» писал Жорес в своей «Новой армии».

Ленин определял, что «война не случайность, не «грех», как думают христианские попы (проповедующие патриотизм, гуманность и мир не хуже оппортунистов), а неизбежная ступень капитализма, столь же знакомая форма капиталистической жизни, как и мир».

Признавая «политику» надстройкой экономики, Ленин говорил: «война есть не только продолжение политики, она есть суммирование политики».

Не останавливаясь дальше над доказательством этого, мы вернемся к внутренней политике.

Признавая, что таковая должна быть «поверенным» всех граждан, «внутренние» интересы которых уравнены, философ войны Клаузевиц приходил к выводу, что характер войны определяется политикой, разумея под таковой внешнюю. «Весь план войны непосредственно вытекает из политического бытия обоих воюющих государств и из их отношении к другим державам», – писал он.

Этим принципом и руководствовались до мировой войны при определении се характера в эпоху «органическую», как можно ее определить. В это время в Европе еще лишь накапливались силы для тех «критических» дней, кои не миновали и ныне.

После франко-прусской войны 1870-71 г.г. и Парижской Коммуны наступил «политический застой», завершивший эпоху образования европейских национальных государств. Однако, при наружном спокойствии, в капиталистическом обществе накапливался антагонизм, с одной стороны, а с другой, росли силы социального движения. Правящие классы европейских государств стремились сгладить образовывавшиеся трещины как в международных, так и внутренних отношениях. Революция 1905 года в России и русско-японская война всколыхнули не только государства Европы, но и всего мира. Всюду на Западе Европы социальное движение усилилось, но до открытой схватки с правительством, как это было в РОССИИ, оно не дошло. Революция 1905 года в России была задушена, найдя все же отклик на Востоке – в Турции, Персии и Китае.

Мировая война усилила революционное движение и перевела нас из периода «политического застоя» в эпоху «критических дней».

Мы уже отметили, что во времена «политического застоя» война получала свой характер в зависимости от внешней политики, как о том и писал Клаузевиц, сводя внутреннюю политику борющихся государств именно к состоянию «застоя».

В наши дни картина резко меняется. Выше отмечено, что внешняя политика нормально должна протекать из внутренних отношении, складывающихся в государстве… Всем, конечно, известно, что государства современной политической карты переживают внутри себя «критические» дни и что говорить о внутреннем их «политическом застое» не приходится.

В этих видах мы отходим от формулировки Клаузевица и всецело останавливаемся на мыслях Ленина, которые были приведены в начале настоящей главы и кои мы ныне повторяем.

Ленин учит, что «характер войны и успех ее больше всего зависит от внутреннего порядка той страны, которая в войну вступает, что войне есть отражение той внутренней политики, которую ведет данная страна (курсив наш; Б. Ш.). «Все это неизбежно отражается на войне» – заключает Ленин.

Учтя вышесказанное о характере нашей эпохи, вполне понятны выводы Ленина. Внутренняя политика как своей страны, так и противника прежде всего определит нам характер войны и покажет, насколько можно расчитывать на успех.

Для марксиста такое понимание соотношений внутренней политики и войны было всегда ясным, начиная с самого Маркса. Ныне, после пережитых бурь мировой войны, даже из уст таких людей, как Краусс, Людендорф, мы также слышим откровения о довлеющей роли внутренней политики во внешних отношениях государства и ведении войны. Поэтому, по справедливости, не можем отказать герою нашей повести Конраду в его правильных суждениях о необходимости для успеха на внешнем фронте прежде всего оздоровить внутреннюю политику Австро-Венгрии. Воспитанные в «органическую» эпоху, представители генерального штаба иных стран внутренний порядок в стране считали, как постоянную величину в ведении будущей войны, заявляя о своем «принципиальном» невмешательстве в дела внутренней политики, и связывали войну главным образом с внешними отношениями государства. Даже Конрад временами не был чужд установившейся традиции.

В нашей литературе А. Свечин в своем труде «Стратегия», указав, что «значение здоровой внутренней политики для ведения войны сознавалось уже в древности», приходит к выводу, что «значение тыла, а вместе с ним и внутренней политики в настоящее время, по сравнению с прошлым, сильно возросло; его влияние увеличилось и умножились испытываемые им во время войны напасти. Тыл теперь часто поддается первым разложению… Успех на войне ныне возможен лишь при высокой дисциплине тыла. Поддержание дисциплины в армии ложится в первую очередь, помимо сознательности солдат, на кадры армии – ее командный состав. Поддержание дисциплины тыла – дело кадров народа, органов его гражданской власти».

В другом месте А. Свечин указывает, что «внешняя политика представляет продолжение внутренней, и потому является далеко несвободной в своих комбинациях».

