вадцать лет спустя после смерти Плакиды, в царствование того же Адриана в Колизее пострадал молодой епископ Елевферий. Он происходил от знатной римской фамилии, многие члены которой были консулами. Мать Елевферия была обращена в христианство апостолом Павлом и воспитала своего сына в святой вере. Четырнадцати лет от роду он уже был диаконом, восемнадцати лет священником, а на двадцатом году он был посвящен во епископа Иллирийскаго. Жизни он был чистой и благочестивой, знаний больших; имя его сделалось известным, ибо он проповедывал слово Христово со рвением и немало язычников обратил и вразумил. Слухи о нем дошли до Адриана; он послал к Иллирию одного из своих полководцев именем Феликса, чтобы взять и привести в Рим молодого епископа. Феликс нашел его в церкви, посреди большого стечения народа, проповедывавшего слово Божие. С гордою самоуверенностию Феликс вошел в церковь и был поражен тем, что увидел и услышал. Молодой епископ поучал народ; голос его звучный и мелодический, слова полные вдохновения, мысли высоты до тех пор неслыханной, лицо просветленное внутренним чувством, покоряли ему безмолвную и очарованную толпу. Она слушала его с благоговением и так высоко и так прекрасно было это поучение, что Феликс, объятый, как и другие, каким-то умилением, упал на колени. Толпа колыхнулась, солдаты, составлявшие свиту Феликса, изумились; молодой епископ обратил свои взоры на римского военачальника и сказал ему:
— Встань Феликс! Я знаю, зачем ты послан. Божия воля да совершится надо мною — я пойду за тобой и буду славить имя Господа повсюду.
И молодой епископ оставил паству свою и отправился в Рим. Достигнув большой реки, он заметил множество людей, которые ждали переправы, как и он сам. Он тотчас воспользовался стечением народа и стал поучать его, проповедуя Евангелие и его истины. Такова была сила и красноречие его, что все слушали его со вниманием, многие плакали, многие тут же обратились в христианство. Феликс, который в продолжение пути уже ознакомился с христианским учением, воскликнул:
— Не стану ни пить, ни есть, пока не приму святого крещения.
Молодой епископ тогда же окрестил его.
Когда оба они прибыли в Рим, их ввели в дворцовую залу, где стоял великолепный императорский трон. Император в богатой одежде, окруженный блестящею свитой, вошел и взглянув на Елевферия удивился. Красота его, благородство и достоинство в осанке и движениях говорили о его воспитании, высоком рождении, а выражение лица — о его прекрасной душе. Император знал, что отец Елевферия был три раза удостоен звания консула, что семейство его располагало богатством и могло похвалиться самым знатным родством и сильными связями. Он обратился к нему с некоторою благосклонностию и сказал:
— Каким образом могло случиться, что ты, человек знатной и богатой фамилии, одаренный, как я вижу, красотой замечательною, мог попасть в сети людей грубых, бедных и невежественных.
Елевферий молчал.
Адриан продолжал:
— Зачем молчишь ты?
— Что могу отвечать я тому, кто, не зная ничего, судит так решительно. Ты знаешь ли наше учение?
— Знать его я не хочу и презираю его, — ответил Адриан запальчиво. — Разве все вы не презираете богов, разве вы не отказываетесь поклоняться им? Разве вы не почитаете богом своим человека, справедливо за свои преступления приговоренного к казни?
— Слова твои, — отвечал ему молодой епископ, — свидетельствуют о твоем ослеплении и невежестве. Не могу я научить тебя, если ты не хочешь учиться, не могу просветить тебя, если ты хочешь оставаться во мраке.
— Не стану я входить с тобою в спор, — сказал император без гнева, — поклонись богам, и я оставлю тебя при почетной должности во дворце моем.
Но молодой епископ отверг с пренебрежением предложение императора; тогда приказано было отдать его палачам. Еще при императоре Августе казнь преступника должна была быть оглашаема в городе для того, чтобы народная толпа была свидетелем мучительной смерти осужденного. Глашатаи обошли Рим, призывая народ быть свидетелем казни христианина, привезенного из Иллирии. Стечение народа было большое и амфитеатр залит был зрителями сверху до низу. Император Адриан также находился в цирке. Елевферия ввели в арену отягченного цепями. Его красота и молодость тронули сердца многих зрителей, но что значило сострадание нескольких десятков лиц в сравнении с жаждой жестоких зрелищ, к которым привыкла римская чернь и все римское развращенное общество.
Елевферия приковали к решетке и должны были сжечь живым, но Елевферий не смущался предстоявшим ему мучением.
— Римляне, — воскликнул он, — слушайте, что я скажу вам. Есть один Великий, Всемогущий Бог! Его вам называли, о Нем вас учили великие апостолы Петр и Павел. Я буду служить Богу, а муки, которыми вы мне грозите, считаю ни во что; мне сладко умереть за моего Спасителя.
