Мозг рассказывает. Что делает нас людьми

Джейсон Мердок находился на лечении в стационаре реабилитационного центра в Сан-Диего. Он попал в автомобильную аварию близ мексиканской границы, перенёс серьёзную травму головы, после чего впал в полубессознательное состояние бодрствующей комы (другое название акинетический мутизм). К тому моменту, когда мой коллега, доктор Субраманиам Шрирам, обследовал его, он пробыл в этом состоянии уже почти три месяца. Из-за повреждения коры передней части поясной извилины головного мозга Джейсон не мог ходить, говорить и производить действия. Он спал и бодрствовал в обычном режиме, но был прикован к постели. В бодрствующем состоянии он выглядел внимательным и здравомыслящим (если так можно выразиться слова теряют свой смысл при описании подобных состояний). Иногда он негромко «ойкал» и отстранялся, реагируя на боль, но не всегда. Он мог двигать глазами, часто провожал взглядом людей. Однако он никого не узнавал, даже своих родителей и родных братьев и сестёр. Он не мог говорить и понимать речь, так же как и не мог сколько-нибудь осмысленно взаимодействовать с людьми.

Но если его отец, мистер Мердок, звонил ему по телефону из соседней комнаты, Джейсон вдруг становился оживлённым и словоохотливым, узнавал отца и активно участвовал в беседе. Так продолжалось до тех пор, пока мистер Мердок не входил к нему в комнату. Тогда Джейсон снова впадал в полубессознательное состояние «зомби». Набор симптомов, которые мы видим у Джейсона, называется телефонным синдромом. Его можно было заставить переключаться между этими двумя состояниями, достаточно было отцу находиться рядом с ним или уйти в соседнюю комнату.

Представьте себе как будто внутри одного тела находятся два Джейсона: «телефонный» Джейсон, оживлённый и здравомыслящий, и Джейсон лично, почти бессознательный «зомби». Как такое возможно? Объяснение кроется в том, как авария повлияла на пути распространения зрительных и слуховых сигналов в мозге Джейсона. Удивительно, до какой степени обособленно распространяется каждый сигнал зрительный или слуховой на всем протяжении его пути вплоть до критически важной передней части поясной извилины. Этот тканевый воротник², как мы увидим, место, где отчасти зарождается наше ощущение свободной воли.

Сильное повреждение передней части поясной извилины приводит к яркой картине акинетического мутизма. В отличие от Джейсона пациент, постоянно пребывающий в сумеречном состоянии, не контактирует ни с кем ни при каких обстоятельствах. Если повреждение не столь серьёзное — например, если путь распространения зрительного сигнала к поясной извилине повреждён, в то время как слуховой путь не затронут, результатом является телефонный синдром Джейсон «включается», говоря по телефону, и снова впадает в акинетический мутизм, если отец входит в его комнату. Джейсон перестал быть личностью, если только он не говорит по телефону.

Я не случайно делаю это различие. Хотя зрительно-моторная система Джейсона может автоматически замечать и отслеживать предметы в пространстве, он не может распознавать или осознавать значение того, что видит. Только в телефонном разговоре с отцом Джейсон способен формировать полноценные осмысленные метапредставления, необходимые не только для сохранения человеческой уникальности как вида, но и для проявления человеком индивидуальной уникальности и ощущения своего «я».

Почему Джейсон является личностью, только когда говорит по телефону, но не при каких иных условиях? Ещё на очень ранней стадии эволюции мозг развил способность создавать чувственные представления первого порядка об окружающих объектах. Такие представления могут вызывать лишь весьма ограниченное число реакций. Например, мозг крысы создаёт только представление первого порядка о кошке как о пушистом движущемся предмете, которого нужно рефлекторно избегать. Однако мозг человека продвинулся далее по пути эволюции: возник «второй мозг», точнее, набор связей между нервными клетками, который в некотором смысле «паразитировал» на «первом». Этот «второй мозг» создаёт метапредставления (представления о представлениях более высокий уровень абстракции), перерабатывая информацию, полученную от «первого мозга», в более управляемые порции, на которых может быть построен более широкий спектр более сложных реакций, включая языковое мышление и мышление символами. Вот почему, вместо простого «пушистого врага», как у крысы, кошка является для нас млекопитающим, хищником, домашним животным, врагом собак и крыс, мяукающим существом с ушами, усами и длинным хвостом, она даже напоминает нам о Халли Берри в костюме из латекса. Слово «кошка» символизирует для нас целое облако ассоциаций. Короче говоря, «второй мозг» наделяет объект смысловым значением, создавая метапредставление, которое позволяет нам осознавать понятие «кошка» не так, как это делает крыса.

Метапредставления также являются необходимой предпосылкой существования наших ценностей, убеждений и приоритетов. Например, представление первого уровня о чем-то отвратительном это интуитивная реакция избегания, в то время как метапредставление включает, помимо прочего, социальную неприязнь, которую мы испытываем к чему-либо аморальному или нарушающему этикет. Мы можем манипулировать метапредставлениями высшего уровня, и это присуще только людям. Они связаны с нашим ощущением «я», позволяют нам осмыслять окружающий мир как материальный, так и социальный и самоопределяться по отношению к нему. Например, я могу сказать «Я нахожу её отношение к чистке кошачьего туалета отвратительным».

В «зрительном» Джейсоне личность, по существу, умерла, потому что подорвана его способность составлять метапредставления о том, что он видит. Но «слуховой» Джейсон жив, его метапредставления об отце, о нем самом и об их совместной жизни остались в основном невредимы, если активируются слуховыми каналами мозга. Удивительный факт: «слуховой» Джейсон временно отключается, когда его отец появляется, чтобы поговорить с сыном. Возможно, изза того, что человеческий мозг придаёт особое значение обработке зрительной информации, то есть «зрительный» Джейсон заглушает своего «слухового близнеца».

Случай Джейсона поразительная иллюстрация фрагментированного «я». Некоторые «части» Джейсона были повреждены, в то время как другие остались целы и сохранили удивительную степень функциональности. Остаётся ли Джейсон все ещё Джейсоном, если его можно разобрать на фрагменты? Мы думаем, что личность есть монолит, но из разнообразия неврологических состояний видно, что это не так. Этот вывод идёт вразрез с некоторыми наиболее укоренившимися нашими интуитивными представлениям о себе но факты есть факты. Неврология говорит нам, что личность состоит из многих компонентов, и унитарность «я» может быть лишь иллюзией.

Однажды в XXI веке науке придётся столкнуться с одной из последних великих загадок: природой личности. Этот кусок плоти в вашей черепной коробке не только рождает «объективный» отчёт об окружающем мире, но также напрямую испытывает внутренний мир богатую психическую жизнь ощущений, чувств, смыслов. Самое загадочное то, что ваш мозг обращается к самому себе для выработки вашего ощущения самосознания.

Поиск своей самости и разгадывание многочисленных её тайн занятие совсем не новое. Эта область исследований традиционно сохранялась за философами, и, говоря по правде, в целом они не далеко продвинулись (хотя усилий за две тысячи лет было приложено немало). Тем не менее философия оказалась крайне полезной для поддержания семантической и терминологической ясности. Например, мы часто употребляем слово «сознание» для обозначения двух различных понятий. Первое квалиа, моментальные эмпирические качества ощущений, такие как острота карри или краснота, а второе «я», которое испытывает эти ощущения. Квалиа, или ощущения, одинаково волнуют философов и учёных, потому что, даже хотя они явно ощутимы и, кажется, находятся в самом ядре психического опыта, физические и численные теории о функциях мозга совершенно не объясняют того, как они могли появиться и почему они существуют.

Проиллюстрирую эту проблему при помощи мысленного эксперимента. Вообразите себе интеллектуально одарённого, но не различающего цветов учёного-марсианина, который решил узнать, что люди имеют в виду, когда говорят о цветах. С помощью своей технологии уровня Star-Trek он изучает ваш мозг и выясняет до мельчайших деталей, что происходит, когда вы переживаете психический опыт, связанный с восприятием красного цвета. В конце своего исследования он может объяснить каждое физико-химическое и нейровычислительное событие, которое происходит, когда вы видите красный, думаете о красном или говорите «красный». Теперь спросите себя: охватывают ли эти объяснения все, что относится к способности видеть и думать о красном цвете? Может ли не различающий цветов марсианин теперь быть уверен, что понимает ваш инопланетный способ различения цвета, хотя его мозг не приспособлен для ответа на эти конкретные длины волн электромагнитного излучения? Большинство ответит, что нет. Большинство сказали бы, что, как бы детально и точно ни было это объективное извне описание восприятия цвета, в сердцевине этого описания будет зияющая пропасть, потому что в нем отсутствует сама сущность переживания непосредственного восприятия красного (квалиа красного). В самом деле, нет иного способа передать кому-либо невыразимые качества красного цвета, кроме как подключить ваш мозг непосредственно к мозгу этого человека.

Возможно, учёные когда-нибудь и наткнутся на неожиданный метод или модель эмпирического и рационального обращения с сущностным содержанием ощущений, но такие успехи настолько же далеки от наших сегодняшних возможностей, как далека была молекулярная генетика от жителей Средних веков. Если только где-нибудь не притаился потенциальный Эйнштейн в неврологии.

Я предположил, что «квалиа» и «я» не одно и то же. Однако невозможно понять первое, не понимая второго. Понятие квалиа без я-опыта, без интроспекции над этими ощущениями, является оксюмороном. Того же хода мыслей придерживался и Фрейд, когда утверждал, что невозможно приравнять «я» к осознанию. Наша психическая жизнь, говорил он, управляется подсознанием, бурлящим котлом воспоминаний, ассоциаций, рефлексов, мотивов и побуждений. Наша «сознательная жизнь» это доскональная, факт за фактом, рационализация поступков, которые мы в действительности совершили совсем по иным причинам. Так как технологии тогда не позволяли проводить исследования мозга, Фрейду недоставало способов вывести свои идеи за пределы кушетки, и поэтому его теории оказались заперты в тихой гавани между настоящей наукой и бесконечной риторикой.

Мог ли Фрейд быть прав? Может ли большая часть нашей личности быть бессознательной, неконтролируемой и непознаваемой?⁴ Несмотря на нынешнюю, мягко говоря, непопулярность Фрейда, современная неврология обнаружила, что он был прав, утверждая, что лишь ограниченная часть нашего мозга принадлежит сознанию. Сознающее «я» не что-то типа «ядра» или особой квинтэссенции, которая восседает на специальном троне в центре нервного лабиринта, но также это и не свойство всего мозга. Напротив, похоже, что личность возникает из относительно маленькой группы областей мозга, которые связаны в удивительно мощную сеть. Определить эти участки очень важно, поскольку это поможет сузить поиск. В конце концов, мы знаем наверняка, что печень и селезёнка не имеют сознания, им обладает только мозг. Мы просто делаем шаг далее и утверждаем, что лишь некоторые части мозга обладают сознанием. Выяснить, какие именно части и что именно делают первый шаг к пониманию сознания.

