Мраморный меч (СИ)

26

Илзе проснулся рано.

Скорее всего рано, потому что Катарина лежала под одним с ним одеялом, прижималась плотно и обнимала. Было жарко и неловко, от позы уже затекли руки с ногами и неприятно ныли колени. Еще рубашка неприятно липла к потной спине. На самом деле утро начиналось хорошо: его никто не подгонял, не смотрел надменно и непонимающе, вокруг царил уют и сытость. Да, теперь он всегда сыт, одевался хорошо и спал в собственной комнате на собственной кровати. Но это не отменяло того, что его настроение уже было скверным.

От чужого тела, которое воспринималось раскаленной, твердой печкой, настроение портилось. Сразу появлялось множество чувств, которые Илзе отгонял от себя и никогда о них серьезно не задумывался. В его жизни и так много вопросов. От них уже болела голова, появлялись новые вопросы, проблемы и становилось до тошноты плохо.

Поэтому он не думал. Плыл по течению, впрочем, как и всегда.

Катарина рядом недовольно и глухо застонала, зажмурилась, от чего он напрягся. Разговаривать сейчас с ней не хотелось. Однако она лишь выдохнула ему в шею длинно, повернулась на другой бок и вновь уснула. Хорошо. Илзе едва тихо выдохнул, наблюдая за телом перед собой, отслеживая все движения и дыхание. Спала. И это хорошо.

Ему по-прежнему неловко, хоть они и спали в одной постели уже продолжительное время. Она всегда к нему приходила, прижималась, целовала, гладила, улыбалась шало. Они засыпали вместе и просыпались. Сегодня Илзе проснулся первым и это хорошо. Вздохнув, он коротко поцеловал её в щеку, потому что Катарина любила поцелуй, особенно утром, медленно встал, следя за чужим дыханием.

Не проснулась.

Поправив рубашку, которую никогда не снимал, взял чистую одежду и медленно, ступая на носочки, направился в купальню. Только там, убедившись в том, что поблизости никого нет, он снял одежду и подошел к нагретой в бочке воде. Слуги уже проснулись. Илзе большим ковшом налил в таз горячую воду и разбавил ее холодной, взял тряпицу с травяным мылом и смыл с себя весь пот, переживания и проблемы. Вымыл волосы до скрипа, скривился невольно, когда задел тряпицей незажившие еще шрамы на спине. Они больше не кровоточили и не гноились, но все равно неприятно ныли. От этого Илзе не спал больше на спине, хоть и любил раньше эту позу. Поэтому каждое утро у него болели бок и руки, иногда еще и ноги.

Умывшись, он насухо вытер короткие волосы, оделся, ощущая почти удушающий запах трав и еще чего-то ассоциирующееся у него с наказанием. Господин, когда был сильно огорчен, отправлял его на стирку, после чего у него болели руки и краснела кожа. Потом от него еще несколько дней воняло так, что близко никто не подходил или кривился слишком явно.

Пошел по коридорам пустого особняка, хотя Илзе уверен, что слуги уже трудились и няня Катарины тоже давно встала. Комнаты и коридоры пустовали. Он замер рядом с дверью в свою комнату, но, пересилив тревогу, пошел дальше на кухню. Хотелось есть.

На кухне уже сидели слуги. Хорошо это или плохо Илзе не знал, но коротко и тихо поздоровался, получил небольшую порцию от повара и сел за дальний стол, на столешнице которого заметны глубокие рубцы от ножей. Разделочный. Значит за тем готовили какие-то соусы или напитки.

Со слугами Илзе не общался, потому что те его не принимали. Смотрели всегда косо и подозрительно, некоторые, кто видел его у Господина — ехидно. Шептались за спиной и задавались одним вопросом: что он здесь делал? Илзе и сам искал ответ на него, потому что не понимал, до сих пор ждал подвоха и вздрагивал от любых упоминаний Господина. Дверь кухни приоткрылась, отчего он напрягся и замер, но сразу же отдернул себя. Всего лишь дворецкий.

Ничего страшного.