Полагаем, что после всего сказанного значение внутренней политики, как фактора, прежде всего определяющего характер войны, для нас станет ясным и неопровержимым.

Мы бросили обвинение генеральному штабу в его политической безграмотности, ибо, как видно было выше, уже двадцать лет спустя после начала «политического застоя» Бисмарк вел бои с развивающимся социальным движением, а в Австрии национальные конфликты нарастали с каждым днем. «Критические» дни стучались в двери до мировой войны и пора было выходить из «политического застоя», но для этого нужны были крупные шаги по внутренней политике, а не рекомендация пресловутого § 14.

Ленин учил нас, что «вопрос о том, какой класс вел войну и войну продолжает, является важным вопросом». Действительно, что же иное могла посоветовать западноевропейская буржуазия и царизм, как не § 14 с его репрессиями. И с этой точки зрения необходимо расценивать взгляды руководящих военных кругов на внутреннюю политику.

Мы просим хорошо запомнить эти слова тов. Ленина, так как они будут служить отправными в наших странствованиях по канцеляриям буржуазного генерального штаба.

Рассчитывая на «политический застой» внутри государства или обещая «реформы» во внутренней политике после «победы» на внешнем фронте, правительства государств эпохи империалистической войны оказались выбитыми из колеи, когда внутри их наступили «критические дни», когда внутренняя политика властно заявила о себе.

Началось искание новых путей, кончившееся в экономически потрясенных войной странах революционными вспышками. Считаем, что определенная политическая программа внутренней жизни государства должна быть всегда налицо, но она не может считаться твердо установленной заранее и в ходе войны неизбежно подвергнется изменению. Ленин говорил: «война есть не томно продолжение политики, она есть суммирование политики». Так непосредственно одно явление влияет на другое. Политика руководит войной, но она же черпает из нее и те новые направляющие для себя линии, по которым необходимо следовать.

Такой связи не уловили ни признанные политики мировой войны, ни «полубоги» в мундире генерального штаба, ныне лишь постепенно доходящие до выводов, сделанных Лениным.

Если представители генерального штаба на словах пытались отгораживаться от внутренней политики государства, то в вопросе об армии они считали своей первейшей и главнейшей обязанностью предъявлять к той же политике такие требования, которые бы способствовали усилению вооруженной силы страны.

Перед нами прошло несколько начальников штабов и полководцев, и все они старались создать для войны нужный инструмент, что вполне понятно без дальнейших наших пояснений.

Мы намеренно проследили взгляды на армию со времен Великой Французской Революции и до наших дней. Перед нами прошла и «солдатская» армия Наполеона, и классовая армия кадровой системы, так именуемый «вооруженный народ», и, наконец, мы слышали современные взгляды на армию.

Тот или иной тип армии существовал при определенных внутренних отношениях в государстве и затем воспитывался внутри себя.

Едва ли нужно повторять и доказывать, что «армия – отображение с общества». Мы видим, как Наполеон стремился создать нечто обособленное и потерпел крушение в своих попытках. Нами подробно была приведена критика Энгельсом прусской военной системы или, в сущности, взглядов Мольтке (старшего), и критику эту можно смело распространить на германскую армию на пороге мировой войны. Нами была показана армия Конвента, и, наконец, мы подробно останавливались на австро-венгерской системе. Все эти армии отражали собой определенную государственность, и в этом отношении начальник австрийского генерального штаба был глубоко прав, говоря, что армия Габсбургов должна являть собой сколок с лоскутной монархии, а не строиться наподобие германской.

Если даже такой консервативный в мышлении полководец, как Людендорф, заявляет, что армия и народ – синонимы, то, следовательно, на возрождение в будущем типа «солдатских» армий рассчитывать ни в коем случае нельзя.

На примере Конвента мы видели, что армия была с народом, ибо вся социально-экономическая политика Конвента шла по желанию народа.

Разбирая прусскую военную систему, Энгельс доказывал, что прусское правительство было далеко от осуществления идеи вооруженного народа, а создавало армию, послушную его внутренней политике и внешним завоеваниям. Наконец, Конрад хотел иметь также «единую» армию, которая ярко выражала бы идею габсбургской монархии. Мы слышали, как Мольтке был намерен даже в воспитательницы немецкой нации дать не кого иного, как армию, пропустить весь германский народ через казарму.

Если вспомним «слова тов. Ленина, что «вопрос о том, какой класс вел войну… является важным вопросом», то для нас станет вполне понятным стремление прославленного начальника германского генерального штаба создать армию, соответствовавшую внутренней политике Пруссии, да он и сам не скрывает этого, заявляя, что «мы не можем обойтись без армии… во внутренней политике – в целях воспитания нации», а потому в армию не должны допускаться «худшие» элементы, которых Мольтке не хотел даже воспитывать, настолько они были опасны для режима «политического застоя» в Германии, поклонником которого был «молчальник» фельдмаршал.