Феномен зрительной слепоты особенно чётко показывает, что теория Фрейда о бессознательном может содержать зерно истины. Как вы помните, во второй главе был приведён случай зрительной слепоты, когда у больной была повреждена зона VI зрительной коры головного мозга, в результате чего она полностью ослепла. Она не испытывала никаких квалиа, связанных со зрением. Когда направляли луч света на стену перед ней, она уверенно утверждала, что ничего не видит. Однако когда её просили дотронуться до освещённого участка, она делала это со сверхъестественной точностью, хотя ей самой казалось, что она просто угадывает. Пациентка была в состоянии это сделать, так как старый путь между её сетчаткой и теменной долей головного мозга не был повреждён. Вот почему она могла прикоснуться к пятну света, хотя и не видела его. В самом деле, такие пациенты зачастую могут угадывать даже цвет и направление линии (вертикальное или горизонтальное), используя этот путь, хотя полагают, что они не могут осознать этого.

Поразительно. Получается, что ассоциирована с сознанием и связана с нашим ощущением «я» лишь та информация, которая проходит через зрительную кору. Другой же параллельный путь может функционировать, выполняя сложные вычисления, необходимые для того, чтобы рука точно находила пятно (или даже чтобы правильно отгадать цвет), причём сознание в этом процессе вообще не участвует. Почему? Оба этих пути передачи зрительной информации образованы идентичными нейронами и, на первый взгляд, выполняют одинаково сложные вычисления, но тем не менее только новый путь проливает свет сознания на зрительную информацию. Что же такого особенного в этих цепях, что они «требуют» или «порождают» сознание? Другими словами, почему не все аспекты зрения или поведения, руководимого зрением, сходные со зрительной слепотой, могут реализоваться столь же умело и аккуратно, но без осознания и переживания непосредственного восприятия? Может ли ответ на этот вопрос дать нам ключ к разрешению загадки сознания?

Пример зрительной слепоты примечателен не только тем, что поддерживает идею неосознаваемого умственного действия (или нескольких неосознаваемых умственных действий), он также показывает, как нейробиология может систематизировать свидетельства о глубинной мозговой деятельности, чтобы пробиться через залежи нерешённых вопросов о «я», которые преследуют философов и учёных на протяжении тысячелетий. Изучая пациентов с нарушениями представлений о себе и наблюдая сбои в работе определённых долеймозга, мы можем лучше понять, как рождается ощущение «я» в нормальном человеческом мозге. Каждое расстройство становится окном в специфические аспекты «я».

Для начала давайте определим эти аспекты «я», или, по крайней мере, наши интуитивные представления о них.

1. Целостность. Несмотря на богатое многообразие чувственных переживаний, которые обрушиваются на нас ежесекундно, мы ощущаем себя единой личностью. Более того, все наши разнообразные (и порой противоречивые) цели, воспоминания, эмоции, действия, убеждения и знания как будто бы согласуются между собой таким образом, что образуют единую личность.

2. Постоянство. Несмотря на великое множество отдельных событий, из которых состоит наша жизнь, нас не покидает ощущение постоянства нашей личности мгновение за мгновением, десятилетие за десятилетием. И, как заметил Эндель Тульвинг, мы можем совершить мысленное «путешествие во времени», начав с раннего детства и смотря в будущее, без проблем перемещаться по шкале времени. Эта прустовская виртуозность характерна только для людей.

3. Пребывание в теле. В своих телах мы чувствуем себя как дома, уверенно. Вам никогда не приходит в голову, что рука, которой вы только что взяли ключи от машины, может вам не принадлежать. Не грозит вам подумать и о том, что рука официанта или кассира на самом деле ваша собственная. Однако выясняется, что чувство принадлежности к своему телу на самом деле на удивление ненадёжно и изменчиво. Вы не поверите, но вас можно ввести в заблуждение с помощью оптического обмана, и вам покажется, что вы временно покинули своё тело, вы почувствуете себя в другом месте. (Когда вы видите себя на видео в реальном времени или во время карнавала разглядываете себя в зеркальном зале, до некоторой степени это и происходит.) Нанеся толстый слой гримма, чтобы изменить свою внешность, и посмотрев на себя в видеозаписи (при этом не нужно даже учитывать обращения лево-право, происходящего в зеркале), вы можете получить слабое представление о внетелесном опыте, особенно если вы двигаете различными частями тела и меняете выражение лица. Как мы видели в главе 1, образ тела, создаваемый мозгом, очень пластичный, расположение и размер его можно изменить с помощью зеркал. И как мы увидим позже в этой главе, он может быть серьёзно нарушен болезнью.

4. Личностность. Ваши ощущения, или квалиа, и ваша ментальная жизнь принадлежат только вам, они невидимы остальным. Благодаря зеркальным нейронам вы можете прочувствовать боль вашего соседа, но вы не можете буквально испытать его боль. Однако, как мы заметили в главе 4, есть обстоятельства, при которых ваш мозг генерирует ощущения прикосновения, которые точно симулируют ощущения, испытываемые другим человеком. Например, если я анестезирую вашу руку и вы посмотрите, как я дотрагиваюсь до своей собственной руки, вы начнёте чувствовать мои ощущения прикосновения. Вот и все о личностности «я».

5. Социальность. «Я» поддерживает преувеличенное чувство личностности и автономии, которое выдаёт её тесную связь с умами других людей. Случайно ли, что почти все наши эмоции обретают смысл лишь в отношении других людей? Гордость, высокомерие, тщеславие, амбициозность, любовь, страх, милосердие, ревность, гнев, надменность, гуманность, жалость, даже жалость к себе ни одно из этих чувств не имело бы никакого смысла в социальном вакууме. Способность ощущать неприязнь, благодарность, симпатию основана на случаях нашего взаимодействия с другими людьми и имеет большое значение для эволюции. Вы принимаете во внимание намерения других людей и приписываете им способность выбора или свободной воли, на этом основании вы применяете к их действиям свою богатую палитру социальных эмоций. Но мы настолько сильно привыкли приписывать действиям других людей мотивы, намерения и вину, что мы часто распространяем наши социальные эмоции на неодушевлённые, несоциальные объекты и ситуации. Вы можете «разозлиться» на ветку, которая упала на вас, или даже на автодорогу или рынок акций. Стоит отметить, что это один из основных корней религии: мы склонны наделять саму природу побуждениями, похожими на наши, желаниями и волей, и поэтому мы чувствуем необходимость просить, молиться, вступать в сделки и искать причины, по которым Бог, или карма, или какое-то другое наше представление о высших силах может нас наказать (индивидуально или коллективно) природными бедствиями или другими несчастьями. Это настойчивое стремление показывает только, насколько сильно индивидуальность нуждается в ощущении себя частью социального окружения, с которым она может взаимодействовать и говорить на одном языке.

6. Свободная воля. Мы чувствуем, что в состоянии сознательно выбирать между альтернативными вариантами действий с полным осознанием того, что могли бы выбрать иной вариант. В норме мы не чувствуем себя автоматом и не ощущаем свой разум пассивной игрушкой случая и обстоятельств хотя при некоторых «заболеваниях», таких как романтическая влюблённость, мы близки к этому. Мы пока не знаем, как работает свободная воля, но, как мы увидим далее в этой главе, по крайней мере два участка мозга ответственны за неё. Первый это надкраевая извилина левого полушария мозга, которая позволяет нам воображать и предвидеть различные возможные направления действия. Второй это поясная извилина мозга, которая заставляет вас желать (и помогает выбрать) одно из действий на основании иерархии ценностей, диктуемых префронтальной корой мозга.

7. Самосознание. Этот аспект «я» почти очевиден; «я», которое себя не осознает, оксюморон. Позже в этой главе я приведу аргументы в пользу того, что самосознание, возможно, частично зависит от рекурсивного использования мозгом зеркальных нейронов, что позволяет нам видеть самих себя со стороны (аллоцентрически).

На этих семи аспектах, словно стол на ножках, держится то, что мы называем «я». Однако, как мы уже знаем, они подвержены иллюзиям, заблуждениям и расстройствам. «Я», как и стол, может стоять и без одной из ножек, но если не хватает нескольких ножек, то устойчивость находится в серьёзной опасности.

Как появились в процессе эволюции эти многочисленные атрибуты? Какая часть мозга задействована и какие нейронные механизмы лежат в их основе? На эти вопросы не существует простого ответа конечно, никто не оспаривает простоты утверждения «потому что Бог создал нас такими», но именно потому, что ответы сложны и парадоксальны, нам не следует отказываться от поисков. Я уверен, что, исследуя некоторые синдромы на границе между психиатрией и неврологией, мы сможем подобрать бесценные ключи к тому, как создаётся «я» и как поддерживается в здоровом мозге. В этом отношении мой подход остаётся неизменным: необычные случаи из практики помогут иллюстрировать нормальную работу. Я не утверждаю, что «разрешил» проблему «я» (а хотелось бы!), но я уверен, что эти случаи представляют очень многообещающие пути к разгадке. В целом, я думаю, это неплохое начало для того, чтобы поднять проблему, которую до сих пор многие учёные даже не принимали к рассмотрению.

Несколько важных замечаний перед тем, как мы рассмотрим конкретные случаи. Первое: несмотря на странность симптомов, каждый пациент относительно нормален в других отношениях. Второе: каждый пациент абсолютно искренен и уверен в своих убеждениях, его невозможно переубедить с помощью разумных доводов (они держатся так же, как устойчивые предрассудки у людей вполне рациональных). Пациент с паническими атаками мог бы «теоретически» согласиться с вами, что его предчувствие смерти не «реально», однако при наступлении панической атаки ничто не в силах убедить его в том, что он не умирает.

И последнее. Не следует слишком доверять психиатрическим синдромам, потому что некоторые из них (надеюсь, не те, что приведены в этой книге) крайне сомнительны. Например, синдром Клерамбо, который состоит в том, что у молодой женщины развивается навязчивый бред о том, что якобы сильно превосходящий её по возрасту знаменитый мужчина без ума от неё, хотя сам он и отрицает это. Проверьте в Google, если не верите. (Забавно, но нет названия для реально существующего и распространённого бреда, при котором мужчина почтённого возраста уверен, что молоденькая красотка влюблена в него, но не подозревает об этом! Одна из причин, возможно, кроется в том, что психиатрами, которые «обнаруживали» симптомы и давали им названия, исторически были мужчины.)

Есть также синдром Коро сомнительное расстройство, поражающее мужчин-азиатов, которые жалуются, что их пенис сжимается, и думают, что в конце концов он совсем исчезнет. (Мой коллега Стюарт Анстис обратил моё внимание на существование бреда противоположного характера у некоторых пожилых жителей Кавказа якобы их пенис увеличивается, хотя в реальности этого не происходит.) Синдром Коро скорее всего был выдуман западными психиатрами, хотя не исключено, что он мог сформироваться из-за уменьшенного образа пениса в мозговом центре, отвечающем за образ тела, правой верхней теменной доле.

Не забудем и о другом замечательном изобретении, «оппозиционновызывающем расстройстве». Этот диагноз иногда ставят умным, энергичным молодым людям, которые осмеливаются ставить под сомнение авторитет старших, уважаемых всеми личностей, например психиатров. (Хотите верьте, хотите нет, но это диагноз, за который психологи действительно могут выставить счёт страховой компании пациента.) Этот синдром выдумал явно выдающийся человек, так как любую попытку пациента оспорить свой диагноз можно истолковать как свидетельство в пользу правильности этого диагноза! Его неопровержимость встроена в само определение. Другой пример надуманного заболевания, также официально признанного, «синдром хронического недостижения результата» то, что раньше называлось глупостью.