Каша оказалась очень сытной. Немного пресной, но он радовался даже этому. Потому что это не остатки и не куски хлеба, которые им иногда кидали ради развлечения. Илзе в подобном никогда не учувствовал, считая себя выше этого, но иногда желудок подводил. Иногда становилось очень плохо. Поэтому первое время здесь ел много и быстро, что сразу выдавало в нем раба. Что всегда вызывало смех, насмешливые взгляды и сочувствующие улыбки. Это тоже раздражало.

Илзе прекрасно понимал, как выглядел в их глазах. Понимал и не сильно осуждал, потому что долгие годы сам был слугой, потому что жил среди таких людей. Сплетников, которые улыбались выше поставленным людям, а за глаза сплетничали, осуждали и ругались. Особо смелые смеялись. Он и сам был таким. Но ощущать себя предметом обсуждения все равно оказалось неприятно, особенно сейчас. Когда он и сам не понимал, в качестве кого находился в особняке. То ли возлюбленного, то ли беженца, то ли игрушки. Отношения Катарины к нему пусть и имело одну направленность, но зачастую оказывалось переменчивым.

Поэтому, когда за спиной послышались приглушенные голоса, он не повернулся. Лишь по привычке напряг слух. Услышанное информативность не несло, лишь огорчало, потому что обсуждали молодые парни, в униформе родовых цветов — темно-синий и алый, именно его. И госпожу Катарину, которая всех волновала. О себе Илзе слышал много плохого — между рабами всегда велась жесткая конкуренция, поэтому о нем шептались, его обсуждали, делали гадости и подставляли. Наверное, завидовали тому, что Господин уделял ему больше внимания и не продавал, как остальных. Но, если честно, Илзе никогда этим не гордился. Держался за свое место только из-за страха, потому что в большом мире у него уже давно ничего не было.

Интересно, матушка его умерла или нарожала еще детей? Спилась ли она или встретила хорошего мужика? Иногда подобные мысли всплывали в голове, потому что несмотря ни на что, матушку он любил. Та, когда не пила, часто рассказывала ему легенды и сказки про Древних и магию. Они никогда не ходили в церковь, матушка водила его на площади, где развлекались другие дети, продавались сладости и иногда приезжали шуты. Потом же матушка уходила в запой и выносила все из дома, спала со всеми за деньги и пила, пила, пила. Ему было пять, когда он попробовал алкоголь. Поэтому Илзе относился к нему спокойно, хоть и любил дорогие вина, особенно эльфийское. Эльфы мастерски готовили вина и делали украшения. Как-то раз, ему даже посчастливилось, он надел тонкие золотые цепи, как замену ошейника и серьги с массивными топазами. Господин тогда оказался очень доволен его внешним видом, говорил, что Илзе и сам похож на эльфов, только кожа у него едва тронута загаром. Да и был он намного младше, миловиднее и голос у него тогда сильно ломался, отчего почти весь вечер молчал и следовал за Господином тенью. Тогда его и продали чужим людям впервые, какой-то старой леди, любящей симпатичных мальчиков. Имени ее Илзе не знал, но лицо помнил, сухие пальцы тоже.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Поэтому на сплетни о себе он внимания не обращал, лишь оценивал ситуацию. Слуги поместья его явно недооценивали и считали мимолетным увлечением леди Катарины. Для них же хуже. Илзе уже понимал, как стоило себя вести. Если леди Катарина, по их словам, уже жаловалась няне и младшей сестре в письмах на его странное поведение, то стоило измениться.

Неожиданно разговоры смолкли и ложки застучали по дну тарелок. Чавканье. Довольный выдох и один из них тихо шикнул.

− Слышали, поговаривают, − шепотом сказал один из них, наверняка наклоняясь к остальным и осматриваясь по сторонам. Илзе напряг слух. — Что леди Галатея родила первенца. Девочку. Мне прачка сказала, что ей сказал гонец, а он услышал от поварихи в поместье герцога Карнуэль, что девочку назвали Матильдой.