Герой нашей повести, – Конрад, мыслил себе несколько иначе «вооруженный народ». Сильна своей моральной сплоченностью. Это свойство армии учитывалось всегда всеми полководцами, и на «моральные» качества армии все они обращали особое внимание, думая даже армией воспитать нацию. В противоположность таким взглядам начальник австрийского генерального штаба требует, чтобы общество поставляло ему в армию уже политически воспитанных граждан. На этом главным образом обосновываются его требования к внутренней политике государства.

Поклонник «вооруженного народа» – Конрад, как увидим ниже, задавался даже мыслью о переходе в Австро-Венгрии к милиционной системе строительства вооруженных сил, как наиболее отражающей «вооруженный народ». Однако, по тем же условиям внутренней политики, преследуя интересы династии и господствующих классов монархии, начальник генерального штаба вынужден был сдать милицию в архив, продолжая оставаться на кадровой системе армии, но с возможно большим пропуском через нее военнообязанных.

Учитывая особенности государственного устройства империи, Конрад справедливо замечал, что на нее не может быть надет военный прусский мундир, а необходимо сшить таковой по мерке Австро-Венгрии. Причину этого он видел в той внутренней политике, которая больше всего довлела в государстве на берегах Дуная.

Нами отмечалось, что для Австро-Венгрии наступили «критические» дни, на протяжении которых горела и все больше разгоралась национальная вражда, а затем с каждым днем углублялось и классовое расслоение.

Этими двумя факторами определялась внутренняя политика, следовательно, и политическое настроение армии Габсбургов. Мы снова отмечаем, что за всем этим Конрад, конечно, не видел экономической базы, а усматривал лишь ее надстройку – психологию борющихся национальностей и партий.

Лечить армию, которая была больна политически, по мнению Конрада, необходимо было извне, т.е. соответствующим переломом психологии военнообязанных до поступления их в армию, а затем продолжать эту работу в самой армии. В этом видны противоположные и более правильные методы подхода к разрешению вопроса, нежели у Бонапарта или Мольтке (старшего), желавших сделать воспитательницей нации казарму.

Однако, австрийский начальник генерального штаба отнюдь не был склонен последовать за Энгельсом и не думал круто менять внутреннюю политику правящих классов, а во внешней вступал на путь завоеваний. Австрия должна остаться Австрией, с ее политикой абсолютизма, с ее захватническими планами на внешнем поле, а для этого необходима крепкая и единая армия. Наличие такой армии ставится Конрадом первейшей задачей для государства, и ради этой цели можно ввести и параграф 14, и разогнать кабинет министров, и принять самые репрессивные полицейские меры» и т. д., и т. п.

Если Конрад признавал «равноправие» отдельных национальностей как в армии, так и в государстве, то только как необходимую уступку требованиям жизни, выдвигая сейчас же предложения бороться с требованиями оппозиции отдельных национальностей по расширению прав.

Читающий эти строки знает, что социально-экономическая политика буржуазных правящих слоев монархии резко расходилась со стремлениями отдельных национальностей государства и трудящихся классов. Понятно. без дальнейших пояснений, что армия была частично не с правительством, и отражала в себе те внутренние противоречия, которые существовали в монархии.

Таким образом, мы устанавливаем: 1) современная армия не живет вне внутренней политики, 2) армии – слепок с государства, 3) политическое настроение армии требует особой над собой работы, идентичной с проводимой внутренней политикой в государстве; 4) не армия воспитательница общества, а, наоборот – общество воспитывает армию.

Австро-венгерская армия является интересной попыткой разрешения рукой буржуазии принципа самоопределения национальностей. Если вспомним все рассуждения Конрада по этому вопросу, то увидим тот же путь противоречий, которым он вообще следовал, трактуя одновременно об «единстве» армии и «равноправии» национальностей в государстве и в армии. Истинного равноправия ни в стране, ни в системе вооруженных сил начальник австрийского генерального штаба не хотел. Нельзя, конечно, отрицать справедливости его доводов о необходимости единого «служебного языка», который должен приниматься национальностями в крупных войсковых очертаниях, а не проникать до наименьших соединений, сведя почти на нет значение «родного» языка. Затем чуждый национальной части командный состав, на чем настаивал Конрад, не будет способствовать соответствующему ее политическому настроению, так как всегда может допустить ошибки в отношении чутко настроенной национальности. При всем сказанном главный залог успеха в образовании национальных частей лежит прежде всею, конечно, в отвечающей самоопределению национальностей внутренней политике, проводимой в государстве. Политика Габсбургов была далека от этого и настолько к началу мировой войны безнадежна, что известный Чернин выражал сомнение, можно ли было вообще говорить о выздоровлении «больного человека», каким была Австро-Венгрия. Она уже давно вышла из «политического застоя» внутри себя, и не «старомодными» методами буржуазия могла спасти это разваливающееся государство, а с ним и армию. Переход в «небытие» как первого, так и второй был предопределен уже до мировой войны, и старания начальника генерального штаба задержать этот процесс можно было заранее считать бесплодными.

