Мрачная комедия

Глава 3 Эрнестина

О'Мара очнулся, открыл один глаз, облизнул пересохшим языком сухие губы. Увидел тени на белом ковре и, подняв глаза, увидел Тангу.

— Вы проспали больше суток, — сказала она. — Вы спали, как усталый медведь.

О'Мара подумал, что у нее очаровательный акцент.

Танга отошла от тумбочки к окнам, которые выходили на холм и на море. Дернув за шнур, закрыла бледно-зеленые шторы, затем включила свет. Комната наполнилась мягким светом настенных бра.

Спальня представляла собой длинную комнату с окнами, выходившими на залив. Стены и потолок были выкрашены в белый цвет. Шторы и покрывала на кровати были из бледно-зеленой кисеи в белый горошек. На полу лежал белый с зелеными пятнами толстый ковер.

На низкой широкой кровати, на бледно-зеленом постельном белье О'Мара выглядел нелепо. Он заполнил всю кровать и, казалось, сейчас перельется через край. Его поврежденная нога была подвешена над постелью, забинтованные левая рука и плечо торчали из рукава алой шелковой пижамы, взятой у Гелвады. Одна сторона его лица была заклеена пластырем, открытый глаз и половина рта другой выражали капризную надменность, почти скуку.

Танга подошла и встала у края кровати.

О'Мара наблюдал за ней своим единственным глазом. На ней было красное шелковое платье с белыми цветочками. На ногах замшевые сандалии, темные волосы были схвачены красной лентой.

— У вас страннейший вид, — сказала она. — Сейчас вы похожи на недовольную морскую свинку, которая неизвестно как попала в мою постель. Глаз, который я вижу, — красный и очень злобный. Однако, мне кажется, вы даже живы. Гелвада прибыл вчера вечером, — закончила она. О'Мара хрюкнул.

Она подошла к туалетному столику в углу комнаты. Наполнила мензурку бренди с содовой и принесла ему. Сев на кровать, приставила горлышко мензурки ему ко рту. О'Мара сделал энергичный глоток. Танга отнесла мензурку, вернулась и с любопытством стала рассматривать его.

— Я помню вас в Рио. В то время вы с еще одним типом охотились за неким Пумтой, вы помните, конечно. Вы пришли на прием, где я выполняла роль хозяйки для Интасиса, которому в то время платили, большие деньги нацисты. Этого Интасиса в конце концов застрелил Майкл Келси. Келси рассказывал мне о вас, о ваших подвигах, и я мечтала вас встретить. Очень хотела увидеть знаменитого Шона Алоиса О'Мару. Мне казалось, что вы должны быть похожи на большого и очень красивого быка. Затем я увидела вас и была поражена, потому что вы выглядели так, как я вас себе и представляла, хотя в глубине души надеялась, что вы выглядите по-другому — стройным, красивым, слегка зловещим, смотрящим на меня хищными глазами.

Она печально покачала головой и вздохнула.

— Прошло уже столько лет, — сказала она. — А теперь вы лежите у меня в кровати и выглядите так, как если бы вас переехал на Стренде в Лондоне автобус.

О'Мара произнес уголком рта:

— Прекрасно… пользуйтесь временем, пока я тут привязан за ногу. Скоро… очень скоро… я встану и тогда…

— О господи, — сказала она холодно, — как я боюсь этого!

О'Мара улыбнулся ей.

— Дразните меня, издевайтесь надо мной, сколько хотите. Но я хочу кое-что сказать вам. Когда я сидел там у залива, прислонившись к стене, и видел, как пришла ваша машина, — для меня это было как послание небес. Это было прекрасно, особенно когда вы вышли из машины. Мне кажется, что прекраснее вас я ничего не видел в жизни. Вы были как глоток кислорода для больного воспалением легких. Я понял, что стоит жить несмотря ни на что…

— Льстец… — пробормотала она.

Глаз О'Мара блеснул.

— Конечно. Я тогда не понимал, что все познается в сравнении. То, что я тогда был ослеплен великолепной фигурой, божественной походкой, неземным очарованием, — ничего не значит теперь. Сейчас… когда я лежу здесь и вспоминаю действительно чудесных женщин, которых встречал в Рио, я могу, слава Богу, отвести вам достойное место в своей памяти.

— Какое место? — спросила она резко. О'Мара потянулся.

— Без всяких сомнений, — сказал он с довольной улыбкой, — вы приятная, добрая, домашняя и уютная женщина. Нельзя ли еще бренди?

Она подошла к столу и налила еще мензурку. Повела своими изящными плечами.

— Господи… домашняя… и уютная!

Зазвонил телефон. Танга вышла из комнаты, и он услышал ее смех. Через минуту зазвонил параллельный телефон на тумбочке у кровати. О'Мара взял трубку.

— Привет, Шон, — раздался голос Куэйла. — Ты можешь спокойно говорить. Линия не прослушивается. Танга рассказала мне, что ты выжил, что они были грубы с тобой, но ты все еще О'Мара. Я был уверен, что ты выдержишь.

— Приятно слышать это от вас. Очень приятно. Нужно сказать, я был очень рад, когда прибыл Тодрилл. Они как раз собирались заняться моими ногтями.

— Ужасно… Между прочим, что ты подумал о Тодрилле?

— А ничего. Я столкнул его со скалы. Вам нравится это?

— Да. Я предполагал что-нибудь подобное. Кстати, Гелвада прибыл?

— Он приехал вчера вечером, — ответил О'Мара. — Сейчас он здесь.

— Ты можешь продолжать? — спросил Куэйл уже серьезно.

О'Мара мрачно пробормотал в трубку:

— К чему эта чушь собачья — могу ли я? Вам приходилось когда-нибудь сталкиваться с тем, что я не могу чего-нибудь? Правда, лицо у меня разбито, одна рука и одна нога не будут действовать несколько дней, но в остальном все прекрасно. Мне повезло. Между прочим, кто знал об этом Тодрилле. Откуда он появился?

— Эппс привел его. Эппс был связан с нацистами и попал к нам еще в первые дни войны. Он выложил все, чтобы спасти свою шкуру. Думаю, что и они знали это. Когда война уже подходила к концу, немцы забросили Тодрилла, который был опытнейшим разведчиком Гиммлера, в концентрационный лагерь. По легенде он был французским разведчиком, схваченным немцами. Эппс верил в это, и я не стал его разочаровывать. Мне хотелось понаблюдать за Тодриллом и выяснить его цели.

— Понятно, — сказал О'Мара, — что дальше?

— Вы разоблачили Тодрилла, — сказал Куэйл… — А получили ли вы от него какую-нибудь информацию? В данный момент не ждите от меня помощи. Действуйте, если у вас есть хоть чуть-чуть информации — неважно сколько — лишь бы можно было ее использовать. Есть ли у вас зацепка?

— Есть, и очень хорошая. Четкая, как волнорез в море.

— Что вам нужно? — спросил Куэйл. — У Гелвады есть деньги и неограниченный кредит. Танга сделает все, что вам потребуется. Она прелестна, не правда ли, Шон, и умна.

— Ничего не могу сказать о ее уме. Она домашняя и уютная.

— Я скажу ей это, — засмеялся Куэйл. О'Мара ухмыльнулся:

— Я уже сказал, — и продолжал: — Мне нужен контакт со Вторым отделом. Дайте мне парижского резидента и кого-нибудь для черной работы. И попросите дать мне хорошую связь здесь или где-нибудь поблизости с человеком из маки или Сопротивления. Мне все равно, кто он, лишь бы он был нашим человеком. Я хочу использовать его для поддержки, когда это будет необходимо. Можете ли вы это устроить?

— Договорились, — ответил Куэйл. — Через час я позвоню и дам имена.

— Хорошо, — сказал О'Мара.

— Вы проделали огромную работу. Вы уверены, что чувствуете себя хорошо?

— Какая чепуха! Не думаете же вы, что эти ублюдки могли действительно что-то сделать со мной?

— Нет, — сказал Куэйл задумчиво, — конечно, я не думаю так.

— Питер, — спросил О'Мара тихо, — где, черт побери, вы нашли эту Тангу. Я никогда не видел ничего подобного.

Он закашлялся в телефон, так как в этот момент Танга вошла в комнату.

— А, значит, она вошла, — догадался Куэйл. — Не потеряйте ее, она бесценна — да вы и сами скоро узнаете это. Удачи, Шон.

— Вам тоже, — ответил Шон, повесил трубку и сказал:

— Еще немного бренди, пожалуйста. Позовите сюда Гелваду, садитесь возле меня и слушайте.

Она принесла бренди и сказала:

— Сегодня вам больше не нужно пить. Лучше поспите. Я домашняя женщина и могу быть хорошей няней.

— Это смешно, — улыбнулся О'Мара, — но женщина предпочтет, чтобы ее назвали безобразной, но не домашней. — Он внимательно посмотрел на нее одним глазом и продолжил: — Действительно, в вас что-то есть. Когда-нибудь я вам это скажу. А сейчас позовите Гелваду.

— К вашим услугам. Я здесь для того, чтобы прислуживать вам. — И она вышла из комнаты.

О'Мара сбросил простыню, спустил ноги с кровати и сел, рассматривая забинтованную ногу. Он встал сначала на одну ногу, затем осторожно на вторую и попытался идти. Вскоре он отказался от этой попытки и вернулся в кровать.

Танга и Гелвада вошли в комнату. На Гелваде был хорошо сшитый смокинг, шелковая рубашка, муаровый шелковый галстук. Он выглядел шикарно.

Гелвада принес и поставил два стула к тумбочке. Подвигая стул Танге, он сказал:

— Поздравляю, О'Мара. С благополучным выздоровлением, я надеюсь.

— Мы будем поздравлять друг друга, когда закончим дело. Я связан ногой на несколько дней, но и так сделать можно многое. Есть у кого-нибудь сигареты?

Гелвада достал сигареты и прикурил их. Затем О'Мара сказал:

— Одно из двух обстоятельств совершенно ясно. Я скажу вам, каковы эти обстоятельства. Этот Тодрилл был нацистским агентом, достаточно опытным, должен сказать. Куэйл знал об этом и хотел узнать, каковы намерения Тодрилла. Очевидно, у Куэйла были подозрения, что между гибелью агентов в районе Гуареса и Тодриллом была какая-то связь. Но он искал подтверждения этому. И воспользовался мною, чтобы найти эту связь.

— Думаю, что я и нашел, — продолжил О'Мара, ухмыляясь. — Танга была с Эппсом в Париже. Эппс вне подозрений, но он дурак. Он принимал все, что говорил Тодрилл, за чистую монету. Он верил ему, потому что Тодрилл был освобожден из немецкого концлагеря, куда его специально посадили — старый трюк, — и Тодрилл ему много порассказал о своей работе на французское Сопротивление. Во всяком случае, не имея, возможности проверить, Эппс все это принял на веру. Понятно?

— Понятно, — сказал Гелвада, а Танга кивнула.

— Куэйл выбрал сложный путь, — продолжал О'Мара. — Он пристроил меня здесь под именем Филиппе Гареннса — опустившегося пьяницы, прекрасно зная, что нацистам известно, кто я. И ждал, что произойдет. Я приехал сюда и начал работать на Воланона. Пил всякую дрянь и опускался все ниже. Кто-то решил, что нужно попробовать заставить меня говорить и узнать, кто мой хозяин. Эппс узнал об этом и передал Куэйлу через Тангу.

Танга кивнула.

— Я очень возмущена. Я верила в Эппса. Куэйл заставил меня верить.

О'Мара засмеялся.

— Вы должны знать, что Куэйл никогда не допустит, чтобы его левая рука знала, что делает правая. Вполне очевидно, Эппс получил эту информацию от Тодрилла. При этом он верил Тодриллу. Почему бы и нет? Разве Тодрилл не пришел и не рассказал ему, что, как он узнал, два нацистских агента — Мороск и некий Наго — собираются приехать в Сант-Брие и заставить Филиппе Гареннса, на самом деле, как им известно, О'Мару, говорить. Разве он не сделал этого? И глупый Эппс поверил ему.

О'Мара затянулся.

— Тодрилл просит Эппса не слишком беспокоиться, потому что он, Тодрилл, не спустит глаз с этой парочки и, когда они прибудут в Сант-Брие, чтобы заняться Гареннсом, он также появится там, чтобы сыграть свою партию и расстроить планы Мороска и Наго. Эппс сообщил об этом Танге, а она Куэйлу. Так ведь?

— Совершенно верно, — ответила Танга.

— Прекрасно, — продолжал О'Мара. — Куэйл очень доволен, потому что теперь он знает, что Тодрилл так или иначе проявит себя. Он присылает сюда Тангу, чтобы предупредить меня, что наступает время действовать, что эти парни охотятся за мной и что Тодрилл будет мне звонить.

О'Мара бросил сигарету в пепельницу. Он чувствовал себя очень усталым.

— Тодрилл позвонил мне, как и было условлено. Он был в трудном положении, поскольку нужно было тщательно скрывать свои истинные намерения. Он сказал, что прибудет вовремя, чтобы помешать бандитам зайти слишком далеко. И не прибыл. А когда прибыл, сказал, что задержался, чтобы испортить карбюратор Наго, с тем, чтобы машина не могла тронуться с места. Он солгал. Машина была исправна. Я проверил. К ней даже не прикасались. Когда Тодрилл появился, он фактически разоблачил себя. Он появился в тот момент, когда Мороск как раз вошел во вкус, пытая меня. Застрелил его и дал возможность Наго сбежать.

— Ха, — сказал Гелвада, — старый прием. Наго должен был уйти с информацией.

— Правильно — сказал О'Мара. — Тодрилл — или как там его настоящее имя — отпустил Наго. Он думал, что я так занят своими переживаниями, что едва ли буду способен хорошо соображать и не замечу этого. Я выразил опасение, что Наго может передать кому-нибудь полученную от меня информацию. Но он опроверг это, уверив меня, что Наго не сможет воспользоваться телефоном, не сможет подъехать на попутной машине в Сант-Лисс, что ему придется проделать весь путь туда пешком и что мы будем там раньше него. Тодриллу пришлось играть такую роль. Он должен был позволить Наго добраться до железнодорожной станции, где он, Тодрилл, раньше уже договорился встретиться с ним, и где Наго должен был передать ему сведения, которые они выудили из меня.

— Похоже, — сказал Гелвада с легкой улыбкой. — И после этого наш мсье Тодрилл разделывается с несчастным Наго.

— Верно, — сказал О'Мара. — Когда мы доехали в Сант-Лисс, я чувствовал себя совершенно обессиленным, что было весьма удобно для Тодрилла. Он оставил меня в бистро и ушел, очевидно, искать Наго. Потом вернулся и сообщил, что нашел его и убил.