Помня об этих предостережениях, давайте попытаемся осмыслить сами синдромы и выяснить их отношение к человеческому «я» и к его уникальности.

Пребывание в теле

Начнём с рассмотрения трёх расстройств, которые позволят нам изучить механизмы возникновения чувства тела. Существование этих заболеваний доказывает, что в мозге есть врождённый образ тела, и, когда он не совпадает с сенсорными сигналами от тела, зрительными или соматическими, возникающая в результате этого дисгармония может также нарушить и ощущение человеком целостности своего «я».

Жизненно важным для ощущения своего «я» является чувство, что ты находишься в собственном теле и обладаешь его частями. Хотя у кошки есть неявный образ своего тела (она же не пытается втиснуться в крысиную нору), все же она не может сесть на диету, заметив, что растолстела, или разглядывать собственную лапу, мечтая, чтобы её не было. Тем не менее именно это происходит с некоторыми пациентами, у которых развилась апотемнофилия необычное расстройство, при котором совершенно нормальные люди испытывают сильное и постоянное желание, чтобы им ампутировали руку или ногу (термин «апотемнофилия» происходит от греческого аро «от», temnein «резать» и philia «эмоциональная привязанность к чему-либо»). Пациент может описывать своё тело как «сверхукомплектованное» или свою руку как «лишнюю». Складывается ощущение, что пациент пытается донести до вас что-то невыразимое. Например, он может сказать: «Не то чтобы я чувствовал, что это не моя рука, доктор, наоборот, я слишком сильно ощущаю её присутствие». Более половины пациентов действительно доходят до того, что им ампутируют конечность.

Апотемнофилия часто считается «психологическим» отклонением. Была даже выдвинута идея, будто бы она происходит от фрейдистской фантазии о самосбывающихся желаниях, только роль большого пениса играет культя, остающаяся после ампутации конечности. Другие полагают, что подобное состояние стремление привлечь к себе внимание, но почему это стремление принимает столь странные формы и почему так много людей, страдающих этим расстройством, держат своё желание в секрете большую часть своей жизни? Ответа нет.

Честно говоря, я считаю эти психологические доводы неубедительными. Рассматриваемое состояние обычно развивается с раннего детства, и вряд ли десятилетний ребёнок мечтает об огромном пенисе (хотя ортодоксальный фрейдист не исключил бы и такой вариант). Более того, больной может точно указать определённую границу, скажем, на два сантиметра выше локтя, по которой он хотел бы ампутировать руку. Это уже не какое-то смутное желание удаления конечности, как могло бы следовать из психодинамической теории. Не может это быть и желанием привлечь внимание, какой смысл так досконально представлять, в каком именно месте следует отрезать конечность? И наконец, у пациента, как правило, нет иных сколько-нибудь серьёзных психических отклонений.

У меня есть и ещё два наблюдения, которые я сделал, изучая таких пациентов. Оба наводят меня на неврологическое происхождение болезни. Первое: более чем две трети пациентов желают избавиться именно от левой конечности. Такое неравномерное распределение напоминает мне о бесспорно неврологическом расстройстве, соматопарафрении (описание будет приведено позднее), при котором пациент, перенёсший инсульт в правом полушарии мозга, не только отрицает паралич своей левой руки, но также настаивает, что эта рука ему вообще не принадлежит. Подобное редко встречается при инсульте в левом полушарии. Второе: мои студенты Поль Мак-Джош и Дэвид Брэнг и я обнаружили, что прикосновение к конечности ниже линии желаемой ампутации вызывает большой скачок КГР (кожногальванической реакции) пациента, хотя при прикосновении выше этой линии или к другим конечностям ничего подобного не происходит. У пациента на самом деле на полную мощность включается сигнал тревоги, когда прикасаются к его конечности ниже указанной линии. Поскольку КГР сфальсифицировать очень сложно, мы можем быть уверены в неврологической природе данного расстройства.

Как объяснить это странное расстройство с позиции анатомии? Как мы знаем из первой главы, ощущения от нервов, регистрирующих прикосновение, сигналы от мускулов, связок и суставов проецируются на первичную (S1) и вторичную (S2) соматосенсорные зоны коры внутри и сзади постцентральной извилины. Каждая из этих областей коры содержит систематическую, топографически организованную карту телесных ощущений. Отсюда соматосенсорная информация отправляется в верхнетеменную дольку (ВТД), где она соединяется с информацией о равновесии из внутреннего уха и зрительной обратной связью о расположении конечностей. Вместе эти потоки информации составляют наш образ тела: единое представление в реальном времени о нашем физическом «я». Это представление тела в ВТД и, возможно, её связи с задней долькой островка отчасти врождённые. Мы знаем это, потому что некоторые пациенты, у которых руки отсутствуют с рождения, живо ощущают фантомные руки, что подразумевает существование некоего каркаса, генетически вмонтированного[26]. Не нужно никакого усилия веры, чтобы предположить, что этот мультисенсорный образ тела топографически организован в ВТД таким же образом, как в S1 и S2.

Если какая-то конкретная часть тела, рука или нога, оказалась не представлена в этом врождённом каркасе образа вашего тела, то в результате, вероятно, возникает ощущение отчуждения или даже отвращения к ней. Но почему? Почему пациент не просто безразличен к своей конечности? В конце концов, ведь пациенты с повреждением нервов, ведущих к руке, и с полной утерей чувствительности не выражают желания ампутировать руку.

Ответ на этот вопрос заключается в ключевом понятии неприятия несоответствия, что, как вы увидите, играет решающую роль во многих формах умственных расстройств. Общая идея состоит в том, что отсутствие согласованности, или несовпадение, между результатами областей мозга может вызвать неприятие, психоз, дискомфорт или паранойю. Мозг не терпит внутренних аномалий, таких как несовпадение между эмоцией и идентификацией в синдроме Капгра и часто готов зайти абсурдно далеко, чтобы только не допустить этого несовпадения или объяснить его. (Я подчёркиваю «внутренних», потому что к аномалиям во внешнем мире мозг куда более терпим. Он может даже забавляться ими: некоторые люди наслаждаются возбуждением, в которое их повергает разрешение непостижимых тайн.) Не вполне ясно, где обнаруживается это внутреннее несовпадение и возникает неудовольствие. Я предполагаю, что это происходит в островке Рейля, центральной доле мозга (особенно в центральной доле правого полушария) маленьком фрагменте ткани, который получает сигналы от S2 и отсылает сигналы к миндалевидному телу, которое, в свою очередь, рассылает ответные сигналы активации к остальным частям тела.

В случае повреждения нервов поступления сигналов к S1 и S2 не происходит, так что не создаётся никакого несовпадения или расхождения между S2 и мультисенсорным образом тела в ВТД. При апотемнофилии, наоборот, поступление сенсорных сигналов от конечности к картам тела в S1 и S2 не нарушено, но отсутствует место, куда должны отсылаться сигналы для конечностей от образа тела, поддерживаемого ВТД[27]. Мозг не может примириться с этим несовпадением, поэтому это расхождение является ключевым для возникновения чувства «сверхприсутствия», умеренного неприятия конечности и сопутствующего желания ампутации. Это объяснение апотемнофилии пролило бы свет на повышенную КГР, а также на невыразимую по сути и парадоксальную природу ощущения: часть тела не воспринимается как часть тела.

Этим общим соображениям соответствует и то, что если даже просто предложить пациенту посмотреть на его повреждённую конечность через линзу, так, чтобы оптически уменьшить её, ощущение этой конечности делается гораздо менее неприятным, возможно за счёт уменьшения рассогласования. Для подтверждения этой гипотезы требуются эксперименты с контролем плацебо.

И наконец, в нашей лаборатории были проведены опыты со сканированием мозга четырёх пациентов с апотемнофилией и четырёх контрольных нормальных субъектов. В контрольной группе прикосновение к любой части тела активировало правую ВТД. У всех четырёх пациентов сканирование показало, что прикосновение к той конечности, которую каждый из них хотел удалить, не вызывало активности ВТД, в то время как прикосновение к другим вызывало. Если мы сможем повторить результаты этого эксперимента на большем количестве пациентов, это будет хорошим аргументом в пользу нашей теории.

Не находящим объяснения в нашей модели аспектом апотемнофилии являются сопутствующие сексуальные наклонности у некоторых пациентов: влечение к людям с ампутированными конечностями. Эти сексуальные обертоны, возможно, и заставили предложить фрейдистское толкование этого расстройства.

Давайте сделаем другое предположение. Допустим, сексуальные «эстетические предпочтения» определённой телесной морфологии партнёра диктуются отчасти формой образа тела, представленной и запечатлённой в правой ВТД и, возможно, в коре центральной доли. Это объяснило бы, почему страусы предпочитают в качестве партнёров страусов (предположительно, даже в отсутствие обонятельных сигналов) и почему свиньи предпочитают свиней своего вида, а не человеческих.

Развивая эту мысль, я предполагаю, что существует генетически определённый механизм, который позволяет шаблону образа тела (в ВТД) перейти в лимбическую цепь, тем самым определяя эстетические и зрительные предпочтения. Если я прав, то кого-то, чей образ тела наследственно оказался без рук или без ног, будут привлекать люди, у которых отсутствуют те же конечности. Согласно этому взгляду, людей, которые хотели бы, чтобы им ампутировали ногу, будут привлекать преимущественно люди с ампутированной ногой, а не рукой.

Искажение чувства принадлежности частей тела встречается также при одном из самых странных синдромов в неврологии, который носит сложнопроизносимое название соматопарафрении. У пациентов с инсультом левого полушария мозга повреждён пучок волокон, ведущих от коры головного мозга вниз к спинному мозгу. Так как левая часть мозга контролирует правую половину тела (и наоборот), то правая половина тела при этом парализована. Пациенты жалуются на паралич, спрашивают врача, восстановится ли когда-нибудь их рука, и неудивительно, что зачастую они находятся в депрессии.

При инсульте правого полушария мозга парализована левая половина тела. Большинство таких пациентов, как и следовало ожидать, бывают расстроены параличом, но небольшая группа отрицает паралич (анозогнозия), а ещё более малочисленная группа вообще приписывает принадлежность своей левой руки не себе, а лечащему врачу, супругу, брату, сестре или родителю. (Почему пациент выбирает того или иного человека, остаётся неясным, однако мне это напоминает, как при синдроме Капгра пациент также считает самозванцем того или иного из своих знакомых.)

У этой последней группы пациентов, как правило, обнаруживается повреждение телесных карт в S1 и S2. Кроме того, инсульт разрушает соответствующий образ тела в правой ВТД, которая в норме получает сигналы от S1 и S2. Иногда также наблюдается нарушение островка в правом полушарии мозга, который получает сигналы прямо от S2 и тоже участвует в формировании образа тела. Конечный результат этой комбинации изменений в SI, S2, ВТД и островке полное ощущение пациентом того, что рука ему не принадлежит, утрата ощущения принадлежности. Последующее стремление приписать принадлежность руки кому-то ещё есть отчаянная подсознательная попытка объяснить её отчуждение (отголоски фрейдовского понятия «проекции»).