Огонь разожгли, но он не сжигал молодого епископа.
— Слыхали вы, — продолжал он, обращаясь к зрителям, — о трех юношах, брошенных в пещь огненную? Огонь пылал, а они пели хвалу Богу истинному, невредимые и исполненные веселия. Вот и я, с детства поклонявшийся Богу, я, епископ, знаменую себя крестным знамением (и он перекрестился) и призываю на себя Божие благословение и Божию защиту.
В это мгновение огонь погас, и молодой епископ, невредимый и спокойный, встал с раскаленной решетки.
Все зрители и сам император были поражены, но нашли объяснение этому чуду, как все люди неверующие.
— Он маг и чародей. Восток славится своими колдунами издавна, — заговорили в толпе.
Император приказал взять Елевферия и заключить его в тюрьму. Префект Корив обещал приготовить такие орудия казни, что никакое чародейство и колдовство не спасут Елевферия от смерти. Но напрасно ухищрялся префект, напрасно злобствовал Адриан. Чудом спасал Бог от смерти молодого епископа. Префект, бывший свидетелем всякий раз его чудного спасения, уверовал сам.
— О великий император, — воскликнул он, увидя опять молодого епископа здравого и невредимого, — уверуем в Того, Кто спасает этого юношу от неминуемой и страшной смерти. Я верю, что он служитель истинного Бога! Жрецы Юпитера, Юноны и Геркулеса не пошли бы на верную, жестокую смерть, а если бы были преданы огню, горячей смоле, зверям, как этот праведник, то давно бы погибли.
Слова префекта поразили императора Адриана; он вознегодовал и разгневался.
— Как? — воскликнул он в неописанном раздражении, — и ты осмеливаешься говорить так, и ты, префект, изменяешь и мне, и нашей религии? Я осыпал тебя милостями, а ты теперь принимаешь сторону ненавистных христиан, презренных невежд и нищих? Ты умрешь смертию, которая всех их ожидает.
— Великий император, — сказал префект, — выслушай меня. Пока я не верил, я был верный исполнитель твоих приказаний, но как могу я поступить против моей совести? Я предпочитаю умереть, но не буду кривить душой. А ты подумай, за что ты казнишь стольких невинных. Кого они обидели? Кому сделали зло? У кого что отняли? Напротив, их закон есть любовь, и они делятся с бедными тем, что имеют. Посмотри, с каким смирением они выносят все бедствия, с какою кротостию переносят оскорбления, с каким мужеством принимают мучительную казнь!
Император не отвечал ни слова, но подал знак рукой, и ликторы бросились на префекта; но он освободился от рук их и упал к ногам молодого епископа.
— Моли за меня Бога твоего, да спасет Он душу мою и помилует ее. Его одного я исповедую и умру за мое убеждение с радостию.
Молодой епископ, проливая слезы радости, благословил его и возблагодарил Бога за его обращение. Ликторы схватили префекта и, по приказанию императора, вывели его на средину арены и отрубили ему голову.
Елевферия отвели в темницу. Она была ужасна; это была темная, смрадная яма, в которой едва можно было поместиться. В этой ужасной темнице погибли многие от болезни и голода, многие сошли с ума от отчаяния. Но отчаяние не могло коснуться души молодого епископа; любовь к Богу, уверенность, что он переносит краткое земное испытание, давали ему ясность душевную и мир сердечный, а с этими великими благами человек не может быть несчастлив. Ясность души и мир сердца суть великие нравственные силы. Они порождают и укрепляют непоколебимую решимость погибнуть без трепета за правду. Когда железные двери тюрьмы затворились за Елевферием, он упал на колени и в молитве вознес душу свою к Богу; в этом умилении не чувствовал он страданий тела, но испытывал восторги души, призывая на себя великость Божией благодати. Сила молитвы бесхитростной и горячей велика. Она наполняет сердце умилением и мужеством. Его оставили без пищи, и когда чрез несколько дней, по приказанию императора, стражи вошли в темницу, то, к крайнему своему изумлению, они нашли Елевферия здоровым и столь же непоколебимым, как и прежде. Адриан был раздражен, приказал привязать его к лошадиному хвосту и выпустить на волю дикую лошадь.