Но он не сказал мне, что автором всей этой затеи был он, Тодрилл, и что он теперь избавился и от Наго, и от Мороска и является единственным владельцем полученной информации.

О'Мара протянул руку еще за одной сигаретой. Прикурив, он сказал:

— Если бы этот дурак, вернувшись в бистро, объяснил мне, что нашел Наго на станции, куда тот попал на попутной машине, я был бы склонен поверить ему. Но когда он вернулся и не объяснил, каким образом Наго приехал так быстро, я понял, что он окончательно запутался.

— И что дальше? — спросила Танга.

— Мы вернулись в Сант-Брие, но на другую сторону залива, оставили машину и пошли к обрыву с тем, чтобы я мог показать ему дорогу до виллы. И я столкнул его с обрыва.

— Прекрасно, — сказал Гелвада. — Более чем адекватная реакция. Думаю, что падение было очень долгим.

— Долгим, — согласился О'Мара. — Затем я спустился по тропинке, нашел то, что осталось от Наго, убитого им же в лесу возле станции Сант-Лисс. Это все.

— Итак, — сказал Гелвада, — в этот момент слишком предприимчивый Тодрилл лежит у подножья скалы где-то на другой стороне залива.

— С ним нужно что-то сделать, — кивнул О'Мара. — Я думаю, что тело еще не обнаружено. Оно находится в уединенном месте, под скалой. Если же тело обнаружено, то найдена и предсмертная записка, и тогда гибель Тодрилла может быть объяснена самоубийством. Так или иначе никого особенно не заинтересует смерть почти никому не известного человека в это бурное время. Но я надеюсь, что тело еще не нашли. У меня на этот счет свои соображения.

— Вот как? — удивился Гелвада. О'Мара зевнул.

— Эрнест, — спросил он, — есть ли у тебя с собой чистые бланки удостоверений личности со всеми полагающимися штампами?

Гелвада кивнул.

— У меня есть дюжина. Куэйл снабдил меня ими.

— Хорошо. Заполни один бланк на имя Тодрилла. Придумай какое-нибудь христианское имя.

— В этом нет необходимости, — вмешалась Танга, — я помню его имя — Жюль Франсуа Тодрилл.

— Хорошо, — сказал О'Мара. — А теперь, что касается вас, Танга. Через час или около того позвонит Куэйл с некоторыми сообщениями. Сейчас он связывается со Вторым отделом. Кроме того, он должен дать нам имя руководителя Сопротивления — человека, на которого мы можем положиться в случае необходимости. Когда вы свяжетесь со Вторым отделом, сделайте запрос. Выясните, кто был на самом деле Тодрилл, если они располагают такой информацией. Обычно нацистским агентам, засылаемым в концлагеря, давали имена реально существовавших и казненных французов — участников Сопротивления. Видимо, это же произошло и с Тодриллом.

— Это действительно так, — сказала Танга. — Когда Эппс впервые рассказывал мне о Тодрилле, я попросила дать его описание. Эппс дал мне маленькую фотографию Тодрилла. Такие фотографии с характеристикой и описанием личности на обороте имели все участники Сопротивления.

Эти маленькие документы обычно вклеивали под марки на старых конвертах и носили с собой, когда их перебрасывали из одной группы в другую. Эппс дал мне такую. Я как раз увеличила ее, прежде чем ехать из Парижа в Сант-Брие. У меня она с собой. Согласно этому документу, Тодрилл был одним из руководителей Сопротивления и даже служил во французской армии, в контрразведке, и в одной из первых групп маки.

— Хорошо, — повторил О'Мара. — Тодрилл был оформлен как надо. Держу пари на последний шиллинг, что настоящий Тодрилл был схвачен и ликвидирован, а наш Тодрилл взял его удостоверение и с тех пор живет под этим именем. Почему бы и нет? После войны это даже легче, чем во время войны.

Он повернулся к Гелваде.

— Возьми у Танги увеличенную фотографию Тодрилла. Положи ее в старый конверт, адресованный Тодриллу по парижскому адресу. Наклей погашенную марку, чтобы он выглядел правдоподобно. И впиши имя Тодрилла в удостоверение личности. Подожди, пока не стемнеет, после полуночи здесь самое безопасное время — никого не встретишь. Обойди залив и примерно в сотне ярдов от церкви, по той же стороне, увидишь что-то вроде спуска, образованного упавшей скалой и камнем внизу. Спустись вниз, поверни направо и на плоском камне найдешь то, что осталось от Тодрилла. Тело находится вне досягаемости прилива, поэтому ты его там найдешь, если его, конечно, никто не убрал. Обыщи тело — лучше взять резиновые перчатки — и положи удостоверение личности и фотографию во внутренний карман. Я не думаю, что ты найдешь что-нибудь интересное на теле. Он был слишком умен. Но кто знает?

— А потом? — спросил Гелвада.

— Оставь Тодрилла там, где он есть. Но тебе следует взглянуть на его машину. Она припаркована за оградой с дальней стороны церкви. Она должна стоять там. Там тоже, скорее всего, ничего нет. Хотя, может быть, что-нибудь и найдется, но я сомневаюсь. И быстрее возвращайся, чтобы ни на кого не наткнуться. Завтра Танга сможет нанять лодку у Понтенна. Она наймет его и лодку для катания по заливу. Днем прилив поднимается к церкви и Понтенн, возвращаясь, повернет здесь. Танга увидит тело с лодки, если воспользуется биноклем. Она скажет об этом Понтенну и, взобравшись на берег, последний немедленно позвонит в полицию в Сант-Лисс. Полиция прибудет в Сант-Брие для проведения расследования, и пойдут разговоры. Я хочу этого.

— Можно ли поинтересоваться, почему? — спросила Танга.

— Тодрилл работал с кем-то, — ответил О'Мара, — кто знал район Сант-Брие — Сант-Лисс. Этот кто-то должен существовать. И этот кто-то не мог быть ни Мороск, ни Наго, потому что Тодрилл намеревался убрать их обоих, что он и сделал. Это должен быть еще кто-то. Возможно, этот человек и подвез Наго в Сант-Лисс, после того как тот сбежал от Тодрилла.

— Простите за вмешательство, — сказала Танга, — но почему Наго не мог воспользоваться своей машиной, если она была исправна?

— Потому что так распорядился Тодрилл. Ему нужна была вторая машина здесь. Догадываетесь, зачем?

Она отрицательно покачала головой.

— Тодрилл собирался покончить со мной, узнав от меня, где находятся мои люди, то есть найдя виллу. К сожалению для него, я подумал об этом решении и избавился от него. Если бы он ликвидировал меня, ему пришлось бы позаботиться о трупе Мороска, который лежит в разрушенном доме на дороге Сант-Брие — Сант-Лисс. Он дождался бы темноты, затем отвез бы тело Мороска к церкви, положил бы мой труп на пассажирское сидение, завел бы двигатель и столкнул машину с обрыва.

— Точно, — сказал Гелвада.

— Запомни, — сказал О'Мара, — если бы наш Тодрилл сыграл свою роль правильно от начала до конца, он был бы великим игроком. Не забывайте, что его считают хорошим французом, участником Сопротивления. Эппс верит в это, Танга верила, и я не вижу причин, почему бы ей не верить в это. У него удостоверение и характеристика честного француза. И он был уверен, что все так и будет, если он сумеет чисто избавиться от тел Мороска, Наго и так называемого Филиппе Гареннса.

Он протянул руку еще за одной сигаретой, прикурил и продолжал:

— В конце концов, станет известно, что Наго и Мороск — нацистские агенты. Станет известно, что они прибыли в «Гараж Воланона» днем, и что там никого не было, кроме придурка Гареннса, который был, как обычно, полупьян. Наго и Мороск знали, что Гареннс был не кем другим, как О'Марой, бывшим агентом Британской секретной службы, от которого они надеялись получить информацию. Они увезли Гареннса — или О'Мару — с собой и привезли его в заброшенное здание на дороге между Сант-Брие и Сант-Лисс, чтобы заставить его говорить. Они заставили его говорить, а затем убили.

— Все логично, — сказал Гелвада. — Обычная работа нацистов.

— Точно, — продолжал О'Мара. — Впоследствии между Наго и Мороском начались бы трения. Это очень правдоподобно. Наго был наркоманом, и у него было плохо со здоровьем. Они оба с Мороском работали в стране, где уже больше не шла война и где маки все еще разыскивали своих старых врагов. И Мороск уже осточертел Наго. К тому же плата за информацию, которую они вытянули из О'Мары, была бы вдвое больше, если бы не пришлось делиться с Мороском. Таков примерно мог быть ход размышлений Тодрилла.

— Понятно, — сказал Гелвада.

— Итак, предположим, что Наго застрелил Мороска. Он видит, что дорога к заливу и далее к обрыву пуста, какой она всегда и бывает. Он сажает трупы Мороска и О'Мары в машину и едет к обрыву, затем выпрыгивает из машины, и она летит с обрыва. Вот и покончено с Мороском и О'Марой.

Он затянулся сигаретой.

— Теперь Наго отправляется в Сант-Лисс. Добирается он туда уставшим и в состоянии депрессии. Ему нужна доза привычного наркотика, а у него ее нет. Он ждет развития событий после обнаружения тел и приходит к выводу, что с него достаточно. Он уходит в рощицу за станцией Сант-Лисс и, написав предсмертную записку, стреляется.

— Примерно вот так, — продолжил О'Мара, — я представляю себе план Тодрилла. Могла получиться неплохая история. Если бы Тодрилл прибыл на виллу и рассказал эту историю Танге — объяснил бы ей, что он опоздал и бандиты увезли О'Мару, что, когда он добрался до разрушенного дома, то нашел там только пятна крови, свидетельствующие о происшедшей трагедии, а затем, осматривая окрестности, обнаружил разбитую машину с телами Мороска и О'Мары, она бы поверила ему. Она поверила бы, что виноват во всем Наго.

— Все это верно, — сказала Танга. — У меня не было оснований подозревать Тодрилла.

— Конечно, нет, — сказал О'Мара. — Затем, когда нашли бы труп Наго и его предсмертную записку, история, рассказанная Тодриллом, подтвердилась бы, и он был бы вновь вне подозрений. Он был бы, вероятно, единственным из оставшихся в живых, кто знал, кто такой Куэйл и где он находится. При этом он находился бы внутри организации, рядом с Тангой, ожидая возможности ударить. Ну, как?

— Конечно, вы правы, — сказал Гелвада, — все складывается. Похоже, что Тодрилл все так и запланировал. Он убил бы вас и устроил все именно так. Это была бы великолепная история.

— Есть одна неувязка, — сказала Танга. — О'Мара, вы говорите, что Тодрилл считал бы себя единственным человеком, имеющим информацию, полученную от вас. Это было бы, конечно, так, если бы Наго не мог сообщить что-то человеку, ждавшему его, чтобы отвезти в Сант-Лисс.

О'Мара кивнул, улыбнулся Танге и сказал:

— Мадам умеет думать. Вот почему мы будем играть так. Я думаю, есть еще кто-то. И я думаю, что и Тодрилл знал об этом. Я не удивился бы, если бы не он сам организовал, чтобы Наго подвезли.

— Мне все понятно, — бодро сказал Гелвада. — Необходимо и как можно быстрее найти этого человека.

— Завтра, после того как Эрнест найдет тело, вы, Танга, позвоните Понтенну. Скажете, что, если погода будет хорошая, вы хотите покататься на лодке по заливу, и что хотите отправиться примерно в два часа дня. Скажите ему, что обращаетесь к нему по рекомендации Филиппе Гареннса из «Гаража Воланона». Возьмите с собой бинокль и, когда будете возвращаться, поищите в него упавшую скалу, слева от нее увидите тело Тодрилла. Сообщите об этом Понтенну и заставьте его подплыть ближе, чтобы рассмотреть труп.

— Мадам, — сказал Гелвада, — похоже, нас ждет интересное занятие.

— Да, — улыбнулась она, — интересное, даже скорее, захватывающее.

Они посмотрели на О'Мару. Он крепко спал.

— Он может быть очень занудливым, — сказала Танга. — Спокойной ночи.

Гелвада наслаждался.

Когда часы на церквушке пробили час, он завел «тайфун» в тень тиссовых деревьев подальше от дороги. Он стоял, молча рассматривая длинную и мощную машину, куря сигарету и раздумывая, что ему сначала осмотреть — тело Тодрилла или его машину.

Он решил, что машина может обождать. Отбросил сигарету, прошел через дворик к тропинке, ведущей над обрывом. Он двигался быстро, тихо насвистывая что-то.

Подойдя к обрыву, начал спускаться. Луна была высоко в небе и только легкий бриз, шелестя листвой деревьев, нарушал тишину прекрасной ночи.

Гелвада начал думать о Тодрилле. Он размышлял, кем был Тодрилл, какое у него было настоящее имя, что он был за человек. Скорее всего, рядовой сотрудник делающий обычную для людей Гиммлера работу. «Однако, — подумал Гелвада, — даже эти почти роботы нацистской системы должны иметь некоторую индивидуальность, какую-то личную жизнь». Гелвада, мысли которого часто отвлекались на посторонние предметы, развлекал себя размышлениями о личной жизни Тодрилла: о его воспитании, его доме, его женщинах — если таковые у него были.

Теперь он был внизу. Воды залива накатывались на песчаный берег в пятидесяти ярдах от него. Вправо уходила каменистая тропинка с плоскими камнями и расщелинами, опасная для хождения. Гелвада, который шел осторожно, как кот, повернул направо и начал двигаться вдоль основания скалы, держась в тени.

Внезапно он натолкнулся на тело. Оно лежало на плоском камне, полускрытое большой скалой. Гелвада подошел к скале, закурил, глядя на тело, распростертое перед ним.

Итак, это был Тодрилл. А мог бы быть О'Мара. Это было то, что Тодрилл хотел сделать с О'Марой. Но этого не произошло, потому что О'Мара был удачлив и по многим другим причинам. Гелвада начал вспоминать истории, которые он слышал об О'Маре. Большинство из них были правдивыми. О'Маре только не случалось быть убитым. Он бывал почти убитым, приходилось подвергаться нападениям, бывать избитым и его даже пытали. Он испытал все, кроме смерти. О'Мара остался жив после всего этого потому, что, по мнению Гелвады, был очень умен. А в тех случаях, когда природный ум бывает бессилен, на помощь приходил верный компаньон ума — удача.