Почему соматопарафрения встречается исключительно у пациентов с повреждением правой теменной доли, а не левой? Понять это нам поможет идея разделения функций между двумя полушариями мозга (полушарная специализация). Эту тему я раскрою немного более подробно далее в этой главе. Рудименты специализации, возможно, существуют даже в мозге крупных обезьян, но у людей она гораздо более чётко выражена и может быть ещё одним фактором, составляющим нашу уникальность.

«Я» имеет пол: мы думаем о себе как о мужчине или о женщине и ожидаем, что окружающие относятся к нам соответственно. Это настолько глубоко укоренившийся аспект нашей самоидентификации, что мы едва ли вообще думаем об этом пока не начнутся трудности, по крайней мере по стандартам консервативного и конформистского общества. В результате возникает «расстройство», называемое транссексуальностью.

Как и в случае с соматопарафренией, искажения или несовпадения в ВТД могут объяснить симптомы транссексуальности. Многие мужчины, ощущающие себя женщинами (MTF), ощущают свой пенис избыточным, лишним словом, помехой. Многие женщины, ощущающие себя мужчинами (FTM), сообщают, что чувствуют себя мужчинами в женских телах, большинство из них ощущают фантомный пенис с раннего детства. Многие из этих женщин также говорят, что испытывали фантомную эрекцию. В обоих случаях рассогласование между полом образа тела, который, как ни странно, включает детали половой анатомии, и внешней анатомией тела приводит к глубокому дискомфорту и сильному стремлению снять несоответствие.

Учёные доказали, что при внутриутробном развитии разные аспекты сексуальности развиваются параллельно: половая морфология (внешняя анатомия), половая идентичность (то, кем мы видим себя), половая ориентация (то, какой пол нас привлекает) и пол образа тела (наше внутреннее представление вашего мозга о частях тела). В норме эти аспекты согласуются в течение физического и социального развития и находят свою кульминацию в нормальной сексуальности, но они могут рассогласоваться, что приводит к отклонениям, которые сдвигают индивидуума в ту или иную сторону спектра нормального распределения.

Я употребляю слова «норма» и «отклонение» только в статистическом смысле, относительно человеческой популяции в целом. Я не имею в виду, что эти способы существования нежелательны или являются извращением. Многие транссексуалы говорили мне, что они скорее готовы перенести операцию, чем «излечиться» от своего желания. Если вам это кажется странным, подумайте о сильной, но безответной романтической влюблённости. Хотели бы вы избавиться от этого чувства? Простого ответа не существует.

Личностность

В четвёртой главе я объяснял роль системы зеркальных нейронов в видении мира с точки зрения другого человека как пространственно, так, возможно, и метафорически. У людей эта система может быть направлена вовнутрь, обеспечивая возможность представления человеком своего собственного разума. Когда система зеркальных нейронов таким образом обращена вовнутрь на своё собственное функционирование, появляется самосознание. Есть ещё эволюционный вопрос о том, что появилось первым: сознание других или сознание себя, но это не так уж важно. Я считаю, что осознание других и осознание себя эволюционировали вместе, бесконечно обогащая друг друга, и привели к такому типу взаимодействия между осознанием себя и других, какое мы наблюдаем только у людей.

Хотя зеркальные нейроны позволяют нам умозрительно занять точку зрения другого человека, мы при этом не испытываем ощущения выхода из собственного тела. Мы не должны в буквальном смысле перелететь туда, где находится эта другая точка зрения, и мы не теряем чувства своей идентичности. Аналогично, когда мы наблюдаем прикосновение к другому человеку, наши «касательные» нейроны реагируют, но, даже испытывая эмпатию, мы не ощущаем прикосновения в реальности. Оказывается, в обоих случаях лобные доли мозга препятствуют активации зеркальных нейронов, по крайней мере, в достаточной степени, чтобы ничего этого не случилось и мы остались крепко привязанными к своему собственному телу. Кроме того, «касательные» нейроны в нашей коже не посылают никакого сигнала нашим зеркальным нейронам, говоря: «Эй, к вам же не притрагивались», чтобы подтвердить, что мы не ощущаем непосредственно, как притрагиваются к другому человеку. Так в нормальном мозгу динамическое взаимодействие трёх наборов сигналов (от зеркальных нейронов, лобных долей мозга и сенсорных рецепторов) отвечает за сохранение как индивидуальности нашего разума и тела, так и за взаимодействие нашего разума с другими парадоксальное состояние, характерное только для человека. Нарушения в этой системе, как мы увидим, приводят к размыванию межличностных границ, личной идентичности и образа тела, позволяя нам объяснить широкий спектр кажущихся непонятными симптомов, встречающихся в психиатрии. Например, расстройство лобного ингибирования системы зеркальных нейронов может привести к странному ощущению выхода из тела как будто бы вы на самом деле наблюдаете себя сверху. Такие синдромы показывают, насколько размытыми могут стать границы между реальностью и иллюзией в определённых обстоятельствах.

Работа зеркальных нейронов иногда нарушается при выраженных неврологических расстройствах, но также, я подозреваю, и во многих менее заметных случаях. Например, интересно, нельзя ли объяснить растворением межличностных границ и более экзотические синдромы, такие как folie a deux (парная мания. Пер.), при котором два человека, вроде Буша и Чейни, разделяют сумасшествие друг друга. Романтическая любовь является слабой формой этого расстройства, взаимной бредовой фантазией, которая часто овладевает людьми в остальном вполне нормальными. Другой пример делегированный синдром Мюнхгаузена, в котором пациент свой ипохондрический синдром (при котором каждый малейший симптом воспринимается как предвестник смертельной болезни) бессознательно проецирует («делегирует») не на себя, а на другого человека, зачастую на своего ребёнка.

Ещё более странен синдром Кувад, при котором у мужчин, посещающих курсы подготовки к родам по методу Фердинанда Аавазе, начинает развиваться ложная беременность или ложные признаки беременности. (Возможно, активность зеркальных нейронов приводит к высвобождению гормонов эмпатии, таких как пролактин, которые, воздействуя на мозг и тело, генерируют фантомную беременность.)

Даже явления, которые наблюдал Фрейд, такие как проекция, начинают обретать смысл: вы отрицаете свои неприятные эмоции, но они слишком ярко выражены, чтобы отрицать их полностью, поэтому вы приписываете их другим. Это снова смешение «я» и «ты». Как мы увидим, это не чуждо и пациентке с соматопарафренией, проецирующей свою парализованную руку на свою мать. И наконец, здесь не обошлось без фрейдистского контрпереноса, при котором «я» психоаналитика смешивается с «я» пациента. Эта путаница может вовлечь психоаналитика в трудности с законом, если его пациент противоположного пола.

Конечно, я не утверждаю, что объяснил эти синдромы; я лишь схематично описал, как они могут уложиться в нашу общую схему и подсказать нам, как нормальный мозг создаёт чувство собственного «я».

В пятой главе я представил доказательство того, что нехватка зеркальных нейронов или цепей, на которые происходит проекция их восприятия, может лежать в основе аутизма. Если зеркальные нейроны в самом деле играют большую роль в представлении о самом себе, то можно предположить, что высокосохранный аутист, возможно, не способен к интроспекции, к самоуважению или самоосуждению, не говоря уже о жалости к себе или самовозвеличивании. Он даже не знает значения этих слов. Подобным образом, ребёнок не способен испытать смущение и покраснеть для этого просто необходимо самосознание. Наблюдение за аутичными людьми в повседневной жизни показывает, что, возможно, дело обстоит именно так, но никаких систематических экспериментов для выяснения пределов их интроспективных возможностей пока не проводилось. К примеру, если бы я спросил вас, какая разница между нуждой и желанием (вам нужна зубная паста; вы хотите женщину или мужчину), или между гордостью и надменностью, или между заносчивостью и покорностью, или между унынием и печалью, вы бы задумались на мгновение, прежде чем ответить. Ребёнок-аутист может быть вообще не в состоянии различить эти понятия, хотя другие абстрактные понятия он различает (например, «чем различаются демократ и республиканец, кроме уровня IQ»?).

Другой тест выявляет, может ли высокосохранный аутист (ребёнок или взрослый) понимать заговорщическое подмигивание, которое обычно основано на трехстороннем социальном взаимодействии между подмигивающим, тем, кому он подмигивает, и третьим (реальным или вымышленным) лицом. Это требует представления как своего собственного сознания, так и сознания двух других людей. Если я хитро подмигну вам, говоря кому-то другому ложь (так, чтобы он не заметил подмигивания), то у меня с вами возникает социальный контакт: «Ты-то в курсе смотри, как я дурачу этого человека». Подмигивают, флиртуя с кем-либо, так, чтобы окружающие не догадались, хотя я не знаю, присуще ли это людям других культур. (И наконец, мы подмигиваем тому, с кем шутим, мол, «ты же понимаешь, что я просто шучу?».) Однажды я спросил одну высокосохранную аутистку-писательницу Темпл Грандин, знает ли она, что означает подмигивание. Она ответила, что умом понимает это, но никогда этого не делает и интуитивно не чувствует.

Наиболее соответствует содержанию этой главы наблюдение, сделанное Лео Каннером (он впервые описал аутизм), что дети-аутисты часто путают в устной речи слова «я» и «ты». Это указывает на слабую дифференциацию границ эго и на ошибку различения себя и другого, что, как мы видели, отчасти зависит от зеркальных нейронов и связано с лобной ингибиторной цепью.

Ранее в этой главе я утверждал, что апотемнофилия возникает, вопервых, в результате несоответствия между соматосенсорными зонами S1 и S2 коры мозга и, во-вторых, между верхней (и нижней) теменными дольками, область, где в норме создаётся динамический пространственный образ нашего тела. Но где именно определяется это несовпадение? Возможно, это происходит в островке мозга, который расположен глубоко в височных долях. Задняя часть этой структуры сочетает многочисленные сенсорные сигналы, включая болевые от внутренних органов, мускулов, суставов и вестибулярных органов уха (чувство равновесия), чтобы генерировать бессознательное ощущение тела. Если здесь возникают расхождения между различными сигналами, это вызывает смутный дискомфорт, подобно тому как вестибулярные и визуальные ощущения конфликтуют при качке на корабле и вас подташнивает.

Задняя долька островка в таком случае переключается на переднюю часть. Известный нейроанатом Артур Бад Крейг из Неврологического института Бэрроу в Фениксе предположил, что задняя часть островка регистрирует только на рудиментарные неосознаваемые ощущения, которые должны быть «перепредставлены» в более сложной форме передней долькой островка, прежде чем образ тела будет осознан.

Крейговские «перепредставления» слегка напоминают то, что я называл «метапредставлениями». Однако в моей схеме для возникновения полного ощущения личности, отражающегося на наших ощущениях и производимых выборах, необходимы дальнейшие двусторонние взаимодействия с передней частью поясной извилины головного мозга и другими лобными структурами. Без этих взаимодействий бессмысленно говорить об осознанном «я», пребывает оно в теле или нет.

В этой книге я пока очень мало сказал о лобных долях, которые особенно хорошо развиты у гоминидов и должны играть особо важную роль в нашей уникальности. Технически лобные доли состоят из двигательной области коры головного мозга и массивного участка коры перед ней (префронтальная кора). Каждая префронтальная доля состоит из трёх областей (см. рис. 2 во введении): вентромедиальной префронтальной (ВМФ, или нижняя внутренняя область), дорсолатеральной префронтальной (ДЛФ, или верхняя внешняя область) и дорсомедиальной префронтальной (ДМФ, или верхняя внутренняя область). (Так как разговорный термин «лобная (фронтальная) доля» включает также кору префронтальной области, я использую в этих сокращениях «Ф», а не «П».) Давайте рассмотрим некоторые функции этих префронтальных областей.