С середины XIX века в истории Европы социальное движение выступает выпукло на арене общественных отношений. Мы слышали, как Мольтке (старший) пугал ужасами Парижской Коммуны и рекомендовал спасать армию от «худших» элементов. Развивающееся с каждым годом социальное движение вносило беспокойство в умы буржуазных политиков и начальников генеральных штабов, видевших, что движение захватывает и армию. 1905 год в России показал на примере, что вооруженная сила не является уже столь надежным орудием в руках буржуазии, как это было ранее. Поэтому начальник австро-венгерского генерального штаба неустанно твердит об опасностях революционной пропаганды, разлагающей армию. В социальном движении Конрад видел лишь силу, лишающую армию Габсбургов се военных доблестей. Трудно, конечно, от начальника генерального штаба, представлявшего собою господствующий класс, требовать иного мышления. Для него непонятно было, что «рабочий социализм таит в себе громадный запас моральных сил», как это предрекал Жорес в своей «Новой армии». По мнению Конрада, социализм, как раз наоборот, разрушал моральные устои армии. Нам, пережившим героическую эпоху Красной армии во время ее революционной борьбы, незачем, конечно, доказывать и развивать мысли Жореса, они ясны и без доказательств.

Одним из средств борьбы как со стороны капиталистических правительств, так и оппозиционно настроенных к ним национальностей и различных партий служила пресса. Это могучее орудие во внутренней политике широко использовывалось обеими сторонами, и мы слышали, как Конрад рекомендовал его правительству Франца-Иосифа.

Оппозиционная печать старалась всеми мерами вскрыть язвы государственного режима, а затем его органов, к числу которых относилась и армия. Со стороны правительственных кругов такое направление печати встречало резкий отпор как в цензуре, так и в соответствующих органах печати. Думается, что не следует дальше развивать этот вопрос, ибо он ясен и без нас.

Мы отметим лишь одно общее явление для всех генеральных штабов – это наличие в их руках общегражданской печати со специальной задачей соответствующего направления общественной мысли о необходимости вооружения, открытая проповедь милитаризма. Одним словом, «мозг армии» пытался и этим путем оказывать влияние на внутреннюю политику, в то же время цинично заявляя о своем «принципиальном» невмешательстве в жизнь страны. Мы еще вернемся к этому вопросу, а здесь отметим, что не всюду линии мышления и поведения генерального штаба во внутренней политике государства совпадали с таковыми у правительства последнего. Отсюда мы слышим обвинения генерального штаба в вырождении в «касту», в образовании особой «военной партии». Герой нашей повести – Конрад, протестует против таких нападок на австро-венгерский генеральный штаб, и в частности на него лично, однако, слава лидера «военной партии» упорно держалась за границей за начальником генерального штаба Дунайской империи и, пожалуй, но без оснований.

Мы останавливались до сих пор на явлениях общественной жизни Австро-Венгрии, направление которых, в желаниях буржуазного класса должно было составить обязанность всех политических его деятелей. Но, кроме этого, в самой армии должна вестись работа по противодействию тем влияниям, кои подрывали власть буржуазных классов.

Такая работа заключалась: 1) в политической работе в армии; 2) в особых мерах по подбору командного состава армии, 3) во внедрении в армию воинской дисциплины; 4) в соответствующем дислоцировании армии.

Политическая работа велась, собственно говоря, всегда в каждой армии. Мы видели ее в армиях Конвента, она же проводилась в армии Наполеона в смысле вытравливания из солдата всякого интереса к внутренней жизни страны. Под «воспитанием» в «послушании» не только солдатской массы, но через нее и всей нации Мольтке (старший) фактически старался провести известную политическую программу, что оставалось принципом в прусской армии до порога мировой войны и, наконец, Конрад требовал этой работы не только в армии, но и во всем государстве в духе «единства» последнего.

Нет слов, что в «органическую» эпоху эта политическая работа была более легкой, но с приближением «критических» дней вопрос о надлежащем руководстве его становился все острее и острее.

В «солдатской» армии Наполеона и заступившей ее армии «псевдовооруженного народа» внутренняя политика находила себе отражение или в культе солдатских добродетелей, или же в «послушании» господствующему буржуазному классу, в каких направлениях и велась политическая работа.

Проводником последней должен был быть никто иной, как командный состав, принадлежавший целиком или к плеяде «героев», или же к господствующему классу. Связанный классовыми интересами с проводимой правительством программой внутренней политики в стране, командный состав безоговорочно внедрял ее в армию.