Послышались завистливые вздохи, ахи и невнятные шепотки. Илзе невольно нахмурился, не понимая их радости, а потом вспомнил. И правда, во дворце многие судачили, что беременность леди Галатеи проходила тяжело. Поговаривали, что она могла и не доносить ребенка, от чего Господин кривился, отсылал длинные письма. Многие считали, что он заботился о младшей сестре, желал ей добра и беспокоился о ее новой семье. Но Илзе знал, что это не так.

− Какая радость! Здоровые дети ценны как золото. Леди Галатея достойна лучшего. Теперь у них настоящая, большая и счастливая семья, − радостно зашептал другой. Голос на грани грубости и писка, речь сбивчивая, словно говорила девчонка. Илзе не обернулся, но все же предположил, что говорила точно девушка, ведь только они так трепетно относились к семье. Как и Катарина, они видели свою жизнь в создании большой и счастливой семьи.

Илзе невольно скривился, смотря на кашу. Она все не заканчивалась, пресная, с комочками она плотно прилипала к стенкам и дну тарелки. Он уже ощущал насыщение, слабую пока еще боль в желудке, но каша не заканчивалась, ему не хотелось выбрасывать ее или отдавать еще полную тарелку. Это не культурно. Поэтому он сидел и глотал, подавлял в себе приступ тошноты.

Из-за своих мыслей он пропустил начало нового разговора.

− Угу, − ответил кто-то, явно не девушка, но и не тот первый, грубоватый голос. Скорее всего третий. — Но поговаривают, что Галатею продал ее брат. Мол, ходил он кмолодому герцогу Карнуэль, почти на коленях умолял и подарил им на свадьбу три мешка золота с драгоценностями. Продали леди Галатею, как продают кур на базарах, а все почему? Потому что она дальний потомок одного из Древних. И потому, что ее брат, наш уважаемый господин, очень хочет стать единоличным правителем этих земель.

Послышалось шипение и недовольный стон. Оглушительная тишина, в которой лишь трещали поленья в камине, кипела вода и нож бил по деревянным доскам. Мир замер, прислушиваясь, а потом вновь ожил. Эти трое тоже заговорили.

− Тихо ты, дубина! Без работы остаться хочешь? — разъяренно зашипела девчонка и скорее всего вновь ударила говорящего, потому что последовал глухой стон боли.

− Не нам обсуждать жизнь господина, − поддакнул первый.

− И правильно, − от громкого, четкого голоса вздрогнули все. Илзе посмотрел исподлобья на массивную женщину с большими руками и жидкими волосами, забранными в высокий пучок. Та посмотрела на всех хмуро, стоя в дверях, уперла руки в бока. — Совсем распоясались. А ну живо на конюшни и в прачку! И чтобы я больше не слышала подобных разговоров. До добра это все не доведет, попомните мои слова. Живо за работу!

Слуги вышли из кухни стремительно, оставляя на столе грязные тарелки. Илзе же с места не сдвинулся, выдержал суровый взгляд няни. Та его недолюбливала не только из-за происхождения, но и из-за того, что Катарина плохо училась. Илзе сам замечал, что она все чаще крутилась вокруг него, книги не читала и вообще всячески игнорировала своих учителей. Его подобная халатность не волновала, остальные же казались недовольными и винили во всем его.

Чужие слова не стали для него открытием. О браке леди Галатеи даже спустя два года судачили. Многие женщины на приемах говорили о его неравенстве, обвиняли леди Галатею в холодности и не женственности. Хотя именно она больше всех нравилась Илзе, потому что скупо улыбалась, в тайне от брата подкармливала их и казалась почти неземной. Очень красивой и нежной.

Доев кашу, он коротко поблагодарил повара и побрел в сторону сада. Коридоры до сих пор пустовали, но теперь все ощущалось немного по-другому. Илзе слышал тихие разговоры, шорохи, смешки и шорох ткани. Слуги и гувернантки работали, все ходили, смеялись, разговаривали за закрытыми дверями. Он даже порадовался этому, потому что странное ощущение одиночество притупилось.