Я упоминал о ВМФ в главе 8 при рассмотрении приятных эстетических реакций на красоту. ВМФ также получает сигналы от передней дольки островка и формирует в человеке осознанное чувство телесности. В сотрудничестве с участками коры передней части поясной извилины она мотивирует «желание» действовать. Например, информация о несоответствии в образе тела при апотемнофилии, обнаруженном в правой передней центральной доле, поступит в ВМФ и в переднюю часть поясной извилины и мотивирует сознательный план действий: «Езжай в Мехико и ампутируй свою руку!» Одновременно островок сигнализирует прямо в миндалевидное тело, которое через гипоталамус активирует спонтанную реакцию типа «нападай или убегай». Это объясняет повышенное потоотделение (кожно-гальваническую реакцию, или КГР), которое мы наблюдали у пациентов с апотемнофилией.

Конечно же все это лишь рассуждения; на этой стадии мы даже не знаем, верно ли моё объяснение апотемнофилии. Несмотря на это, моя гипотеза иллюстрирует стиль рассуждений, требуемый для объяснения многих расстройств мозга. Игнорировать такие расстройства, называя их «психическими» или «психологическими», бессмысленно, навешивание ярлыков не объясняет функцию в норме и не помогает пациенту.

Учитывая обширные связи с лимбическими структурами, неудивительно, что средние фронтальные доли ВМФ и, возможно, ДМФ также вовлечены в процесс построения иерархии ценностей, которые управляют нашей этикой и моралью, характерными особенностями, наиболее хорошо развитыми у людей. Если вы не социопат (у которого эти цепи нарушены, как показал Антонио Дамазио), обычно вы не врёте, даже если полностью уверены, что могли бы безнаказанно попытаться солгать. В самом деле, ваше чувство морали и мысль о том, что о вас подумают другие, так сильны, что вы даже предпринимаете шаги, чтобы продлить их действие после вашей смерти. Представьте себе, что кому-то диагностировали рак в терминальной стадии, а у него в ящике стола остались старые письма, которые могут быть обнародованы после его смерти и ему могут инкриминировать сексуальный скандал. Большинство людей в такой ситуации немедленно уничтожат свидетельства, хотя, рассуждая логически, какое значение будет иметь для них посмертная репутация, когда их уже не будет?

Я уже намекал на роль зеркальных нейронов в сопереживании. Обезьянам почти наверняка доступны некоторые виды эмпатии, но люди обладают не только эмпатией, но и свободной волей двумя необходимыми ингредиентами морального выбора. Эта черта требует более сложного, чем это происходит у обезьян, участия зеркальных нейронов, действующих в совокупности с передней частью поясной извилины.

Обратимся теперь к дорсомедиальной префронтальной области (ДМФ).

При сканировании мозга было обнаружено, что ДМФ вовлечена в концептуальные аспекты «я» и активизируется при выполнении заданий типа «описать черты и особенности своей личности (а не чьей-либо другой)». С другой стороны, если бы вас попросили описать само чувство нахождения в теле, то мы вправе были бы ожидать реакции ВМФ, но это пока не было проверено.

И наконец, есть ещё дорсолатеральная префронтальная область. ДЛФ требуется для удержания предметов в вашем текучем, изменяющемся мысленном пейзаже, так, чтобы вы могли использовать кору передней части вашей поясной извилины для направления внимания на различные аспекты информации и действовать согласно вашим желаниям. (Техническое наименование этой функции рабочая память.) ДЛФ требуется также для логического размышления, которое включает обращение внимания на различные грани проблемы и оперирование абстракциями, такими как слова и числа, синтезированными в нижней части верхней теменной дольки (см. главу 4). Как и где зарождаются правила этого оперирования, предстоит выяснить в будущем.

ДЛФ взаимодействует также и с теменной долей мозга. Совместно они создают осознаваемые движения тела в пространстве и времени (которые дополняют созданное взаимодействием островка с ВМФ, более внутренне ощущаемую неразрывную связь между вашим «я» и вашим телом). Субъективная граница между этими двумя образами тела несколько размыта, что напоминает нам об исключительной сложности связей, необходимых даже для такой «простой» конструкции, как образ тела. Этот пункт позже найдёт своё место в общей картине мы встретимся с пациентом с фантомным двойником. Вестибулярная стимуляция вызывала движения и уменьшение двойника. Это подразумевает мощное взаимодействие между: а) вестибулярными сигналами, поступающими в островок, которые продуцируют внутреннее заякоривание тела, и б) вестибулярными сигналами, приходящими в правую теменную долю, которые вместе с мускулами, суставами и зрением создают живое ощущение осознаваемого на деле движущегося тела.

Целостность

Что, если «я» имеет не один источник, а возникает из взаимодействия многочисленных сил, большинство из которых мы не осознаем? Теперь я рассмотрю целостность разрозненность «я» сквозь призму анозогнозии и экстракорпорального опыта.

В популярной психологии большое внимание уделяется вопросу о том, как распределяются роли между двумя полушариями мозга. Например, правое полушарие считается более интуитивным, творческим и эмоциональным, чем левое, о котором говорят, что оно более линейное, рациональное и склонно к рассудочным выкладкам в духе доктора Спока. Многие гуру Нового времени использовали идею возможного высвобождения скрытого потенциала правого полушария.

Как и во многих популярных идеях, в этой мысли есть зерно истины. В предыдущей книге я утверждал, что два полушария имеют различные, но взаимодополняющие стили, помогающие справиться с возникающими у нас жизненными проблемами. Здесь я рассмотрю, насколько это утверждение соотносится с анозогнозией отрицание паралича, наблюдаемого у некоторых пациентов с инсультом. Говоря более общо, это поможет нам понять, почему даже большинство нормальных людей включая нас с вами отрицает и рационализирует (пусть в малой степени), чтобы справиться со стрессами в нашей повседневной жизни. Какова эволюционная функция этой специализации полушарий, если она действительно существует?

Информация, поступающая к нам через ощущения, обычно объединяется с имеющимися воспоминаниями и образует систему убеждений о самом себе и о мире. Как я предполагаю, эта внутренне согласованная система убеждений конструируется главным образом левым полушарием. Если существует небольшая порция аномальной информации, которая не укладывается в вашу «общую картину» системы убеждений, то левое полушарие пытается сгладить несоответствие и аномалии ради сохранения согласованности «я» и стабильности поведения. В процессе, называемом конфабуляцией, левое полушарие иногда даже фабрикует информацию, чтобы сохранить гармонию и общий взгляд на себя. Фрейдист сказал бы, что левое полушарие делает это, чтобы избежать разрушения эго или уменьшить то, что физиологи называют когнитивным диссонансом, то есть дисгармонию между различными внутренними аспектами «я». Такие несовпадения дают начало конфабуляциям, отрицаниям и бреду, которые наблюдаются в психиатрической практике. Другими словами, фрейдистские защиты рождаются главным образом в левом полушарии. Я считаю, однако, в противоположность ортодоксальному фрейдизму, что они появляются не для того, чтобы «защитить эго», но для того, чтобы стабилизировать поведение и придать ощущение согласованности и последовательности вашей жизни.

Но всему есть свои пределы. Оставленное без присмотра левое полушарие скорее всего доведёт человека до бреда или мании. Одно дело уменьшить в наших собственных глазах некоторые наши слабости (безосновательный «оптимизм» может быть временно полезен для продвижения вперёд), и совсем другое обманывать себя, думая, что вы достаточно богаты, чтобы купить «феррари» (или что ваша рука не парализована), когда это совсем не так. Так что представляется разумным утверждать, что «адвокат дьявола» находится в правом полушарии, которое позволяет вам усвоить отстранённый, объективный (аллоцентрический) взгляд на себя⁹. Эта правополушарная система часто способна опознать крупные несовпадения, которые ваше эгоцентрическое левое полушарие проигнорировало или подавило, хотя не должно было этого делать. Тогда вы обращаете внимание на это и заставляете левое полушарие пересмотреть свои действия.

Не преувеличиваем ли мы, говоря, что многие аспекты человеческой психики могут объясняться «перетягиванием каната» между комплементарными областями двух полушарий? Не является ли сама теория результатом «дихотомании», стремлением мозга к упрощению мира посредством разделения всего на две полярные противоположности (ночь и день, инь и ян, мужское и женское и т. д.). Но она имеет глубокий смысл с точки зрения системного проектирования. В биологии контрольные механизмы, которые стабилизируют систему и позволяют избежать колебаний, являются скорее правилом, а не исключением.

Теперь я объясню, как различие между приспособлением к жизни двух полушарий вызывает анозогнозию отрицание инвалидности, в данном случае паралича. Как мы видели ранее, когда одно из полушарий повреждено инсультом, это вызывает гемиплегию полный паралич одной стороны тела. Если удар пришёлся на левое полушарие, и парализована правая сторона тела, то пациент будет жаловаться на паралич и требовать лечения. То же самое справедливо и для большинства правополушарных инсультов, однако значимое меньшинство пациентов остаются равнодушными. Они преуменьшают степень парализации и упрямо отрицают то, что не могут двигаться или даже отрицают сам факт парализованной конечности! Такое отрицание случается, если дополнительно повреждён вышеупомянутый «адвокат дьявола» во лобно-теменных областях правого полушария, что позволяет левому полушарию «сорваться с цепи», доводя свои отрицания до абсурда.

Недавно я осматривал одну интеллигентную шестидесятилетнюю пациентку по имени Нора, у которой была особенно поразительная разновидность этого синдрома.

«Нора, как вы сегодня?» спросил я.

«Прекрасно, сэр, если бы не больничная еда. Она ужасна».

«Так, давайте-ка я вас осмотрю. Вы можете ходить?»

«Да». (В действительности она не сделала ни единого шага за последнюю неделю.)

«А шевелить руками?»

«Да».

«Обеими?»

«Да». (Нора уже неделю не могла использовать вилку.)

«Вы можете пошевелить левой рукой?»

«Ну конечно».

«Дотроньтесь до моего носа левой рукой».

Нора остаётся неподвижной.

«Вы трогаете мой нос?»

«Да».

«Вы видите, как ваша рука трогает мой нос?»

«Да вот же она почти что дотронулась до вашего носа».

Через несколько минут я взял неподвижную руку Норы, поднёс к её лицу и спросил:

«Чья это рука, Нора?»

«Это рука моей матери, доктор».

«А где ваша мать?»

В этот момент Нора приняла озадаченный вид и осмотрелась по сторонам в поисках матери.

«Она прячется под столом».

«Нора, вы сказали, что можете двигать левой рукой?»

«Да».

«Покажите мне. Дотроньтесь до своего носа левой рукой».

Без всякого колебания Нора взяла правой рукой левую и использовала её как инструмент, чтобы прикоснуться к своему носу. Поразительный вывод: несмотря на то, что она отрицала паралич левой руки, на каком-то уровне она все же осознавала его, в противном случае зачем бы она спонтанно потянулась правой рукой к левой? Казалось, в моей пациентке живёт множество личностей.