Гелвада вспомнил середину войны, когда он действовал в Лиссабоне, сначала с Кейном, затем с Майклом Келси — одним из самых способных агентов. Гелвада слышал много рассказов в то время об О'Маре. Он был легендой среди англичан, тайно боровшихся против нацистской угрозы, которая распространялась почти открыто в этой части мира. Он вспомнил, как О'Маре дали снотворного, избитого заперли в водонепроницаемом подвале и включили воду. Девяносто девять человек из сотни погибли бы, но не О'Мара. Пришел сто первый шанс. Загорелся соседний дом. Пожарники с гидрантами искали утечку воды и обнаружили О'Мару без сознания, всего под водой, кроме кончика носа. Это была та удача, которая всегда была с О'Марой.

И было еще одно: беспристрастность в сочетании со стальными нервами, хитрым изворотливым умом и интуицией, которая срабатывала тогда, когда уже ничего не работало. Кто-то однажды сказал об О'Маре, что он обладает храбростью льва, хитростью змеи и интуицией женщины.

Гелвада усмехнулся. Он подумал, что это великолепное сочетание. Оно должно сработать.

Он взглянул на светящийся циферблат часов. Было двадцать минут второго, и пора было приступать к работе.

Он снял пиджак, одел резиновые хирургические перчатки и приступил к неприятной работе. Пяти минут было достаточно, чтобы убедиться, что О'Мара был прав. Ничего существенного обнаружить не удалось. Зажигалка, портсигар и авторучка — все разбитое в результате падения, пачка окровавленных стофранковых и пятисотфранковых банкнот.

Гелвада сунул пальцы в верхний карман жилета под испачканным пиджаком, в карман которого О'Мара положил записку о самоубийстве. Записки не было, карман был пуст.

Гелвада выпрямился, снял перчатки, вывернул их и положил в карман пиджака. Одел пиджак и встал, глядя на тело.

Итак, одно уже случилось. То, чего опасались. Это небольшое происшествие разрушило все замыслы и расчеты. Кто-то был настолько заинтересован в покойном Тодрилле, что даже обыскал его тело — весьма неприятное занятие — и забрал записку. И что могло быть за всем этим?

Только одно. Тот, кто обыскал труп, не хотел, чтобы смерть Тодрилла посчитали самоубийством.

«Чрезвычайно неудобная личность», — подумал Гелвада. Мысль О'Мары была совершенно очевидной. Предсмертная записка на теле Тодрилла прикрыла бы множество грехов. Если бы тело было осмотрено полицией Сант-Лисса, приглашенной Понтенном, который должен был обнаружить его позднее вместе с Тангой, по плану О'Мары, — находка записки дала бы возможность полиции закрыть дело без дальнейшего расследования. Если бы они проявили рвение в расследовании и связались с Парижем для тщательной проверки личности предполагаемого Тодрилла, они послали бы в Центральное управление фотографию и удостоверение, которые Гелвада намеревался оставить на теле в старом конверте. Центральное управление лично бы узнало через Второй отдел, что погибший был не настоящим Тодриллом, действительно погибшим французским агентом. После этого полиция прекратила бы дело, не поверив, разумеется, в самоубийство, а посчитав, что Тодрилла убрали маки или одна из групп Сопротивления, знавших правду и ликвидировавших с конца войны уже многих предателей. Таким образом, цель О'Мары — не привлекать внимания публики к убитому Тодриллу — была бы достигнута.

Но теперь? Гелвада стоял, держа в руках конверт: документ, подтверждающий участие Тодрилла во французском Сопротивлении. Обнаружение трупа без предсмертной записки могло бы дать совершенно другой результат, не тот, которого ожидал О'Мара.

Гелвада на минуту задумался, а затем решился. Он оставит конверт. Если О'Мара будет против этого, его можно будет успеть забрать, пока полиция не обнаружила труп.

Гелвада наклонился над телом, сунул конверт во внутренний карман пиджака и пошел обратно по камням к тропинке в обрыве. Взбираясь наверх, он напевал про себя. Это была старая бельгийская мелодия, и слова ее, если их грубо перевести, говорили, что то, что должно произойти, произойдет, и что бы ты ни делал, что бы ни думал, ничто не имеет значения.

Небольшие слоновой кости часы на камине показали Куэйлу, что уже двадцать минут второго. Он протянул руку к тумбочке за сигаретами, закурил и продолжал лежать, глядя в потолок и думая. Кровать прогибалась под тяжестью его тела. Он лежал неподвижно, пытаясь представить себе Розански.

Сделать это намного легче, когда знаешь, как человек выглядит — черты лица, форма подбородка, глаза, губы. Если знать, как человек выглядит, уже что-то известно о нем, о чем-то можно было догадаться. Можно себе представить тот тип женщины которая могла бы привлечь его или которую он мог бы привлечь. Вы могли бы представить его реакцию в определенных условиях, его темперамент. При удаче, вы можете даже себе представить, — тут Куэйл даже слегка улыбнулся, — его кровяное давление, его умение пить и его умственные способности.

Но он не имел представления о внешности Розански и очень мало знал о нем самом. Он знал только о делах Розански. И, как подумал Куэйл, тот действовал очень хорошо.

Розански, считал Куэйл, обладал холодной яростью. Для него не было ничего святого. И сейчас ему некуда бежать. Война окончилась, мир прочесывается в поисках нацистов, все время вытаскиваются все новые военные преступники, которым уже казалось, что они в безопасности, и Розански должен понимать, что его песенка спета, у него нет будущего. Потому сейчас он намерен наилучшим образом использовать настоящее.

Ему удалось уже «ликвидировать» — это слово любили немцы — не менее четырех наиболее ценных агентов Куэйла, работавших в районе Гуареса. Но он не мог знать, что последний из погибших — Маллсли, ирландец с хорошим чувством юмора, прежде чем холодная рука смерти схватила его, нацарапал на конверте: «Марион, Эварт, Хьюго, Патрик плюс Розански равно Этому».

Куэйл посмотрел тогда на грязный конверт и все понял. Имена принадлежали Марион Дорадел, Эварту Франсису, Хьюго Майну и Патрику Маллсли. Плюс Розански они означали Это — то есть смерть.

Куэйл начал искать все, связанное с Розански. Узнал мало. Мысленно он проследил жизнь Розански. Сначала — молодой немецкий кавалерийский офицер, полный жизни, восторга, духа товарищества и, возможно, галантности. Затем несчастный случай, который вынудил его покинуть полк, озлобил его. Затем его жизнь как разведчика в войне 1914–1918 годов — последней джентльменской войне, когда разведка была только разведкой и в основном занималась сбором и систематизацией информации, затем мир и приход к власти нацистов.

Куэйл задумался, как воспринял Розански новый режим. Вначале, видимо, отрицательно. Большинству кадровых немецких офицеров режим не понравился. Впоследствии они стали поддерживать его, потому что жизнь при этом режиме сулила большие возможности. И почти невольно они начали верить в него. Розански был среди них. В конце концов его, как и многих других, захватила идея владычества германского оружия над всем миром. И затем, вначале почти невольно, а в дальнейшем и осознанно, он принял своеобразную этику разведки СС; затем еще более своеобразные и циничные взгляды гиммлеровских агентурных учебных центров. В конце концов он стал Розански — и за этим именем стояли метод, система и в итоге мгновенная смерть для любого глупца, осмелившегося противостоять ему.

«Розански, — подумал Куэйл, — будет продолжать борьбу. У него нет будущего. Ему только остается мстить врагам системы, частью которой был сам. Тем врагам, которым, по странной прихоти судьбы, удалось уничтожить эту систему. Лишь случайно удалось…»

Куэйл потянулся, погасил недокуренную сигарету, сел на край кровати, глядя на незажженую электрическую лампочку.

Он забросил наживку с таким жирным червячком, которую Розански, даже не желая этого, должен схватить. Уж очень соблазнительной была наживка.

И какая наживка! Во-первых, О'Мара — лучший агент, когда-либо работавший в разведке его страны. Во-вторых, О'Мара на тарелочке; затем, если удар не достигнет цели, — О'Мара, Гелвада и Танга де Сарю, три великолепно обученных, опытных, матерых разведчика и контрразведчика, которые во время войны наносили удар за ударом прямо в сердце Германии и каждый раз пускали ей кровь. Розански не сможет упустить такую наживку.

Куэйл подумал об этой троице и пожал плечами. Он надеялся, что им и на этот раз повезет. Нельзя сделать омлет, не разбив яиц. И если уж необходимо, чтобы они были разбиты, то уж эти три экземпляра не так-то легко и разбить.

Для Куэйла было характерно, что себя он не включал в этот омлет, хотя Розански уже мог знать о его существовании и мог принять меры, чтобы уничтожить его.

Зазвонил внутренний телефон. Куэйл подошел к столику и взял трубку.

— Мистер Куэйл, — раздался голос Миры, — я только что получила сообщение Второго отдела. Ваши соображения о подлинном Тодрилле были верными. У меня здесь описание и имя руководителя группы маки в районе Гуареса. Кроме того, с вами хотят связаться из одного из отделов «М». Они позвонили по контактному номеру.

— Хорошо, — ответил Куэйл, — я подойду.

Он прошел через спальню, коридор, гостиную, еще один коридор и вошел в кухню. Открыл дверцу кухонного шкафа, толкнул заднюю стенку и прошел в смежную комнату. Комната была большая, оборудованная двумя столами и дюжиной стальных несгораемых шкафов. Стены были увешаны крупномасштабными картами побережья Бретани. На камине стояла дюжина телефонов. Мира сидела за своим столом, трубка коммутатора была в ее правой руке.

— У вас усталый вид, — сказал Куэйл.

— Я действительно очень устала, — ответила она, — это дежурство не было интересным. Но через полчаса придет Элеонор.

Куэйл кивнул и спросил:

— Кто из «М» хотел меня видеть?

— Полковник Мейзон. Он звонил дважды. Первый раз, я думала, вы еще спите. Да он и не настаивал на важности разговора.

— Позвоните ему, — кивнул Куэйл.

Она набрала номер, вставила штекер в гнездо коммутатора и сказала: «Номер три».

Куэйл взял одну из трубок на камине.

— Привет… Мейзон? — он немного послушал. Наконец сказал:

— Нет… он не сможет. Они никогда не говорят. И нам нельзя идти работать на них. Надеюсь, что они повесят его вовремя.

Он положил трубку и стоял, прислонившись к камину и держа руки в карманах халата. Через некоторое время он сказал:

— Мы выбрались с Пэлл-Мэлл вовремя.

— Что-нибудь случилось, — спросила Мира, приподняв брови.

Он кивнул.

— Парень, который занял после нас наш офис, — поляк. Он задержался в помещении до ночи. Я думаю, переставлял что-то.

— Да? — спросила она, глядя на него с беспокойством.

— Он вышел из здания где-то около полуночи и повернул на Сент-Джеймс-стрит. Его застрелили в двадцати ярдах от входа в здание. Мейзон сказал мне, что внешне он очень похож на меня.

— Он умер? — спросила она. Куэйл кивнул.

— Полиция уже взяла стрелявшего. Утверждает, что он югослав или что-то в этом роде. У него нет документов, и он не может объяснить, почему он в Англии. Он даже не пытается это сделать, и вообще ничего не хочет говорить. У него нашли пистолет и, если стреляли из него, его повесят.

— Они нацеливались на вас. Вам нужно быть осторожней.

— Почему?

Она не ответила.

— Позвони графине, — сказал Куэйл, — и передай ей материалы, полученные от Второго отдела, а также имя и адрес парня из маки в Гуаресе. С сегодняшнего дня, разговаривая с ними, используйте позывные. Это будет цифра, которая является суммой числа месяца и числа дня недели. Графиня, разговаривая с вами, должна назвать число месяца плюс число дня недели плюс три, Гелвада — все это плюс два, О'Мара — плюс один.

— А как насчет служанки Иветты? — спросила Мира.

— Не думайте о ней. С этого момента она не будет пользоваться телефоном. А им я через минуту сообщу, что они находятся на прямой связи. Спокойной ночи.

Он вышел.

Она начала звонить по парижскому номеру. Дверь на дальнем конце комнаты открылась. Вошла Элеонор Фрайн, ее сменщица. Это была высокая блондинка, внешне выглядевшая глуповатой. Своим друзьям она говорила, что она дизайнер по интерьеру и очень интересуется балетом. Элеонор была одной из четырех секретарей Куэйла, дежуривших при нем круглосуточно.

— Звонок из отдела «М» был, — сказала Мира. — Какой-то поляк, который занял наш офис и внешне похожий на Куэйла, был убит выходящим из здания ночью.

Элеонор вытащила зеркальце из сумки и начала приводить в порядок волосы.

— Папе Куэйлу нужно быть осторожным, — сказала она, — не так ли?

— Я сказала ему то же, но он только спросил: «Почему?»

— Точно.

Мира встала из-за коммутатора, подошла к вешалке и начала одеваться, сказав:

— Что ты имеешь в виду, говоря «точно»?

— То, что я и сказала. — Она немного картавила — очень мило. — Если ты занят такой работой, как у Куэйла, как ты можешь быть осторожным?

Мира одела шляпу и попрощалась.

— Спокойной ночи, дорогая, — ответила Элеонор. — Иди прямо домой, мое солнышко.

— Думаешь, — сказала Мира, усмехнувшись, — что кто-то может убить меня?

— Нет, дорогая, я имею в виду бродячих волков мужского пола. Ты выглядишь достаточно привлекательно, чтобы тебя съесть.

— Чепуха, — сказала Мира не без удовольствия и продолжала: — Через несколько минут дадут Париж. Они передадут сообщение. Имеется прямая линия связи с номером в Сант-Брие. Все в блокноте. Вилла Коте д'Ажур. О'Мара, Гелвада, де Сарю. Позывные — это число месяца плюс число дня недели, плюс один для О'Мары, плюс два для Гелвады, плюс три для графини. Поняла?

— Раньше тебя, — ответила Элеонор.

Мира тихо закрыла за собой дверь. Элеонор переставила штекер в коммутаторе — привычка, взявшаяся у нее неизвестно откуда, открыла ящик стола, достала детектив и начала читать.

Часы на церкви пробили два, когда Гелвада добрался до тропинки в обрыве. Он все еще пытался понять мотивы, заставившие кого-то украсть предсмертную записку Тодрилла. И когда успели убрать записку? Он прошел по тропинке через двор церкви, через тиссовую рощу и пошел вниз по дороге. Нашел травянистый склон, скрытый кустами, где все еще стояла машина Тодрилла.

Он зашел за кусты, осмотрелся. Никого не было. Он вернулся к машине, сел в нее, вытащил из кармана фонарик и начал осматривать пол машины.