В революционную эпоху Конвент не обладал таким командным составом, и возложение на него политической работы в армии могло повести лишь к отрыву армии от революции и прямой угрозе последней. Проводя определенную социально-экономическую политику, передовая партия революции-якобинцы, стремилась к спайке армии с пародом и постепенную работу в армии вела через особые органы.

Критические дни для Австро-Венгрии наступили ранее, чем для Германии, и в толще армии они отражались как в зеркале. Командный состав армии Габсбургов терял свой авторитет в толковании солдатской массе событий внутренней политики, ибо таковая шла далеко не в интересах отдельных национальностей страны. Да и сам командный состав оказался втянутым в борьбу, близко принимая к сердцу интересы той национальности или того трудящегося класса, из недр которых он вышел. Опираться на такой командный состав в политической работе в армии Конрад не признавал возможным и требовал: 1) его смешения, дабы уничтожить ультранационалистические тенденции в отдельных частях, 2) классового подбора и 3) повышения моральных качеств.

Таким образом, представители правительства Габсбургов уже не могли оставить в руках своего командного состава дело политического воспитании армии, и начальник генерального штаба искал выхода не только в вышеуказанных мерах, но в политической работе вне армии, считая это более важным. Он, может быть, инстинктивно сознавал, что проводить особую политическую пропаганду в армии от таковой же во всей стране нельзя. Отчаявшись в советах выправить внутреннее состояние монархии, Конрад оказывался готовым даже завязать войну на внешнем фронте, лишь бы спасти династию, «единое» государство и свое любимое детище – армию.

Осуществление идеи «вооруженного народа» возможно лишь при внутренней политике, опирающейся на трудящиеся массы. Последние являются воспитателем своих вооруженных кадров, а не наоборот. Иными словами, та задача, которую пытался разрешить буржуазный генеральный штаб, должна быть решена от обратного.

Принципиально нужно признать, что командный состав армии является проводником внутренней политики в армии. Однако, в этом нельзя придерживаться неуклонно голого принципа. Прежде всего, должна быть гарантии единства политической работы в армии и в стране. В направлениях политической работы в армиях Конвента мы видели один путь, который требовался обстановкой, но который не исключал работы командного состава, а лишь направлял ее. В армиях «солдатских» и «буржуазных» перед нами прошел путь «воспитания» нации через армию при помощи командного состава, и мы видели, что в Австро-Венгрии, с приближением «критических дней», этот путь казался негодным начальнику генерального штаба.

Автор настоящего труда не намерен ставить читающего в положение богатыря на перекрестие дорог, раздумывающего о выборе пути к истине. Мы предлагаем крепко держаться принципа единой политики а армии и в стране, тесной связи между последними, для чего считаем необходимым наличие особою органа, проводящего это единение, рука об руку с которым должен работать командный состав армии.

Что для такой деятельности командного состава необходимы соответствующая его политическая подготовка, его моральный авторитет, основанный не только на «беспрекословном», но и на сознательном «послушании», об этом говорить много не придется, ибо ясно и без нас. «Людям, требующим себе полной политической и социальной свободы, нельзя навязывать послушание, дисциплину и даже патриотизм в их устарелых формах» – справедливо говорит Жорес. От командного состава современной армии требуются иные методы завоевания авторитета, чем в старых буржуазных армиях, генеральные штабы которых боялись отойти от традиционно установленных средств и искали выхода в строгости и безоговорочной дисциплине. Видя, что нападки имеют за собой основания и стремясь поддержать падавший авторитет командного состава, генеральный штаб пытался охранить его извне от нападок общества и прессы. Учитывая это, им вносились предложения соответствующего политического и морального подбора командного состава, но коренное излечение лежало не в этом.

По понятным причинам, мы не можем подробно останавливаться на вопросе дисциплины, так как это расширило бы рамки нашего труда. Нет сомнения, что укрепление дисциплины необходимо во всякой армии, но только в наши дни должны быть и соответствующие к этому методы.

Раньше высказывалось, что вопрос дислоцирования армии также тесно связан с внутренней политикой, и отмечалось, что ее требования сталкиваются с чисто военными требованиями быстрой боевой готовности армии. В сущности, такой вопрос остро дает себя чувствовать там, где, по мнению Мольтке, в наличии в населении «худшие» элементы, которых нельзя вооружать, где армия оторвана от страны и предназначена для защиты политики буржуазных слоев населения. В здоровом же государственном организме и здоровой, вследствие этого, армии должны превалировать интересы боевой готовности вооруженных сил, а не их ослабление. Только в таких странах возможно исчерпывающее осуществление идеи «вооруженного народа».