Приказание было исполнено, но Божия воля хранила мученика. Он был дивною силой приподнят с земли и посажен на коня. Конь помчал его через Римскую широкую Кампанью (бесплодную степь, которая и доселе окружает Рим), переплыл реки, вторгся в горы, взлетел на одну из самых высоких Апеннинских скал и стал, как вкопанный. Чудное зрелище открылось глазам мученика. Вдали, у подножия скалы лежали зеленые долины, блестевшие яркими цветами полудня, благоухание их было столько же приятно, как чистота горного воздуха. Журча сбегали горные ручьи в долину, орошая блестящие каменья своими прозрачными струями и осыпая их алмазами водяных пузырей; золотой песок дна виднелся явственно сквозь прозрачную, как хрусталь, воду. Столетние деревья стояли величественно, и сквозь их густые ветви и листву едва проникали лучи яркого солнца. Этот чудный вид горной природы был прекрасен, но какой красотой должен он был сиять для Елевферия, после смрадной, лишенной света и воздуха тюрьмы! Молодой епископ сошел с коня, упал на землю и во прахе, в слезах благодарил Господа за свое чудесное избавление. Утолив голод плодами, а жажду водой потока, он упился, как нектаром, горным воздухом и сошел в долину. Природа юга — мать добрая. Она дает человеку все нужное ему в изобилии. Елевферий под сению вековых дерев у подножия высокой горы нашел углубление, похожее на пещеру. Он уложил в ней слой мягкого мха и устроил себе жилище. Над ним сияло голубое небо, вокруг него благоухая стлалась узкая долина; роскошная природа прельщала взоры его, куда бы он ни обратил их. Он был один с Богом, молился Ему ежечасно и благодарил Его пламенно. Так прожил он несколько недель вполне счастливый и спокойный.
Однажды охотники заехали в горы и увидели человека окруженного дикими зверями. Собравшись вокруг него, звери не только не угрожали ему, но казалось хранили его. Изумленные охотники возвратились в Рим и рассказали о том, что видели. Слухи эти дошли до императора Адриана. Он приказал отряду воинов идти в горы и схватить этого человека, который, как ему донесли, был Елевферий.
Когда воины достигли долины, то нашли благочестивого отшельника, окруженного дикими зверями, которые, по-видимому, никогда не оставляли его. Часто римские войска храбро сражались с варварами и завоевывали целые области, но сражаться со стадом диких, свирепых зверей им приходилось в первый раз; притом самый вид невредимого пустынника, окруженного как стражей зверями, охватил их ужасом и изумлением. Несмотря на приказание своих начальников, солдаты, перепуганные и смущенные, отказались от наступления. Они остановились и не шли вперед; несколько старых ветеранов сделали два, три шага вперед, но рыкание зверей и их свирепый вид внушили им страх и опасение быть мгновенно растерзанными; они поспешили отступить. Елевферий, увидав солдат, подал знак и звери послушно легли у ног его. Тогда он громким голосом приказал им удалиться, и они, как послушное стадо овец по голосу пастуха, медленно встали и ушли в ущелия гор. Елевферий обратился к солдатам и сказал:
— Вы сами свидетели воли Божией, вы видите, что и дикие звери повинуются голосу служителя Единого Бога.
Пораженные солдаты не смели коснуться Елевферия, но он сам отдался им и приказал исполнить волю императора и вести его в Рим. Солдаты не осмеливались подойти к нему и предложили ему остаться, но он отвечал, что не желает подвергнуть их жестокому наказанию от языческого императора и отправился с ясным духом в Рим. Он был встречен толпами бежавшего ему навстречу народа; все дивились; одни дивясь злобствовали и, приписывали все эти чудеса чародейству, другие, пораженные рассказами солдат, уверовали.
Адриан приказал народу собраться в Колизее, чтобы присутствовать при казни христианина. Елевферий знал, что час воли Божией пришел, что земная жизнь его скоро кончится, что на сей раз он будет предан смерти и шел ей навстречу с мужеством верующего, с надеждой на другую, лучшую жизнь. Пострадать за веру Христову казалось ему участию светлою и завидною. 15 декабря 138 года по Р. X., среди Колизея, залитого толпами разряженного и ликующего народа, Елевферий был обезглавлен и отдал Богу свою чистую, великую душу.
В ту минуту, когда голова его упала отделенная от тела и кровь хлынула ручьем и насытила песок арены, окрашивая его пурпурною струей, старая женщина вбежала стремительно и бросилась на тело обезглавленного мученика. Гул удивления, ропот толпы, возгласы, свидетельствовавшие о жалости, которая пробудилась в сердцах многих, особенно в сердцах женщин, встретили старую мать мученика. Но она ничего не видала и не слыхала. Она обнимала умершего сына, и слезы ее текли и смешались с его кровию. Император Адриан осведомился, кто она, и узнав, что это Анфия, мать Елевферия, и притом христианка, приказал тотчас убить и ее. Она была умерщвлена в ту же минуту.
Ночью оба тела были взяты христианами и похоронены за воротами Рима, откуда по прошествии нескольких дней были перевезены в город Риэти. В царствование Константина над могилой сына и матери воздвигнута была великолепная церковь и с тех пор бесчисленное множество богомольцев стекается в эту церковь поклониться праху этих праведников. Святая церковь причла их к лику Святых.
Мы не можем закончить этого повествования, не сказав несколько слов об императоре Адриане, гонителе христиан. В день смерти молодого епископа и его матери, он оставил Колизей, чувствуя себя нездоровым. Болезнь скоро обессилила его; он томился еще два года и умер в городе Баии. Ему наследовал Антонин.