Тихий дрожащий голос произнес:

— Грязная свинья. Наконец-то я нашла тебя. — Гелвада вздохнул. «Очень некстати, — подумал он, — что происходит что-то непредвиденное». Он выпрямился, вылез из машины на обочину. Прямо перед ним, в тени обочины, стояла молодая женщина — очаровательная молодая женщина, подумал Гелвада, несмотря на то, что он был крайне раздосадован, что автоматический пистолет в ее руках смотрел ему прямо в живот.

— Мадемуазель, — сказал он тихо, — может быть, я и свинья, хотя я в этом сомневаюсь, но уж точно не грязная. Я моюсь каждый день.

— Грязная свинья, убийца. Я хотела бы убить тебя. Убить тебя мне доставило бы огромное удовольствие. Но я не сделаю этого. Я передам тебя полиции. И буду наслаждаться при мысли о том, что тебя повесят или гильотинируют — предпочитаю повешение.

— Очень жаль, — Гелвада пожал плечами. — Я предпочел бы быть гильотинированным. — Он говорил медленно, спокойно, совершенно бесстрастно, но взгляд у него был настороженный. «Девушке, — подумал он, — лет 28». Он поднял узкий луч фонарика, чтобы получше рассмотреть ее. Она была весьма привлекательной. У нее было овальное светлое лицо, а сердитые глаза, зло смотревшие на него, были карие. «Спокойными, — подумал он, — черты ее лица были бы восхитительными». И как бы в подтверждение, они вдруг исказились яростью.

«Очень зрелая и энергичная женщина», — подумал он.

— Мадемуазель, — сказал он, — хотелось бы знать, кого это я убил. Вы знаете, легко сделать ошибку, особенно имея такой плохой характер.

— Я знаю о вас. Я могу догадаться, кто вы. Вы один из этих грязный нацистов, еще не пойманных, которые бродят по кашей стране, пытаясь даже теперь, несмотря на все, причинить нам еще больше горя. Жюль рассказывал мне о таких людях, как вы.

— Понятно, — сказал Гелвада. — Итак, Жюль говорил вам. Жюль Франсуа Тодрилл. Мадемуазель, а могу я спросить, кем он был вам?

Она почти прошипела:

— Узнаешь. Он был человеком, которого я любила, за которого я хочу отомстить. Прежде чем он приехал сюда, в Сант-Брие, он говорил мне обо всем, что с ним может случиться. Говорил мне об опасностях своей работы, предупреждал меня, что может ожидать от людей вроде вас.

Гелвада увидел слезы в ее глазах. По какой-то причине, которую он не мог объяснить даже себе, у него появилась мысль, что эта молодая женщина получает какое-то удовольствие от этой сцены — как если бы это была роль в пьесе. Его живой ум сообразил, что эта девушка была профессиональной актрисой и, несмотря на то, что она действительно решила за него отомстить, несмотря на все это, она была увлечена главной ролью в этом спектакле.

— Я был бы очень благодарен вам, — сказал Гелвада, — если бы вы позволили мне закурить сигарету, и убрали пистолет. Я не вооружен и полностью в вашей власти.

Он мягко улыбнулся ей, вытащил из кармана сигарету и закурил.

— Мадемуазель, не будете ли вы настолько добры и не скажете ли мне, почему вы думаете, что это я убил вашего возлюбленного?

— Почему я должна отвечать на вопросы сына свиньи? И почему я должна делать это, когда мне не терпится выстрелить вам прямо в живот, а затем, когда вы будете еще корчиться, ударить вам в лицо рукояткой пистолета? Вы думаете, что выиграете время, задавая глупые вопросы?

Почти лукаво Гелвада сказал:

— Мадемуазель, вы согласитесь со мной, что желание любого человека оттянуть момент, когда ему выстрелят в живот и разобьют лицо пистолетом, оправдано. Но вы не сделаете ничего подобного. Вы не сделаете этого потому, что такое действие было бы полностью чуждо вашей природе. Напротив, скажите мне, почему у вас ложная уверенность, что я убил Тодрилла?

— Зачем я спорю с вами — самодовольной свиньей? Мне вполне ясно, почему вы убили Жюля. Мы должны были встретиться в Сант-Лисе. Он обещал мне, что вернется, закончив работу в Сант-Брие. Я знала, что это очень опасно. Когда он не вернулся, я забеспокоилась. Я знала, что, выполняя задание, он должен находиться где-то в районе церкви. Поэтому сегодня вечером я приехала сюда на велосипеде. Я приехала, потому что не могла больше ждать, ужасно беспокоилась. И я нашла машину. И долго ждала его, надеясь, что он вернется. Но мотор был холодный, и я догадалась, что машина давно стоит здесь.

Гелвада поднял брови и сказал:

— Из вас вышел бы великолепный детектив.

— Молчите и не прерывайте меня, потому что я легко могу убить вас.

— Я не сомневаюсь. Но уверяю вас, что это не принесет ни мне, ни вам никакой пользы. Итак, вы приехали сюда и нашли машину. А затем?

— Затем я пошла вдоль обрыва. Я шла по тропинке и нашла место, где скала упала. Я спустилась вниз к камням.

Гелвада видел слезы, бегущие по ее лицу.

— И я нашла его… моего бедного Жюля. — Гелвада сказал с сожалением:

— Мадемуазель, позвольте сказать, что я вам глубоко сочувствую. Если вы выслушаете меня, я вам за минуту докажу, что я никоим образом не виноват в смерти Тодрилла. Я уверен, что смогу доказать это.

Его лицо выражало такую доброжелательность, такая очаровательная улыбка играла на его губах, что невольно тень сомнения появилась на лице у девушки,

— Позвольте задать вам пару вопросов, мадемуазель, — сказал Гелвада. — Я полагаю, что когда вы спустились к камням и обнаружили тело своего возлюбленного, у вас хватило храбрости обыскать его?

— Да, — ответила она, — я обыскала. Он обещал, что если он по какой-либо причине не сможет вернуться в Сант-Лисс, чтобы встретиться со мной вечером…

Гелвада быстро спросил:

— После окончания спектакля?

— Итак, — сказала она, — итак… вы себя разоблачили. Вы следили за нами. Жюль сказал, что за ним все время следят глаза врагов и никогда не оставляют его в покое. Если это неправда, то как вы узнали, что я актриса? Ответьте мне на этот вопрос.

— Мадемуазель, — сказал Гелвада, — в вас видна актриса. Я думаю, что вы великолепны на сцене. Нельзя не увидеть что-то от искусства в вашем лице, в каждом вашем движении. Я догадался об этом… Но простите меня, что я вас прервал. Итак, мсье Тодрилл обещал вам, что если он не вернется и не встретится с вами в Сант-Лиссе после спектакля… тогда что?

— Он обещал, что пришлет мне записку и укажет на что-то, что даст мне возможность узнать, кто убийца. Я знаю, что его сбросили со скалы. Он был очень умный и смелый. Он не мог бы упасть случайно. Он обладал превосходным чутьем. Я знаю, что его убили.

— Несомненно, мадемуазель, — сказал Гелвада, — вы совершенно правы. Итак, вы обыскали тело, потому что надеялись найти записку, которую он, возможно, написал, но не смог передать вам. И вам не удалось найти ее?

Она кивнула. Теперь она держала пистолет в руке опущенным. Гелвада подумал, что хотя она и очень поддается эмоциям, ему было бы легко ее обезоружить. Но он решил, что в этом нет необходимости.

— А затем? — спросил Гелвада.

— Затем я нашла нечто, что убедило меня, что его убили. В верхнем кармане его жилета я нашла записку, в которой говорилось, что он боится маки и ищет спасения от своих страхов в самоубийстве.

— Конечно, очень смешная идея, мадемуазель, — сказал Гелвада. — Но скажите мне, разве это невозможно, что мсье Тодрилл мог бояться маки?

Она сказала свистящим шепотом:

— Вы дурак. Почему он должен бояться маки — он, прекрасный агент в разведке Франции, — кто был одним из первых организаторов групп маки в этой стране, кто боролся зубами и ногтями против немцев? Мой смелый… смелый… Жюль… Почему бы он должен был бояться маки?

— Конечно, — сказал Гелвада, — вы совершенно правы. Несомненно, он был убит кем-то, кто работает на нацистов.

— Верно. Но почему этим убийцей не можете быть вы?

Гелвада сел на откидное сиденье «тайфуна» и закурил. Он чувствовал себя очень уверенно.

— Уверяю вас, мадемуазель, что это был не я. Я докажу это очень легко. Мы выяснили, что вы нашли записку о самоубийстве и забрали ее, потому что знали, что ее положили, чтобы скрыть убийство. Ее положили, чтобы ввести в заблуждение полицию, когда тело в конце концов обнаружат. Надеялись, что записка заставит их поверить в то, что Тодрилл был одним из тех предателей, которого настигло возмездие от рук одного из патриотов Франции, пострадавших в годы войны. Вы так думали, не так ли?

— Конечно, — ответила Она.

Гелвада посмотрел на нее. Ее голубые глаза были широко раскрыты, лицо было исключительно искренним.

— Мадемуазель, я прошу вас внимательно выслушать меня. Я знаю, что все, что вы говорите, правда. Я знаю это, потому что был помощником Жюля Тодрилла, его коллегой. Я также ждал его возвращения в Сант-Лисс, где он должен был встретиться со мной. Я также знал опасности, с которыми он столкнется здесь, в Сант-Брие. Как и вы, я приехал сюда сегодня вечером, зная, что у него было назначено свидание около церкви и пытаясь найти причину происшедшего.

— Это правда? Могу я вам поверить?

— Я легко докажу вам это, мадемуазель. Вы должны понимать, что, как ни велика была ваша уверенность в моем дорогом друге Жюле, были вещи, о которых он не мог вам говорить, — тайны, которые принадлежали только ему и Франции, — секреты, о которых я — его друг, компаньон и коллега — только догадывался. Как и вы, я страстно желаю найти убийцу, которого убью собственными руками. — Гелвада театрально встал на ноги.

— Мадемуазель, я докажу вам, что то, что я говорю, — верно, и то, что я сказал, — правда. Когда, как и вы, я нашел тропинку вниз к камням сегодня вечером, когда я понял, что это место внизу там — защищенное со всех сторон — было идеальным местом для тайной встречи, которую, как я знал, Жюль собирался провести с кем-то, о ком я мало знал, я спустился к камням. Я нашел его тело. Как и вы, я обыскал его, но, — Гелвада встал во весь рост, — я ничего не взял с тела, мадемуазель. Напротив, я оставил кое-что на нем. Я оставил нечто такое, что, без сомнения, докажет, что я был другом вашего возлюбленного. Я оставил кое-что для полиции, что заставит их более усердно искать убийцу.

Гелвада замолчал. Он чувствовал, что его последняя речь произвела большое впечатление.

— Что вы оставили? — спросила она. — Скажите мне.

— Мадемуазель, вы, возможно, и не знаете, но каждый агент французской службы безопасности должен носить с собой свою микрофотографию. На оборотной стороне этой фотографии записываются его данные, так что в случае необходимости он может подтвердить свою личность. Я видел эту микрофотографию моего друга Тодрилла. Я сам увеличил ее — сделал увеличенную копию микрофотографии, хранящейся в Париже. Я оставил эту фотографию на теле, мадемуазель. Если вы спуститесь со мной, вы найдете ее.

Она взглянула на него. Рот у нее слегка приоткрылся. Гелвада понял, что она проглотила историю, проглотила крючок и наживку.

— Мсье, я начинаю верить вам. Я хотела бы видеть эту фотографию.

— Пойдемте со мной.

Он повел ее через церковный двор к тропинке с обрыва. Когда они немного прошли, он протянул руку и забрал у нее автоматический пистоле. Она охотно отдала его. Он видел слезы, бегущие по ее лицу. Положив пистолет в карман пиджака, он молча пошел рядом с ней. Подул легкий бриз с моря, и Гелвада глубоко вдохнул свежий воздух. Он думал, что Тодрилл, должно быть, был очень хорош.

О'Мара проснулся. Лежал моргая, пытаясь привыкнуть к яркому солнечному свету, лившемуся через высокие окна. Он лениво потянулся.

«Жизнь, — подумал О'Мара, — является цепью тесно связанных между собой событий, вызываемых малейшим толчком. А иногда и без толчка». Не так давно в прошлом он играл роль того, что американцы называют «плейбой» в Капакабане и Рио-де-Жанейро. Он сказал сам себе, что пока дело в руках Куэйла, он может — пока кто-нибудь снова не решится начать войну — распрощаться с заботами.

А затем Куэйл решил прислать сообщение, и все стало непрочным, зыбким — все, что казалось важным. «А было ли все вообще важным», — подумал О'Мара. Имели ли значение Рио, прекрасная Эвлалия или что-нибудь еще? Действительно ли это было ему важно? Он понимал, что не может уверенно ответить на этот вопрос.

В любом случае, это было прощанием со всем. Сейчас он лежал в постели другой женщины — что сказала бы Эвлалия на это, подумал он, — с обожженными пальцами и с нерешенными проблемами. Он позволил себе поразмышлять. Было бы чертовски смешно, если бы Эвлалия — по известным ей одной причинам — решила бы приехать в Сант-Брие и нашла бы его на прекрасной вилле, построенной на собственной земле, и с роскошной женщиной рядом. Что подумала бы Эвлалия? О'Мара ухмыльнулся. Уж на этот вопрос он знал ответ. Мог быть большой скандал. Что бы натворила Эвлалия… и поскольку этого не случилось и, вероятно, никогда не случится, об этом не стоило и думать.

Он вернулся к настоящему и начал обдумывать сложившуюся ситуацию.

Его левая рука была забинтована. Она его не беспокоила, бинты были свежие. «Танга де Сарю приходила ночью, — подумал он, — и сделала это, когда я спал». Он встал с кровати и попробовал идти. И нашел, что может двигаться без особых неудобств. Потом снова лег в кровать.

«Наступило время, — подумал О'Мара, — когда нужно сделать что-то определенное. Что-то, что могло бы подтолкнуть поток событий, чтобы начать действовать, надо делать что-то конкретное».

Он немедленно подумал об Эрнесте Гелваде. Любопытно, почему мысли о действии немедленно ассоциируются с Гелвадой. Он пожал плечами. Вероятно, потому, что Гелвада был необычайно ловок в обращении с любым смертоносным оружием.