Воздух все еще морозный, свежий и немного влажный. Илзе видел росу на траве, наливающееся цветом небо и дышал, дышал так, словно от этого зависела его жизнь. По коже бежали мурашки от холода, воздух оседал льдом внутри, но почему-то ему стало очень хорошо. Потерев шею, Илзе сел на порог, оставляя дверь открытой. Холодный воздух залетал в особняк и растворялся в коридорах. Обычно его ругали, говорили о том, что в особняке становилось ветрено и прохладно, опасно и вообще был риск леди Катарине заболеть. Но Илзе не мог побороть нестерпимое желание, стремление к этому уголку сада, к двери, в которой сидел.

Было в этом что-то необычное. За безопасность он не волновался, потому что на задний двор пробраться очень сложно — охраняли особняк хорошо. Поэтому долгое время, особенно утром, когда мир только просыпался и жужжание насекомых, шелест листьев становилось единственной музыкой. Успокаивающей. В такие моменты появлялось ощущение, что он один на земле. Свободен.

Была ли у него свобода сейчас? Илзе не уверен, хоть и гнал от себя эти мысли. Потому что от них становилось грустно и неуютно. Все чаще появлялось ощущение тяжести на шее, появлялись покраснения. Он гнал от себя это, но все равно невольно замечал и мирился. Выбора не было. Был ли Илзе счастлив? Совсем нет. Хотя нужды больше не испытывал и теперь жили для него, а не он для кого-то.

Слишком странно и непонятно.

У Господина было все намного проще и понятнее. Он раб, существовал лишь для удовлетворения Господина, его потребностей и желаний. За ним ухаживали, иногда наказывали за неповиновение, но далеко не отпускали. Господин по-своему, очень странно и иногда неправильно заботился о нем. Здесь же Илзе не понимал, кем являлся, кто они с Катариной и зачем его вообще оставили в живых.

Стыдно признавать, но иногда Илзе скучал привычной жизни раба.

Но возвращаться туда все же не хотел.

Набрав в легкие свежий воздух, он невольно улыбнулся. Спокойствие. Очень хорошо. Рядом пролетела бабочка, за ней еще одна. Илзе смотрел, как они кружили вокруг друг друга, полетали и сели на маленькие белоснежные розы, еще не до конца распустившиеся. Эти розы Илзе тоже любил намного больше обычных, потому что кустовых всегда много, и они маленькие, нежные, пышные. В саду Господина тоже росли нежно-розовые кустовые розы.

Он невольно усмехнулся. Катарина с Господином все же слишком похожи.

Позади послышались мягкие шаги, а потом кто-то положил руки ему на плечи. Мягко. Пальцы сжали плечи, переместились на грудь и прижали к себе. Илзе широко улыбнулся, смотря на Катарину за спиной. Она тоже улыбнулась, но сонно.

− Опять рано проснулся, − недовольно буркнула она и зевнула. Выдохнула длинно, зарываясь носом в его волосы. — От тебя как всегда вкусно пахнет. Пойдем кушать.

− Доброе утро, − сказал он и поцеловал ее в щеку, от чего та заалела. Катарина улыбнулась ему счастливо и сжала сильнее.

***

− Я так устала, − недовольно протянула Катарина и, обняв его руку, прижалась плотно. Так плотно, что стало душно и невольно захотелось отступить. Однако Илзе остался на месте и лишь улыбнулся ей, погладил по щеке свободной рукой. Она улыбнулась ему смущенно, поцеловала коротко, приподнявшись на носочках, и положила голову на плечо.

− Что случилось?

− Устала. Надоела мне няня, очень. Пристает, говорит, что нужно учиться. Только об этом и говорит, да еще и на нескольких языках! Книги сложные заставляет читать и из библиотеки не выпускает, пока я все страны и политическую обстановку в них не назову. Не хочу.