Случай Норы исключительное проявление анозогнозии. В общем случае пациент пытается преуменьшить степень паралича, а не прямо отрицает его или конфабулирует. «Отлично, док. С каждым днём мне все лучше и лучше!» За годы практики я встречал множество таких пациентов и был поражён тем, что многие их фразы имеют поразительное сходство с повседневными отрицаниями и рационализациями, которые все мы используем для преодоления расхождений в нашей повседневной жизни. Зигмунд Фрейд (и особенно его дочь Анна) называл это «защитным механизмом», функция которого «защитить эго», что бы это ни значило. Такие фрейдистские защиты включают отрицание, рационализацию, конфабуляцию, реактивное образование, проекцию, интеллектуализацию и вытеснение. Эти любопытные явления имеют слабое отношение к проблеме Сознания (с большой буквы), но, как настаивал Фрейд, они иллюстрируют динамическое взаимодействие между сознательным и бессознательным, поэтому, изучая их, мы можем косвенно прояснить наше понимание сознания и других связанных с ним аспектов человеческой личности. Поэтому я приведу их краткое рассмотрение.

1. Прямое отрицание. «Моя рука не парализована».

2. Рационализация. Наша общая тенденция переводить неприятные факты о себе во внешние причины. Например, мы можем сказать «Экзамен был слишком сложным» вместо «Я недостаточно занимался» или «Профессор садист» вместо «Я сам дурак». У пациентов эта тенденция усиливается.

Например, когда я спрашивал пациента, мистера Доббса: «Почему вы не двигаете левой рукой, как я вас просил?» он отвечал по-разному:

«Доктор, я армейский офицер. Не приказывайте мне».

«Студенты-медики целый день меня тестировали. Я устал».

«У меня сильный артрит, рукой двигать очень больно».

3. Конфабуляция. Тенденция выдумывать, чтобы защитить собственный образ. Это происходит бессознательно, без намерения обмануть. «Я вижу, как я двигаю рукой, доктор. Она в сантиметре от вашего носа».

4. Реактивное образование. Тенденция утверждать противоположное вашему неосознанному знанию о самом себе или, перефразируя Гамлета, стремление слишком много протестовать. Примером этого могут служить скрывающие свою ориентацию гомосексуалисты, яростно осуждающие однополые браки.

Другой пример. Я помню, как в клинике инсультов я спрашивал, указывая на массивный стол, пациентку с парализованной левой рукой:

«Вы можете приподнять этот стол правой рукой?»

«Да».

«Как высоко вы сможете приподнять его?»

«Примерно на дюйм».

«А левой рукой сможете приподнять?»

«Да, на два дюйма».

Ясно, что на каком-то уровне пациентка знала, что она была парализована, в противном случае откуда бы взялось такое преувеличение возможностей повреждённой руки?

5. Проекция. Приписывание собственных недостатков другим людям. В клинике: «[Парализованная] рука принадлежит моей матери». В обычной жизни: «Да он расист».

6. Интеллектуализация. Трансформация эмоционально угрожающего факта в интеллектуальную проблему для отвлечения внимания от этого факта и ослабления его эмоционального воздействия. Часто близкие родственники смертельно больного члена семьи, будучи не в состоянии встретиться лицом к лицу с потенциальной утратой, начинают относиться к болезни как к чисто интеллектуальной проблеме. Это может рассматриваться как сочетание отрицания и интеллектуализации, впрочем, терминология не так уж важна.

7. Вытеснение. Тенденция подавить «болезненные» для эго воспоминания. Хотя это слово проникло в популярную психологию, исследователи памяти давно подозревали о вытеснении. Я склоняюсь к мысли, что это явление существует в действительности, так как я наблюдал много очевидных примеров его проявления у моих пациентов.

Например, многие пациенты после нескольких дней отрицания излечиваются от анозогнозии. Я посещал одного такого пациента, который на протяжении девяти дней настаивал на том, что его парализованная рука «отлично работает», даже когда его спрашивали об этом несколько раз подряд. А на десятый день он полностью излечился от отрицания.

Когда я спросил его, как он себя чувствует, пациент немедленно ответил: «Моя левая рука парализована».

«И давно она парализована?» спросил я, удивившись.

«Вы же наблюдали меня последние несколько дней», ответил он.

«А что вы мне сказали о вашей руке вчера?»

«Разумеется, я говорил, что она парализована».

Очевидно, пациент «вытеснил» отрицание!

Анозогнозия служит яркой иллюстрацией того, что я постоянно подчёркиваю в этой книге, «убеждение» не монолитно. В нем есть множество слоёв, которые можно снимать по одному, пока «истинное я» станет не более чем воздушной абстракцией. Как сказал однажды философ Дэниел Деннет, концептуально «я» напоминает «центр гравитации» сложного объекта единственную воображаемую точку, в которой пересекается множество его векторов.

Так и анозогнозия, являясь далеко не просто ещё одним странным синдромом, позволяет нам взглянуть по-новому на человеческий разум. Каждый раз, когда я вижу пациента с этим расстройством, мне кажется, что я рассматриваю человеческую природу сквозь увеличительное стекло. Я не могу не думать о том, что, если бы Фрейд знал об анозогнозии, он получил бы большое наслаждение от её изучения. Он мог бы спросить, например, чем определяется та или иная защита, которую применяет пациент; почему в одних случаях используется рационализация, а в других прямое отрицание? Зависит ли это целиком от обстоятельств или от личности пациента? Будет ли Чарли всегда пользоваться рационализацией, а Джо применять отрицание?

Кроме объяснения фрейдистской психологии в терминах эволюционной теории моя модель работает и для биполярных расстройств (маниакально-депрессивных заболеваний). Существует аналогия между стилями реагирования левого и правого полушарий маниакальным или бредовым для левого полушария и озабоченным «адвокатом дьявола» для правого и колебаниями настроения при биполярном расстройстве. Если это так, может быть, эти перепады состояния на самом деле являются результатом переключения между полушариями мозга? Как показали мои учителя доктор Набиар и Джек Петтигрю, даже у нормальных индивидуумов могут встречаться спонтанные «перескоки» между полушариями и соответствующими когнитивными стилями. Чрезвычайное увеличение этих колебаний психиатры рассматривают как «дисфункциональное» или «биполярное» расстройство, хотя я знал нескольких пациентов, которые предпочитали приступы депрессии, чтобы, например, не прерывать своё мимолётное эйфорическое общение с Богом.

Как мы видели ранее, одной из функций правого полушария мозга является составление объективной полной картины «я» и ситуации, в которой человек находится. Эта функция также позволяет вам «видеть» себя со стороны. Например, когда вы репетируете выступление, вы можете «увидеть» себя, шагающего туда-сюда по подиуму, с точки зрения зрителя.

С этим как-то связан и внетелесный опыт. Опять же, следует только вспомнить о нарушениях ингибиторных схем, которые обычно контролируют активность зеркальных нейронов. Повреждение правой лобнотеменной области или анестезия с помощью кетамина (которая, возможно, воздействует на те же самые схемы) снимает это ингибирование. В результате человек начинает покидать своё тело, иногда до такой степени, что перестаёт ощущать боль. Он видит свою боль «объективно», как будто её испытывает кто-то другой. Иногда у него может возникнуть ощущение, что он на самом деле покинул своё тело и парит над ним, наблюдая себя извне. Обратите внимание, что, если эти схемы, «привязывающие к телу», особенно чувствительны к недостатку кислорода в мозге, это также могло бы объяснить ощущение покидания тела, обычное для предсмертного опыта.

Любопытен случай Патрика, разработчика программного обеспечения из Юты, которому поставили диагноз злокачественной опухоли в лобнотеменной области. Патрику довелось испытать многие ощущения внетелесного опыта. Опухоль располагалась на правой стороне его мозга, что было весьма «удачно», потому что он был менее озабочен ею, чем если бы она находилась слева. Патрику сказали, что ему осталось менее двух лет жизни даже после удаления опухоли, но не это волновало его. По-настоящему его занимали вещи куда более странные, чем он или кто-либо ещё мог вообразить.

Он заметил, что отчётливо ощущает невидимого «фантомного двойника», прикреплённого к левой стороне его тела. Это отличалось от большинства обычных ощущений внетелесного опыта, при котором пациент смотрел на собственное тело сверху вниз. Двойник Патрика почти синхронно копировал каждое его движение. Питер Брюггер из Университетской клиники в Цюрихе исследовал подобные случаи. Они напоминают нам, что согласованность между различными аспектами нашего сознания, такими как субъективное эго и образ тела, при заболевании мозга может быть нарушена. Должен существовать специальный мозговой механизм (или последовательность механизмов, соединённых «ласточкиным хвостом»), которые в норме предотвращают подобные нарушения. Если бы этого механизма не было, согласованность не могла бы быть нарушена избирательно, как в случае Патрика, ведь другие аспекты его разума не были затронуты: он был эмоционально нормальным, способным к интроспекции, умным и дружелюбным человеком[28].

Из научного любопытства я промыл его левый наружный слуховой проход ледяной водой. Известно, что эта процедура активизирует вестибулярную систему и вызывает определённую встряску в образе тела: может, например, молниеносно восстановить осознание паралича тела у пациента с анозогнозией, возникшей вследствие инсульта теменной области. После этой процедуры Патрик был поражён тем, что его двойник уменьшился в размерах, задвигался и сменил позу. О, как мало мы знаем о мозге!

Внетелесный опыт часто наблюдается в неврологии, но совокупность ощущений, рождаемых во время внетелесного опыта, образует неразделимую смесь, которую мы называем диссоциативными состояниями, которые обычно исследуют психиатры. Это состояние, в котором человек умственно отделяет себя от того, что происходит с его телом во время высокотравматичного опыта. (Адвокаты часто используют диагноз диссоциативного состояния, утверждая, например, что подсудимая находилась в этом состоянии и наблюдала своё тело, «производящее» убийство, не будучи вовлечена в него.)

При диссоциативном состоянии активны некоторые из уже рассмотренных нейронных структур, а также ещё две: гипоталамус и передняя часть поясной извилины. Обычно, когда человек сопротивляется угрозе, из гипоталамуса исходят два сигнала: поведенческий, например убежать или драться, и эмоциональный, например страх или агрессия. (Мы уже упоминали и третий исходящий сигнал автономное возбуждение, которое приводит к повышенному потоотделению, изменению КГР, повышению кровяного давления и учащению сердечного ритма.) Передняя часть поясной извилины в это время также активна, что будоражит вас, позволяя вам быть начеку для отражения новых угроз и восприятия новых возможностей. Но степень угрозы определяет степень, в которой вовлечены во взаимодействие эти три подсистемы. Когда человек сталкивается с экстремальной опасностью, иногда бывает лучше лечь и не шевелиться, как бы «притвориться мёртвым», заглушив и поведенческие, и эмоциональные действия. Как опоссум, который абсолютно недвижим, когда хищник так близко, что убежать уже не получится, а любая попытка сопротивления лишь усилит плотоядный инстинкт преследования убегающей жертвы. Несмотря на это, передняя часть поясной извилины остаётся активной все время, чтобы быть на страже бдительности, если вдруг хищника не удалось обмануть или появится возможность быстро убежать.