«Где угодно, любым способом, но Розански нужно найти и избавиться от него», — подумал О'Мара. Ведь Розански сейчас где-то затаился и планирует очередные смерти и несчастья — зловещее празднование собственного конца. О'Мара был согласен с Куэйлом, что Розански имел причины ожидать конца своего пребывания на этой земле, но он был уверен, что покинет этот мир в блеске славы, прихватив с собой как можно больше врагов. Плюс еще пару людей, которые встанут на его дороге.

Раздался стук в дверь.

— Войдите, — сказал О'Мара.

Танга вошла в комнату и поставила принесенный завтрак на тумбочку. Затем подвинула стул, села и начала наливать О'Маре кофе.

— Доброе утро, О'Мара, — сказала она. — Хорошо ли вы спали?

Он кивнул. Его удивило, почему она называет его О'Марой. Ему казалось забавным, что многие женщины, по какой-то непонятной причине, известной только им, обходились без его имени, называя его только О'Марой. Он подумал об этом и не нашел ответа.

Он взял у нее чашку, обратив внимание на ее длинные изящные пальцы, украшенные прекрасными кольцами.

— Вы хорошо поработали над моей рукой, — сказал О'Мара. — Я, должно быть, крепко спал. Сейчас я чувствую себя намного лучше.

— Вы были в забытьи, — сказала Танга. «Этим утром, — подумал он, — ее акцент был сильнее и совершенно очарователен». — Вы слишком устали. Я была этому рада, потому что не хотела беспокоить вас. — Она внезапно улыбнулась. — Кроме того, — продолжала она, — я подумала, что это было прекрасной возможностью рассмотреть вас близко и составить впечатление о вашей личности и вашем характере.

О'Мара выпил кофе и отдал ей чашку. Она наполнила ее снова.

— И каковы ваши впечатления? — Она посмотрела на него шаловливо.

— Личность, думается, привлекательная. Могла бы быть. Характер плохой, определенно плохой. Беззащитной женщине нельзя вам доверяться.

— Верно, — сказал О'Мара. — Вы получили информацию, которую я жду?

— Конечно, — ответила она. — Может ли так случиться, что такой наблюдательный человек, как вы, мог не заметить, что, кроме того, что я домашняя и уютная, я очень трудолюбивая женщина и, к счастью, могу обходиться почти без сна.

О'Мара улыбнулся.

— Да, в вас еще кое-что есть. Я в этом не сомневаюсь. — Он посмотрел на нее, увидел льняное зеленое платье, изящные, в тонких чулках ноги, зеленые сандалии, распущенные черные волосы. Он увидел также овальное лицо, прозрачные глаза, алые губы, за которыми виднелись маленькие белые зубы.

— Но это не имеет значения. Эти качества почти лишние для такой красивой женщины, как вы.

Он взял сигарету.

— А как насчет контактов со Вторым отделом и руководителями местной организации маки?

Она посмотрела на него. О'Маре показалось, что он заметил дерзость в ее глазах, затем она скромно опустила глаза. Когда она вновь их подняла, в них была только деловитость.

Он подумал: «Куэйл действительно находит их. Бог знает как и где, но находит».

— Вашим связником во Втором отделе является Гай Варин. Настоящий Тодрилл работал в его отделе. Я подумала, что вы захотите узнать что-нибудь о делах настоящего Тодрилла. У меня есть сведения о них. Сейчас их печатает для вас Иветта. Руководитель местных маки, имеющий большие заслуги в войне и дважды награжденный самим де Голлем, — Жан Мари Ларю. Он живет на Рю-де-Пекю в Гуаресе. Ларю — фотограф по профессии и лично убил шесть немцев во время оккупации, кроме других замечательных дел. Этому маленькому темному бретонцу можно полностью доверять. Мсье Варин посылает фотографию и копию удостоверения личности, которые маки используют в этой части страны. Все будет здесь сегодня.

— Вы поговорили с Лондоном? — спросил О'Мара. Она кивнула.

— Я говорила с Элеонор Фрайн. Кто-то, похожий на югослава, пытался застрелить Куэйла. Поэтому штаб-квартира переехала. Когда будет необходимо, мы узнаем адрес. Телефонный номер остается тот же, кроме того остается прямая линия между нами через Париж, наши позывные — это число месяца плюс день недели плюс единица для вас, плюс два для мсье Гелвады и три для меня.

Танга внезапно улыбнулась.

— Мсье Куэйл имеет очаровательную манеру давать понять, кто главный и кто должен отдавать приказы, — сказала она ехидно.

— Вам это было бы ясно в любом случае, — сказал О'Мара небрежно и закурил сигарету, — Где Гелвада? — спросил он.

— На кухне. Он вернулся, думаю, часов в пять утра. Не зашел в дом сразу, а занялся чисткой двигателя. Затем поспал два часа, гулял в саду и обсуждал рододендроны с Иветтой. А в данный момент он правит лезвие своего шведского морского ножа на оселке. Вы знаете, почему он это делает?

— Он носит свой нож в шляпе. Там есть специальный зажим для него. Лезвие, выбрасываемое пружиной из ножа, три с половиной дюйма длиной. Эрнест всегда держит его отточенным до блеска. Он бросает нож, как никто другой. С десяти ярдов может попасть в центр игральной карты. И очень любит свой нож. Гелвада утверждает, что он очень точный быстрый и избавляет от мучений.

— Да? Но почему он так настроен? — спросила она. О'Мара пожал плечами.

— Они что-то сделали с его подругой, и она умерла. Ему это не понравилось.

— Понятно. Видимо, по этой причине он все время выглядит таким печальным. Он устал от ненависти. Похоже, он может подавлять свою ненависть с помощью этого маленького ножа.

О'Мара улыбнулся.

— Не удивился бы, — сказал он. Наступило молчание. Затем О'Мара сказал:

— Вы лучше поспали бы. Сегодня утром я уйду. Спасибо за приют. Мне нужна одежда.

— Мсье Варин уже высылает одежду из Парижа. Я организовала это. Два костюма, рубашки, белье, туфли и туалетные принадлежности. Я сняла размеры с вашей одежды и дала ему.

— Отлично, — сказал О'Мара. Он погасил сигарету. — Было бы хорошо, если бы вы сегодня поехали к заливу и поговорили с Воланоном. Вы можете сказать ему, что когда мы встретились здесь, я пообещал вам заняться вашей машиной. Вы увидите, интересуется ли он, где я и что со мной происходит. Вы можете узнать также, что говорят в деревне. Воланон — местный сплетник. Он любит поболтать. А позже, прежде чем лечь отдыхать, позвоните Варину и попросите его сообщить в полицию Гуареса о теле лже-Тодрилла. Это избавит вас от поездки по лагуне со старым Понтенном.

Она встала с кресла и сказала:

— Идея катания на лодке по заливу привлекала меня. Я не очень хочу отдыхать сегодня днем.

— Возможно, — сказал О'Мара, — но вы должны отдохнуть. Вам, возможно, придется работать поздно. Поэтому выберете время поспать.

Она улыбнулась ему. Ее улыбка была всегда неожиданна, и это ему нравилось.

— Благородно с вашей стороны заботиться о моем здоровье.

— Я не забочусь о вашем здоровье. Но сейчас я забочусь о вашей работоспособности. Когда все закончится, я буду заботиться о вашем здоровье. А сейчас мне хотелось бы увидеть Гелваду.

— Очень хорошо, — сказала она и пошла к двери. Затем остановилась, повернулась, посмотрела на него и сказала: — Иногда вы ведете себя по-свински. Надеюсь, другие женщины вам об этом говорили?

О'Мара кивнул. Он смотрел на нее невозмутимо.

— Да… говорили.

— И вам это нравится? — Он пожал плечами.

— Почему я должен быть против. — Он дерзко улыбнулся ей. — Они обычно меняют свое мнение.

Танга удивленно подняла брови.

— Всегда? — спросила она.

— Всегда, — сказал О'Мара. И достал еще одну сигарету.

Она стояла без движения, глядя на него, держась одной рукой за дверную ручку. Это было великолепное зрелище.

— А Эвлалия изменила свое мнение? — мягко спросила она.

О'Мара посмотрел на нее сузившимися глазами. На какой-то момент хладнокровие почти покинуло его. Он пытался выиграть время, доставая зажигалку и прикуривая.

— Я думаю, что с уверенностью могу сказать, что синьорита Эвлалия Гуамарес никогда не считала, что я «веду себя по-свински». — Он подчеркнул выражение, которое она использовала.

— Я уверена, вам очень приятно так думать, О'Мара.

— Действительно, приятно, — сказал О'Мара и продолжал, изменив тон. — Попробуйте поговорить с Воланоном. Узнайте по возможности больше, что местные жители думают по поводу моего исчезновения и думают ли они, что я исчез.

— Понятно, — сказала она. — Надеюсь, что одежда для вас прибудет через час. Варин сказал, что он пошлет все в Квимперс, а оттуда вещи доставят машиной. Она может прибыть в любой момент. Вы хотите видеть Гелваду немедленно?

— Нет, я подожду одежду. Увидимся с ним после завтрака.

— Хорошо, я передам ему. — Она открыла дверь. — Вы ошиблись насчет Эвлалии Гуамарес, — сказала Танга небрежно. — Вы совершенно неправы. — Она послала ему притворно застенчивую улыбку.

— Действительно… было бы интересно узнать, в чем я не прав, графиня. — Тон его был слегка кислым.

Она пожала плечами почти незаметно.

— Эвлалия думала, что временами вы были похожи на свинью. Она мне так говорила. Она говорила, что вы обладаете многими качествами действительно хорошей свиньи. — Затем она сказала невинным голосом. — Конечно, она могла это знать, она держала свиней на своей прелестной ферме около Хуарьо… Надеюсь, вы помните. Завтрак в час тридцать. Иветта покажет вам вашу комнату и расположение дома. Она принесет вам халат.

Танга осторожно прикрыла за собой дверь. О'Мара погасил сигарету и сказал сам себе: «Да… будь я проклят!»

О'Мара стоял перед зеркалом в спальне, в которую его привела Иветта. Он с трудом завязывал голубой шелковый галстук. Гелвада, сидя у окна, смотрел на подъездную дорожку, которая бежала вокруг виллы, курил и наблюдал за О'Марой.

— Ваша вчерашняя подруга, — сказал О'Мара, — должно быть очень интересная особа.

— Да! — сказал Гелвада. — У графини хороший вкус, эта одежда будто сделана специально для вас. И хорошо сшита. У нее точный глаз на детали.

— Даже крем для бритья высшего качества. И откуда она все это знает? Она замужем?.. Или была замужем? Вы знаете что-нибудь о ней?

Гелвада улыбнулся.

— Я консультировался со справочным бюро Куэйла — Мирой. Она знает ее и отзывается о ней очень хорошо.

— Как все-таки насчет мужа? — спросил О'Мара. Гелвада развел руками.

— Знаете, — сказал он, — было что-то вроде фиктивного брака. Я думаю, де Сарю был моложе ее на три или четыре года и у него было много неверных представлений о жизни.

— Каких неверных представлений? — спросил О'Мара. Он закончил завязывать галстук и отступил от зеркала, изучая картину, которую он из себя представлял.

— Неверные представления о женщинах, выпивке, картах и деньгах, а также о графине де Сарю. Определенно у него было неверное представление о ней. Брак был неудачным. Это один из тех случаев, который при самом богатом воображении нельзя даже представить успешным. Я думаю, ей было очень скучно.

О'Мара порылся на дне дорожной сумки, в которой находились его новые вещи. Вытащил коробку сигар, взглянул на нее, открыл и улыбнулся. Пятьдесят маленьких черных южноамериканских сигар, которые он любил, смотрели на него из коробки. Он вытащил одну, обрезал кончик пилочкой для ногтей и закурил.

Он подумал о сигарах. Видимо, Танга поинтересовалась у Элеонор Фрайн, какой сорт он предпочитает. Во всяком случае, она как-то это узнала. Определенно, Гелвада был прав, говоря, что у нее цепкий взгляд и память на детали.

— А затем? — спросил он.

Гелвада пожал плечами и сказал, стряхивая пепел с сигары:

— Она не развелась с ним, потому что он католик и его семья — действительно хорошие люди — не одобрили бы этого. Так все и шло, а затем началась война.

— Его убили? — спросил О'Мара. Гелвада кивнул головой.

— Он не подходил для армии или другой какой-либо службы. Но она начала обрабатывать его после того, как уже казалось, что Франция должна потерпеть поражение. Ей удалось наполнить его таким пылом, что просто удивительно. Он вступил в одну из первых групп Сопротивления. Немцы взяли его, и он погиб в Дахау.

— А что делала она? — спросил О'Мара.

— Она работала на Куэйла с тех пор, как поняла, что ее замужество неудачно и что она действительно не любит де Сарю, — ответил Гелвада и лениво потянулся.

— Мне нравится смотреть на нее, — продолжал он. — Мне нравится смотреть, как она ходит. Она ходит с большой грацией, и у нее музыкальный голос. У нее вкус, и она красива и мила. — Он зевнул. — Она славная женщина. И очень жаль, что я знаю английский недостаточно хорошо, чтобы описать ее достойным образом.

О'Мара усмехнулся и сказал:

— У вас это неплохо получается. А что вы сделали еще, кроме наблюдения за графиней?

— Я разговаривал с Иветтой. У нее тоже было несчастье. Ее мужа убили немцы, и, похоже, она только сейчас полностью осознала его достоинства. Такое случается с женщинами, — добавил он.

Он снова зевнул.

— Я читаю старый номер английского «Обсервера». Там я выяснил, что в 1941 году греческий министр «оскандалился», отправив всю греческую армию в отпуск в момент нападения немцев. Я считаю такое отношение уж очень наивным. Особенно мне понравилось слово «оскандалился». Мне кажется, что у англичан склонность уж очень деликатничать.

Наступило долгое молчание. О'Мара медленно ходил по комнате, тренируя ногу. Он чувствовал себя лучше. Обожженные пальцы беспокоили уже меньше. Он горел желанием приступить к работе.

— Расскажите об Эрнестине, — попросил он.

— Она очень милая, моя Эрнестина, — сказал Гелвада. — Мне очень понравилась. Она великая актриса, и никогда не перестает играть. И все идет ей на пользу. Даже когда ее возлюбленного сбросили со скалы, она продолжала играть. И у нее это очень хорошо получается. Эрнестина должна быть в Голливуде. Она была бы великолепна в славном «Текниколоре».

— Что вы сделали после того, как спустились с ней вниз и увидели то, что осталось от Тодрилла? — спросил О'Мара. — После того как увидели фотографию и приметы Тодрилла, которые вы оставили на теле?