Нам вправе бросить упрек в том, что, увлекшись рассуждениями о значении внутренней политики, мы уклонились от прямой задачи освещения в ней роли генерального штаба. Да не подумают читающие эти страницы, что литературные лавры Людендорф, Краусса и т. п. модернизованных остатков прошлого не дают нам спать. Нет… Мы не охвачены чувством зависти, но считали необходимым установить определенный взгляд на внутреннюю политику и войну, дабы легче разобраться в деяниях генерального штаба в этой области жизни.

Все сказанное выше говорит о том, что внутренние отношения государства накладывают печать на его внешнюю политику и на военную деятельность или, иными словами, в последней отражается, как в зеркале, внутренняя политика страны.

Таким образом, если внутренние отношения государства, проистекающие в свою очередь из экономической его структуры, так широко распространяют свое влияние в иные области деятельности страны, то едва ли допустимо отмежевание от них генерального штаба, того вещества, которое называется и общежитии «мозгом армии».

Если ныне можно считать твердо установленным, что «армия – слепок с общества», что «война – политический акт», а не одно военное действие, то излишне доказывать истину, что войну ведет государство в целом, а не одни его вооруженные силы, брошенные на фронт.

На приведенных выше примерах мы наблюдали и иное, когда, наоборот, вооруженные силы предназначались для побед на внешних фронтах, а тыл жил своей собственной жизнью. Но на этих же примерах мы видели как такое разделение усилий государства вело к поражениям, когда внутренние отношения выходили из рамок «политического застоя».

Если к концу XVIII века кабинетные войны отходили в область истории, и военные деятели средины XIX века возвещали нам о власти народа в делах войны и мира, то нельзя не отметить, что «народ» в их понимании отождествлялся сильным правительством, представленным обычно династией, проводившим волю господствующих буржуазных классов в стране. Одним словом, снова воевало не государство, а господствующие классы с их правительственной надстройкой.

Ныне опять слышим речи о «вооруженном народе», «вооруженной нации», «национальных армиях», о «стратегии государства» и т. п. определениях, столь же старых, как и вселенная.

Из них явствует одно, что нельзя замкнуть войну в рамки одной стратегии – достояния военных людей, ибо война есть определенный вид общественных отношений, а не одна борьба с оружием в руках на истребление себе подобных.

Между тем, уже в XIX веке начальники генеральных штабов заявляли о невмешательстве во внутреннюю политику, предоставляя бразды правления в этой области гражданской власти. Однако, в вопросах, касающихся непосредственно армии, «мозг» ее стремился распространить свое влияние и на внутренние отношения в государстве. Так как армия являлась тем «маховым колесом», без которого могла остановиться вся государственная машина, то влияние генерального штаба на внутреннюю политику заходило гораздо дальше, чем о том заявляли его представители.

Действительно, генеральный штаб не останавливался перед рекомендацией верховной власти не только таких мероприятий, которые в корне затрагивали конституцию государства, но и тех, кои должны были сказываться на подборе правительственных кабинетов и на установлении определенного режима в стране, который бы соответствовал взглядам генерального штаба.

Под лозунгом спасения армии от вредных влияний внутренних отношений, с желанием казармой воспитать нацию, «полубоги» генеральных штабов вели интриги против тех лиц, в дела которых они «принципиально» не хотели вмешиваться. Выше мы объяснили такое, на словах, «принципиальное» отмежевание от внутренней политики генерального штаба тем, что генеральный штаб, будучи по закону устраненным от внутренних дел страны, фактически оказывался в них сильно заинтересованным.

Когда внутренняя политика государства направлялась путями, не совпадавшими с начертанными генеральным штабом, в недрах последнего опозиционный дух креп все более и более, приводя генеральный штаб к активной кампании в прессе, к обработке в желательном направлении «общественного мнения», не говоря уже о тех закулисных интригах, кои были свойственны «черному духовенству» армий различных стран.

Нам не хочется приводить доказательства сказанному, они изложены в настоящей и предыдущей главах, если читающий наш труд вспомнит только фигуры Мольтке (старшего), Вальдерзее, Каприви, Конрада, самого Людендорфа и иных деятелей генеральных штабов Германии и Австро-Венгрии, а равно и «бревете» французского генерального штаба, стремившихся отправить свое правительство… в колонии.

Читатель слышал также упования Людендорфа на особого вождя народа (по-видимому, в мундире генерального штаба); он, конечно, вспомнит, что старик Бернгарди откровенно советует подобному вождю применить даже силу против масс, в виду несознательности последних.

Одним словом, и ныне, после поражений мировой войны, генеральный штаб отнюдь не хочет выпускать из своих рук внутренней политики, как не оставлял эту область жизни страны и ранее без своего влияния, лицемерно заявляя о своем нежелании вторгаться в нее.