Остатком этого «рефлекса опоссума», или его экзаптацией, можно считать диссоциативные состояния людей в экстремальных ситуациях. Мы отключаем эмоции и поведенческие действия и наблюдаем себя со стороны, отдельно от собственной боли или паники. Например, иногда это случается при изнасиловании, когда женщина впадает в необъяснимое состояние: «Я, как сторонний наблюдатель, видела, как меня насилуют, я чувствовала боль, но не мучение. Паники не было». То же самое, должно быть, случилось с исследователем Дэвидом Ливингстоном, когда на него напал лев и отгрыз ему руку, а он не чувствовал ни боли, ни страха.

Степень активации этих сигналов и взаимодействие между ними также может дать толчок к менее экстремальным формам диссоциации, при которых не сдерживаются движения, но отсутствуют эмоции. Мы назвали это «рефлексом Джеймса Бонда»: его стальные нервы позволяли ему сохранять невозмутимость, оставляя эмоции в стороне при преследовании и поимке негодяя (или заниматься сексом с женщиной, не вовлекаясь в сопутствующие «любовные тяготы»).

Социальность

«Я» определяет себя через отношение к своей социальной среде. Когда эта среда перестаёт быть понятной, например, когда знакомые люди вдруг выглядят совсем незнакомыми или, наоборот, «я» человека сильно страдает или даже чувствует себя в опасности.

Человеческий мозг создаёт целостную, внутренне согласованную картину социального мира, в которой находятся разные личности, вроде нас с вами. Звучит банально, но, когда «я» нарушается, начинаешь понимать, что существуют специальные мозговые механизмы, направленные на облачение «я» в тело и идентичность.

В главе 2 я предлагал объяснение синдрому Капгра, основанное на рассмотрении зрительных путей 2 и 3; эти пути расходятся от веретенообразной извилины (рис. 9.1 и 9.2). Если путь 3 (так называемый «и что же» поток, который пробуждает эмоции) повреждён, в то время как путь 2 (так называемый путь «что», который позволяет идентифицировать) остаётся не затронут, пациент может восстановить в памяти факты и воспоминания о близких и дорогих ему людях, одним словом, он может узнавать их, но он больше не испытывает по отношению к ним тёплых чувств, которые «должен» испытывать. Это несовпадение или слишком болезненно, или слишком выводит из себя, чтобы его принять, поэтому пациент начинает бредить, говоря об этом человеке как об очень похожем, но самозванце. По мере развития бреда пациент может говорить фразы вроде «моя другая мать» или даже утверждать наличие нескольких матерей. Это называется дупликацией или редупликацией.

Теперь представьте ситуацию, противоположную синдрому Капгра: путь 3 не затронут, но разрушен путь 2. Пациентка теряет способность узнавать лица. Это состояние называется прозопагнозия. А тем временем, при её совершенно бессознательном пренебрежении к лицам людей, лица узнаются, работу эту продолжает выполнять её нетронутая веретенообразная извилина, которая все ещё может посылать сигналы по её действующему «и что же» потоку (путь 3) к миндалевидному телу. В результате она продолжает эмоционально отзываться на знакомые лица (при виде своей матери, например, выдаёт ярко выраженную КГР), хотя понятия не имеет, кто перед ней. Странно, что её мозг и кожа «знают» что-то, о чем в её сознании сведений нет. (Это было показано Антонио Дамазио в элегантной серии экспериментов.) Так что синдром Капгра и прозопагнозию можно рассматривать как зеркально отражающие друг друга, и структурно, и в терминах клинических симптомов.

Нам, с нашими здоровыми мозгами, кажется невероятным, что идентификация (факты, известные о ком-либо) разделена от узнавания (эмоциональной реакции на человека). Как можно одновременно узнать и не узнать одного и того же человека? Попробуйте представить, что вы встретили знакомого в совершенно неожиданном месте, например в аэропорту за границей, и вы никак не можете вспомнить, кто это. Вы узнали, но не смогли идентифицировать. Тот факт, что подобная диссоциация в принципе возможна, является доказательством того, что в процесс вовлечены отдельные механизмы, и в такие «аэропортовые» моменты вы испытываете маленький бегло-синдром, который является конверсией синдрома Капгра. Вы не воспринимаете это когнитивное расхождение как неприятное (разве что в то мгновение, пока вы, болтая, пытаетесь вспомнить, кто же это) только потому, что такие эпизоды не длятся долго. Если этот знакомый будет казаться странным все время независимо от контекста и от того, как много и как часто вы с ним общаетесь, он может казаться пугающим, и у вас может развиться сильная антипатия или паранойя.

Удивительно: мы обнаружили, что редупликация при синдроме Капгра может даже затрагивать и собственное «я» пациентов. Как было замечено ранее, рекурсивная активность зеркальных нейронов может вылиться в представление не только сознания других людей, но и своего собственного[29]. Небольшая путаница в этом механизме способна объяснить, почему наш пациент Дэвид, показывая на свою фотографию в профиль, сказал: «Это другой Дэвид». Иногда он упоминал «другого Дэвида» в повседневных разговорах, даже испуганно спрашивал: «Доктор, если другой Дэвид снова появится, не отрекутся ли от меня мои родители?» Конечно же мы все, бывает, играем какую-либо роль время от времени, но не до такой же степени, когда метафора («я раздвоился», «я не тот молодой человек, которым был») становится буквальной. Опять же, имейте в виду, что, несмотря на эти похожие на сон неправильные прочтения реальности, Дэвид был абсолютно нормальным в других аспектах.

Кстати, английская королева также говорит о себе в третьем лице, но я не стал бы относить это к разряду патологий.

При синдроме Фреголи пациент утверждает, что все окружающие похожи на какого-то одного человека из числа его знакомых. Например, однажды я встретил мужчину, который говорил, что все вокруг похожи на тётю Синди. Возможно, это происходит из-за того, что эмоциональный путь 3 (так же как связи от пути 2 к миндалевидному телу) укрепился вследствие болезни. Это могло случиться из-за серии нервных импульсов, случайно активизировавших путь 3, как при эпилепсии; иногда это называют киндлингом. В итоге получается, что все вокруг выглядят до странности знакомыми. Почему прототип только один остаётся загадкой, но это может быть следствием того, что «размытая похожесть» бессмысленна. По аналогии, размытая тревожность ипохондрика недолго бывает ни на чем не сосредоточена, но замыкается на каком-нибудь конкретном органе или болезни.

Самосознание

Ранее в этой главе я писал, что «я», которое не осознает себя, оксюморон. Тем не менее есть определённые расстройства, которые могут серьёзно исказить самосознание, либо заставляя пациента поверить, что он мёртв, либо вызывая бредовые идеи о том, что он может соединиться с Богом.

Если вы проведёте опрос среди неврологов или восточных мистиков, какой аспект «я» самый загадочный, самым распространённым ответом будет то, что «я» осознает само себя, может осмысливать собственное существование и (увы!) свою смертность. Никакие существа, кроме людей, на это не способны.

Я часто летом читаю лекции и навещаю пациентов в Институте неврологии на Маунт-Роуд в городе Чиннай в Индии. Мой коллега доктор А. В. Сантханам приглашает меня прочитать там лекции и обращает моё внимание на интересные случаи. Однажды вечером после лекции доктор Сантханам ждал меня в кабинете с пациентом, растрёпанным и небритым молодым человеком лет тридцати по имени Юсоф Али. Али с юности страдал эпилепсией. Периодически он погружался в депрессию, но трудно было определить, была ли она связана с его припадками или с тем, что он слишком много читал Сартра и Хайдеггера, как многие умные подростки. Али сказал мне, что его очень интересует философия.

Странное поведение Али бросалось в глаза каждому, кто знал его ещё задолго до того, как ему диагностировали эпилепсию. Его мать замечала, что пару раз в неделю наступали короткие периоды, когда он как-то отстранялся от мира, казалось, у него затуманено сознание, он постоянно кусал губы, осанка его искривлялась. Клиническая история вместе с ЭЭГ (электроэнцефалограмма, запись электрической активности головного мозга) навела нас на мысль диагностировать мини-припадки Али как форму эпилепсии, называемую сложными парциальными припадками. Такие припадки отличаются от больших судорожных (затрагивающих весь корпус тела) припадков, которые у большинства людей ассоциируются с эпилепсией. Эти мини-припадки, напротив, больше всего поражают височные доли и влекут за собой эмоциональные изменения. При длительных ремиссиях Али был абсолютно здравомыслящим и разумным.

«Как ты попал в больницу?» спросил я.

Али молча пристально смотрел на меня около минуты. Потом медленно прошептал:

«Вы мало что можете сделать. Я мёртв».

«Али, где ты находишься?»

«Думаю, что в медицинском колледже Мадраса. Я был пациентом в Килпауке». (Килпаук был в Ченнае единственным госпиталем, специализирующимся на психических заболеваниях.)

«Так ты мёртв, говоришь?»

«Да. Меня не существует. Можно сказать, я пустая оболочка. Иногда я чувствую себя призраком, который существует в ином мире».

«Али, ты же умный человек. Ты не сумасшедший. У тебя присутствуют аномальные электрические заряды в некоторых частях мозга, которые влияют на ход твоих мыслей. Именно из-за них ты попал сюда из Килпаука. Существуют лекарства, которые сдерживают припадки».

«Я не понимаю, о чем вы говорите. Знаете ли, мир иллюзорен, как говорят индусы. Все это майя [“иллюзия” на санскрите]. А если мира не существует, то в каком смысле существую я? Мы воспринимаем все это как само собой разумеющееся, хотя это просто неправда».

«Али, о чем это ты? Ты говоришь, что тебя не существует? Но как ты объяснишь то, что мы с тобой сейчас разговариваем?»

Али выглядел сбитым с толку, казалось, он вот-вот заплачет.

«Ну, я мёртв и бессмертен одновременно».

В сознании Али как и в сознании многих в той или иной степени «нормальных» мистиков, в его утверждениях нет существенных противоречий. Иногда я задаюсь вопросом, не имеют ли такие пациенты с эпилепсией в височных долях доступ к иному измерению, вроде туннеля в параллельный мир? Правда, я не делюсь подобными соображениями со своими коллегами, дабы они не усомнились в моем душевном здоровье.

У Али было одно из наиболее странных расстройств в нейропсихиатрии: синдром Котарда. Было бы слишком просто сразу заключить, что бред Али был результатом сильной депрессии. Депрессия очень часто сопровождает синдром Котарда, однако только она одна не может быть его причиной. С одной стороны, менее экстремальные формы деперсонализации, при которых пациент чувствует себя «пустой оболочкой», но, в отличие от больного синдромом Котарда, критично относится к своей болезни, могут случаться при абсолютном отсутствии депрессии. И наоборот, большинство пациентов с тяжёлой депрессией не заявляют, что мертвы. Так что при синдроме Котарда должно происходить что-то другое.

Доктор Сантханам назначил Али противосудорожный препарат ламотригин.

«Это должно вам помочь, сказал он. Мы начнём с малых доз, потому что в редких случаях у некоторых больных это лекарство вызывает сильную кожную сыпь. Если у вас это случится, немедленно прекратите приём и приходите сюда к нам».

В течение последующих нескольких месяцев припадки у Али прекратились и в качестве неожиданного подарка колебания его настроения уменьшились и депрессия ослабла. Тем не менее даже три года спустя он продолжал утверждать, что мёртв.