— Мы поднялись наверх. Она предложила мне взять ее велосипед и поехать в Сант-Лисс. Я сказал, что об этом не может быть и речи. Я предложил положить ее велосипед на крышу машины и отвезти ее. Она сначала засмущалась, но затем ей эта идея понравилась.

Он осторожно поправил свой коричневый шелковый галстук.

— Я думаю, мы с ней договоримся. Кажется, несмотря на ее любовь к покойному Тодриллу, ее немного заинтересовал Эрнест Гелвада, — возможно, потому что она считает, что он был другом ее покойного возлюбленного, но, возможно, и немного из-за меня самого. Вот и все.

— Примем это за основу, — сказал О'Мара. — Что потом?

— Я отвез ее на машине в Сант-Лисс. Это была приятная поездка. Она рассказала мне все о себе и о человеке, которого считала Тодриллом. Каким патриотом он был! Каким героем он был! Мне хотелось смеяться. Когда мы прибыли в Сант-Лисс, она попросила меня подъехать к красивому коттеджу примерно в полумиле от маленького леска за станцией, где все еще лежит тело нашего друга Наго, как я думаю. Она сообщила мне, что это ее дом, где ее обычно навещал Тодрилл. Я думаю, он был не дурак.

— У него хватало ума, — сказал О'Мара.

— Она спросила меня, хочу ли я кофе, и я сказал, что да. Мы вошли в дом. Гнездышко было очаровательным и хорошо обставленным. Она готовила кофе на кухне, а я помогал ей. Кухня была роскошной. Эрнестина рассказала мне, как она встретила Тодрилла и как она влюбилась в него из-за его опасной работы для Франции. Какой он был добрый и как интересовался ее работой.

— Держу пари, интересовался, — сказал О'Мара. — Тодрилл был достаточно умен и понимал, что эта девушка дает ему хорошее прикрытие в Сант-Лиссе и окрестностях. Я думаю, он использовал ее как марионетку, а девушка так и не догадалась, чем он занимался.

— Думаю, вы правы, — сказал Гелвада. — Однако, вот что было дальше. Мы пили кофе, было очень поздно. Она рассказала мне о театре, и мы договорились, что я приду сегодня в театр, посмотреть на ее вечернюю игру. Она играет в маленьком театре в Сант-Лиссе. Это театр с постоянной труппой. Вы знаете, что это такое. Сегодня вечером она играет главную роль, и я обещал ей честно высказать свое мнение.

Он улыбнулся О'Маре.

— Затем я сказал ей, что мне нужно идти, и у нас произошло волнующее прощание. Я сказал ей, что поскольку она была другом Тодрилла, она теперь и мой друг. И так же, как Тодрилл умер за Францию, я мог бы умереть за нее. Это была волнующая сцена, — продолжал он. — Затем она подошла ко мне и сказала, что верит мне и была бы очень благодарна, если бы я отогнал машину Тодрилла к его дому в Гуаресе и оставил бы ее там в гараже. Она дала мне ключ от гаража, который Тодрилл оставил ей, и адрес.

— Хорошая работа, Эрнест, — сказал О'Мара, — а затем?

— Затем мы обнялись еще более трогательно, и я вернулся сюда.

О'Мара перестал ходить по комнате и сказал:

— Руководитель местной организации маки — фотограф по имени Жан Мари Ларю, живущий на Рю-де-Пекю, 13 в Гуаресе. Вам надлежит взять напрокат машину — не здесь — и встретиться в ним, прежде чем вечером вы поедете в Сант-Лисс. Попросите его приехать сюда завтра вечером примерно в десять часов. Я хочу поговорить с ним. Он может знать что-нибудь — хотя я сомневаюсь в этом. Затем продолжайте работу с Эрнестиной. Между прочим, как ее фамилия?

— В театре она называет себя Эрнестиной Дювалье. Но настоящее ее имя Эрнестина Румянска. Ее отец поляк, а мать школьная учительница в Нанте. Ее отец, которого она обожала, командовал батальоном русской пехоты. Он умер в лагере для военнопленных. Вот почему она не любит нацистов. Свою мать, которую не видела уже много лет, она очень не любит. Именно из-за плохого характера матери отец вернулся в Россию.

— Понятно, — сказал О'Мара, — продолжайте работать с ней. Войдя к ней в доверие, Тодрилл, возможно, рассказал ей что-нибудь, и даже если он ей только лгал, мы постараемся тоже извлечь из этого пользу.

— Часто полезно обнаруживать вранье, — сказал Гелвада. — Также интересно было узнать о том, какова ее роль в приезде Наго в Сант-Лисс. Она была искренна, рассказывая об этом.

— А что она сказала? — О'Мара сел на кровати и пристально посмотрел на Гелваду.

— Тодрилл сказал ей, что он поедет в Сант-Лисс по очень секретному и важному делу. Он рассказал ей, что его помощник по имени Наго будет ждать на дороге между Сант-Брие и Сант-Лиссом в определенное время, и спросил ее, сможет ли она организовать, что бы его довезли до Сант-Лисса. Это она сделала. Очевидно, она в дружеских отношениях с оптовым покупателем рыбы, который вечерами объезжает побережье. Они договорились, что этот человек заберет Наго на перекрестке дорог, где тот будет ждать рыбный фургон. Наго подобрали и высадили где-то возле станции Сант-Лисс. Она узнала это потому, что когда Тодрилл не появился, она подумала, что, возможно, он послал ей записку через водителя фургона. Расспросила его, и он рассказал ей о Наго.

— Понятно, — сказал О'Мара. — Головоломка постепенно начала решаться. Головоломки, действительно, всегда решаются сами, если у вас хватает терпения ждать.

Он подошел к окну и встал возле Гелвады, глядя в окно.

«Тайфун» выехал из-за дома и медленно поехал по аллее к главным воротам. Солнце сияло на полировке машины.

О'Мара видел руки Танги в белых перчатках, свободно лежавшие на руле.

— Я вложил много труда в эту машину, — сказал Гелвада. — Как вы видите, я хорошо помыл ее. Я не знал, что есть человек, который делает это.

— Какой человек? — спросил О'Мара.

— Его зовут Дезаре. Он выполняет подсобные работы и помогает садовнику. Это приятный седой старик, любитель поговорить. Он очень забавен. — Гелвада закурил. — Вы чувствуете себя лучше?

— Все в порядке, — ответил О'Мара. — Я перестал пить гнусное пойло Воланона. А вам следует поторопиться, Гелвада. Садитесь в дневной автобус до Кулона, а оттуда идите к церкви у залива в Сант-Брие — это недалеко. Возьмите машину Тодрилла, поставьте ее в гараж и заприте. Затем, когда вы увидите вечером Эрнестину, скажите, что вы заперли машину в гараж и верните ей ключ. Встретьтесь с ней после спектакля и напроситесь на ужин, при этом постарайтесь не расставаться с ней до часу или двух ночи.

— Понятно, — улыбнулся Гелвада. — Это не представит трудности. Дом Тодрилла примерно в двенадцати милях от Сант-Лисса — на главной дороге между Гуаресом и Сант-Брие. Вы хотели бы, чтобы я взглянул на него?

— Нет, — сказал О'Мара. — Просто оставьте машину в гараже.

Гелвада встал. Он взял свою мягкую вельветовую шляпу со стола и сказал:

— Я рад, что вы чувствуете себя намного лучше.

— Спасибо, — сказал О'Мара. Он улыбнулся. — Ничто так не помогает больному человеку, как работа.

— Да, — сказал Гелвада. Он вытащил шведский нож и нажал пружину. Лезвие выстрелило. Он осторожно провел пальцами по лезвию ножа. Затем снова спрятал его в шляпу.

— Нет ничего лучше работы, — повторил Гелвада. — До встречи.

Он вышел.

О'Мара докурил сигарету, положил окурок в пепельницу и спустился по лестнице на лужайку позади дома. Через некоторое время он нашел Дезаре, работающего в сарайчике садовника. Ему было около шестидесяти. Он был худ и болтлив. Лицо у него было как печеное яблоко, а постоянная улыбка демонстрировала отсутствие зубов.

О'Мара угостил его сигаретой. Затем прислонился к двери сарая, и они начали разговаривать.

Было около десяти часов. О'Мара на одном конце стола курил одну из своих маленьких сигар и дружелюбно смотрел на Тангу де Сарю, которая сидела на другом конце стола.

— Приятно, — сказал он, — что кто-то позаботился об этих сигарах. Это Элеонор Фрайн сказала вам?

— Да, я спрашивала ее, — ответила Танга, — я также говорила с мсье Барином в Париже. Он сказал, что может достать их.

— Вы предусмотрительны.

— Стараюсь быть полезной, — скромно сказала она.

— Вам это удается. И все великолепно. Великолепный обед в прекрасной обстановке, добрая и красивая хозяйка. Я думал…

Он остановился посреди фразы.

— Что вы думали? — спросила она. — Или это не для моего слуха?

— Я думал о том, что такая жизнь может быть просто прекрасной. Атмосфера здесь очаровательна.

— Вы мне льстите, — она одарила его одной из своих улыбок. — Могу я сказать вам, что ваша одежда смотрится прекрасно?

— Спасибо, — сказал О'Мара и подумал, что они выражаются как члены общества взаимного восхваления. Затем продолжал: — Я всегда считал, что женщины, столь прекрасные, как вы, редко бывают хорошими организаторами. А вот вы хороши и в этом. — Он улыбнулся ей сквозь дым сигары.

— Великолепная речь, О'Мара. Вы ее репетировали? — Он покачал головой и спросил:

— А что?

Она начала чистить персик.

— Очень похоже, что отрепетирована.

Танга разрезала персик и начала его есть. Он наблюдал за ней. Ему нравилось смотреть, как она ест.

— Иногда, когда вы говорите со мной, мне кажется, что вы предварительно репетируете свои речи. Я знаю, почему…

О'Мара поднял брови.

— Вот как? Тогда скажите мне, почему вам так кажется.

Она положила еще один кусочек персика в рот. Ела его медленно, глядя на О'Мару. В ее глазах был озорной блеск.

— Вы очень боитесь дать волю своим чувствам, правда, О'Мара? Вы оказываетесь за одним столом с женщиной, которую, мне приятно это сказать, вы не находите ни отталкивающей, ни скучной, и вы можете сделать одно из двух: вы можете быть либо осторожным, либо смелым. Будучи осторожным, вы осторожно подбираете слова. Довольствуетесь комплиментами. Вы надеетесь, что это безопасно. Так, О'Мара?

Он улыбнулся ей.

— Почти правда. И если то, что вы говорите, правда, — а я не допускаю этого, — я думаю, вы мне объясните почему.

— Это правда, — сказала она, — допускаете вы это или нет. А причина вот в чем. Вы думаете, что было бы неразумно, если бы вы мне сказали что-нибудь, что могло бы создать между нами нечто, мешающее в нашей работе. Вы болеете за работу. Мне кажется, она идет не очень хорошо, и вы, что называется, «засветились».

О'Мара все еще улыбался.

— Вы что, думаете я «засветился»?

— Мне так кажется. Вы обеспокоены. Во-первых, вы — не в форме. Рука ваша еще не зажила. И вас беспокоит, как вы справитесь с делом. Вы знаете, что Куэйл ждет, что вы справитесь в любой ситуации. Вы думаете о своей репутации.

— А почему и нет? — спросил О'Мара. Она пожала плечами.

— Почему нет? — спросила она мягко. — У вас репутация человека умного и совершенно безжалостного. Вы бываете совершенно безжалостны — даже сами с собой. Точно так же, как и Куэйл бывает безжалостен с вами. Эти двое, которые жгли вам руку, вполне могли и убить вас.

— Все в порядке, — сказал О'Мара. — Будем считать это доказанным. Ну…

— Вы могли бы быть столь же жестоким и безжалостным со мной, как бывает Куэйл с вами, как вы бываете с собой — если бы ситуация потребовала этого. Вы, вероятно, думаете, что скоро ситуация потребует этого, и решили, что на данный момент лучше держать меня под рукой, говоря мне комплименты, а не рисковать и не раздражать меня, не портить то, что вы называете «атмосферой». Вам не нужно беспокоиться, — она снова улыбнулась, — я вполне готова пожертвовать собой.

О'Мара подумал: «Чертовски умная женщина. Столь же умна, сколь и красива».

— Великолепно, — сказал он и улыбнулся ей.

— Вы прекрасно знаете, что все, что я говорю, правда. Что же происходит сейчас? Можно мне узнать?

— В данный момент ничего не происходит. И я думаю, что вы делаете все, что нужно. У меня нет к вам претензий.

— Это так, — сказала Танга, — но до настоящего момента мои действия были довольно ограниченными, верно ведь? Несколько телефонных звонков в Лондон, Варину в Париж, домашние дела, сделать которые не представляло труда, потому что де Шервази предусмотрел все. Но ни одно из этих дел не является ни трудным, ни важным.

Она достала сигарету из серебряного ящичка на столе. О'Мара встал и дал ей прикурить.

— Куэйл обычно находил более интересную работу для меня, — добавила она.

— Не сомневаюсь.

— Мне это не нравится. Выпьете еще кофе?

— Нет, спасибо, — сказал О'Мара и продолжал: — Меня не будет здесь вечером. Могу вернуться поздно. И, наверное, Эрнест Гелвада тоже вернется поздно. На вашем месте я бы использовал эту возможность, чтобы выспаться.

— Сегодня утром вы уже говорили об этом. Но я всегда хорошо сплю и не устала. — И добавила: — Я, надеюсь, встану, когда вы вернетесь, — она засмеялась. — Надеюсь, что, кроме кофе, мне не потребуется еще и аптечка на этот раз.

— Искренне надеюсь, — серьезно ответил О'Мара, — что не потребуется.

Наступило молчание, а затем она спросила:

— А не думаете ли вы, что вам не стоит влезать в неприятности, пока вы не вполне здоровы?

— Я никогда не лезу в неприятности без особой на то необходимости. И ничего особенного со мной не случится сейчас. Но все равно, спасибо за заботу.

— Это естественно, — сказала она и, опершись локтями на стол, продолжала: — Интересно, почему вы проводите большую часть времени, препираясь со мной?

О'Мара поднял одну бровь.

— Разве? — спросил он.

— Да. Вы немного не уверены в себе, говорите много банальностей. — Она улыбнулась. — Вам совсем не нужно бояться меня.

О'Мара улыбнулся.

— Вы говорите забавные вещи. Почему это я должен вас бояться, как вы это называете?

— Возможно, «бояться» не то слово. Но я не знаю слова в английском, которое мне нужно.

— Неважно, — сказал О'Мара. — Пусть будет «бояться». Ну, так почему я должен бояться вас?