Ход современной истории в Германии служит подтверждением сказанному, когда, во имя «спасения армии», оставленный без мундира генеральный штаб накладывает властную руку на внутренние отношения страны, действуя в духе поучений Мольтке (старшего). Да и в одной ли Германии такую позицию занимает генеральный штаб?! Она тождественна в остальных странах Западной Европы.

Если «воюет все государство в целом», как это признано всюду, то едва ли можно оправдывать наблюдавшееся ранее и ныне вторжение генерального штаба в область внутренней политики.

Мы отдали должное Конраду в его справедливых рассуждениях о том, что в конечном счете не армия выигрывает победы или терпит на войне. поражение, а сам народ и с ним весь государственный аппарат, в руках которого ныне находится руководство войной.

В предыдущих главах показано, как полководец, единый и полновластный распорядитель во время войны в былые времена, в наши дни подвергся расчленению и превратился в коллектив.

Тяжелым и кровавым опытом империалистической войны государства Европы дошли до этой истины, воздав должное наравне с героями на фронте и героям труда в тылу, беззаветно отдавшим свой пот и руки для достижения победы.

Сказанное выше о внутренней политике и ее влиянии на внешние отношения государства и войну с достаточной убедительностью, по нашему мнению, позволит положить предел власти генерального штаба, тем более, что это сделано ныне уже и без нас.

Во всех почти государствах существуют в мирное время или будут созданы с началом войны национальные советы обороны, которые и берут в свои руки управление войной в целом, следовательно, и соответствующее направление внутренней политики государства.

Правда, мы отмечали, что генеральный штаб пытался, обратившись в сверхгенеральный, опять взять полностью в свои руки дело обороны государства, но так или иначе нужно считать, что прежняя его позиция поколеблена.

Нам скажут, что, таким образом, заявления старого генерального штаба о невмешательстве в дела внутренней политики были правильны, раз автор сам исключает его работу в этой области жизни государства. Мы далеки не только от резкого отмежевания генерального штаба от внутренних отношений государства, а, наоборот, ставим необходимым условием, чтобы генеральный штаб, как орган военною управления, был всегда в курсе внутренней политики и учитывал ее при всех предположениях.

При таком разрешении вопроса мы сохраняем признанный ныне принцип управления войной государством, оберегаем его от вторжения генерального штаба, приближаем армию мирного времени к тем трудящимся массам государства, которые должны фактически во время войны вынести всю ее тяжесть, отдать для достижения победы и труд, и жизнь, наконец, мы подойдем к тому, и чему стремился и Конрад, – это к полному осуществлению идеи «вооруженного народа».

Едва ли нужно повторять, что последний сам воспитывает свои кадры мирного времени, сам политически их подготовляет, получая от них в то же время техническое обучение военному делу.

Выше было сказано, что руководство политической работой в армии должно быть передано в руки особою органа, а не составлять прерогативы генерального штаба. Трудно последнему отказаться от такого могущественного влияния, и ныне в буржуазных государствах этот орган военного управления пытается по-прежнему оказаться в роли воспитательницы нации, что рекомендовалось еще Мольтке (старшим). В современных генеральных штабах можно найти специальные отделы и отделения, на обязанности которых лежит руководство политической работой в армии. Правда, эти отделы и отделения слабы в своем составе, но само наличие их указывает на то, что генеральный штаб не склонен отречься от захваченных им прав в этой области.

Аналогичное можно сказать в отношении влияния генерального штаба на прессу. Мы ни отвергаем его обязанности следить за сохранением военной тайны и оказывать в этом давление на печать. Но в то же время далеки от собственной агитации генерального штаба, от признания за ним права давать «нужную ориентировку» прессе, от наличия у генерального штаба особого печатного органа, отражающего его точку зрения на внутреннюю и внешнюю политику страны. В этом отношении печать получает директивные указания от правительственных органов наравне с генеральным штабом, а отнюдь не от него. Дабы быть ясно понятым, мы считаем долгом пояснить, что изложенное касается общей прессы, но не специально военной, трактующей чисто военные, технические вопросы. Здесь мы не намерены надевать узду на генеральный штаб, а, наоборот, находим необходимым его централизующее военную мысль влияние.

Генеральный штаб должен занять соответствующее место в управлении осиной и в подготовке к ней, памятуя, что война есть общеисторическое явление, что она не решается одними сражениями, что, по словам Ленина, «война наших дней есть народная война» и что руководить ею может только государственная класть, а не узкоспециальный военный орган.

Самодовлеющая роль, которую занимал генеральный штаб в подготовке к мировой войне и которую пытался сохранить – оказалась настолько дурно сыгранной, что уже в ходе самой войны были приняты меры к сокращению власти «полубогов» и решительного перехода ее в руки высших государственных органов.