Она жаловалась ему, говоря то очень громко, всплескивая руками в негодовании, то почти шептала, прижимаясь ближе. Целовала шею, терлась носом и улыбалась, когда Илзе обнимал ее в ответ, тоже целовал и гладил по спине и талии. От этих движений Катарина медленно успокаивалась, не говорила больше про няню плохо, лишь сетовала на то, что знание языков, географии и истории ей не понадобятся.

− Дорогая, учиться важно. Так ты станешь достойной женой, образованной женщиной и прекрасным собеседником.

Он говорил уверенно и ласково, вспоминая свои нечастые выходы в свет. Женщины, много знающие и правда пользовались популярностью. Умных уважали и боялись, хотя многие не воспринимали всерьез. Господин долгое время общался с двумя такими женщинами, поддерживал с ними дружеские отношения и никогда не тянул в постель, несколько раз приглашал в кабинет и даже предлагал своих рабов. Высшая степень доверия для него. Поэтому Илзе знал о том, что Катарине бы учиться, а не с ним гулять. Но сама она была другого мнения.

На его слова она недовольно насупилась и укусила в отместку. Катарина оказалась с ним не согласна, поэтому сжимала руку крепко, недовольно сопела, но ничего не говорила. Потому что не знала аргументов, хоть и понимала справедливость его слов. Он всегда говорил правильные и нужные вещи. Катарина ему верила, но учиться не хотела.

Недовольно выдохнув, Катарина улыбнулась через силу.

− Пошли погуляем по саду. Я знаю, тебе там нравиться.

Они вышли из особняка и пошли по узким дорожкам вдоль кустов и клумб. Илзе смотрел по сторонам, улыбался слабо, рассматривая кустовые розы. Что-то в них все же было. Притягательное и завораживающее, особенно когда рядом находились раскрывшиеся и еще спящие бутоны. Единственное постоянное в его жизни и мире.

Пока появлялись новые расы и предсказания, кустовые розы спокойно росли, цвели и отцветали. В его жизни была Катарина, которая смотрела влюбленно, обустроенный особняк и хорошая еда. Хорошая жизнь начиналась, но радости от этого он не чувствовал. Потому что изменения его тоже нервировали. Илзе слышал от Папы, что медленно церковь сдавала позиции, но сейчас, наверняка туда многие люди ходили. Потому что всех приучили к этому. Когда происходило что-то неизвестное и пугающее, люди направлялись в единственный оплот спокойствия, молились Богу и просили его уберечь, покупали серебряные кресты, свечи и святую воду.

К сожалению, Илзе никогда не верил в Бога и церковь не посещал, поэтому успокоение пока не находил.

− Как я люблю это время. Только ты и я, − довольно выдохнула Катарина и прикрыла глаза. В последнее время она выглядела неприлично довольной. — Пойдем в беседку? Туда и чай скоро принесут.

Илзе в ответ кивнул и, поцеловал подставленную щеку, последовал к деревянной беседке. Ее он тоже любил, потому что кроме удобных диванчиков там стоял стол для еды и для шахмат. Иногда, когда ему очень хотелось быть одному, Илзе приходил сюда и сидел, пока не приходила Катарина или слуга, говорящий о том, что леди его искала. В такие моменты он сразу уходил, но сейчас, собирался сидеть так долго, как мог. У Катарины уже закончились занятия, а если что-то нужно, то няня точно найдет.

Улыбнувшись, он посмотрел на высокую белоснежную беседку, в окружении клумб с гортензиями. Подал руку Катарине, когда та поднималась по короткой лестнице, сам поднялся и сел рядом с ней на диванчик. Выдохнул прерывисто, когда она села рядом, прикоснувшись своим коленом с его. Как всегда близко. Чай принесли быстро. Катарина разлила его и вновь посетовала на злую няню, на то, что ей шили не такие платья, то и дело уточняла, как она выглядела, поправляла волосы и лукаво улыбалась. Он улыбался ей в ответ, уверял в том, что никого красивее в жизни не видел, отвечал на поцелуи.

− Может, сыграем в шахматы? — спросила неожиданно Катарина и кивнула в сторону шахматного стола.