— Не знаю. Возможно, потому, что Эвлалия была моей подругой и рассказывала мне о вас.

— О, это. Но почему я должен этого бояться?

— Конечно, для этого нет никаких оснований. Мне не нужно было использовать слово «бояться». — Она наклонилась вперед. — Скажите, вы находили ее очень интересной?

О'Мара почувствовал себя несколько неуютно и сказал:

— Вы правы. Нужно было использовать не слово «бояться», а выражение «чувствовать себя неуютно».

— Да, именно это я и хотела сказать. Иногда, разговаривая со мной, вы чувствуете себя немного неуютно.

Она улыбнулась. Он увидел блеск ее белых зубов.

— Так была ли Эвлалия столь же интересной, как и красивой? — повторила Танга. — И знала ли она, что вы делали в Рио перед вашей встречей?

— Она была столь же интересна, как и красива. И, естественно, ничего не знала о моей работе. А почему она должна была знать?

Он добавил резко:

— Еще вопросы?

Она покачала своей темной головкой.

— Нет. Однако я вижу, вы снова несколько напоминаете свинью.

— Бывают моменты, когда мне нравится быть свиньей, — О'Мара переменил тему разговора. — Расскажите, что произошло сегодня днем. Вы видели Воланона? Мы с Гелвадой видели из окна спальни, как вы поехали на машине.

— Какие вы оба молодцы! Да, я ездила в «Гараж Воланона» и говорила с ним. Он стоял, прислонившись к двери гаража, и выглядел немного пьяным. Сигарета, которую он курил, ужасно воняла.

— Понятно, — сказал О'Мара. Он легко мог представить себе эту сцену.

— Я спросила его, можно ли будет выполнить работу с машиной, о которой я договорилась с его помощником. Он удивленно посмотрел на меня и сказал, что не знает, что я имею в виду.

— А что было потом?

— Я сказала ему, что, когда я приезжала сюда на днях, я попросила его помощника, Гареннса, помыть двигатель «тайфуна». Гареннс согласился и сказал, что, если я пригоню машину достаточно рано днем — часа в три, — он сделает это.

— И что Воланон на это сказал?

— Он сказал, что Гареннс куда-то исчез. Что он запойный пьяница и нестоящий человек, что он совершенно бесхарактерный тип. Он также сказал, что в более трезвые моменты Гареннс может бегать за женщинами в деревне или отсыпаться после пьянки. Я сделала вид, что очень удивлена всем этим, и спросила, почему бы ему не взять более трезвого помощника; как мне показалось, здесь есть молодые люди, которые были бы рады получить эту работу. Он задумался на некоторое время. Затем сказал, что, несмотря на все свои недостатки, Гареннс вполне ему подходит. Когда он бывает трезв, он работает достаточно хорошо. И что он сам, Воланон, понимает человека, который пьет.

— Я не знал, — сказал О'Мара, — что он столь гуманен. А что вы сказали на это?

— Я сказала ему, что, как мне кажется, не стоит нанимать на работу человека, пьющего большую часть времени. На это он ответил, что у человека всегда есть причина для выпивки, что у Гареннса какое-то тайное горе, что он пытается забыть женщину или что-нибудь подобное. — Она посмотрела на О'Мару с вызовом. — Вы пытаетесь?

О'Мара засмеялся.

— Мне не нужно пить, чтобы забыть женщину.

— Не нужно? — переспросила она.

— Говорил он что-нибудь еще?

— Нет. Больше ничего. Он сказал, что, возможно, Гареннс вернется через день или около того. Он сказал, что, когда у вас сильный запой, вы обычно бродите по тиссовой роще вокруг церкви. И были случаи, когда вы спали по несколько дней. Однажды, сказал он, вы спали во время бури. Вас нашли там лежащим головой на могильном камне. Жизнь, должно быть, была очень несладкой у вас.

— Была, — сказал О'Мара. — Итак, факты таковы. Воланон вовсе не обеспокоен моим отсутствием. Он думает, что я либо где-то брожу пьяный, либо бегаю за какой-нибудь женщиной. Полагаю, вполне нормально, что он так думает. Все это случалось и раньше, по крайней мере до того, как я перестал бывать трезвым. Большое спасибо.

— Надеюсь, — сказал Танга, — вы получили информацию, которую хотели. — Она встала из-за стола. — Теперь я пойду почитаю. Надеюсь, вы интересно и с пользой проведете вечер.

— Я тоже надеюсь, — он открыл дверь перед ней и сказал: — Я хотел бы воспользоваться «тайфуном» сегодня вечером. Я думаю, вам не потребуется машина.

Она посмотрела на него с удивлением.

— Конечно, нет. Я буду ждать, как хорошая хозяйка, возвращения своих гостей. И я даже не буду задавать вопросов.

О'Мара посмотрел на нее. Одного взгляда было достаточно, чтобы увидеть белую кружевную блузку с вырезом в форме сердца и бриллиантовой брошкой, длинную прямую черную юбку с разрезом до икры, через который можно было видеть маленькие, украшенные бриллиантами атласные туфельки и стройные лодыжки.

— Не только красива, но и эффектна, — сказал он, широко улыбаясь.

Она улыбнулась в ответ.

— Два основных женских качества, до сих пор незамеченных вами. О'ревуар, О'Мара.

Он закрыл за ней дверь, вернулся к столу, налил стаканчик бренди и выпил. Затем вышел на лужайку позади дома через открытую веранду. Пересек ее и встал, глядя в сторону устья Сант-Брие, где уже начали зажигаться огни. Слева он видел освещенное окно «Кафе Воланона», а выше комнату Воланона в гараже, в которой тоже горел свет.

Он пошел по мощеной тропинке в дальний конец лужайки. Тропинка бежала к холму, петляя между деревьями. О'Маре чудилось что-то таинственное в этом месте, которое в другое время могло быть очень приятным.

Среди деревьев было темно. Полная луна сияла над морем. О'Мара взглянул на ручные часы — была половина двенадцатого.

Он подумал о Дезаре — старом помощнике садовника на вилле, — который был очень удивлен, узнав в госте графини де Сарю Гареннса — вечно пьяного подсобного рабочего из «Гаража Воланона».

«Это, — подумал О'Мара, — было слишком много для Дезаре». К данному моменту он уже, видимо, рассказал новость компании зевак в кафе Нуво — самом людном местечке рыбацкого поселка Сант-Брие.

Сейчас эта история должна быть у всех на устах. «Дошла ли она до Воланона?», — подумал О'Мара.

Ночь была теплая, идеальная для поездки. О'Мара вернулся к лужайке, пересек ее, прошел к гаражу на восточной стороне дома и открыл ворота. Он завел «тайфун», вывел машину из гаража, закрыл ворота и стал, прислонившись к машине, ожидая, пока прогреется двигатель. Он думал о Розански, размышлял, где он мог быть, что делать и много ли мог знать о событиях в Сант-Брие.

Он должен много знать. Связники Розански были достаточно оперативными, и информация, полученная от О'Мары Мороском и Наго, должна быть уже у него. Всего несколько часов потребовалось, чтобы несчастный новый владелец конторы Куэйла был застрелен, принятый за Куэйла. Розански имел хорошую организацию — до настоящего момента.

О'Мара сел в машину и по дорожке выехал через задние ворота. Он свернул налево и через лес проехал мимо фермы Гура. Машина шла плавно, и О'Мара, хотя и не водил машину несколько месяцев, чувствовал себя за рулем как дома.

На холме за фермой он свернул налево, проехал три мили по боковой дороге, затем повернул направо и поехал по главной дороге Квимпер — Гуарес, которая проходила за Сант-Брие и от которой боковая дорога вела к церкви и тиссовой рощице на дальнем конце устья Сант-Брие.

Дорога перед О'Марой серебрилась лунным светом, то там, то тут затененная группами деревьев. Он нажал на акселератор, и стрелка спидометра ушла за шестьдесят миль в час.

Он сидел за рулем, наслаждаясь скоростью, и ветер раздувал его волосы. Почти десять миль он мчался со скоростью шестьдесят миль в час, слегка уменьшая скорость на плавных поворотах и резко тормозя на крутых.

Затем сбавил ход, остановил машину под группой деревьев, полез в карман и вытащил одну из своих маленьких сигар. Закурил и сидел, наслаждаясь ночью и радуясь тому, что почти десять месяцев дрянной выпивки и еще худшей еды не повлияли на его водительские навыки.

Он снова завел машину. Спустя две мили свернул на боковую дорогу. Теперь он спускался с холма. Сант-Брие остался внизу и сзади. Дорога становилась все уже, пока не слилась с проселком, проходящим мимо церкви.

Он увеличил скорость, затем сбавил ее, когда увидел в миле впереди свет. Свет, казалось, исходил откуда-то с края обрыва. О'Мара уменьшил скорость до тридцати миль в час, остановил машину, вышел и направился к краю обрыва, к одинокой фигуре, стоявшей с фонарем.

Полицейский из жандармерии Сант-Лисса подошел к нему.

— Что-нибудь случилось? — спросил О'Мара. — Не могу ли я помочь?

Полицейский покачал головой.

— Слишком поздно, мсье. Кто-то решил упасть с обрыва. Или ему помогли. — Он пожал плечами. — Ему ничто уже не поможет — кроме морга.

— Местный? — спросил О'Мара.

— Никто не знает. Шеф полиции Сант-Лисса был тут и сам проводил расследование. — Полицейский ухмыльнулся. — Он не оказал мне чести обсуждать этот вопрос со мной. Они обещают забрать его утром.

— Здесь далеко падать. Ну… Спокойной ночи. — Значит так, Варин сообщил сант-лисской полиции, и тело Тодрилла уже найдено. О'Мара подумал, что теперь дела закрутятся. Пришло время.

Он вернулся к машине, проехал мимо церкви на дорогу в Гуарес, затем пятнадцатью милями дальше объехав Гуарес, повернул на главную дорогу на Сант-Лисс. На перекрестке примерно в восьми милях от Сант-Лисса остановил машину на обочине и пошел пешком. Пятнадцать минут ходьбы привели его к дому Тодрилла.

Коттедж с белыми стенами и красной крышей представлял собой весьма приятную картинку в лунном свете. Дом стоял в стороне от пустынной дороги на хорошо ухоженной лужайке, окруженной белой стеной, в конце которой были видны ворота.

О'Мара прошел в ворота, затем по ухоженной тропинке справа от дома и остановился у черного входа. В нескольких ярдах находился гараж и на гравийной дорожке можно было видеть свежие следы шин там, где Гелвада загонял в гараж машину.

В нескольких футах от двери было окошко, забранное проволочной сеткой. О'Мара исследовал его. Оно не было заперто. Он открыл его, влез внутрь и закрыл окно за собой. Комната, в которую он попал, похоже, была кухней. О'Мара открыл дверь и оказался в коридорчике, ведущем от черного входа к парадному. Слева находилась просто обставленная спальня, а гостиная впереди была во всю ширину маленького коттеджа.

На окнах висели бархатные портьеры, но лунный свет, все же проникавший в комнату, давал возможность увидеть, что она обставлена гораздо лучше, чем спальня. Это была чистая, удобная комната с диваном, двумя креслами с обеих сторон камина и маленьким книжным шкафом, который был почти пуст. Обстановка была старомодной.

О'Мара посмотрел на наручные часы. Был почти час ночи. Он вернулся на кухню и начал систематические поиски, используя маленький фонарик в виде карандаша, которым его снабдил Гелвада. Он обыскал кухню, спальню, перешел в гостиную и внимательно обыскал ее. Искать, не зная что, было трудно. Он стоял перед книжным шкафом, глядя на две книги, занимавшие голые полки. О'Мара вытащил одну из них, оказавшуюся «Жизнью Наполеона» Чарльза Дюрока. Это была старая книга, в хорошем переплете и на хорошей бумаге. Большинство страниц не было разрезано. О'Мара поставил «Жизнь Наполеона» на полку и взял другую книгу. Это был перевод на польский пьес Шекспира, сделанный Юлианом Корсаком в Вильно в 1840 году.

О'Мара понес книгу к столу, поставил ее корешком на стол, держа обложки книги рукой. Затем он отпустил руку, и книга открылась на страницах 410–411. Страницы были чистыми, кроме одного места.

Он отнес книгу в дальний от окна угол комнаты, встал спиной к лунному свету и начал просматривать страницы, пользуясь своим фонариком. Две строчки были подчеркнуты карандашом, кто-то позаботился стереть карандаш, оставив грязь от ластика.

О'Мара прочитал по-польски подчеркнутые строчки и перевел их на английский. Он подумал, не хотел ли Юлиан Корсак улучшить Шекспира, потому что его слова в обратном переводе на английский звучали так:

О'Мара подумал, что оригинал Шекспира звучит проще:

Ему было непонятно, почему он должен заострять на этом внимание. Возможно, перевод Корсака был лучше для кого-то.

Он пожал плечами. Затем закрыл книгу, пересек комнату и поставил ее на место. Он подумал, что у Тодрилла, должно быть, было мало времени для чтения. Во всяком случае, вкусы его были весьма оригинальные, если у него были только «Жизнь Наполеона» и пьесы Шекспира на польском.

О'Мара прошел в центр комнаты. Он достал из кармана последнюю сигару и обрезал ее кончик. Он чувствовал смутное разочарование, хотя и понимал, что поиски в доме Тодрилла — просто рутинная работа; все же в глубине души он надеялся что-нибудь обнаружить: что-то в общей атмосфере дома или какую-то вещь, которая подскажет направление последующих действий.

Он понимал, что, должно быть, этот дом играл важную роль в планах Тодрилла и, что более важно, в планах человека за спиной Тодрилла, человека, который более всего хотел убрать Куэйла, — нациста, называвшего себя Розански. Этот дом находился почти в центре круга вокруг Гуареса, где четыре агента Куэйла нашли себе смерть. Он должен был бы сказать что-нибудь, но ничего не сказал. Вообще ничего.

О'Маре не терпелось. Он был известен своей скоростью, удачливостью и жесткостью. Он знал это. Он знал, что Куэйл считал эти три качества способными обеспечить успех в работе, какой бы тяжелой она не была. О'Мара подумал, что он, возможно, поспешил с Тодриллом. От него было больше пользы от живого, чем от мертвого.

Если бы было можно сохранить ему жизнь…

Он пожал плечами. Достав зажигалку из кармана, закурил. Здесь ему нечего было больше делать. Он повернулся к входной двери и остановился. Он увидел, что дверь открывается.