Современная наша литература по учению о войне, признавая безапелляционно важное значение внутренней политики в подготовке и ведении войны, правда, не доходит еще до такой ясной и решительной формулировки, которую дал Ленин, указав, что характер войны определяется внутренней политикой, или подходит к ней осторожно. Так, П. П. Лебедев в своей брошюре «Государственная оборона» говорит: «влияние на войну внутреннего состояния народов так велико, что оно может предопределить характер войны. Оно может обратить ее в обычный для недавнего прошлого вид империалистической и национальной войны, и в чисто внутреннюю революционную борьбу». Указывая далее, что «внутреннее состояние государства не может быть поставлено в подчиненное, служебное положение ни по отношению никакой другой стороны жизни народа и, в частности, задачам ее обороны», Лебедев приходит к выводу: «обратно, оно само должно быть руководящим началом для всего остального. Кто не осознает этого, тот будет наказан бесплодием в своих начинаниях, какие бы титанические усилия в них не вкладывались. Ярким примером к этому может послужить германское верховное командование в последнюю воину». Перечисляя задачи внутренней политики в деле обороны страны, в число которых «входит установление самого характера предстоящей борьбы в зависимости от этого (внутреннего; Б. Ш.) состояния», Лебедев находит, что «эти важнейшие задачи, естественно, найдут наиболее полное и обоснованное решение в том случае, если руководство им будет объединено в том же органе, ведающим подготовкой к обороне, в котором сосредоточиваются все другие стороны этого многогранного дела». Таким органом П. П. Лебедев мыслит совет обороны- государственный орган, а отнюдь не генеральный штаб.

Выше нами приводилось мнение А. Свечина о значении внутренней политики и крепкого тыла, «поддержание дисциплины которого-дело кадров народа, органов его гражданской власти». «Будущие войны, – пишет А. Свечин, – будут происходить, несомненно, в атмосфере очень острой классовой борьбы, которая создаст во всех принимающих в борьбе государствах более иди менее сильные пораженческие группировки. Значение внутренней политики отсюда вырастает в очень большой степени».

Не соглашаясь с П. П. Лебедевым в его структуре гражданского аппарата для войны: совет труда и обороны, секретариат обороны союза в делом, мобилизационный комитет и так далее, А. Свечин пишет: «нужно не подобие парламента ведомств, отражающих все центробежные стремления, каким намечается мобилизационный комитет, а генеральный штаб» (курсив наш; Б. Ш.).

Если вспомним, что А. Свечии на генеральный штаб возлагает: «согласование, гармонизирование подготовки, столь емкой, столь разнообразной, направляющейся по стольким отдельным линиям», что генеральный штаб агенты одного целого высшего командования, то мы, по-видимому, не ошибемся в понимании А. Свечина, как снова передающего направление внутренней политики в руки генерального штаба. Между тем, по его же словам, «поддержание дисциплины тыла – дело кадров народа, органов его гражданской власти». Боимся, что мы не так поняли автора «Стратегии» и думаем, что он все же далек от того «принципиального невмешательства» во внутреннюю политику, какое проводил генеральный штаб перед мировой войной.

Мы скорее склоняемся к трактовке вопроса П. П. Лебедевым, но с более решительной постановкой его определения характера будущей войны. Без «парламента ведомств» не обойтись ныне и, во всяком случае, ни генеральный штаб», ни «доверенные агенты» не смогут его заменить и быть цементом всей подготовки страны к обороне. Цементирование ее может и должно быть производимо высшим советом государственной обороны и никаким иным органом.

Выше мы развертывали перед читателем попытки генерального штаба связать внутреннюю политику в целях обороны страны и показали, что из этого выходило.

Мы также слышали современные истины Людендорфа, Краусса и других модернизованных генералов о громадном влиянии внутренней политики и экономики на войну. Все ныне изрекают «поражающие ум» истины, между тем, коллективный труд «Будущая война», вышедший в 1898 году под вывеской Блиоха, предостерегал, что «будущая война, по всем вероятиям, прекратится не вследствие того, что большее или меньшее число крупных побед над армиями будет одержано одной из сторон, но по причине разложения военного аппарата, вследствие именно влияний экономических и социалистических».

Но для того, чтобы дойти до таких выводов, генеральный штаб должен был бы перестать быть тем, чем он был – замкнутым и кастовым военным органом.

На такое превращение генеральный штаб был неспособен, да никто и не стремился его перевоспитывать.

Когда же государством в войне стал править «сошедший с ума кадет» из рядов образцового генерального штаба, то плоды такого правления пожинает ныне Германия с различными военными оккупациями, планами Дауэса, Локарно… и еще неизвестными грядущими проектами «восстановления» германской республики капиталистическими руками, приводящими в ужас даже «самого» Людендорфа.