− О, это замечательная идея! Я буду играть черными, − образовался он и пересел на другой диван. Катарина недовольно насупилась, но медленно встала и села напротив него, разглаживая складки на подоле. Достала шахматные фигурки и расставила свои, то же сделал и Илзе.

Илзе любил шахматы. Это одно из немногих, чему его учил Господин. Сейчас он понимал, что делалось это лишь для того, чтобы на балах раб не выглядел глупцом. Шахматы воспитывали сосредоточенность, терпение и умение видеть ситуацию наперед. Илзе и правда видел, как мужчины и женщины уединялись за шахматными столами и во время партии обсуждали дела. Иногда ему счастливилось присутствовать в такие моменты. Поэтому да, он был в этом хорош.

Поэтому спокойно улыбался, переставлял пешки, наблюдая за ликованием на лице Катарины. Она совсем не умела держать лицо. Уже считала себя победителем, даже не подозревая, что Илзе жертвовал пешками для достижения цели. Усыпление бдительности, создание ситуации успеха и медленное наступление. Когда он съел коня, Катарина напряглась, когда оказался в непозволительной близости к королю и королеве — насупилась.

Вздрогнул, когда к его колену прикоснулось чужое. Посмотрел на нее и заметил лукавую улыбку, а к его колену прижалась уже стопа. Катарина с ним заигрывала, отвлекала, но Илзе наученный. Его ум оставался холодным даже в таких ситуациях благодаря долгим тренировкам Господина. Поэтому он лишь усмехнулся и сделал ход конем. Она надавила стопой на его ногу, раздвигая, надавила на внутреннюю часть ляжки.

Дразнила.

Илзе на провокации не велся, хоть тело и реагировало определенным образом. Науку ведения шахматной партии он усвоил хорошо, несколько раз даже обыграл Господина, за что тот его награждал украшениями или заморской едой. Илзе невольно усмехнулся, когда понял, что в такие игры он играл виртуозно, а читать не умел до сих пор.

Катарина его отстраненностью осталась недовольна. Она насупилась и убрала ногу.

− А где ты научился так играть? — неожиданно спросила она и скривилась, когда одна из фигур повержено упала.

− Ваш брат научил, − нехотя и медленно ответил Илзе, подбирая каждое слово. Катарина не часто расспрашивала его о прошлом, сейчас все реже, но каждый такой разговор он ненавидел. Лишнего говорить не хотел, но и игнорировать не видел смысла. Ему это не на руку.

Поэтому в такие моменты он особенно осторожен.

− Он тебя только в шахматы играть учил?

Илзе прикусил щеку изнутри, смотря придирчиво на доску. Выход был предельно очевиден, точнее он видел два развития событий, оба из которых вели к его победе, но важнее — на что она обидится меньше? Вопрос же его поставил в тупик.

− Еще учил манерам, но у него всегда было много дел.

Катарина недовольно нахмурилась и скрестила руки на груди. Видела, что Илзе сидел напряженный, понимала, что он ей врал и это очень злило. Катарина хотела знать о нем все, хотела верить, что он принадлежал всецело только ей. Потому что Илзе только ее и больше ничей! Неужели он ей не доверял? Они же любили друг друга, а любящие друг друга люди никогда ничего не скрывали и не врали.

− Ну и не говори, если не хочешь! — прикрикнула она и резко встала. Топнула ногой, поправила резким движением волосы, выпавшие из высокой прически. Вскинула обиженно подбородок и ушла, стуча каблуками. Илзе смотрел ей в след, потом на шахматную доску и сделал последний ход.

Шах и мат.

Все же он пошел быстрым путем. И Катарина обиделась. Он тяжело вздохнул, проведя ладонью по лицу. Как все сложно. Наверное, стоило бежать за ней и просить прощения, ведь она столько для него сделала, так заботилась, а Илзе поступал плохо. Вел себя неправильно. Катарина этого не заслуживала. Однако его все равно немного раздражало то, как отчаянно и настойчиво она лезла в его прошлое. Смысл? Он жил сейчас с ней и то, что происходило в прошлом больше не имело никакого значения.