В дверях стоял Воланон. Лицо его было темным от ярости и грязным от пота. Живот свешивался над ремнем грязных голубых штанов. Вид у него был устрашающим. О'Мара понял, что он не был даже пьян. Загорелая рука, державшая автоматический пистолет, не дрожала.

Они стояли, глядя друг на друга. Воланон попытался говорить. О'Мара понял, что француз почти задохнулся от ярости. Он затянулся сигарой и подумал, что было бы очень глупо погибнуть в чужом заброшенном доме от руки взбесившегося француза. Воланон нашел слова.

— Грязное свиное отродье… Вшивый ублюдок! Ты думал обмануть папу Воланона. Я убью тебя, Гареннс.

Он шагнул в комнату и поднял пистолет.

— Не будь круглым дураком, Воланон, — сказал О'Мара. — Не будь большим кретином, чем судьба тебя сделала. Твоя беда в том, что ты пьешь много, и твои мозги — или их остаток — оставили тебя совсем. Успокойся.

— Не пытайся разговорами тянуть время, — сказал Воланон, — это не пройдет. Я прикончу тебя. И сделаю это с удовольствием.

— Возможно, ты это сделаешь и с удовольствием, но едва ли ты получишь удовольствие, когда тебя гильотинируют.

Воланон захохотал.

— Неужели ты в самом деле думаешь, что меня гильотинируют за то, что я убью тебя? Ты уже достаточно давно в этих местах и знаешь, как маки расправляются с предателями, когда их находят? Ты думаешь, что полиция захочет меня гильотинировать, когда она узнает все о тебе? — Воланон перевел дыхание. — Ты вшивый грязный предатель. И ты смеешь разговаривать с Эмилем Воланоном, который работал с маки. Ты смеешь говорить с человеком, который помогал английским летчикам вернуться в Англию во время войны, который помогал английским и французским разведчикам во время войны? Папа Воланон помогал всем, кто попадал в эти места и кто выступал против нацистов. — Он засмеялся. — Твое тело найдут здесь. Полиция узнает, кто и что ты такое. А все мои друзья поздравят меня с тем, что я убил тебя.

— Вот как? — сказал О'Мара. — А что ты имеешь в виду, говоря, что полиция «узнает, кто я»? Я просил тебя не быть кретином, Воланон. Я повторяю свой совет.

О'Мара сунул руки в карманы брюк и смотрел на француза невозмутимо.

— Ты убил хорошего француза, — сказал Воланон. — Ты убил Тодрилла. Его тело нашли сегодня ночью. Он был сброшен со скалы недалеко от церкви. Недалеко от тисовой рощи, куда ты обычно ходишь, когда запиваешь. Я думал, ты отсыпаешься там после выпивки. Теперь я вижу, что ты продолжаешь игру, — возможно, встречаешься со своими сообщниками, остатками недобитых нацистских шпионов, «вервольфом», подонками, которые пытались осуществлять идеи Гитлера и после его смерти. И после того как его сообщники заплатили за все, ты убил Тодрилла.

— Да, я убил Тодрилла, если тебе это нравится. Но не все так просто, как кажется, Воланон. И тебе не поздоровится, если ты сделаешь ошибку. Тебе будет очень худо, если ты убьешь человека, который окажется другом Франции.

Воланон сказал глухим голосом:

— Ты — друг Франции. Не смеши меня.

— Обожди немного, прежде чем начнешь стрелять. Я хотел бы обратить твое внимание на два момента. Ты сказал, что ты работал на маки и помогал англичанам. Это должно заставить тебя подумать. Когда ты работал с маки в оккупированной Франции, разве ты не слышал о случаях, когда люди, обвиняемые в сотрудничестве с немцами, на самом деле работали на Францию? Конечно, ты слышал. И откуда ты знаешь о Тодрилле? Говорят, что Тодрилл был честным французом. А почему ходят такие слухи? Я скажу тебе. Потому что в карманах трупа нашли его фотографию и документы, подтверждающие его сотрудничество со Вторым отделом, с маки и французской армией. Откуда я знаю это? Потому что я сам положил эти документы. А если бы я убил Тодрилла, зачем бы я стал это делать? Предположим другой вариант. Что человек, найденный под обрывом, не Тодрилл, а кто-то другой.

— Зачем мне слушать тебя? — спросил Воланон. О'Мара уловил нотку сомнения в его голосе и сказал:

— Не знаю, почему ты должен слушать, но ты слушаешь.

— Ты сказал мне о двух соображениях, по которым я не должен убивать тебя, и объяснил первое. Оно мне кажется достаточно веским, но из любопытства я хотел бы послушать и второе.

Он подошел ближе. Автоматический пистолет смотрел в грудь О'Мары.

— Объясню и вторую причину, — сказал О'Мара. Он посмотрел на пистолет и увидел, что предохранитель на нем спущен. Воланону оставалось только нажать на спусковой крючок. — Ты используешь очень старое оружие, Воланон. — Затем он рискнул и продолжал: — Ты не очень хорошо разбираешься в оружии, несмотря на твою службу в маки. Предохранитель твоего пистолета поднят. Тебе потребуется пару секунд, чтобы его спустить. Подумай об этом.

Воланон сделал то, на что и рассчитывал О'Мара. Он посмотрел на пистолет.

И в этот момент О'Мара прыгнул. Он ударил коленом по руке, державшей пистолет и двинул Воланона в челюсть. Пистолет выстрелил, и пуля ушла в потолок. Воланон описал в воздухе дугу и закончил ее на полу, ударившись головой в дверь. О'Мара наступил ногой на пистолет, все еще зажатый в руке Воланона.

— Отпусти оружие, — сказал О'Мара, — или я выбью тебе зубы.

Воланон отпустил пистолет. О'Мара отбросил его ногой, наклонился, осторожно взял его больной рукой и положил в карман.

— Я добавлю его к своей коллекции в Англии, — сказал О'Мара. — А теперь, садись в кресло и расслабься. Я приведу тебя в чувство.

Воланон встал, помассировал челюсть. Глаза его зло блестели. О'Мара мельком подумал, что Воланон не такой уж и плохой человек. Несмотря на плохую выпивку, плохую еду и небольшие деньги, он оставался — подобно большинству бретонцев — хорошим французом.

Воланон сел в кресло, не отводя глаз от О'Мары. О'Мара стоял перед камином, держа руки в карманах.

— Послушай, папа, — сказал он, — если бы я был тем человеком, за которого ты меня принимаешь, если бы я убил Тодрилла, потому что он был другом Франции, ясно, я прикончил бы и тебя, чтобы заткнуть тебе рот. А то, что я не собираюсь этого делать, должно тебе что-то доказать.

Воланон ничего не ответил. О'Мара продолжал:

— Через минуту ты отсюда уберешься. Между прочим, как ты сюда попал?

— А как я добираюсь повсюду? — сказал Воланон. — На велосипеде.

— А где он?

— Я спрятал его за гаражом под кустом, где его никто не найдет.

О'Мара на минуту задумался, потом сказал:

— Ладно, ты можешь вернуться в свой гараж. И когда вернешься, я на твоем месте открыл бы бутылку какой-нибудь гадости, хорошо выпил и задал бы себе несколько вопросов. И ты поймешь, что ты немного тронулся рассудком.

— Ну, — сказал Воланон угрюмым голосом, — какие вопросы?

— Сначала спроси себя, почему я убил Тодрилла и отпустил тебя, если я тот, за кого ты меня принимаешь. Потом задай себе вопрос, нет ли тут какой-нибудь связи с личностью, которая, как я думаю, тебе известна под именем Жан Мари Ларю — 13 по Рю-де-Пекю, Гуарес?

О'Мара посмотрел на Воланона.

— Тебе это что-нибудь говорит?

— Мой бог… ты знаешь Жана? А он тебя знает?

— Нет. Он не знает. Еще не знает. Но я знаю его, — О'Мара продолжал: — Ты слышал, что я гостил на вилле Коте д'Ажур у дамы, приезжавшей в гараж несколько дней назад отремонтировать камеру. Тебя удивило, что твой пьяница помощник Филиппе Гареннс останавливается гостем на вилле у шикарной женщины, и у тебя зашевелились различные подозрения. Да к тому же ты и слышал кое-что. Потом ты услышал, что найдено тело Тодрилла, и решил разделаться со мной. Ты подумал, что маки останутся довольны тобой. — Он ухмыльнулся. — Ты подумал, что это будет не первый предатель, исчезнувший здесь со дня освобождения.

О'Мара затянулся сигарой.

— Папа, ты не прав с самого начала. Завтра Жан Мари Ларю приедет ко мне на виллу. Уже это одно должно сказать тебе все.

— Филиппе… — сказал Воланон тихим голосом, — ты хочешь сказать мне, что…

— Я ничего не хочу сказать тебе, я просто говорю тебе, что человек, которого ты считал Тодриллом, был нацистом. Я убил его. Я люблю убивать нацистов. Если ты захочешь поговорить с Жаном Ларю послезавтра, он подтвердит все, что я говорю, — О'Мара улыбнулся. — Если же не подтвердит, ты найдешь меня на вилле. Ты можешь явиться туда со своим пистолетом. Но тебе не придется этого делать.

— Я не уверен в тебе, Филиппе, — сказал Воланон, — совершенно не уверен.

— Я понимаю, — ответил О'Мара, — но ты убедишься. А теперь иди, бери велосипед и возвращайся к себе.

Воланон встал и смиренно развел руками.

— А что мне остается делать?

— Верно. Поэтому делай, что я говорю тебе. Если ты хороший француз, папа, держи рот на замке. Это не просьба, а приказ. Если ты заговоришь, ты будешь врагом Франции.

Воланон с неуместным достоинством на лице произнес:

— Я никому ничего не скажу до послезавтра. Я поеду на велосипеде в Гуарес и встречусь с Жаном Ларю. Если он подтвердит твои слова, все в порядке. Если нет — я найду тебя.

— Подходит, папа. Спокойной ночи. — Он вытащил пистолет из кармана и протянул его Воланону. — Вот твое оружие. Ты можешь его попробовать на каком-нибудь недобитом нацисте. Но на следующий раз уж ищи настоящего.

Воланон сунул пистолет в карман и сказал:

— Филиппе, я начинаю тебе верить. Странно, что у меня в гараже несколько месяцев уже работал англичанин, а я и не подозревал об этом. Очень странно.

Он подошел к двери, оглянулся через плечо и сказал:

— Но учти, если Жан Ларю не подтвердит твои слова, мы доберемся до тебя.

— Ладно, договорились. — Воланон вышел.

Через две минуты, глядя из окна, О'Мара увидел, как он отъезжает. Он подождал десять минут, затем вышел через веранду, прошел по дорожке, сел в машину и поехал в Сант-Брие. Он выбрал кружную дорогу, которая вела через холм и огибала залив. Ехал он медленно, размышляя о многом, но главным образом о Воланоне.

Было четверть третьего, когда он свернул на крутом повороте на дорогу, ведущую к заднему входу виллы. Он еще больше замедлил ход, когда въезжал в ворота. Раздался какой-то резкий звук. Лобовое стекло перед ним разлетелось.

О'Мара остановил машину, выскочил из нее. Послышался звук удаляющихся шагов. Он подождал пару минут, сел в машину и отвел ее в гараж.

Проведя рукой по лицу, увидел на ней кровь. Осколок разбитого стекла порезал ему щеку. О'Мара подошел к парадному входу и позвонил. Спустя минуту верь открылась. У входа стояла Иветта.

— Боже мой, — вскрикнула она, — мсье О'Мара… каждый раз вы появляетесь израненным. Я начинаю думать, что у вас то, что водители называют комплексом несчастного случая.

Танга показалась на верху лестницы, ведущей из коридора.

— Доброе утро, О'Мара. Я обещала, что к вашему приходу будет готов кофе. Кажется, вам нужна и медицинская помощь. — Она спустилась по лестнице и сказала: — Иветта, достань аптечку. — Иветта вышла.

— Что случилось? — спросила Танга. — Вам плохо? — О'Мара покачал головой.

— Царапина, — сказал он. — Кто-то выстрелил в лобовое стекло, когда я въезжал.

Она пожала плечами.

— Начинаешь думать, что вы не пользуетесь здесь большой популярностью. Садитесь поближе, пока я обработаю ваше лицо. — Она добавила с сочувствием: — Когда-то вы очень хорошо выглядели. Но ко времени, когда вы закончите здесь дела, ваше лицо будет в таких шрамах, что любая женщина будет рада показаться вместе с вами просто ради контраста.

— Я думаю, это будет неплохо смотреться, — сказал О'Мара.

Он поднялся за ней по лестнице.

Десять минут спустя он вышел из комнаты Танги. Пластырь на одной стороне лица выгодно оттенял синяк, приобретенный от Мороска и уже заживавший, — на другой. Он прошел к своей комнате. Увидев свет, пробивавшийся из-под двери комнаты Гелвады, подошел к ней и открыл дверь.

Гелвада стоял у раковины, держа лезвие своего маленького шведского ножа под струей воды. О'Мара удивился, увидев цвет воды.

— Вы пользовались им? — спросил О'Мара. Гелвада повернул голову, посмотрел на О'Мару через плечо. Выражение его лица было почти счастливым.

— Почему бы и нет? Я решил прогуляться сегодня вечером. Услышав вашу машину, я вернулся. Когда эта личность открыла стрельбу, я был недалеко и видел, как вы вышли из машины. Понятно было, что вы не пострадали.

— Ну и?.. — спросил О'Мара.

— Я был за деревом в шести или семи ярдах от него, когда он выстрелил. Прежде чем он выстрелил во второй раз, я бросился на него. Он был силен и молод. Было интересно.

— Как интересно? Гелвада пожал плечами.

— Мы подрались. Я думаю, что помял его немного. Ему удалось убежать, и я бросился за ним. Он споткнулся и упал. Это несколько выбило его из колеи, но он все же успел встать и выхватить нож.

Гелвада вытер лезвие ножа полотенцем и сказал:

— Глядя на него, я взвесил ситуацию. Он был немного моложе меня. Было бы глупо дать себя зарезать сейчас.

— Понятно, — мрачно сказал О'Мара. — Поэтому ты бросил нож.

— Да, это был прекрасный удар в горло, прямо в сонную артерию.

— А где он сейчас? — спросил О'Мара.

— Я положил его в кусты. Его не скоро там найдут.

— Эта местность уже нашпигована трупами. Сначала Мороск, потом Наго, затем Тодрилл, теперь еще один. Ты знаешь его?

Гелвада покачал головой.

— Спокойной ночи, Эрнест, — сказал О'Мара и вышел из комнаты.

Гелвада начал полировать лезвие своего ножа.