Что могло бы быть причиной этого кафкианского расстройства? Как я отмечал ранее, и путь 1 (включая участки нижней теменной дольки), и путь 3 богаты зеркальными нейронами. Путь 1 участвует в формировании намерений, а путь 3 вместе с центральной долей ведает эмоциональной эмпатией. Мы уже видели, как зеркальные нейроны могут не только участвовать в моделировании поведения других людей (это обычное представление об их функции), но и обращаться «внутрь» для наблюдения за собственными психическими состояниями. Это может обогатить интроспекцию и самосознание.

Моё объяснение синдрома Котарда состоит в том, что он представляет крайнюю и более общую форму синдрома Капгра. Люди с синдромом Котарда часто теряют интерес к созерцанию предметов искусства или слушанию музыки, возможно из-за того, что эти стимулы не вызывают у них эмоционального отклика. Этого и следует ожидать, если все или большинство сенсорных путей к миндалевидному телу полностью отрезаны (в противоположность синдрому Капгра, при котором только «лицевая» часть веретенообразной извилины отсоединена от миндалевидного тела). Таким образом, пациенту с синдромом Котарда весь мир ощущений (а не только мать и отец) будет представляться дереализованным нереальным, как во сне. Если добавить к этому сочетанию нарушение взаимных связей между зеркальными нейронами и системой лобных долей, то произойдёт и потеря ощущения своего «я». Потерять себя и потерять мир максимально приблизиться к смерти, оставаясь живым. Неудивительно, что синдром Котарда часто, хотя и не всегда, сопровождается сильнейшей депрессией.

Обратите внимание, как легко в этом случае понять, каким образом более умеренные формы синдрома Котарда могут быть причиной любопытных состояний дереализации («мир нереален, как во сне») и деперсонализации («я не настоящий»), часто наблюдаемых в клинике депрессии. Если у пациентов с депрессией выборочно поражены цепи передачи эмпатии и восприятия отличительных черт внешних объектов, но не затронуты цепи представления о себе, результатом будет дереализация и ощущение отчуждённости от мира. Если, напротив, главным образом затронуто представление о себе, но сохранились нормальные реакции на внешнее окружение и людей, возникает чувство внутренней пустоты, характерное для деперсонализации. Короче говоря, ощущение нереальности приписывается или себе, или миру, в зависимости от того, какая из этих тесно связанных функций оказалась повреждена.

Крайнее сенсорно-эмоциональное разобщение и умаление «я», которое я предлагаю считать объяснением синдрома Котарда, объяснило бы и странное равнодушие к боли у таких пациентов. Они воепринимают боль как ощущение, но, подобно Микки (из главы 1), не испытывают страдания. Предпринимая отчаянные попытки восстановить свою способность ощущать что-то хоть что-нибудь! такие пациенты могут совершать попытки причинить боль самим себе, чтобы почувствовать себя более «привязанными» к своему телу.

Так можно было бы объяснить и парадоксальное открытие (пока предположительное и недоказанное), что некоторые пациенты с тяжёлой депрессией совершают самоубийство при начале приёма антидепрессантов типа прозака. Можно поспорить с тем, что при крайних случаях синдрома Котарда самоубийство будет излишним действием, так как коль скоро индивидуальность уже «умерла», то нет и субъекта, который нуждается в освобождении от её мучений. С другой стороны, антидепрессант может восстановить самосознание как раз в той мере, которой окажется достаточно для осознания пациентом бессмысленности существования его «я» и мира, и тогда самоубийство покажется единственным выходом. По этой схеме синдром Котарда апотемнофилия в приложении ко всему своему «я», а не только к руке или ноге, и самоубийство есть его успешная ампутация.

Теперь подумайте, что произойдёт, если случится противоположное чрезвычайная сверхактивация пути 3, вызванная возбуждением такого рода, как встречается при височной эпилепсии (ВЭ). Результатом было бы крайнее повышение уровня эмпатии к другим, к себе и даже к неодушевлённому миру. Вселенная и все в ней исполнились бы глубочайшего значения. Это бы ощущалось как пребывание в единении с самим Богом, что тоже часто встречается в описаниях ВЭ.

Теперь, как при синдроме Котарда, представьте, что ко всему этому добавилось повреждение в лобных долях, что тормозит активность зеркальных нейронов. Обычно эта система охраняет эмпатию, предотвращая «сверхэмпатию» и таким образом сохраняя наше ощущение идентичности. Следствием повреждения этой системы было бы другое, ещё более глубокое чувство слияния со всей Вселенной.

Это ощущение выхода за пределы своего тела и достижения единения с некой бессмертной и вечной сущностью присуще только человеку. Человекообразные обезьяны, к их чести, не увлекаются теологией и религией.

Ошибочное отнесение наших внутренних психических состояний к ложным спусковым механизмам во внешнем мире является только частью сложной сети взаимодействий, которая приводит к психическому заболеванию в целом. Синдром Котарда и «слияние с Богом» крайние формы этих явлений[30]. Куда более обычное проявление синдром панической атаки.

Определённая часть людей, вполне нормальных в других отношениях, подвержена внезапному, длящемуся 40–60 секунд, ощущению неминуемой смерти своего рода мимолётному синдрому Котарда (в сочетании с сильным эмоциональным компонентом). Учащается сердцебиение (что ощущается как трепетание и усиление пульса), потеют ладони, и человека охватывает ощущение абсолютной беспомощности. Такие атаки могут происходить несколько раз в неделю.

Возможным источником панических атак могут быть короткие миниприпадки, затрагивающие путь 3 и, особенно, миндалевидное тело с его исходящим потоком спонтанной эмоциональной и поведенческой активации через гипоталамус. При этом запускается мощная реакция «нападай или убегай», но, так как человек не видит в окружающем мире ничего, что могло бы вызвать такие изменения, он придаёт угрозе субъективный характер и начинает чувствовать, что умирает. Это снова проявление неприятия мозгом расхождений на этот раз между нейтральными сигналами извне и далеко не нейтральными внутренними физиологическими ощущениями. Единственный способ для мозга справиться с такой комбинацией приписать изменения какому-то непостижимому и устрашающему внутреннему источнику. Мозг менее терпим к «непривязанному» (необъяснимому) беспокойству, чем к беспокойству, которое можно однозначно связать с каким-то источником.

Если эти предположения верны, то интересно, нельзя ли для «лечения» панических атак использовать тот факт, что пациент обычно за несколько секунд знает о приближении атаки. В этом случае, почувствовав приближение атаки, пациент мог бы быстро начать смотреть какой-нибудь фильм ужасов, например на своём iPhone. Это могло бы остановить атаку, позволив мозгу приписать физиологическую активацию внешнему страху, а не какой-то пугающей, но непостижимой внутренней причине. То, что пациент на каком-то высшем уровне интеллекта «знает», что это лишь кино, не обязательно должно помешать такому лечению: в конце концов, вы ведь испытываете страх, смотря фильм ужасов, даже осознавая, что это «только кино». Убеждения не монолит; в них существует несколько слоёв, взаимодействия которых можно использовать клинически, пользуясь соответствующими уловками.

Постоянство

Свободная воля

Одним из атрибутов нашей индивидуальности является чувство «ответственности» за свои действия и, как следствие, убеждённость в том, что при желании мы могли бы поступить иначе. Это может показаться абстрактным философствованием, но на самом деле играет важную роль в системе уголовного судопроизводства. Человека можно объявить виновным, только если он 1) мог полностью предвидеть другие доступные образы действия, 2) всецело осознавал возможные последствия своих действий, как ближайшие, так и отдалённые, 3) мог принять решение воздержаться от действий и 4) он хотел того результата, который последовал.

Верхняя извилина, ответвляющаяся от левой нижней теменной дольки, которую я раньше называл надкраевой извилиной, в сильной степени участвует в этой способности создавать динамический внутренний образ предвосхищаемых событий. Эта структура сильно развита в мозге человека, её повреждение приводит к своеобразному расстройству под названием апраксия, определяемому как неспособность выполнять действия, требующие навыка. Например, если вы попросите пациентку с апраксией помахать кому-нибудь рукой на прощание, она просто уставится на свою руку и начнёт шевелить пальцами. Но если вы спросите её, что значит «до свидания», она ответит: «Ну, это когда вы машете рукой, покидая компанию». Более того, мышцы её руки в порядке, она может развязать узел. Её мышление и языковые способности не задеты, как и её моторная координация, но она не может перевести мысль в действие. Я часто задумывался, не развилась ли эта извилина, которая есть только у людей, первоначально для изготовления и оснащения многокомпонентных инструментов, например, насаживание топора на соответствующим образом вырезанное топорище?

Все это лишь часть истории. Мы обычно думаем о свободе воли как о двигателе, связанном с нашим ощущением того, что мы сознательные личности, у которых есть множество выборов. У нас есть только несколько догадок о том, откуда появляется это чувство активности желание действовать и вера в свои возможности. Очень помогает исследование пациентов с повреждённой передней частью поясной извилины в лобных долях, которая, в свою очередь, получает основной сигнал от верхних теменных долек, включая супрамаргинальную извилину. Такое повреждение может привести к акинетическому мутизму, или бодрствующей коме, которую мы наблюдали у Джейсона в начале этой главы. Некоторые пациенты через несколько недель восстанавливаются и говорят что-то вроде: «Я был полностью в сознании и знал, что происходит, доктор. Я понимал все ваши вопросы, но просто не хотел на них отвечать или вообще что-либо делать». Оказывается, желание критически зависит от передней части поясной извилины.

Другим следствием повреждения этой извилины является синдром «чужой руки», при котором рука пациента выполняет действия, которых пациент не желает. Я осматривал женщину с таким расстройством в Оксфорде (вместе с Питером Халлиганом). Левая рука пациентки вытягивалась и хватала предметы без её намерения, и ей приходилось пользоваться правой рукой, чтобы разжать пальцы левой и заставить её отпустить предмет. (Некоторые аспирантымужчины в моей лаборатории называли это расстройство «синдромом третьего свидания».) Синдром «чужой руки» подчёркивает важную роль передней части поясной извилины в проявлении свободной воли, трансформируя философскую проблему в неврологическую.

Философы утвердили способ рассмотрения проблем сознания как абстрактных вопросов, таких как переживание первичных ощущений (квалиа) и их взаимоотношения с «я». Психоанализ, хотя и смог выразить проблему в терминах сознательных и бессознательных мозговых процессов, не сформулировал проверяемых на практике теорий и не дал никаких инструментов для их проверки. Моей задачей в этой главе было продемонстрировать, что нейробиология и неврология дают нам новую уникальную возможность разобраться в структуре и функциях «я», не только извне, наблюдая поведение, но также изучая внутреннюю работу мозга[31]. Наблюдая пациентов, подобных тем, что мы встретили в этой главе, с дефицитом и нарушениями целостности «я», мы можем заглянуть глубоко в понятие «человек».

Если мы в этом преуспеем, то впервые в эволюции представитель вида сможет оглянуться на себя и не только понять, откуда в нем взялось все то, что в нем есть, но также выяснить, что или кто является агентом сознания и понимания. Мы не знаем, куда приведёт нас это путешествие, но уверен, что это будет величайшее приключение, в которое когда-либо пускалось человечество.