В последнее время она нервная какая-то стала. Постоянно задавала странные вопросы, злилась, когда они не вместе. Катарина требовала все его свободное внимание себе, что уже немного беспокоило. Странное ощущение и почему-то очень знакомое.

Вздохнув тяжело, он все же встал и пошел на поиски Катарины. Перед ней следовало извиниться, ведь обиженная женщина хуже любого монстра.

***

Зевнув, он потянулся всем телом, ощущая приятную тяжесть в теле. Прохладный воздух трепетал волосы, вызывая мурашки на коже. Он дышал ароматами цветов и трав, радовался жужжанию пчел и лаю собак, которые гуляли неподалеку. Тишина и рядом никого не было. Особенно Катарины.

Конечно, тогда они помирились, потому что Катарина никогда на него долго не злилась. Однако осадок остался. Теперь она почти всегда рядом, приходила после ужина в его комнату, клала в шкаф свои вещи и требовала внимания. Они завтракали, обедали и ужинали вместе, всегда целовались и обнимались, потому что ей требовался тактильный контакт. Гуляли в саду, рассматривали картинки в книгах, пили чай, лежали в постели и все всегда вместе. В последние дни Катарина повадилась и в купальню ходить с ним.

Это уже не сильно беспокоило, но казалось чересчур. Иногда у него болела голова, появлялось странное ощущение, зудящее на коже. Хотелось побыть одному, слушать тишину и не чувствовать никого рядом с собой.

Как оказалось у Катарины и Господина было очень много общего.

− Милый, ты где? — крик Катарины он услышал даже здесь. И вздохнул тяжело, потому что прекрасно понимал, что она скоро будет здесь. Тишина и одиночество закончились, вместо них пришло привычное тепло и немного жесткий поцелуй. — Почему ты ушел? Мы же хотели вместе посмотреть книги.

Книги он уже не хотел смотреть, потому что картинки его не впечатляли. Читать он хотел бы научиться больше, но его здесь никто не учил. Илзе замечал, как коряво и нескладно читали остальные слуги и на фоне них чувствовал себя дураком. Катарина ситуацию не улучшала. Но, несмотря на свои мысли и выводы, Илзе улыбнулся ей и поцеловал, крепко прижав к себе.

− Извини, хотел немного погулять.

− Но почему ты не позвал меня с собой? — негодовала Катарина, сжимая его плечи до ноющей боли. — Мы бы могли вместе погулять, а потом пойти смотреть картинки. Мне няня сегодня принесла рисунки новых свадебных платьев.

Илзе удивился ее словам. Как он помнил, никто в особняке замуж не выходил. Зачем тогда платья? Не желая оставаться без информации, он осторожно спросил.

− Зачем смотреть свадебные платья?

− Как зачем? — Катарина задохнулась от возмущения и на шаг отошла от него. Посмотрела недовольно. — На нашей свадьбе я должна быть самая красивая! Я же тебе говорила. Самое лучшее, провести свадьбу в Серат, но я не могу столько ждать. Давай проведем ее в Мальбун, тоже хорошая и светлая дата. Осталось всего немного до конца осени.

Эта новость ему не понравилась. Очень не понравилась и испугала. Илзе не собирался жениться, он не планировал связывать свою жизнь с Катариной. Но все, как всегда, решили за него и это сильно расстраивало. Злило и пугало. Илзе улыбнулся через силу, позволил себя увести и терпел, рассматривал платья, слушал, как Катарина заливалась соловьем и рассказывала, что уже отправила письмо в ближайшую церковь. Слушал и понимал, что его вновь привязывали, надевали драгоценный ошейник, но теперь навсегда.

Этой же ночью, собрав в потрепанную сумку запасную одежду, украшения, нож и немного еды Илзе сбежал. Бежал так долго, что перед глазами все плыло, в легких горело, а ноги болели. Но он бежал, потому что понимал, что больше рабских ошейников на себе не потерпит, сколько бы драгоценных камней на них не было.